Текст книги "Игры на острове"

Автор книги: Джоанна Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

До Тэлли сразу не дошло, о чем она говорит.

– Он спас тебя – от твоего отца? Что ты хочешь сказать? Ты говоришь, что твой отец тебя насиловал? Инцест – ты это имеешь в виду?

Флора кивнула, лицо ее пылало от стыда и гнева.

– Это бывает. И я не единственная девушка на острове, которая пострадала. Я не хотела тебе говорить, не хотела, чтобы кто-то узнал. Но Мак знал, и он меня вывез оттуда, взял меня в жены, любил меня и уважал. Понимаешь сейчас – или нет? Это его ребенок. И я ему его должна!

В эту минуту Тэлли понял, что произошло. Он сидел неподвижно, щеки его побелели, в глазах стояли слезы. Красивое лицо искривилось от отчаяния. Сейчас он понял, что вся их любовная связь была фарсом: Флора его никогда не любила.

– Ты это сделала с целью, – прошептал Тэлли, все еще никак не умещая в уме то, что подсказала интуиция. – Ты меня никогда не любила. Все это было для этого? – Он указал на ее живот, в то место, где был его ребенок. Но какие же планы и махинации она обмозговала и сотворила, чтобы достичь взаимопроникновения клеток, такого важного! – Как ты могла это сделать? Ты меня использовала. Господи! Только сейчас я все понял! – Тэлли уронил голову на руки, по его лицу побежали слезы, но голос звучал хрипло: – Ты только затем ко мне пришла, чтобы забеременеть. И это все, что было. Какой же я круглый дурак! – Голос его сел и стих, а сам он затрясся в рыданиях.

Флора хотела его утешить, но не смогла. По ее щекам тоже потекли слезы.

– Ты ошибаешься, Тэлли. Я не только для этого тем занималась. И тебя не дурачила. Я тебе говорила после того, как ты чуть не утонул, что я тебя полюбила, и я любила и люблю. Но я поклялась Богу, что, как только забеременею, я прекращу наши отношения. Прости меня, Тэлли, – тихо сказала Флора, повернулась и ушла из комнаты, тихо затворив за собой дверь.

Из Салака в «студию», чтобы поучаствовать в записи программы, пришли не взбудораженно-возбужденные зрители. Дизайнеры и декораторы поработали в поте лица, и гостиница была украшена так, как это могло быть в далекие годы Викторианского процветания: гирляндами веток вечнозеленых деревьев и сосны, перевитых и обвязанных лентами, свисавших вниз со столбиков большой парадной лестницы и развешанных вдоль панелей в холле, где огромная ель была украшена нитями серебряных бус, игрушками и разноцветными, с булавочную головку, фонариками. На этом фоне соревнующиеся шеф-повары были представлены перед камерой, а затем отведены в импровизированную «студию» – гостиную, где должна была пройти сама викторина. Кроме Калюма, здесь был повар-гомосексуалист, среднего возраста, шеф-владелец отеля из Озерного края и полная дама, повариха из Девона, которая завоевала награды за превосходные чаи в своем фермерском доме. Верный своей личине перед камерой, Гордон Гриль их всех разозлил тем, что сразу же дал им прозвища. Они сделались: Веселой Диковиной, Девонской Дорой и Калюмом-Находкой, и он с большим удовольствием и смехом, объединил их вместе под названием «Озера, Чаи и Надменный корифей».

Стоя среди зрителей и наблюдая за первой частью записи, Нелл должна была отметить, что тут было некое насилие, но все-таки не могла удержаться от смеха. Смех отвлек ее мысли от Тэлли, который сидел рядом с ней и был похож на кандидата для отделения интенсивной терапии. Когда же он не пришел на ленч, она пошла его искать и обнаружила безмолвно сидевшим у себя в гостиной: глаза вспухли от слез, а между колен была зажата уже початая бутылка виски.

– Что, черт возьми, произошло? – спросила Нелл огорченно. – Ты так выглядишь, будто наступил конец света.

– П-п-почти наступил, – пробормотал Тэлли, с трудом кивая в пол. – Наступил конец… моего света.

Из-за выпитого виски голос его звучал неразборчиво и охрип из-за приступа отчаяния, которое охватило его после ухода Флоры. Мужчины не плачут – в это Тэлли всегда верил, а у него (уж определенно!) с пятилетнего возраста никогда не возникало желания поплакать. Но теперь он узнал, что мужчины плачут, и с огромным физическим страданием. Это страдание вырвалось из него, как из вулкана лава, и великая любовь, которая выросла в нем за шесть месяцев, прошла за считанные минуты, а его оставила эмоциональным инвалидом, древней развалиной. Думать сейчас он мог только о том, как заглушить свою боль.

– Что случилось? – снова спросила Нелл, в панике соображая, сможет ли она с ним разобраться и его вытрезвить за то время, которое остается до записи. – Что же произошло?

Она присела на ручку кресла и осторожно положила на плечи брата руку. К ее изумлению, Тэлли повернулся к ней и, охваченный новым приступом рыданий, как ребенок, зарылся лицом в ее подмышку. Сидеть ей было неудобно (и не только в смысле некоторого смущения), но она не отстранилась. Наоборот, Нелл сидела, неловко похлопывая брата и бормоча слова утешения, а в уме у нее проносились мысли и предположения о причине этого внезапного и общего упадка физических и духовных сил.

Подобно тысячам молодых людей, вышедших из английской системы общественной школы, Тэлли прошел через жизнь, скрывая чувства, становясь циничным и злословным, отказывая себе в эмоциональных подъемах и спадах, для того чтобы избежать всяких осечек в контроле, которые могли бы привести к потере лица. Этому методу обучали в школах-интернатах с первых дней, когда сильное страдание от разлуки с отчим домом маскировалось путем приобретения твердости духа, и это ускорялось из-за бессердечных насмешек мальчишек, которые, будучи всего-навсего чуть постарше жертвы, сами прошли через такие же муки, уготованные им предыдущим набором учеников. Платой за это было проявление цинизма и равнодушия – потому что какое же удовольствие дразнить мальчишку, если он или не реагирует, или отвечает на насмешки остротой или шуткой?

Мужчины, воспитанные в такой среде, превосходно работают в большинстве кабинетов и офисов Британского правительства и в канцеляриях Городского совета Лондона, но у таких хладнокровных есть один великий недостаток: они не могут справиться с настоящим стрессом. Как карточный домик, развалился и фасад крутого Тэлли.

– Ты плачешь из-за Флоры? – Нелл осторожно нащупывала причину, повысив голос, чтобы ее было слышно за рыданиями брата. – Это, должно быть, из-за Флоры… Кто же еще мог бы тебя привести в такое ужасное состояние? – Она обращалась главным образом к себе самой, не особенно ожидая, что Тэлли ее слышит, занятый своими слезами.

– Она ведьма, – выдохнул Тэлли, глотая воздух. – Расчетливая, хладнокровная ведьма!

Он поднял голову, будто внезапно осознав, где та покоилась, закрыл лицо ладонями и при этом столкнул бутылку так, что та покатилась. Нелл подхватила ее, подняв к свету, чтобы посмотреть, сколько там осталось. Четверть. Сколько же в ней было, когда он начал?

– Что же Флора натворила? – спросила Нелл, ставя бутылку на стол рядом с собой. Когда Тэлли не отозвался, она попыталась снова: – За ленчем она хорошо выглядела. Я только что ее видела.

Тэлли поднял голову и посмотрел на сестру покрасневшими глазами.

– Она стерва, – сердито выдавил он.

Раздраженная таким неинформативным обозначением Флоры, Нелл поднялась и прошла в другую дверь, к Тэлли на кухню: она была безукоризненно чиста. Не было никаких доказательств недавнего чаепития, ни крошки песочного печенья или грязных чашек. Она намочила кухонное полотенце в холодной воде и принесла его, чтобы приложить к пылающим щекам брата. Холод, по всей видимости, немного привел его в чувство.

– Ну, раз ты не хочешь мне говорить, что случилось, по крайней мере скажи, ты как, сдрейфил? – сказала Нелл, – Собираешься ли ты все-таки собраться с силами, чтобы участвовать в программе во второй половине дня или нет? Я думаю, что тогда нам нужно сообщить Патрику…

– Ну нет! – возразил Тэлли и, подняв руку, взял у сестры полотенце и стал вытирать им сердитое лицо. – Ничего никому не говори. Через несколько минут я буду в форме.

Он уже как будто ровнее стал дышать.

– Ладно, но вид у тебя – увы. Может, холодный душ тебя приведет в чувство? – Безучастной и бесчувственной Нелл не хотела выглядеть, но знала наверняка, что команда, создающая программу, и оборудование, стоимостью в десятки тысяч фунтов, дожидаются на первом этаже, когда они придут.

– Давай, поднимайся. – Нелл, ухватив Тэлли за руку, потянула его, и он встал легче, чем она ожидала, потом слегка подтолкнула брата к ванной. – Ну, иди. Прими душ и побрейся, а я тебя подожду.

У двери Тэлли обернулся к ней и сказал хриплым голосом:

– Уведи Флору отсюда. Когда спущусь – не хочу с ней внизу встречаться.

Подставив лицо и грудь под струю воды, он зажмурил воспаленные глаза, защищаясь от струи воды. «Я себя чувствую как те пилоты на войне в Персидском заливе, которые проверяют снаряды Саддама Хусейна», – думал Тэлли, почти что ожидая, что обнаружит на теле следы мученичества. Все тело было воспалено и болело, как бы пораженное молниеносным и болезненным вирусом. «Этот вирус – Флора, – громко уточнил он, обращаясь к кафелю, ответившему ему эхом. – Она мной завладела, а потом продала, как скотину. Быка-производителя – вот кого она из меня сделала. А могла с таким же успехом просто взять у меня сперму, как делает осеменитель. Это было бы честней – вместо того чтобы делать вид, что меня полюбила. Заставить меня себя полюбить – как жестоко и подло. Надеюсь, что ребенок станет у них кукушонком в гнезде. Мечтаю просто, что, когда он подрастет, он их возненавидит. И пусть он убьет их прямо в постели!»

Страдание выходило из него и смывалось потоком воды. Не вдруг, не сразу вернулся прежний, верткий, циничный Тэлли, но по крайней мере он уже больше не чувствовал себя так, что может взорваться и исчезнуть в этой черной дыре, образовавшейся у него в голове. Пока он обматывался полотенцем ниже пояса, ему пришло в голову, что в свое время с женщинами обращался дерьмово, но никогда не посягал на их уникальную индивидуальность, как это сделала Флора. «Она же украла его гены! Да это вовсе не любовь во второй половине дня, это же чистый грабеж средь бела дня!»

Так что, хоть это был не на все сто процентов Тэлли, но он собственной персоной сидел рядом с Нелл на съемке для «Горячего Гриля». Заглянув в пропасть, он первым не выскакивал, норовя опередить события, зато выбрит был тщательно.

Когда, однако, подошло время судейства и поставило перед ними задачу выбора между роскошной «Сладостью гуся», замечательным гусем с крыжовником и пряным рисом с запахом манго под названием «Коронование Гуся», Тэлли чрезвычайно растерялся, не мог собраться с мыслями или хотя бы сделать какое-либо стоящее замечание. Все, что он смог – это заставить себя попробовать по кусочку от каждого блюда и, сидя под софитами, постоянно думал о Флоре и ребенке, который был его и не его.

Теперь получилось как бы перевернутое изображение прежнего телевизионного появления Нелл и Тэлли вместе – во время инцидента с путешественниками Нового Века. Единожды посмотрев на свое изображение на мониторе, Нелл уже поняла, что сейчас она как раз того размера и с такой фигурой, которую так любят камеры, так что, хладнокровная и улыбающаяся, она появилась и стала делать любезные замечания по поводу каждого блюда, заявив, что все они, каждое по-своему, изысканны и уникальны. Увлекая за собой Тэлли и Гордона, Нелл из всего представленного выбрала гуся в крыжовнике главным образом потому, что то, что это гусь Калюмов, было маловероятно. И точно – он оказался произведением Девонской Доры, так что сияющая повариха из фермерского дома с благодарностью получила и почетный титул «Рождественский шеф-повар года», и премию в виде поездки в страну знаменитого «паштета из гусиной печенки» рядом со Страсбургом, которой в большой спешке заменили прежний оригинальный приз в виде недельной охоты на дикого кабана в Апеннинах. «Удачи Бэйзилу за его побег, – подумала Нелл. – Насколько приятней будет этой толстушке Доре среди «паштета из гусиной печенки», чем если бы она оказалась среди ружей и диких вепрей!»

Калюм тоже был доволен, победив в разделе викторины и беспрерывно сопротивляясь при избиении Гордоном Грилем его измочаленной от употребления шуткой по поводу Калюма-Находки.

Когда запись была окончена, Нелл, как только позволили приличия, тотчас же отправилась в дамский туалет и засунула пальцы в рот, оправдывая свой поступок тем соображением, что всякий, столкнувшись с неимоверной жирностью блюд, которые ей пришлось съесть по обязанности, испытал бы то же самое. И Нелл очень сомневалась, способна ли она будет когда-либо отведать гусятины вновь.

ГЛАВА 18

– Бабуля Кирсти заполучила «паренька для флирта», – с иронией сказала Нелл, обращаясь к Тэлли после телефонного разговора с бабушкой.

– Что?

– Она сообщила, что не сможет приехать на Рождество, потому что некто, по имени Джим Менциз, берет ее с собой в Роузсей. – Нелл улыбнулась. – Бабушка сказала: «Хочу подпортить кровь крошке Джимми».

– Кто этот Джим Минджи? – рассердился Тэлли.

– Думаю, нужно говорить «Менциз», но она произносит «Минджиз». Он член их клуба любителей бриджа. Бабуля уже о нем как-то упоминала. Видимо, он непобедимый спортсмен, и ему всего-навсего семьдесят.

Тэлли посмотрел на сестру и насмешливо произнес:

– Добрая старенькая бабушка Кирсти решила провести неприличный праздничный уик-энд с излишествами.

– Они там будут не одни, – заметила Нелл. – Собирается весь клуб любителей бриджа. Предполагаю, что между индейкой и бисквитом со взбитыми сливками они сыграют в азартную игру. Но, Тэлли, это не то, о чем ты подумал.

Он посмотрел на сестру недоуменным взглядом.

– А я что-нибудь говорил? Что ж, надеюсь, что даже старики практикуют безопасный секс. Должно быть стыдно – умереть от СПИДа до того, как от Королевы придет телеграмма.

– Перестань изощряться, ладно? – сделала гримасу Нелл. – Конечно, неплохо снова услышать прежнего Тэлли. Я уж стала думать, что ты подписал обет молчания.

Он вдруг опомнился:

– Именно так я себя иногда и чувствую. – Тэлли не сказал о Флоре, но оба они знали, что он о ней думает сейчас, как думает сотни раз на дню. – Что мы будем делать на Рождество? Смотреть друг на друга?

– Ну, насчет тебя не знаю, а я собираюсь насладиться прекрасным, совершенно свободным уик-эндом, без всяких гостей в отеле, до того, как все снова начнется в новогоднюю ночь.

– Для тебя все хорошо складывается. Алесдер приедет?

– Видимо, да, но он так же мой гость, как и твой.

– Ага, но именно на тебя он устремляет пристальный взор, как лунатик на луну, когда думает, что на него никто не смотрит. – Тэлли встал и подошел к окну. – Боже мой, снова дождь. С тех пор как уехали телевизионщики, все время идет дождь.

Тэлли посмотрел на капли, которые ручейками катились по оконным стеклам.

– Похоже на настоящий рок – никого из родственников у нас на Рождество.

«И Флоры не будет», – печально подумал он. Они не разговаривали с тех пор, как она сказала ему, что ждет ребенка.

– А я-то думала, что ты этому будешь только рад, – заметила Нелл. – Последнюю нашу семейную встречу успешной уж никак назвать нельзя.

К Рождеству клан Маклинов рассыпался по всему свету. Дональда с Гэлом в конце концов решили осесть в Нью-Йорке и купили себе квартиру в центре Манхэттена. По почте пришли посылки и для Нелл, и для Тэлли, и под елку в «Талиске» они уже положили свои подарки. Айэн провел большую часть декабря в Бомбее после аварийного взрыва на своем хваленом спиртовом заводе, когда пострадало несколько рабочих. Туда вылетели Сайнед с Найниэном, чтобы провести с ним Рождество, а Наэм собралась с друзьями-студентами в Альпы – покататься на лыжах.

– Я все понимаю, но это непорядок, верно? – сказал Тэлли. – Ради здешних благ и имущества мы себя отделили от всех, не так ли? И что мы за это имеем? Банковские задолженности, остров да индейку на двоих!

– На пятерых, точней, – напомнила ему Нелл.

Мик с Энн уехали на Рождество к себе домой, а Роб с Либби взяли отпуск и поехали на лыжный курорт в Горной Шотландии, где рано выпал снег на великое счастье – чтобы поддержать ослабевшую шотландскую индустрию зимних видов спорта. Для них это была поездка «прощания навек», потому что Женская Либ, заявив перед отъездом, что у нее тоска по дому, объявила о своем намерении на Новый год вернуться в Австралию. Из служащих отеля захотели остаться на Талиске только Калюм с Джинни, и отель должен был закрыться до 30 декабря, когда гости зарезервируют номера для празднования Нового года таким образом, который, как они надеялись, должен был быть здоровым.

– Хотя встрече Нового года и здоровью совсем не по пути, – заметил Тэлли, выслушав это.

Зазвонил телефон, и Нелл взяла трубку.

– Хотела бы знать, примете ли вы к себе на Рождество странницу, дорогая? – спросил знакомый голос Финеллы. – Никто меня не любит и не приглашает на Рождество.

– Я этому не верю, – возразила ее подруга, угадав затеваемую Финеллой интригу. – Но мы все тебе будем рады. Ты даже можешь разрешить некоторые затруднения. Я уж решила, что над островом сгустилась безысходная депрессия.

– Почему? Человек-гора еще на тебя не обрушился?

– Ни единого признака, что гора колеблется, раз ты об этом упомянула. Но это сгустилось не надо мной, а над Тэлли.

И, сказав это, Нелл с грустью поняла, что у нее дела обстоят не лучше, что прошла неделя с тех пор, как Алесдер был на Талиске, да и тогда он приехал только для того, чтобы попасть на запись «Горячего Гриля».

– А Тэлли не ищет плечо, чтобы выплакаться – по какому-нибудь счастливому совпадению? – спросила Финелла.

– Да, да. Я допускаю, что очень может быть, – ответила Нелл, взглянув на брата, который все еще угрюмо смотрел в окно на дождь.

– Хорошо. Захвачу с собой носовых бумажных платков, – сказала Финелла и попрощалась.

Когда Нелл отодвинула назад стул и встала, раздалось недовольное мяуканье.

– О Господи, прости, Тэтчер, – сказала она, когда из-под стола покатился к двери черепахового цвета клубок. – Я не знала, что ты там.

До отъезда семьи из Голливуд-Гарденс кошке Нелл бесчестно вкатили укол снотворного, засадили в клетку и на самолете доставили в Глазго. Три дня назад она прибыла и только-только пришла в себя, так как действие лекарства проходило. Нелл утешилась тем, что, несмотря на изменение внешнего вида хозяйки, кошка сразу же ее узнала. Но хозяйка впоследствии не очень была довольна, проведя два мучительных часа за рулем машины, мчась по дорогам Шотландии и слушая громкие Тэтчеровы «мяу-мяу». Позднее Нелл не могла понять почему, но котенок прижился в доме и, видимо, неплохо, потому что принес уже несколько дохлых мышей, пойманных в парке у гостиницы.

– Какая гадость! – воскликнула Нелл, наклоняясь, чтобы поднять еще одну тушку, доставленную ей под стол. – Без этого я могла бы обойтись.

– А что там у тебя с Финеллой? Я думал, что она тебе нравится, – резким тоном спросил, не оборачиваясь, Тэлли.

Она мне нравится, – вставила Нелл, подходя к брату и держа мышь у него перед носом. – Вот из-за чего я сказала «какая гадость»!

– Проклятая кошка, – рассеянно сказал Тэлли. – Почему мыши ей всегда мешают?

– Ох, развеселись же ты, Тэлли, – в сердцах произнесла Нелл, направляясь к двери. – Если не хочешь сказать мне, из-за чего у вас произошла ссора, ради Бога, сходи к Флоре и Маку и объяснись. Ты жалок, как великий грешник.

Нелл замерла на месте, когда услышала брошенную братом лаконичную фразу:

– Флора ждет ребенка!

Ошеломленная и испуганная, Нелл выбросила мышь в корзинку для мусора и пристально посмотрела на брата. Она не знала, что и сказать.

– Ох! – единственное, что Нелл смогла произнести.

– Она говорит, что ждет ребенка не от меня. – У Тэлли на глазах навернулись слезы.

– А ты ей не веришь?

– Как же он может быть ребенком Мака? После десяти лет? Это маловероятно или вообще невозможно. – Тэлли опустился в кресло за своим столом, подпер лицо ладонью:

– Но что я могу сделать?

– Господи, Тэлли, я не знаю. Как все ужасно!

– Ирония судьбы… Недаром это случилось под Рождество! Дитя в яслях и все такое… Доброе отношение ко всем людям… А Флора не очень по-доброму ко мне отнеслась.

Нелл устроилась на столе рядом с креслом брата.

– Я не уверена, что она тоже знает, что делать. Чертовски неловкая ситуация. А может, он от Мака. Они ведь ужасно хотели детей, правда?

– Да, и какая же она хитрая! Просто добилась того, чего хотела, под самое Рождество. – Тэлли был суров и холоден, в его голосе слышался гнев.

– Ты что, считаешь, что Флора это сделала с целью? – ошеломленно спросила Нелл. – Ох, ну нет! Я уверена, что она не специально.

– А почему нет? – спросил Тэлли. – Мы никогда не говорили о предохранении. Я был настолько счастлив, обладая ею, что ни о чем таком даже не думал. Наверное, где-то в глубине души я считал, что у нее детей быть не может. Все время повторяю про себя – какой же я был дурак! Какой дурак! Я не хотел тебе рассказывать, но мне нужно кому-нибудь выговориться. Я даже думал поговорить с Маком. Он должен знать, что ребенок может быть не его, верно? Но почему-то я не могу…

Реакция Нелл на эту идею была немедленной и резкой:

– Я считаю, что так поступить было бы очень нехорошо.

– Бедный старина Мак, и его Флора сделала таким же круглым дураком, как и меня. Только он об этом не знает!

– Что не слышало ухо, не переживает сердце, – спокойно сказала Нелл, отметив про себя, что роль утешительницы становится для нее привычной.

Она не могла припомнить, сочувствовала ли когда-либо прежде Тэлли, до того, как увидела его сраженным Флориным уходом, но теперь Нелл снова переполнила жалость:

– Бедный не Мак, а Тэлли. Мне так жаль тебя. Какая мучительная ситуация – и какой жалкий конец любовной страсти. Ты сильно Флору любил, да? – На его безмолвный кивок Нелл помолчала сочувственно, а потом добавила: – Но вы с ней совершенно разные. И ты знаешь, все равно бы у вас ничего не получилось.

– Я этого не замечал, – резко сказал Тэлли – Да сейчас это и неважно, раз прости-прощай. Теперь я – как непризнанный внебрачный отец. Хотел бы я узнать, сколько мужчин, глядя на своих детей, сомневаются – в самом деле они от них? Да, я могу смотреть на своего ребенка и знать, что он мой, но ведь он или она не смогут меня узнать.

– Каков же выход? Если ты расскажешь Маку, ты можешь вообще ребенка лишить отца. Флора может никогда тебе этого не простить, а Мак может ее бросить. После того, конечно, как убьет тебя! Он с тобой церемониться не станет.

– Ты на ее стороне, – заявил сердито Тэлли. Вы, женщины, всегда друг за друга горой.

– Да нет, я не на ее стороне, – оскорбленно возразила Нелл. – Но сейчас Флора делает, как лучше. Так или иначе, если она любит Мака, она его оставить не хочет, особенно если он отец ребенка.

– Но она говорила, что любит меня.

– И, возможно, любила. Наверняка и сейчас любит. Но ведь ребенок может иметь только одного отца, верно? Пойми это, Тэлли. И Мак – это как раз тот, кто, как и Флора, отсюда родом.

– Ты хочешь сказать – я не отсюда? Ни ты, ни я – не имеем к этим местам никакого отношения?

Нелл с сожалением кивнула:

– Мы имеем к этим местам не такое отношение, как люди, которые здесь родились и выросли. Мы пришлые, чужаки, и всегда так будет. Держаться друг за друга – это для них естественно.

Тэлли покачал головой в замешательстве:

– А ты изменилась, Нелл. Это ведь ты думала, что мы тут сможем устроить свою судьбу. А я просто рассматривал это место как деловое предложение.

– Что ж, ты тоже изменился, – мягко ответила ему она, – ты старался сделаться частью этого места, так же, как и я. И ты в этом преуспел.

– Нет, мы оба потерпели неудачу.

– Что ж, мы тяжело начали. Без того, чтобы не начать, невозможно в чем-либо преуспеть.

– Во всяком случае кое-что нам удалось, – с кривой улыбкой заключил Тэлли. – Мы не те, кем были в свой день рождения в двадцать девять лет. Помнишь, как ты говорила, что ты хотела бы стать другой? Ладно, скажу тебе, Нелл Маклин, кое-что, не знаю, правда, зачем. Нравишься ли ты себе сейчас или нет – мне нравишься. Не потому, что ты изменилась внешне, а потому, что ты научилась уважать себя и вызывать уважение у других.

Нелл пожала плечами.

– Может, я так выгляжу, Тэлли, но внутри я просто несчастна. Всегда я была благодушна, все мне подходило, а теперь я просто сгусток безнадежности. А вот ты, да, изменился – стал больше другим сочувствовать, стал эмоциональней. Ты уже совсем не тот, каким приехал из Лондона.

Нелл помолчала и улыбнулась:

– Для начала это уже неплохо.

– Я растолстел, надо это признать, – согласился Тэлли, похлопав себя по животику, и снова печально скривил рот. – Это потому, что я был счастлив. Сейчас я снова похудею.

– Ладно, раз уж мы пустились в философствование и размышления, как в романе, я признаюсь тебе во всем. – Тут Нелл потрогала рукой горло – воспаление все еще не прошло. – Я чувствую себя ужасно. Меня постоянно рвет.

– Я знаю, – просто сказал Тэлли.

– Ты знаешь? – переспросила Нелл. – Откуда ты знаешь?

Он смотрел на сестру с большим сочувствием.

– Вспомни – мы же двойняшки. Я, может, и дурак, но ведь не слепой, – сказал Тэлли. – Я видел, что регулярно пять блюд за обедом ты съедала. Никому бы не удалось столько есть и при этом так сильно, как ты, сбросить вес, если только он не болен или не мечет все назад. Я боюсь, что ты этим злоупотребляешь, как наркотиком. Тебе нельзя этого делать, если ты еще не остановилась.

– Я знаю, – проговорила Нелл, – и пытаюсь прекратить, но это очень трудно. Веришь или нет – мне понравилось быть худой и мне нравится освобождать себя от еды таким образом. Почему-то и то, и другое меня очень успокаивает. Ну, не отвратительно ли это? Господи, мы какая-то запутавшаяся пара, да? Ты болен от любви, я больна от рвоты.

– Ты о нас так говоришь, как о паре гигантских медведей-панд: «Найдут ли Больной От Любви и Больной От Рвоты истинную любовь для продолжения рода?» Посмотрите на этих дурачков!

Тэлли выдавил слабую кривую ухмылку, вскочил и зашагал к двери.

– Мне уже лучше, – сказал он, будто стараясь убедить и успокоить сестру. – Благодарю, что выслушала. Хочу поездить по магазинам перед Рождеством.

– Ладно, только не покупай никакого кашемира, – отозвалась Нелл лукаво. – У Финеллы тьма этого добра.

Сама она решила пойти навестить Флору. Нелл все время думала – как стыдно, что там, должно быть, нависла тень несчастья над самим существованием ребенка, которого так долго ждала Флора. Ей, Нелл, нужно пойти и поздравить Флору ради дитя.

Флора занималась своей еженедельной выпечкой: подбородок ее был испачкан мукой, на ней был довольно старомодный фартук с воланами, надетый поверх джемпера и юбки. Флора выглядела бледной и утомленной. Проведя Нелл в кухню, она, извиняясь, сказала:

– Мне нужно поставить лепешки в духовку, а то они не поспеют к чаю для Мака. Пожалуйста, садитесь.

Указав на стул, Флора взяла специальную круглую форму-резец и стала ее вдавливать в толстую лепешку раскатанного теста, в котором уже было сделано несколько круглых отверстий.

– В последнее время у вас не хватало времени, чтобы много печь, – заметила Нелл, присев. – Мы все были так заняты в гостинице.

– Ну да, Маку не хватало лепешек. Сегодня я ему пообещала испечь. – Флора сосредоточилась на своем занятии, избегая встречаться с Нелл взглядом.

– Вы выглядите немножко утомленной. Должно быть, устали, – с сочувствием сказала Нелл. – Тэлли рассказал мне о ребенке, – добавила она, и Флора бросила на нее испуганный взгляд. – Поздравляю! Должно быть, вы очень рады.

– Думаю, Мак рад больше, – ответила Флора, сильно покраснев, – он всегда хотел детишек. – Она почти шептала, слова были еле слышны.

– Он, наверное, хочет мальчика, как я подозреваю, чтобы брать его с собой на лодку. – Нелл надеялась, что голос ее звучит бесстрастно.

– Ну да, может быть. – Флора закончила вырезать кругляши и стала смазывать их молоком, взяв кондитерскую кисточку с деревянной ручкой. Как только с этим было покончено, она подняла полный противень, открыла духовку и поставила его туда, посмотрев на кухонные часы. Было три тридцать.

– Не хотите ли сейчас выпить чашку чаю, а то мы можем подождать лепешек, – спросила Флора уже более спокойно.

– От чаю я не откажусь, – сказала Нелл, – я только сейчас поела, так что я не голодна. «Господи, – подумала она, – все те же оправдания!» Она вообще не ела ленч и есть не хотела.

Флора поставила чайник и стала убирать со стола. Доску, форму, скалку и помазок она с шумом положила в раковину. Нелл ждала, что заговорит Флора, Флора ждала этого от Нелл. Тишина становилась тягостной.

– Как Тэлли? – в конце концов спросила Флора.

– Он расстроен и подавлен, – начала Нелл, прощупывая почву, – думаю, ему вас не хватает. Он говорит, что вы ведьма, но он так не думает. Просто ему очень тяжело.

– Да, я ждала, что так и будет. На самом деле я сожалею.

Флора насыпала заварку в чайник и согрела его. Она села напротив Нелл и посмотрела на нее обеспокоенно:

– Я не хотела причинить ему боль, но что я могла сделать? Нам нужно было все покончить.

– Это его ребенок, Флора? – смело спросила Нелл.

Опять наступило тяжелое молчание – Флора как будто пыталась решить: довериться Нелл или нет, но потом просто пожала плечами, так ни на что и не решившись, и сказала: – Я не смогу в следующем сезоне работать в гостинице. Мак хочет, чтобы я оставалась дома с ребенком.

– Нам будет очень вас не хватать, но, конечно, я понимаю. Наверное, вы сможете позднее выполнять какую-нибудь временную работу? Непростительно было бы нам потерять связь.

– Даже не знаю. Может, будет лучше, если я буду от Тэлли подальше.

– Я так не считаю, – поспешно вставила Нелл. – Он не из тех, кто копит обиды. А насколько я знаю, что он сейчас чувствует, ему бы хотелось видеть ребенка. Это просто справедливо, верно?

– Постольку, поскольку он не сделает неприятностей. Я не хочу Мака волновать. Он так счастлив, что у нас будет ребенок, – тревожилась Флора как будто искренне.

Нелл покачала головой:

– Тэлли не будет ничего делать, Флора, я уверена, никаких неприятностей. Он все понимает в глубине души. Поскольку это было не по любви.

– Ах нет, это не так, – поспешно ответила Флора, – я любила его. Я люблю их обоих.

«Разрываясь между двумя любовниками, – тихонько напевала Нелл всплывшие в памяти слова популярной песенки, которую помнила с юности, – бедная Флора!»

– Давайте организуем проверку отелю в Талиске, – предложил Тэлли, внезапно оживившись. Был Рождественский сочельник, и домашнюю вечеринку в «Талиске», немного скучноватую, организовали в холле, около елки. В большом камине, закрытом огнеупорной задвижкой, на поленьях плясало пламя, но из печи не показывался дымок – он не осмеливался попасть в атмосферу скучного праздника.