Текст книги "Карибский круиз"
Автор книги: Джейн Хеллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Я собирался тебе рассказать, – проговорил он, словно прочитав мои мысли. – Я хотел сказать тебе вчера вечером. Но сначала мне хотелось заняться с тобой любовью.
Слова «заняться любовью» стали поводом для новых возмущенных шипений и негодующих взглядов, на сей раз и со стороны Эшли.
– Боюсь, мне придется попросить парочку с последнего ряда продолжить свою беседу в другом месте, – заявила она, приступая к демонстрации «Буфетного узла» – форму салфетки, позволяющую связать серебро в стильный маленький сверточек.
– Слушай, давай уйдем отсюда, – предложил Симон, беря меня за руку и вытаскивая из кресла.
– Если вам все же захочется посмотреть демонстрацию до конца, просто включите ваш телевизор на местном канале завтра в шесть утра, – примирительно предложила Эшли. – Они будут повторять всю лекцию.
– Ладно. Что дальше? – заявила я, когда мы оказались в коридоре.
– Давай присядем, – предложил Симон, указывая на пол.
– Здесь?
– Но ты же хотела беседовать в общественном месте? Мы в коридоре. Коридор – это общественное место. Люди будут ходить мимо нас дюжинами, так что наедине со мной ты не окажешься. А платье не испачкаешь. – Он вытащил из кармана рубашки листок бумаги с расписанием корабельных мероприятий, развернул его и положил на пол, показывая, что я могу на него сесть. Я и села. Он сел рядом – чуть ближе, чем мне бы хотелось. Или наоборот, недостаточно близко. Я терялась в своих желаниях.
– Итак, на чем мы остановились? – заговорила я, стараясь вернуться к сути разговора.
– Я говорил, что хотел сказать тебе, что я на самом деле журналист и пишу для туристического журнала «Куда глаза глядят»…
– Если ты журналист и работаешь для этого журнала, – перебила я, – то к чему тогда все эти сопли и вопли по поводу желания сменить работу? Ты же говорил, что мучаешься от необходимости перемены рода деятельности, помнишь? Или это тоже часть твоей туфтовой роли страхового агента?
Он покачал головой.
– Разговоры насчет смены работы – чистая правда. На самом деле я ушел из журнала еще в прошлом году, но у меня очень настойчивый редактор. Она предложила платить мне вдвое больше прежнего, и я вернулся. Пойми меня правильно – я люблю писать и люблю путешествовать. Но мне хочется своей жизни. Мне уже сорок пять. Новизна ежемесячных полетов в дальние экзотические страны уже приелась. Я переключился на круизы, может, именно для того, чтобы иметь время спокойно обдумать, что мне с собой делать.
– Если что-нибудь из того, что ты сказал, правда – а я подчеркиваю: если! – все равно не могу понять, почему мне-то ты ничего не сказал? Я уже не девочка, не говоря о том, что много лет работаю в рекламном бизнесе и журналистов на своем веку перевидала предостаточно. Вряд ли ты мог предположить, что я немедленно побегу на корабельный радиоузел заявить во всеуслышание, кто ты такой на самом деле.
– Чем больше мы с тобой сближались, тем труднее мне было это сделать, Струнка, – сказал он. – Я не собирался ни с кем здесь знакомиться. Я не хотел больше никем увлекаться, если уж говорить чистую правду.
– «Чистая правда» – это преувеличение, любой журналист это знает, – с обидой ответила я. – Откровенно говоря, сомневаюсь, что ты способен выложить всю правду, если тебе это неприятно. – Он в замешательстве потер переносицу и поправил очки.
– Хорошо. Кажется, я наконец все понял, – пробормотал он, опустив голову.
– Что ты понял?
– Понял, откуда весь твой гнев, откуда такая преувеличенная реакция. Ты хочешь знать о Джиллиан. Не выдумал ли я и ее тоже.
– Эта мысль неоднократно приходила мне в голову за последние двадцать четыре часа, – согласилась я. – Раньше, когда мы с тобой были вдвоем и ты уходил – как бы это получше выразиться? – в грустное молчание, мне казалось, это связано с Джиллиан. Я думала, что ты тоскуешь по ней. Потому что она умерла накануне вашей свадьбы. Но сейчас и эта история может оказаться ложью, как знать. Ты же не говорил, как она погибла, при каких обстоятельствах. Я могу предположить, что твое грустное молчание лишь давало тебе возможность сосредоточиться на своей гнусной роли обманщика, уйти от того, что тебя еще беспокоило в этом карибском круизе. Может, Джиллиан – это имя одной из твоих племянниц, о которых ты как-то рассказывал за ужином. Да вполне возможно, что Джиллиан вообще никогда не существовало.
Симон возвел взор к потолку, словно испрашивая Божественного вмешательства. Потом посмотрел мне прямо в глаза.
– Ты думаешь, существовала ли Джиллиан на самом деле, а я думаю, как тебе все это получше объяснить.
Он опять замолчал, собираясь с силами. Я не шевелилась.
– Джиллиан Пэйнтор не просто существовала, она была смыслом всей моей жизни. – Симон снова умолк, у него пересохло в горле. – Она была юристом, помощником прокурора графства Эссекс. Когда мы познакомились, она была на волне успеха. Ни одного проигранного дела за два года! Никто не осмеливался с ней спорить. И я в том числе. – Он улыбнулся, видимо, вспомнив о каких-то любовных размолвках. – Она была сестрой моего коллеги по журналу, фотографа Джейсона Пэйнтора. Наше знакомство с Джиллиан стало удачным результатом джейсоновского сводничества. – Он опять улыбнулся, на этот раз, безусловно, вспомнив обстоятельства первого свидания. – Мы оба не думали ни о каких серьезных отношениях – я постоянно путешествовал, она все время пропадала в суде, но влюбились друг в друга буквально с первого взгляда. Никто из нас не сомневался, что всю оставшуюся жизнь мы должны провести вместе.
Примерно такое же отношение у меня было к тебе, с тяжким сердцем подумала я.
– Она бросила свое жилье в Монклере, перебралась ко мне на Манхэттен, на Восемьдесят пятую, хотя на работу ей приходилось постоянно ездить в Нью-Джерси. Поскольку мне не надо было никуда ездить, то на мою долю приходилось готовить ужин – если я был в городе.
Он готовил ей ужин, мысленно повторила я. Интересно, что у него было в меню? Эрик однажды приготовил обед. Борщ. У меня аллергия на свеклу, но он об этом забыл.
– А как долго вы прожили вместе, прежде чем решили пожениться? – спросила я, все еще сомневаясь, стоит ли принимать эту историю за правду.
– Год и три месяца. Мы были счастливы, Струнка. Нам было очень непросто совместить два разных образа жизни, но мы старались. Мы были полны решимости не становиться деловыми супругами, которые на предложение поужинать вместе отвечают, что сначала должны поинтересоваться у секретаря расписанием своих встреч. Мы испытывали такую взаимную близость, какая только может быть.
Я тупо кивнула, вспомнив, что мы с Эриком были близки так, как истец и ответчик в суде.
– Мы решили пожениться в мае, – продолжал Симон. – Но произошла неувязка. Джиллиан могла поехать в свадебное путешествие не раньше октября, потому что вела большое дело. Но откладывать свадьбу нам не хотелось ни в коем случае. Поэтому мы решили сделать наоборот: сначала съездить в свадебное путешествие, а потом устроить свадьбу. Как раз за десять дней до церемонии журнал отправлял меня в командировку на британские Виргинские острова. Таким образом появилась прекрасная возможность взять с собой Джиллиан.
– И что же произошло? – нетерпеливо спросила я, жадно ловя каждое его слово и ненавидя себя за это.
– Мы потрясающее провели время… – Он заговорил тише, мягче, словно в раздумье. – Джиллиан обожала ходить на яхте. Я тоже. В конце путешествия, когда мы были на Верджин-Горде, мы наняли тридцативосьмифутовый шлюп, взяли в отеле еды для пикника и вышли из гавани.
– Никогда не была на Верджин-Горде, – сказала я, почувствовав, что тоже хочу быть задействована в этой истории. – Говорят, очень романтичное место.
– Это весьма специфическое местечко, глухомань, последний клочок суши перед тем, как выйти в открытый океан. Норт-Саунд – настоящий рай для яхтсменов, да и весь остров просто великолепен – горы, коралловые рифы, пещеры, множество мелких островков. Там есть все, кроме толпы.
– Полагаю, круизные лайнеры туда не заходят, – заметила я, пытаясь мысленно представить себе тот рай, в котором оказались Симон и его невеста. Мне бы хотелось нарисовать себе и Джиллиан. И то, как она встретила свой безвременный конец.
– Никаких круизов, – подтвердил он с легкой улыбкой, потом прикрыл глаза, глубоко вздохнул и выдохнул, настраивая себя на самую тяжелую, самую трудную часть истории. – У нас с Джиллиан был неплохой опыт хождения под парусами, поэтому мы сразу взяли курс на Анегаду. Этот островок называют кладбищем погибших кораблей, – пояснил он, слегка передернувшись. – Когда мы выходили из гавани, погода была ясной. Мы подняли все паруса и понеслись вперед. – Он опять замолчал и поиграл желваками. – Но в середине дня, когда я был внизу, сверялся с картой, а Джиллиан – в рубке, за штурвалом, внезапно налетел шквал. Ужасный шквал! Яхта сильно накренилась, и прежде чем Джиллиан успела отреагировать, мачта оказалась в воде.
– Вы перевернулись?
– Нет. Но практически легли на борт.
– О Господи! Ты, должно быть, сильно перепугался?
– Пугаться было некогда. Когда меня швырнуло на газовую плитку, послышался крик Джиллиан. Пока я выбирался наверх, ее на палубе уже не было.
– Что значит – не было? – Мое сердце уже лихорадочно колотилось от всей этой сцены.
– Ее смыло за борт, Струнка! – Последние слова он произнес так медленно, словно они стоили ему больших усилий, казалось, каждый звук вызывал затаившуюся в его душе тяжкую непреходящую боль. Я по себе знала, что такое душевные муки, но такой травмы, какую пережил Симон, я, конечно, никогда не испытывала.
– Если бы на ней была сбруя! – вздохнул он, покачав головой.
Я не знаю, что означает «сбруя» на жаргоне яхтсменов, но догадалась, что это приспособление, благодаря которому экипаж лодки каким-то образом к ней привязывается.
– Но наверняка она прекрасно плавала, – предположила я, не сомневаясь, что Джиллиан должна была уметь все делать хорошо.
– Мы оказались в эпицентре шторма! – нетерпеливо пояснил он. – Волны высотой десять футов, не меньше! Никакой пловец не выплывет.
– Извини!
– После того, как яхта выпрямилась, я начал искать Джиллиан, стараясь не поддаваться панике. Казалось, прошла вечность, прежде чем я смог ее увидеть. Она мужественно пыталась удержаться на поверхности. Я, конечно, обрадовался, что она жива, но понимал, что для того, чтобы подойти ближе, мне надо наладить управление яхтой и развернуться. Под штормовым ветром и проливным дождем я начал убирать паруса. Они рвались из рук как бешеные. Потом бросился заводить мотор, забыв об оставшихся в воде шкотах. Они, разумеется, тут же намотались на винт. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Не совсем.
– Это означало, что я в одну секунду остался и без парусов, и без мотора. Яхта оказалась абсолютно парализованной.
– Парализованной, – кивнула я, сжавшись в комок.
– Я продолжал следить за Джиллиан, постоянно теряя ее из виду за высокими волнами. Нас разносило в разные стороны. Прежде чем я это понял, мы уже оказались на расстоянии не менее полумили друг от друга. Никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным! Это было похоже на какой-то ночной кошмар, когда ты не в состоянии противостоять тому, что с тобой происходит.
Я снова кивнула. У меня бывали такие сны.
– Я спрыгнул вниз и дал по радио сигнал бедствия. Впрочем, все равно было ясно, что если даже какая-нибудь компания немедленно вышлет спасательный катер, для Джиллиан будет слишком поздно. Я опять выскочил на палубу. Увидев ее вдалеке, я немного приободрился. Но это было в последний раз. Она становилась все меньше, меньше, меньше. Джиллиан Пэйнтор, моя жена во всех смыслах, кроме брачного контракта, на моих глазах исчезла навсегда!
По мере приближения к столь трагическому финалу в голосе Симона зазвучали слезы. Теперь он плакал в открытую, молча, и только вытирал пальцами глаза под очками. Я не знала, что делать, правда не знала. Рвалась немедленно обнять его, прижать к груди, успокоить, сказать, что все будет хорошо, потому что теперь у него есть я и я буду любить его так же крепко, как Джиллиан. То в испуге хотела немедленно убежать в каюту, поскольку боялась снова оказаться наедине с патологическим лжецом – наемным убийцей, общественно опасным психопатом, который просто сочиняет свои истории, и чем мелодраматичнее, тем лучше! – просто потому, что не может иначе.
– Я кричал что было сил, умолял ее не покидать меня, – заговорил Симон, глотая слезы. – Мне нельзя было паниковать и заводить мотор раньше, чем уберу паруса. Я должен был убедиться, что ни один трос не намотается на винт. Нельзя было нам выходить в открытое море на незнакомой яхте! Нельзя было! Нельзя было! Я должен был спасти ее, но упустил этот шанс! Я виноват, понимаешь? Отправиться в свадебное путешествие и позволить моей любви утонуть!
Да, конечно, именно так и произошло. Никто не может сыграть такое. Никакому Роберту де Ниро это не по силам.
Забыв обо всем, я крепко и нежно прижала Симона к груди.
– Ты не виноват! – заговорила я, загоняя внутрь мои собственные рыдания.
Я запустила пальцы в его темные волосы и погладила по спине. Конечно, ужасно остаться без человека, которого ты любишь больше всего на свете. Но при этом еще считать, что ты сам позволил ей умереть, что ты мог спасти ее и сохранить ваше общее счастье – так ужасно, что я даже не могу себе этого представить.
– Ты же ничего не мог сделать, – мягко сказала я. – Конечно, ты страшно переживаешь, но ведь она погибла в результате несчастного случая. Трагического случая! Ты не должен казнить себя! Ты сам это должен понять!
– Я должен был спасти ее! – повторил он, покачав головой. – Я нес за нее ответственность!
Почему ты нес за нее ответственность, хотелось спросить его? Потому что ты мужчина, а все мужчины считают, что их дело – спасать женщин? Он же сказал, что Джиллиан была опытной яхтсменкой, не говоря уж о том, что просто взрослой самостоятельной женщиной. Она должна была заметить налетающий шквал и предупредить его об этом. Почему же он виноват в ее смерти?
Я вытащила из сумочки пачку салфеток, дала Симону и оставила несколько себе. Несколько минут мы оба плакали. Люди, проходящие мимо, замедляли шаг и вертели шеями, как зеваки на улице. Я услышала, как одна дамочка шепотом сказала своему спутнику: «Наверное, они проигрались в бинго».
От этого замечания мы с Симоном невольно чуть не расхохотались. Печаль и напряжение немного спали.
– Как там поется в рекламном клипе о круизах, – проговорил Симон, – «мы здорово повеселились», да?
Я молча кивнула и погладила его по руке.
– Извини, что не сказал тебе сразу, кто я такой, – спустя некоторое время продолжил он. – Но я был готов это сделать. Вчера вечером.
– Я тебе верю, – сказала я. И не солгала. Почти.
– Слава Богу, – облегченно вздохнул он. – Может, теперь твоя очередь мне кое-что рассказать?
– Что именно?
– Что ты такое говорила вчера о заговоре между твоим бывшим мужем и мной, о том, что тебя хотят убить?
– Ах, это! – небрежно воскликнула я, сгорая от стыда. – Это, наверное, таблетки виноваты.
– Какие еще таблетки?
– Понимаешь, я вчера, видимо, перегрелась на солнце, поэтому решила принять антиаллерген, хотя на упаковке и написано, что активные компоненты препарата у некоторых людей могут вызывать галлюцинации.
И у меня еще хватало наглости обвинять Симона во лжи!
– Давай забудем об этом. – Я была не готова рассказать ему правду об убийце и чьей-то бывшей жене. Не готова до тех пор, пока абсолютно, стопроцентно не буду уверена, что он не имеет к этому отношения.
– Ну ладно, ты не возражаешь, если мы на сегодня с этим закончим? – спросил он, вставая и подавая мне руку. – Я так давно об этом никому не рассказывал. Я просто выдохся.
– Понимаю, – кивнула я, чувствуя себя не менее опустошенной.
Мы подошли к лифту, готовые разъехаться по своим каютам. Прежде чем кабина пришла, Симон посмотрел на меня. В его взгляде была такая горечь, что мое сердце чуть не разорвалось от жалости. Взяв меня за подбородок, он пристально заглянул в глаза и произнес:
– Могу я сделать одно предложение?
– Конечно.
– Предлагаю как следует выспаться. Наутро мы встанем свежими. Завтра корабль весь день в море. В Нассау мы прибудем только в субботу днем. Почему бы нам не начать утро с пробежки и провести вместе весь день? Осталось не так много. Мне бы очень этого хотелось, Струнка. А тебе?
– Хорошо. Я бы не возражала, если бы все, что ты мне рассказал про себя, за ночь куда-нибудь смыло, – сказала я, мгновенно прокляв себя за слово «смыло».
– Кажется, я тебе больше нравился в качестве страхового агента, – улыбнулся Симон. – Ты имеешь что-нибудь против путешествующих журналистов?
– Только то, что они могут бесплатно кататься по разным экзотическим местам, в то время как всем остальным приходится за это платить бешеные бабки, – усмехнулась я. – Но я постараюсь справиться со своим возмущением.
– Буду очень признателен.
Пришел лифт. Симон подхватил меня под локоть и ввел внутрь. Каждый нажал кнопку своего этажа. Когда лифт остановился на его этаже, Симон наклонился, поцеловал меня в щеку и пожелал спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответила я. Поднявшись на свой этаж, я выскочила и понеслась к себе в каюту. Мне нужно было срочно позвонить. Этот звонок должен был окончательно подтвердить, кем на самом деле является Симон Пурдис.
До сих пор все попытки связаться с Гарольдом Тейтльбаумом, моим шефом, оказывались безуспешны. Но на этот раз я была твердо настроена дозвониться до него во что бы то ни стало – и не за тем, чтобы катить на него бочку по поводу продвижения Лии, а чтобы спросить его о Симоне. Гарольд – старый зубр рекламного бизнеса; в средствах массовой информации, наверное, нет человека, которого он не мог бы похлопать по плечу. Если Симон Пурдис действительно пишет для журнала «Куда глаза глядят», Гарольд должен знать о нем все, кроме девичьей фамилии его матери. Впрочем, ее он, наверное, тоже знает.
Я назвала телефонистке номер моей кредитной карточки, потом домашний телефон Гарольда и принялась ждать, молясь, чтобы он оказался дома. Через несколько секунд он ответил.
– Гарольд! – взволнованно воскликнула я.
– Не желаю об этом слушать, Элен! – с места в карьер зарычал он, видимо, предполагая, что я выдам ему речугу по поводу Лии. Гарольду хорошо известна моя способность выдавать речуги, поэтому он, наверное, и избегал меня. – У меня тут дел выше крыши! Не неделя, а сумасшедший дом!
– Понимаю. Понимаю. Но я не о Лии. По крайней мере не сейчас!
– А о чем? Ты там влюбилась в корабельного Казанову и хочешь сообщить, что уходишь с работы и уезжаешь с ним на Антигуа?
– «Принцесса Очарование» не заходит на Антигуа. – Насчет первой части фразы он оказался прав. – На самом деле я тебе звоню вот зачем. Ты знаешь кого-нибудь из журнала «Куда глаза глядят»?
– Элен, тебе следовало бы подумать, прежде чем задавать такие вопросы. Нет ни одного журналиста из солидных изданий, которого бы я не знал!
– Конечно, Гарольд. Ты самый, самый, самый! Но меня интересует один конкретный журналист.
– Кто?
– Симон Пурдис.
Я затаила дыхание, ожидая, что ответит Гарольд.
– Знаю! Высокий такой, с темной шевелюрой. У него еще была невеста, юристка, которая утонула. Ее смыло с яхты.
Я начала дико хохотать. Признаюсь, весьма странная реакция на сообщение о смерти человека, но я таким образом, видимо, разряжалась, избавляясь от своих страхов, связанных с Симоном. Смеялась я еще и от счастья. Я была счастлива оттого, что человек, в которого я влюбилась, в конце концов оказался не потенциальным наемным убийцей.
– Элен, что с тобой? Ты в порядке? – обеспокоенно произнес Гарольд, слушая мой непрекращающийся смех – за десять долларов в минуту.
– Все прекрасно! – сообщила я. – Наконец-то!
– Слушай, так насчет Лии. Я ее повысил, так как этот ребенок хорошо знает свое дело благодаря тебе, и я думаю…
– Все прекрасно! – перебила я. – И Лия, и повышение, и вообще все!
– Вот в этом я сомневаюсь. Ты что-то на себя не похожа. Больно уж ты расслаблена!
– Я действительно расслабилась, Гарольд. Особенно после разговора с тобой. – Я улыбнулась. – Ну пока, на следующей неделе увидимся!
Я положила трубку, обхватила себя обеими руками и закружилась по каюте, чувствуя полную свободу. Симон меня не обманывал. Он честный, добрый и хороший!
Конечно, на корабле все равно оставался один человек, совсем не такой добрый и хороший – настоящий убийца, – но меня это больше не волновало.
Впервые с тех пор, как мы вышли из Майами, я надеялась, что смогу спать спокойно.
Сняв платье, я уже собралась было повесить его в шкаф на плечики, как вспомнила про конверт, который сунули под дверь каюты Джеки, когда мы ужинали. Я тогда незаметно спрятала его в карман, поскольку не хотелось рассказывать подругам, что произошло между нами с Симоном. Но теперь все разрешилось, слава Богу; он – не мой потенциальный убийца, я – не его цель. Поэтому я с легким сердцем выкинула, не раскрывая, конверт в мусорную корзину.
Да, Симон, наверное, впал в полное отчаяние, пытаясь достучаться до меня этими посланиями, хихикала я, продолжая раздеваться. Могу поспорить, наверняка он там излил всю свою душу, написал, как он ко мне хорошо относится, что-нибудь нежное и душещипательное.
Чем больше я думала об этой записке, тем больше мне хотелось в нее заглянуть. В конце концов я выудила конверт из корзины, вскрыла его, достала фирменный листок бумаги и принялась читать.
Первое, что мне бросилось в глаза, – это почерк, резко отличавшийся от того, которым были написаны предыдущие послания.
Сэм был левшой и писал с левым наклоном, так что его буквы больше всего напоминали неровные каракули, которые очень трудно разобрать. Но тот, кто писал записку, находящуюся у меня в руках, обладал прямо-таки каллиграфическим почерком: все буковки были очень четкими, аккуратными, изящными, особенно заглавные «т» – с красивыми завитками. Да, это каллиграфическое искусство или, во всяком случае, близкое к тому. Не требовало большого труда понять, что автор записки – не Симон.
Во-вторых, меня удивило то, что записка представляла собой детский стишок – или нечто очень похожее на детский стишок. Выглядело это так:
Три Белые Мышки,
Три Белые Мышки
Весело бегут вприпрыжку,
Весело бегут вприпрыжку.
В круиз отправляются бывшие жены,
Отвлечься хотят от забот напряженных.
Только одной не вернуться обратно.
Ах, Белая Мышка, как неприятно!
