Текст книги "Счастье - это теплый звездолет (Сборник)"

Автор книги: Джеймс Типтри-младший

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц)

Вивиан плохо понимал, о чем она, но при словах «говорил своему другу» кивнул: да. Кос оскалился.

– А ты сказал ему, что видел здесь Коса?

У Вивиана внутри что-то оборвалось. Он что-то упустил?

Этот бурый… Все было так странно. И страшно. Вивиан повернулся и глянул в обведенные белыми кругами глаза:

– Кос?

– Не Кос! – в сердцах воскликнул бурый. – Канкостлан. Канкостлан! Вспомни, кто ты, Вивиан из Атлиско, сын Тлаары.

– Мою мать изнасиловали и убили мятежники, – услышал Вивиан собственный, пугающе ровный голос. Слова означали одну лишь боль. – Они сожгли заживо моего отца и всю мою семью. Их тела склевали хищные птицы. И моего пони тоже. – Он заплакал. – Мясники. Изменники. Ты меня мучаешь. Мне больно…

Склоненное над ним бурое лицо на мгновение застыло, потом Кос проговорил глухо:

– Да. Принцев убили. Даже хороших… Я не мог объяснить им, Вивиан. А под конец уже просто и не успел бы вовремя…

– Мы были так счастливы, – плакал Вивиан. – Прекрасны и безмятежны.

– Тебе было пять лет. Кто-нибудь рассказал тебе, что мы сделали с атлисканами? С настоящими атлисканами? Два столетия счастья для терранских принцев, два столетия рабства… мы уплатили долг, Вивиан.

Вбежал ластоног, издавая лающие крики. Кос повернулся к нему.

– О боже, они наступают! – воскликнула Нантли. – Кос…

– Все это время… – Кос вновь склонился над Вивианом, сжал его голову. – Как ты не понимаешь, что все это время тебе лгали. Мы были не правы. Мы были мясниками. Мы, Империя. Теперь мы сражаемся с нею, Вивиан. Ты должен встать на нашу сторону. Обязан. Ты искупишь свою вину, принц Атлиско. Нам пригодится свой человек в их шпионской сети…

Высокий ластоног схватил Коса за плечо. Нантли что-то сказала, и тут же обведенные белыми кругами глаза исчезли, все ушли. Другие ластоноги и терранцы вбегали и выбегали, но Вивиана больше никто не трогал.

Он лежал неподвижно. Голова раскалывалась от боли. Вивиан гадал, удачно ли все обошлось. Губы вроде бы говорили сами по себе, как при беседах с другом. Правильно ли это было? Надо выбираться отсюда, как только он сможет встать.

Вивиан ненадолго задремал, а когда очнулся, повсюду были ластоноги: они ухали и стонали, от них пахло паленым мясом и кровью. Кто-то толкнул его – терранец в окровавленном гидрокостюме. Терранец осел на пол, крича:

– Эй, док, слюнтяй ты хренов, мы захватили эти чертовы передатчики! Да, баба ты слезливая! Сюда летит атлисканский корабль. Что ты на это скажешь, тряпка?

– Они сожгут планету, – ответил врач. – Снимай уже это, хоть зажаришься чистым.

Он поднял окровавленного терранца на руки и унес. Теперь туннель был свободен. В следующее мгновение Вивиан уже бежал тем путем, каким его сюда привели.

Голова еще кружилась, однако дорогу он помнил в точности. Ноги сами несли его куда надо, уши чутко ловили каждый звук. Дважды Вивиан отступал в боковые туннели, пропуская ластоногов, которые тащили раненых. Наконец он оказался в том месте, где сходилось много туннелей, там, где с него сняли повязку, полагая, что самостоятельно ему из этого лабиринта не выбраться.

Вивиан просто закрыл глаза и позволил телу вести себя пройденным путем. Повернуть, шершавая стена слева, пригнуться, холодный ток воздуха справа – инстинкт безошибочно разматывал клубок памяти. Прятаться в боковом коридоре пришлось лишь один раз, – видимо, этими туннелями почти не пользовались.

Наконец Вивиан проплыл через озеро и оказался в подземном туннеле. Здесь найти дорогу было еще проще; он слыша®, как шумит под рифом вода, и бежал в темноте, пригнувшись, мечтая поскорее спастись из этого тревожного места. Ведь его же заберут отсюда на новую планету, после того как он расскажет другу все, что увидел?

Он добежал до пещеры. Фонаря уже не было, но это не имело значения. Вивиан точно помнил, где нырнуть и как проплыть под рифом. Он с силой ушел под воду, напоминая себе, что надо запомнить всё в малейших подробностях.

Если в пещеры есть потайной ход – это же так интересно! Минуту спустя он вынырнул, отыскал взглядом горизонт и звезды. На берегу вроде бы горели костры. Вивиан плыл в охотку, на душе у него было легко и весело. Самое лучшее его приключение! Если бы только память не терзало имя Канкостлан… но оно забудется, в этом сомнений не было. Впереди уже различался огонек – окно в домике друга, и от этого огонька в душе разливалось умиротворение.

– Никто не видел, как он исчез, – сказала женщина журналисту. – Бой за анклав уже начался, Канкостлан был там. Когда терранцы прорвались по туннелю под рифом, мы обрушили часть пещеры между лазаретом и арсеналом. Терранцы захватили раненых и доктора Возе. И Нантли. Но им это ничего не дало. – Ее изуродованное лицо осталось бесстрастным. – Канкостлан не сдался бы ради спасения Нантли, да она и сама бы такого не хотела. На атаку через туннель бросили главный отряд, и это помогло нам победить.

Они видели, как Вивиан бесцельно бродит по уступу, смотрит на воду. Отсюда он выглядел ссутуленным, почти старым, хотя волосы и отливали вороновым крылом.

– Космолетчики были за нас, вы об этом знали? – Женщина внезапно оживилась. – Даже офицеры. Когда прилетел крейсер с Атлиско, они все перешли на нашу сторону. – Она скривилась. – Мы перехватили сигнал командования: указание провести психологическую обработку для, цитирую, «борьбы с апатией»… Империя дряхлеет и впадает в маразм. Даже события на Хорле не вывели ее из спячки. Следующим мы освободим Хорл.

Она осеклась. Вивиан быстро глянул на них, повернулся к стене.

– Мы нашли его позже, он бродил по берегу, – тихо продолжала женщина. – Брат Канкостлана, что поделаешь… Он ведь так и не понял, что натворил. Мы думаем, он изначально был умственно отсталый, помимо того, что с ним сотворили. Достучаться невозможно. Слышали про гениальных идиотов? Он такой ласковый и так улыбается, что ему все верят.

Келлер вспомнил, как его самого потянуло к ласковому незнакомцу, и невольно поежился. Искусное орудие Империи. Дитя-убийца.

Вивиан остановился перед странной резьбой в нише. Журналист нахмурился. Терранский орел, здесь? Мужчина-мальчик как будто что-то шептал изображению.

– Он сам это вырезал. Кос разрешил оставить. Какая теперь разница. – Женщина склонила седую голову. – Послушайте.

Из-за каких-то причуд акустики журналист отчетливо слышал шепот Вивиана.

– …говорит, его зовут Келлер из «Инопланетных новостей». Имени не сказал, только фамилию. Говорит, прилетел на «Комарове» из Альдебаранского сектора, чтобы взять интервью у бунтовщика – принца Канкостлана. Его рост примерно метр восемьдесят, телосложение среднее, волосы русые, глаза серые. У него шрам на правой мочке уха, и его часы на сорок пять единиц опережают планетарное время…

Перевод: Е. Доброхотова-Майкова

В ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР

– Тебе придется нам помочь, – с усилием проговорил Мийша. – Последний раз. Ты ведь это можешь, правда?

Нойон не ответил. Он висел на своей ветке, как все годы с тех пор, как его впервые нашли в рощице на мысу: старый, немыслимо ветхий черный предмет или сущность, по виду такой же безжизненный, как пустой термитник. Никто, кроме Мийши, не верил, что он живой. Он не менялся все тридцать лет существования поселка, но Мийша уже некоторое время знал, что нойон умирает.

Как и он сам. Впрочем, сейчас это не имело значения.

Он встал с ящика записей и, потирая больную ляжку, хмуро посмотрел на безбурное зеленое море. Роща нойона располагалась на мысу рядом с длинной полосой пляжа. Слева были главные поля поселения, к ним подступали джунгли. Справа виднелись соломенные крыши, само святое гнездо. Зерновой амбар, печи для обжига, цистерна с запасом воды, дубильный двор, мастерские, навесы для сушки рыбы. Общие жилые дома и четыре отдельных, из них один – его и Бет. В центре – двойное сердце: ясли и библиотека. Их будущее и прошлое.

Человек Мийша не смотрел сейчас туда, потому что поселение всегда было перед его глазами. Каждый кирпич, брус, труба и проволока присутствовали на его мысленной карте, каждое изобретательное решение и хлипкая временная мера, все продуманное и случайное вплоть до последней незаменимой детали с корабля, чей остов ржавел на опушке джунглей у него за спиной.

Он смотрел не туда, а дальше, за людей, работавших и плескавшихся у пирса, за мели, которые тянулись до горизонта, спокойного, как молоко. Слушал.

И наконец он различил то, чего ждал: протяжный, идущий ниоткуда свист.

Они там. За горизонтом, где планетарный океан вечно бьет в последние рифы материка, собирались губители.

– Ты можешь сделать это в последний раз, – сказал он нойону. – Ты должен.

Нойон молчал, как всегда.

Мийша заставил себя не прислушиваться больше и повернулся взглянуть на стену, которую возводили внизу. Пирс из бревенчатых срубов отходил от мыса и шел наискосок через мели к линии столбов, идущей от дальней стороны пляжа. Все вместе широким клином указывало на море. Защита поселения.

На незаконченном острие клина слышались крики, двигались загорелые тела. Несколько плотов были нагружены камнями, две пироги буксировали бревна. Другая команда тащила по мелководью длинный составной брус.

– Они не успеют закончить, – пробормотал Мийша. – Стена не выдержит.

Он обвел взглядом укрепления, тысячный раз вспоминая положение столбов, слабые места. Стену надо было ставить на большей глубине. Но времени не хватало, они взялись слишком поздно. Ему никто не верил, пока море не начало выносить подтверждения.

– Они и сейчас на самом деле не верят, – сказал он. – Они не боятся.

Он мучительно скривился, глядя на ближайший пляж, где парни и девушки связывали бревна веревками из лиан. Некоторые девушки пели. Один парень толкнул другого, тот выронил свой конец бревна, оба упали. Крики, гогот. «Давайте, давайте», – простонал он, молотя себя по переломанным ляжкам и наблюдая, как старый Томас подгоняет молодежь. Томас его переживет, если, конечно, они уцелеют, если хоть кто-нибудь уцелеет после того, что им предстоит. Мийша снова тихо застонал. Его любимые, семя его рода на этой чужой планете. Высокие, бесстрашные, уверенные в себе, каким сам он никогда не был.

– Человек – это животное, чьи мечты сбываются и убивают его, – сказал он найону. – Добавь к своим определениям…

Ты мог бы меня предупредить. Ты был здесь прежде. Ты знал. Ты знал, что я не понимаю.

Нойон по-прежнему молчал. Он во всем отличался от человека. Как мог он понять, чтб эта бухта означала для них тогда, тридцать лет назад? Внезапный большой просвет на самом краю материка, когда их искалеченный корабль должен был с минуты на минуту рухнуть в джунгли или на скалы. И в последнюю минуту это место открылось им и приняло их. Он сам вывел уцелевших благодарно истекать кровью на обожженном песке.

Они решили, что этот участок площадью в квадратную милю, до самого моря, опустошил торнадо, причем не очень давно: зеленые ростки пробивались наружу, питаемые подземными водами. А слой перегноя на песке оказался очень плодородным: их посевы сразу пошли в рост. Теплая лагуна кишела рыбой. Первые два года они жили в раю. Пока вода…

– Вы не… подвижны? – Нойон заговорил в мозгу внезапно, перебив мысли. Как всегда, он «заговорил», когда Мийша на него не смотрел. Как обычно, его речь была вопросом.

По долгой привычке Мийша понял, о чем спрашивает нойон. Он вздохнул:

– Ты не понимаешь. Животные вроде меня – ничто сами по себе, без накопленного труда других людей. Наши тела могут убежать, да. Но если наша колония погибнет, уцелевшие превратятся в зверей, чьи силы будут уходить на поиски еды и на спаривание. То, что делает нас людьми, исчезнет. Я говорю с тобой как разумное существо, знающее, например, что такое звезды, лишь по одной причине: труды умерших позволяют мне быть мыслителем.

На самом деле он не мыслитель, печально прокомментировал глубинный разум, он теперь проходчик дренажных канав.

Нойон исторг пустоту. Как ему, существу, живущему одинокой жизнью, это понять? Он всегда висел на одной и той же ветке, и способность Мийши перемещать свое тело изумляла его больше всего, что творится в человеческом мозгу.

– Ладно. Попробую так. Человек – существо, которое накапливает время, очень медленно, ценой огромных усилий. Каждый индивидуум собирает немножко и умирает, оставляя свой запас следующему поколению. Наш поселок – склад накопленного времени.

Он похлопал по ящику с записями, на котором сидел.

– Если генератор будет разрушен, никто не сможет воспользоваться складом времени. Если погибнут лаборатории и мастерские, печи, ткацкие станки, оросительные каналы и посевы, уцелевшие принуждены будут собирать коренья и плоды, жить одним днем. Ничего больше не останется. Голые дикари в джунглях, – горько продолжал он. – Тысяча поколений, что? бы вернуться к утраченному. Ты должен нам помочь.

Молчание. Над водой вновь пронесся призрачный свист и умолк. Или не умолк?

– Ты не… вызрел? – «Слова» нойона украдкой прощупывали его мозг, подбирались к наглухо запечатанному слою.

– Нет! – Мийша резко повернулся к нойону. – Никогда меня об этом не спрашивай! Никогда.

Он тяжело задышал, вытесняя из головы память о том ужасном, что когда-то показал ему нойнон. Нет. Нет.

– Мне нужна от тебя только одна помощь: защитить их. – Мийша вложил в мысль всю силу, направил ее на нойона. – Последний раз.

– Мийша!

Он повернулся. По каменистому склону к нему взбиралась маленькая сморщенная старуха, за ней шла нагая богиня. Его жена и младшая дочь принесли еду.

– Мийша, стоит ли тебе здесь сидеть?

Печальные птичьи глаза Бетель сверлили его лицо, словно не замечая нойона. Мийша взял тыкву с питьем и лист, в который была завернута рыба.

– То, что делаю я, можно делать где угодно, – проворчал он.

Ее воробьиные запястья виновато вздрогнули. Прекрасная девушка наблюдала, стоя на одной ноге и почесывая ее другой; Как могли эти сверхъестественные дети выйти из маленького тела Бетель?

Пришло время сказать какие-нибудь ласковые слова прощанья.

– Пьет придет, чтобы увести тебя в лес, – говорила Бетель. – Как только они закончат устанавливать лазер. Вот твое лекарство, ты его забыл.

– Нет, я останусь здесь. Хочу кое-что попробовать.

Она застыла. Взгляд ее скользнул к безмолвному черному мешку на ветке, затем снова к мужу.

– Разве ты не помнишь? Когда мы сюда попали, роща оставалась единственным нетронутым местом. Он спас себя, Бетель. Я уговорю его спасти нас.

Ее лицо оставалось каменным.

– Бет, Бет, послушай. – Он взял ее за руку. – Не притворяйся хоть сейчас. Ты же мне веришь, потому и боишься.

Девушка пошла прочь.

– Если ты мне не веришь, то почему не разрешала мне тут с тобой любиться? – яростно зашептал Мийша, потом крикнул: – Мели, вернись! Ты должна это слышать.

– Нам надо идти назад, время поджимает, – сказала Бетель.

Она попыталась вырвать руку, но Мийша ее удержал.

– Время есть. Они все еще свистят. Мели, вот это перед тобой, что я называю нойоном, – живое. Оно возникло не на этой планете. Не знаю, что это – космическая спора или даже биокомпьютер. Когда мы сюда попали, оно уже было здесь. Знай же, что оно нас спасло. Дважды. Первый раз до того, как вы все родились, в тот год, когда пересохли колодцы и мы чуть не умерли.

Мели кивнула, спокойно переводя взгляд с него на нойона. – Тогда ты отыскал черноводный корень, – улыбнулась она.

– Не я его отыскал, Мели, что бы тебе ни говорили. На него указал нойон. Я пришел сюда…

Он на миг отвел взгляд и вновь увидел зловонные илистые отмели на месте лагуны, пересохшие колодцы, джунгли, сохнущие под раскаленным горнилом, неделю за неделей изливающим на них белый жар. В тот год они как раз решили, что можно заводить детей. Первый ребенок Бет погиб тогда в утробе, как и у всех остальных женщин поселения.

– Я пришел сюда, и он ощутил мою потребность. Вложил мне в мозг образ черноводного корня.

– Это было твое подсознание, Мийша! Твоя память! – вмешалась Бетель. – Не морочь девочке голову.

Он устало покачал головой:

– Нет. Нет. Морочит ложь, а не истина. И второй раз, Мели. Ты знаешь про тихую смерть. Почему мы не моемся мылом после колошения пшеницы. Когда Пьет был маленьким…

Тихая смерть… Столько лет прошло, но при одном воспоминании ему стало не по себе. Началось с младенцев: они без всякой причины переставали дышать. Первым был ребенок Мартины: за мгновение до того он улыбался ей, пуская пузыри. Она растормошила его, он снова задышал, и так снова и снова. А ночью умер ребенок Хью.

После этого они постоянно следили за детьми, падая от усталости, потому что в тот год их поля поразила спорынья и надо было спасать каждое зернышко. А потом начали умирать взрослые.

Теперь они постоянно держались по двое, чтобы каждый не спускал с другого глаз, но болезнь уносила все больше жизней. Жертвы не боролись; те, кого откачивали, рассказывали только про легкую эйфорию. Возбудителя найти не удавалось, лабораторные анализы ничего не показывали. Пытались исключать различную еду. Поселяне жили уже только на воде и меде, когда Дьера и ее муж одновременно умерли в лаборатории! После этого все набились в одно помещение, но по-прежнему умирали. И тогда Мийша в одиночку пришел сюда…

– Ты был в ненормальном состоянии, – возразила Бетель.

– Да. Я был в ненормальном состоянии.

Он упал на колени и, чертыхаясь, в ярости воззвал к нойону. Что нас убивает? Что я могу сделать? Скажи! Все отчаяние его непонимания излилось на нойона.

Решением оказался адреналин и повышение температуры тела, а главное – надо было заставить жертву вдыхать собственный углекислый газ, пока она не начнет задыхаться. Мийша спустился с холма и сунул маленького сына головой в полиэтиленовый пакет, отбиваясь от Бетель, которая пыталась вырвать ребенка.

– Это оказались ферменты в мыле, – спокойно сказала Мели и, склонив голову набок, оттарабанила наизусть: – Следы-мыла-потенцируют-эрготин-спорыньи-образуя-стабильную… э… холинподобную-молекулу-способную-преодолеть-гематоэнцефалический-барьер-и-воздействующую-на-гомеостаты-среднего мозга. – Она широко улыбнулась. – На самом деле я этого не понимаю. Но мне кажется, это было, как если заедает регулятор нашего парового котла. Они просто не знали, когда надо дышать.

– Верно. – Мийша уже не так крепко сжимал запястье Бетель, но другой рукой обнял ее худое, напряженное тело. – Как я мог бы сам это сообразить?

Дочь глянула на него; к своему отчаянию, он понял, что в ее представлении он знает все. Ее отец Мийша, самый умный человек в поселении.

– Поверь мне, Мели. Я этого не знал, не мог знать. Знание вложил в меня нойон. Твоя мать этого не признает по своим причинам. Но было именно так, и тебе надо знать правду.

Девушка перевела взгляд на нойона:

– Он говорит с тобой, папа?

Бетель засопела.

– Да. В каком-то смысле. На это требуется время. Надо внушить ему свое желание и быть очень открытым. Твоя мать уверяет, что я говорю сам с собой.

У Бетель дрожали губы. Однажды он уговорил ее прийти сюда и попробовать, оставил одну. После нойон спросил его: «Кто-нибудь говорил?»

– Это проекция, – ледяным голосом объявила Бетель. – Часть твоего разума. Ты не признаешь собственные озарения.

Внезапно все показалось нестерпимо банальным.

– Может быть, может быть, – вздохнул Мийша. – «Заклинаю вас принять в рассуждение, господа, что вы можете ошибаться»… Но я это знаю и, если твари прорвутся, снова попрошу о помощи. Думаю, у него есть силы для последнего раза. Понимаете, он умирает.

– Третье желание, – весело сказала девушка. – Три желания, как в сказках.

– Вот видишь! – взорвалась Бетель. – Видишь? Опять начинается. Магия! Ой, Мийша, после всего, что мы пережили…

Она умолкла, не в силах выразить всю свою горечь.

– Твоя мать боится, что вы превратите это в религию. Фетиш в резном ящике. – Он скривил губы. – Но вы же не будете верить в бога из ящика, правда, Мели?

– Не шути, Мийша, не шути.

Он держал ее за руку и не испытывал ровным счетом ничего.

– Ладно. Идите заниматься делом. Но не пытайтесь меня отсюда увести. Пусть лучше Пьет что-нибудь еще вывезет. Вы упаковали лабораторию? Если они прорвутся, времени не будет.

Бетель отрешенно кивнула. Мийша стиснул ее крепче, силясь пробудить чувства.

– Умирание делает человека сварливым, – сказал он. Не лучшие прощальные слова.

Пока они спускались с холма, он провожал их взглядом? смотрел на дочь, как покачиваются ее ягодицы, нежные, словцо половинки персика, и внутри шевельнулся призрак желания. Каким строгим, каким продуманным был запрет на инцест!.. И этого тоже не станет, если стена падет.

Теперь фигурки облепили водонапорную башню: устанавливали старый полуживой лазер с корабля. Идея принадлежала Грегору; он увлек всю молодежь, даже Пьета. Да, мощности лазера хватит, чтобы бить за стену, но куда целить? Где у тварей жизненные центры? А хуже всего, ради этого генератор, их бесценную энергетическую систему, решили оставить на месте;

– Если мы проиграем, то потеряем все, – пробормотал Мийша и тяжело опустился на прежнее место. Бетель, подумал он, я все-таки оставлю им бога в ящике. Если генератор погибнет, именно этим и станут записи.

В ящике хранились поэзия и музыка, то, что было его жизнью, давно, на другой планете. Жизнь, от которой он отказался, его собственные личные смыслы. Отказался по доброй воле, ради будущего своего рода. Но после больницы он попросил Пьета принести их сюда и сказал нойону: «Теперь ты услышишь музыку людей». Они слушали вместе, иногда ночи напролет, и порой казалось, что мелодия их сближает…

Мийша улыбнулся, думая о единении в отзвуках музыки, созданной людьми, умершими столетия назад за световые годы отсюда. Внизу с плотов сгружали камни в последние, самые дальние срубы. Все ребята и девушки были уже там – привя* зывали к дальним столбам толстый канат.

Внезапно стена показалась ему куда более надежной. Между камнями загнали наискось толстые стволы. Да, это настоящая крепость. Быть может, она выстоит, быть может, все еще будет хорошо.

Я проецирую собственную участь, с горькой иронией подумал Мийша. Взгляд прояснился; он позволил себе насладиться красотой сцены. Хорошо, как хорошо: сильные молодые люди, его дети с незамутненным взором… Он справился, он увел их сюда от ужасов и тирании, пересадил на новую почву, выстроил сложный живой организм – поселение. Они выстоят. На крайний случай у него есть последний способ им помочь. Да, своей смертью он спасет их еще раз. Чего еще человек может пожелать, подумал Мийша с улыбкой, весь – спокойная сила, до самых глубин естества, безраздельно готовый…

…и небо рухнуло, глубины его естества предательски напомнили о том, что он старался забыть. Чего еще человек может пожелать? Мийша стиснул зубы и застонал.

…Это началось весной. В свободные от трудов дни после окончания посевной они со старшим сыном, молодым великаном, которого он когда-то сунул головой в пакет, отправились в исследовательскую экспедицию.

Мийша думал о ней с Дня Первого, с посадки корабля. В последние лихорадочные минуты они мельком увидели второе открытое место на побережье, белый шрам далеко к югу. Хороший участок, быть может, еще для одного поселения в будущем? И вот они с Пьетом поплыли на катамаране к югу.

Они нашли тот участок. Занятым.

Сутки они прятались, наблюдая, как чудовищные твари лезут из моря на опустошенный берег. А затем осторожно добрались по взмученной воде лагуны до внешнего барьерного рифа.

Отмели и островки уходили далеко за пределы видимости, и там всегда дул южный ветер. Они свернули парус и шли на веслах под голой мачтой, летящие теплые брызги слепили глаза, рев планетарного океана слышался все громче. Раздался мощный глухой свист, словно завывания ветра в трубах органа. Они обогнули последний островок и увидели за пеной волн зубчатые башни внешнего рифа.

– Господи, это они!

Одна из башен была не серой, а розовой. Она колыхалась^ вздымаясь все выше. Другая возникла рядом, навалилась на первую. Раздался утробный вой. Белые гребни океанских валов, перекатывающихся через риф, казались крошечными в сравнении с исполинскими тварями.

Мийша с Пьетом развернули катамаран, обогнули другой островок, потом еще и еще, пока не село солнце и не остался только лунный свет.

– Они по всему этому чертову рифу.

– Наверное, секачи… собираются, ждут маток.

– По-моему, они больше похожи на гигантских членистоногих.

– Какая разница? – горько проговорил Мийша. – Важно одно: они готовятся выйти на берег. В том числе в нашей бухте. Они уничтожат там все, как уничтожили в соседней. Ставь парус, Пьет. Сейчас достаточно светло. Надо предупредить наших.

Однако лунный свет был слишком слаб, чтобы лавировать между островками под парусом. Пьет привез его домой без сознания, переломанного, привязанного к половинке балансира.

Очнувшись, Мийша спросил:

– Стену уже начали строить?

– Стену? – Доктор Лю бросил бинт в мусорную корзину. – А, ты про своих морских чудищ? Сейчас начали убирать урожай.

– Урожай? Лю, разве Пьет вам не рассказал? Они не поняли, что ли? Сейчас же приведи сюда Грегора. И Хью, и Томаса.

И Пьета тоже. Приведи их, Лю.

Только через некоторое время после их прихода до Мийши дошло, что он – призрак, что в глазах мужчин его сознание искажено болезнью.

Понимая это, он начал очень спокойно:

– Участок побережья был полностью опустошен. Примерно на квадратный километр. Мы видели совсем близко безголовое тело, еще живое. Оно было по меньшей мере двадцать метров в длину, три или четыре в толщину. И это еще не самое крупное из тех животных. Скорее всего, они периодически выходят на сушу, в одних и тех же местах, чтобы отложить яйца. Вот кто уничтожил все деревья здесь. Они, а не торнадо.

– Но с какой стати им приходить сюда? – возразил Грегор. – Через тридцать лет?

– Это один из их участков. Время не имеет значения, у них, очевидно, долгий цикл. У некоторых земных животных – черепах, угрей, саранчи – долгие циклы. Твари собираются по всему рифу. Первая группа вышла на берег в южной бухте, другие скоро будут здесь. Надо возводить укрепления.

– Но может, они изменили привычки. Может, они каждый год выходят на сушу в южной бухте, а мы просто не знали.

– Нет. Там были свежесломанные деревца по меньшей мере двадцатилетнего возраста. Говорю вам, твари придут сюда! – Он повысил голос, и лица мужчин сразу стали каменными. – Грегор, говорю тебе, нельзя ждать конца страды! Если бы ты их видел… Скажи им, Пьет! Скажи им, скажи…

Когда в голове снова прояснилось, рядом был только доктор Лю.

А вскоре Мийша узнал, что умирает.

– Она в лимфоеистеме, Мийша, я нашел ее при пальпации паховой связки. – Лю вздохнул. – Скоро ты ее почувствуешь.

– Сколько мне осталось?

– Дома мы могли бы на какое-то время это оттянуть. Довольно мучительными методами. Здесь… – Он оглядел крохотную операционную, уронил руки.

– Максимальный срок. Скажи мне, Лю.

– Месяцы. Возможно. Извини, Мийша.

Когда его выпустили из больницы и он увидел, что все по-прежнему заняты уборкой урожая, у него не нашлось сил убеждать. Вместо этого он попросил отнести его в рощу к нойону, в тишину.

– Ты вызрел? – спросил его нойон.

Мийша пожал плечами:

– Если ты так это называешь.

На следующий день Пьет принес записи, они слушали музыку и стихи, время шло… пока море не начало выбрасывать на берег огромные, с человека, комья чего-то непонятного: амбры, или рвоты, или отшелушенных кожных покровов. Ничего подобного здесь раньше не видели.

Тогда Пьет наконец убедил Грегора отправить разведчиков к внешнему рифу. Разведчики вернулись, рассказали, что видели, и поселяне начали спокойно и величаво возводить стену. Мийша пытался их торопить, увидел, что толку никакого, и вернулся в рощу.

Это случилось, когда с проигрывателя звучала запись стихов. Мийша наполовину слушал, наполовину разглядывал крышу нового здания для минералов и растительных волокон, доставленных разведчиками из джунглей. На соседнем поле вращалось водяное колесо. Из прошлого возникла картинка: он своими руками укладывает замковые камни в свод цистерны. В тысячный раз вспомнилось, что они подогнаны не идеально. На следующий год надо…

На следующий год его не будет в живых. Все это останется молодым загорелым богам. Он с умилением вспомнил их любопытные взгляды, обращенные в сторону корабля, а затем вверх, к небу. Они никогда не узнают то, что знает он, но думают они как цивилизованные люди. Это то, что он сделал: не Озимандия, но Отец. Его бессмертие. Я умру, но не умру.

– Ты не вызрел? – прозвучала в мозгу мысль нойона.

Проигрыватель бормотал слова Джефферса: «Дети, умеренней будьте в любви к человеку…»

– Тебе не понять, – сказал Мийша нойону. – Ты ничего не строишь, ничего по себе не оставляешь.

«…В ней – западня для всех великодушных, в нее – говорят – попал и Бог, бродя по земле».

Он выключил проигрыватель.

– Тебе этого не понять. Спора, бог весть что, без рода и будущности. Человек – млекопитающее, мы строим гнезда и заботимся о потомстве.

Огромная панорама гнезд открылась перед мысленным взором: из слюны, шелка, из выщипанного у себя пуха, вырытые в земле, выбитые в скале, сотканные в воздухе, на айсбергах; кладки яиц в пустыне, в глубоководном иле, яйца-икринки, вынашиваемые в кожистых сумках, во рту, на спине, яйца, которые морозными неделями согревают между перепончатыми лапами, откладывают в тела жертв, охраняют на открытых ветрам утесах.

– Даже те чудища, что идут сюда, – сказал он. – Все ради яиц, ради потомства, хотя сами они погибнут. Да, я умираю. Но мой род живет!

– Почему ты прекращаешься? – спросил нойон.

И вот тогда пришел страх. Вслух Мийша сказал сердито:

– Потому что ничего не могу с этим поделать. А ты можешь?

Тишина.

Повисший в воздухе вопрос обрел смысл, которого Мийша в него не вкладывал. Может ли это нечто, которое он назвал нойоном, сделать… что-нибудь?

Неощутимое усилие – слабее притяжения звезды – коснулось мозга, и холодное зернышко страха пошло в рост.

– Можешь ты… – начал он, подразумевая: «Можешь ты меня вылечить? Можешь исправить мое тело?»

Однако, формулируя, Мийша понял, что спрашивает не о том. Тяга была повсюду, она увлекала туда, куда он не желал смотреть. Нойон хотел сказать… сказать…

Мозг приоткрылся, и Мийша ощутил отверстие, через которое тянулись наружу голые перепуганные побеги его «я». Он выскальзывал, выплывал в темный свет, в огромное не-про-странство, где были… голоса?., едва различимые голоса из-за далеких галактик, призраки, оборванные нити кочующих мыслей, зыбкая сеть… чего-то… в затерянной вне времени огромности, в… жизни? Жизни-смерти? Нематериальные энергии в ветре небытия тянули, мягко тянули его… тянули…

Нет! Нет!