Текст книги "Порочная красавица (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава двенадцатая
ДВЕНАДЦАТЬ
Виктория
Это настолько выходит за рамки всего, к чему я была готова, что я стою с открытым ртом и тупо смотрю на него, не в силах произнести ни слова, кроме «А?»
– Я сказал, что я…
– Да, я слышала. Я просто… не понимаю. Этого не может быть.
Паркер сглатывает. Он проводит рукой по волосам и отходит, увеличивая расстояние между нами, на его лице выражение боли. Я, как завороженная, смотрю, как он снова поворачивается к плите, убавляет огонь под сковородой и бросает в нее щепотку свежего чеснока из маленькой баночки на столешнице. Чеснок шипит в масле. Паркер берет деревянную лопатку из керамической миски и начинает быстро помешивать.
Он только что признался в убийстве, а теперь поджаривает чеснок? С кем, черт возьми, я имею дело, с Ганнибалом Лектером?
Паркер серьезно говорит: – Это лекарство, которое ты принимаешь, Кумадин. Для чего оно?
Он заметил конкретную марку моих лекарств. Еще одна сенсация, хотя и не такая масштабная, как первая. Я беру себя в руки и пытаюсь дышать ровно, чтоб не сорваться с места; в этих туфлях я далеко не убегу.
Кроме того, я его не боюсь. Должна была бы – Паркер только что сказал мне, что он убийца, – но его меланхоличное поведение наводит на мысль, что, что бы ни случилось, он действительно сожалеет об этом.
Кроме того, на столе, на расстоянии вытянутой руки, лежит набор мясницких ножей. Если он решит, что совершил ужасную ошибку, признавшись в убийстве, и единственный способ исправить это – ударить меня по голове сковородой, изрубить на куски и спрятать мой расчлененный труп в морозилке, он получит полный живот стали еще до того, как сделает хоть шаг.
– Это разжижитель крови.
Паркер всё помешивает, не отрывая взгляда от сковороды.
– Для чего?
На мгновение я замираю, ненавидя это молчаливое перетягивание каната, ненавидя то, насколько уязвимой и беспомощной я себя чувствую, зная, что мой смертельный враг теперь в курсе моей самой большой слабости. Однако я понимаю, что не получу от него ничего, кроме того, что он хочет, а в данный момент ему нужна дополнительная информация о моем лекарстве.
Так что теперь око за око. Я ненавижу эту игру. Какого черта я вообще ее предложила?
А, да: я же поклялась похоронить его. Не стоит ожидать, что я не получу пару царапин и синяков, пока буду копать могилу.
Сквозь стиснутые зубы я признаюсь: – У меня слабое сердце.
Паркер перестает помешивать и смотрит на меня.
– Женщина, которую журнал Time назвал «Бессердечным чудом», принимает лекарства от слабого сердца? Это, наверное, самая ироничная вещь, которую я когда-либо слышал.
Внутри меня поднимается гнев, обжигающий, как пламя. Этот ублюдок вызывает меня на дуэль? Я чувствую, как с моим лицом происходит что-то странное. Мой желудок скручивается, как крендель. С безжалостной холодностью я говорю: – Может, я и бессердечное чудо, но, по крайней мере, я никого не убила.
Пока.
Какое-то время Паркер молча смотрит на меня, а затем переключает свое внимание на весело шипящий чеснок.
– Полагаю, я это заслужил.
Он обхватывает рукой затылок и закрывает глаза, и мне приходится приложить все усилия, чтобы не протянуть к нему руку и не извиниться. Что совсем на меня не похоже.
Поэтому я решаю смириться.
Если я собираюсь убедить этого сукина сына, что у меня действительно есть сердце, мне придется начать вести себя соответственно.
Я перевожу дыхание, принимаю игривый вид и изо всех сил пытаюсь изобразить раскаяние.
– Прости. Это было грубо.
Он замирает, глядя на меня.
– Я… очень немногие знают о моем заболевании сердца. Три человека, если быть точной. Я ненавижу… Мне не нравится признавать свою слабость. Это унизительно. И то, что ты сказал раньше… ну, это просто невозможно для такого человека, как ты. Это не вяжется с тем, что я знаю о твоем характере. Полагаю, я просто в шоке.
Я отвожу взгляд, притворяясь смущенной и взволнованной, хотя на самом деле мне не хватает бутылочки Listerine, чтобы смыть с языка вкус всей этой отвратительной правды.
Паркер медленно тянется к ручке подачи газа в горелку. Он выключает ее, складывает руки на груди и опускает голову, уставившись в никуда.
– Это было много лет назад. Можно сказать целую жизнь.
Я не осмеливаюсь ничего сказать. Просто стою молча, затаив дыхание и ожидая продолжения. Жду, когда беспомощная маленькая мушка начнет извиваться и биться крыльями и еще глубже запутается в моей паутине.
– Она была единственным человеком, которого я когда-либо любил.
Это значит, что, вопреки тому, что он твердил мне снова и снова, он никогда меня не любил. Горький комок желчи подступает к горлу.
– Что случилось?
Паркер качает головой, с трудом подбирая слова.
– Она застрелилась.
Разочарование захлестывает меня, как будто мне на голову вылили ведро холодной воды. Мне хочется кричать. Я хочу чем-нибудь швырнуться. Хочу бушевать, орать и схватить его руками за горло, потому что он размахивал таким дразнящим, разрушительным скелетом, а теперь оказывается, что он вообще никого не убивал.
– Но ты сказал: «Однажды я убил человека».
– Я не нажимал на курок, но это была моя вина. Если бы не я, она была бы все еще жива.
Я закрываю глаза, чувствуя себя побежденной. Этот придурок не убийца. Он просто мучается от чувства вины за то, что не смог остановить какую-то безмозглую девицу, которая хотела покончить с собой! Как, черт возьми, я могу разрушить его жизнь с помощью этого?
Я не хочу слышать никаких нелепых подробностей, поэтому говорю: – Это может показаться ужасно грубым, но ты не можешь приписывать себе самоубийство другого человека. Во-первых, она должна была быть очень подавленной или, по крайней мере, психически неуравновешенной, чтобы даже подумать о том, чтобы сделать что-то подобное. Это не твоя вина, что бы между вами ни произошло. Люди постоянно переживают ужасные расставания и не предпринимают ничего столь радикального.
Его улыбка, наверное, самое печальное, что я когда-либо видела.
– Очень мило с твоей стороны так говорить. Но это моя вина. Она не была в депрессии. Она не была неуравновешенной. Она была идеальна. Мы были идеальны. А потом я все испортил. То, что она сделала, произошло из-за того, что сделал я. Причина и следствие, вот так просто. Ее смерть на моей совести. И я должен жить с этим знанием всю оставшуюся жизнь.
«Она была идеальна. Мы были идеальны».
Меня сейчас вырвет.
Я не знаю, что Паркер видит на моем лице, но что бы это ни было, это заставляет его разжать руки и сократить небольшое расстояние между нами. Он тянется к моему лицу, но передумывает и опускает руку.
– Я никогда никому не рассказывал эту историю, – хрипло говорит он.
Ну, что ж, рада за меня. Разве я не особенная?
Я скромно смотрю на пуговицы спереди на его рубашке.
– И я никогда никому не рассказывала свою историю. Так что, думаю, мы квиты.
– Технически это неправда.
Я поднимаю на него глаза.
– Кроме меня, еще три человека знают о твоем заболевании сердца, верно?
Я криво улыбаюсь.
– Вообще-то, если хочешь знать всю правду, их четверо. Раньше я не считала своего врача.
– Хорошо. Но ты понимаешь, что это значит, не так ли?
Легкая нотка юмора в его голосе заставляет меня одновременно опасаться направления, в котором он движется, и испытывать облегчение от того, что мы, возможно, миновали всю эту эмоциональную чушь.
– Что?
– Ты должна сказать мне то, чего больше никто не знает. Только тогда мы будем в расчете. – Он протягивает руку и гладит меня по щеке. Его голос понижается. – Пусть это будет что-то хорошее.
Мои брови приподнимаются.
– Лучше, чем состояние моего сердца? Как вы думаете, сколько у меня секретов, мистер Максвелл?
Впервые с тех пор, как мы вошли на кухню, его улыбка становится искренней.
– Я бы предположил, что вам нужен шкаф размером с самолетный ангар, чтобы спрятать все ваши скелеты, мисс Прайс.
Я ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь в ответ.
– Это очень полезный талант – быть таким очаровательным, когда ты кого-то оскорбляешь. Мне обязательно нужно добавить это в свой арсенал.
Теперь он смеется. От этого звука у меня по рукам бегут мурашки. Паркер берет мое лицо обеими руками. Его голос понижается.
– Я думаю, твой арсенал и так достаточно богат.
– Ты опять начинаешь свои очаровательные оскорбления. Что мне с тобой делать?
Глаза Паркера горят. Его лицо близко к моему. Я борюсь с желанием прижать руки к его широкой груди, но вместо этого оставляю их свободно висеть по бокам.
– Ну вот, опять вы за свое, мисс Прайс, прямо как Скарлетт О’Хара. Что я вам говорил по этому поводу?
– Насколько я помню, мистер Максвелл, вы сказали, что Зена, королева воинов, была намного предпочтительнее моих прозрачных попыток казаться застенчивой. Может быть, мне проткнуть вас мечом насквозь?
Он с жадным вниманием следит за моими губами, пока я говорю. Один шаг ближе, и его тело прижато к моему. Я не могу отступать дальше; кухонная стойка прижимается к моей заднице.
Я в ловушке.
Невероятно интимным, сексуальным голосом Паркер требует: – Расскажи мне что-нибудь, чего о тебе больше никто не знает, Виктория. Ни твой врач. Ни твоя подруга Дарси. Даже твоя мать. Дай мне что-нибудь, что предназначено только для меня. И тогда мы будем квиты. И тогда мы действительно сможем начать.
У меня пересыхает во рту.
– Начать что?
Он проводит большим пальцем по моим губам.
– То, чего мы оба хотим.
– Чего именно? – Мой голос срывается. Глупый голос.
Паркер прижимается своим тазом к моему. Его эрекция не оставляет никаких сомнений относительно того, чего он хочет, но, просто чтобы подчеркнуть это, Паркер бормочет: – Всего.
Мы смотрим друг другу в глаза, прерывисто дышим и оба не двигаемся. Напряжение между нами искрит, как оголенный провод. Он замечает в моих глазах проблеск сомнения или другую эмоцию, которая заставляет его предупредить: – И не смей говорить мне ничего, кроме всей неприукрашенной правды, иначе я перекину тебя через колено, и это будет не ради забавы.
На короткое мгновение я закрываю глаза, чтобы отвлечься от него.
Когда я открываю их снова, то понимаю, что, возможно, получу больше, чем несколько царапин и ушибов, к тому времени, как доберусь до дна этой шестифутовой ямы, которую я так весело копаю.
Глядя ему в глаза, я прыгаю с края обрыва и признаюсь.
– Я боюсь темноты. Клоуны и маленькие дети наводят на меня ужас. И я почти уверена, что умру в одиночестве, окруженная слишком большим количеством кошек, и пройдет несколько недель, прежде чем мое тело найдут, потому что никому во всем мире нет до меня дела, ведь я была такой идиоткой всю свою жизнь.
Как будто он только что открыл, как работает холодный термоядерный синтез, или нашел лекарство от рака, на лице Паркера появляется выражение изумления.
Он выдыхает: – Ты такая чертовски красивая, – и во второй раз за вечер прижимается своими губами к моим.
Глава тринадцатая
ТРИНАДЦАТЬ
Виктория
Эти его поцелуи вызывают привыкание. Сексуальные, требовательные и такие умопомрачительные, что я уверена: он мог бы продавать их на улице и зарабатывать миллионы.
На этот раз Паркер отстраняется первым. Мы оба тяжело дышим и обнимаемся, как парочка озабоченных подростков.
Я стону, лишившись его губ.
– Почему ты остановился?
Его веки приоткрываются, голос звучит хрипло и напряженно, даже более напряженно, чем выражение его глаз.
– Потому что я собирался сделать с тобой на этой стойке что-то настолько грязное, что твоя подруга Глория Тартенбергер навсегда закрыла бы заведение. Мне пришлось бы снести весь ресторан и отстроить его заново.
В восторге я смеюсь. На этот раз я сохранила контроль, а он, дюйм за дюймом, теряет его.
– Теперь я заинтригована. Дай мне подсказку.
Паркер наклоняет губы к моему уху.
– Ты знаешь, что вкуснее ложки белужьей икры за четыре тысячи долларов?
– Нет. Что?
Одна его рука соскальзывает с моей талии, обхватывает мою ягодицу и сжимает.
– Ложка белужьей икры за четыре тысячи долларов, съеденная с гладкой киски.
Его слова такие чувственные, а голос такой горячий и мрачный, что у меня перехватывает дыхание. Мои пальцы впиваются в мышцы его плеч. Дрожь желания пробегает по моему телу.
Паркер усмехается.
– Я вижу, тебе нравится эта идея.
Нет – я ненавижу эту идею. Я опасно близка к тому, чтобы прямо попросить его об этом, поэтому говорю легко и игриво, чтобы сбить его с толку.
– На самом деле, это звучит немного негигиенично. Не думаю, что мой гинеколог одобрил бы такое. Кроме того, откуда ты знаешь, что у меня под трусиками не растет огромный куст из семидесятых?
Одним быстрым движением, от которого замирает сердце, его рука скользит ниже, забирается под подол моей микроскопической юбки и задирает ее, обнажая мой зад. Над моим копчиком он просовывает палец между моими стрингами и кожей.
– Ты имеешь в виду эти трусики?
Паркер дергает шелк. Он трется о самую чувствительную часть моего тела. Я подпрыгиваю, задыхаясь, мои глаза широко открыты.
Его горячее дыхание овевает мою шею. Его губы касаются мочки моего уха, когда он говорит.
– Эти мокрые трусики, в которые я хотел зарыться лицом с тех пор, как ты вошла на кухню в своем доме?
Он снова дергает ткань, натягивая ее прямо на мой клитор и вызывая у меня тихий стон. Я изо всех сил пытаюсь сохранить дыхание и чувство контроля.
– Они не мокрые.
Глубокий, опасный звук вырывается из груди Паркера.
– Больше никакой лжи, Виктория.
Я закрываю глаза. Затем шепчу: – Это не ложь. Мои трусики не мокрые, они пропитаны влагой.
С этими словами я отстраняюсь.
Он позволяет это, но я не уверена, что он не набросится на меня. Взгляд его глаз – не что иное, как хищный.
Я поворачиваюсь и небрежно беру со стойки свой бокал каберне. Затем возвращаюсь к столу, сажусь, скрещиваю ноги и делаю глоток вина, глядя на него поверх края бокала большими невинными глазами Бэмби.
Его улыбка полна веселья.
– Тебе нравится играть в игры, не так ли?
– Только в те игры, в которые я могу выиграть.
Паркер проводит рукой по своим густым волосам. Вена на его шее снова бешено пульсирует. Он не отвечает мне. Вместо этого он возвращается к сковороде с оливковым маслом и чесноком на плите и снова зажигает конфорку. Я намазываю немного крем-сыра Saint-André на крекер с розмарином и откусываю, изо всех сил пытаясь обуздать свои гормоны. Это примерно так же эффективно, как пытаться собрать в стадо кошек.
Этот мужчина такой горячий.
Я отталкиваю вихрь воспоминаний, переполняющих мой разум. Отталкиваю желание, пронзающее меня, нагревающее мою кровь и заставляющее ее пульсировать по моим венам, обжигая. Я отгоняю все мысли о том, какие большие у него спина и плечи, какие крепкие, как сильно мне хотелось бы сорвать с него эту рубашку и вонзить зубы в его плоть.
Вместо этого я сижу, уравновешенная, внешне невозмутимая, спокойно жую крекер и потягиваю прекрасное каберне, в то время как внутри я – кипящий чан с ядохимикатами.
Мой талант сохранять ложное спокойствие проистекает из многолетней практики. Теперь это моя вторая натура.
Как и мой талант к обману.
Наблюдая, как Паркер спокойно помешивает поджаривающийся чеснок, я начинаю понимать, что у нас с ним гораздо больше общего, чем я думала.
***
Блюдо изысканное.
Паркер кормит меня, накалывая на вилку порцию за порцией. Это странное и невероятно чувственное ощущение. Меня никогда раньше не кормили с ложечки, и я не совсем понимаю, что об этом думать, но после первых нескольких неловких укусов я отдаюсь наслаждению от еды, которая попадает мне на язык, и начинаю получать удовольствие. На каждые два моих укуса он делает один. На каждые несколько моих глотков вина он делает один. Я сомневаюсь, что он пытается меня напоить, но к тому времени, как мы заканчиваем ужинать и выходим из ресторана, я уже немного навеселе и говорю ему об этом.
– Я знаю, что тебе нужно. – Паркер улыбается и помогает мне сесть в Porsche. Он с силой захлопывает за мной дверь, словно предрешая мою судьбу.
Мы едем танцевать.
Это джаз-клуб прямо из нуарного фильма, действие которого происходит в Париже в сороковых годах. Он дымный и какой-то запретный, вход без вывески, музыка, смешивающаяся с запахом пота и сигар в воздухе. Я обожаю это место. Паркер занимает отдельный столик в затененном углу на возвышении в задней части зала, где мы можем всё видеть, оставаясь незамеченными, где мы можем улыбаться нашими тайными улыбками, играть в наши тайные игры и делать вид, что всё это не имеет значения.
Мы заказываем шампанское. Держимся за руки. Танцуем, не разговаривая, наши тела покачиваются в такт, глаза закрыты. Ночь продолжается, и Паркер часто молча смотрит на меня со странным блеском в глазах, с какой-то сокровенной тоской, от которой я отвожу взгляд, делаю глоток и выдавливаю из себя смех.
Когда клуб закрывается в три, мы уходим последними. Стоя снаружи на холоде, Паркер набрасывает мне на плечи свою куртку, и я окутываюсь его теплом и ароматом. Ни один из нас не хочет возвращаться домой, поэтому мы ведем себя как глупые туристы и нанимаем экипаж, запряженный лошадьми, который везет нас по извилистой аллее Центрального парка. Завернувшись в пледы, мы разговариваем приглушенными голосами обо всем и ни о чем, пока лошадь фыркает и переступает с ноги на ногу, воздух наполняется паром от ее дыхания. Затем раздается пение птиц, небо светлеет, и я с глубоким удивлением понимаю, что мы не спали всю ночь.
С еще более глубоким чувством удивления я понимаю, что не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.
Когда Паркер загоняет Porsche на парковочную площадку у моего дома, я напряжена и несчастна, меня переполняет сожаление. Я не ожидала, что эта ночь будет такой…
Идеальной.
«Она была идеальна. Мы были идеальны».
Паркер и его идеальная, мертвая любовь. Воспоминания о его полных скорби словах о ней наконец-то выводят меня из состояния скуки и заставляют сосредоточиться на цели:
Его уничтожении.
– Спасибо, – говорю я, когда двери лифта открываются в вестибюле. – Я провела замечательный вечер.
– Ты не приглашаешь меня подняться.
Он говорит это смиренно, но не то, чтобы разочарованно. В конце концов, он из тех мужчин, которые любят добиваться своего. Легкая победа была бы пустой.
– Возможно, в другой раз. Я устала. Но мне было приятно.
Паркер прикасается к моему лицу. Ему это нравится. Он наслаждается, наблюдая, как его пальцы скользят по моей скуле к моему рту, точно так же как ему нравилось это, когда мы были молоды и он называл меня другим именем.
Интересно, со сколькими другими женщинами ему это тоже доставляло удовольствие.
– Значит, я прошел проверку? Будет другой раз?
Я улыбаюсь. Наши взгляды встречаются.
– Посмотрим.
Он подходит ближе.
– Это не «нет». Я приму это как прогресс. И Виктория… – он касается губами моего рта и шепчет: – Это доставляет мне огромное удовольствие.
После резкого, крепкого объятия он уходит, размашисто шагая по вестибюлю, и его шаги эхом отдаются от мраморных стен.
Я захожу в лифт и нажимаю кнопку пентхауса. Когда двери закрываются, я смотрю на себя в зеркальные панели. Мое отражение насмехается надо мной.
Как и женщина с фотографии в газете, я неузнаваема. Мое лицо мягкое и незащищенное. Моим глазам не хватает их обычного ястребиного блеска. И снова, из-за Паркера, я ослаблена.
Ослаблена и уязвима.
Я отворачиваюсь от этой ранимой женщины в зеркале.
Но сначала показываю ей средний палец.
Глава четырнадцатая
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Виктория
Меня будит то, что кто-то стучит мне по лбу. Когда я приоткрываю глаза, то вижу, что рядом с моей кроватью стоит Табби с дымящейся кружкой кофе в руках и ухмыляется.
Она весело говорит: – Вот зрелище, которое я никогда не думала увидеть: Малефисента поменялась местами со Спящей Красавицей.
Я ворчу: – Уходи.
– Уже почти десять часов, босс.
– Может быть, мне нужен выходной.
– Ты не берешь выходных.
– Может быть, я больна.
– Пф. Ты никогда не болеешь. Кроме того, я знаю, чем ты занималась прошлой ночью. Ужин, танцы и романтическая прогулка по Центральному парку с человеком, которому ты поклялась отомстить. – Она кудахчет, как курица. – Неудивительно, что ты так устала. Все эти злодеяния, должно быть, утомительны.
Недовольная, с затуманенными глазами, я сажусь на кровати и беру кофе из ее рук. Он крепкий и черный, именно такой, как я люблю.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты не прикрепляла к моим туфлям GPS-навигатор.
Табби морщит нос.
– Я хакер, босс, а не Джейсон Борн.
– Тогда откуда ты знаешь, что я делала прошлой ночью?
– Ну, если хочешь знать, за тобой все это время следил TMZ.
Когда я чуть не подавилась своим кофе, она спокойно добавила: – Но не волнуйся. Когда я получила запрос на твое имя с их серверов, я вывела из строя их систему и повредила около пятидесяти терабайт данных, так что эта история канула в Лету. Как и многие другие.
– О, Хорошая работа. Но у фотографа все еще…
– Нет, не осталось. – Ее улыбка похожа на улыбку сфинкса.
Я смотрю на нее, моргая от яркого света, льющегося из окон спальни.
– Как?
Табби поджимает губы. Через мгновение она говорит: – Ты знаете, как в «Карточном домике», когда президент Андервуд просит своего приспешника Дуга Стэмпера сделать что-то сомнительное, и тот соглашается, а потом президент спрашивает, сделано ли дело, и Стэмпер отвечает «да», а президент хочет подробностей, и Стэмпер говорит что-то вроде того, что лучше бы ему не знать на случай, если потом возникнут какие-то юридические последствия? То есть президент может утверждать, что ничего не знает, потому что на самом деле он ничего не знает.
– Да?
– Именно так. Тебе правда не стоит знать.
Я делаю глоток кофе, собираясь с мыслями.
– Звучит довольно зловеще.
Она пожимает плечами.
– Просто еще один рабочий день под началом Владычицы Всего Зла.
– Очень смешно. – Я присматриваюсь к тому, что на ней надето. – Боже милостивый, это ботинки Hello Kitty?
Она выставляет стройную ножку, обутую в розовую, как жвачка, туфлю на платформе из какого-то блестящего искусственного материала, сплошь покрытую белыми мультяшными кошками с бантами в волосах, держащими коробки для завтраков.
– Разве они не очаровательны? Я купила их для Hello Kitty Con в ноябре и уже полностью распланировала весь свой наряд.
Я могла бы прожить всю свою жизнь, не зная, что существует съезд, посвященный всему, что связано с Hello Kitty.
– Они, безусловно, прекрасно сочетаются с радужными леггинсами и расшитым пайетками платьем в стиле бэби-долл. Ты выглядишь так, будто готова к карнавалу Electric Daisy.
EDC – это гигантский концерт и фестиваль под открытым небом, на котором любители танцевальной музыки в возрасте от 20 до 30 лет надевают эпатажные костюмы, употребляют наркотики и занимаются сексом на публике. Это ежегодный Вудсток для миллениалов.
Табби смеется, перекидывая свой длинный рыжий хвост через плечо.
– До июня еще далеко, глупышка!
Несомненно, у нее уже есть билеты.
Я свешиваю ноги с кровати, выпиваю остатки кофе и возвращаю Табби пустую кружку.
– Хорошо. Я встала. Что там на повестке дня?
– Еженедельная телефонная конференция с Кэти в половине одиннадцатого; обед с твоим редактором в ресторане Per Se в час; в три часа встреча с твоей пиар-фирмой для обсуждения презентации следующей книги; твой тренер приедет в пять; а Алисса и Дженни назначены ровно на шесть. Но ты же знаешь, что они всегда опаздывают на пятнадцать минут, так что у тебя будет возможность быстро принять душ после ухода Дьюка. Они должны подготовить тебя к отъезду не позднее половины восьмого, так что в восемь ты будешь на месте.
Алисса и Дженни – мастера по прическам и макияжу, к которым я обращаюсь, когда мне нужно выглядеть на все сто для какого-нибудь мероприятия.
– Напомни мне, что сегодня в восемь?
– Коктейльная вечеринка у мэра.
– Черт. Я думала, она была вчера вечером.
– Неужели ты думаешь, я позволила бы тебе вчера вечером шататься по городу с мистером Ничего личного, если бы ты должна была быть у мэра?
Я бормочу: – Я ненавижу его коктейльные вечеринки. Каждый раз, когда его жена напивается, то пытается последовать за мной в туалет, чтобы получить совет, как заставить мужа заняться с ней сексом. Как будто я чертова доктор Рут или что-то в этом роде. И список его гостей – отстой. И в его доме всегда пахнет хот-догами.
– Эта вечеринка тебе понравится.
Убежденность в голосе Табби заставляет меня поднять на нее взгляд.
– Почему ты так думаешь?
На ее лицо возвращается улыбка сфинкса.
– В этом году твой друг мэр пригласил особого гостя.
Я поднимаю голову.
– Который может прощупывать почву, а может и нет, чтобы узнать, какой поддержкой на местном уровне он сможет заручиться для своей предстоящей кампании.
Мои брови приподнимаются.
– Для Конгресса.
Мы пристально смотрим друг на друга. Я говорю: – Серьезно, Вселенная меня любит, что ли?
– А новое платье Armani, которое ты заказала, с порнографическим разрезом сбоку и глубоким вырезом, привезли сегодня утром.
– Это всё равно что стрелять по щенкам в бочке.
Я встаю, потягиваюсь и широко улыбаюсь Табби, мое чувство слабости и беззащитности смыто утренним солнцем.
Я могу это сделать. То, что я чувствую рядом с Паркером, – это просто нервы. Это совершенно нормально – быть выбитой из колеи его появлением в моей жизни, но сейчас мне нужно сосредоточиться на призе и отбросить эти нервы в сторону.
Приободрившись, я направляюсь в ванную. Табби следует за мной по пятам.
– Могу я внести одно крошечное предложение?
– Нет, если это включает в себя попытку отговорить меня от моего плана.
Ее вздох звучит громко и чересчур драматично.
– Нет. Я знаю, что это бесполезно.
– Тогда говори, миньон.
Я выдавливаю каплю зубной пасты на зубную щетку, быстро промываю ее под краном, а затем засовываю в рот и начинаю энергично чистить зубы.
Табби говорит: – Ну, я просто подумала, что, поскольку прошлой ночью между тобой и Паркером было довольно напряженно…
– Откуда ты знаешь, что это было напряженно? —перебиваю я ее. Только звучит это как «Оуа, тыае тыло аяжено?», потому что у меня полон рот пены.
Ее губы кривятся в усмешке.
– Я видела фотографии, сделанные папарацци, босс. Медленные танцы? Уютно устроились под пледами в коляске? Много-много поцелуев во время того и другого? Довольно горячо.
А. Точно. Я плюю в раковину и машу зубной щеткой, показывая, что ей следует продолжать.
– В любом случае, раз уж вчерашний вечер был таким напряженным, может, сегодня тебе стоит немного его подразнить. Просто ради смеха. Разнообразить обстановку.
Я перестаю ополаскивать зубную щетку и смотрю на нее, приподняв брови.
Табби разглядывает свой маникюр, а затем небрежно бросает: – Например, если бы ты пришла к мэру с кавалером.
Я выплевываю остатки зубной пасты в раковину, прополаскиваю рот и заявляю: – Ты, гениальная девочка, стоишь каждого пенни, который я тебе плачу. Кого ты имеешь в виду?
Потому что, конечно же, у нее есть кто-то на примете. Иначе она не упомянула бы об этом.
Когда Табби снова поднимает на меня взгляд, ее зеленые глаза вспыхивают. Она усмехается.
– Лучано Манкари.
Я задыхаюсь от восторга.
– О мой Бог. Ты еще большее зло, чем я!
Она хихикает.
– Я подумала, тебе это понравится.
– Мне это очень нравится! —Я подбегаю к ней и обнимаю. Внезапно мы начинаем маниакально хихикать вместе, как два деспота, замышляющих ядерную войну.
Лучано Манкари пытался уговорить меня пойти с ним на свидание в течение шести месяцев, с тех пор как я познакомилась с ним на званом ужине, устроенном нашим общим другом. Он невероятно красив, итальянец и – что самое главное – чрезвычайно успешен.
У него даже есть собственное телешоу: «Ешь с Манкари».
Он знаменитый шеф-повар.
У него также есть эго размером с Канаду, IQ размером с блоху и глаза, которые можно было бы назвать блуждающими, только это было бы все равно что назвать Годзиллу милой маленькой ящерицей. Ни один человек с вагиной не устоит перед его похотливым взглядом.
Однако он держит руки при себе. Ему просто нравится смотреть.
И смотреть.
И смотреть.
Неважно. Я не ищу мужа или даже любовника. Я просто хочу пощеголять с ним под руку несколько часов, чтобы позлить Паркера. Ничто так не мотивирует мужчину, как мысль о том, что на его территорию посягает чужой.
Табби разворачивается и уходит, бросив через плечо: – Я наберу ему. Позвоню тебе, когда он будет на связи.
– Подожди, еще кое-что.
Она оборачивается.
– Попробуй узнать что-нибудь о девушке, с которой встречался Паркер и которая покончила с собой.
Она морщится.
– Что за черт?
– Да, я сама не знаю. Он упомянул об этом вчера вечером. Может быть, это что-то, что я смогу использовать.
Табита пожимает плечами.
– Хорошо. Я добавлю это в свой список хаоса.
– Ты просто куколка.
После того, как она уходит, я снимаю пижаму, включаю душ и встаю под горячие струи, улыбаясь про себя и насвистывая веселую мелодию.
Я действительно с нетерпением жду сегодняшнего вечера.
***
Девять с половиной часов спустя, принаряженная, я переступаю порог высоких стеклянных дверей вестибюля моего дома. На другой стороне подъездной дорожки стоит Лучано, прислонившись к задней дверце смехотворно длинного лимузина, и курит сигарету. Он оглядывает меня с ног до головы, не торопясь, его взгляд цепляется за каждый изгиб моего тела, а затем щелчком выбрасывает сигарету. Улыбаясь, он протягивает руку.
– Buonasera, belíssima25.
Я медленно подхожу к нему, покачивая бедрами. Платье от Armani за пять тысяч долларов с таким высоким разрезом, что это больше похоже на открытое приглашение взглянуть на мои женские прелести, сидит как влитое.
– Привет, Лучано, – мурлычу я. – Как приятно видеть тебя снова.
Разглядывая одним глазом мое декольте, а другим – ноги, он целует мне руку. Я стараюсь не давиться. Когда Лучано выпрямляется, его темные глаза полуприкрыты, как будто он уже трахает меня. Он говорит что-то по-итальянски, что звучит подозрительно непристойно, но я не говорю на этом языке, поэтому не могу быть уверена. Я просто улыбаюсь и позволяю ему помочь мне сесть в лимузин.
Лучано садится рядом со мной на широкое кожаное сиденье, водитель закрывает дверцу, и мы трогаемся с места. Затем он поворачивается ко мне и говорит на своем формальном, с акцентом, слегка неправильном английском, который так нравится многим женщинам: – Я очень рад, что ты наконец решила принять мое предложение о свидании, мисс Виктория. Ты всегда казалась мне очень красивой женщиной.
Оу. Это было довольно мило. Жаль, что я его терпеть не могу.
– Спасибо тебе, Лучано…
– Пожалуйста. – Он касается моей руки. – Зови меня Лаки. Это будет ближе к реальности, не так ли?
Нет. Это больше похоже на персонажа романа Джеки Коллинз26.
Я улыбаюсь.
– Конечно.
