355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джин Плейди » Королевский путь » Текст книги (страница 18)
Королевский путь
  • Текст добавлен: 21 мая 2018, 21:30

Текст книги "Королевский путь"


Автор книги: Джин Плейди



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Босуэл заорал:

– В чем дело? Кто осмелился прикоснуться к королеве?

Он вцепился в Рутвена и швырнул себе под ноги.

– Все, что было сделано, вершилось именем короля, – произнес Рутвен. – У меня бумага с его подписью.

Босуэл схватил бумагу. Мария заметила, как он и Хантлей изменились в лице. Слава богу, хоть они вне заговора, им тоже можно верить.

Тут закричал Мортон:

– Да весь дворец просто полон заговорщиков!

Глаза Марии замерли на Босуэле, и в этот миг донеслись крики с улицы.

Получилось так, что горожане, прослышав о беспорядках во дворце, собрались вокруг, требуя показать им королеву.

Со вздохом облегчения Мария ринулась, было, к окну, но ее удержали руки Керра. Она почувствовала, что в спину ей уперлась шпага. Он повторил свое предупреждение, что если она не будет молчать, то он порежет ее на куски.

Рутвен взглянул на Дарнлея и сказал:

– Ступай к окну и скажи, что с королевой все хорошо. Скажи им, что просто была перебранка между французскими слугами.

– Генрих! – воскликнула Мария. – Не делай этого.

Но ладонь Керра закрыла ей рот.

Дарнлей тревожно перевел взгляд с королевы на Мортона и его друзей. Он увидел зловещий огонь в глазах Мортона и, вспомнив надрывающегося от крика окровавленного Давида, подошел к окну.

– Добрые люди! – закричал он. – Ничего страшного не произошло, просто переругались несколько французских слуг. Сейчас все спокойно.

Он повернулся и взглянул в лицо Марии. Да, теперь Дарнлей явно встал по другую сторону баррикад…

Она вгляделась в толпу в комнате, ища Босуэла с Хантлеем, но они уже ушли. Не оказалось в комнате и Мэйтленда.

Она ощутила, что стоит с врагами один на один. Ее вновь замутило, и в тревоге забился в утробе ребенок, и во второй раз за ночь Мария в обмороке рухнула на пол.

* * *

Была глубокая ночь, но Мария лежала без сна, в который раз спрашивая себя:

– А что же дальше?

В спальне находились лишь несколько слуг, но среди них не было ни одной из ее подруг. Рядом была старенькая леди Хантлей – теща Босуэла. Все, кроме нее, были приставлены к Марии врагами. Видимо, теперь уже ей никто помочь не сможет.

Она уселась в кровати, и леди Хантлей подошла к ней.

– Где мои служанки? – спросила Мария. – Мне нужно, чтобы они немедленно были здесь. Я хочу покинуть дворец.

– Ваше Величество, – прошептала леди Хантлей, – это невозможно. Дворец окружен вражескими солдатами. Мой сын и граф Босуэл в спешке покинули Эдинбург. Останься они здесь – это была бы явная гибель. Вы ведь знаете, они были одни… лишь с несколькими слугами.

– Так что же, я заключенная? А как же жители Эдинбурга? Может, хоть они спасут меня?

– Ваше Величество, они не могут этого сделать. Король подписал бумагу, согласно которой все бюргеры, прелаты, пэры и бароны должны незамедлительно оставить Эдинбург. В городе звучат набаты.

– Господи, какой кошмар вокруг, – произнесла Мария. – Неужели во всей Шотландии нет ни единого человека, на которого я могу положиться?

– Ваше Величество, с вами мои сын и зять.

– Да они же убежали! Разве не так?! Они убежали, как только почувствовали опасность…

– Ваше Величество, они послужат вам лучше, если будут живыми, а не мертвыми.

– Слишком многие предали меня. Я никому не верю.

Она с трудом повернулась к стене и вдруг вспомнила про ребенка, неожиданно почувствовав в себе страшную силу. Она должна сражаться!

Ребенок! Она будет сражаться ради ребенка! Ее охватило волнение, и она поняла, что именно может помочь ей. Они не смогут отказать ей в акушерке, так ведь? Вообще-то могут подумать, что после всего пережитого у нее может случиться выкидыш…

На кого она может рассчитывать? Леди Хантлей… Она может встать на ее сторону. Кто еще? Ведь дворец в руках врагов!

Но нет! Есть еще один, кто несомненно предан. Есть один доверчивый дурачок… Есть еще один, чьи трусливые мозги она прекрасно понимает, – ее муж, лорд Дарнлей.

Она обратилась к леди Хантлей:

– Ведь мне не могут запретить видеться с собственным мужем, правда? Ступайте к нему и скажите, что его жена смиренно ждет его…

Пришел Дарнлей. Только взглянув на него, она поняла, что он боится ее, и в душе зародилась надежда. Он боится и ее, и тех людей, вместе с которыми убил Давида.

– Ах, лорд Дарнлей, – сказала она, протягивая ему руку.

Он с опаской взял ее.

– Что происходит между нами? – спросила она. – Что заставило вас встать на сторону моих врагов?

– Давид, – угрюмо ответил он. – Между нами встал Давид. Он был вашим любовником. Как я мог такое стерпеть?

– Генрих, вы позволяете этим людям играть вами. Они поступают с вами подло. Ведь это должно быть видно вам. Как они обращаются с вами после убийства? Они приказывают вам слушаться их. Это не было убийством из ревности. Это было политическое убийство. Они хотели убрать с дороги Давида, потому что он знал, как сделать нас сильными… именно нас, Генрих, вас и меня. Они сделали это вовсе не потому, что вы или они посчитали Давида моим любовником. Они просто использовали вас и продолжат делать то же самое, если вы будете с ними. Они обещали сделать вас королем, но вы будете королем без власти… А когда вернется мой брат, они убьют вас… они поступят с вами так же, как поступили с Давидом.

Дарнлей застучал зубами. Слушая Мортона, он верил Мортону… Но то, что говорила Мария, казалось вполне реальным. Они приказали ему распустить парламент… Прошлой ночью они приказали ему выступить перед жителями Эдинбурга… Ничего дельного он им не сказал. Он видел перед собой глаза Рутвена… он видел лицо Мортона с поджатыми жестокими губами…

– Они хотят, чтобы мой брат стал во главе их, – добавила Мария.

– Он… он… едет сюда, – заикаясь, произнес Дарнлей. – Он будет здесь с минуты на минуту…

– Ну вы и увидите, как они обойдутся с вами. Вы не проживете долго, мучаясь тем, что сделали с Давидом. Мой брат всегда ненавидел вас. Я хотела выйти за вас замуж… Он остался в стороне… Мы победили его тогда только потому, что стояли вместе. Сейчас вы перешли на сторону моих врагов, а они хотят уничтожить и меня, и нашего ребенка, и вас тоже, Генрих. Вам не удастся скрыться. Несомненно, вы будете первым, кого они уберут. Кто знает, может, меня они и оставят в живых… как их заключенную…

– Не говорите так… не говорите так… Вы понимаете, что они везде? Всюду солдаты…

– Генрих, давайте сделаем так: вы поможете мне, а я – вам. Вы и я должны держаться вместе. Нам нужно найти способ убежать отсюда.

В комнату вошла леди Хантлей и обратилась к Марии:

– Простите, что я прерываю вашу беседу, но думаю, вам надо знать, что во дворец прибыл ваш брат, граф Меррейский.

* * *

Дарнлей и леди Хантлей оставили ее. С минуты на минуту должен был прийти брат. Леди Хантлей удалось пронести письмо Марии, доставленное человеком Босуэла. Это стало самым утешительным событием за все последние кошмарные часы.

– Не отчаивайтесь, – говорилось в письме. – Не надо думать, что Босуэл и Хантлей бросили Ваше Величество. Они уехали из Эдинбурга, чтобы собрать силы вам на подмогу.

В послании говорилось, что как только все организуют, ей нужно немедленно покинуть дворец, и у Босуэла есть план, как это сделать. Она переберется по веревке через дворцовую стену, а по другую сторону ее будет ждать с лошадьми Босуэл.

Она положила руки на массивный живот. Похоже, Босуэл видит в ней такого же лихого искателя приключений, как и он сам, а не женщину на шестом месяце беременности… В ее-то состоянии лазать через стены?! Это просто немыслимо.

И все-таки так приятно знать, что по ту сторону дворцовой стены друзья и они хотят помочь.

Тем не менее надо искать способ выбраться из дворца. Она обязательно должна сделать это, но не по безумному плану Босуэла, а как-то более тонко, и ее собственный план побега стал понемногу вырисовываться в сознании.

В этот момент в покои вошел брат. Он преклонил перед Марией колени. Джеймс поднял к ней лицо, и на глазах у него заблестели слезы, когда он обнял ее.

– Джимми, милый мой, – произнесла она.

– Сестра, дорогая, я виноват перед тобой! Я не должен был оставлять тебя! Братья и сестры должны жить в мире! Будь я рядом, я ни за что не позволил бы тебе так страдать!

Слезы на его глазах выглядели совершенно естественно, но она уже больше не была той дурочкой, которой оказалась однажды. Неужто он и в самом деле верит, что ей неизвестно о его участии в убийстве Риччо? Неужели он действительно уверен, что она не понимает, зачем он возвратился в Шотландию? Было приятно думать, что она может обманывать его так же успешно, как и он обманывал ее.

– Джимми, – сказала она, – перед тобой больная женщина. Ребенку положено родиться только через три месяца, но…

– Но?!

– Джимми… я… в такой тревоге… просто в страшной тревоге. Я очень боюсь, что не доношу…

– Да это будет страшнее, чем все то, что произошло!

– Джимми, ты же видишь: они отняли у меня секретаря, а теперь отнимут и моего младенца!

– Ты уверена в этом?

Он нежно опустил руку сестре на плечо.

– Джимми, ведь ты не позволишь им отказать мне в помощи акушерки?

– Нет… нет… конечно, с тобою должен быть врач.

– И еще… Джимми… мне так тяжко видеть… вокруг себя солдат… и в такое то время… Я… в своих покоях… с солдатами под дверью… Посмотри на меня, Джимми… Ну как в таком состоянии я могу куда-нибудь сбежать?! Ну как?!

– Я пришлю тебе врача.

– Я уже просила, чтобы ко мне прислали врача… Пожалуйста, проследи, чтобы его не забирали у меня, я умоляю тебя, Джимми!

Застонав, она повернулась к стене. Она была в неописуемом восторге – ей удалось провести брата!

Она нащупала его руку и сжала ее.

– А… эти солдаты… мне так тяжко видеть их… Королева… в собственном дворце… несчастная больная женщина… умирающая женщина… и под такой охраной… Джимми, может статься… что… это вообще… мое последнее желание…

– Нет… нет… Тебе скоро полегчает… Сестра, дорогая, я сделаю все, что ты попросишь! Как только появится акушерка, я тотчас отправлю ее к тебе. Я посмотрю, может быть, удастся убрать солдат, что толпятся вокруг.

– Джимми, спасибо тебе! Да разве что-нибудь стряслось бы, будь ты здесь?! Господи, как же грустно, когда брат с сестрою ссорятся! В будущем, Джимми… мы обязательно должны понимать друг друга… если только… я смогу пережить… все это…

– Ты будешь жить… Между нами будет полное взаимопонимание… Я буду опекать тебя…

– Да, Джимми. Как же я рада, что ты вернулся!

* * *

Наконец появилась «акушерка». Она была служанкой Хантлеев. Через нее должны были идти письма от королевы к Босуэлу и Хантлею.

Мортон с графом Меррейским посчитали, что, ежели Дарнлей будет оставаться по ночам у королевы, то охрану у дверей ее спальни можно снять. Они были уверены в Дарнлее, да и королева в таком плохом состоянии не может встать с кровати.

Как-то вечером все лорды покинули дворец, собравшись неподалеку в доме Дугласа. Они решили закатить пир, отпраздновать успехи и обсудить новые планы.

Как только они ушли, а караул у дверей был снят, Мария поднялась и в спешке оделась. Мария внушила Дарнлею такой страх и, кроме того, пообещала вернуть ему свое расположение, что он окончательно перешел на ее сторону. Она сказала, что он получил горький урок, но отныне они будут доверять друг другу.

Она обрадовала его, сказав, что тех, кто держал их в плену, совсем немного. Неужели он не помнит, что, когда они поженились, граф Меррейский был совершенно уверен, что поднимет против них всю Шотландию! А помнит ли он, кто собрал могучие силы тогда против Джеймса? Она заверила его, что все, что требуется от него, так это покинуть вместе с нею дворец и присоединиться к Босуэлу и Хантлею. Именно сейчас они собирают народ им на подмогу. Она сказала, что Дарнлей сглупит, если не пойдет вместе с нею, да и ее друзей не очень обрадует такое его поведение. А те, с кем он связался, больше в нем не нуждаются.

Вот тогда Дарнлей и принял решение обмануть пировавших в доме Дугласа дружков. Он убежит вместе с Марией из Холирудского дворца, и они ускачут прочь.

* * *

– Пора идти, – сказала королева.

На ней был тяжелый плащ. Ребенок затих. Казалось, он разделяет их участь.

– По боковой лестнице вниз, – сказала Мария. – Дальше через кладовые и кухни… там, где французы… Если они увидят нас – ничего страшного, они нас не выдадут. Мы можем на них положиться.

Со страшно колотящимися сердцами они прокрались вниз по узенькой лестнице, потом через кладовки и кухни к одному из погребов, дверь которого выходила на кладбище.

Дарнлей аж стал задыхаться от страха.

– Нет! Только не этим путем! – закричал он.

– А как еще? – презрительно спросила Мария. – Ты идешь или остаешься дожидаться участи Давида?

Дарнлей все еще мучился сомнениями. При свете луны его лицо казалось мертвенно бледным. Идти ему было страшно, но у него не было никакого выбора, кроме как последовать за Марией… Он сделал шаг и тут же рухнул на свежую могилу.

Он пронзительно завопил, и Мария повернулась к нему, чтобы приказать ему вести себя тихо.

– О, Господи! – воскликнула она, глядя на могилу. – Да здесь же лежит Давид!

У Дарнлея затряслись руки и ноги, и он почувствовал, что дальше идти просто не может.

– Это дурной знак! – прошептал он.

В этот момент перед глазами Марии проплыло лицо Давида, которого волокут по полу… Она со злостью обратилась к мужу:

– Возможно… Очень может быть, что сейчас Давид смотрит на нас… и вспоминает…

– Нет… нет… – застонал Дарнлей. – Я невиновен…

– Не время сейчас, – произнесла Мария, отвернувшись от него и решительно направившись вперед.

Он пошел следом за нею через это жуткое кладбище, пробираясь между могил, и содрогаясь, когда взгляд натыкался на надгробные плиты…

На краю кладбища их поджидал с лошадьми Эрскин. В молчании Мария села в карету вместе с Эрскином, а Дарнлей поехал верхом.

– Скорее! – заорал Дарнлей.

Ему страшно хотелось уехать от этого места как можно дальше. Он представил, как призрак Давида встал из могилы и толкает его на свое место. Жуткий страх охватил Дарнлея, страх и перед смертью, и перед жизнью.

Однако лошади Эрскина не могли нестись так быстро, как того хотел Дарнлей.

– Я сказал быстрее! – нетерпеливо воскликнул он. – Промедление смерти подобно!

– Ваше Величество, я не посмею, – ответил Эрскин.

– Помните о ребенке! – сказала Мария. – Мы едем так, чтобы не навредить ему.

– Вы – дураки! – завопил Дарнлей. – Если они нас схватят, то убьют нас!

– Я предпочту быть убитой, нежели убить собственного ребенка.

– Да глупости это все! Что значит один какой-то младенец?! Этот помрет – другие будут. Скорее, я сказал, не то я упеку тебя в тюрьму, как только мы прибудем на место!

– Не обращайте внимания на него. Я прошу вас прежде всего помнить о ребенке.

– Да, Мадам, – ответил Эрскин.

Дарнлей заорал:

– Ну уж нет! Нас догонят и убьют, а я не хочу!

Он пришпорил лошадь и ушел вперед. Вскоре он исчез из виду.

Мария почувствовала, как по щекам катятся слезы. Она стыдилась человека, который был ее мужем. В ней больше не осталось ни капли страха. В такие минуты, как эта, когда ей грозила опасность, она ощущала, как великое мужество охватывает ее. Сейчас она действительно чувствовала себя королевой.

Она презирала Дарнлея. Она разрушила планы брата и интригана Мортона. Она вновь спасла свою корону.

Господи, как же стыдно за мужа-глупца! Она почти была готова умереть от стыда. Он был ведь не только глуп, но и труслив.

Как бы ей хотелось, чтобы он был мужественным и сильным, чтобы на него можно было положиться… И пусть бы на них сыпались невзгоды – они держались бы вместе…

Они ехали долго, и, когда забрезжил рассвет, Эрскин сказал, что они неподалеку от замка Данбар.

Вскоре он сообщил, что видит всадников. Мария с трудом разлепила отяжелевшие веки. Один из всадников ушел вперед и вскоре поравнялся с каретой королевы. Она с облегчением и обожанием взглянула на человека, именно непохожестью своей напомнившего ей о Дарнлее.

Она обратилась с приветствием к нему:

– Я никогда еще не была так рада видеть вас, граф Босуэл!

ГЛАВА IV

Стояла жаркая июньская ночь. Мария со стонами металась в постели. Последние месяцы принесли ей много страданий, но главное испытание было еще впереди.

Слуги не отходили от нее, и Мария чувствовала: они не уверены, что она останется в живых.

Ей было тяжко. После смерти Давида Мария стала еще больше опасаться людей, что были вокруг нее; она не могла ни на кого полностью положиться. Даже сейчас, мучаясь рождением ребенка, она не могла избавиться от мыслей о Рутвене, Мортоне, Линдсее, Аргайле… Старика Рутвена уже не было в живых – он умер в изгнании, но его сын был мастером создавать проблемы не хуже отца. Ее собственный брат, граф Меррейский, как ей стало известно, был посвящен в заговор, который включал в себя не только убийство Давида, но и свержение самой королевы. Граф Мэйтленд Летингтонский, лучший государственный муж Шотландии, человек, в знаниях которого она нуждалась, человек, который всегда проявлял такое почтение к ней, был под подозрением. Он скрылся вместе с Атоллом в горах… Почти не оставалось сомнений, что и он не без греха.

Воспоминания об этих людях удручали ее, но был еще один человек, при мысли о котором она впадала в такую подавленность, что была готова просто умереть. Зачем же она вышла замуж за этого Дарнлея?! Она страшно ненавидела его. Ей казалось просто невозможным, что кого-то можно так ненавидеть… Он предал всех. Он предал тех, с кем пошел против Давида. Сейчас он молил Господа только об одном: чтобы, ради всех святых, Мария не простила графов-изгнанников и они не вернулись отомстить тому, кто отступил от них. Он бесновался; он скулил и куражился; он лебезил и качал права. Его присутствие рядом было невыносимым.

В государстве тоже было неважно. Да, конечно, при поддержке сил, что собрали Хантлей и Босуэл, она с триумфом возвратилась в Эдинбург. Графы-мятежники, виновные в смерти Риччо, поспешили спрятаться, но были схвачены и четвертованы. Казнили всех, кроме графа Меррейского: Мария сделала вид, что верит в его непричастность. Казнь же остальных была естественным итогом всего, но Мария жалела, что никак не могла помешать этой казни – все сделал Босуэл. Бесспорно, он был самым мужественным человеком в Шотландии, но как государственный деятель он не может тягаться с Мэйтлендом или графом Меррейским.

Она заставляла себя думать о смерти мятежников без какого-либо раскаяния.

Сейчас она уже прекрасно видела свои ошибки. Ах, если бы только вернуться на год назад! Если бы можно было снова оказаться в том июльском дне, когда она венчалась в церкви Холируда с Дарнлеем… Ведь она и повела бы себя иначе, и жизнь бы тогда сложилась совсем по-другому…

Она начала понимать, что могла собрать вокруг себя людей и лишить брата его могущества…

Она оказалась замужем за самым подлым в Шотландии человеком… Надо быть сильной…

Но сейчас в ней была лишь только боль, сквозь пелену которой она видела склонившиеся над ней лица…

Иногда боль отпускала, и она видела рядом подруг…

Вот Битон… Бедняжка! Ее Томас Рэндолф был с позором отправлен в Англию. Оказалось, он был не только на стороне мятежников, но еще и шпионом английской королевы.

Несчастная Битон! – подумала Мария. – Ведь она, как и я, оказалась невезучей… А были такие надежды… А вот и Флем… Сердце ее разбито, потому что Мэйтленд скрылся со Двора, опасаясь наказания.

Семпила разжаловали, а милая Ливи осталась вместе с ним…

Не соверши Дарнлей предательства, Давид бы остался в живых… А будь он живой, все бы были счастливы…

Я ненавижу отца этого ребенка! – задумалась Мария. – По дворцу обо мне говорят кошмарные вещи. Они шепчутся сейчас в коридорах обо мне. Кто приходится отцом тому, кто рождается в эти мгновения, – Дарнлей или Давид? Кто отец ребенка – король или секретарь?

Может быть, рядом с ними сейчас Дарнлей… Что он делает: оправдывает меня или клевещет?

Господи, зачем я вышла за него замуж? – спрашивала она себя. – Сейчас, перед лицом смерти, мне ясно, что я хочу лишь одного: чтобы его никогда больше рядом со мной не было…

Битон поднесла ей к губам чашку с питьем.

– Битон, – начала, было, Мария.

– Милая моя, молчите, – сказала Битон. – Иначе вы потеряете силы. Поберегите их для ребенка.

…Поберегите их для ребенка! Не растрачивайте силы на ненависть к отцу младенца…

Казалось, прошла вечность, прежде чем она услыхала младенческий крик…

В неописуемом волнении Мэри Битон выбежала из покоев, крича:

– Все позади! Все в порядке! У королевы сын!

* * *

Она молилась, чтобы сын объединил ее истерзанную страну с королевством по ту сторону границы. Она понимала, иначе мира не будет.

Была лишь единственная вещь, в которой ей нужна полная уверенность. Не должны говорить, что маленький Джеймс Стюарт – бастард. Слухи, что он незаконнорожденный, могут сильно навредить будущему королю.

Она уже не раз замечала напряженно поджатые губы и оценивающие взгляды тех, кто был рядом с мальчиком. В кого он? В Дарнлея? А эти большие глаза? Интересно, может, из него выйдет искусный музыкант?

Перед Марией лежала задача не из приятных. Ей надо показать, что она в мире со своим мужем. Нельзя допустить, чтобы он лил отраву в людские уши. А ему так хотелось это сделать, даже зная, что он вредит этим самому себе.

Она пригласила Дарнлея и в присутствии всего Двора громко произнесла:

– Ваше Величество, я пригласила вас посмотреть на нашего ребенка. Взгляните в его личико. Господь благословил наш союз младенцем. Он – плоть от плоти вашей.

Дарнлей склонился над мальчиком. Она намекала, что ей известно о слухах. Он боялся жены, ведь она могла наказать его. Он боялся тех графов, которые были виновны в смерти Риччо. Да, сейчас они в ссылке, но позволь она им вернуться, и его постигнет участь Давида. Он совершенно не понимал, как поступить. Иногда ему страшно хотелось показать, что ему нет никакого дела до нее. Но сейчас-то совсем другая история: в моменты, как этот, он всегда был в проигрыше.

Мария взглянула на склонившегося над ребенком мужа, на лордов, наблюдавших за всей этой сценой… Ее голос зазвенел под сводами дворца:

– Я клянусь перед Господом, как если бы стояла перед Ним в Судный день: этот ребенок от вас, а не от другого мужчины. Я хочу, чтобы все присутствующие здесь запомнили мои слова. Я говорю – и Господь тому свидетель, – что ребенок этот настолько ваша плоть, что меня пугает это.

Она повернулась к знати, столпившейся у постели.

– Я надеюсь, – сказала она, – что этот мальчик объединит Шотландию и Англию. Я верю, этот союз примирит наши страны.

– Так будем же надеяться, – сказал граф Меррейский, – что он унаследует два королевства только после вас. Вы ведь вряд ли хотите, чтобы он опередил своих родителей.

– Его отец порвал со мной, – печально произнесла Мария.

Дарнлей заорал:

– Вы не можете так говорить! Вы сказали, что все должно быть прощено и забыто, что между нами теперь все, как было в самом начале.

– Я хотела бы забыть, – сказала Мария, – но как это сделать? Вы могли убить меня, вспомните… и не только меня… но и вот того ребенка, что сейчас перед вами…

– Да ведь все позади…

– Все позади… Я очень устала. Я хочу остаться с мальчиком одна.

Она тяжело повернулась к стене, в полном молчании все удалились из покоев.

Пока Мария спала, над дворцом продолжал витать шепоток.

Она поклялась, что Дарнлей – отец ребенка. А если бы это было не так… она все равно поклялась бы или нет? Призвала ли она бы Господа в свидетели, окажись отцом Давид?

И в Эдинбургском дворце, и на улицах города звучала лишь одна фраза и более ничего:

– Кто отец принца: Дарнлей или Давид?

* * *

Перед Марией было теперь два важных дела: заботиться о малыше и избавиться от мужа. Он неотлучно находился рядом с ней, то упрашивая, то угрожая. В нем не осталось и тени былого равнодушия. Он страшно хотел быть действительно мужем. Он кричал, что она не должна выставлять его из спальни. Она не должна ставить у дверей охрану, чтобы он не пробрался тайком.

Бывало, он рыдал перед нею, колотя кулаками по коленкам, как капризный ребенок.

– Почему вы выставляете меня из своей постели? Разве я не муж вам? Что вы обещали мне, когда уговаривали объединиться? Вы сказали, мы должны держаться вместе… Все – ложь! Ложь, чтобы сделать меня врагом Мортона и Рутвена. Вы забрали у меня их дружбу и ничего не дали взамен.

– А я ничего не могу дать взамен пустоты, – презрительно сказала она. – Они никогда не были друзьями вам.

– Вы жестокая женщина… жестокая… Кто ваш любовник сейчас? У такой женщины, как вы, должен быть любовник. И не мечтайте, что я не узнаю его имени!

– Вы ничегошеньки обо мне не знаете, – сказала она ему. – Запомните на всю жизнь: я презираю вас. Меня тошнит от вашего присутствия. Уж лучше я пущу в постель жабу, чем вас.

– Но так было не всегда. И так не будет… Что изменилось во мне? Ведь было время, когда вы с трудом дожидались часа встречи со мной. Не думайте, что я не помню, какой страстной вы были… значительно более страстной, чем я сам…

– Да, это правда. Но я не прощаю себе собственную глупость. Я просто говорю вам, что сейчас я вижу вас таким, какой вы на самом деле… Я содрогаюсь, когда вы рядом…

Эта ссора быстро стала достоянием Двора. Впрочем, Дарнлей и не делал из этого секрета. Когда он напивался, то становился слезливым. Он, бывало, посвящал дружков в подробности королевской страсти, но выслушивалось это теперь с неохотой. Иногда ему хотелось убить кого-нибудь… да любого… Но больше всего он хотел убить Босуэла, ставшего после смерти Давида фаворитом королевы. Некоторые говорили, что Босуэл займет место Давида, и казалось, он даже стал более надменен… Некоторые говорили, что на месте Давида будет теперь граф Меррейский. Да, королева не доверяет ему, но тем не менее он все еще не выдворен из страны.

Босуэла Дарнлей боялся. У графа была привычка вызывать врагов на поединок… Взгляд Дарнлея метался с Босуэла на графа Меррейского. Он чувствовал, что уж лучше выйти на поединок с графом Меррейским, чем с Босуэлом.

Он обеспокоился теперь тем влиянием, что оказывает граф Меррейский на королеву, вспомнив, что первым против его брака с королевой, был именно Джеймс Стюарт.

Однажды августовским вечером Дарнлей взорвался и учинил скандал. Он раскричался, что ему надоело быть в стороне от государственных дел и терпеть те оскорбления, что сыпятся на его голову, он больше не будет.

Мария особого значения всем этим крикам не придала и продолжала играть с Битон в шахматы. Казалось, она полностью ушла в игру.

Дарнлей швырнул стул через комнату.

– Битон, твой ход, – сказала Мария.

– Послушайте-ка меня! – заорал Дарнлей.

Мария сказала:

– Похоже, я выигрываю, Битон, дорогуша. Два хода назад у тебя еще был шанс.

– Да прекратите вы! – закричал Дарнлей. – Хватит не замечать меня. Подойдите ко мне! Подойдите немедленно ко мне! Я говорю вам, что устал от такого обращения. Вы сию секунду пойдете со мной, и мы возобновим наши отношения…

– Или вы выйдете отсюда, – сказала королева, поднимая голову от шахматной доски, – или, может, мне убрать вас отсюда силой?

– Послушайте меня. Если бы не мои враги, у меня была бы власть. Я был бы королем этого королевства. Я был бы хозяином ваших покоев. Я не позволю вам выставить меня…

– Ах, дорогой, как же это все надоело. Мы все это уже слышали и устали от бесконечных повторений…

За границами его терпения была лишь единственная вещь: он не выносил, если его не воспринимали всерьез. Он выхватил шпагу и заорал:

– Вы убедитесь в том, что я не шучу. Вы поймете, о чем я говорю, когда я принесу сюда окровавленную голову вашего брата! Он ведь против меня. И всегда был против. Я собираюсь убить графа Меррейского. Я не буду терять время даром.

С этими словами он бросился из комнаты.

Мария опустила голову на руки.

– Я ничего не могу поделать с этим, – расплакалась она. – Он позорит меня. Я молю Господа, чтобы никогда не увидеть Дарнлея вновь. Я прошу Бога, чтобы хоть кто-нибудь избавил меня от моего мужа. Битон… я сомневаюсь, что он что-нибудь сделает… но все-таки ступай немедленно к моему брату и передай ему все, что наговорил тут Дарнлей. Пусть он знает об этом… Если с Джеймсом что-то случится, скажут, это моих рук дело.

Битон поспешила исполнить приказ Марии, а королева осталась сидеть, с безнадежностью уставившись на шахматную доску. Ей хотелось бы не замечать Дарнлея, но как? Он все время унижает ее.

О, Господи, – подумала она, – до чего же я ненавижу Генриха!

* * *

А граф Меррейский прекрасно знал, как проучить Дарнлея за его глупости.

Он спокойно вызвал его к себе и в присутствии придворной знати учинил допрос, заставив Генриха подтвердить слова, сказанные против него. Дарнлей лебезил и отнекивался, и тогда были вызваны свидетели, подтвердившие все, им сказанное. Вообще-то для Дарнлея было проще врать и лебезить, но он посмотрел в лица обвинителей и понял, перед ним враги… Он рухнул на пол в рыданиях, что все против него.

Однако они настаивали, говорил ли он что-либо против графа Меррейского?

Да… да… он говорил… но все ненавидят его; они завидуют, что королева выбрала в мужья именно его… Да, сейчас, кажется, она ненавидит его… но это совсем другая история…

– Я требую, – сказал граф Меррейский, – чтобы вы поклялись перед собравшимися здесь, что вы не попытаетесь убить кого-либо, кого считали своими врагами. Если вы этого не сделаете, то будете немедленно арестованы.

Дарнлей понял, что проиграл. Его враги умнее его. У него не оставалось выбора. Он извинился перед Джеймсом и поклялся никогда больше не быть таким глупым.

Они презирали его и дали ему это понять. Они не видели необходимости арестовывать его; они просто решили сделать из него придворного дурачка.

* * *

Марии повезло: появилась возможность хоть на время забыть о всех неприятностях. Милая Битон, страшно мучаясь от того, что прогнали Рэндолфа, неожиданно влюбилась.

Марию так обрадовало это событие. Ей казалось, что она могла бы предвидеть вероломство Рэндолфа ради самой же бедняжки Битон. Увы, этого не произошло, Рэндолф был вынужден покинуть Двор, но, хвала Господу, Битон влюбилась, да к тому же в Александра Огивье.

Это было особенно приятным поворотом дел, ведь в свое время Мария дала согласие на брак Босуэла с Джин Гордон, а Джин тогда была помолвлена как раз с Александром Огивье. Должно быть, ему хотелось как-то смягчить боль потери Джин, и теперь он страшно торопился обвенчаться с Мэри Битон.

Она поделилась с Босуэлом своими размышлениями.

– Я так рада за нее. Битон такая очаровательная девушка… Мне хочется, чтобы брачный договор был подписан ну прямо сию минуту!

– Да, я понимаю вас, Мадам, – сказал Босуэл. – Разве как раз не Огивье была однажды обещана моя жизнь?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю