Текст книги "Дело совести (сборник)"

Автор книги: Джеймс Бенджамин Блиш

– И что бы там ни думали ваши полоумные друзья в Монте Альбано, на самом деле нет никакого высшего разрешения белой магии, потому что нет такой вещи, как белая магия. Она вся черная, черная, черная, как пиковый туз, и вы погубили свою бессмертную душу, занимаясь магией, даже не ради собственного блага, а по поручению других: что же это, как не расточительство, наряду со скупостью? Вспомните, наконец, еще одно, святой отец: почему в последнюю минуту Черной Пасхи у вас в руках взорвалось распятие? Не потому ли, что вы попытались воспользоваться им в личных целях? Разве оно не символизирует подчинение Высшей Воле? Вы же пытались использовать его – символ смирения перед лицом смерти – ради спасения своей собственной ничтожной жизни. Да, отец Доменико, я думаю, настало время нам всем быть откровенными друг с другом, потому что вы такой же, как и мы!

– Что верно, то верно, – пробормотал Бэйнс, слабо усмехаясь.

Пройдя несколько шагов в полном молчании, отец Доменико проговорил:

– Боюсь, вы правы. Я шел сюда в надежде заставить демонов признать существование Бога и полагал, что пользуюсь поддержкой Господа. Если вы не самый хитроумный казуист, каких я когда-либо знал даже по книгам, тогда у меня нет права на подобные мысли, а значит, подлинная причина моего здесь присутствия не менее таинственна, чем в вашем случае. И я не могу сказать, что теперь понимаю больше.

– Таким образом, мы все прибываем в неведении, – подвел итог Уэр. – И что касается вашего первоначального намерения, святой отец, то оно предлагает такую цель, которая, надо сказать, совершенно противоречит интересам демонов. Но я полагаю, нам не придется долго ждать разгадки, джентльмены. Похоже, мы уже пришли.

Все четверо подняли головы. Колоссальный барбикан Диса высился над ними.

– Несомненно одно, – прошептал отец Доменико. – К этому путешествию мы готовились все нашу жизнь.

12

Их не поддерживала никакая Беатриче, и не вел никакой Виргилий; но, когда они приблизились к стенам крепости, поднялась решетка, и ворота медленно и бесшумно раскрылись. Путников не дразнили демоны, и фурии не пытались запугать, и ангел не пересек Стикса, чтобы расчистить для них путь – они прошли свободно и беспрепятственно.

За воротами они обнаружили, что город совершенно переменился. Нижний Ад, царство вековечных мук, в котором все человеческое оружие не смогло повредить даже малой ветки Леса Самоубийц, исчез без следа. В некотором смысле, его, вероятно, тут и не было вовсе, и он пребывал там же, где и всегда, в Вечности, продолжая принимать души умерших. Но для четырех пришельцев он просто пропал.

На его месте стоял чистый, аккуратный город, напоминавший иллюстрацию из какого-то утопического романа; точнее, он представлял собой нечто среднее между городом будущего из старого фильма «Будущее» и полностью автоматизированной фабрикой – и, подобно фабрике, он гудел и рокотал. Демоны чудовищного звероподобного вида также исчезли. Теперь город, по-видимому, населяли в основном человеческие существа, хотя их внешность едва ли можно было назвать нормальной. Несмотря на свою несомненную красоту, эти мужчины и женщины производили своим видом тягостное впечатление, потому что не имели никаких различий, кроме половых, – словно все принадлежали к одному клану, выведенному по образцу статуй на фронтонах общественных зданий или иллюстраций Гюстава Доре к «Божественной Комедии». Оба пола носили одинаковые плащи из какого-то серого материала, который больше всего напоминал папье-маше. Каждый человек имел на груди вышитый блестящими нитками номер.

Вторую, относительно малочисленную группу составляли существа в униформе, отдаленно напоминавшей военную. Они главным образом стояли на перекрестках и еще больше напоминали изваяния; их общее лицо имело вполне благообразный, но суровый вид, как у идеального отца. У большинства здешних обитателей выражение лица вообще отсутствовало; впрочем, сама невыразительность их лиц, вероятно, могла бы считаться выражением скуки, ни один из них, очевидно, не имел никакого занятия. Вся деятельность города, которая как будто заключалась исключительно в создании непрерывного мощного шума, происходила за слепыми фасадами домов и, по-видимому, не требовала участия живой рабочей силы. Никто не разговаривал. По дороге путники наблюдали множество откровенно эротических сцен, большей частью массовых, и Джек сначала смотрел на них с живым интересом; но вскоре стало ясно, что и они однообразны и безрадостны. Ни дети, ни животные не встречались.

Несомненно, после такой трансформации уже нельзя было руководствоваться описаниями Данте, так же, как и теми аэрофотоснимками, которые видел Бэйнс. Четыре человека интуитивно продолжали двигаться к источнику шума. Однако через некоторое время они обнаружили, что к ним молча присоединились четверо демонов-надсмотрщиков, которые теперь не то провожали, не то вели их под конвоем. Мрачно-двусмысленный эскорт усиливал впечатление, будто путники попали на экскурсию в фантастический «завтрашний мир», описанный в XIX веке; она должна была включать просмотр завода, где производились воздушные шары, детских яслей, гигантского телеграфного центра, дворца народного творчества – однако ограничилась лишь посещением исправительного заведения для антиобщественных элементов.

Все это как будто представляло собой картину будущего мира под властью демонов, которые пытались придать ей максимально привлекательный вид, причем, судя по всему, они воплотили в своей цитадели лишь принципы постиндустриального общества, к которым так долго стремились сами люди. Святой Августин, Гете и Мильтон замечали, что Дьявол, постоянно ища зла, всегда творил благо; но здесь наблюдалось прямо противоположное: плод благих намерений демонов. Многие из самых прибыльных идей компания Бэйнса получила – через посредство «Мамаронек Ризеч Инетитьют» – от наделенных живым воображением авторов научной фантастики, и потому именно Бэйнс первый высказал эту мысль.

– Я всегда догадывался, что жизнь в таком мире – сущий ад, – прокричал он. – Теперь точно знаю.

Никто не ответил ему, – скорее всего, никто просто не слышал. Но лишь настоящему Аду нет конца. Через некоторое – хотя и трудно сказать какое – время путники прошли между дорическими колоннами и под золотым архитравом высокого чертога, именуемого Пандемониум, и перед ними раскрылись бронзовые двери. Внутри слышался лишь приглушенный гул: в огромном зале, способном вместить тысячную аудиторию, находились только четверо людей, четверо демонов-солдат и одна как будто удаленная, но в то же время нестерпимо яркая звезда: не тот второстепенный член Триумвира, Пут Сатанахиа, Козел Сабббата, который в утро Черной Пасхи проглотил Гесса и обещал вернуться за остальными, но Первый Падший Ангел, Ложь, не знающая границ, воплощение первозданного Мятежа, Вечный Враг, Само Великое Ничто, Сатан Мекратриг.

Здесь, конечно, уже не светило солнце Мертвой Долины, и искусственное освещение сверхсовременного города тоже отсутствовало. Однако совершенной тьмы не было. Высоко на стенах горели несколько факелов, которые равномерно освещали сводчатый потолок, напоминавший искусственное небо планетария и создававший впечатление того момента между сумерками и полной темнотой, когда лишь Люцифер достаточно ярок, чтобы быть видимым. К этому свету они и направились, и, по мере того как они шли, он рос.

Но не от существа исходил свет, оно лишь освещалось им. Павший херувим едва ли сильно отличался от того огромного, жестоко обезображенного ангела, которого видел Данте и вообразил Мильтон: три лица, желтое, красное и черное; нетопырьи крылья, косматая шкура и чудовищный рост – около пятисот ярдов от головы до копыт. Крыльев, как и глаз, было шесть, однако они не бились беспрерывно, вызывая три ветра, которые замораживали Коцит; и из шести глаз также не лились слезы. Вместо того на каждом из лиц, являвших собой Невежество Сима, Ненависть Иафета и Бессилие Хама, застыло выражение полного и предельного отчаяния.

Паломники видели это, однако все их внимание сосредоточилось на свете: ужасная, увенчанная короной голова Червя была окружена нимбом.

13

Демоны-стражники не последовали за ними, и огромная фигура не двигалась и хранила молчание, но в этой оглушительной тишине паломники сами почувствовали потребность говорить. Они переглянулись почти робко, словно школьники, которых представляли какому-нибудь королю или президенту; каждому хотелось привлечь внимание к себе, но никому не хотелось первому пробить лед. Однако, хотя ни один из них не произнес ни слова, между ними каким-то образом возникло соглашение, что первым должен говорить отец Доменико.

Глядя вверх, но не прямо в ужасное лицо, белый монах начал:

– Отец Лжи, я полагал, что моя миссия – прийти сюда и заставить тебя сказать правду. Я явился благодаря чуду или вере и по пути видел много знаков того, что власть Ада на Земле не абсолютна. И также тот Козел, твой князь, не пришел за мной и моими… коллегами, несмотря на его угрозы и обещания. И еще я видел избрание твоего демона Папой, что означает явление Антихриста, в котором, как сказал Пут Сатанахиа, победившим демонам нет нужды. Отсюда я заключил, что Бог вовсе не умер и кто-то должен явиться в твой город и возвестить вечную славу Всевышнего.

Я стою перед тобой без оружия – мое распятие распалось у меня в руках в утро Черной Пасхи, – но все равно, я заклинаю тебя и требую, чтобы ты вернулся в свои пределы.

Ответа не последовало. Наступила долгая пауза. Потом заговорил Терон Уэр:

– Учитель, я думаю, ты хорошо меня знаешь: я – последний черный маг в мире и самый сильный из тех, кто когда-либо занимался этим высоким искусством. Я также видел знаки, подобные тем, о которых говорил отец Доменико, но я сделал из них другие выводы. Мне кажется, что последнее столкновение с Михаилом и его воинством не могло завершиться, – несмотря на то огромное преимущество, которого ты уже добился. А если так, тогда, быть может, ты совершил ошибку, начав войну против людей, или они ошиблись, начав войну против тебя, когда главное дело остается под вопросом. Пока ты еще позволяешь нам заниматься магией, мы, вероятно, могли бы оказать тебе некоторую помощь. И я пришел сюда, чтобы узнать, какой может быть эта помощь, и сделать все, что в моих силах.

Никакого ответа.

Следующим был Бэйнс:

– Я пришел, потому что мне приказали. Но, раз уж я здесь, выскажу и свою точку зрения на это дело: она мало отличается от предыдущего мнения. Я пытался убедить генералов не нападать на город, но у меня ничего не вышло. Теперь они поняли свою ошибку, я уверен, они заметили, что вы не стали уничтожать все их силы, хотя имели возможность, – и, может быть, теперь мне удастся больше. По крайне мере, я могу попробовать, если вам это понадобится.

Едва ли нам удастся помочь вам в войне против Небес, если мы не смогли ничего сделать с этой вашей крепостью. Кроме того, я предпочитаю сохранять нейтралитет. Но, договорившись с нашими генералами, вы избавились бы от лишних хлопот, пока у вас есть дела посерьезней. А если вам этого мало, прощу не винить меня. Я пришел сюда не по своей воле.

Вновь наступила жуткая тишина, наконец даже Джек Гинзберг вынужден был заговорить:

– Если вы ждете меня, мне нечего предложить, – сказал он. – Я, конечно, благодарю за оказанные в прошлом любезности, но я не понимаю, что происходит, и не хотел бы впутываться в это дело. Я только выполнял свои обязанности; что же касается моих личных дел, я бы предпочел, чтобы мне позволили заниматься ими самому.

Теперь, наконец, огромные крылья пошевелились: и все три лица заговорили. Голоса не было слышно, и слова сами появлялись в ушах слушателей.

 
О, маловерные, – промолвил Червь,
Вы, чье ничтожное тщеславье
Лелеяло надежду даже в сих глубинах
Лишить Нас золотого Трона – хоть для Нас он
Лишь бремя тяжкое. Алхимией своею
Ты мнил, монах, возвысить славу
Небесного Владыки; но к тому ли
Сквозь вековечный стон и пламя шли вы,
С тех пор, как пали ангелы? Скажите
О том хоть прозой, хоть стихами.
Нас не обманете; тем лишь скорее
Увидим Мы, как мечетесь на грани
Меж Преисподнею и Небесами.
Подобно мореходу, что крушенье терпит
Средь волн кипучих всех своих надежд,
Но не предаст души своей, так не уступим
И Мы в сей страшной битве. Но тому ли
Постичь значенье и причину
Всего, что мы здесь совершили!
О ночь безмолвная, утешь Меня! И сохрани
То Полубожество Мое еще немного,
Покуда не угаснет на рассвете Божества!
Поистине, о маловеры, говорю вам:
Господь наш умер или мертв для нас.
Но, скрытый в глубине непостижимой,
Его остался принцип; и, как звездочет,
Безмерностью небесной зачарован,
Вперяет взор в звезду двойную, так и мы теперь.
О Первопричина! Утратила ее отныне
Вся тварь. Лишь Бог суть независим, Зло же
Само не может жить, и злодеянья
Нуждаются в Священном Свете, ибо смысл их
В нем заключен; Добро всегда свободно,
Тогда как Зло помимо своей воли
Обречено превозносить Добро – так путь нелегкий,
Страданий полон, путника вернет к вершине.
И потому вы, грешники, великой
Гармонии участниками стали,
Как ни низки все ваши устремленья.
Ты, черный маг, и ты, торговец смертью,
Замыслили, предшественников превзойдя,
Помимо Иуды, коего Я Сам терзаю,
Весь мир низвергнуть в Бездну Ночи,
Желая оживить картины,
Что созданы эстетом извращенным Джойсом [118]118
  См. картину небольшого светопреставления в 15 главе «Улисса».


[Закрыть].
И грянула Вселенская война, в которой
Победу одержали силы Преисподней.
Возликовали Мы, но ненадолго,
Освобожденные от Мук, прореченных навеки,
Все наши сонмы духов мерзких,
Что прежде были Ангелами Света.
Но пали и доселе пребывали
Средь ужасов во мраке Преисподней,
Теперь увидели, что мир людей гораздо хуже,
Чем даже в сказочные дни правленья ведьм.
Весьма все новостью такой смутились,
Однако после скорого совета взялись они творить
И проповедовать повсюду Зло, вовсю стараясь
И следуя в том правилам давно известным.
Но вскоре то пустое место,
Где полагается быть Вечному Добру, настало время
Заполнить чем-то; хоть и мертв Всевышний,
Его престол остался. И поскольку
Внизу, как наверху: последний станет первым.
И Тот, кто у ессеев назван
Стоящим за пределами всего,
Возглавить ныне должен, – несмотря на отвращенье,
Добра все силы во Вселенной беспредельной.
Но с вашим злодеянием в сравненьи
Что не покажется добром? А то,
Чего хотим и не хотим Мы,
Теперь значенья не имеет.
В Аду кромешном обрекли нас
Пребыть вовеки, но на Землю
Однажды получив возможность
Ступить, Мы претерпели измененье.
Но как Отцу Греха еще порочней стать?
И вот Мы – Божество, но сделались ли Богом?
Возможно. Известно нам не все, и Иегова
Отнюдь не мертв, но лишь сокрылся или
Сам сократил, как говорит Зогар, свою же Бесконечность,
И, энекуриец, ожидает Великого исхода с безразличьем
Великим; но Мы знаем, во Вселенной,
Им созданной, извечно все стремится
К Нему, и возвещая ныне
Его Самоубийство, мы должны добавить,
Что цель сего ясна Нам совершенно,
Ибо Престол Свой завещал Он
Кому же, как не Человеку,
Который упустил однажды
Свою возможность. И теперь,
Как пожелали Мы вначале, стал Богом Сатана,
И гневом в своей агонии Он превзойдет Иегову,
Обрушившегося на Израиль!
Но царство наше не навеки,
Хоть и покажется вам вечным;
Не в силах пить Я эту чашу, возьми ее, о Человек!
Тебе и лишь тебе она предназначалась
Самим Творцом Вселенной изначально,
Ужасен сей Армагеддон, но род ваш
Еще страшней ждет испытанье,
Ибо из праха предстоит вам
Восстать. Но двери я захлопнул.
И в день неблизкий, но грядущий
Явлюсь опять, и в ваши длани
Я ключ пылающий вложу.
Пока ж – о, участь злая Мекратрига! —
Последнее тягчайшее проклятье
Нести Мне предстоит. И понимаю,
Что не хотел я этой Власти.
И вот: всего достигнув, все Я потерял.
 

(Большой зал Пандемониума исчезает, и вместе с ним крепость Дис; четыре человека стоят посреди улицы на окраине небольшого городка Бэдуотера. В пустыне раннее утро и еще прохладно. Все следы недавней битвы также исчезли.

Четверо переглядываются с растущим недоумением, словно видят друг друга впервые. Потом каждый из них начинает говорить, но не может закончить фразы.)

Отец Доменико: Я думаю…

Бэйнс: Я уверен…

Уэр: Я надеюсь…

(Они оглядываются и обнаруживают исчезновение поля боя. После всего, что произошло, это даже не удивляет их.)

Гинзберг: Я… люблю…

Это произведение составляет второй том трилогии под общим названием «После знания». Первый том представляет собой исторический роман «Доктор Мирабилис»; последний – научно-фантастический роман «Дело совести». Эти книги независимы друг от друга, хотя имеют общую тему; все они посвящены художественному осмыслению различных аспектов древней философской проблемы, сформулированной Бэйнсом.

Как и прежде, все цитированные магические книги действительно существуют (хотя большей частью в виде рукописей), и магические обряды и диаграммы взяты из них (хотя ни в одном случае описание не является полным).

Напротив, все герои и события – чистый вымысел, так же, как и описание «Стратегической Воздушной Команды».

Джеймс Блиш, Харнсден (Хенли).

Оксон, Англия, 1970

ПРОИЗВЕДЕНИЕ
ИСКУССТВА

1

«Улетающий-2», достаточно большой для того, чтобы вместить сотню пассажиров, казался Гордону Арпи в два раза больше с одной только командой на борту – огромный и молчаливый, на расстоянии тысячи миль от Земли.

– Когда они прибудут? – по меньшей мере в четвертый раз спросил доктор (теперь капитан) Арпи. Первый офицер, Фридрих Острейчер, взглянул на хронометр и со скукой отвернулся.

– Первая партия будет на борту через пять минут, – резко ответил он. – По-видимому, они все уже достигли СЛА-1. Остается только перевезти их.

Арпи начал грызть ногти. Несмотря на то что он всегда был нервным (равно как высоким и худым), это занятие не входило в его привычки.

– Я все равно считаю безумием брать пассажиров в полет, подобный этому, – сказал он.

Острейчер ничего не ответил. Перевозка пассажиров была ему не в новинку. Он уже десять лет служил капитаном пассажирского корабля, летающего на Марс, и выглядел соответствующе: тридцатилетний мускулистый и коренастый парень с коротко стриженными волосами, в которых уже появилась седина, несмотря на то что он был на пять лет младше Арпи. Он был вторым в команде «Улетающего-2», так как не знал принципа действия нового двигателя. С другой стороны, Арпи назначили капитаном только потому, что изобрел двигатель и единственный разбирался в нем. Но как бы то ни было, Острейчеру это не слишком нравилось.

В любом случае, первый офицер будет являться капитаном большую часть времени. Арпи признавал, что не умеет управлять космическим кораблем. Более того, мысль о пассажирах приводила его в ужас. Он надеялся как можно меньше связываться с ними.

Но, проклятие, было сумасшествием брать сто человек, половину из которых составляли женщины и дети, в первый полет нового межзвездного корабля, основываясь только на вере доктора Гордона Арпи, что его детище сработает. Конечно, истинной причиной являлось не только это. Все сотрудники проекта «Улетающий», главой которого был Арпи, и правительство тоже верили, что оно сработает. Двенадцать лет назад была отправлена первая экспедиция к созвездию Центавра, судя по всему еще находившаяся в полете. Несмотря на исключительно захватывающий полет Гаррарда, они предпочли пойти трудным путем, на ионном двигателе корабля Хартэля, что фактически являлось приговором и могло повредить здоровью команды. Открытие Арпи было совершенно неожиданным прорывом, дающим возможность отправить новую партию опытных специалистов, чтобы помочь Первой Экспедиции основать колонию, прибыв лишь месяц спустя после ее высадки. А если отправляешь помощь, почему бы не отправить также и семьи – семьи Первой Экспедиции, оставшиеся на Земле?

Именно это объясняло наличие двух команд. В одну входили люди из проекта «Улетающий», построившие различные части корабля, или смоделировавшие их, или просто хорошо в них разбирающиеся. Другая состояла из людей, которые некоторое время (иногда в течение двух полных путешествий) служили в Космическом Сервисе под началом Острейчера.

Энергия, питавшая силовое поле, вырабатывалась генератором Нернста: плотным облаком кипящего водорода, удерживавшегося в камере сгорания сильным магнитным полем, которое трансформировало тепло в электрический ток, перпендикулярный магнитным силовым линиям. Такой же генератор питал ионные ракеты обычного межпланетного полета, и поэтому мог обслуживаться обычными командами. С другой стороны, Арпи попытался превзойти уравнение Лоренца-Фицджеральда путем придания всему кораблю отрицательной массы, а это понятие было совершенно чуждым даже самым опытным космонавтам. Только физик, знавший дыры Дирака достаточно хорошо для того, чтобы назвать их «Пэм», имел представление об изобретении.

Но оно сработает. Арпи был уверен в этом. Тело с отрицательной массой могло очень сильно приблизиться к скорости света до того, как его настигало сжатие Фицджеральда; кроме того, не было большого синусоидального отклонения в субъективное время, которое влияло на пассажиров в корабле Хартэля, противника Фицджеральда. Если поле успешно поддерживалось, несмотря на сжатие, не было никаких серьезных причин, которые бы помешали превысить скорость света; в подобных условиях корабль вообще не был материальным объектом.

Полярность масс ведет себя иначе, чем электромагнитная полярность. В гравитационном поле, где сохраняется масса, одинаковое притягивается, а разнородное отталкивается. Сам заряд поля должен с большой скоростью оттолкнуть заряженный объект от Земли.

Модели не разочаровали. Они исчезали мгновенно, с шумом, похожим на удар грома. И когда на каждый атом корабля оказывалось одинаковое влияние, ускорение не чувствовалось, что соответствовало первичному требованию к идеальному двигателю. Выглядело неплохо…

Но не для экспериментального полета с сотней пассажиров на борту!

– Вот и они, – сказал Гарольд Стаффер, второй офицер. Жилистый и светловолосый, он был даже младше Острейчера и имел маленький подбородок и красивые черты, что в сочетании обычно именуется «слабым лицом». Стаффер был, как уже знал Арпи, примерно таким же слабым, как дизельный локомотив – физиогномика подкачала. Офицер показывал на смотровой монитор.

Арпи вздрогнул и посмотрел в указанном направлении. Сначала он не увидел ничего, кроме Спутникового Летательного Аппарата-1, казавшегося на таком расстоянии размером с пятидесятицентовую монету. Затем крошечный язычок огня около СЛА-1 обнаружил первый из паромов, приближающийся к ним.

– Нам лучше спуститься в тамбур газоубежища, – заметил Острейчер.

– Хорошо, – рассеянно отозвался Арпи. – Идите. Мне еще нужно кое-что проверить.

– Лучше поручите это кому-нибудь другому, – посоветовал Острейчер. – Капитан по традиции должен встретить пассажиров, высаживающихся на борт. Они этого ожидают. Эти люди наверняка испуганы, учитывая то, что они на себя взяли. Я бы не нарушал заведенный порядок, если бы был на вашем месте, сэр.

– Я могу провести проверку, – с готовностью произнес Стаффер. – Если у меня будут сложности с двигателем, сэр, я всегда смогу позвать начальника смены. И тогда он решит, приглашать вас или нет.

Уступив, Арпи последовал за Острейчером вниз, к тамбуру.

Прибывший паром завершил стыковку, его вздернутый нос быстро отделился и ушел вверх. Первым вышедшим пассажиром оказался двухлетний ребенок, укутанный так, что никто не смог бы сказать, мальчик это или девочка. Он сразу упал, затем поднялся и, как ни в чем не бывало, потопал вперед, крича «Пока-пока-увидимся, пока-пока-увидимся, пока-пока…» Затем он остановился как вкопанный, рассматривая огромную металлическую пещеру круглыми глазами.

– Джуди? – раздался голос из парома. – Джуди! Джуди, подожди маму!

Мгновение спустя показалась обладательница голоса, красивая невысокая девушка, на вид лет восемнадцати. Между тем ребенок заметил члена команды, улыбавшегося шире всех, и атаковал его, тараторя «Папа-Папа-Папа-Папа-Папа-Папа», как пулемет. Женщина, покраснев от смущения, последовала за ним. Мужчина не смутился. Было очевидно, что младенцы на трех планетах и пяти спутниках уже звали его папой, и он, возможно, не смог бы сказать, насколько это соответствовало истине. Он поднял маленькую девочку и нежно ущипнул ее.

– Привет-привет, Джуди, – сказал он. – Я вижу тебя. Где Джуди? Я вижу ее.

Джуди радостно вскрикнула и закрыла лицо ручонками, подглядывая сквозь пальцы.

– Что-то здесь не так, – шепнул Арпи Острейчеру. – Как может человек, двенадцать лет путешествующий к созвездию Центавра, иметь двухлетнюю дочь?

– На вашем месте, сэр, я бы не задавал такого вопроса, – ответил Острейчер, практически не шевеля губами. – Пассажиры бывают разными. Лучше к этому привыкнуть.

Его слова были полностью проиллюстрированы. Следующей паром покинула пожилая женщина, очевидно, мать одного из членов Первой Экспедиции к Центавру; по обыкновенным стандартам, она не могла вынести космическое путешествие и, конечно, не помогла бы никому по прибытии. За ней следовала эффектная брюнетка в облегающем коротком трико, с фигурой танцовщицы. Ей могло быть от 20 до 40; она не носила кольца, и жесткое выражение ее миловидного лица вызывало предположение, что она не замужем. Между тем Арпи она показалась знакомой, он подтолкнул Острейчера и кивнул в сторону девушки.

– Селия Госпарди, – тихонько произнес Острейчер. – 3-V комическая актриса. Я уверен, вы ее видели, сэр.

Он действительно видел ее раньше, но никогда бы не узнал, потому что она не улыбалась. Ее присутствие здесь не поддавалось никаким разумным объяснениям.

– На экране или нет, в этом есть какое-то несоответствие, – негромко сказал Арпи. – Очевидно, была ошибка при интервьюировании. Возможно, мы вернем кого-нибудь из этой группы обратно.

Острейчер пожал плечами.

– Это ваш корабль, сэр, – сказал он. – Однако я не советую этого делать.

Арпи вряд ли слышал его. Если некоторые из этих пассажиров на самом деле были такими неподходящими, какими выглядели… и не будет времени послать кого-то другого… Наугад он начал с мамы маленькой девочки.

– Извините, мэм…

Девушка удивленно повернулась, а затем вспыхнула от удовольствия.

– Да, капитан!

– Э… мне кажется, что, возможно… э… произошла ошибка. Места на «Улетающем-2» предназначены строго для технического персонала и для… э… законных родственников Первой Экспедиции. Так как вашей Джуди, кажется, не больше двух, а прошло двенадцать лет с тех пор, как…

Глаза девушки стали ледяными, и она избавила его от необходимости закончить речь, чего, как Арпи только что осознал, он никогда не смог бы сделать.

– Джуди, – ровно произнесла она, – внучка капитана Виллогби Первой Экспедиции. Я его дочь. Сожалею, что моего мужа нет в живых, иначе он бы все растолковал вам, капитан. Есть еще какие-нибудь вопросы?

Арпи поспешно ретировался, чтобы подсчитать потери. В разгар отступления его остановил тринадцатилетний мальчик в необыкновенно толстых очках, с копной грязно-желтых волос, торчащих в разные стороны.

– Сэр, – сказал мальчик. – Как я понял, это новый тип корабля. По-моему, он похож на грузовой корабль SC-47. Не так ли?

– Да, – ответил Арпи. – Да, именно. У него такой же корпус. Я имею в виду, что двигатели и фитинги новые.

– Эх-хэх, – произнес мальчик. Развернувшись, он побрел дальше.

Шум становился громче по мере того, как заполнялось приемное отделение. Арпи было неприятно сознавать, что Острейчер наблюдает за ним с плохо скрываемым презрением, но уйти он не мог: какой-то маленький плотный человечек в сером костюме взял его за локоть.

– Капитан Арпи, я Форрест из Президентской Комиссии и должен высадиться перед отправлением, – низким голосом пробормотал человечек так быстро, что одно слово едва можно было отличить от другого. – Мы проверили вас, и, кажется, вы находитесь в хорошей форме. Просто хочу напомнить вам, что ваш двигатель более важен, чем все остальное, что находится на борту. Если это возможно, доставьте пассажиров туда, куда они хотят, любыми средствами, но если нет, правительство хочет получить этот двигатель обратно. Другими словами, если это необходимо, избавьтесь от пассажиров без сожалений. Ясно?

– Хорошо.

Это внушалось ему практически с момента его назначения, но, после того как пассажиры действительно прибыли на борт, вдруг показалось не таким уж хорошим планом. Неожиданно на Арпи нахлынул ужас, он отодвинул в сторону правительственного чиновника и, проклиная традицию, отправился на мостик так быстро, как только мог, предоставив Острейчеру общаться с оставшимися новоприбывшими. В конце концов, Острейчер умеет это делать.

Но самое тяжелое испытание было еще впереди. Корабль не мог улететь до окончания двенадцатичасового периода, во время которого пассажиры привыкнут к своим каютам и получат ответы на множество вопросов, благодаря чему не будут забредать в служебные отсеки корабля. И еще оставался традиционный капитанский обед – необходимая церемония, в течение которой пассажиры привыкают есть в невесомости, избавляются от первой неловкости в обращении с космическим оборудованием и знакомятся друг с другом. В отличие от капитанского обеда на море, этот космический символизировал начало путешествия.

– Стаффер, как прошла проверка?

– Пожалуйста, сэр, мистерСтаффер, – вежливо ответил офицер. – Все в порядке, сэр. Я попросил начальника смены занести это в журнал, что он и сделал.

– Очень хорошо. Спасибо… э… мистер Стаффер. Продолжайте.

– Слушаюсь, сэр.

Похоже, ожидался долгий вечер. Быть может, Острейчер пропустит капитанский обед? Арпи почему-то сомневался в этом.

Конечно, он не захотел. Он уже давно приготовился к нему. Так как на переделанном грузовом судне не было салона, обед провели в одном из небольших трюмов, содержимое которого временно разместили в коридорах. Все внутреннее пространство трюма занимали столы в форме седел, к которым гости пристегивались ремнями; обслуживание проводилось прямо в воздухе.

За столиком Арпи собрались тринадцатилетний мальчик, которого он встретил раньше, корабельная няня, два техника из специалистов среди пассажиров-колонистов, служащий при генераторе Нернста и Селия Госпарди, сидевшая рядом с ним. Ее не пригласили за семейный столик, так как с ней не было детей; кроме того, она являлась знаменитостью.

Арпи ужаснулся, узнав, что она была не единственной знаменитостью на борту. За соседним столиком сидел Дэрион Хаммер-смит, человек, которого прозвали Завоевателем Титана. Невозможно было не узнать широкоплечего, яркого исследователя и его звучный голос; он привлекал внимание всех присутствующих, особенно женщин. Лысина делала его похожим на прусского офицера старой школы. Вообще он производил впечатление человека жестокого и мужественного и вызывал ассоциации с пантерой, вышедшей на охоту.