Текст книги "Порочная красавица (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
– Думаю, она сама его проколола.
– Ну конечно. – Я достаю несколько купюр из сумочки и бросаю их на стойку. – А теперь я иду домой.
Я посылаю Карлосу воздушный поцелуй и ухожу. Он кричит мне вслед: – Однажды, Анасита, ты займешься со мной сексом, и тогда ты увидишь истинное лицо Бога!
Я уже видела истинное лицо Бога во время секса, Карлос. И, милый, оно не твое.
Я машу через плечо, не оглядываясь, а затем выхожу через дверь кантины на обжигающую жару улицы.
***
Шесть часов спустя я наконец-то подъезжаю по длинной грунтовой дороге к своему дому.
Я совсем забыла о своей встрече с мистером Эрнандесом, который ждал меня возле офиса со своей женой, когда я вышла из кантины. Потом появился еще один клиент, на этот раз незапланированный. К тому времени, как я закончила со встречами и всей бумажной работой, солнце низко висело над далекими горами, и жара ослабила свою удушающую хватку над городом. Я остановилась, чтобы купить немного овощей и жирный кусок тилапии на ужин на моем любимом местном рынке, и поехала из перегруженного города в сельский район, в котором я живу. Это сонный городок с населением менее пяти тысяч человек, без театров, отелей и торговых центров, с самым низким уровнем преступности из всех шестнадцати округов большого Мехико.
Тут также нет доступа в Интернет, так что у меня нет компьютера.
Поначалу это сводило меня с ума, но я быстро поняла, что так меня будет сложнее отследить. Несмотря на то, что я снимаю дом за наличные, плачу наличными за машину, получаю наличные от мистера Колона, не имею ни одной кредитной карты и, по сути, мертва для законов Соединенных Штатов, часть меня всё еще ожидает, что полиция без предупреждения явится ко мне с документами об экстрадиции.
Мы с Паранойей стали довольно близкими друзьями.
Моя машина – невзрачный Ford старой модели с плохой коробкой передач – подпрыгивает и дребезжит на ухабистой дороге. Лето в этой части Мексики – сезон дождей, и дожди негативно сказываются на дорогах. В городе ремонтируют главные улицы, но моя частная подъездная дорога находится в аварийном состоянии; мой домовладелец продолжает обещать нанять кого-нибудь для заделки ям, но он работает с той же скоростью, что и Карлос. Вероятно, в конечном итоге я буду делать это сама. Я уже неплохо разбираюсь в ремонте и обустройстве дома.
Я паркуюсь перед домом, беру свои продукты и сумочку с пассажирского сиденья и направляюсь по мощеной кирпичной дорожке к входной двери. Пердо́н растянулся на коврике во всей своей пухлой оранжевой красе. Увидев, что я подхожу, он переворачивается на спину и потягивается, лениво мяукая в знак приветствия.
Дом представляет собой розовое глинобитное здание в испанском колониальном стиле с арочной колоннадой перед входом. С западной стороны участок затенен высокими пальмами; на востоке буйство красок создают алые и оранжевые кусты георгинов. На заднем дворе у меня есть сад с лекарственными растениями, защищенный от палящего солнца сеткой, которую я повесила сама, и каменный фонтан в форме русалки, который радостно журчит днем и ночью.
Иногда поздно вечером я выключаю его, потому что от всего этого веселого журчания мне хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем я могла бы это разделить. Но единственный мужчина, который делил со мной постель последние полгода, принадлежит к другому виду.
– Привет, толстяк, – ласково зову я кота. – Мамочка дома, ты готов к ужину?
Он вскакивает на ноги. На самом деле, вскакивает – слишком громкое слово. Это больше похоже на то, что он заваливается набок, изо всех сил пытается поджать под себя лапы и подтягивается вверх. Затем кот зевает, встряхивает шерстью, садится на задние лапы, смотрит на меня снизу вверх и издает громкий, требовательный мяу.
Глупый вопрос. Пердо́н готов к ужину сразу после того, как позавтракает. Животное – это машина для поедания пищи.
– Ладно, маленький тиран. Заходи.
Я открываю входную дверь. Кот важно проходит у меня между ног, повелительно помахивая хвостом. Я закрываю дверь бедром, поворачиваюсь и вскрикиваю от шока. Я роняю продукты и сумочку на пол.
Гостиная завалена букетами белых роз.
Они повсюду: на кофейном столике, на приставном столике между двумя стульями, на каминной полке над камином, на полу. Их здесь десятки, полных и пышных букетов в хрустальных вазах, наполняющих воздух пьянящим ароматом.
Мое сердце думает, что оно чистокровный скакун, который только что услышал сигнал к старту на Кентуккийском дерби, и пускается в галоп. Я замираю, прислушиваясь к тиканью часов на каминной полке и чувствуя, как кровь пульсирует в моих венах.
Мой мозг тоже застыл. Мне следует схватить сумочку и убежать, но вместо этого я неуверенно кричу: – Эй?
Спустя несколько мгновений, в течение которых я не слышу ни ответа, ни каких-либо других необычных звуков, я на цыпочках прокрадываюсь по темному коридору. С широко раскрытыми глазами я заглядываю в столовую.
Еще розы.
Я покрываюсь холодным потом. Мои руки начинают дрожать. Ужас, неверие и что-то, что я не позволяю себе назвать надеждой, сжимают мой желудок, сея хаос в моей голове.
Этого не может быть. Не может быть. Не может.
Я двигаюсь по дому, как зомби, на негнущихся ногах и с отвисшей челюстью, и натыкаюсь на букеты белоснежных роз, расставленные по всем комнатам. Это сон или кошмар наяву. Я не могу решить, что именно. Когда я добираюсь до своей спальни и вижу, чем залеплено большое зеркало над комодом напротив кровати, мое застывшее недоверие наконец дает трещину. Я прикрываю рот обеими руками и всхлипываю.
Это коллаж из наших с Паркером фотографий. Мы молоды и счастливы, и на каждой из них мы безумно улыбаемся.
– Buenas tardes46, Ana.
Я резко оборачиваюсь, раскинув руки. От неожиданности я едва не теряю равновесие и чуть не падаю.
В дверях моей спальни – в джинсах, ковбойских сапогах, фланелевой рубашке с закатанными рукавами, белой ковбойской шляпе и с нелепыми усами – стоит Паркер.
Глава сороковая
Виктория
Я чувствую, что сейчас упаду в обморок.
Он худее, чем я помню, и волосы у него длиннее, но он не менее красив, несмотря на обвисшую гусеницу, гнездящуюся у него на верхней губе.
– Или мне следует называть тебя Анасита? – тихо спрашивает Паркер, не отрывая от моего лица пронзительного взгляда.
– Это был ты сегодня в баре, – хрипло шепчу я, настолько ошеломленная, что кажется, будто в меня ударили электрошокером.
Это Паркер. Он здесь. Здесь.
Боже милостивый, пожалуйста, не допусти, чтобы у меня случился сердечный приступ.
– Я бы спросил, был ли это твой парень, с которым ты была, но я знаю, что ты не из тех, кто крадет из колыбели. Хотя он, очевидно, хотел бы, чтобы так и было.
Паркер не делает ни малейшего движения, чтобы подойти ближе. Он просто продолжает смотреть на меня таким пожирающим взглядом, как будто запоминает каждую черту и изгиб моего лица, выжигая детали в своем сознании.
Долгое время никто из нас не произносит ни слова. Затем, поскольку больше не могу выносить давящую тишину, я дрожащим голосом произношу: – Боже. Эти усы.
Он задумчиво поглаживает их.
– Я выгляжу как порнозвезда, не так ли?
– Даже не звезда. Как неоплачиваемый статист. Это отвратительно.
Он кивает.
– У тебя тоже красивые волосы. Ты проиграла пари?
Мое горло опасно сжимается. Не уверенная, собираюсь ли я смеяться, рыдать или кричать, я сглатываю.
Паркер снимает шляпу, проводит рукой по волосам и делает шаг в мою спальню. Пространство, кажется, сжимается.
– Ты хоть представляешь, сколько Ан Гарсиас в этой стране? Его голос нежен, но глаза прожигают меня насквозь. Они обжигают меня до глубины души.
Я качаю головой.
Он говорит: – Много, – и делает еще один шаг вперед. Затем роняет ковбойскую шляпу на пол.
Я бы пошевелилась, но превратилась в статую. Или в дерево, прочно вросшее в землю. Как ни странно, в моем теле так много адреналина, что я дрожу почти до вибрации.
– Ну… – Я прочищаю горло. – В этом-то и был смысл.
Паркер снова кивает. Такой серьезный. Такой спокойный. По сравнению с ним я – фейерверк, который пошел не по плану и взорвался с оглушительным грохотом и ослепительной вспышкой, осыпав зрителей раскаленной шрапнелью и кусками дымящегося пепла.
– Как ты меня нашел?
– Табби.
Я отступаю на шаг, и мое потрясение усиливается.
– Она бы никогда…
– Она мне всё рассказала, – мягко перебивает он, – после того, как я ей всё рассказал.
Всё. Это слово грохочет у меня в голове, разбиваясь обо что попало, оставляя за собой обломки.
– Она рассказала мне о твоем плане погубить меня. Она сказала мне, что она – Полароид, а не ты. – Его голос становится на октаву ниже. Его глаза горят. – И она рассказала мне о Еве.
Тихий звук срывается с моих губ. Мои глаза наполняются слезами.
Паркер подходит ближе. Потом еще ближе. Когда он стоит так близко, что я могу сосчитать длинные золотистые ресницы вокруг его век, он шепчет: – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Мои колени решают, что с них хватит, и подгибаются.
Паркер подхватывает меня, прежде чем я успеваю упасть. Он поднимает меня на руки, подходит к кровати и опускает нас на нее. Он целует меня в щеки, страстно шепча: – Прости меня, детка, пожалуйста, пожалуйста, прости меня.
Я не выдерживаю и плачу.
– Ты придурок! Мне нечего прощать! Кроме этих усов!
– Я ушел от тебя, не попрощавшись. – Он нежно целует меня в губы. – Я бросил тебя, когда ты нуждалась во мне больше всего. – Он снова целует меня, более страстно, так что у меня перехватывает дыхание. – А потом, много лет спустя, я заставил тебя сбежать от меня, сделав самое ужасное предложение руки и сердца в истории человечества.
На этот раз, когда Паркер целует меня, я чувствую его раскаяние. Я чувствую всю его тоску, печаль и отчаяние, каждый болезненный, рваный сантиметр его безысходности. И все эмоции, которые я так тщательно скрывала все эти долгие одинокие годы с тех пор, как он меня бросил, вырываются наружу.
Я прерываю поцелуй, утыкаюсь головой в его шею и плачу, как ребенок.
Паркер позволяет мне. Он переворачивается на спину и прижимает меня к себе, обхватив сильными руками, чтобы я не разбилась на миллион осколков и не умерла. Я плачу у него на груди, пока не садится солнце и над горами не восходит большая светящаяся луна, а потом плачу еще немного, пока мои глаза не опухают, голос не становится хриплым, и я не выдыхаюсь окончательно.
– Для Королевы Стерв ты на удивление плаксивая, – размышляет Паркер, любовно поглаживая меня по спине.
Я шмыгаю носом.
– Я больше не Королева Стерв. Я всего лишь скромный офисный клерк с дерьмовой прической и толстым, вспыльчивым котом.
– О, я не знаю. Твой кот показался мне довольно покладистым. Он даже глазом не моргнул, когда я ворвался в дом через дверь во внутренний дворик.
– Ты подкупил его едой, не так ли?
Я чувствую, как Паркер улыбается.
– Я мог дать ему пару лакомств, чтобы он успокоился.
Несколько минут мы лежим в тишине, просто дыша. Тени на стене длинные и мягкие. Снаружи начинает петь сверчок.
В моей груди маленький нежный цветок раскрывает свои лепестки навстречу утреннему солнцу.
– Не могу поверить, что ты здесь, – тихо говорю я.
Руки Паркера сжимаются вокруг меня. Он целует меня в макушку.
– Мне так жаль, Паркер. Жаль, что всё так вышло.
– Мне тоже.
Я осторожно спрашиваю: – Как Табби? И Дарси? Они сердятся на меня?
– С Дарси всё в порядке; она чертовски скучает по тебе, но в последнее время ее отвлек новый проект. – Его голос теплеет. – Она и некий безумный немецкий шеф-повар работают над кулинарной книгой. Помимо прочего.
– Помимо прочего? Это твой завуалированный способ сказать, что они с Каем встречаются?
– «Встречаются» – это не совсем подходящее слово. Я бы сказал «трахаются как кролики при любой возможности». Я случайно застал их в подсобке в Xengu. – Он усмехается. – Мне понадобится длительная гипнотерапия, чтобы стереть эти образы из моей памяти. Мне пришлось выбросить четыре ящика артишоков, две дюжины коробок клубники и целый поддон эскариоля, которые были раздавлены в порыве… энтузиазма.
Я улыбаюсь, так сильно скучая по Дарси, что у меня комок подступает к горлу.
– А Табби?
Лаская мои волосы, Паркер вздыхает, и в этом звуке слышны эмоции.
– Эта девушка крепкий орешек. Ее преданность тебе поразительна. Коннор убежден, что она лесбиянка.
– Это не так. А кто такой Коннор?
– Мой друг и специалист по безопасности – тот, кто пытался взломать твою электронную почту. Он без ума от Табби, но она не обращает на него внимания. Коннор пытается уговорить ее пойти к нему на работу, но не хочет признавать, что она умнее его, а это ее единственное условие для принятия предложения. Насколько я слышал, он обещал ей семизначную зарплату, но она всё равно отказалась. Судя по всему, Табби сказала ему, что, если он не произнесет фразу «Ты превосходишь меня в интеллекте, классе и чувстве стиля», то может искать другого хакера мирового уровня. Пока Коннор отказывается, но, думаю, он в отчаянии; у него есть крупный клиент, которого недавно взломала какая-то радикальная российская группировка, и клиент угрожает подать на Коннора в суд, если тот не выяснит источник и не поможет полиции в расследовании. А это, по-видимому, он не может сделать без помощи Табби. Так что она взяла его за пресловутые яйца.
Мы снова молчим, пока я перевариваю то, что Паркер мне сказал.
Затем, более мрачно, он говорит: – Я навестил твою мать.
За те месяцы, что меня не было, я ни разу не поговорила с матерью. Есть большая разница между прощением и забвением, и, хотя я перестала злиться на нее за то, что она причастна к трагедии Паркера и Изабель, я пока не хочу пытаться наладить с ней контакт.
Я не хочу знать, узнала ли она о том, что Билл Максвелл сделал на самом деле, и была ли ее ненависть к нему в тот день на кухне сильнее, чем она говорила.
Знание все равно ничего бы не изменило. Прошлое высечено в камне; мы не можем вырезать новые концовки для старых историй, как бы отчаянно нам этого ни хотелось.
Когда я не отвечаю, Паркер делает вдох, а затем выдох. Моя голова поднимается и опускается в такт его дыханию.
– Она рассказала мне обо всех письмах, которые ты отправляла после моего ухода. Конечно, я их так и не получил.
Я шепчу: – Твой отец.
В голосе Паркера появляется горечь.
– Он даже не потрудился это отрицать. В тот день, когда я позвонил ему, он был пьян в два часа дня и бредил о том, что в стране чернокожий президент. Я больше не буду с ним разговаривать.
Он на мгновение замолкает, а затем горечь исчезает из его голоса.
– Она тоже по тебе скучает.
Я закрываю глаза.
– Я не могу ее видеть, пока нет. Слишком свежо. И, кроме того, если я поеду в Ларедо, я захочу поехать… Я захочу посмотреть…
Я не заканчиваю свою мысль, но Паркер знает, о ком я говорю. С новой, бесконечно мягкой интонацией в голосе он шепчет: – Она такая красивая. Как ее мать.
У меня сжимается в груди. Новые слезы грозят пролиться.
– Ты ходил в школу?
– Да. Сидел на парковке, как ненормальный, и пялился в бинокль. Хорошо, что твоя мама была со мной, а то я бы точно почувствовал себя извращенцем.
Паркер и моя мать смотрят на Еву в бинокль. Хотя я сама делала это бесчисленное количество раз, от этой мысли мне становится невыносимо грустно.
– Через несколько лет ей исполнится восемнадцать, она станет совершеннолетней, – мягко говорит Паркер.
Я киваю.
– Что означает, что она может принимать собственные решения… о таких вещах, как встреча со своими биологическими родителями.
Я вскидываю голову и смотрю на него не мигая, мой пульс, как товарный поезд, выходит из-под контроля.
Он говорит: – Попробовать стоит.
– А что, если она не знает, что ее удочерили? – задыхаясь, спрашиваю я.
– Ева рассказала об этом на своей странице в Facebook; она знает. Она считает, что это круто, что ее выбрали, и что ей нечего стыдиться. Она кажется на удивление уравновешенной. Я думаю, что ее родители проделали потрясающую работу, воспитывая ее.
– Н-но если я с ней встречусь, меня раскроют… никто не должен знать, кто я такая…
– Ты Изабель Диас из Ларедо, штат Техас, дочь Тома и Гваделупы, – мягко говорит Паркер. – Это всё, что кому-либо нужно знать. Никто в Ларедо или где-либо еще не знает о твоей связи с Викторией Прайс или Аной Гарсией. Кроме того, это правда. Ты – Изабель. Думаю, мы оба согласимся, что правда – гораздо лучшая альтернатива лжи.
Возможности бешено крутятся в моей голове. Будущее внезапно становится намного ярче, намного насыщеннее, чем это было всего несколько минут назад.
– Но твоя политическая карьера, твоя борьба за место в Конгрессе. Таблоиды сойдут с ума…
Паркер смеется.
– Всё закончилось еще до того, как началось. Я забросил всё остальное, когда начал искать тебя. Последние несколько месяцев я жил в Мексике на постоянной основе, чтобы сосредоточиться на поисках. – Увидев мое расстроенное лицо, он поспешил добавить: – Потому что я наконец-то расставил приоритеты. Открывать по два новых ресторана в год, каждую неделю встречаться с новой девушкой, стремиться к политической карьере… всем этим двигала пустота. Я пытался отвлечься от одиночества и ненависти к себе, теперь я это понимаю. Я не отказался ни от чего по-настоящему важного, и ты не разрушила мою жизнь своим уходом, ясно?
Его слова звучат убедительно и правдиво. Я чувствую некоторое облегчение, пока мне не приходит в голову кое-что еще.
– Ева захочет знать, почему мы отдали ее на усыновление.
В его голосе слышится неуверенность.
– Потому что мы были подростками. Мы хотели, чтобы у нее была лучшая жизнь, чем мы могли ей дать.
– Но…
Паркер заставляет меня замолчать поцелуем.
– Мы разберемся с этим по ходу дела. Ничто не предрешено заранее. У нас есть несколько лет, чтобы продумать логистику, если Ева в конечном итоге решит, что хочет именно этого.
Когда придет время, мы сможем связаться с ней через агентство по усыновлению, договориться о встрече и посмотреть, как она отреагирует. Хорошо?
Дрожа, я опускаю голову ему на грудь.
– ХОРОШО.
Мы целую вечность молчим, прислушиваясь к ночным звукам, пока, наконец, я не делаю глубокий вдох и не шепчу: – И что теперь будет?
Паркер приподнимает мою голову. Он проводит большими пальцами по моим щекам и молча смотрит на меня, пока почти незаметная улыбка не начинает изгибать его губы.
– Теперь, я думаю, мне стоит подарить тебе то кольцо, которое обещал.
Наверное, мне стоит сходить в ванную за лекарством. То, что происходит с моим сердцем, кажется ненормальным.
Я говорю: – Полагаю, ты имеешь в виду «угрожал».
– Да. Прошу прощения. И, прежде чем ты скажешь «нет», я должен сообщить, что это безупречный десятикаратный камень круглой огранки с зауженными боковыми гранями в платиновой оправе. Это впечатляет даже по твоим меркам. Он стоит больше, чем твой Rolls-Royce.
Я слабо усмехаюсь.
– Всего десять карат? Какой мизер. Тиффани?
– Картье.
– А… ну что ж. В любом случае, возможно, сейчас самое подходящее время упомянуть, что я уже говорила тебе, меня не интересует брак.
Улыбка Паркера не похожа на улыбку человека, который думает, что его предложение только что было отклонено.
– Вполне справедливо. Я спрошу снова утром. Утром всё всегда кажется лучше.
– О, правда? Значит ли это, что ты приглашаешь себя остаться на ночь? И что же мы будем делать?
Его веки опускаются, а голос становится хриплым.
– Ну, я мог бы попытаться заставить тебя увидеть истинное лицо Бога.
Мое сердцебиение, которое успокоилось до более разумного уровня, немедленно снова взлетает в стратосферу.
– Вот это разговор по делу, мистер Максвелл.
– Я рад, что ты согласна, моя прекрасная Бел.
Прежде чем я успеваю снова расплакаться, Паркер страстно целует меня, заглушая рыдания радости, которые рвутся из моего горла.
Наша одежда слетает с нас с такой скоростью, что это кажется почти волшебством. Мы в отчаянии падаем друг на друга, сжимаем друг друга в объятиях и стонем, гладим друг друга и вздыхаем, наши губы так же жадны, как и наши руки. Месяцы разлуки стираются в одно мгновение.
Как только Паркер собирается войти в меня, громкий пронзительный мяу заставляет нас обоих замереть.
Сидящий в дверях спальни Пердо́н с отвращением смотрит на нас.
– Заткнись, или я сделаю из тебя коврик, приятель, – выпаливает Паркер, оглядываясь через плечо.
Я беру его лицо в ладони и поворачиваю его к себе. Целую его, вкладывая в поцелуй всю свою душу и сердце, а потом шепчу: – Думаю, ты сможешь сосредоточиться на несколько минут, любимый.
Услышав это слово из моих уст, Паркер оживает. Он смотрит на меня с обожанием. В уголках его губ появляется улыбка.
Я добавляю: – Я имею в виду, что если мне приходится игнорировать эту вялую прядь у тебя под носом каждый раз, когда ты меня целуешь, то ты уж точно сможешь игнорировать моего кота.
– Вялая? О, ты за это заплатишь, – выдыхает он, покачивая бедрами.
Я чувствую его между своих ног, горячего и твердого, и смеюсь хриплым голосом.
– Обещания, обещания, – отвечаю я и притягиваю его голову к себе, чтобы еще раз жадно поцеловать.
