Текст книги "Крыло Королевы (ЛП)"

Автор книги: Джессика Торн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Мои стражники выполнили свой долг и спасли нас обоих. Они настоящие герои… – я задыхаюсь на слове, но заставляю себя продолжить: – Они герои Вейриана и Антееса.

– В тот день многие стали героями.

Многие погибли, иными словами.

Между нами снова воздвигается стена. Как я могу поделиться с ним своей скорбью, когда он сам пострадал не меньше? Как я могу говорить о своей потере, в сравнении со всем, что потерял он? Я лишилась Шая, а он – всего.

Напряжённая тишина наступает между нами, но вскоре он пытается заговорить вновь:

– Бел… Шай бы не…

– Нет, пожалуйста, не надо, – мне нужно было его оборвать. Я не вынесу этого больше. Я не могу. – Не говори о нём. Не произноси его имя. Просто… пожалуйста…

Моё тело, содрогаясь, сгибается пополам. Мощные, рвущиеся изнутри всхлипы, которые я клялась сдержать в себе, пронзают меня. Я обхватываю руками свои колени, несмотря на мучительную боль, прострелившую бедро, которая не уменьшает мою скорбь, не отвлекает от неё, а переплетается с ней в ужасающем тандеме. Я потеряла его, и боль напоминает мне, что я всё ещё жива. И, может быть, со временем она станет такой невыносимой, что пересилит мучительное осознание потери. Так что боль может стать моим другом. Я утону в ней и смогу забыться.

Когда я возвращаюсь к реальности, то замечаю Кона, обнимающего меня. Я зарываюсь лицом в его груди. Он встряхивает меня за плечи, шепчет, что он рядом, что я должна отпустить всё. Я пытаюсь прислушиваться к его словам, пока не погружаюсь во тьму. Но моей последней мыслью становится облегчение, что это был он, что я не сорвалась на глазах у незнакомца, или хуже того – перед Петрой или Томом, которые бы увидели и поняли, какая я на самом деле слабая.

***

Лихорадка возвращается, и я молюсь, чтобы она добила меня. Я пробуждаюсь, чувствуя, как муравьи ползают под моей кожей. Перед глазами всё расплывается. Кто-то продолжает приносить мне отвратительные травяные отвары, заставляя меня их пить. Я то сжимаю губы, пока противная жидкость течёт по подбородку, то пытаюсь выплюнуть, но в итоге всё равно пью. На вкус как крапива.

Вокруг темнеет и снова светлеет, но доктор Хэли никогда не уходит надолго. Мне снятся кошмары, мрачные и жуткие. Я вижу, как умирает Шай, снова и снова. Элара зовёт на помощь, но я не могу до неё дотянуться. Лимасилл горит.

Когда я всё же просыпаюсь с ясной головой, а мучительная боль от ран сменяется ноющей, я замечаю Джондара, наблюдающего за мной. В его тёмных глазах отражается отстранённость и в то же время беспокойство. Том стоит на входе спиной к нам, но я знаю, что он прислушивается к каждому слову. Ну разумеется. Слушает, наблюдает, не теряет бдительности.

Первой мыслью я вспоминаю, что Шай мёртв. Я делаю глубокий вдох, стараясь не думать об этом.

– А где Кон? – спрашиваю вслух.

– Неподалёку. Занят делом.

– Как долго я была?..

– Девять дней. Как по ощущениям, готова подняться с кровати? Хотя бы ненадолго?

С каких пор Джондар стал таким заботливым? Я бросаю на него настороженный взгляд, и он выдавливает улыбку.

– Ты спасла нашего антейма из огня, Беленгария, – говорит он чрезвычайно официальным тоном. – Мы по гроб жизни тебе благодарны.

Беленгария. Не «принцесса», не «ваше высочество». Теперь, когда о свадьбе и речи не идёт, я снова стала просто собой. Или он так пытается быть добрее? По нему сложно сказать.

Он помогает мне подняться на ноги, и мне стыдно, что я не могу стоять без его поддержки. Но, по крайней мере, это Джондар – холодный и чопорный, никогда не проявляющий особого дружелюбия, всегда мой строгий судья, – потому что я бы не хотела, чтобы кто-нибудь другой увидел меня такой, какая я есть. А Джондар уже каким-то образом знает. Всегда знал.

Даже при том, что сейчас он внезапно стал смотреть на меня несколько иначе. В его поведении всё ещё осталась сдержанность, отстранённость, едва уловимое высокомерие, но всё же появилось и что-то новое. Хотелось бы знать, что именно.

– Пойдём. Это всего лишь небольшая прогулка.

Нам требуется время, чтобы найти пару туфель, и он, не говоря ни слова, помогает мне надеть халат поверх рубашки и штанов, в которых я спала. Интересно, кому они принадлежат… или принадлежали. И как это всё оказалось здесь. И на мне, раз уж на то пошло.

Лагерь разбит посреди леса и не из чего попало, как я боялась. Здесь порядка тридцати низких палаток, разноцветных, но не ярких. С высоты птичьего полёта они должны казаться лесными полянами с цветами. Я облегчённо выдыхаю.

– Не такие уж мы неподготовленные, да? – ухмыляется Джондар, будто бы прочитав мои мысли. – У нас свои методы борьбы.

– Если честно, это не борьба, а игра в прятки.

Он издаёт короткий, отрывистый смешок.

– Да. Пока что. Но Петра говорит, что прежде чем вести борьбу, нужно сначала выжить. И мы это сделали.

В его словах есть доля правды. Но опять же, он процитировал Петру, что меня удивило. Неужели она теперь руководит тут всем?

– А где она?

– Работает над сплочением войска. По меньшей мере, пресекает дезертирство. И занимается беженцами. Выдающаяся женщина. Люди обращаются к ней за защитой.

Ну конечно. Я не знаю, за кем ещё можно было бы пойти в опасные времена. Петра не колеблется. Долг для неё превыше всего. И прямо сейчас, по всей видимости, она считает своим долгом защитить Антеес, хотя технически он больше не наш. Свадьбы не было. Планета в руках гравианцев. Наша миссия, какой она задумывалась, провалена. Не знаю, в каком мы теперь положении здесь.

Я намеренно гоню от себя эти мысли. Джондар не должен заметить мои метания, только не он. Что бы он сделал, если бы нашёл способ избавиться от меня?

– И как много беженцев?

– Здесь почти сотня. Ещё больше в пути. Многие направились к пещерам Монтсерратта. Мы пока не знаем, сколько точно. Но мы работаем над этим. Пытаемся установить контакт с другими поселениями, беженцами и теми, кто скрывается в глуши. Петра отправила посыльных, но их не так много и они должны действовать осторожно. Один неверный шаг, и мы раскрыты.

Он усаживает меня в солнечном месте. Том обходит вокруг нас, не слишком близко, но достаточно.

Вокруг меня развёрнута бурная деятельность. Не хаотичная, а упорядоченная, будто каждый выполняет своё задание: тренироваться с оружием, готовить еду, возводить новые палатки. Обитатели лагеря могут забыть на некоторое время весь тот ужас, что они видели. «Работа направляет мысли в нужное русло», – всегда говорил мой отец, и теперь я это понимаю. Вот как он смог пережить смерть моей мамы много лет назад и взять на себя ответственность за судьбу Вейриана после разрушения Высшего Мыса около месяца назад.

Я тоже должна это сделать.

Я заставляю себя вновь подняться на ноги, но не успеваю сказать и слова, как моя голова превращается в кисель. Том поворачивается, на его лице отражается тревога, он делает шаг ко мне, но Джондар хватает меня за руку, помогая удержать равновесие. Том останавливается, переглядывается с Джондаром и кивает.

О да, Том не спускает с меня глаз. Он злится, что мне стало плохо, и винит в этом себя. Его задача – следить за моим выздоровлением, и все остальные должны содействовать.

Восхитительно. А я-то думала, что моей головной болью будет Петра.

– Осторожнее, – приговаривает Джондар. – Присядь.

Не могу. Не тогда, когда все остальные работают.

– Я должна заняться чем-то полезным.

– Ты уже занимаешься кое-чем полезным, – отвечает он, и в его голосе нет жёсткости. – Ты идёшь на поправку. Дай себе время.

– Но у нас нет времени. Что ещё известно о происходящем в мире? Где Элара?

В его глазах мелькает боль. Наверное, упоминать её было не лучшей идеей.

– Мы не знаем. Столько людей ещё… – его голос обрывается, но я знаю, что он хотел сказать: «Столько людей ещё пропало без вести».

Элара в том числе. Я так и подумала, когда проснулась и не нашла её рядом. В горле застревает ком, большой и острый, и мне приходится его проглотить. Ещё больше мыслей, которые нужно подавить, ещё больше трагедий, которые нужно пережить. Мама, Нерисса, Элара… их всех у меня забрали. Всех.

Я не буду думать о Шае. Просто не буду.

– Ну конечно, – я заставляю себя говорить ровно и спокойно. – Зачем действовать, когда можно сидеть и ждать, пока нас захватят?

– Зачем ломиться напролом и погибать, когда можно собрать информацию, которая может нас спасти? Мы миролюбивый народ, ваше высочество. Но это не делает нас тупыми, – он выглядит воинственно. Может, надежда ещё есть.

Впервые мне хочется искренне улыбнуться с тех пор как… да я уже и не помню.

– Ладно. Не тупые. Я запомню.

Джондар улыбается в ответ. Расслабившись, он, наконец, становится похож на человека.

– Вот и славно.

***

Следующие десять дней я отдыхаю и восстанавливаю силы, следуя всем рекомендациям доктора Хэли, и выполняю упражнения, которые помогают быстрее пойти на поправку.

Я стараюсь не слишком погружаться в мысли о погибших и пропавших без вести, но не всегда удаётся. Элара была моей подругой, понимала я это или нет, но после падения Лимасилла никто о ней не слышал. Что до моих стражников… ну, я видела, как взорвалась башня.

Я должна была быть вместе с ними. Я должна была остаться. Умом я понимаю, что никто другой не смог бы вывести «Стрекозу», но всё же. Я вейрианка. Мне здесь не место. Я только и думаю о том, что лучше бы я осталась с ним там. Мы могли бы попытаться что-нибудь сделать.

А ещё лучше было бы, будь он здесь, защищая всех этих людей. Тогда бы у них был шанс. А мне стоило остаться там.

Я жду вестей. Любых. О Зендере, о Лимасилле, о лагерях для военнопленных. Но в мире будто бы ничего не происходит. Совсем.

Кендал делает заявления, транслируемые на всех частотах. Он обещает заключить мир, если мы согласимся сотрудничать. Уверяет народ Антееса, что гравианцы не причинят им вреда. У некоторых людей в лагере есть всё ещё работающие планшеты. А дальше подключается сарафанное радио. Его ложь никого не обманывает. Надеюсь, по крайней мере. Но некоторые антейцы сотрудничают с захватчиками, по своей воле или нет. И с каждым днём прибывает всё больше гравианцев.

Кон здесь всё равно что призрак. Я чувствую его незримое присутствие в лагере. Все говорят о нём. Я могу сказать наверняка, где он был, но сама его не нахожу. Иногда я просыпаюсь с ощущением, что он приходил, пока я спала, что его запах всё ещё витает в шатре. Я задаюсь вопросом, пытается ли он дать мне личное пространство. Или просто избегает.

В то же время один призрак точно преследует меня дни и ночи напролёт. Шай. Я так привыкла к тому, что он всегда где-то рядом. Мне приходится напоминать себе раз за разом, что он мёртв. Иногда я уверена, что он разговаривает со мной в моих снах, говорит мне быть сильной, особенно когда я нахожусь на грани того, чтобы сдаться.

Все эти дни слились в один с момента падения Лимасилла. Я набираюсь сил заходить каждый раз чуть дальше, но меня никогда не пускают в одиночку. Я наблюдаю за Томом и Петрой во время их утренних тренировок: как всегда, сначала они воздают почести предкам, а затем следуют плавные, грациозные и в то же время быстрые движения. Я ещё слишком слаба, чтобы присоединиться, но я хотя бы могу смотреть на них и вспоминать наш дом. Я почти ощущаю присутствие Шая, как некий фантом между ними, как тень на их лицах. И на моём тоже. Некоторые беженцы тоже поначалу наблюдали, а потом начали присоединяться к тренировкам. Когда я набираюсь сил, чтобы принять участие, нас уже больше двадцати. Мы все движемся в унисон, сосредотачивая разум. Исполняем древний танец великих воинов. И призраки давно ушедших на тот свет танцуют среди нас.

Кон по-прежнему неуловим.

Когда я всё-таки решаюсь спросить Джондара, где же Кон, тот отвечает этой своей раздражающей улыбочкой. Явно злорадствует над тем, что знает что-то, чего не знаю я. Он ведь вновь вернул себе свою главную роль – вечный страж антейма.

– Приходи и увидишь, – говорит он. – У нас есть сюрприз для тебя.

Я слишком ошеломлена приглашением, чтобы возразить.

Сейчас раннее утро, прошло уже больше трёх недель с падения Лимасилла. Я потеряла счёт дням, а спрашивать как-то неудобно. Да и к тому же, у кого сейчас есть время нянчиться со мной? У каждого есть своё дело, и в лагере стоит тишина. Джондар ведёт меня через деревья к поляне. Здесь всюду разложены устройства разной степени готовности. Но в центре всего… о предки, в самом центре там…

«Стрекоза». Каким-то образом они сумели спасти её и восстановить. Я делаю вдох, но не могу выдохнуть.

– Как? – спрашиваю я.

– У Кона было свободное время, – на лице Джондара кривая улыбка. – Ну… не совсем, но ему нужно было занять руки и голову. Он счастливее, когда погружён в работу, так что он занимался этой штуковиной при любой возможности. В перерывах между всем остальным: обеспечением защиты лагеря, взломом гравианской системы безопасности, созданием коммуникатора и ободряющими речами для народа. Ну, сама знаешь.

– То есть пять минут в день?

Как странно, что я могу обмениваться с ним шутками в такое время. Это кажется невероятным, и всё же именно это мы и делаем.

Джондар улыбается с такой лёгкостью, что удивляется этому сам.

– Он хотел починить этот самолёт для тебя.

Думаю, он скорее хотел бы починить меня, но это не его специализация. Так что он оставил заботы о моём здоровье доктору Хэли, а сам переключил внимание на «Стрекозу». Поэтому он больше не заходил ко мне? Нет, он всё сделал правильно. От него больше пользы со всеми этими железками. Результат стоит передо мной.

«Стрекоза» так прекрасна, что я боюсь расплакаться. Я безжалостно заставляю себя сдерживаться.

– От одного толку будет мало, хотя я смогу вылетать на разведку, наверное, и…

– Он работает над несколькими. У нас есть пилоты и работающие дирижабли. Гравианцы захватили аэродромы, но не все корабли. Некоторые из них находились в полёте и сумели скрыться. Кроны деревьев укрывают их.

Но деревья – не лучшая площадка для взлёта и посадки, если только их летательные аппараты не способны маневрировать так же хорошо, как «Стрекоза» и…

– А! – вскрикиваю я, странно счастливая от внезапно пришедшего осознания. – Он собирается усовершенствовать двигатели старых кораблей, подогнать их.

– Именно. Или использовать их составные части, чтобы создать ещё таких самолётов, если сможет.

Это умный ход – от Кона меньшего ожидать и не приходится, – хотя этого всё равно будет мало. И на это уйдёт слишком много времени. Но всё же он гений. И главная надежда Антееса.

– И где же он сам?

Джондар кивком указывает в сторону деревьев, и я замечаю что-то скрытое там. Какая-то конструкция, сломанная и изогнутая. Я хмурюсь и направляюсь к ней, пока не осознаю, что это разбитый купол от здания Рондета. Разноцветное стекло, местами расплавившееся от жара и потемневшее от дыма, осколками разбросано по траве. Огромного кристалла больше нет. Я даже не подозревала, что мы были так близко к нему. Должно быть, сюда сбросили бомбу. Это место разрушено, разграблено и брошено. Я представляю, как гравианцы совершили набег на это красивейшее священное место, и моё сердце леденеет.

– Он переговаривается.

Каким-то образом я вспоминаю, как дышать. Значит, они живы, и Кон сейчас с ними, под землей, где он делится своими планами со всеми маэстре. Я только надеюсь, что они помогают ему, а не просто восторгаются его сообразительностью. Их коллективный разум наверняка счастлив узнать обо всех его новых изобретениях, свежих идеях и чудесах, которые он им представляет. Они это всё обожают.

Но могут ли они помочь?

Каково им, пока их мир рвут на части, оставляя руины? Ренна говорила, что они чувствуют всё происходящее на Антеесе, всё видят и знают. Что они думают о последних событиях?

– О предки, – выдыхаю я, когда в голову приходит ещё одна мысль.

– Ваше высочество? – Джондар аккуратно меня придерживает, выискивая признаки плохого самочувствия.

– Я должна его увидеть.

– Но он… Сейчас никак нельзя.

– Ох, забудь, – я вырываюсь и спешу к куполу. Джондар нервно следует по пятам, даже когда я прохожу дыру, где раньше находился кристалл, вниз к небольшому оврагу и вверх к тайному входу. Не такому уж тайному, раз он тоже об этом знает. Мне даже в голову не приходит, что Рондет может меня не пустить. Я оказываюсь внутри до того, как Джондар успевает меня остановить или потребовать объяснений. Он останавливается на входе, терзаемый внутренней борьбой.

– Бел, пожалуйста. Это запрещено.

Бел? С каких это пор он зовёт меня Бел? Даже полное имя было странно слышать от него. Я поднимаю бровь.

– Ну тогда не иди.

– При всём моём уважении, принцесса…

Вот оно, это слово. Да, я принцесса. Уже не антейская, но всё ещё вейрианская. Им не следует забывать об этом.

– Нет, – отвечаю я голосом, не терпящим возражений. У меня есть все права, чтобы быть здесь. Я заслужила быть рядом с Коном. Они же приняли меня, ведь так? Разговаривали со мной. Смотрели мои воспоминания. Джондар, наверное, не знает об этом. Однако должен бы догадаться. Брак бы не допустили без их одобрения. Но с другой стороны… сам брак так и не был заключён. Гравианцы об этом позаботились. – Жди здесь.

Он пытается пойти за мной, но, похоже, не может пересилить себя и пересечь черту. Он бы хотел сказать, что его место рядом с Коном, что он бы пошёл на всё, чтобы попасть туда, но не может.

И я помню его слова об Эларе. Как она возненавидела его за то, что он отказался жениться на ней, потому что не любил её. Ну конечно, он не любил её. Он не может любить двоих одновременно. Не в том самом смысле.

В моей голове будто бы после тьмы, расплывчатых мыслей и заблуждений наступает ослепительная ясность.

Он любит Кона. Он всегда любил Кона. Так же, как я любила Шая. Я стараюсь взять себя в руки, чтобы не дать очередной волне мучительной боли пройти через меня при этой мысли. Джондар любит Кона, а Кон всё ещё жив. Кон всё ещё здесь, как часть его жизни, каждый день, и Джондар разрывается между долгом и любовью буквально каждый день.

– Ты…

Я не договариваю. Я не знаю, что сказать. У нас на Вейриане союз двух людей воспринимают как партнёрство и относятся к этому достаточно свободно. Люди живут вместе, сражаются вместе, любят друг друга. Частые сражения и потери привели к тому, что любовь ценится во всех её формах. Устаревшей морали нет места в моём мире, и я благодарна за это. Но здесь, на Антеесе, где придворная культура – это всё, где традиции диктуют, что надевать и на ком жениться, где превыше всего твоё положение в иерархии… Даже не знаю. Я просто не знаю, что сказать сейчас. Не знаю, как отреагируют другие, если узнают. Как отреагирует он сам, если я произнесу вслух его главную тайну?

Я долго всматриваюсь в него с осознанием и пониманием.

Когда он привёз меня сюда, думал ли он, что я займу его место? И теперь… теперь, когда всё разрушено и я даже не знаю, есть ли здесь место для меня… что он думает?

Джондар краснеет и склоняет голову. Он больше не носит роскошные наряды, никто здесь не носит, но рубашка и камзол говорят, что он всё же прикладывает усилия. Он всё ещё не забывает о своём положении и правилах поведения, потому что это часть его самого, то, что он впитал с молоком матери.

– Как скажете, ваше высочество. Я подожду здесь, – он выходит и закрывает за собой дверь. Убегая от меня. От моих догадок.

Я тяжело сглатываю. На это нет времени. Что с этим делать Кону? Должна ли я ему рассказать? Вправе ли я это сделать?

И откровенно говоря, важно ли это сейчас?

Всё равно не мне решать.

Глава 17

Я распрямляю плечи и иду дальше. В одиночку это сложнее, чем я думала: мои ноги болят, да и всё тело всё ещё не в форме, несмотря на утренние тренировки. Этого мало. Надо будет стараться лучше, но сейчас не об этом. Проблемы нужно решать по мере поступления.

– Кон?

Мне отвечает собственное эхо.

Кон спит. Ну, или выглядит спящим. Его лицо спокойно и неподвижно. Он кажется младше, чем был, с тех пор как я прилетела, и я завидую тому, как умиротворённо он выглядит. Он сидит на полу, скрестив ноги перед собой и запрокинув голову, прислонившись к хрустальной поверхности ложа Аэрона. Он одет так же просто, как и я. Я ощущаю прилив нежности. Без всей этой вычурности, сопутствующей статусу антейма, передо мной вновь предстал тот инженер, каким я его встретила.

– Кон? – шепчу я, присаживаясь на корточки рядом с ним. Мне безумно хочется прикоснуться к нему, лечь рядом и прижаться всем телом, почувствовать его тепло. Открыться и впустить его – в душу, в мысли, в тело.

Но моё сердце – камень, тело – сломано, а разум – отравлен скорбью. Если я прикоснусь к нему, я причиню ему боль.

– Кон, – снова зову я, немного громче.

– Он далеко отсюда, юная королева, – сообщает мне голос Ренны. – Желаешь присоединиться к нему?

– Мне нужно поговорить с ним, а не медитировать и развлекать вас.

Ренна смеётся.

– Он измождён. Мы даём ему отдых и обновление. Ему это нужно, – в её голосе слышатся нотки упрёка.

Я меняю свой тон. Ренна – самая добрая из них. Не хочу её разозлить. Но это всё не игра, это очень важно.

– Я понимаю, но… О предки, Ренна, вы ведь можете помочь нам, да? Пожалуйста!

– Мы не должны вмешиваться в ваши разногласия, – вступает в разговор Аэрон.

– Но ведь это и вас тоже касается! Вы здесь живёте. Это вашу землю они собираются разорить. Я не прошу ничего для нас сделать. Просто помогите нам увидеть то, чего не видим мы, помогите узнать их планы и передвижения. Вы делаете это ради забавы. Сделайте же это для благого дела.

Кон смеётся. Я слышу его в своей голове, словно он один из Рондета. Его смех такой поразительный, тёплый и глубокий, насыщенный. Такой чувственный.

– Я же говорил вам, что она стратег?

Это голос Кона – слабый, уставший и очень далёкий. Но он звучит прямо в моей голове, как голоса Ренны и Аэрона.

Я не могу позволить им узнать, что у меня на уме. Там слишком много мыслей, которые могут его ранить, которые причинят боль нам обоим и всем остальным.

Я вырываю яму на задворках своего сознания и закапываю там все мысли о Шае и Джондаре, надёжно их запечатывая. У меня есть свои собственные секреты, которыми я не могу поделиться. Ни сейчас, ни когда-либо потом. И говоря о Джондаре… В первую очередь, надо помнить, что это не моя тайна. Я прячу это всё, пока Кон не подобрался слишком близко, и надеюсь, что поступаю правильно.

– А что, как ты думаешь, делает Кон? – спрашивает Ренна. – Собирает информацию. Присоединяйся. Две пары глаз увидят больше.

– Ладно… – начинаю я и не успеваю сказать что-либо ещё, как проваливаюсь куда-то. Моё тело падает на землю рядом с Коном, но не я сама.

Сама я лечу.

Я парю высоко над горами, скрывающими в своих проходах Рондет. Кроны деревьев закрывают всё: купол, палатки лагеря, взлётную площадку. Идеальное месторасположение. С высоты птичьего полёта ничего не видно.

Мои волосы развеваются на ветру вокруг моего лица, как капля чернил, попавшая в воду. Я в невесомости, это настоящая эйфория. Есть только я. Воздух, полёт, и на мгновение всё это слишком ошеломительно, слишком волшебно. Мне нужно взять себя в руки, собраться. Сосредоточиться. Как за рулём «Осы». Я ловлю воздушный поток, разворачиваюсь и ныряю к кронам деревьев, стремительно, как хищная птица, позволяя инстинкту вести меня к цели. Я вижу всё, чувствую окружающее пространство. И всё ещё ничего не выдаёт лагерь, спрятанный ниже. Он укрыт даже лучше, чем я могла надеяться.

– Первым делом, – раздаётся голос Трея, будто издалека, но в то же время словно он прямо рядом со мной. И на самом деле, так и есть. Он звучит иначе, не как члены Рондета. Не так инопланетно. И всё же не совсем человечно. – Я возвёл щиты. Они падут, если через них пройдёт нечто-то большое, однако пока действуют хорошо. Они работают на солнечных батареях, но мы не можем расширить территорию, пока у нас не хватает деталей. Нам нужно найти более безопасное место. Если наша численность возрастёт… Хорошо, что ты здесь, Бел.

Кон сделал это. Ну конечно. На секунду я подумала, что древние антейцы каким-то образом управляют деревьями. Но нет, это просто Кон. Хотя слово «просто» тут неуместно.

Ветер свистит в ушах. Он ведь меня не видит, да? Он сказал «здесь»… То есть в небе. Моё тело же лежит без сознания рядом с ним в тайном святилище Рондета, но к чему об этом говорить. В этом коллективном разуме он и так знает или, по крайней мере, слышит мои мысли.

– Где ты, Кон?

– Здесь. Присоединяйся, – он не показывает мне, но я каким-то образом понимаю.

Небо Антееса проносится мимо, размываясь, пока я лечу к Кону. Лимасилл простирается подо мной. Вернее, то, что от него осталось. Город разрушен, дворец не лучше. Там, где раньше была башня, осталась лишь зияющая чёрная дыра. Это приводит меня в ужас, и я дёргаюсь назад, готова улететь прочь, но рука сжимает мою, останавливая.

Его ладонь, тёплая и нежная. Сильная. Реальная, даже в этом призрачном состоянии.

– Знаю, это тяжело, – говорит Кон. – Но это необходимо.

Он сжимает мои пальцы. Этот жест мне уже хорошо знаком, и я благодарно сжимаю его руку в ответ. Мне тяжело, но каково ему?

Он потерял Матильду. И затем всё, что было связано с ней. А я потеряла только Шая.

Боль пронзает меня насквозь. Вырывается всхлип. Здесь у меня нет тела, в котором его можно было бы сдержать. Некуда его затолкать обратно. Он разрезает воздух вокруг меня, чистая агония охватывает весь коллективный разум, и всех подключённых. Кона задевает больше всех.

– Мне жаль, – выдавливаю слова. – Мне так жаль.

– Не нужно, – первым приходит в себя Аэрон. – Ты не можешь сдерживать внутри столь сильные эмоции, юная королева. Глупо даже пытаться.

– Я не королева. Я не знаю, кто я теперь. То есть… всё же теперь изменилось. Идея была в заключении политического союза, чтобы предотвратить всё это, но не удалось.

Кон пристально смотрит на меня с открытым ртом, но когда я поднимаю на него глаза, он отводит взгляд, скрывая боль. Я закрываю глаза, ругая себя, и заставляю себя взять чувства под контроль. Когда я вновь смотрю на него, он уже подсчитывает войска, отмечает их передвижения, пытаясь понять их намерения. Словно ничего не произошло. Словно я не излила только что разом всю ту боль, что скопилась во мне.

– На восток движется конвой, – говорит он. – Видите?

Я делаю глубокий вдох, хотя здесь мне не нужен кислород. Это просто рефлекс. Так странно.

Нужно сосредоточиться на том, что мы можем сделать, на том, что может нам помочь. Нужно сфокусироваться на чём-то, кроме смерти Шая. Один из Рондета настраивает координаты, и через мгновение – после того, как пространство вокруг пролетело головокружительной вспышкой, – мы оказываемся там.

Длинным рядом люди пересекают долину, как большая чёрная змея.

– Пленные, – отвращение Ренны передаётся мне. – С ними обращаются, как с рабами.

Я не могу сдержать дрожь, вернее, её ощущение.

– Для гравианцев они ничем не лучше рабов. Даже хуже: они животные, которые должны либо пахать, либо быть убитыми. Ты их совсем не знаешь, Кон. Они не высокого мнения о пленниках. Мы должны им помочь.

– Нам не хватит людей, – шепчет Кон, наблюдая за пленными.

– Именно. А откуда им взяться, если их либо убивают, либо отправляют в трудовые лагеря? Не говоря уж о нашей нехватке провизии. Смотри, они идут к тем холмам. Через долину.

– Эскон-Фолз, – ровно произносит он. Я почти физически ощущаю, как напряжённо работает его мозг: как он хочет что-то предпринять, как он понимает, что нужно сделать, но не может придумать, как это осуществить. Я могу помочь ему с этим. Надо просто подумать. – У нас есть там несколько крупных шахт, мы обнаружили в них залежи крупных кристаллов, но копать глубоко в этих местах слишком опасно для жизни.

– Гравианцам плевать на это. Они пошлют туда мех и пленников. Они всегда так делают. И не склонны менять свои методы, если те дают результат.

Кон колеблется. Он переводит взгляд на меня, в его глазах отражается зелень листвы под нами, а в волосах словно спряталось солнце. Мы вновь оказываемся в святилище.

– Я… да, наверное, ты права, – голос Кона всё также звучит в моей голове. – Не так много дорог ведёт к этим горам.

– Тогда у меня, похоже, есть идея.

***

Ох, как мы спорим. Мы очень долго спорим. К этому всё и вело. С самого первого дня, как я прибыла на Антеес, чуть больше месяца назад. Кажется, что уже прошло намного больше времени. С тех пор, как я пыталась предупредить его насчёт Чолтуса, а он не послушал, всё шло именно к этому.

Мы приводим всё новые и новые доводы, приплетаем всевозможные аргументы. Весь вечер и затем всё следующее утро. Всё то время, пока строятся планы и идут приготовления, мы продолжаем спорить. Никогда я ещё не видела Кона таким оживлённым. Он называет меня безумной, безрассудной, говорит, что я тронулась умом, повредилась рассудком, растеряла остатки здравого смысла после этой аварии.

Он не называет меня самоубийцей. Наверное, боится, что так и есть. И, возможно, это правда.

Но мне плевать. Они не отрицают, что план сработает, что я права. Нет, все возражения относятся к тому, кто должен пойти, и спор ведётся о моей кандидатуре.

Как одна из трёх вейрианских воинов, оставшихся на Антеесе, я довольно быстро отмела возражения немногих выживших членов Военного совета о том, что принцесса должна оставаться в безопасности.

Кон упрямо отказывается уступать уже который день, но меня не переспоришь. Я выигрывала в наших перепалках с Зендером. У Кона нет шанса.

Другое дело – убедить Тома и Петру.

– Я нужна им, – настаиваю я. – Как и все мы. Вы это знаете.

– При всём моём уважении, ваше высочество… – начинает Петра. Она всегда так говорит, когда собирается стоять на своём. Уважение? Им здесь и не пахнет.

– Ой, да хватит, – перебиваю её. – У нас нет на это времени. Мы все знаем, зачем мы здесь, так что забудьте о титулах и сомнениях в плане. Я не могу позволить им порабощать и убивать антейцев, так что если только вы не собираетесь связать меня… – они обмениваются заговорщическими взглядами. Это только отчасти шутка. Но надеюсь, что всё же шутка. Потому что если они серьёзно решат это сделать, то они сделают. – Прекратите. Том, Петра, они нуждаются в нас. Они будут прятаться здесь, пока щит не падёт. А затем гравианцы найдут Рондет, когда мы уже все будем мертвы или захвачены. В планах Кона нет смысла, если их некому реализовывать. Нам нужно вложить в это дело всю душу, или, клянусь, гравианцы победят. Я не собираюсь смотреть, как гравианцы паразитируют на таком богатом мире, как этот. На таком уязвимом мире, где они могут разбогатеть и укрепить свои силы, чтобы вновь напасть на Вейриан. Я не могу. И не стану на это смотреть.