Текст книги "Умоляй меня (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
31
СОФИЯ
Когда я спускаюсь вниз на завтрак, то застаю маму у плиты, она переворачивает блинчики на сковородке.
– Кофе готов, – говорит она через плечо. – Ты все еще любишь яичницу-болтунью?
Я на мгновение задумываюсь, что мне делать с этим странным человеком, завладевшим моей кухней, затем решаю, что у меня нет сил на эту борьбу, и сажусь за стол.
– Харлоу все еще спит. Я проверила, как она. – Когда я не отвечаю, она усмехается. – Не волнуйся. Я всего лишь готовлю завтрак.
– Это как торнадо, заявляющее, что он всего лишь легкий ветерок.
– У тебя плохое настроение. Что случилось?
– Подойди к зеркалу и узнай.
Она прищелкивает языком и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.
– Пожалуйста, не притворяйся, что тебя это волнует. У меня не хватит мозговой способности, чтобы разобраться с твоими иллюзиями сегодня.
Мама некоторое время смотрит на меня, затем пожимает плечами и возвращается к плите, где начинает изображать из себя безобидную бабушку. Я смотрю на ее кардиган и ортопедические туфли, гадая, где она прячет мясницкий нож.
Она наливает две чашки кофе, ставит одну передо мной, а другую – напротив. Накладывает стопку блинчиков и ставит их тоже передо мной, потом приносит масленку и банку кленового сиропа. Затем идут столовые приборы и салфетка, которые она складывает треугольником, как будто мы в ресторане. Когда она заканчивает, то отступает на шаг и, уперев руки в бока, выжидающе смотрит на меня.
– Ну что? Ты не собираешься есть?
Я с опаской смотрю на блинчики.
– Это отрава?
– Нет, но кофе – да. – Хихикая, мама направляется к холодильнику и достает упаковку яиц.
Я наблюдаю, как она разбивает их в миску и взбивает венчиком, и гадаю, не нахожусь ли я в альтернативной вселенной. Может быть, другая моя версия – та, у которой нет чокнутой матери, вероломного бывшего мужа или грозного начальника, – живет припеваючи на солнечной палубе роскошного круизного лайнера, плывущего по островам Хорватии.
– Тебе нужен новый матрас в гостевую комнату. Посередине какой-то жуткий комок, из-за которого я всю ночь ворочалась с боку на бок. Мне было очень неудобно.
Представляя это, я улыбаюсь.
Она выливает яйца на сковороду и начинает помешивать их деревянной ложкой, которая выглядит точь-в-точь как ложка на кухне Картера.
Словно прочитав мои мысли, мама говорит: – Итак. Этот парень, с которым ты встречаешься. Он очень симпатичный, София, но я знаю, что ты не можешь относиться к нему серьезно. Ты слишком умна для этого.
Думаю, ярость становится моей основной эмоцией. Пылая гневом, я говорю: – Я знаю, ты в курсе, что столовые приборы можно использовать не только для приема пищи.
Когда она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, я накалываю стопку блинчиков вилкой, затем злобно протыкаю их ножом, не сводя с нее глаз.
Она, преступный гений, остается невозмутимой.
– Ты думаешь, что твоя личная жизнь меня не касается.
– Верно.
– Ты моя дочь. Все, что касается тебя, касается и меня.
– С каких это пор?
– С незапамятных времен.
Я вгрызаюсь в блинчики, жалея, что это не ее шея.
– Ты ходишь по очень тонкому льду, мама.
Она накладывает себе немного еды, затем садится напротив меня и набрасывается на нее, наблюдая за мной во время жевания.
– Дай мне две минуты, и я больше никогда не упомяну этого Картера.
Я стону.
– Ты меня утомляешь, ты знаешь об этом?
Мама взмахивает вилкой, заставляя меня замолчать.
– С ним тебе хорошо. Конечно, с ним хорошо. Он великолепен, и, очевидно, ты ему очень нравишься. Секс, наверное, потрясающий. – Она пожимает плечами. – Ничего страшного. Этого хватит на несколько месяцев, на год, если повезет. Что потом? Вот что я тебе скажу. Ему начнет надоедать.
Я смотрю в потолок и бормочу: – Где тот внезапный сердечный приступ, когда он так нужен? Ма. Со мной все в порядке физически.
Физически.
– Ты бы не стала так щепетильно относиться к этой теме, если бы думала, что я неправа.
Это было непросто, но, возможно, она права, поэтому я ем свои блинчики так, словно меня не беспокоит ничего из того, что она может сказать. Если это произойдет, я запру ее на заднем дворе.
Жаль, что у нас нет подвала.
– Или, может быть, тебе станется скучно. Может быть, ты не хочешь прыгать с парашютом, или с тарзанки, или заниматься еще какими-нибудь нелепыми развлечениями, которыми он увлекается, потому что предпочитаешь сидеть дома и читать хорошую книгу, как взрослая. Ты лучше сходишь в кино или музей, чем будешь поднимать тяжести или тренироваться перед «Тур де Франс».
Последнее было как-то слишком похоже на то, что было у него дома. Я ем, уставившись в свою тарелку, стараясь не представлять Картера в желтом велосипедном костюме из лайкры и стараясь не слушать.
– Даже если это переживет первоначальное физическое влечение, ты всегда будешь значительно старше, чем он сейчас. Представь себя через десять лет. Двадцать.
Возможно, у тебя будут проблемы со здоровьем. Возможно, больше не будет сил. Может быть, ты станешь тем, кем никто не хочет становиться: обузой.
Я язвительно говорю: – Ты все об этом знаешь.
– Как он будет ладить с твоими друзьями? Как ты будешь ладить с его друзьями?
Я представляю трех красивых молодых блондинок в обтягивающих спортивных костюмах, и мне хочется придушить ее.
Мама тихо спрашивает: – Что ты почувствуешь, когда кто-то впервые примет тебя за его мать?
Когда я бросаю на нее убийственный взгляд, она пожимает плечами.
– Это будет не так уж скоро. Ты хорошо заботилась о себе. Но когда через несколько лет у тебя наступит менопауза, София, все изменится. Старение ускоряется. Даже при самом тщательном уходе наша внешность увядает.
Она делает паузу, прежде чем перейти к главному.
– А что, если он захочет детей?
– Ты безжалостна, – говорю я категорично.
– Он молодой человек. Возможно, сейчас он не готов, но со временем он захочет семью.
– Может быть, у него уже есть дети.
– А у него есть?
Мы смотрим друг на друга через стол, пока она не качает головой: – Нет. Я так не думаю. Сейчас он может сказать тебе, что ему наплевать на детей. Возможно, он даже и имеет это в виду. Но через несколько лет, когда действительно будет готов остепениться, этот веселый роман развалится, потому что ты не сможешь дать ему то, что ему нужно.
– Это худшее, что мне когда-либо говорили, и это о многом говорит.
– Правда всегда ужасна. Вот почему никто никогда ее не говорит.
Я зла, мне больно, и я чертовски подавлена, потому что знаю, что мама права. В глубине души я знаю, что она права во всем.
– Посмотри на меня, София.
Я встречаюсь с ней взглядом. В ее взгляде читается почти сочувствие.
– Я знаю тебя. Ты не относишься к любви легкомысленно. Как и в случае с Ником, ты отдаешься этому чувству всем сердцем, даже когда все предупреждающие знаки мелькают у тебя перед глазами. Помнишь, я говорила тебе не выходить за него замуж?
Стиснув зубы, я говорю: – Я думала, ты просто ведешь себя как обычно.
– Он тебе не подходил, но ты этого не замечала. Теперь ты старше и мудрее. И у тебя есть Харлоу. Ты не можешь позволить себе совершить еще одну ошибку. Ты заботишься не только о своем сердце. У тебя есть обязанности поважнее, чем ты сама.
Я привела Бриттани почти тот же аргумент. У меня так сдавило грудь, что стало трудно дышать.
На мгновение воцаряется молчание, затем мама весело говорит: – Время вышло! Я больше не буду об этом говорить. Как яйца?
Ошеломленная, я смотрю в свою тарелку и понимаю, что потеряла аппетит.
32
КАРТЕР
Я сижу дома и в сотый раз смотрю «Крепкий орешек», когда мне звонит София. Приглушив звук, я отвечаю, улыбаясь.
– Привет. Это приятный сюрприз.
– Ты занят сегодня днем?
– Нет, если ты хочешь что-то сделать со мной, то нет.
– На самом деле, я хочу кое-что сделать с тобой. Встретимся в отеле Fairmont. Я забронировала нам номер.
Мое сердце замирает. Я сажусь прямо и выключаю телевизор.
– Ты забронировала нам номер?
– Да. Мне нужно увидеться с тобой. Наедине. И не там, где вокруг могут шнырять фотографы, как например, у тебя дома.
Ее голос спокоен и ровен, но я чувствую, что что-то происходит.
– Ты в порядке?
После паузы она говорит: – Мне будет намного лучше, когда мы окажемся вместе в постели обнаженными. Сейчас я выхожу из дома. Я сообщу тебе номер комнаты, когда зарегистрируюсь. Как скоро ты сможешь приехать?
– Через полчаса. Максимум через сорок пять минут.
– Отлично. До скорой встречи.
Когда она вешает трубку, не попрощавшись, я сижу в замешательстве, волнуясь, пока не прихожу в себя и не вскакиваю на ноги. Я быстро принимаю душ и переодеваюсь, а затем выбегаю за дверь.
Я чуть не сбиваю парковщика, когда заезжаю на элегантную кольцевую подъездную дорожку отеля Fairmont. Он вовремя отпрыгивает в сторону.
Выскакивая из машины, я извиняюсь, затем протягиваю ему ключи и нетерпеливо жду, пока он оторвет корешок от регистрационной карточки. Я выхватываю ее у него из рук и бегу ко входу в отель, оглядываясь в поисках Софии. Я прохожу через вестибюль, когда она отправляет мне сообщение с номером комнаты.
В лифте я нетерпеливо ерзаю. Когда двери на нужном этаже открываются, я врываюсь в них, затем бегу по коридору к ее комнате и стучу.
– Войдите.
Дверь не заперта. Я вхожу в комнату. Она стоит у окна и смотрит на улицу, тонкие белые занавески очерчивают ее силуэт.
София обнажена.
И от ее вида у меня буквально захватывает дух. Я стою ошеломленный, прижав руку к сердцу, чувствуя, как оно тяжело бьется, и упиваюсь видом ее прекрасного тела.
Когда она поворачивается и смотрит на меня, я все еще стою в дверях в благоговейном страхе.
У нее темные сияющие глаза. Ее длинные распущенные волосы каскадом падают на плечи и обрамляют грудь. Не говоря ни слова, она указывает на кровать.
Я не понимаю, в чем дело, но знаю, что это важно. Я вижу это по ее лицу, по выражению этих красноречивых глаз. Что-то внутри меня трепещет.
Я неуверенно произношу ее имя. София на мгновение закрывает глаза и качает головой.
– Мне просто нужно почувствовать тебя. Тогда мне станет лучше.
Медленно двигаясь, я пересекаю комнату, не обращая внимания на элегантную мебель, накрытую льняной тканью тележку с ведерком для шампанского и шоколадными конфетами, на доносящиеся с улицы звуки уличного движения.
Ее одежда развешана на спинке кожаного кресла. Пара туфель на низком каблуке валяются под стулом, словно их поспешно отшвырнули в сторону.
Я беру ее лицо в ладони и целую.
София прижимается ко мне с тихим стоном облегчения, впиваясь пальцами в мышцы моей спины.
– Что такое? – бормочу я, прижимая ее к себе. – Детка, что случилось?
Она смотрит на меня с невыразимой грустью в глазах. Я убираю прядь волос с ее щеки и заправляю ее за ухо, отчаянно желая выяснить, что происходит.
Через мгновение она улыбается.
– Ты здесь. Ничего не может быть не так.
Она начинает расстегивать мою рубашку, быстро работая тонкими пальцами.
Хотел бы я быть лучшим мужчиной, из тех, кого не отвлекает вид пары великолепных голых сисек и твердых розовых сосков, но я не такой.
Мой член уже изнывает от желания к ней.
София стягивает с меня рубашку и отбрасывает ее в сторону, оглядывает мою грудь голодными глазами, затем обнимает меня за плечи и страстно целует, выгибаясь ко мне всем телом.
Ощущение ее обнаженных сосков на моей груди настолько восхитительно, что я издаю стон ей в рот.
Я провожу руками по всему ее телу, сжимая ее попку и груди, прослеживая изгибы ее талии и тазовых костей. Все, к чему я прикасаюсь, мягкое и податливое. Ее кожа теплая и гладкая, как шелк.
Она прерывает поцелуй, чтобы подтолкнуть меня назад, к кровати, прижимает руку к моей груди и смотрит на меня горящими глазами. Мои икры упираются в край матраса. Я не могу идти дальше.
София заставляет меня сесть на кровати, садится на меня верхом и страстно целует, обхватив мою голову руками. Затем она прерывает поцелуй и направляет мой рот к своему соску.
Я жадно посасываю его, мое сердце бешено колотится, а член пульсирует. Она запускает пальцы в мои волосы и тянет за них, царапая кожу на голове, прижимаясь бедрами к моим. Потом откидывает голову назад и стонет, заставляя меня прижаться к ее другой груди и напряженному, ждущему соску.
Я облизываю и посасываю его, обхватывая ладонями обе груди и сжимая, пока она извивается напротив выпуклости под молнией моих джинсов.
Без предупреждения София скатывается с меня и ложится на спину на кровати. Раздвигает ноги, подтягивает колени к груди и облизывает губы, глядя на меня из-под опущенных век.
– Будь моим хорошим мальчиком, Картер, – шепчет она. – Ты знаешь, что мне нужно.
Я почти теряю сознание от волнения.
Вместо этого я опускаюсь на колени на пол рядом с кроватью и зарываюсь лицом в ее пухлую розовую киску.
Когда погружаю в нее свой язык, она выгибается на кровати и со стоном произносит мое имя. Я просовываю руки под ее попку и сжимаю, приподнимая ее ягодицы над матрасом. Она покачивает бедрами и поглаживает свои твердые соски, пока я ем ее восхитительное влагалище, поочередно лаская ее клитор, посасывая его и трахая эту тугую влажную дырочку своим языком.
Когда София напрягается и вскрикивает, я высвобождаю свой ноющий член из джинсов, забираюсь на кровать между ее раздвинутых ног и глубоко в нее вгоняю его.
Она вздрагивает. Ее стон удовольствия низкий и прерывистый. С ее темными волосами, разметавшимися по белому одеялу, закрытыми глазами и полураскрытыми полными губами, откинутой назад головой и выгнутым в экстазе телом, она – самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Ее киска сжимается вокруг моего члена снова и снова, словно кулак, доящий меня.
Она обхватывает ногами мою талию и сжимает мои предплечья, пока я погружаюсь в нее снова и снова, используя длинные, плавные движения. Я наклоняюсь, чтобы пососать ее твердые соски, и она вздрагивает и стонет.
– Это то, что тебе нужно, детка? – Я рычу ей на ухо. – Тебе нужен мой твердый член, погруженный в тебя?
В ответ София приподнимает бедра, чтобы принять меня еще глубже, чем раньше.
– О да. Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя жестко, не так ли? Ты хочешь, чтобы на этот раз я был главным, и ты хочешь, чтобы я заставил тебя взять мой член так, как я захочу.
Она всхлипывает и кивает, зажмурив глаза: – Да. Пожалуйста.
Мое сердцебиение выходит из-под контроля. Кажется, что каждый нерв обнажен, оголен и уязвим. Я ощущаю свою кожу так, как никогда раньше, ощущаю прикосновение воздуха к ней, капли пота, выступающие у меня на лбу и груди.
Я трахаю ее жестко и глубоко, пока ее стоны не становятся громкими, и я понимаю, что она вот-вот снова достигнет оргазма. Затем я выхожу, переворачиваю ее на живот, ставлю на колени и опускаю верхнюю часть ее тела так, чтобы ее грудь и лицо касались одеяла.
– Хорошо, детка, – говорю я, наклоняясь к ее сочащейся щелке. – Возьми это.
Я погружаю свой пульсирующий член в ее киску, постанывая от эротического зрелища того, как ее нежная плоть раздвигается, чтобы принять толстый, покрытый прожилками по всей длине член.
Маленький сморщенный розовый бутончик на ее попке подрагивает, когда я прижимаю к нему большой палец.
Здесь София тоже мокрая. Она вся мокрая от моего рта и ее собственного возбуждения. Обхватив ее бедро одной рукой, я поглаживаю большим пальцем ее попку, пока она громко не начинает дышать и не подергивается в ответ, умоляя меня об этом.
Я протягиваю руку и слегка шлепаю ее по киске.
Она вздрагивает и взвизгивает, затем постанывает в одеяло, расслабляясь и приподнимая бедра. Я ласкаю ее клитор, посмеиваясь, когда она вздрагивает и ахает.
– Ты такая красивая. Посмотри на эту красивую попку, на эту идеальную киску, которая так хорошо принимает мой член. Черт возьми, женщина. Ты просто мечта.
Схватившись за одеяло, София сжимает руки в кулаки. Ее губы приоткрыты. Щеки пылают. Влажные звуки нашего траха подчеркивают ее тяжелое дыхание и стоны.
Я вожу пальцем по ее клитору, время от времени потягивая за него, пока он не становится твердым и набухшим под моим пальцем, а ее половые губы не распухают. Она стонет от желания кончить снова.
Затем я медленно провожу большим пальцем по бугорку мышц на ее заднице.
Она такая тугая, влажная и жаркая. Я почти теряю контроль над собой.
Но делаю глубокий вдох и ухитряюсь сдержаться, чтобы не поддаться желанию, пронзающему мое тело со всех сторон. Каждый дюйм моего члена необычайно чувствителен.
Мои яйца жаждут разрядки. Я трахаю ее попку пальцем, а ее влагалище – своим членом, чувствуя, как эта влажная дырочка раскрывается под моим пальцем, смягчаясь для меня, пока София не сходит с ума, бездумно извиваясь подо мной.
Я вынимаю свой член из ее киски и прижимаю набухшую головку к ее заднице.
– Я хочу трахнуть этот прелестный маленький бутон розы. Да или нет.
Она шепчет: – Да.
На мгновение возникает сопротивление, затем она открывается для меня. Я осторожно сгибаю бедра и беру ее за попку, вводя свой член до тех пор, пока он не перестает двигаться дальше.
Наши стоны становятся одинаково громкими и прерывистыми.
Перегибаясь через ее спину, упираюсь рукой в матрас, затем снова протягиваю руку, чтобы погладить ее клитор. Я даю ей время привыкнуть ко мне, затем начинаю медленно входить в нее, покачивая бедрами и поглаживая ее киску.
Она кончает с внезапным криком, все ее тело содрогается в конвульсиях.
Выдохнув, я вхожу в нее еще глубже, трахая ее до тех пор, пока не достигаю пика и не кончаю, сжимая ее бедра и ругаясь в потолок. Все мышцы моего тела напряжены.
Я опустошаюсь в ее теле, мое сердце разрывается на части, мое тело захлестывает волна удовольствия за волной, заставляя меня хватать ртом воздух.
Капли пота стекают по моему лбу, когда я трясу головой, чтобы прийти в себя. Через несколько мгновений, когда перевожу дух, я медленно провожу рукой по ее спине, ощущая каждый драгоценный изгиб, а затем опускаю нас на матрас.
Лежа на ней, я зарываюсь носом в ее волосы и удовлетворенно вздыхаю.
Ее смех мягкий и ласковый.
– Ты планируешь когда-нибудь вынуть из меня свой твердый член?
– Боже, нет. Мы застряли здесь навсегда.
– Из-за этого будет довольно неудобно ходить за продуктами.
– И в кино тоже. – Улыбаясь, я покрываю поцелуями ее шею и плечи, глубоко вдыхая восхитительный запах ее кожи.
Кто-то должен разлить ее аромат по бутылкам. На этом можно было бы заработать целое состояние.
Уткнувшись в ее шею, я шепчу: – Готова?
– Ммм.
Я медленно выхожу из нее, становлюсь на колени, затем наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в поясницу. Она переворачивается на бок и смотрит на меня затуманенными, счастливыми глазами.
– Ты в порядке?
– Все хорошо.
– Ты хочешь сходить в туалет до или после меня?
– До, – говорит София. – Я всего на минутку.
Я слышу звук смыва унитаза, потом льется вода, а затем она возвращается и ложится на кровать, закинув руки за голову, как на одной из знаменитых картин Модильяни.
Глядя на нее, я тихо говорю: – Ты потрясающая, София. Я мог бы смотреть на тебя каждый день до конца своей жизни.
У нее перехватывает дыхание, но она ничего не говорит. Все эмоции, которые она не выражает голосом, отражаются в ее глазах.
Я прижимаю руку к сердцу в молчаливом поклоне и некоторое время смотрю на нее, наши взгляды встречаются. Затем я тяжело выдыхаю, прежде чем сделать что-нибудь нелепое, например, прослезиться, и иду в ванную.
Я справляю нужду. Мою член в раковине, и мыльная вода капает на мраморный пол. Я вытираюсь мягким белым полотенцем и возвращаюсь в комнату, где София в той же позе лежит на кровати и смотрит на меня своими темными волшебными глазами.
Подзывая меня, она протягивает ко мне руки. Я падаю в них с благодарным вздохом и придвигаюсь к ее роскошному телу, прижимаясь щекой к ее шее.
Запуская пальцы в мои волосы, она целует меня в лоб и просовывает ногу между моих икр.
Мы остаемся так, вплетенные друг в друга, на долгое время. Лежим вместе в уютной тишине. Прислушиваясь к звукам нашего слившегося дыхания и мира за окнами, отдаленным автомобильным гудкам и голосам, случайному резкому крику пролетающей мимо чайки.
– Я хотела бы спросить тебя кое о чем, – тихо говорит она. – Это важно. Пожалуйста, скажи мне правду. Не то, что, как ты думаешь, я хочу услышать, а только чистую правду.
Мой пульс учащается. Я не двигаюсь, только открываю глаза.
– Ладно.
Ее грудь поднимается, когда она медленно вдыхает. Следует многозначительная пауза, затем: – Ты хочешь детей?
Я замираю. В моей голове начинает звучать сигнал тревоги, сначала слабый, но с каждым ударом сердца становящийся все громче. Она чувствует мое беспокойство.
– Здесь нет правильного или неправильного ответа. Это просто «да» или «нет».
– Тогда почему у меня такое чувство, что один из этих ответов приведет к тому, что я больше никогда тебя не увижу?
– Пожалуйста, просто скажи мне правду.
Я поднимаю голову и смотрю на нее. Она избегает моего взгляда, вместо этого смотрит на мой подбородок.
– Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Когда София молча качает головой, я переворачиваю ее на спину и смотрю в ее измученное лицо.
– Что происходит?
– Это простой вопрос. Да или нет.
– Это, блядь, не простой вопрос, это сложный вопрос. – Когда она не отвечает, я спрашиваю: – Ты хочешь детей? Я имею в виду, больше?
Ее глаза вспыхивают гневом, когда она смотрит на меня. Но она отвечает все тем же спокойным, раздражающим голосом.
– Я расскажу тебе правду, как только ты ответишь на мой вопрос.
Я пристально смотрю на нее, стараясь не паниковать.
– Что привело к этому?
– Картер, пожалуйста.
– Это как-то связано с твоим бывшим? С твоей матерью?
София пытается вывернуться из-под меня, но я ее не отпускаю. Держа ее за подбородок, я требую: – По крайней мере, скажи мне, почему ты спрашиваешь меня об этом.
– Я не могу. Это может повлиять на твой ответ.
Я вглядываюсь в ее лицо в поисках хоть какого-то намека на то, что происходит, но нахожу в нем только решительное страдание. Это пугает меня больше всего на свете.
– Пожалуйста, – шепчет она, и на ее глаза наворачиваются слезы. – Просто будь честен со мной. Это все, о чем я когда-либо просила тебя.
Я хрипло говорю: – Ты, черт возьми, убиваешь меня прямо сейчас. Ты убиваешь меня, София. Что, черт возьми, не так?
Она качает головой и поджимает губы, упрямая, как кошка.
Я вижу, что мне не победить в этом деле. Но и уклониться от этого тоже невозможно, это ясно. Итак, поскольку я дал ей слово, я смиряюсь с неизбежным.
Это был прекрасный сон, пока он длился.
Чувствуя тошноту, я переворачиваюсь на спину и закрываю глаза.
– Я отвечу на твой вопрос. Но сначала я должен рассказать тебе историю. Тогда мой ответ обретет смысл.
Через мгновение она вытягивается рядом со мной. Я знаю, что она смотрит на меня, но мне невыносимо встречаться с ней взглядом.
– Мой отец…
Блядь. Просто скажи ей! Просто скажи это вслух.
– Когда мне было десять лет, меня похитили.
Я слышу, как София резко втягивает воздух, чувствую внезапное напряжение в ее теле, но продолжаю, потому что если я не разберусь с этим сейчас, то никогда не разберусь.
– В то время мы жили в Бель-Эйр. В том же доме, где до сих пор живут мои родители, потому что мой отец отказался «позволить им победить» и переехать в другое место. Я мало что помню о самом похищении. Я спал. Спасатели, которые меня спасли, предположили, что похитители использовали какой-то наркотик. Возможно, хлороформ на тряпке, никто точно не знает. Они не оставили никаких следов. Они проникли в дом посреди ночи, каким-то образом обойдя системы безопасности. Как бы они это ни сделали, они знали, что делают. Я очнулся в металлической клетке, где-то в холоде и темноте. Ничего не видел. Не слышал ни звука. Я подумал, что меня похоронили заживо.
Мне пришлось остановиться, чтобы сделать глубокий вдох. Старая, знакомая клаустрофобия охватывает меня, сжимает ледяными пальцами горло, перекрывая доступ воздуха.
София кладет ладонь мне на плечо. Это простое прикосновение помогает ослабить стальные оковы на моей груди. Я тяжело выдыхаю и продолжаю.
– Я был в плену в клетке шесть недель, потому что мой отец отказался платить выкуп.
Она в ужасе шепчет: – О, боже мой.
Я горько смеюсь.
– Да. Он сказал, что если бы он это сделал, то это только побудило бы других людей тоже заняться его семьей. Но я думаю, что, если бы похитили Каллума, он бы выложил деньги в течение нескольких часов. У него был наследник, и еще один запасной, который не имел такого большого значения. Я…
Я слышу ярость в своем голосе, хотя и пытаюсь держать себя в руках. София нежно прижимается губами к моему плечу и сжимает мою руку.
Она говорит убийственно мягким тоном: – Если я когда-нибудь встречу твоего отца, этому ублюдку лучше сбежать.
В этот момент я понимаю, что по-настоящему люблю ее. Не без ума, не одержим фантазиями, а по-настоящему люблю.
Что делает этот разговор еще более болезненным, потому что, кажется, я уже знаю, чем он закончится. Я перевожу дыхание и продолжаю.
– Так что я был в ужасе, но физически не пострадал. Я думаю, единственной причиной этого было то, что с одним из похитителей… была женщина. Остальные были мужчинами, разными мужчинами, которые приходили и уходили, постоянно ссорились и кричали друг на друга, но была одна женщина, которая почти все время была рядом. Именно она приносила мне еду и воду. Меняла ведро с дерьмом. Пела мне, когда я плакал. Время шло, и стало ясно, что они никогда не получат свой выкуп, и я думаю, что единственное, что спасло меня от немедленной смерти или отправки обратно к моему отцу по частям, – это она.
Я так и не узнал ее имени. Но я никогда не забуду ее лицо. Оно врезалось в мою память. Ей было лет двадцать пять, симпатичная брюнетка с большими темными глазами.
Морской пехотинец, который спас меня, пустил ей пулю в голову.
Это было милосердно по сравнению с тем, что он сделал с другими.
Я набираю побольше воздуха в легкие, затем облизываю пересохшие губы и рассказываю ей остальное.
– Подробности не имеют значения, но меня нашли и привезли домой. Конечно, это не попало в газеты. Мои родители даже не обратились в полицию. У компании по экстракции, которая занимается подобной работой, очень состоятельные и высокопоставленные клиенты. Политики. Артисты. Члены королевских семей. Они очень хороши в своем деле. Так что они нашли меня, вытащили из той клетки и привезли домой – одного очень разбитого десятилетнего мальчика, которому отец сказал, что он хороший маленький солдат, обнял его, а затем ушел в свой кабинет и закрыл дверь. Мы больше никогда об этом не говорили. Я не уверен, что родители вообще сказали об этом моим братьям. Все вели себя так, будто я уехал навестить родственников.
Я тяжело вздыхаю.
– Вот так я научился не говорить о трудных вещах, вести себя так, будто жизнь прекрасна, какой бы дерьмовой она ни была, притворяться тысячью разных способов, в то время как внутри я умирал. И ожидал, что в любой момент это может повториться. Только в следующий раз у меня не будет никого, кто мог бы сдержать волков. Я провел десять лет в ужасе, но с широкой улыбкой на лице, пока, наконец, не пошел на терапию. Если бы я этого не сделал, сомневаюсь, что был бы здесь сегодня.
Я поворачиваю голову и смотрю на Софию. Она смотрит на меня, и слезы тихо текут из уголков ее глаз. Я провожу большим пальцем по ее скуле, грустно улыбаясь.
– Итак, ответ на твой вопрос… «нет». Я не хочу детей. Просто не могу взять на себя огромную ответственность за то, чтобы воспитать другого человека хорошим взрослым. Я не подхожу для этого. Я не буду проецировать все свое душевное дерьмо на ребенка. – У меня перехватывает горло, но я заставляю себя продолжать. – Так начинается травма поколений. Я имею в виду, думаю, что я порядочный человек. Я функционирую. Выживаю. Но я никогда не буду достаточно твердым, чтобы быть хорошим отцом.
Я отрываю взгляд от боли в ее глазах, которая ранит сильнее, чем я могу вынести. Уставившись в потолок, я веду войну со своими внутренностями: узлы, тошнота, тяжесть этого признания давят мне на грудь, как цементные блоки. Мой голос срывается, когда я наконец выдавливаю из себя слова.
– Зная это, я сделал вазэктомию несколько лет назад.
Она молчит. Мне невыносимо смотреть на нее и видеть ее разочарование, поэтому я закрываю глаза.
– Мне жаль.
Сдавленным голосом она говорит: – О, Картер, прости меня. За этого испуганного маленького мальчика и за то, как тяжело тебе было притворяться так долго. Но я так благодарна, что ты сказал мне правду.
Она ложится на меня сверху, берет мое лицо в ладони и заглядывает мне в глаза.
– Я тоже не хочу детей. Я имею в виду, больше детей.
У меня перехватывает дыхание. Мое сердце замирает, прежде чем начать бешено колотиться.
Это не то, чего я ожидал. Каждая женщина, с которой я встречался, говорила мне, что хочет детей, иногда на первом же чертовом свидании.
– Ты не хочешь?
– Нет. Что удобно, поскольку у меня больше нет матки. Мне сделали гистерэктомию.
Когда она улыбается, что-то внутри меня переворачивается. Мое сердце колотится где-то под ребрами. Жгучая надежда распространяется по моему телу, как лесной пожар.
– И ты не… – Мой голос срывается. Я с трудом сглатываю. – Тебя не шокировала история, которую я тебе только что рассказал? Тебе не кажется, что у меня слишком большой багаж?
Она наклоняется и запечатлевает на моих губах нежнейший поцелуй. Поцелуй, который говорит о том, что она видит меня так, как никто другой никогда не видел.
– Вот что касается багажа, Картер… он есть у каждого. Ты, я, любой другой человек, с которым мы могли бы встречаться. Никто не совершенен. – Ее пальцы гладят мой подбородок, ее прикосновения нежны и трепетны. – Но я думаю, что ты настолько близок к совершенству, насколько это возможно.
Из моего горла вырывается сдавленный звук. Я не могу говорить. Не могу дышать от переполняющих меня эмоций. Поэтому я делаю единственное, что могу. Притягиваю ее к себе и прячу лицо у нее на шее, чтобы она не увидела, как мои глаза наполняются слезами.
София крепко обнимает меня и не отпускает. И впервые в своей жизни я чувствую, что нахожусь именно там, где мне суждено быть.
Я чувствую, что наконец-то дома.
