Текст книги "Королевский путь"
Автор книги: Джин Плейди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Мария была в волнении. Вот она – одна из тайн в жизни взрослых. Здесь был проблеск волнующего мира, в котором она когда-нибудь сыграет свою роль.
– Я прошу вас только об одном, – сказала она. – Чтобы никогда не позволялось этой мрачной де Паруа проходить рядом с детской.
– Это я могу вам обещать, – сказала радостно Джанет. – С этого дня она выгнана.
Они лежали вместе, улыбаясь. Каждая думала о славном будущем, которое простиралось перед ней.
* * *
Мария на время забыла о волнениях при Дворе. Со своими четырьмя подругами ей предстояло пробыть в Мезоне у бабки. Ее дед, герцог Клод, был тяжко болен, и никто не надеялся, что он еще долго проживет. Она знала, что скоро ее дядя Франсуа будет претендовать на место главы дома Гизов. Но она не увидела его в этой роли. Это место занял ее дядя, кардинал Шарль.
Получилось так, что последнее время они много бывали вместе. Они гуляли вокруг имения, и глаза кардинала вспыхивали огнем, когда он наблюдал за нею. Он изучал ее так старательно, что Мария заливалась румянцем от страха, что он отыщет в ней какой-нибудь недостаток. Бывали случаи, когда он приводил ее в свою опочивальню. Она сидела на коленях у него, а он осыпал ее ласками. Он немного пугал ее и в то же время приводил в восхищение. Ее глаза расширялись почти непроизвольно при взгляде на эти длинные утонченные пальцы, непрестанно гладящие ее. Она не могла ответить самой себе, любит ли эти ласки, или они неприятны ей. Они пленяли ее и, несмотря на это, отталкивали. Иногда он заставлял ее посмотреть ему в лицо. Она делала это, хотя он принуждал ее насильно. Его продолговатые светлые глаза с темными ресницами были так прекрасны, что она просто жаждала взглянуть в них, хотя и побаивалась. Они были нежными и озлобленными, добрыми и жестокими. Под глазами у него лежали легкие тени. У него был волевой рот с удлиненными губами. Когда Шарль улыбался, ей казалось, что это самый прекрасный рот, который она когда-либо видела.
От Шарля исходил изумительный запах, источаемый его одеждами. Он постоянно принимал ванну и, с его собственных слов, был самым привередливым мужчиной во всей Франции. Самоцветы, подобранные с изумительным вкусом, играли на его руках. Дед и бабка Марии испытывали легкий трепет перед ним и, казалось, уважали его даже больше, чем дядю Франсуа.
– Всегда слушайся своего дядю Франсуа и дядю Шарля, – до бесконечности твердили они.
Это происходило, когда они хотели произвести впечатление на нее. Даже ее новый братец, которого она обнаружила в доме деда с бабкой, герцог де Лонгвилль, сын ее матери от первого мужа, намекал, что это – ее обязанность.
Все говорили ей, что самое важное в этом мире – власть де Гизов. Даже играя со своими четырьмя подругами, она совершенно не могла забыть об этом. Когда кардинал говорил с нею о ее обязанностях и о том, как она должна сделать из Франциска своего преданного раба, который ей уступит во всем, она чувствовала себя как растение в душной комнате.
– Когда ты повзрослеешь, – сказал кардинал, положа ей руки на плечи и слегка прижимая ее маленькое тело к своему, – когда ты начнешь давать ростки женственности, тогда, моя милая и чудная племянница, тебе предстоит обучиться, как сделать дофина полностью своим.
– Да, монсеньер кардинал.
Он прикоснулся прохладными губами к ее лбу, и, когда она ощутила его поцелуй, по причине, непонятной для нее, она начала дрожать.
* * *
Когда Мария возвратилась ко Двору, Диана уже выздоровела. Преклонение перед королем и Дианой достигло зенита…
Однажды Мария подслушала странный разговор.
– Теперь начинается веселье…
– Когда кошки рядом нет, то мышка веселится.
– А вам известно, что мышка беременна?
– Моя дорогая герцогиня?!
– Мой дорогой граф, я вас уверяю, я сама слышала!
Как-то раз Мария, будучи у себя в покоях, услышала, как ее гувернантка разговаривала с одной из королевских фрейлин. Джанет говорила:
– Да, все это правда, и надо благодарить Всевышнего за это. Я с ребенком короля и горда этим. Я чувствую себя переполненной здоровьем. Клянусь, королевская кровь обладает каким-то магическим свойством.
Мария была поражена. Она решила, что, увидев леди Флеминг, потребует объяснений. Однако она попыталась найти ее и не смогла. Никто из слуг не знал, что случилось ней. Король был на конной прогулке с мадам де Валентинуа. Она выглядела несколько ослабленной, но еще более прекрасной, чем когда-либо. Король был похож на нежного супруга, который после долгой разлуки наслаждался обществом своей жены. Он просто не мог ни на минуту оставить свою возлюбленную. Возможно, он хотел как-то объяснить тот маленький роман, в который был вовлечен, к сожалению, во время ее отсутствия. Возможно, он хотел сказать ей, что этого не должно было произойти – и не произошло бы, если бы она была рядом – и что все началось в момент его страшной тоски по ней.
И она хотела понять его. Она хотела сказать, что понимает его, как когда он был солнечным принцем с мечтой о вершине славы. Она показала ему, как должен вести себя великий принц; а теперь хотела показать, как ведет себя великий король.
Жизнь при Дворе собиралась идти по тому же руслу как всегда. Королева Диана хотела править через короля; сплетенные инициалы «Г» и «Д» были тверды, как были тверды всегда, и переплетены так тесно. Глупышку Флеминг собирались выставить со двора и затем забыть. Это было неразумно – носить королевского внебрачного ребенка.
Королева Франции была одного мнения с королем и его возлюбленной. Она была полна страстного желания помочь. Не позволит ли ей король разобраться с этим пустячным делом? Он знал, что она не переносит скандалов. Она смирилась с маленьким грешком мужа. Это было неизбежно.
Король и Диана были благодарны ей. Никто из них и не думал об этой истории. Они почувствовали, что могут оставить это полностью на усмотрение королевы.
* * *
Екатерина, крадучись, вошла в опочивальню леди Флеминг. Джанет вскочила с кровати и бросилась на колени перед королевой Франции, подняв испуганные глаза на плоское невыразительное лицо.
– Ты можешь подняться, – произнесла Екатерина.
Неожиданно она рассмеялась.
– Мы даже и думать не думали, что ты такая хвастливая.
– Ваше Величество, я молю вас о прощении…
Королева пожала плечами:
– Король оказал тебе честь. Ты не должна просить за это извинений у меня… Сколько раз это было?
– Ваше Величество…
– Сколько раз? – настаивала королева.
И вновь раздался этот смех.
– Так много, что ты и вспомнить не можешь? Это началось с карнавальной ночи, которую я устроила. А теперь мадам де Валентинуа уже вернулась, и твои услуги больше не требуются.
– Ваше Величество, я готова выслушать ваше приказание.
– Мое приказание состоит в следующем: сегодня ночью ты покидаешь Двор.
– Покинуть Двор?!
– Не беспокойся. Уже все оговорено. Помни, что ты носишь королевское дитя. Ты будешь окружена заботой, и, несомненно, ребенок будет возвращен ко Двору. Король, как тебе, конечно, известно, имел ребенка от девушки из Пьемонта. Это случилось, когда он был вдалеке от Франции. Ты понимаешь? Горячая кровь и некоторое безрассудство в руках того, кто может поразвлекаться немного, пока не отыщется что-нибудь получше.
Королева вновь рассмеялась.
– Это – путь всех мужчин, моя дорогая леди Флеминг, и короли в этом – не исключение.
Джанет спрятала лицо в ладонях и расплакалась.
– Мадам, – рыдала она, – умоляю вас, позвольте мне остаться. Я послана сюда опекать королеву Шотландии.
– У меня есть иной опекун для нее. Не надо так плакать. Это вредно для ребенка. Приготовься, чтобы отправиться через час. Там, куда ты отправляешься, будут женщины, которым захочется порасспрашивать тебя. Ты можешь сказать им, что беременна от самого благородного человека. Но не вздумай произнести его имя, хотя ты можешь описать все в деталях.
Дверь открылась: на пороге стояла Мария.
– Я искала везде… – начала она и увидела королеву Франции.
Мария тотчас сделала реверанс.
– Ах, – произнесла Екатерина, – вот и Ее Величество королева Шотландии.
– Я… я и понятия не имела, что обнаружу вас здесь, мадам, – сказала Мария. – Я искала Флеминг.
– Ты как раз вовремя – можешь сказать ей «до свидания».
– До свидания?!
Мария позабыла все церемонии. Она бросилась к тетке и обняла ее.
– Любимейшая тетя Джанет, что все это значит?
– Я… я… я уезжаю…
– О-о-о! Нет, нет, – закричала Мария. – Это из-за королевского ребенка?
Екатерина перебила ее:
– Так королева Шотландии участвует в твоем распутстве?
Мария произнесла:
– Мадам, леди Флеминг – моя гувернантка.
– Уже нет, дитя мое.
– Уже нет?!
– Леди Флеминг больше не годится для такой работы.
– Кто это сказал?
– Я это сказала.
– Мадам, леди Флеминг – моя тетя.
– У нас у всех есть родственники, имеющие сомнительную репутацию. Не надо молить о ее прощении.
– Я… я хочу, чтобы она была со мной.
– Моя дорогая маленькая королева, ты под присмотром короля и меня, и мы решили обойтись без премудростей.
– Я… я не понимаю.
– А я очень этому рада. Я беспокоилась, что под влиянием своей распущенной родственницы ты станешь весьма растленной.
– Пожалуйста, Мадам, не мучайте нас.
– Я? Я не делаю ничего, кроме как беспокоюсь о благоденствии в твоем сердце. Молоденькие девочки могут быстро навлечь на себя беду, особенно если они очень хорошенькие и высокого мнения о себе. У меня есть новая гувернантка для тебя. Она придет сегодня. Ты будешь довольна услышать, что мадам де Паруа берет на себя эти обязанности, которые леди Флеминг оказалась недостойной выполнять.
Королева улыбнулась и повернулась к леди Флеминг:
– Через час, не забудь.
А потом обратилась к Марии:
– Мадам де Паруа будет с тобой совсем скоро.
Королева вышла из комнаты, а леди Флеминг бросилась на свою кровать и дала волю бурным рыданиям.
А Мария неподвижно стояла с белым и гневным лицом, пристально смотря на дверь…
* * *
Королева Франции ввела женщину в апартаменты. Мадам де Паруа не могла скрыть своего удовлетворения, а королева ласково улыбалась.
– Ах, мадам де Паруа, это ваши подопечные.
Четыре маленькие девочки выстроились за Марией.
– Королева Шотландии ожидает вас, чтобы поприветствовать, – произнесла Екатерина.
Глаза Марии были мрачными. Она ведь виделась с королем. Она ведь упрашивала его не отправлять отсюда леди Флеминг и молила не назначать мадам де Паруа на ее место. Король был, как всегда, дружелюбен, но чувствовал себя неловко. Он говорил, что все это только женские дела. Назначение гувернантки для его дражайшей шотландской дочери – не его дело. Он хотел угодить ей, он хотел сделать ее счастливой и был уверен, что королева настроена точно так же. Ее шотландской гувернантке было необходимо уехать, – есть вещи, которые недоступны пониманию маленьких девочек, – и она должна доверять своим опекунам, которые делают для нее только хорошее.
Потом Мария отыскала Диану, но та приняла ее с ужасно неестественным видом.
– Мое любимейшее дитя, – сказала королевская пассия, – ты еще слишком юная, чтобы понять некоторые вещи. Леди Флеминг должна покинуть Двор, и королева Екатерина была бы глубоко возмущена любым вмешательством в дело о выборе гувернантки для тебя. Ее сердце полно заботой о твоем благополучии. Ты можешь доверять ей. Она желает тебе только добра.
Мария поняла, что на самом деле королю и Диане нет никакого дела до нее. Они баловали ее, потому что это было легко. Она была здесь таким же ребенком, как и в Шотландии. Она была во власти взрослых, и любовь, которую эти милые люди дарили ей, была только крошечной частью их жизни.
Вот о таких вещах она размышляла, готовясь приветствовать королеву и мадам де Паруа.
– Мы хотим, чтобы ты улыбнулась мадам де Паруа, – сказала королева.
Но Мария то ли не хотела, то ли не могла улыбнуться. Ее губы застыли; она могла только бросать сердитые взгляды на уродливую фигуру новой гувернантки. Екатерина взяла Марию за ухо и ущипнула, при этом улыбаясь.
– Королева Шотландии должна еще многому научиться, мадам де Паруа, – проговорила королева.
Из-за боли Мария была готова взвизгнуть. Она ощутила свое одиночество. Король и Диана были на конной прогулке далеко-далеко от нее. Они оставили ее во власти этих женщин.
– Я нахожу, что необходимо, – продолжала Екатерина, – подвергать наказанию моих собственных сыновей, зная, что однажды они могут стать королями Франции. Короли… королевы… все должны пройти эти уроки, и, когда чувство самоуважения разрастется до необычайных размеров, будет лучше всего подчиниться палке. Нет ничего лучше палки, прикладываемой к телу, чтобы выбить все высокомерие. Вы согласны со мной, мадам де Паруа?
– Да, конечно, Ваше Величество.
– А теперь, – сказала Екатерина, – улыбка приветствия для твоей новой гувернантки.
Мария приоткрыла рот, показывая хорошенькие зубки. Она должна была или избавиться от боли, или закричать.
– Хм, – произнесла Екатерина, – не очень-то яркая улыбка. Но на сегодня этого достаточно.
Мария бормотала, задыхаясь, про себя:
– Грубое… животное… дочка лавочника… я ненавижу тебя.
Она взглянула на королеву и новую гувернантку сквозь пелену слез. Екатерина была весьма довольна. С этого момента королева Шотландии начала понимать, что значит сражаться с таким врагом, как королева Франции.
ГЛАВА III
По традиции в этот час в огромной комнате замка Сен-Жермен собирались дети королевской семьи.
Заправляла посиделками Мария, ей страшно нравилось это занятие.
Монсеньер Дю Белле читал свои стихи. Собравшиеся – а среди них такие знаменитости как Ронсар и Брантом[20] – знали, что посвящены они маленькой королеве Шотландии.
Conenez vous, mes yeux,
Vous ne verrez jamais une chose pareille.
Радуйтесь, мои глаза,
Вы никогда не увидите ничего подобного.
Столь именитые поэты при французском Дворе оказались, конечно, не случайно, а были приглашены как учителя для королевских детей.
Мария была их любимицей. И дело было здесь не только в ее прелести, вдохновлявшей поэтов. Мария совершенно искренне интересовалась их творчеством, и, кроме того, оказалось, что у нее очень неплохие способности к литературе.
Она всегда притягивала к себе внимание. Что касается дофина, так тот просто откровенно боготворил ее. Ему страшно хотелось сообщить буквально каждому, что Мария – его невеста. Среди поклонников Марии были и семилетний брат Франциска Шарль, и Генри де Монморанси, один из сыновей герцога Анн де Монморанси[21] верховного главнокомандующего королевской армии.
А Мария просто обожала такие мгновения всеобщего внимания к ней.
Последние шесть лет не прошли безоблачно для нее. Рядом все время была мадам де Паруа. Ей не составило труда стать единственным человеком, которого Мария боялась. Подленькая по своей натуре, она не упускала ни малейшей возможности донести о каком-нибудь проступке Марии. Даже пустячная провинность не оставалась для Марии безнаказанной. Ей дали понять, что она такая же вещь, как и все остальные дети. Нельзя сказать, что ее наказывали строже или чаще остальных, но получалось так, что маленькая Мария принимала все ближе к сердцу, чем другие, и мучилась от унижения собственного достоинства сильнее, чем от физической боли.
Она пыталась выпросить для себя другую гувернантку, но все было тщетно. Она говорила и с матерью, и кардинал тоже просил за нее, но Екатерина была непреклонна. А королю и Диане вовсе не было никакого дела до происходящего в детской.
Леди Флеминг больше никогда во Францию не вернулась, а ее сын был принят при Дворе как королевский ребенок. Он частенько появлялся в детской. Этот ясноглазый смышленый мальчик быстро завоевал любовь своего отца[22].
Когда мадам де Паруа рядом не было, Мария чувствовала себя совершенно легко и свободно, ну а если рядом были Франциск или маленький Шарль, то все вообще было замечательно. Ей очень хотелось, чтобы, став взрослым, Шарль оставил свои дикие замашки; уже доводилось видеть, как он иногда ни с того ни с сего начинал в ярости дубасить по стенам или избивать собак, прислугу, да любого, кто попадался под руку. Все это тревожило ее, но все же она любила обоих братьев очень крепко.
Многие, если не все, при Дворе уже заметили ее нежность и очарование. Поэт Брантом сравнивал в своих стихах маленькую шотландскую королеву с солнышком. А Франсуа, граф де Гиз, великий полководец и идол парижан, когда увидел впервые Марию, воскликнул:
– О святые! Да это дитя – самое прекрасное создание во всей Франции!
Шарль де Лотарингский, ее дядя, взяв однажды в ладони личико девочки, произнес:
– Твоя красота очарует всю Францию!
Сам король, бывало, нашептывал ей, что она – самая любимая из всех его дочерей.
В королевской детской собрали вместе отпрысков всей французской знати. Вокруг них вилось множество прислуги: десять камергеров, девять келарей, тридцать семь пажей и двадцать восемь vales de chambres[23]. А всяких докторов, аптекарей и парикмахеров и вовсе не счесть. А сколько же надо было разной еды для всей этой компании! Каждый день для них выпекали двадцать три дюжины хлебов, готовили восемь овец, четырех телят, пару десятков каплунов и голубей… Подавали и зайчатину, и оленину, и прочие деликатесы. Почти все время дофин и Мария были в детской с остальными детьми, но кушали они отдельно, в своей комнате и с собственной прислугой.
Всего в детской было около тридцати детей. Здесь была и двенадцатилетняя Елизавета с маленькой сестричкой Клод, младший брат Франциска Шарль[24], единственный баловень королевы Екатерины шестилетний Генри[25]. Вообще-то его окрестили Эдуардом Александром, но его мать, да и все вокруг звали его просто Генри. Невероятно красивый, с темными лучистыми глазами и явно проступающей итальянской примесью в крови, несмотря на внешнюю милость, он был совершенно неинтересен в общении. Еще была пятилетняя малышка Маргарита, по прозвищу Марго[26], девочка, не по годам развитая и казавшаяся старше своих лет.
Пьер де Ронсар заметил, что Мария совсем не слушает Брантома, а наблюдает за возящимися с играми детьми.
– Может, если вам наскучил Брантом, я что-нибудь почитаю для вас? – спросил он.
Мария с улыбкой ответила ему:
– Нет уж, стихов на сегодня хватит, ладно? Лучше расскажите о себе, о ваших друзьях…
Ронсар начал рассказывать, и постепенно вокруг стал собираться народ. Ронсар рассказал, как однажды увидел человека, обычного человека, читавшего небольшую книжицу. Этот человек как-то по-особенному держал книгу… И в тот же миг Ронсар понял, что его дальнейшая жизнь немыслима без книг, без литературы. Ронсар рассказал о Кассандре, своей возлюбленной, и прочел несколько сонетов, посвященных ей. Он вспомнил свое детство и молодость, когда он жил в доме Джин Энтони Бейф, где все страшно любили книги и чтение.
– Мы преклонялись перед книгами. Мы изучали греческий и латынь. Может, не было вдоволь еды и в доме было холодно, но книги были для нас питьем и хлебом. В этом доме и родилась наша «Плеяда». Просто мне, дю Белле, Бейф захотелось, чтобы Франция стала центром культуры, чтобы сюда за вдохновением потянулись люди…
Он все рассказывал и рассказывал, а Генри де Монморанси тем временем пододвинулся поближе к Марии и прошептал:
– Если бы только было возможно поговорить с вами наедине…
* * *
Мария прошла через сады Фонтенбло, главный Двор, фонтаны, направилась к лесному саду и тут заметила идущего ей навстречу Генриха де Монморанси…
…Этот мальчик был вторым сыном герцога Анн де Монморанси. Его отец был захвачен Филиппом Испанским в плен после поражения Святого Квентина. Король очень любил герцога и страшно переживал за него.
Как же красив был Генрих, в камзоле из розового атласа и зеленого бархата и в драгоценностях, подобранных с большим вкусом. Юноша принадлежал к «золотой» придворной молодежи, что совершенно естественно, ведь его отец – один из самых влиятельных людей Франции – был все время на виду.
– Ваше Величество! – Он поднес к губам руку королевы. Его глаза горели страстью.
У нее не было ни малейшего стремления к таким страстям, ведь они были так обыденны для Фонтенбло, Блуа, Шамбора. Да что там говорить, все это так привычно для французского Двора. Но она мечтала о любви дофина… Влюбленность поэтов радовала ее – это было возвышенно и как-то отдаленно… Было что-то необъяснимое в любви к ней кардинала Лотарингского. Эти ласкающие руки, в которых был намек на слишком многое… его изучающие взгляды… медленные поцелуи… Все это обезоруживало ее и немного пугало. Но ведь она еще дитя, а значит, в том возрасте, когда человек радуется легкому испугу. Ей было страшно представить себе, что любовь кардинала сменится на что-то дикое и необузданное. Она чувствовала, он все время ходит по лезвию ножа, но что-то говорило ей, что он никогда не переступит этой границы, хотя, временами, его страсть проходила так близко от нее, что почти касалась…
Все эти чувства были так непохожи на обычную любовь, но ей вовсе и не хотелось всех этих поцелуев, хихиканий, грубых прикосновений. С ней обращались по-королевски.
Генрих де Монморанси был юн и прекрасен, как она сама, но он принес ей совершенно иное чувство.
– Я видел, что вы пошли в сад, и не удержался, чтобы не последовать за вами, – произнес он на одном дыхании.
– Месье де Монморанси, нам не нужно быть наедине.
– Но я хоть изредка должен видеть вас наедине. Порой нам приходится делать то, что запрещено. Разве не так, Ваше Величество?
– Делать то, что нельзя, плохо.
– Вы уверены? Я чувствую себя сейчас лучше, чем при первой встрече.
– Вы не должны говорить такое, месье де Монморанси.
– Простите меня! Я говорю так от безнадежности. Я боготворю вас. Я должен высказать мои чувства… Вас любят многие! Но никто, ни один человек не любит вас так нежно и преданно, с такой безнадежностью, как я!
Он взял ее за руки и стал покрывать их страстными поцелуями. На нее нахлынули доселе незнакомые ощущения. Ей стало страшно, и она попыталась высвободиться. Она не переставала сравнивать его с Франциском…
Я предаю его! – в страхе подумала она.
– Вы не равнодушны ко мне! – вскричал Генрих.
– Мы должны вернуться во дворец, – с трудом произнесла Мария.
– Господи, я умоляю вас, еще несколько секунд. Я люблю вас, и в этом мое несчастье, ведь Вы скоро выходите замуж за дофина.
– Пусть это не делает вас несчастным. У меня – моя судьба, у вас – ваша…
– Да, конечно! Мой отец, когда вернется, женит меня на внучке мадам де Валентинуа. Эта жизнь несносна! Мы как пешки, которые передвигают с места на место, а наши желания здесь не в счет. Вы выйдете замуж за дофина. Ваша судьба – стать королевой Франции. А я… я вообще ничто… Я должен буду соединить два дома: моей семьи и королевской любовницы. Если бы мы только могли убежать далеко-далеко, на никому не известный остров… Если бы вы не были королевой, а я – сыном своего отца! Были бы вы деревенской девушкой, а я простым рыбаком… Ведь тогда мы были бы намного счастливее!
Мария и представить себе не могла, что она вдруг не королева. Она свято верила в то, что никогда не забудет об этом.
Но его слова и страсть в глазах как бы вели ее…
Он с горечью заговорил дальше:
– У моего отца пять сыновей и семь дочерей, и все мы должны зазывать удачу в наш дом. Мой старший брат был сильно влюблен в одну девушку. Он очень долго шел наперекор отцу. Но посмотрите сейчас: он женат на королевской внебрачной дочери Диане Французской, а каким величественным стал наш род, породнившись с королевской семьей! А я, женившись на внучке мадам де Валентинуа, еще более укреплю эти узы. Ведь тогда мы породнимся не только с королевским родом, но еще и с королевской любовницей! Какие мы будем сильные! Какое величие! И все лишь потому, что мы маленькие фигурки на шахматной доске, и все! А они кричат от боли… но разве это важно?! Важно лишь то, что возносит мой дом, мой род…
– О чем вы, месье де Монморанси?
– Да я говорю о том, что… хотел бы убежать с вами… туда, где людям легко и радостно… где нет соглядатаев… нет великих имен… нет ничего важнее, чем просто счастье. Мария, милая, если бы мы только могли убежать далеко… и от Франции, и от земли, где вы уже королева… Вы знаете, что там у вас творится? Вы знаете, что шотландская знать объединилась в лигу, которая хочет обратить Шотландию в иную веру. Ваша земля скоро станет землей еретиков… Мне тревожно за вас… Вы – ревностная католичка и королева земли еретиков!
– Я ничего не знала, – сказала Мария.
– Потому что вам никто ничего говорить и не собирался.
– Несколько лет назад я подписала бумаги, и моя мать стала регентшей Шотландии.
– Мария, вы делаете то, что вам прикажут. Вам скажут подписать – вы подпишете, скажут выйти замуж – вы выйдете замуж… Вы делаете то, что вам прикажут… Давайте немножечко помечтаем… Скажите, вы ну хоть чуть меня любите?
Нахмурившись, она отвернулась. Ее взволновала дикость его слов. Радость переполняла ее, но она чувствовала, что никогда не будет счастлива, предав Франциска.
– Я понимаю, – сказал Генрих, – они сделают из вас то, что захотят. Вы будете их послушной королевой. Ради них вы откажетесь от собственного счастья.
– Стать женой Франциска – вот мое счастье, – сказала с досадой Мария.
Она развернулась, чтобы уйти, но тут увидела двух человек, входящих в сад. Алое одеяние одного из них и черное платье другого все сказали ей: это были кардинал Лотарингский и королева Екатерина.
Раздался внезапный смех, на ненависти к которому Мария была выращена. Ей казалось, что Екатерина смеется нарочно, чтобы кому-то стало неловко или стыдно непонятно за что.
– Кардинал, посмотрите-ка, мы поймали наших птичек! – произнесла она. – Ну до чего же они мило смотрятся! Прямо-таки райские птички… У них испуганный вид… Сдается мне, их чуть было не схватил сокол…
– Или змея, Мадам, – донеслось от кардинала.
– Бедняжки! Какая может быть надежда, чтобы спрятаться от двух человек?
– Очень маленькая, Мадам.
А Мария и Монморанси бросились с почтением к ним в ноги.
Королева продолжала:
– Значит, эти два милых создания беседуют на свежем воздухе… Месье де Монморанси, я могла ожидать, что вы поведете себя так с кем угодно, но не с королевой Шотландии… Для меня было бы понятно, если бы я увидела здесь собственного сына… Но вас?!
– Мы совершенно случайно встретились, Мадам! – произнесла Мария, но предательский румянец смущения стал заливать щеки.
Кардинал насмешливо посмотрел на нее. Она поняла, что он ни капельки не рад встрече в саду.
А что касается королевы, то она была просто в восторге.
Марии вдруг показалась, что Екатерина вовсе и не хочет, чтобы Франциск и Мария поженились. Похоже, Екатерина была бы страшно довольна, окажись Мария увлеченной Монморанси.
Кардинал сказал:
– Знаете ли, Ее Величество и я думаем, что это уж слишком большое удовольствие для нас бегать по округе и искать вас…
Мария даже не успела ничего сказать в ответ, как Екатерина произнесла:
– Похоже, у шотландской королевы жар. – Ее тонкие длинные пальцы скользнули по щеке Марии. – А ты перегрелась…
– У меня болит голова… надо вернуться во дворец, там прохладно…
– Ну да… конечно… там прохладно… Кровать… задернутые шторы… как раз то, что нужно от вашей болезни.
Понимая, что кардиналу слышать это все неприятно, а Генриху так просто неловко, Мария с вызовом сказала:
– У Вашего Величества громадные познания в таких вопросах. И все это благодаря вашей наблюдательности. Но в этом случае я осмелюсь сказать, что вы ошибаетесь. Это всего лишь головная боль от жаркого солнца.
Белоснежная в кольцах рука опустилась на плечо Марии, и девочка вздрогнула.
– Я ошибаюсь редко, – проговорила королева. – Ты права, я, возможно, даже слишком наблюдательна. От меня можно утаить лишь самую малость… А теперь месье де Монморанси проводит тебя во дворец… И не забудь о моем лекарстве: постель… задернутые шторы… закрытая дверь, чтобы слуги не беспокоили тебя. Это будет в самый раз. Ступайте… а мы с кардиналом продолжим прогулку…
Мария присела в реверансе, Монморанси поклонился, и они ушли во дворец. Мария торопливо распрощалась с Монморанси и отправилась к себе в покои, где к ней бросились встревоженные Флем и Битон, но она отмахнулась от них – болела голова, и все, что хотелось, так это отдохнуть в тишине.
* * *
Занавески вокруг кровати бесшумно ушли в сторону, и Мария, открыв глаза, увидела облаченную в алое фигуру кардинала. На его скрещенных руках вспыхивали драгоценные камни.
– Месье?! – воскликнула она, вскакивая в кровати.
– Лежи, лежи, дитя мое, – произнес он, садясь на краешек постели и опуская ей на лоб руку.
Она откинулась на подушки.
– До чего же ты красива, – приглушенно сказал он.
– Я прилегла отдохнуть…
– Как и посоветовала Ее Величество!
– Я… не думала, что… кто-то придет…
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Нет… нет… но…
– Успокойся, моя маленькая. Зачем пугаться? Королева совершенно правильно посоветовала тебе вернуться во дворец… Тебе, такой чистой и непорочной, нехорошо видеться с юношей с репутацией Монморанси.
– Его репутацией?!
– Тебе удивительно это слышать? Ты думала о нем лучше, чем мне казалось.
– Но я не слышала ничего дурного о нем!
– У всех молодых людей плохая репутация.
– Это неправда!
– Ну если бы ты узнала о всех их тайных мыслях и желаниях… Они кичатся своими богатствами, а жалкий опыт выдают за великую мудрость. А простенькие девушки легко становятся их жертвами. Потом они будут обсуждать их достоинства в компаниях дружков. Слышала бы ты непристойные разговоры, что ведут среди своих эти галантные кавалеры! Ты ужаснулась бы!
– Но я не простушка!
– Конечно, нет.
Его руки скользнули под ее тело, и он наклонился немного вперед, пристально вглядываясь ей в лицо… Он прильнул к ее шее долгим поцелуем, и Мария услышала как гулко бьется ее сердце. Она не могла шевельнуться, как будто связанная невидимой нитью. Сейчас он отпустил себя на волю, и его странное чувство как бы обволакивало Марию.
Кардинал мягко заговорил:
– Нет, ты совсем не простушка, родная моя… Ты – мое второе Я. Тебя никто никогда не любил так, как я. Мы вместе проникнем в мир духа. Я и ты станем как одно целое и вместе поведем Францию.
– Я… не понимаю вас…
– Ты еще просто не можешь этого сделать, но однажды ты поймешь, что ты и кто ты для меня и что именно я сберег тебя, твою чистоту и непорочность.
Он изменился, вновь спрятав свои чувства. Когда он сел на кровати прямо, Мария увидела, как пронзительно выделяются глаза на его бледном лице.
– Мария, – сказал он, – я слышал, на границе Шотландии и Англии идет война. Люди грабят города и деревни… уводят скот… и, как скот, уводят женщин. Они насилуют их… на деревенских улочках и в лугах… Они издеваются над ними так, как ты себе даже представить не можешь. А наши расфранченные щеголи, что, лучше? Нет! Они такие же, как эти приграничные южане. Эти южане – насильники, а наши щеголи – совратители. И те, и другие берут женщину, как пробуют яблоко, а потом обсуждают вкус. Если один откровенно безнравственен, то другой под плащом галантности полон лжи.
