Текст книги "Чужая роль"
Автор книги: Дженнифер Вайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Духами?
Она запретила себе думать об этом. Выстроила вокруг целую стену, состоявшую в основном из слова «нет».
– Кроме того, разве он не твой босс?
– Не совсем, – буркнула Роуз. Не больше, чем другие партнеры. То есть каким-то образом все же босс.
Роуз громко сглотнула, отодвинула предательскую мысль на законное место, в самую глубину сознания, и принялась варить креветки. Но стоило Эми отвернуться, как она снова схватила сумочку, выскочила в коридор, увешанный африканскими масками, закрылась в ванной и набрала номер Джима. Трубку никто не брал. Тогда она позвонила домой. Может, он не так ее понял и поехал не к Эми, а сразу к ней?
– Алло?
– Черт. Мэгги.
– Привет. Это я. Джим звонил?
– Не-а, – протянула сестра.
– Ладно, если позвонит, скажи… что увидимся позже.
– Меня скорее всего не будет. Я уже ухожу.
– Да? – На языке Роуз вертелась тысяча вопросов. Куда? С кем? Откуда деньги?
Вовремя спохватившись, она плотно сжала губы. Расспросы только разозлят Мэгги. А послать разъяренную Мэгги в город – все равно что вручить двухлетнему малышу заряженный пистолет.
– Запри за собой дверь, – велела она.
– Обязательно.
– И, пожалуйста, сними мои туфли.
Напряженное молчание.
– Я не в твоих туфлях, – наконец выдавила Мэгги. Ну конечно! Потому что ты только что их сбросила.
– Желаю хорошо провести время, – заключила Роуз. Мэгги пообещала, что обязательно проведет, и повесила трубку. Роуз смочила холодной водой лицо и запястья и посмотрелась в зеркало. Тушь размазана. Губная помада куда-то исчезла. Она торчит у чужих людей, в одиночестве варит на пару дурацкие креветки. Где Джим?
Роуз открыла дверь и попыталась проскользнуть мимо Эми, стоявшей на пороге со скрещенными на костлявой груди руками.
– Ты ему звонила? – негодующе выпалила она.
– Кому? – с невинным видом осведомилась Роуз. Эми рассмеялась.
– Лгунья из тебя по-прежнему никудышная. Как в тот раз, когда ты втрескалась в Хэла Линдквиста.
Взяв салфетку, она старательно вытерла черные пятна под глазами Роуз.
– Когда это я втрескалась в Хэла? Не было такого! – возмутилась Роуз.
– Ну да, как же! А кто каждый день записывал в тетради по математике, что он надевает в школу? Это ты позаботилась, чтобы будущие поколения имели точный отчет о том, что носил Хэл Линдквист в восемьдесят четвертом!
Роуз невесело усмехнулась.
– Так кто из этих парней твой?
– Не спрашивай, – поморщилась Эми. – Предполагалось, что Тревор.
Роуз попробовала вспомнить, что рассказывала Эми насчет Тревора.
– Он здесь?
– В том-то и дело, что нет. Прикинь – мы ужинаем…
– Где? – Роуз послушно поддержала разговор.
– «Тэнджирин». Все очень мило. Представляешь, сидим мы в полумраке, и свечи мигают, и я не опрокинула на себя ни ложки кускуса, и вдруг он объясняет, почему порвал со своей последней подружкой. Оказывается, у него появились определенные интересы.
– Какого именно рода?
– К дерьму, – коротко и абсолютно серьезно пояснила Эми.
– Что?!
– Что слышала. Дает своим приятельницам разрешение на акт дефекации. И сам при этом присутствует.
– Шутишь! – ахнула Роуз.
– Черта с два! – У Эми было каменное лицо. – Мало того что меня трясет от страха, я боюсь проглотить лишний кусочек и стараюсь не пукнуть, иначе он вообразит, что я флиртую…
Роуз рассмеялась.
– Идем, – велела Эми, сунув салфетку в карман и протягивая Роуз стакан с пивом. – Пора пообщаться с гостями.
Роуз вернулась на кухню, подогрела соус для артишоков, насыпала в корзинку крекеры, поговорила с очередным поклонником Эми, хотя потом не смогла припомнить ни единого слова из беседы. Она жаждала видеть Джима, который, судя по всему, отнюдь не жаждал видеть ее.
10
Джим Денверс открыл глаза. Первая мысль была привычной. Та, что являлась каждое утро: сегодня я буду хорошим.
– Не введи меня в искушение, – помолился он, ведя бритвой по челюсти. – Изыди от меня, сатана, – потребовал он, натягивая штаны.
Беда в том, что сатана присутствовал повсюду. Искушение подстерегало за каждым углом. Да вот оно, прислонилось к стене и ожидает автобуса.
Джим притормозил и впился глазами в блондинку в тесных джинсах, гадая, какое у нее тело под мешковатой зимней курткой. Шевелится ли она в постели? Как пахнет? Как кричит? И сколько потребуется времени и усилий, чтобы все это узнать?
– Стоп, – приказал он себе, включая радио, – немедленно прекрати!
Салон «лексуса» заполнил голос Говарда Стерна, издевательский и мудрый.
«Это настоящие, лапочка?» – допрашивал он утреннюю старлетку.
«Настоящий силикон», – хихикнула та.
Джим стиснул зубы и переключился на классическую музыку. До чего же несправедливо! С первых ночных поллюций – ему было двенадцать – в скаутском лагере, во время похода, возвестивших о наступлении половой зрелости, он неистово мечтал о женщине: абстрактная жажда голодающего, застрявшего на необитаемом острове со старыми выпусками кулинарных журналов. Блондинки, брюнетки и рыжие, гибкие девушки с маленькими грудками, малышки с широкими бедрами, негритянки, испанки, азиатки, белые, молодые, старые, среднего возраста и даже, помоги Господи, миленькая девушка на костылях, которую он видел в телемарафоне Джерри Льюиса, – в своих фантазиях Джим Денверс был сторонником равных возможностей.
Но тогда он так и не смог их осуществить: ни в двенадцать лет, когда был толстым, вечно задыхавшимся коротышкой, ни в четырнадцать, когда так и не вырос, а разжирел еще больше, и лицо было усеяно тем, что, по мнению доктора Губермана, было наихудшим проявлением кистозных угрей, которое ему доводилось видеть за свою долгую практику. Дальше все пошло по мерзкому замкнутому кругу: вес стал источником постоянных тревог и несчастий, и Джим непрерывно что-нибудь жевал, чтобы успокоиться. Заглушал тревогу пиццей и пивом, отчего толстел еще больше, что, разумеется, по-прежнему отталкивало женщин. Он потерял девственность только на старшем курсе, с проституткой, которая, оценивающе оглядев клиента и выдув пузырь жвачки, настояла на позиции «сверху».
– Не хочу тебя обидеть, котик, – заявила она, – но думаю, иначе ты просто меня раздавишь.
«В юридической школе все могло быть по-другому», – думал он под успокаивающие аккорды Баха. Он еще немного подрос, и после той постыдной десятиминутной встречи с проституткой занялся бегом трусцой, и каждое утро отрабатывал маршрут Рокки по улицам Филадельфии (хотя был твердо убежден, что даже сам Рокки не смог бы осилить трех кварталов, чтобы не остановиться и не отдышаться).
Постепенно он начал худеть. Кожа очистилась, угри сошли, оставив постепенно блекнувшую паутину импозантных шрамов. Джим посетил стоматолога и привел в порядок зубы. Однако внешние перемены не устранили калечивших душу комплексов: безумной застенчивости и парализующего отсутствия адекватной самооценки. В первые годы работы в «Льюис, Доммел и Феник», стоило Джиму, несмотря на быстрый карьерный рост, услышать женский смех, он неизменно предполагал, что смеются над ним.
Но потом все каким-то образом уладилось. Он вспомнил вечер, когда стал полноправным партнером и вместе с тремя только что получившими повышение коллегами отправился в «Ирландский бар».
– Ночь нянюшек, – произнес один из них с многозначительным кивком.
Джим не понял, о чем он, но вскоре все стало ясно. Бар был набит ирландочками, голубоглазыми шведками, финками с французскими косичками. Над стойкой из меди и красного дерева звучали мелодичные голоса с разнообразными акцентами. От всего этого Джим онемел и оцепенел. Так и сидел в углу, мешая шампанское с крепким портером и светлым пивом, еще долго после ухода коллег домой. Сидел и беспомощно пялился на девушек, хихикавших и жаловавшихся на тяжелую работу. По пути в туалет он наткнулся на рыжеволосую веснушчатую девушку с искрящимися голубыми глазами.
– Осторожнее! – крикнула она и засмеялась, выслушав его неловкие извинения.
Ее звали Мев. Это она сказала, когда провожала его к с юлу.
– Партнер! – проворковала она под одобрительными взглядами подружек.
Джим и сам не понял, как очутился в ее постели. Он провел шесть незабываемых часов, пробуя на вкус ее веснушки и черпая полные пригоршни потрескивающего пламени ее волос.
С той ночи он превратился в самого настоящего… потаскуху. Только в штанах. Другого слова не подберешь. Он не был ни донжуаном, ни Ромео. Ни жеребцом, ни бабником. Джим был потаскухой, потому что воплощал в жизнь фантазии своей жалкой юности, в городе, который вдруг оказался полон сговорчивых молодых девушек, как и он, сторонниц секса без обязательств. Джим словно попал в волшебное царство, где то, кем он был (и сколько зарабатывал), каким-то образом компенсировало и даже перевешивало недостатки внешности. А может, и он похорошел. Или для этих женщин слово «партнер» звучало как призыв снять трусики.
Он не мог объяснить, почему няни, студентки, секретарши, барменши, сиделки и официантки буквально вешались ему на шею и для того, чтобы снять девушку, даже не было нужды идти в бар. В самом офисе нашлась делопроизводитель, которая была счастлива остаться после работы, запереть дверь изнутри, сбросить с себя все, кроме сиреневого лифчика и босоножек, которые застегивались на щиколотках, и…
«Стоп, – приказал себе Джим. Это неприлично. Постыдно. Унизительно. В конце концов, ему тридцать пять лет. Он партнер в уважаемой фирме. Его жизнь последние полтора года – непрерывный пир плоти. Пора остановиться. – Подумай, как ты рискуешь», – уговаривал он себя. Болезни! Жестокие разочарования! Рассерженные отцы и бойфренды! Те трое, ставшие одновременно с ним партнерами, уже женаты, а двое стали отцами. И хотя разговоров на эту тему не велось, без слов было ясно, что они избрали тот стиль жизни, который одобряли владельцы фирмы. Домашний очаг и возможные интрижки на стороне, лишь бы все было шито-крыто. Неистовые оргии с девушками, чьих фамилий Джим зачастую даже не знал, не для них. Отношение коллег стало меняться от благоговейного к почтительно-насмешливому. Скоро останется исключительно насмешка. А потом она сменится снисходительным отвращением.
А ведь есть еще и Роуз.
При мысли о ней Джим смягчился. Роуз далеко не самая хорошенькая из тех, с кем он встречался. Далеко не самая сексапильная. Она одевалась как невзрачная библиотекарша, а представления о соблазнительном белье не шли дальше штанишек из хлопка в тон такому же убогому лифчику. И все же было в ней что-то минующее раскаленные провода внизу живота и идущее прямо к сердцу. А как она смотрела на него! Словно на парня с обложки ее любимого дамского романа! Словно он оставил на парковке своего белого скакуна, чтобы продраться через заросли колючек и спасти ее! Удивительно, как на фирме еще не пронюхали, что происходит между ними, несмотря на запрет партнерам встречаться с помощниками адвокатов. Впрочем, может, он просто слеп? Может, все всё уже знают? А он поддается соблазну по сто раз за день, зная, что может разбить ее сердце!
Милая Роуз! Она заслуживала лучшего мужчину, чем он. И ради нее Джим решил постараться исправиться. Он уже сменил секретаршу на шестидесятилетнюю матрону, пахнувшую лимонными каплями от кашля, и целых три недели избегал заходить в бары.
Джим поставил «лексус» в подземном гараже и направился к лифту, твердя себе, что только Роуз может его спасти. Умница, сообразительная, способная и добросердечная. Именно такая девушка, с которой он хотел бы состариться. Провести остаток жизни. Джим поклялся себе, что ради Роуз он станет другим человеком. Но оглядывая трио щебечущих секретарш, которые вошли с ним в одну кабину, жадно потянул носом, вдыхая ароматы их духов, прежде чем судорожно сглотнуть и отвернуться.
11
– Зачем нам все это? – спросила Мэгги, плюхнувшись на переднее сиденье. Этот вопрос она задавала каждый раз, когда они отправлялись на футбольный матч. Вот уже почти двадцать лет раз в год приходилось ехать на стадион. Вот уже почти двадцать лет Мэгги задавала один и тот же вопрос. Вот уже почти двадцать лет ответ не менялся.
– Потому что наш отец – очень ограниченный человек, – пояснила Роуз. – Кстати, ты тепло оделась? Помни, мы играем с командой Тампы, а не едем к ним.
На Мэгги был черный комбинезон, черные сапоги с толстыми каблуками и короткая кожаная куртка с воротником из искусственного меха. Роуз же надела джинсы, свитер, шапку, шарф, варежки и широкий желтый пуховик.
Мэгги критически оглядела сестру.
– Выглядишь как матрац, на который помочились, – съязвила она.
– Спасибо на добром слове. Пристегнись.
– Сейчас, – отозвалась Мэгги, вынимая фляжку из карманчика куртки. Глотнула сама и протянула фляжку сестре. – Абрикосовый бренди.
– Я за рулем, – сухо обронила Роуз.
– А я выпью, – хихикнула Мэгги.
Ее смех напомнил Роуз о другом матче, в восемьдесят первом году, когда их отец, имевший весьма странное представление об отцовском долге, впервые купил сезонные билеты на трибуну.
– Мы ненавидим футбол, – сообщила ему Мэгги с абсолютной убежденностью десятилетней девочки в собственной правоте по любому вопросу. Майкл Феллер побледнел.
– Ничего подобного, – вмешалась Роуз, ущипнув сестру. Та громко ойкнула.
– В самом деле? – спросил отец.
– Мы не очень любим смотреть футбол по телевизору. Но ужасно хотим посмотреть настоящую игру! – заверила Роуз, на всякий случай снова ущипнув сестру, чтобы не вздумала возражать.
Вот так все и началось. Каждый год они втроем, а потом и вчетвером – с тех пор как появилась Сидел, – вместе ездили смотреть игры «Иглз»[21]
на своем поле. Мэгги заранее готовила себе наряды, обшивая варежки и шляпы искусственным мехом и украшая пушистыми помпонами, а однажды – даже крохотными сапожками чирлидера. Роуз готовила сандвичи с желе и арахисовым маслом, укладывала в коробку для ленча вместе с термосом горячего шоколада.
В холодные дни они брали с собой одеяла и жались друг к другу, слизывая арахисовое масло с онемевших пальцев, хотя отец непрерывно проклинал каждую блокировку, подножку или захват, но тут же спохватывался, виновато смотрел на девочек и извинялся.
– Прошу прощения за свой французский.
– Прошу прощения за свой французский, – пробормотала Роуз. Мэгги с любопытством глянула на сестру, снова отхлебнула из фляжки и съежилась на сиденье.
Отец и Сидел ждали их около касс. Майкл был в джинсах, фуфайке с эмблемой «Иглз» и пуховике цветов команды: зеленое с серебром. Сидел взирала на окружающих с обычным выражением ледяного недовольства. На лице, как всегда, толстый слой косметики, тощая фигура облачена в длинную норковую шубу.
– Мэгги! Роуз! – воскликнул отец, вручая им билеты.
– Девочки! – вторила Сидел, целуя воздух в трех дюймах справа от их щек и тут же подкрашивая губы.
Роуз шла за мачехой и, прислушиваясь к стуку ее каблуков по бетону, в сотый раз задавалась вопросом, почему эта женщина вышла за ее отца. Сидел Левин была разведенной женщиной лет сорока пяти, чей муж – богатый брокер – оказался настолько дурно воспитан, что бросил ее ради своей секретарши. Весьма банальная история, но Сидел пережила унижение – вероятно, с помощью щедрых алиментов, на которые с радостью согласился бывший супруг. По мнению Роуз, он решил, что даже миллион долларов в год – приемлемая цена за счастье навсегда избавиться от Сидел. Майкл Феллер был на восемь лет ее моложе. Менеджер среднего звена в среднего размера банке. В деньгах он не нуждался, но и богатым никогда не был. К тому же ему приходилось воспитывать двух дочерей.
Что же привлекло друг к другу этих двоих?
В юности Роуз часами размышляла на эту тему, после того как Майкл Феллер и Сидел Левин впервые встретились в вестибюле «Бет Шалом». Сидел направлялась на благотворительный обед, где собирали по пятьсот долларов с каждого приглашенного, а Майкл выходил с собрания общества «Одинокие родители».
– Секс, – объявила Мэгги, мерзко закудахтав. Вероятно, так оно и было, поскольку, объективно говоря, их отец был хорош собой. Но Роуз все же сомневалась. Может, Сидел нашла в их отце не красоту, не хорошую партию, а истинную любовь, второй шанс. Кроме того, Роуз считала, что Сидел действительно любила Майкла Феллера, по крайней мере вначале. Да и отец искал не просто спутницу жизни, а мать для девочек и, вероятно, учитывал при этом успехи Сидел в воспитании Моей Марши. Майкл Феллер уже нашел любовь всей своей жизни и успел похоронить ее в Коннектикуте. И с каждой неделей Сидел все больше это сознавала. Все больше разочаровывалась. Все больше ненавидела падчериц. И все изощреннее вымещала на них собственные обиды.
«Как все это грустно», – думала Роуз, натягивая шапку на уши и туго обматывая шею шарфом. Грустно, и уже вряд ли что изменишь. Слишком давно Сидел и отец в одной упряжке.
– Хочешь глоточек?
Роуз, глубоко погруженная в размышления, от неожиданности подскочила и повернулась к сестре. Та, закинув ноги на спинку переднего кресла, помахивала фляжкой с абрикосовым бренди.
– Нет, спасибо.
И Роуз обратилась к отцу:
– Как у тебя дела?
– Ах, сама понимаешь, работы полно. Последний квартал был просто ужасным. Я… Да шевелись ты, ублюдок!!!
Роуз перегнулась через сестру.
– А что новенького у тебя? – спросила она Сидел. Та взбила мех на воротнике.
– Моя Марша решила сделать ремонт.
– Как интересно, – пробормотала Роуз, стараясь изобразить энтузиазм.
Сидел кивнула.
– Мы едем на курорт, – продолжала она. – В феврале. И, бросив многозначительный взгляд на талию Роуз, добавила:
– Знаешь, после свадьбы моя Марша купила костюм от Веры Вонг шестого размера, и пришлось…
«Забрать его в швах», – закончила Роуз мысленно как раз в тот момент, когда Мэгги сказала то же самое, только вслух.
Сидел недовольно прищурилась.
– Не понимаю, почему тебе так нравится грубить?
Мэгги, не сочтя нужным ответить, протянула руку за отцовским биноклем и принялась критиковать девиц-чирлидеров, появившихся на поле.
– Жирная, старая, жирная, старая, – бормотала она, ведя биноклем вдоль цепочки. – Отвратительно выкрашена… о-о-о, кто ей только делал сиськи… старая, жирная, старая…
Майкл махнул разносчику пива, но Сидел схватила мужа за руку.
– Орниш, – прошипела она.
– Это еще что такое? – спросила Роуз.
– Орниш. Мы сидим на диете Дина Орниша. Овощные дни. – Она снова выразительно глянула на бедра Роуз.
– Не мешало бы и тебе попробовать.
«Я в аду, – подумала Роуз уныло. – Ад – это игра «Иглз», где болельщики всегда мерзнут, команда всегда проигрывает, а моя семейка – сборище психов».
Отец погладил ее по плечу и открыл бумажник.
– Принесешь нам горячий шоколад?
– А мне? Нельзя ли и мне денежку? – вмешалась Мэгги и, заглянув в бумажник, удивилась: – А это кто?
– О, – смущенно промямлил отец, – всего лишь статья, которую я вырезал. Хотел отдать Роуз…
– Па, – воскликнула Роуз, – но это Лу Доббс!
– Верно, – кивнул отец.
– Ты носишь фото Лу Доббса в бумажнике?
– Не просто фото, а вместе со статьей. О том, как готовиться к уходу на пенсию. Очень полезная информация.
– А наши снимки тут тоже есть? – допытывалась Мэгги, схватив бумажник. Или только этого Лу Как-его-там?
Она быстро просмотрела снимки. Роуз тоже стало любопытно. Тут были школьные фотографии ее и Мэгги, Майкла и Кэролайн в день свадьбы: чудесный снимок, где их мама сдувала со лба вуаль, а Майкл преданно смотрел на нее. Интересно, а Сидел заметила?
Судя по ледяной физиономии и устремленному вперед взгляду крохотных глазок – да.
– Вперед, Птички! – завопил прямо в ухо Роуз сидевший сзади тип и в завершение рыгнул.
Роуз поднялась и направилась в гулкий, насквозь продуваемый вестибюль, где купила себе чашку водянистого горячего шоколада и сосиску в отсыревшей белой булочке, съела ее в мгновение ока, а потом облокотилась о перила и стала снимать пушинки с шарфа, считая минуты до восьми вечера, когда увидит Джима за ужином.
«Держись», – приказала она себе, прежде чем купить еще три чашки шоколада и осторожно отнести остальному семейству.
12
– Миссис Лефковиц! – окликнула Элла, барабаня в алюминиевую дверь и придерживая поднос на бедре. – Вы меня слышите?
– Проваливайте ко всем чертям, – невнятно прозвучало в ответ.
Элла вздохнула и постучала снова.
– Обед! – крикнула она как могла жизнерадостно.
– Отвали! – заорала миссис Лефковиц. Миссис Лефковиц перенесла инсульт, и ее выздоровление, к несчастью, совпало с той неделей, когда обитатели «Голден-Эйкрз» могли бесплатно смотреть кабельное телевидение. Помимо всех прочих передач в программе стояло выступление Маргарет Чо[22]
в прямом эфире. С тех пор миссис Лефковиц называла Эллу не иначе, как Главная Задница, и при этом оглушительно хохотала.
– Я принесла суп, – сообщила Элла. Небольшая пауза.
– Суп-пюре из шампиньонов? – с надеждой осведомилась миссис Лефковиц.
– Из лущеного гороха, – призналась Элла.
Очередная пауза.
Дверь распахнулась, и в проеме возникла хозяйка: четыре фута одиннадцать дюймов, спутанные седые волосы, розовая фуфайка, такие же спортивные штаны и вязаные розовые с белым башмачки, удивительно смахивающие на гигантские пинетки. Элла постаралась сдержать улыбку, но последняя на сегодня клиентка «Милзон-уилз» ответила яростным взглядом.
– Лущеный горох, – с отвращением повторила миссис Лефковиц. Левый угол ее рта слегка опустился. Элла заметила, что левая рука была прижата к боку под каким-то странным углом. Старуха с надеждой взглянула на нее – Может, вы подогреете мне суп-пюре из шампиньонов?
– А у вас есть готовый?
– Конечно-конечно, – закивала миссис Лефковиц, ковыляя к кухне. Крохотная фигурка терялась в нелепых розовых одеяниях.
Элла последовала за ней, на ходу поставив поднос на кухонный стол.
– Простите, что накричала, – извинилась старуха. – Приняла вас за кое-кого другого.
Интересно, за кого? Насколько было известно Элле, к миссис Лефковиц никто, кроме нее, не заходил, если не считать доктора и патронажной сестры, навещавшей ее три раза в неделю.
– За моего сына, – пояснила миссис Лефковиц, поворачиваясь к Элле с банкой консервированного супа в руках.
– И вы говорите своему сыну такие слова?
– Ах уж эти нынешние детишки, – с удовлетворением заметила старуха.
– Да. Но как мило, что он вас навещает! – возразила Элла, вываливая в кастрюльку застывшую сероватую массу.
– Я велела ему не приходить. Но он сказал: «Ма, ты была на пороге смерти». А я ответила: «Мне восемьдесят семь. На каком пороге я, по-твоему, должна стоять? Ночного клуба?»
– И все равно хорошо, что он вас навещает.
– Фигня, – фыркнула миссис Лефковиц. – Просто хочет погреться на солнышке. Я всего лишь удобный предлог.
Опущенные уголки губ жалко дрогнули.
– Угадайте, где он сейчас? На пляже, конечно. Скорее всего пялится на девушек и пьет пиво. Ха! Ему не терпелось поскорее убраться отсюда.
– Пляж – это совсем неплохо, – заметила Элла, помешивая суп.
Миссис Лефковиц отодвинула стул, осторожно села и подождала, пока Элла снова придвинет ее стул к столу.
– Наверное, – пробормотала она наконец.
Элла поставила перед ней миску. Миссис Лефковиц опустила туда ложку и поднесла к губам, но рука дрогнула и суп пролился на фуфайку.
– Черт, – выговорила она едва слышным, дрожащим голосом. Голосом побежденного и смирившегося человека.
– Какие у вас планы на ужин? – спросила Элла, вручая старухе салфетку и переливая суп в кофейную кружку.
– Я сготовлю сама. Индейку. Он любит индейку.
– Могу вам помочь, – вызвалась Элла. – Что, если мы разложим на блюде сандвичи с разными деликатесами?
Она встала и поискала глазами ручку и блокнот.
– Мы можем выйти, купить грудинки, холодную индейку, консервированную говядину… салаты, картофельный и из капусты с морковью, если он такие любит…
Миссис Лефковиц улыбнулась половиной рта.
– Когда-то я покупала салат с тмином, а в конце ужина, когда убирала посуду, всегда находила маленькую горку тмина на краю его тарелки, но мальчик никогда не жаловался… просто молча выбирал семена.
– Моя дочь проделывала то же самое с изюмом. Выбирала его отовсюду, – вспомнила Элла.
Миссис Лефковиц пристально взглянула на нее, и Эмма тут же осеклась. Но старушка умудрилась сунуть в рот ложку и, казалось, ничего не заметила.
– Так мы идем в магазин? – спросила она.
– Конечно, – кивнула Элла, складывая посуду в посудомоечную машину и поворачиваясь спиной к миссис Лефковиц. Сегодня за ней собирался заехать Льюис и повести в кино. Когда же начнутся вопросы? У вас есть дети? А внуки? Где они? Что случилось? Вы с ними не видитесь? Интересно, почему? – Конечно, – повторила она.
13
– Вот ты и дома! – воскликнула Мэгги. Роуз настороженно шагнула через порог. День выдался кошмарный. Она проработала тринадцать часов, все это время кабинет Джима был закрыт для посторонних, и сейчас у нее не было настроения слушать бред Мэгги.
В маленькой гостиной горели все лампы. Пахло так, словно на кухне что-то подгорело. Мэгги, одетая в красные пижамные шорты с оборочками и красную майку с серебряной надписью «Секс-кошечка», примостилась на диване, переключая каналы. В центре стола стояла миска с подгоревшим поп-корном. Рядом красовались еще одна, с разогретой кукурузой, двумя палочками сельдерея, и банка с арахисовым маслом. По убеждению Мэгги, все это и называлось сбалансированным ужином.
– Как идут поиски работы? – осведомилась Роуз, вешая пальто и направляясь в спальню. К ее ужасу, оказалось, что все вещи из ее гардероба перекочевали на кровать.
– Что это? – ахнула она. – Что стряслось?
Мэгги весело плюхнулась на груду тряпок.
– Я решила рассортировать твои наряды.
Роуз уставилась на груду блузок, жакетов и брюк, теперь таких же помятых, как одежда Мэгги, до сих пор валявшаяся в гостиной.
– Зачем тебе это? – недовольно буркнула она. – Не касайся моих вещей!
– Роуз, я всего лишь пытаюсь помочь тебе, – оскорбленно вскинулась Мэгги. – Это самое малое, чем я могу отплатить тебе за гостеприимство. Прости, если расстроила. Я только хотела помочь.
Роуз намеревалась что-то возразить, но передумала. Сестра в очередной раз обезоружила ее. У Мэгги был настоящий талант: как раз в тот момент, когда руки чешутся прикончить ее, выбросить из окна, потребовать, чтобы она вернула взятые взаймы деньги, а заодно одежду и туфли, одно ее слово – и в сердце словно впивается рыболовный крючок.
– Прекрасно, – только и сказала Роуз. – А теперь повесь все на место.
– Нужно просматривать свои вещи каждые полгода. Я читала в «Вог», – возразила Мэгги. – А ты, похоже, вообще этого не делаешь. Кстати, я нашла вареные джинсы, – добавила она, вздрогнув. – Но не волнуйся, я их выбросила.
– А следовало бы отдать в «Гудвил»[23]
.
– Если кто-то беден, – возразила Мэгги, – это еще не означает, что он должен одеваться в немодные обноски. Кстати, не хочешь поп-корна?
Роуз схватила ложку и принялась есть.
– Откуда ты знаешь, что я ношу, а что – нет?
Мэгги пожала плечами.
– По-моему, это очевидно. Взять хотя бы брюки двенадцатого размера от Энн Тейлор!
Роуз купила эти элегантные брюки на распродаже и втиснулась в них всего один раз, четыре года назад, после целой недели, проведенной на черном кофе и коктейле для похудания. С тех пор они висели в шкафу молчаливым упреком, напоминанием о том, сколько возможностей открывалось бы перед Роуз, если бы она взялась за ум и перестала есть жареную картошку и пиццу, и… да, собственно, почти все, что любила.
– Они твои, – кивнула Роуз.
– Слишком велики. Впрочем, может, мне удастся их ушить, – бросила Мэгги, впиваясь глазами в телевизор.
– И когда ты собираешься снова все развесить? – спросила Роуз, представив, как пытается заснуть, лежа поверх своего гардероба.
– Ш-ш-ш. – Мэгги подняла палец и показала на экран, где маленький обрубок на колесах из выкрашенного красной краской металла угрожающе наступал на синеватый объект с вращающимся, торчащим из центра лезвием.
– Что это?
– Телевизор, – пояснила Мэгги и, вытянув ногу, принялась любоваться аккуратно накрашенными ногтями. – Такой ящик с картинками, битком набитый чудесными историями.
Роуз до смерти захотелось вынуть бумажник.
«Я выпишу тебе чек, – сказала бы она, вертя чековой книжкой перед носом сестры, – но только в том случае, если удержишься на работе!»
Мэгги тем временем глотнула шампанского из стоявшей на полу бутылки. Роуз открыла было рот, чтобы спросить, где та взяла шампанское, но сообразила, что бутылку кто-то подарил давным-давно, когда она стала полноправным адвокатом. С тех пор бутылка мирно покоилась в дальнем углу холодильника.
– Ну, как шампанское? – осведомилась Роуз. Мэгги сделала очередной глоток.
– Восхитительное! А теперь смотри и учись. В этом шоу участвуют парни, которые делают роботов…
– Интересное хобби, – кивнула Роуз, она всегда поощряла Мэгги в ее поисках подходящих мужчин.
Но сестра нетерпеливо отмахнулась:
– Кретины. Собрали этих роботов, роботы сражаются друг с другом, а победитель получит… непонятно что. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. Смотри, смотри, вот фаворит, – взволновалась она, показывая на некоторое подобие миниатюрного мусоровоза с приваренным посредине шипом. – Филиминатор.
– Что? – удивилась Роуз.
– Парня, который сделал его, зовут Фил, поэтому и «Филиминатор».
И действительно – камера показала бледного тощего парня в бейсболке с надписью «Филиминатор».
– Он победил в трех раундах, – продолжала Мэгги. На экране появился второй робот, блестящий, зеленый, он походил па оживший ручной пылесос.
– Грендел! – объявил ведущий.
– О'кей, – решила Мэгги. – Ты болеешь за Грендела.
– Почему я? – спросила Роуз, но матч уже начался. Роботы гонялись друг за другом, с жужжанием проносясь по бетонному полу как маленькие взбесившиеся псы.
– Давай, Филиминатор! – завизжала Мэгги, яростно потрясая бутылкой, и выжидательно глянула на сестру.
– Вперед, Грендел, – вяло буркнула Роуз.
Робот Мэгги подобрался ближе. Центральное лезвие поднималось все выше, пока с грохотом не обрушилось вниз подобно крошечной гильотине, пронзив Грендела. Мэгги бешено зааплодировала.
– Вот это да! Попал!
Роботы развернулись и снова встали друг против друга.
– Давай, Филиминатор! Покажи ему! – заорала Мэгги. Роуз взорвалась смехом, когда колесико с шипами на груди Грендела с жужжанием завертелось.
– Ой, ты только посмотри… ну и потеха!
Теперь уже Грендел наступал на противника. Филиминатор снова поднял лезвие и пронзил врага.
– Молодец! – обрадовалась Мэгги.
Роботы сцепились, намертво соединенные лезвием. Грендел бешено извивался, не в силах освободиться.
– Ну давай, ну же, – бормотала Роуз. Колесико Грендела вертелось, рассыпая вокруг искорки. Филиминатор поднял лезвие для смертельного удара, но Гренделу удалось ускользнуть.
– Вперед, Грендел! – завопила Роуз, вскакивая. – Ура! Ура!!
