Текст книги "Игры на острове"

Автор книги: Джоанна Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

– Салют! – сказал он, подняв бокал под галльский тост.

Она подняла свой, чокнулась с Тэлли, пробормотав:

– Будь здоров!

Они оба выпили, и взгляды их встретились.

Поставив бокал, Тэлли провел большим пальцем по подозрительно мокрой щеке Флоры.

– Ты плакала, – сказал он удивленно. – Не из-за меня?

Флора кивнула, немного помолчала, а потом села на один из стульев у кухонного стола.

– О Боже, Тэлли, я думала, тебя нет в живых! – Она еще раз отпила из бокала и скривилась от крепости виски. – Я так испугалась!

Тэлли был поражен, тронут, растерян. Он привык, что их взаимоотношения развиваются по вполне определенным правилам: он поддразнивает и предлагает, Флора посмеивается и отвергает. До сих пор никто из них не проявлял ни страдание, ни беспокойство.

– Со мной все в порядке, все отлично, – уверял Тэлли.

– Да не отлично, – вскричала Флора, внезапно рассердившись. – Ты едва не утонул. Я предупреждала тебя – не играй с морем!

Он попытался все это сгладить и кивнул с покаянным видом:

– Помню, что предупреждала, но я парень своевольный.

Она резко поставила бокал на стол, расплескав виски.

– Не шути так! Тебе все смешки да шуточки! – В голубых глазах Флоры заблестели слезы. – Если с тобой что-нибудь случится, я этого не перенесу. И я все еще не могу поверить в то, что ты жив. Я люблю тебя, Тэлли Маклин, и за это буду гореть в аду, грешница.

Он тут же вскочил и через секунду уже обнимал свою любимую, стоя на коленях.

– Нет, ты не будешь гореть, потому что я тоже тебя люблю, – говорил Тэлли, притягивая ее к себе тесней. – Я полюбил тебя с той минуты, как ты переступила порог нашей гостиницы.

Тэлли погладил светлую мягкую прядь волос надо лбом своей любимицы и наклонился, чтобы поцеловать ее мокрые щеки. Слезы Флоры были такие же соленые, как брызги тех морских волн, что не так давно уносили его навсегда. Ощутив соленую горечь слез, Тэлли вспомнил слова Тройлюса, обращенные к Кресиде, – Шекспир опять неожиданно всплыл в памяти, как бывало с ним в минуты сильного волнения.

– Как же можно кого-нибудь за это проклясть?

– Очень просто, – сказала Флора, пытаясь улыбнуться. – Ты не ходишь в церковь, а то бы не спрашивал. – Она изучающе смотрела на Тэлли. – Ты в самом деле…

– Что – в самом деле?

– Меня любишь, как ты сказал?

Тэлли кивнул:

– Да, но ведь ты это знала!

– Нет, не знала. Я думала, что ты шутишь, как обычно. Ты англичанин, а англичане постоянно отпускают всякие шуточки.

– Я не англичанин, я родился в Глазго.

Флора тихо засмеялась и пожала плечами:

– Но тем не менее – ты англичанин.

– Только внешне. А в душе истинный шотландец, как и ты. Полон страсти, упрямства и гордости.

– Неужели? – Флора недоверчиво вздернула брови. – Выросший на овсянке и селедке?

Тэлли не ответил, а притянул к себе свою возлюбленную, поднял и нежно опустил на старенький коврик перед кухонной печью.

– Пышечка ты моя, – промурлыкал он и поцеловал ее губы.

Несколько минут Флора не владела собой: хотела, чтобы он ее целовал. Хотела, чтобы он ее взял – расстегнул блузку, задрал юбку, овладел ею прямо здесь, забыв обо всем. Главное ведь – сила их страсти и блаженство, потому что они наконец признались во взаимности. Но Флора была прихожанкой, провинциальной девушкой, которую научили отличать истинное от ложного, прежде чем поддаваться соблазну. Она выросла в обществе, где сам министр объяснял новобрачным, что «в воскресенье любовные игрища позволительны – сколько душе угодно». Послания из Голливуда о том, что удовольствия нужно получать немедленно, в голове Флоры перепутались с бескомпромиссным учением пресвитерианской церкви. И еще одно также ее волновало (секрет, который она не могла выдать), и все это помешало ей уступить ему.

Флора резко подалась назад.

– Нет, нет, я не могу! – задыхаясь, сказала она, пытаясь приподняться и освободиться от ласк Тэлли. – Пожалуйста, сейчас же прекрати. Мак может вернуться.

– О Господи, – застонал Тэлли, закрыв руками лицо. У него в паху прямо печь пылала. – Флора, черт тебя побери, я хочу тебя. Ты нужна мне! Что же нам делать? – Сидя, он посмотрел на нее снизу.

Она застегивала лифчик, закинув руки за спину. Юбка задралась вверх до бедер, блузка упала до локтей. Вид у нее был наподобие современной версии «Дамы за туалетом»: волосы взъерошены, губы приоткрыты, сочные, вспухшие и влекущие. Никакой тебе Джеммы – со впалым животом и удаленными с помощью депилятора волосами на теле. У Флоры была прекрасная фигура, и ноги ее покрывал пушок мягких светлых волосков. Тэлли снова вздохнул. На нее он не мог смотреть, не мог говорить…

Флора встала, поправила на себе одежду и подала Тэлли его бокал. Он все еще оставался на полу, приходя в себя. Она приняла решение:

– Я к тебе приду, – сказала она тихо. – Здесь мы не можем этим заниматься. Это дом Мака. Мака и мой. Это нехорошо.

Флора снова села за стол и отпила виски:

– Это нехорошо, но я ничего не могу с собой поделать. Я приду к тебе.

Тэлли тоже выпил, поднялся, поставил бокал на стол и застегнул пояс на брюках, которые, казалось, двигались сами по себе! Он дышал спокойнее.

– Когда ты придешь?

– Обещаю, что скоро.

– Завтра? – Завтра был четверг. Это произойдет в четверг. До понедельника он не выдержит – он умрет.

– Ну да, – медленно произнесла Флора, улыбаясь губами и удивительными голубыми глазами. – Приду завтра.

На террасе виллы в Коста-дель-Лус, расположенной к югу от Хереса, стояла в задумчивости Изабелла Гарви-Бьеасс. Их гости, двое британских импортеров вина, приглашенных на обед, только что уехали. Остатки, большой пайи[24]24
  «Большая пайя» (исп.) – блюдо из риса с не менее чем 9 составляющими из мяса и моллюсков.


[Закрыть], которую приготовил Габриель, довольно неприятно бросались в глаза среди света и теней от ярких фонарей, свисавших с деревьев в саду. На земле вперемешку с куриными ножками валялись раковины креветок, но даже две охотничьи собаки слишком устали и не могли их подобрать. На низком столике на террасе стояло несколько недопитых бокалов с вином, рядом ведерко с растаявшим льдом. Под столом стояла дюжина пустых и полупустых бутылок, а у софы, на которой храпел их хозяин, растянулись собаки.

– Мамочка! – устало вздохнула Изабелла. – Слава Богу, через два дня мы будем в Талиске, а то, боюсь, Габриель не дотянет и до Рождества!

ГЛАВА 12

На мачере все выше и выше поднималась куча досок для будущего костра. В канун дня летнего солнцестояния Тэлли с Нелл решили устроить вечеринку и отпраздновать свое тридцатилетие, поэтому ежедневно Роб Фрэйзер и Мик Линэгэн приносили разбитые рыбацкие ящики, выброшенные на берег, и подтаскивали их к куче топляка.

– Он должен стать настоящим сигнальным костром, – заявила Нелл решительно. – Мне всегда хотелось сделать то, что делали в старые добрые времена, и в день летнего солнцестояния попрыгать через костер.

– Почему бы тогда не купить ракету? – предложил Тэлли. Нужно прихватить и оружие на Гая Фокса.

– Ракеты наделают много шума, и мне не хотелось бы, чтобы обгоревшие палки от ракет потом валялись здесь повсюду, – сказала Нелл. Давай вместо ракет пускать пробки от шампанского. Ограничимся шампанским, костром и именинным тортом, а Тайна сыграет на арфе. Крэг сказал, что к этому времени она уже приедет из колледжа.

– Всего-навсего! Может, я попрошу Флору напечь печенье? – спросил Тэлли.

Нелл внимательно посмотрела на него. Она заметила изменение в отношениях брата с Флорой, хотя еще не могла определить, в чем это выражалось.

– Если хочешь, – ответила Нелл. – Как ты думаешь, пригласить Дэйвида?

– Если хочешь. – И на взгляд сестры Тэлли ответил таким же выразительным взглядом.

– Мне нравится, когда он здесь, – пожала плечами Нелл.

Тэлли обуял приступ веселья.

– Это синдром Талиски, – заявил он. – Когда находишься здесь, сердце бьется учащеннее – или, может, другой орган волнуется?

Нелл сердито взглянула на брата.

– Перестань! Так или иначе, Дэйвид не сможет приехать сюда в середине недели.

– Что ж, на самом деле он тебе не нужен, если он не может приехать, – хитро покосился Тэлли и добавил с веселой двусмысленностью в голосе. – И именно тогда, когда ты ослепишь всех своей стройной фигурой.

Нелл ничего не ответила и вышла из офиса, где провела час, работая на компьютере. Машина больше не была для нее загадкой, а вот собственное тело все более удивляло ее день ото дня. Она теперь натягивала на себя то, во что раньше не влезала, и ей внезапно стали очень хороши тесные леггинсы Сайнед.

«Все же немного на маму я похожа», – удивленно подумала Нелл, вертясь перед зеркалом и разглядывая себя со всех сторон.

На самом деле, она сильно похудела – с тех пор как у нее начались приступы рвоты. Вся одежда стала велика Нелл, и она утешалась тем, что могла теперь перетягивать поясом свои широкие блузы и носить тесные синие джинсы – единственную одежду, которую могла купить в местных магазинчиках. Она решила не обращать внимания, что волосы стали ломкими, горло хронически воспаленным, а цвет лица землистым. Настроение у Нелл тоже было переменчивое: она вспыхивала, если ей казалось, что ее критикуют. Частые беседы с «большим белым телефоном» принесли победы, но, кроме побед, требуя своей дани, нанесли и урон.

Когда (для летней работы в гостинице) появилась Наэм, она была просто поражена.

– Нелл, это просто отпад! – вскричала она, сойдя с поезда, когда, радостно обнимая сестру, заметила, как она похудела. – Ты здорово похудела с тех пор, как я видела тебя в последний раз здесь. Ты на диете? Хотя что же я спрашиваю? Конечно, на диете! Это же очевидно!

Наэм открыла дверцу и бросила чемодан на заднее сиденье вездехода.

– Нет, не на диете, не совсем на диете, – уточнив, сказала Нелл откровенно. – Это просто от времени и от переутомления.

– Боже мой, и не говори о возрасте, – вздохнула Наэм, которая, видимо, со времени своего последнего визита прекратила выражаться на восторженном сленге. – Я чувствую себя так, словно мне сто десять лет, после того как сдала все эти чертовы экзамены. А, кстати, о переутомлении – надеюсь, ты не возражаешь, если я, до того как начну работать, недельку отосплюсь?

На самом деле Наэм этого не удалось, и через несколько дней она уже осваивалась с жизнью гостиницы на Талиске. Наэм прекрасно справлялась с обслуживанием столиков и уборкой туалетов, но больше всего ей нравилось поддразнивать Роба и Мика, с которыми она очень быстро добилась полного взаимопонимания. Они относились к Наэм как к младшей сестренке. Она даже помогала им сооружать костер, хихикая и посмеиваясь; и все трое соревновались, кто из них больше нагромоздит веток, сучьев и поломанных ящиков, а также забросит их как можно выше на кучу для костра. Чтобы посмотреть, как доят коров, Наэм теперь очень рано вставала, весело провожала их на выпас на восходе солнца и разговаривала с Миком. Вдали от своих заумных лондонских приятелей Наэм превратилась в беззаботного подростка, любящего подшутить. Тем не менее Нелл не покидало чувство, что с сестрой должно что-то произойти. Она все ждала, кто же все-таки из местных мужчин заинтересует Наэм. Сайнед предупреждала ее, что даже когда Наэм с утра до вечера готовилась к экзаменам, произошло немало «инцидентов», в которых участвовали многочисленные поклонники. И Нелл в этом не сомневалась, потому что ее юная сестра была очень привлекательна.

Между тем развивались любопытные взаимоотношения Тэлли в треугольнике с Макферсонами. Флора стала навещать Тэлли два, а то и три раза в неделю, но, несмотря на это, дружба его с Маком оставалась неизменной. Флора старалась скрывать свои отношения с Тэлли и посещала его во второй половине дня – перед тем как уйти домой, тогда, когда прислуга уже расходилась. Флора сказала Тэлли, что ее любовь к нему не влияет на ее любовь к Маку, и стала делить между ними свое тело и душу, уравновешивая потребности и любовника и мужа не только физическим удовлетворением всех троих, но также оставаясь в согласии с собственной душевной безмятежностью. Флора по-прежнему регулярно ходила в церковь, а Тэлли бесхитростно объяснила, что с Богом у нее личный договор. Он чувствовал, что не должен выяснять детали этого делового соглашения, потому что подозревал, что не сможет ничего в нем понять. Тэлли (единственный из троицы) был разочарован этим деловым соглашением, потому что желал, чтобы Флора принадлежала ему одному безраздельно. Однако ему не хотелось оскорбить Мака или потерять его дружбу, да он и не хотел бы подвергать опасности свои отношения с Флорой, и (по мере того как шло время) Тэлли был вынужден принять, а потом и смириться с создавшимся положением.

Кроме этих волнений, ничто не омрачало жизнь Тэлли. Прежде он не представлял себе, что любовные дела могут быть так просты. Флоре не нужны были ни угощения, ни подарки; ее не надо было водить в фешенебельные клубы. Еду, выпивку или какие-то «приятные пустяки» она вообще не считала необходимым для любовных игрищ, да к тому же обладала здоровым аппетитом и наивностью – вкупе с радостным энтузиазмом в изучении неосвоенных лугов на землях телесных наслаждений. Настаивая на том, чтобы встречаться с Тэлли тайно, Флора при этом с удовольствием принимала любые варианты места и положения, способа или цели для более возбуждающего соития. Она могла быть то смущенной девушкой, то соблазнительной распутницей, и ей всегда хотелось нравиться Тэлли. Она была истинным хамелеоном, который перед дверью спальни оставлял свою обычную личину, чтобы надеть ее на обратном пути.

Далекая от требований дорогих обедов перед соитием, Флора после занятий любовью всегда ела с волчьим аппетитом, и поэтому приходила в Талиску в свои «дни посещений» (как она их называла) с запасом продуктов своей последней выпечки. Ячменные лепешки и песочное печенье, булочки и хлебцы являлись из ее большой корзины, и все это съедалось, пока они с Тэлли отдыхали после любовной игры лежа на спине. После занятий любовью они погружались в длинные беседы. Они обсуждали любовь и ненависть, страхи и фетиши, надежды и страдания, и (чего не было ни с одной из прежних любовниц) Тэлли слушал столько же, сколько говорил сам. Всего через несколько дней общения с Флорой он знал о ней больше, чем о какой-либо другой женщине, с которой сталкивала его жизнь.

До шести часов вечера Флора должна была покинуть отель, чтобы приготовить ужин и ждать Мака. Однако, если она всегда могла отговориться, сказав Маку, что поела раньше, Тэлли должен был, как обычно, поесть, когда в отеле подавался обед, и даже легкие и обезжиренные, эти обеды (вдобавок к пиршествам во второй половине дня) были уже излишни. И впервые в жизни Тэлли стал толстеть.

– Они начались снова, заметил? – спросила Флора однажды, лежа поперек его постели на шелковой простыне.

Тэлли наклонился и поцеловал голое тело.

– Что заметил? – спросил он.

– Странные речи Мака, – пробормотала Флора невнятно. – Он снова сошел с катушек.

– А когда ты это заметила? – спросил он.

– В основном я замечаю это по вечерам, когда Мак возвращается. Он приходит сам не свой, и как будто даже не уверен, что это его собственный дом. Так же, как в тот вечер, когда ты пришел и встретился с ним в «Оссиане».

– Он в тот день был навеселе. Я тогда еще подумал, что он слишком поторопился пропустить стаканчик-другой после неравного боя с омаром.

На эти слова она не улыбнулась – как могла бы, а задумчиво покачала головой:

– Нет, не похоже на то, как когда он выпьет лишнего. Тогда он становится болтливым, а не тихим и чудным. Иногда такое выражение я вижу на лице Роба, когда к вечеру встречаю его по дороге домой. Как считаешь, он может Маку доставать наркотики?

– Возможно. Хочешь, я спрошу у него?

– Да нет, думаю, не стоит, – ответила Флора. – Думаю, что это будет неправильно. Я не хочу, чтобы у Мака были какие-нибудь неприятности.

– А тогда почему ты его сама не спросишь?

Она сказала, как бы сомневаясь:

– Не думаю, что Мак со мной разоткровенничается, он только рассердится на меня.

– Ладно, ведь какое-то время я за ним не следил. Последний раз это не так долго продолжалось. Возможно, на этот раз будет также. Мак придет сегодня вечером на вечеринку?

– Да, конечно. Я сказала, что встречу его на пристани.

– Хорошо. Ты будешь со мной прыгать через огонь?

Тэлли улыбался, поддразнивая ее взглядом и кончиками пальцев, которые утопил в пуху золотого цвета.

– Нет, считается, что это обычай языческий. А-аах, делай, делай вот так еще…

– Конечно, языческий, – согласился Тэлли, продолжая свои ласки. – Это идея Нелл. По преданиям, это весь год защищает от злых духов.

– А вот в этом надо полагаться на Всевышнего! – назидательно сказала Флора, внезапно покраснела и затаила дыхание, наслаждаясь прикосновениями его пальцев. – Если я и буду прыгать, то с Маком, в любом случае, – вздохнула она, выгибая при этом спину, чтобы его поощрить и вдохновить на дальнейшие.

На вечеринку собрались все сотрудники отеля. Приглашения раздали и гостям – вместе с извинениями за то, что какой-то шум от веселья в их спальни все же проникает. В комнате на втором этаже, куда циркулярную джакуззи (по совету Лео) доставляли через дыру в лестничном проеме, всю вторую половину дня были задернуты занавески. Габриель и Изабелла Гарви-Бьеасс, однако, не для похоти использовали роскошные удобства своих апартаментов, а отсыпались после многодневного напряжения и после перелета вначале ранним утром из Хереса в Мадрид, а потом в Глазго. В четыре часа дня их доставил на Талиску вертолет, и они тут же рухнули в полном изнеможении на упругий матрас королевского размера, даже не распаковав багаж. Когда Либби сообщила им за обедом о вечеринке, они немного удивились услышанному, но, будучи испанцами и людьми, привыкшими поздно ложиться, приняли приглашение хозяев отеля.

– Отлично, Габриель, если хочешь, мы можем пойти, – согласилась Изабелла, зная, что ее жизнерадостный муж не устоит перед соблазном повеселиться. – Но, пожалуйста, обещай мне, что не выпьешь даже шампанского!

До сих пор Габриелю удалось устоять перед всеми предложениями бесплатных напитков во время недавних перелетов, но Изабель понимала, что напряжение мужа начинает нарастать. У него был вид готового к мятежу человека, но один-единственный взгляд на стройную фигуру Либби убедил его, что тут возможна компенсация за отсутствие алкоголя.

– Ладно, обойдусь без шампанского. Останется только прозрачный воздух горной Шотландии да довольно хорошенькая девушка.

Габриель скосил на жену глаза, похожие на глаза панды, а его манера флиртовать была Изабель известна.

Она поджала свои мягкие ярко накрашенные губы и сказала хрипловато:

– Если только она красавица-блондинка и за тобой замужем.

– Боюсь, что долго так не выдержу: ни шампанского, ни «Карлоса Тресероса», ни развлечений, а красавица-блондинка – всего одна, – капризно добавил он.

– Тебе нужно будет все время принимать холодный душ и заниматься спортом – делать все, как в Эмплфорсе, – обращаясь к Габриелю, произнесла жена. – А еда здесь, без всякого сомнения, деликатесная.

– Да, но сливок ведь нет, – застонал Габриель. – Все это «здоровое» – мне не на пользу!

Место для вечеринки выбрали на приличном расстоянии от гостиницы, но недалеко от сарая для лодок, потому что сарай отвели под склад для еды и напитков на первую половину вечера, когда занята большая часть прислуги. Организацией всего занялась Наэм, сказав Нелл, что ей не годится работать на вечеринке по случаю собственного дня рождения; и Нелл должна была отметить, осмотрев место, что (при небольшом участии самой матушки-природы) Наэм провернула колоссальную работу по украшению всего места.

Солнце недавно село, и в чернильно-темном небе, по самому краю, виднелся отблеск заката, и уже появились первые звезды. Мачер под сиянием луны являл собой игру света и тени, сверкал сотней огоньков, которые вспыхивали вокруг беспорядочно наваленных старых досок для костра. Наэм поставила зажженные свечки в банки из-под джема и расставила их вдоль пристани – на камнях, в траве и на углах столов, выставленных по такому случаю на улицу. Их вынесли из столовой для прислуги, украсили цветами, накрыли красными бумажными скатертями. Центральное место на столе заняли два торта, испеченные по случаю дня рождения.

Решив не вызывать Дэйвида, Нелл пригласила Алесдера Макиннеса, которого не видела с той ужасной ночи, когда дрейфовала лодка. Алесдер прошел прямо к ней, стоящей у костра; следом за ним шел Тэлли с маленькой группой гостей, которые уже переоделись после обеда в другую одежду, более подходящую для пикника в день летнего солнцестояния «под сиянием лунным». Даже Алесдер отказался от своего твидового костюма в пользу клетчатой рубашки с открытым воротом и синих хлопчатобумажных брюк.

– Быстрей, давайте зажигать костер! – сказала Нелл под хлопки пробок от шампанского. – Вижу, мы вызвали друзей того комарья, которое двинулось вслед за путешественниками, но некоторых друзей нужно всегда держать на приличном расстоянии, вот дым и должен их сдержать.

Нелл хлопнула себя по голому предплечью, поняв, что из-за комарья нужно начинать вечеринку немедленно. Когда она покупала в Оубене в «бутике» новые джинсы, ей также бросился в глаза жилет из синей джинсовки, который она сейчас на себя и надела на голое тело. Нелл нравился этот жилет: он довольно высоко застегивался, но сильно вырезанные проймы и глубокий вырез буквой «U» смело оголяли тело, да еще бросался в глаза разрез.

Она решила, что, кроме того, что этот день – день ее рождения, вечер должен стать праздником «новой Нелл».

Перемены во внешности Нелл присутствующие мужчины отметили. Тэлли, наблюдавший за Нелл – вместо Флоры (за ней он мог следить только украдкой), – заметил, как хорошо на ней сидит джинсовый костюм, и вдруг вспомнил ее слова, сказанные ему год назад: «Ты как раз такой, какой я хочу быть: стройный, умный, привлекательный по-мужски…»

«Боже мой, Нелл удалось всего этого добиться, – с удивлением подумал Тэлли. – Она превратила себя в ту, кем хотела стать, а я даже и не заметил, как это произошло. Умная Нелл вдруг сделалась изящной, и на самом деле очень привлекательной женщиной».

Как ее брат, он мог бы заметить, что поразительная былая живость Нелл как-то немного потускнела, но он был слишком увлечен романом с Флорой, чтобы заметить такие перемены в сестре.

Алесдер отнесся к новой Нелл со смешанными чувствами. Он не мог не отметить, что эта соблазнительница в джинсовом облачении была просто умопомрачительна, и его блуждающий взор часто останавливался на разрезе – с танталовыми муками, но при всем смущении от этого жилета, он отметил эмоциональную неустойчивость, которой у Нелл прежде не было. Алесдер заметил, что волосы у нее не блестят, а макияж густой, и с некоторым сочувствием подумал о том, какой ценой достигнута эта ее новая фигура. Тем не менее, когда все подняли бокалы, Алесдер сказал многозначительно:

– Давайте выпьем за новую Нелл.

От изумления она широко раскрыла глаза: от него меньше, чем от кого бы то ни было, она ожидала оценок своей постройневшей фигуры.

– Новую? – повторила она за ним, как эхо. – Едва ли меня можно назвать «новой», раз я достигла почтенной тридцатки!

– Я говорю иносказательно, – объяснил Алесдер. – И имею в виду иную фигуру. Видимо, вы теперь увлекаетесь тем, что, как я заметил, не занимало вас раньше.

Нелл еще более удивилась.

– Вот как – заметил? Это говорит юрист! Я и не знала, что вы такое замечаете, Алесдер. А ведь вы уважаемый член-корреспондент Сигнета.

– Члены-корреспонденты Сигнета могут быть чертовски сладострастны, должен вам заметить, – отрезал Макиннес. – В запыленных сводах законов есть нечто, что, видимо, порождает примитивную стихию.

– Даже так? – засмеялась Нелл и стала медленно отворачиваться от него, краем глаза продолжая наблюдать за ним. – В таком случае, меня необходимо проконсультировать о надлежащем взгляде на свидетельские показания.

Алесдер молча разглядывал ее, как бы размышляя над своим ответом, а потом сказал:

– Главное – это все-таки вещественное доказательство. А могу я уже пожелать вам «счастливого дня рождения»?

– Еще нет, м-лорд. Тэлли родился сразу после полуночи, а я через час после него. А-ах! – Кто-то швырнул в кучу для костра зажженную свечку, и разлитый парафин вспыхнул, взметнувшись высоко в небо и рассыпавшись искрами.

– Кому это понадобился фейерверк? – весело воскликнула она, следя за траекториями разметавшихся, рассыпавшихся искр.

Из-за противоположной стороны костра, сквозь его пламя, Нелл внимательно изучала пара глубоко-сидящих галльских глаз. Клод Маршелье прибыл в Талиску в компании красивой разведенной женщины по имени Финелла Дрюммон-Эллиот, процветающего модельера из Эдинбурга. Она только что вернулась из многодневной поездки с продажей изделий по Америке, Швейцарии и Италии, которую завершила в Монте-Карло, где Клод занимался прибыльным аудиторским бизнесом. Эти двое как-то встретились на вечеринке с интернациональным составом во время одной из предыдущих торговых поездок Финеллы и сделались любовниками. Эта встреча стала чем-то вроде повторного брака и плавно перешла в короткий отпуск в Талиске, о которой Финелла услышала на дегустации виноградных вин.

«Низкое содержание жира в блюдах, роскошь, полная уединенность, – цитировала она Клоду рекламный проспект. – Как раз то, что нам нужно».

Пока что они провели два дня в отеле, с удовольствием используя все оборудование отеля, и именно для тех целей, для которых, по мысли Тэлли, оно и должно было служить.

Вечеринка по случаю дня рождения была почти единственным случаем, когда пара вынырнула из спальни, кроме выхода в спортивный зал – в сауну и для массажа у Либби. Без всякого сомнения, Финелла с Клодом были в путешествии ради двух «В», и весь этот секс очень возбудил его аппетит – но ясно, что не на еду.

– Какая ночная бабочка приковала твой блуждающий взгляд? – с любопытством спросила Финелла, заметив, но, впрочем, без возмущения, что ее любовника заинтересовала какая-то особа. Она же привлекала к себе всеобщее внимание, будучи длинноногой яркой блондинкой, чуть за тридцать, с прекрасной фигурой. Кроме того, Финелла всегда была загорелой, а в ярко-синих джинсах и белой кашемировой кофточке она выглядела сногсшибательно.

Клод кивнул в сторону Нелл.

– Это еще не настоящая бабочка, а только куколка – ты согласна? – И он томно закрыл карие глаза.

Клод был ровесником Финеллы. Он был высоким мужчиной с правильными чертами лица. Темные вьющиеся волосы закрывали воротник; на Клоде была льняная рубашка кремового цвета, с монограммой, с короткими рукавами, а китайские брюки медового цвета были с поясом из крокодиловой кожи с золотой пряжкой. Он был по-мужски притягателен и понимал это – как звезда немого французского кино.

Финелла сквозь фонтан искр разглядела предмет внимания Клода. Кудрявые каштановые волосы Нелл были растрепаны, грим неброский, вокруг глаз заботливо смазан, но она весело смеялась, глядя на Алесдера. Стояла довольно-таки вызывающе, в манере провоцирующей – одна рука на поясе джинсов, в другой – бокал, поднятый как бы для тоста. И что-то беззащитное было в мягкой линии ее рта и выставленного вперед подбородка – несмотря на ее позу «женщины, повидавшей в жизни».

– Это, видимо, та девушка, у которой день рождения? – спросила модельер, молниеносно сделав профессиональный вывод. – Хозяйка отеля, вместе с братом. Он тут красуется в окружении горничных.

– Полагаю, ты уже его заметила, cherie[25]25
  Cherie (фр.) – милая.


[Закрыть], – лениво вставил Клод. – Но он уже на крючке, тебе не кажется? А вот его сестра выглядит так, будто у нее не хватает смелости расправить крылышки.

Финелла скользнула по нему рукой, беря его под руку – жестом и чувственным, и собственническим.

– О’кей, любимый, – промурлыкала она Клоду на ухо. – Послание получила. Тебе хочется пойти и разговорить ее. Что ж, признаюсь, ее собеседник меня тоже заинтересовал. Он выглядит очень независимо, а ты меня знаешь – не могу устоять перед вызовом.

Пока горел костер, Алесдер серьезно размышлял над тем, как лучше сдвинуть свои отношения с Нелл с мертвой точки, и ему хотелось бы знать, как будут встречены его ухаживания – равнодушно или с поощрением? Последнее время он ничего не слышал о лондонском сердечном друге и надеялся, что эта интрижка забыта. Алесдер понимал и то, что его собственные душевные шрамы еще не совсем затянулись, но он стал осознавать, что это волнения настоящего нового увлечения. И он думал, что Нелл, должно быть, доступна его интересу; верил, что между ними установилось определенное понимание в ту ночь, когда потерялась шлюпка, но тогда с чрезмерной щепетильностью воздержался воспользоваться представившейся возможностью, чтобы объясниться с Нелл. И все больше пугаясь, Алесдер увидел внезапно загоревшийся огонек зачарованности в глазах Нелл, потому что понял, что огонек этот обращен не к нему, а еще к кому-то, кого она увидела за его спиной. И он оглянулся, чтобы посмотреть – кто же этому причина. Прекрасная пара – по-другому о ней и нельзя было сказать – приближалась к ним в свете пламени костра.

– Я почувствовал, что должен пожелать вам счастливейшего дня рождения, – почти пропел Клод, обращаясь к Нелл, тогда как Финелла искусно навязала Алесдеру отдельную беседу. – Я чувствую, что эта ночь имеет над вами большую власть.

Нелл оторопела, не зная, относиться ли к нему всерьез или нет. Он был несомненно красив, с глубоким, проникновенным взором, который, казалось, сжигал с затаенной страстью, а сейчас был волнующе сфокусирован только на ней; и Нелл не могла определить, кто же Клод Маршелье: псих или провидец. Он был настолько изворотлив, что, совершенно очевидно, был способен по своему желанию вызывать любое чувство, и для этого ему не требовался сверхчувствительный медиум. Тем не менее Клод Маршелье точно угадал тайную надежду и упования Нелл, что после дня летнего солнцестояния у нее начнется новая жизнь. Перед вечеринкой она уже освободилась в спальне от обеда, съеденного в этот вечер, и шампанское, выпитое на пустой желудок, сделало ее легкомысленной.

– Великую власть? – как эхо повторила Нелл слова Клода, смакуя странную, слегка напыщенную интонацию его английского произношения. – Что же в эту ночь произойдет? Что-то сверхъестественное? Вы так считаете? Может, вы видите духов, которые парят вокруг нас?

– Как вам повезло родиться в такое благодатное время! – объяснил Клод, придав своему бархатному голосу оттенок зависти с нервной дрожью. – А вот я родился среди зимней пустыни.

– Тогда, может быть, вы сеете искры новой жизни в мертвом мире? – играя глазами, предположила Нелл. – Не хотите ли прыгнуть через костер? В этом весь смысл вечеринки.