Текст книги "Порочная красавица (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Глава седьмая

СЕМЬ

Виктория

Шесть дней спустя – с опозданием на три часа – я прихожу на ежегодный гала-концерт Нью-йоркского отделения Ассоциации мышечной дистрофии, одетая в бриллианты Bulgari стоимостью десять тысяч долларов и длинное, облегающее белое платье от Armani, которое обнажает всю мою спину, вплоть до ямочек над копчиком.

Входной билет стоил дороже, чем мои бриллианты. Этому сукиному сыну лучше быть здесь сегодня вечером, или я анонимно отправлю ему мешок свежего лошадиного навоза.

Табби заверила меня, что у нее есть для этого источник в Интернете.

Мой приезд – это просчитанный риск. Хотя Паркер не уточнил, на какое благотворительное мероприятие он собирается сегодня вечером, другие варианты, которые Табби прислала мне по электронной почте, казались мне и близко не такими вероятными, как тот, на который он ежегодно жертвует миллионы. Наверное, я могла бы провести некоторую разведку, может быть, попросить Табби позвонить в офис Паркера и притвориться ассистентом из благотворительной организации, подтверждающим его бронирование, но, честно говоря, мне захотелось поиграть.

Двенадцать тысяч баксов кажутся неплохой сделкой, если дело заканчивается тем, что я отправляю мешок какашек своему смертельному врагу.

Но, увы, навозу придется подождать до другого раза, потому что я замечаю его, как только переступаю порог.

Вечеринка в самом разгаре. В этом году гала-концерт проходит в знаменитом ресторане Cipriani Wall Street, роскошном месте для проведения мероприятий с монолитными колоннами в стиле греческого возрождения и семидесятифутовым потолком с впечатляющим куполом, созданным знаменитым английский брендом Wedgwood¹³. Зал заполнен элегантно одетыми людьми, которые едят, смеются и пьют. Оркестр из десяти человек играет на возвышении с одной стороны танцпола, заполненного парами. Атмосферу вечеринки усиливает яркое фиолетовое освещение на стенах и огромные композиции из розовых орхидей, которые расставлены повсюду.

А там, в дальнем конце комнаты, у искусно расставленной подставки с пальмами в горшках, стоит Паркер. Он держит в руке бокал, выглядя как супермодель-убийца в идеально скроенном черном костюме и с зачесанными назад волосами.

Две молодые женщины стоят по бокам от него. Одна, чувственная блондинка, наклонилась так близко, что ее груди практически упираются в его руку. Другая, брюнетка, одетая в красную юбку, достаточно короткую, чтобы сойти за пояс, многозначительно хлопает ресницами, посасывая соломинку в своем напитке.

Паркер случайно поворачивает голову и смотрит в мою сторону. Наши взгляды встречаются. Он медленно и тепло улыбается. Я вздергиваю подбородок и принюхиваюсь, как будто почувствовала неприятный запах, а затем отвожу взгляд, мысленно потирая руки от радости.

– Виктория.

Я поворачиваюсь на голос. Мое ликование улетучивается. Без всякого энтузиазма я говорю мужчине, стоящему передо мной: – Привет, Майлз.

Также известен как мистер Сорок секунд ярости.

Дерьмо.

Он высокий, красивый и потрясающе одевается. Надо отдать ему должное. Но от непристойного, облизывающего взгляда, которым он одаривает меня, у меня по рукам бегут мурашки. Не могу поверить, что у меня был секс с этим парнем. В нем есть все очарование открытой могилы.

Майлз подходит ближе, его глаза полуприкрыты.

– Ты не отвечала на мои звонки.

От него пахнет пивоварней. Я натянуто улыбаюсь, отодвигаясь.

– О, я просто была занята. Ты же знаешь, как это бывает. Тем не менее, рада тебя видеть. Приятного вечера.

Я поворачиваюсь, но он хватает меня за руку так внезапно, что я застигнута врасплох. Майлз грубо прижимает меня к своей груди и наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо.

– Ты была занята? Знаешь, когда меня в последний раз отшивали?

Я напрягаюсь и огрызаюсь: – Отпусти меня, Майлз! – Я пытаюсь вырваться, но не могу; он слишком силен.

Игнорируя мою просьбу, он сам отвечает на свой вопрос.

– Никогда. Никто не отшивает меня. Я, черт возьми, глава корпорации стоимостью в миллиард долларов! Никто не трахает меня, а потом оставляет в постели и уходит не оглянувшись, как будто я пятидесятидолларовая шлюха. Кем, черт возьми, ты себя возомнила?

Майлз смеется. Это уродливый, неустойчивый звук, который убеждает меня, что он пьян. Затем он ухмыляется.

– О, точно. Ты же стерва.

Мне хочется выдернуть руку и выцарапать ему глаза, но стоящая неподалеку пожилая пара пристально смотрит на нас, и я не хочу устраивать сцену. Здесь есть репортеры. Фотографы. Слухов о моей личной жизни и так достаточно в газетах.

Я говорю тихим голосом, предназначенным только для него: – У тебя есть две секунды, чтобы отпустить мою руку, прежде чем я ударю коленом по твоему крошечному, бесполезному члену. А теперь отвали.

Его пальцы так сильно сжимают мою руку, что я задыхаюсь от боли. Он рычит: – Ты фригидная пизда.

Затем внезапно Майлз оказывается распластанным задницей на полу.

Ощетинившийся, руки сжаты в кулаки, Паркер нависает над ним, свирепо глядя сверху вниз. Он говорит: – Еще одно слово, и ты очнешься в больнице. Или в аду.

Его голос спокоен. Лицо ничего не выражает. Но, о Боже, его глаза. В его глазах смерть. От этого у меня мурашки пробегают прямо по пальцам ног.

Не трепет страха. А трепет возбуждения, как будто я нахожусь на вершине безумно высоких американских горок, вот-вот перевалюсь через край и раскину руки в воздухе.

Почему? Потому что он заступился за меня.

Паркер думает, что только что спас девушку, попавшую в беду, но на самом деле он недвусмысленно доказал, что у него комплекс героя, вспыльчивый характер и полное пренебрежение к общественным условностям. Очевидно, ему было наплевать, что десятки людей сейчас стоят вокруг и глазеют на нас, захваченные нашей маленькой мелодрамой. Он слишком озабочен защитой моей добродетели.

И теперь я точно знаю, как я собираюсь зацепить его: рыцари в сияющих доспехах – самые большие идиоты из всех.

Это будет детская забава.

Я так взволнована мыслью о своей предстоящей победе, что испытываю физическое возбуждение. Не думаю, что мои соски когда-либо в жизни были такими твердыми.

Майлз, шатаясь, поднимается на ноги и бросает в мою сторону еще одно мерзкое оскорбление, прежде чем, спотыкаясь, пробираться сквозь толпу.

Глядя ему вслед, я подношу дрожащую руку ко рту и сдерживаю притворный крик отчаяния. Паркер тут же поворачивается ко мне, протягивая руку.

– Пойдемте.

Не дожидаясь ответа, он берет меня за руку и уводит прочь от перешептывающейся толпы на танцпол. Я следую за ним, пытаясь изобразить на своем лице подобие травмы. Я надеюсь, что это не то лицо, которое у меня бывает, когда я выпиваю слишком много алкоголя и слишком мало сплю, потому что то лицо глубоко непривлекательно. Но без зеркала я не могу быть по-настоящему уверена.

Потом мы танцуем. Я на самом деле не понимаю, как это произошло, потому что я так сильно сосредоточилась на составлении плана и пыталась выглядеть расстроенной, но Паркер прижимает меня к своему телу, его рука на моей обнаженной пояснице. Мы плавно двигаемся сквозь море других пар, как будто танцевали вместе всю свою жизнь.

После нескольких молчаливых поворотов он говорит: – Мисс Прайс.

– Мистер Максвелл.

– Рад видеть вас снова. Вы выглядите чудесно. Это платье потрясающее.

Я шмыгаю носом, но поднимаю подбородок, изображая, что я травмирована произошедшим, но не хочу, чтобы ты об этом знал.

– Благодарю вас.

Я чувствую на себе его пристальный взгляд. Я смотрю через его плечо, делая вид, что мне слишком трудно встретиться с ним взглядом.

– Он был вашим кавалером?

Я качаю головой.

– Хорошо. – Пауза. – Бывший, я так понимаю?

Я шепчу: – Просто ошибка, – и нервно смеюсь. – В бизнесе я никогда не совершаю подобных ошибок, но в моей личной жизни… – Я совершаю долгий, прерывистый вдох, а затем делаю паузу, как будто пытаюсь подобрать слова. – Не обращайте внимания. Спасибо, что пришли мне на помощь. А теперь давайте никогда больше не будем вспоминать об этом.

Его руки сжимаются вокруг меня, словно для дополнительной защиты. Он бормочет: – Конечно, – и мы оба замолкаем.

Ну, снаружи я молчу, а внутри происходит что-то вроде рейв-вечеринки с большим количеством галлюциногенных наркотиков и дэт-металлической музыки.

Я очень уверена в пути, по которому собираюсь пойти, в своем намерении заставить Паркера Максвелла страдать за то, что он сделал со мной, но трудно совместить мою жажду мести с моей гормональной реакцией на его близость. Он просто такой … мужественный. Да, он мужественный в том смысле, что этому нельзя научиться, или подделать, или даже должным образом объяснить. То, как он двигается, говорит и держится, даже его чертов запах – всё, кажется, создано для того, чтобы заставить женские яичники начать производить яйцеклетки сверхурочно.

Поскольку я не могу отрицать, что меня всё еще сильно физически влечет к нему, что электрическая связь, которую я чувствовала, когда была невежественной маленькой девочкой, все еще сохраняется, я ненавижу его еще больше.

Я закрываю глаза. Когда открываю их снова, Паркер улыбается мне сверху вниз.

– Что? – спрашиваю я.

– Вы загадка, мисс Прайс. Головоломка.

– Вот как?

Он кивает, но не вдается в подробности. Я подсказываю: – В каком смысле?

Его улыбка исчезает. От интенсивности в его глазах захватывает дух.

– Во всех. Я никак не могу вас понять.

– Здесь нечего понимать, мистер Максвелл. Что видите, то и получаете.

– Нет. Вы очень хорошая лгунья, мисс Прайс, и то, что я вижу, определенно не то, что я получаю.

У меня перехватывает дыхание. Что Паркер знает обо мне? Он что-то обнаружил, кто я на самом деле?

Он не мог. Я была слишком осторожна. Я замела все следы. Пятнадцать лет, новый гардероб, новые зубы, новый нос, новое имя, биография, вычищенная до мельчайших деталей… Я больше не та бесхитростная деревенская девушка, которая любила всем сердцем и душой.

Та девушка мертва. Осталась только эта девушка, та, что сделана изо льда и мести.

– Вам нравятся головоломки? – тихо спрашиваю я, выдерживая его пристальный взгляд.

Паркер опускает голову и шепчет мне на ухо: – Это моя самая любимая вещь в мире.

Кончик его носа касается края моего уха. На этот раз, когда я вздрагиваю, это не притворство.

– Вы получили мои цветы? – спрашивает он.

Я должна сделать глубокий вдох, прежде чем ответить. То, как его рука скользит по моей спине, в высшей степени отвлекает.

– О … так они были от вас?

Посмеиваясь, Паркер поднимает голову.

– И она снова вернулась.

– Кто? – невинно спрашиваю я.

– Зена, королева воинов.

Самым кокетливым движением, на которое я только способна, не вызывая у себя рвоту от переизбытка приторности, я запрокидываю голову и смотрю на него из-под трепещущих ресниц. Это гораздо сложнее, чем описывают в любовных романах. Я боюсь, что он подумает, будто я сейчас упаду в обморок. Я уверена, что выгляжу совершенно нелепо, но всё равно продолжаю.

– Мистер Максвелл, я не имею представления, о чем вы говорите.

Он запрокидывает голову и смеется, заставляя несколько пар поблизости испуганно посмотреть на нас.

– Это было ужасно. Вам никогда не следует пытаться быть застенчивой. Зена намного лучше, чем Скарлетт О’Хара.

Я хлопаю его по лацкану сшитого на заказ пиджака.

– Невежливо указывать леди на ее недостатки.

– Тогда хорошо, что вы не леди, не так ли? – Его улыбка настолько ослепительна, что женщина, проходящая мимо со своим партнером, спотыкается о собственные ноги.

Мой рот вот-вот тоже расплывется в широкой улыбке, такой же, как у него, но я не хочу, чтобы он знал, что мне весело, поэтому вместо этого хмуро смотрю на него.

– А вы, Ретт Батлер, не джентльмен.

Паркер смотрит на меня. Я смотрю на него в ответ. После паузы мы оба начинаем смеяться.

– Хорошо, теперь, когда мы это установили, давайте двигаться дальше. Что вы здесь делаете?

Я пожимаю плечами.

– То же, что и вы. Поддерживаю достойное дело.

– Какое разочарование. Я подумал, что вы, возможно, пытаетесь столкнуться со мной, создавая впечатление, что это было случайно.

Прощай, Капитан Америка, здравствуй, наглый ублюдок. Хуже всего то, что он попал в точку.

– Даже вы не стоите двенадцати тысяч долларов за билет, мистер Максвелл, – едко говорю я.

Он ухмыляется.

– О, уверяю вас, сто́ю.

– Ха! Не много ли в вас самомнения? Вы всегда такой самодовольный?

Кажется, Паркер серьезно об этом задумался.

– Нет. Иногда я просто прав.

Я снова смеюсь. Он кружит меня, ловко уводя с пути мужчины, который весит больше, чем мы оба вместе взятые, и его партнерши, вспотевшей, раскрасневшейся вдовы, которой, похоже, срочно нужен врач. Спасена в очередной раз.

– Итак, скажите мне, мистер Максвелл…

– Пожалуйста, зовите меня Паркер.

По какой-то причине он выглядит огорченным. Я вспоминаю, как он сказал в ресторане, что мистер Максвелл – его отец. Я помню его лицо тогда. Такое же выражение у него и сейчас, почти… пристыженное. Я чувствую краткую вспышку жалости к нему, но подавляю ее.

– Хорошо. Паркер. Скажите мне, ваша девушка не рассердится из-за того, что вы танцуете со мной, а не с ней?

Его брови выгибаются.

– С чего вы взяли, что у меня есть девушка?

– Простите. Девушки, во множественном числе.

– Если бы я хоть немного понимал, о чем вы говорите, я бы с радостью ответил, но, к сожалению, я не понимаю.

– Нет? Потому что ваша подруга-брюнетка, которая стоит там, у пальм в горшках, смотрит на меня так, будто я ее заклятый враг из школы красоты, а другая ваша подруга, блондинка с пугающе большими сиськами, только что в третий раз одарила меня обжигающим взглядом. Думаю, она собирается пойти в дамскую комнату и сделать мою восковую фигурку, чтобы воткнуть в нее булавки.

Смеясь, Паркер разворачивает меня, а затем снова прижимает к своей груди. Он крепче обнимает меня за талию и кладет свою большую ладонь мне на поясницу. Эта рука обжигает еще сильнее, чем взгляд блондинки. Мы кружимся и кружимся, пока у меня не начинает кружиться голова.

– Я пришел сюда один, мисс Прайс. Это всего лишь две ошибки, которые я увидел за милю.

К моим щекам приливает жар. Мне стыдно, что я сказала ему, что Майлз был ошибкой. Это была правда, пусть и продуманная, направленная на то, чтобы он пожалел меня, но теперь мне неловко. Я испытываю самое ужасное, пугающее чувство на свете, которое, как я думала, больше никогда не испытаю: Уязвимость.

Видя мой дискомфорт, его взгляд становится острее.

– Я не осуждаю вас. Я знаю, что женщине труднее, чем мужчине … особенно такой знаменитой, как вы, такой успешной… Вам, должно быть, нелегко заводить отношения …

Когда я моргаю, в равной степени удивленная тем, что Паркер не только не осуждает, но и понимает, он вздыхает и качает головой.

– Господи, я все испортил. Простите. В мои намерения не входило бросать это вам в лицо. Иногда я говорю, не подумав.

– Что ж, я вам завидую. Не могу вспомнить, когда в последний раз говорила, не подумав.

Я останавливаюсь, потрясенная. На самом деле, я могу вспомнить, потому что только что вспомнила.

Паркер смотрит на меня долгим молчаливым взглядом, а затем бормочет: – Значит, она все-таки может говорить правду.

Какое-то чувство зарождается у меня в животе, сначала медленно расползаясь, затем распространяясь повсюду сразу. Отчасти от страха, отчасти от изумления, отчасти от чистой, неподдельной радости все мои конечности становятся невесомыми, а сердце колотится со скоростью миллион миль в час.

Меня только что заметили. Не взглянули, а заметили.

Я отвожу взгляд, пытаясь восстановить контроль над собой, отчаянно желая спрятаться. Паркер замедляет шаг, а затем останавливается, пока мы не застываем посреди моря танцующих людей. Когда он берет мое лицо в свои ладони, это так неожиданно, что я замираю.

Голосом необъяснимо грубым и мрачным он говорит: – Вам не нужно прятаться от меня. – Его взгляд опускается на мой рот. Он наклоняет свою голову к моей.

О Боже. Что происходит?

Паркер целует меня. Меня целует мужчина, которого я ненавижу больше всех на свете, и, черт возьми, как же это приятно.

Это так приятно, что я отстраняюсь, затаив дыхание, и утыкаюсь лицом в промежуток между его шеей и плечом. Я вдыхаю его запах – кожу, мускус и легкий привкус пряного одеколона, аромат воспоминаний.

Запах давно потерянного дома.

Секунду или сто лет спустя я слышу шквал быстрых механических щелчков. Под моими закрытыми веками вспыхивает свет. Когда я открываю глаза и оглядываюсь вокруг, я смотрю на группу фотографов.

Я прихожу в себя так, словно мне на голову вылили ведро ледяной воды.

Я вырываюсь из объятий Паркера. Он просто смотрит на меня, его глаза сияют. Щелчки камер похожи на стрельбу. Фотографы толкаются и роятся. Я делаю единственное, что приходит мне в голову.

Я бью Паркера по лицу. Сильно.

Затем поворачиваюсь и неуклюже ухожу с танцпола, умудряясь не сорваться на бег, но и только.

Глава восьмая

ВОСЕМЬ

Виктория

Плейбой и Ледяная принцесса перешли к решительным действиям на благотворительном гала-концерте

В пятницу вечером в ресторане Cipriani состоялся ежегодный гала-концерт Ассоциации по сбору средств при мышечной дистрофии. В прошлые годы на мероприятии устраивали красочные развлекательные шоу, но ничто не сравнится с фейерверком, который устроили Виктория Прайс и Паркер Максвелл в этом году. Гости были шокированы, когда мистер Максвелл толкнул Майлза Кэмпбелла, генерального директора Global Oil, и тот упал на пол после того, как, по всей видимости, обменялся резкими словами с мисс Прайс. Они были еще больше шокированы, когда мисс Прайс страстно поцеловалась с мистером Максвеллом посреди танцпола, а затем дала ему пощечину…

Пока неизвестно, будет ли мистер Кэмпбелл предъявлять обвинения в нападении, но этот невероятный любовный треугольник заставляет всех трепать языками, а наших редакторов из Post жаждать большего.

Как и в течение последних нескольких часов, телефон на моем столе звонит. Как и в течение последних нескольких часов, я игнорирую его. Я отбрасываю газету в сторону и откидываюсь на спинку стула. Чудовищная головная боль отдается в основании моего черепа.

Сейчас воскресное утро, и это дерьмо только что попало в сеть.

Табби протягивает мне чашку кофе, в котором я так нуждалась.

– Я же говорила, что это плохо. Я уже приняла звонки от твоего литературного агента, четырех твоих клиентов и TMZ¹⁴.

Я с благодарностью отпиваю горячую жидкость, а затем вздыхаю.

– Все не так плохо, пока не позвонит моя мама.

Табби присаживается на край стола, покачивая длинной ногой взад-вперед.

– Может, она этого не увидит.

Мы оба знаем, что принимаем желаемое за действительное. Моя мать добросовестно просматривает каждую газету, журнал и даже бульварные газетенки в поисках любого упоминания моего имени. Когда она увидит его рядом с именем Паркера, начнется Третья мировая война.

Я бы не удивилась, если бы мама выследила его и пустила пулю ему в голову.

– Ну, в любом случае, ты выглядела потрясающе. То платье было обалденным. – Табби делает паузу. – Так ты собираешься снова встретиться с мистером Ничего личного, или эта пощечина была настоящим «отвали», а не просто твоей обычной теплой и нежной благодарностью мужчине за цветы?

Я массирую виски.

– Ты не могла бы, пожалуйста, подождать, пока я выпью кофе, чтобы поумнеть? Я не могу проявлять смекалку без кофеина.

– Конечно. – Она смотрит на часы. – Даю тебе три минуты. Ровно столько, сколько я смогу воздерживаться от остроумия. Его так много, что оно имеет тенденцию прорываться наружу.

Я пью свой кофе. Табби пристально смотрит на меня. Телефон на моем столе перестает звонить, а затем, после секундной паузы, начинает звонить снова.

Табби ждет, пока звонок прекратиться, чтобы сказать: – Знаешь, когда я проводила свое исследование о Паркере, мне показалось действительно интересным, что он родом из Ларедо, штат Техас. Как и ты. И он ходил в среднюю школу Дж. Б. Александера. Как и ты.

Ее взгляд пронзителен. Когда я не отвечаю, она добавляет: – Если там что-то есть, мне нужно знать, Виктория. Я должна знать, на что обращать внимание. Твое имя теперь связывают с его именем в прессе, и если есть какая-то связь в прошлом, которую можно раскопать…

– Это он.

Удивленная Табби моргает.

– Он? Кто он?

Я опускаю голову и смотрю на нее.

– Он.

Ее губы приоткрываются, а глаза расширяются. Она шепчет: – Срань господня.

– Совершенно верно.

– Он знает, что это ты? Ты?

Когда я качаю головой, она облегченно вздыхает. – Значит, он не знает о…

– Нет. – Мой голос звучит жестко и остро, как лезвие бритвы.

Табби встает и медленно обходит стол. Глядя в окно на яркий утренний свет, она спрашивает: – Ты собираешься сказать ему?

– Не будь смешной.

Она поворачивается и смотрит на меня.

– Тогда в чем дело?

Я делаю большой глоток кофе. И через мгновение тихо произношу: – В справедливости.

– Другими словами, в мести.

Я продолжаю молчать. Хотя только на прошлой неделе отрицала Табби, что между мной и Паркером было что-то личное, я знала, что в конце концов она обо всем догадается. Но статья в Post – и во всех остальных газетенках – заставила меня действовать.

Может, так и лучше. Табби права. Ей нужно знать, с чем она имеет дело, если ей придется что-то скрывать.

Интересно, есть ли в прошлом Паркера что-то, что ему нужно стереть из памяти. Мне интересно, что это за пробел в его биографии, о котором мне рассказала Табби, – два загадочных года, когда он словно исчез с лица земли…

Теперь я понимаю, что мой предыдущий план влюбить его в себя и бросить был слишком простым. Мне нужно поднять ставку.

Мне нужно разрушить его жизнь.

Око за око, милый ублюдок.

– Табби, мне нужно, чтобы ты покопалась в его биографии поглубже. Выясни все. Зайди так далеко, как сможешь. Там должно быть что-то, что я могу использовать. Посмотри на его семью, в частности на его отца. Не может быть, чтобы он был чист. Просто принеси мне всё, что я смогу использовать. Всё, что угодно.

– Использовать для чего?

– Чтобы свести счеты.

Телефон начинает звонить снова. Я смотрю на экран и вздыхаю.

– Мне нужно ответить.

Я вижу, что Табби хочет сказать что-то еще, по тому, как неохотно она поднимается со стула. Чтобы избежать дальнейшего разговора, я беру телефон.

– Hola, mama. ¿Como estas?¹⁵

Из наушника доносится такой громкий поток ругательств, что я, поморщившись, отдергиваю его. Табби благоразумно вскакивает и спешит выйти из комнаты, закрыв за собой дверь моего кабинета.

Она и раньше слышала тирады моей матери. Поэтому знает, насколько это может быть плохо.

– Мама, пожалуйста, – говорю я по-английски. – Успокойся.

– Успокоиться? – возмущенно кричит она. – Ты говоришь мне успокоиться, когда я вижу в газете фотографию, на которой моя дочь целуется с самим el diablo¹⁶?

Я вздыхаю, закрываю глаза и потираю лоб. Ну вот, началось.

Она продолжает по-английски, акцентируя каждые несколько слов испанским ругательством.

– Ты видишь этого pendejo¹⁷ после стольких лет и не отрубаешь ему член, а целуешь его? Que chingados?¹⁸ Ты что, с ума сошла? Тебе следовало пристрелить этого puto¹⁹! Hijo de puta²⁰ разрушил не только твою жизнь, Изабель!

Боль. Ярость. Стыд. Как же приятно осознавать, что твоя собственная глупость стала причиной такого хаоса. Такого количества разрушенных жизней.

Я шепчу: – Я знаю, мама.

– Твой отец, твой брат, я, Ева… Мы все пострадали из-за него! Пострадала вся наша семья! И ты больше всех! Сколько писем ты ему отправила, mija²¹, сколько раз ты пыталась сказать ему…

Я вскакиваю на ноги и с такой силой ударяю кулаком по столу, что монитор компьютера подпрыгивает.

– Мама! Я знаю!

Мама замолкает. В тишине комнаты все, что я слышу, – это звук моего собственного прерывистого дыхания.

Она тихо говорит: – Тогда скажи мне, что это был за поцелуй, Изабель. Скажи мне, что, по-твоему, ты делаешь. Потому что с того места, где я сижу, кажется, что ты делаешь то же самое, что и в пятнадцать лет: влюбляешься в лжеца.

Я медленно опускаюсь на стул. Мой голос звучит глухо, как звон колокола.

– Случайно я узнала, что он владелец ресторана в Нью-Йорке. Я пошла на ужин, а он был там. И он не узнал меня. – Мой голос срывается. Я делаю несколько неглубоких глотков воздуха, прежде чем продолжить. – Но он, кажется… я ему нравлюсь. То есть Виктория нравится. И я подумала…

Я слышу резкий вдох.

– Ты подумал, что сможешь сравнять счет.

Я не отвечаю. Это особый вид ада, когда кто-то знает тебя так хорошо.

После минутной паузы моя мать заговаривает снова.

– Он богат?

– Отвратительно богат. Ему принадлежит не один ресторан. Он владеет более чем двадцатью ресторанами.

Я почти слышу, как крутятся колесики в ее голове.

– И он знаменит, очевидно. Или, по крайней мере, печально известен. Газеты называют его плейбоем.

Мой низкий смех звучит отвратительно даже для моих собственных ушей.

– Судя по всему, он меняет женщин как перчатки.

Мама бормочет: – Ублюдок. У богатого плейбоя без моральных принципов – а мы обе знаем, что у него их нет, – наверняка есть вещи, о которых он не хочет, чтобы кто-то узнал. Вещи, которые наверняка заставят его страдать, если о них станет известно.

Я слышу улыбку в ее голосе, когда она произносит слово «страдать». Моя мать была бы отличной мафиози, донья.

– Совершенно верно.

Она вздыхает. Я мысленно представляю, как мама стоит у кухонной раковины в своем бесформенном домашнем халате и смотрит на двор перед домом, а длинный телефонный провод обвивается вокруг ее запястья. В былые времена, когда я была ребенком, в это время года трава была сухой и коричневой, как и поля за двором, но системы полива и орошения, которые я установила после того, как моя первая книга стала бестселлером, гарантируют, что сейчас всё зеленое.

Красивый, насыщенный зеленый цвет, цвет денег.

– Ты должна быть осторожна, mija.

– Он никогда не узнает, что это я, мама. Я подберусь к нему поближе, выясню все, что мне нужно знать, а затем уничтожу его. Внутри и снаружи. Быстро и смертельно.

– Нет, mija. Я не это имела в виду. Ты умна; я знаю, ты можешь выяснить то, что тебе нужно. Тебе следует остерегаться кое-чего другого.

Тихий предупреждающий тон в ее голосе настораживает меня.

– Чего?

– Того, что тебе снова причинят боль.

Меня обдает волной жара.

– Я больше не ребенок, мама, – возмущенно отвечаю я. – И ты только что сказала, что я умная. С чего ты взяла, что я позволю ему снова причинить мне боль?

Наступает тяжелая пауза. Наконец она говорит: – Посмотри на фотографию вас двоих, Изабель. Смотри на нее долго и пристально. Посмотри на свое лицо. А потом скажи мне, почему я не должна волноваться.

Прежде чем я успеваю что-либо ответить, мама вешает трубку.

Я кладу телефон. Беру газету и внимательно рассматриваю нашу с Паркером фотографию. В частности, изучаю свое лицо. И тогда я понимаю, о чем именно говорила моя мать.

Женщина на фотографии не безжалостная бизнесвумен с многолетним опытом профессиональной стервозности за плечами. Она не жесткая и не расчетливая. В момент поцелуя она не является вдохновительницей коварного плана мести.

Она расклеилась.

Она прижимается к мужчине так, словно от этого зависит ее жизнь, обхватывает его руками за плечи, впивается пальцами в его костюм и волосы. На ее лице написано такое выражение, что даже дураку понятно: эта женщина испытывает невероятное удовольствие, полностью отдается моменту, как будто самого мира больше не существует, как будто есть только ее губы, слившиеся с его губами, и ее тело, прижатое к его телу.

Я бормочу: – Черт – и отбрасываю газету в сторону. Некоторое время я сижу, размышляя и пытаясь выбрать наилучший курс действий.

Затем я зову Табби обратно в комнату и прошу ее достать мне номер мобильного телефона Паркера.

Хорошо, что я поговорила со своей матерью. Это было тяжело, но в то же время это было необходимым напоминанием обо всём, что поставлено на карту, обо всем, за что ему нужно заплатить. Теперь я настроена еще более решительно, чем раньше.

Этот ублюдок поплатится, даже если мне придется сжечь весь мир дотла, чтобы сделать это.