Текст книги "Чужая роль"
Автор книги: Дженнифер Вайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
3
Все чаще и чаще Роуз Феллер приходило в голову, что босс слегка тронулся.
Нет, она давно знала, что все считают своих боссов ненормальными. Ее друзья, скажем Эми, вечно жаловались на неразумные требования, грубое обращение, пьяные похлопывания по заду на корпоративных пикниках…
Но теперь, сидя в конференц-зале на общем собрании, стараниями Дона Доммела ставшем еженедельным пятничным ритуалом, Роуз снова осознала, что один из отцов-основателей не просто чудак или несколько эксцентричный господин, или какие еще там обтекаемые эпитеты обычно приберегаются для влиятельных людей или больших шишек, нет – он попросту рехнулся.
– Люди! – гремел этот великий человек, тыча кулаком в таблицу со сводным графиком дел, которые вела фирма. – НУЖНО работать ЕЩЕ ЛУЧШЕ! ЭТО ХОРОШО, но НЕ ПОТРЯСАЮЩЕ! А с такими талантами, которые работают в фирме, даже ПОТРЯСАЮЩЕ – СЛИШКОМ МАЛО. Изгоним понятия «СЕРОСТЬ» и «ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ» и, подобно ОЛЛИ, БУДЕМ СТРЕМИТЬСЯ к совершенству!
– Да ну? – пробормотал сосед справа, тоже помощник адвоката, парень с мелко вьющимися рыжеватыми волосами, чья кожа, белая, как снятое молоко, была верным знаком того, что бедняга вырабатывал оплачиваемые часы, а следовательно, нечасто бывал на воздухе. Саймон Как-там-его…
Роуз пожала плечами и устало обмякла на стуле. Интересно, во многих адвокатских фирмах бывают подобные собрания? Сколько молодых адвокатов получают в качестве праздничных премий сделанные на заказ скейтборды с затейливо выведенным «ДОММЕЛ ЗАКОН» вместо полагающихся наличных? Сколько главных партнеров еженедельно кормят сотрудников речами, изобилующими спортивным жаргоном и метафорами, в сопровождении оглушительно гремящей из динамиков «Похоже, я могу летать»? И вообще – у многих ли фирм имеется что-то вроде собственного гимна? Вряд ли.
Роуз поморщилась.
– Кто такой этот Олли? Человек или вещь? – не унимался Саймон Как-там-его. Роуз снова пожала плечами в надежде, что пронизывающий взгляд Дона Доммела ее обойдет. Ей казалось, что Дон Доммел всегда был спортсменом. Пробежал трусцой через семидесятые, промчался через восьмидесятые и даже успел завершить несколько триатлонов, прежде чем очертя голову ринуться в отважный новый мир экстремальных видов спорта, увлекая за собой всю фирму. В какой-то момент, после своего пятидесятого дня рождения, он решил, что обычных тренировок, какими бы напряженными они ни были, все же недостаточно. Дон Доммел хотел быть не просто подтянутым, а нервным и угрюмым, решительным и хладнокровным. Желал быть пятидесятитрехлетним адвокатом на скейтборде. Дон Доммел, очевидно, не видел в этом особого противоречия.
Он купил два специально изготовленных для него скейтборда и подрядил себе в тренеры бездомного парнишку, жившего, кажется, в Лав-парке (официально парнишка трудился в их фирме на разборке почты, но не показывал и носа в канцелярию). Кроме того, Доммел соорудил деревянный пандус в парковочном гараже фирмы и проводил там все обеденные часы. Даже после того, как сломал запястье, ушиб копчик, повредил ногу и в результате ковылял по коридорам как плохо отрегулированный робот.
Но все это еще полбеды. Дон Доммел не только сам вознамерился стать городским мачо, мастером скейтборда, – он с невиданным упорством приобщал к этому виду спорта всех своих подчиненных. Как-то в пятницу Роуз пришла на работу и обнаружила в ящике для почты нейлоновый жилет. На спине, под ее фамилией, белели слова: «Я могу летать!»
– Как бы не так, – пожаловалась Роуз секретарше, – да я еле ходить могу, пока не выпью кофе!
Жилет оказался подарком не только ей. Разосланное каждому сотруднику фирмы одно и то же электронное письмо сообщало, что все помощники адвокатов обязаны носить по пятницам обновы. Через неделю, неохотно натянув жилет, Роуз подставила кружку под кофейный автомат и обнаружила, что отныне получить кофе, а также холодную воду и содовую невозможно. Ничего, кроме фруктового пунша. По сведениям Роуз, кофеина в нем не наблюдалось. И это не сулило ничего хорошего.
Теперь она уныло сидела в середине третьего ряда, выделяясь нейлоновым жилетом, накинутым на пиджак, время от времени прихлебывая теплый энергетический напиток и умирая от желания выпить чашечку кофе.
– Бред какой-то, – пробормотала она себе под нос, когда Доммел, вместо того чтобы развивать объявленную в повестке дня тему «Снятие показаний под присягой и приобщение к материалам дела», принялся с жаром обсуждать видеозапись острых моментов игры Тони Хока.
– Тсс, – прошипел Саймон, когда Доммел с новой силой завел свою песню «ВЫ! ВЫ ВЕРИТЕ, ЧТО МОЖЕТЕ ПАРИТЬ?».
Роуз чуть приподняла брови.
– Тсс? Вы действительно сказали «тсс»? Как в детективе?
Вместо ответа Саймон состроил многозначительную мину и открыл пакет из оберточной бумаги. В нос ударил восхитительный запах кофе, и Роуз зажмурилась от удовольствия. Рот наполнился слюной.
– Хотите? – прошептал он.
Роуз поколебалась, огляделась, размышляя, не будет ли это чересчур серьезным нарушением этикета – позволить себе угоститься чьим-то кофе, – но решила, что, если не получит допинга, до конца дня так и останется ничтожной, безвольной, ни на что не годной развалиной. Поэтому она только нагнула голову и громко сглотнула.
– Спасибо…
Саймон кивнул, и в этот самый миг горящий взор Дона Доммела упал на него.
– ВЫ! – проревел глава фирмы. – О ЧЕМ МЕЧТАЕТЕ ВЫ?
– Вырасти до шести футов десяти дюймов, – не задумываясь отозвался Саймон. В глубине зала кто-то хихикнул.
– И играть за «Сиксерз»[11]
.
Смех стал громче. У Дона Доммела был такой ошарашенный вид, словно все его адвокаты на глазах превратились в ослов.
– Может, не в центре. Был бы счастлив играть в защите, – продолжал Саймон. – Но если этому не суждено случиться… – Он помедлил, глядя на Доммела. – Согласен остаться хорошим адвокатом.
Роуз, не выдержав, тоже хихикнула. Дон Доммел открыл рот, но тут же закрыл и метнулся к краю сцены.
– ВОТ! – объявил он наконец. – ЭТО И ЕСТЬ ТОТ ДУХ, о котором я говорил. Я ХОЧУ, чтобы КАЖДЫЙ ИЗ ВАС ПОШЕЛ И ПОДУМАЛ, как приобрести подобный БОЕВОЙ НАСТРОЙ!
Роуз поспешно стянула жилет, скомкала и сунула в сумку еще до того, как Доммел замолк.
– Возьмите. – Саймон протянул ей чашку кофе. – У меня в офисе есть еще.
– О, спасибо, – благодарно кивнула Роуз, взяв чашку и обшаривая взглядом удалявшиеся фигуры в поисках Джима. Наконец она догнала его у столика секретарши.
– Что, ради Господа Бога, все это означает? – спросила она.
– Почему бы нам не пойти ко мне и там спокойно все обсудить? – предложил он на случай, если кто-то подслушивал, и лукаво улыбнулся для нее одной. Не успела дверь закрыться, как Роуз оказалась в его объятиях.
– Я действительно чую запах кофе или мне кажется? – спросил он, целуя ее.
– Не выдавай меня, – попросила Роуз, отвечая на поцелуй.
– Никогда, – прорычал он, поднимая ее бедра (О Боже, только бы не надорвался!) и укладывая женщину на стол.
– Твои секреты, – поклялся Джим, целуя Роуз в шею, – в полной безопасности…
Теперь его губы скользили по ложбинке между ее грудями, а пальцы быстро расстегивали пуговицы.
– …все равно что в сейфе.
4
В одиннадцать часов утра следующего понедельника Мэгги Феллер открыла глаза и потянулась. Роуз уже ушла. Мэгги направилась в ванную, где выпила ровно тридцать две унции воды, и принялась тщательно изучать место своего временного проживания, начиная со шкафчика для лекарств, полки которого были укомплектованы так, словно сестра ежеминутно ожидала страшной эпидемии, грозящей поразить Филадельфию, и сознавала свою миссию спасительницы города. Этакой Флоренс Найтингейл, призванной в одиночку выхаживать все население.
Рядами стояли флакончики с болеутоляющими, коробочки с желудочными средствами, большая пачка лейкопластыря и одобренная Красным Крестом аптечка первой помощи.
Ничего не скажешь, ее сестрица Роуз не даст пропасть.
Мэгги только головой качала, разбирая бинты, мультивитамины, таблетки кальция, катушки зубной нити, бутылочки со спиртом для растирания и перекисью водорода, четыре футлярчика с новыми зубными щетками… Да где же карандаш для подводки глаз? Где румяна и тональный крем, в которых отчаянно нуждалась сестра? Полное отсутствие косметики, если не считать полупустого тюбика губной помады. Правда, нашелся «Понд» для снятия косметики, но никакого макияжа. О чем только думает Роуз? Что какая-то добрая душа прокрадется среди ночи в квартиру, свяжет ее, наложит на лицо косметику и спокойно уйдет?
Мало того, во всей квартире ни одного презерватива или тюбика с противозачаточной мазью, хотя имелась запечатанная пачка монистата – видимо на случай, если ее целомудренная сестрица каким-то образом ухитрится подцепить грибок в общественном туалете. Вот к этому она всегда готова. «Наверняка схватила на распродаже», – фыркнула Мэгги, вытряхивая таблетку из пузырька с болеутоляющим.
Кроме того, в ванной отсутствовали весы. Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить детство Роуз. Тогда Сидел прикрепила скотчем ламинированную таблицу к стене ванной. Каждое воскресенье Роуз, закрыв глаза, становилась на весы и с бесстрастным лицом ожидала, пока Сидел запишет цифру, усядется на сиденье унитаза и примется допрашивать, что ела падчерица на неделе. Даже сейчас в ушах Мэгги звучал приторно-фальшивый голос мачехи: «Салат? С какой же заправкой? Надеюсь, обезжиренной? Уверена? Роуз, я всего лишь хочу помочь тебе. Потому что желаю добра».
Как бы не так! Можно подумать, Сидел вообще интересовал кто-нибудь, кроме ее самой и милой доченьки.
Мэгги вернулась в спальню, натянула спортивные штаны сестры и продолжила осмотр, собирая то, что называла про себя Информацией.
– Ты очень способная девочка, – говаривала миссис Фрайд, ее учительница в начальной школе. Миссис Фрайд – седые локоны, впечатляющая глыба груди, бисерная цепочка для очков, вязаные жилетки – учила Мэгги тому, что эвфемистически именовалось «расширением кругозора» (и было известно ученикам под более прозаическим названием «специальное образование»), со второго по шестой класс. Добродушная ласковая женщина быстро стала союзницей Мэгги, особенно в первые месяцы пребывания в новой школе в другом штате.
– Одно из твоих лучших качеств – способность всегда придумать другой способ выполнить задание. Если, допустим, ты не знаешь, что означает какое-то слово, что делаешь?
– Догадываюсь? – предположила Мэгги. Миссис Фрайд улыбнулась:
– Пытаешься понять значение из контекста. Главное – найти решение. Решение, которое сработает в твою пользу.
Мэгги кивнула, довольная и польщенная. Нечасто ей доводилось слышать нечто подобное в классе.
– Представь, что ты едешь на концерт, но застреваешь в пробке. Что сделаешь? Вернешься домой? Пропустишь концерт? Нет, – сказала миссис Фрайд, прежде чем Мэгги успела спросить, кто выступает в этом теоретическом концерте, и решить, стоит ли вообще туда стремиться. – Ты просто поедешь другой дорогой. Для этого ты достаточно сообразительна.
Кроме совета определять значения слов из контекста альтернативные методы миссис Фрайд помогли Мэгги научиться складывать цифры, если она забывала таблицу умножения, выделять смысл абзаца, обводить кружком существительные и подчеркивать глаголы. За последующие годы Мэгги изобрела и собственные методы, вроде сбора Информации – именно так, с большой буквы, – помогавшей узнать о людях то, что они обычно скрывали или недоговаривали. Информация всегда пригодится, а кроме того, ее легко добыть. Многие годы Мэгги потихоньку изучала распечатки баланса кредитных карточек, чужие дневники, банковские отчеты и старые фотографии. В средней школе она нашла потрепанный экземпляр «Навсегда» под матрацем Роуз, и той почти целый учебный год пришлось отдавать сестре карманные деньги, прежде чем она набралась духу объявить, что ей, Роуз, совершенно все равно, скажет ли Мэгги отцу, что страницы со сценами секса оказались самыми замусоленными.
Мэгги порылась в столе сестры. Счета за газ, электричество, телефон и кабельное телевидение, аккуратно скрепленные вместе. Тут же конверты с обратными адресами и марками. Чек из «Тауэр рекордз», где указано, что Роуз купила (и, хуже того, оплатила) запись лучших хитов Джорджа Майкла. Мэгги прикарманила чек в полной уверенности, что он пригодится, хотя зачем – пока не знала. Далее. Чек из магазина «Сакс» за пару туфель. Триста двенадцать долларов. Неплохо. Расписание занятий в тренажерном зале, просроченное на полгода. Ничего особенного.
Мэгги закрыла ящик и перешла к унылому содержимому шкафа Роуз. Перебрала вешалки, качая головой при виде цветовой гаммы – богатый выбор черного и коричневого, с редкими вкраплениями серого, должно быть, для смеха. Тоска, тоска, тоска. Скучные костюмы, убогие свитера и двойки, с полдюжины юбок, сшитых так, что подол неизменно трется о середину икры, словно Роуз выбирала длину с целью подчеркнуть толщину ног. Мэгги способна была помочь ей одеться как следует. Но Роуз не желала помощи. Роуз была уверена, что ее жизнь прекрасна. И считала, что проблемы есть только у окружающих.
Когда-то, в далеком детстве, люди принимали их за близняшек: две маленькие девочки с торчащими косичками, одинаковыми карими глазами и вызывающе выдвинутыми подбородками. Что же, все проходит. Роуз, вероятно, дюйма на два выше и тяжелее фунтов на пятьдесят, а то и больше. Мэгги уже успела заметить чуть отвисшую кожу – первый признак гнусного двойного подбородка. И блузки в ее шкафу были от Лейн Брайант. К ним Мэгги вообще брезговала притрагиваться, хоть и знала, что жир не заразен. А Роуз было все равно. Ее волосы, доходившие до плеч, были обычно свернуты в неряшливый узелок или собраны в хвост огромными пластиковыми заколками, от которых весь мир отказался лет пять назад. Непонятно, где Роуз их находит: вероятно, в дешевых лавчонках, где все по доллару, но запас этих заколок был просто неисчерпаем, хотя Мэгги считала своей святой обязанностью во время каждого визита швырнуть парочку в мусорное ведро.
Глубоко вздохнув, Мэгги отодвинула последний жакет и приступила к тому, что приберегала на десерт: туфлям сестры. Увиденное, как обычно, потрясло ее. Мэгги даже ощутила легкую тошноту, словно ребенок, объевшийся сластями в Хэллоуин. Роуз, ленивая, толстая, немодная Роуз, которую нельзя было заставить выщипать брови, увлажнить кожу или отполировать ногти, ухитрилась приобрести десятки пар лучших в мире туфель: тут были лодочки, без каблуков и на шпильках, с перекидным ремешком на высоких каблуках, бежевые мокасины, такие мягкие, что хотелось потереться о них щекой, босоножки от Шанель, состоящие из узеньких кожаных мысочков и тоненьких позолоченных ремешков, высокие черные блестящие сапожки от Гуччи, ботинки от Стефана Килайена цвета корицы, алые ковбойские сапоги с вышитыми вручную перцами халапеньо по бокам, шнурованные «Хаш Паппиз»[12]
в клубнично-лимонных тонах, лодочки без каблуков от Сайгерсона Моррисона и домашние туфельки от Маноло Бланика. А еще мокасины от Стива Маддена, ни разу не вынутые из коробки, и пара туфель от Прады на средних каблучках, белые с бело-желтыми ромашками-аппликациями на мысках. Мэгги затаила дыхание и осторожно сунула в них ноги. Как всегда… как все туфли Роуз, они подошли идеально.
«Это несправедливо, – подумала она, направляясь на кухню в туфлях от Прады. – Интересно, куда это Роуз собирается носить такие туфли? И вообще, зачем они ей?»
Насупившись, она открыла буфет. Царство зерновых. Сплошные сухие завтраки. Белый изюм и бурый рис. Иисусе! Что у нас, национальная неделя здорового питания? Ни «Фритос», ни «Читос», ни «Цоритос», словом, никаких «…итос»! Главной еды Мэгги!
Она пошарила в холодильнике, брезгливо перебирая овощные бургеры и пинты натурального фруктового шербета, пока не наткнулась на сокровище: пинту «Нью-Йорк сью-перфадж чанк» от «Бена и Джерри», все еще в пакете из оберточной бумаги. Мороженое. Универсальное лекарство сестрицы от всех скорбей.
Мэгги схватила ложку и уселась на диван. На журнальном столике лежала газета, рядом – красный карандаш. Мэгги подняла ее. Объявления о вакансиях, заботливо приготовленные старшей сестрой. Ну разумеется. Что ж, неплохой ход.
Одно из любимых выражений миссис Фрайд. Если в классе случалась неприятность – будь то пролитая банка краски или потерянная книга, – учительница прижимала руки к груди, качала головой, пока цепочка для очков не начинала позванивать, и объявляла: «Что ж, неплохой ход».
«Но даже миссис Фрайд не могла предвидеть всего этого», – думала Мэгги, поедая мороженое и подчеркивая объявления. Даже миссис Фрайд не могла себе представить, как быстро совершится падение Мэгги Феллер: она, Мэгги, до сих пор чувствовала, что где-то между четырнадцатью и шестнадцатью годами шагала по краю пропасти, не удержалась и с тех пор все летит и летит вниз.
В начальной школе и младшей средней школе все было неплохо, вспоминала Мэгги, проворно уплетая мороженое и не заметив, что грецкий орешек в шоколадной глазури случайно упал на туфлю. Ей приходилось три раза в неделю ходить на «расширение кругозора», но даже это не играло особой роли, потому что она была самая хорошенькая и остроумная девчонка в классе. К ее услугам были самые модные платьица, лучшие костюмы на Хэллоуин, которые она изобретала сама. Ей принадлежали самые интересные идеи насчет того, чем заняться во время перемены. А после смерти матери и переезда в Нью-Джерси, когда отец все дни проводил на работе, Сидел заседала в каких-то общественных комитетах, а Роуз, разумеется, пропадала то в шахматном, то в дискуссионном клубе, Мэгги получила в распоряжение пустой дом и свободный доступ к бару. Ее популярность возросла. Это Роуз была тупицей, занудой, неудачницей. Это Роуз не стеснялась очков с толстыми стеклами и припудрившей плечи перхоти. Это над Роуз смеялись все девочки.
Мэгги закрыла глаза, вспоминая одну переменку. Тогда она была в четвертом классе, а Роуз – в шестом. Мэгги играла в «классики» с Мариссой Нусбаум и Ким Пратт, когда Роуз прошагала прямо на поле, где мальчишки играли в лапту, безразличная ко всему окружающему, уткнувшись в раскрытую книгу.
– Эй ты, разуй глаза и двигай ногами! – крикнул один из старших мальчишек, высокий шестиклассник. Роуз недоуменно подняла голову.
«Скорее, Роуз», – мысленно торопила Мэгги, а Ким и Марисса захихикали. Роуз и не думала торопиться. Тогда второй парень схватил мяч и с силой запустил прямо в нее, даже крякнув от усердия. Он метил в спину, но промахнулся и попал в голову. Очки Роуз слетели, книга выпала из рук. Она пошатнулась и упала лицом вниз. Сердце Мэгги остановилось. Она словно примерзла к месту, как и мальчишки, которые смущенно переглядывались, будто пытаясь решить: так ли уж все это весело или они действительно покалечили девчонку и теперь придется отвечать. И вдруг один из них, кажется, Шон Перигрини, самый высокий в шестом классе, начал смеяться. И словно заразил всех-всех одноклассников, а потом и остальных. Роуз, конечно, разревелась, вытирая сопли окровавленной ладонью, и принялась ощупью искать очки.
А Мэгги все стояла, сознавая, что не должна позволять им издеваться над сестрой. Но внутренний голосок ехидно твердил: «Пусть выпутывается как знает. Вечная неудачница! Сама во всем виновата».
Кроме того, не Мэгги, а Роуз обычно улаживала неприятности.
Так что Мэгги продолжала стоять. Это длилось невыносимо долго. Целую вечность, пока Роуз не нашла очки. Одна из линз треснула, и когда она вскочила, собирая книги… о нет…
Брюки сестры разошлись сзади по шву, Мэгги и все остальные увидели ее трусики. Трусики с Холли Хобби, вызвавшие новый взрыв истерического смеха. Все укатывались и тыкали в Роуз пальцами.
«Господи, – думала Мэгги, пытаясь сглотнуть ком в горле, – почему Роуз надела их именно сегодня?!»
– Ты за это заплатишь! – кричала Роуз Шону Перигрини, размахивая разбитыми очками и скорее всего не подозревая, что всем видны ее трусики. Смех становился все громче. Взгляд Роуз скользил по площадке, мимо мальчишек, игравших в футбол, мимо детей на качелях и тренажерах, мимо оравших и восторженно обнимавшихся старшеклассников, пока не остановился на Мэгги, стоявшей между Ким и Мариссой на клочке травы у цветочной клумбы, который, по неписаным законам, отводился для самых популярных девчонок в школе. Роуз прищурилась на Мэгги, и та неожиданно прочитала в глазах сестры унижение и ненависть. Прочитала так ясно, словно Роуз подошла к ней и прокричала каждое слово прямо в лицо.
«Нужно было помочь ей», – снова подумала Мэгги. Но не тронулась с места, прислушиваясь к общему смеху и твердя себе, что это, возможно, некая темная часть сделки, судьба – именно ей из них двоих выпало быть хорошенькой и общительной.
Она, в отличие от Роуз, – в полной безопасности. С ней ничего подобного не случится.
Роуз тем временем вытерла лицо, собрала книги и, игнорируя издевки, смех, скандирование «Хол-ли Хоб-би», медленно побрела к школе.
А вот Мэгги никогда не забрела бы на игровое поле и уж ни за что не надела бы трусики с изображением мультяшного персонажа. «Я в безопасности, в безопасности», – твердила себе Мэгги, когда Роуз скрылась за стеклянными дверями. Наверняка отправилась жаловаться директору.
– Как по-твоему, с ней все в порядке? – спросила Ким, и Мэгги презрительно мотнула головой.
– Переживет, – бросила она, и девчонки хихикнули. Мэгги вторила им, хотя смех острыми камешками пересыпался в груди.
А потом все изменилось, так же быстро, как полет мяча, рассекшего воздух, чтобы врезаться в ее ничего не подозревающую голову. Когда именно? На четырнадцатом году, в конце восьмого класса.
А началось со стандартного проверочного теста.
– Не о чем беспокоиться, – деланно жизнерадостным голосом объявила преемница миссис Фрайд.
Новая преподавательница была уродливой, с физиономией, словно навеки покрытой запекшейся косметикой и чирьем у самого носа. Она сказала Мэгги, что та может не торопиться и спокойно отвечать на вопросы.
– У тебя все получится, – ободрила она.
Однако при виде длинной цепочки черных кружков, которые нужно было заполнить, сердце Мэгги встревоженно заколотилось.
– Ты умная девочка, Мэгги, – сто раз повторяла ей миссис Фрайд. Но миссис Фрайд осталась в начальной школе. А в средней все будет по-другому. А этот тест – «Только для оценки. Никто ничего не узнает… Все хранится у директора» – каким-то образом погубил ее. Ей не должны были показывать оценки, но учительница оставила копию на столе, и Мэгги подглядела.
Сначала она пыталась прочесть заключение вверх ногами, потом просто перевернула листок. Каждое слово ударяло как молотом: «Дислексия. Неспособность к обучению».
«С таким же успехом могли написать "она мертва"», – подумала Мэгги, потому что безжалостные слова были приговором.
– Ну же, Мэгги, не впадай в истерику, – велела Сидел вечером, после того как учительница позвонила, чтобы «конфиденциально» сообщить результаты. – Мы возьмем тебе учителя.
– Не нужен мне учитель, – яростно прошипела Мэгги, хотя слезы обжигали горло.
Роуз, сидевшая в углу белоснежной гостиной Сидел, подняла глаза от книги.
– Знаешь, это действительно выход.
– Заткнись! – заорала Мэгги, уже не сдерживаясь. – Я не дурочка, Роуз, так что просто заткнись!
– Мэгги, – вмешался отец, – никто не утверждает, что ты дурочка…
– А вот тест показал, что я дурочка. И знаете что? Мне плевать! И зачем ты все рассказал ей? – бросила Мэгги, ткнув пальцем сначала в Сидел, потом в Роуз. – И ей? Это не их дело!
– Мы все хотим тебе помочь, – вздохнул Майкл Феллер, но Мэгги завопила, что не нуждается в помощи, что ей плевать на дурацкий тест, что она умна, как всегда говорила миссис Фрайд! Не нужен ей учитель, не желает она идти в частную школу, у нее, в отличие от некоторых, есть друзья, и она не глупа, что бы там ни показал тест, а если и глупа, уж лучше быть глупой, чем уродиной, и вообще отстаньте от нее, с ней все будет тип-топ.
Но она ошиблась. Когда начались занятия, ее подруги пошли в обычные классы, дающие право поступать в колледжи и университеты, а Мэгги отправили в класс коррекции вместе с умственно отсталыми, заторможенными и наркоманами. Только тут не было доброй миссис Фрайд. Некому было сказать ей, что она не умственно отсталая и не заторможенная и что нужно только придумать обходные маневры, которые помогут преодолеть все сложности. Пришлось столкнуться с равнодушными, безразличными учителями, стариками с перегоревшей душой, вроде мистера Каветти, носившего кособокий парик и буквально купавшегося в одеколоне, или миссис Лири, которая на каждом уроке задавала детям очередной текст, а пока те читали, любовалась бесчисленными снимками своих внуков.
Мэгги быстро сообразила: самые плохие учителя воспринимают плохих учеников как наказание за собственный непрофессионализм. Плохие ученики воспринимают плохих учителей как наказание за собственную бедность или тупость, что в этом шикарном городе частенько означало одно и то же. Что ж, если она послана кому-то в наказание, значит, и будет вести себя соответственно.
Мэгги перестала приносить в класс учебники, а вместо этого брала чемоданчик с косметикой. Во время уроков сначала снимала лак с ногтей, потом снова накладывала, на все письменные вопросы отвечала одной буквой. На одном уроке ставила А, на другом – Б. Учителя Мэгги были способны только на бесчисленные опросы с выбором ответа.
– Мэгги, иди, пожалуйста, к доске, – нудил кто-нибудь из них. Но Мэгги, не поднимая глаз от зеркала, качала головой.
– Простите, не могу, – ворковала она, растопыривая пальцы, – лак сохнет.
Наверное, ее следовало бы оставлять на второй год в каждом классе. Но преподаватели переводили ее, скорее всего потому, что не желали больше видеть Мэгги на своих уроках. И с каждым новым годом бывшие друзья все больше отдалялись. Нет, она пыталась сохранить дружбу, и Марисса с Ким тоже пытались, но пропасть постепенно становилась все шире. Бывшие подружки играли в хоккей на траве, вступили в студенческий совет, пошли на курсы подготовки к отборочным тестам в университет, посещали и сравнивали колледжи, а она была выброшена из этой жизни.
К предпоследнему классу Мэгги решила, что, если девочки вознамерились игнорировать ее, она возьмет реванш с мальчиками. Поэтому стала высоко закалывать волосы, носить лифчики на косточках, так что грудь едва не вываливалась в вырез блузок, а в первый день занятий явилась в джинсах, сидевших так низко, что едва не сползали с бедер, кожаных сапожках на высоких каблуках и бюстье из магазина уцененных товаров, надетом под армейскую куртку, без спроса позаимствованную из отцовского шкафа. Помада, лак для ногтей, столько теней, что хватило бы выкрасить недлинный забор, с десяток черных каучуковых браслетов и большие, обвисшие банты в волосах. Она подражала Мадонне, которую боготворила, Мадонне, первые видеоклипы которой только что появились на MTV. Мэгги жадно глотала каждый обрывок информации о певице, каждое журнальное интервью, каждую газетную статью и выискивала сходство между ними. У обеих матери умерли. Обе красивы, талантливые танцовщицы, изучавшие чечетку и джаз едва не с пеленок. Обе не промах, потому что воспитывались в основном на улице, обе сексапильны. Мальчики вились вокруг Мэгги как мухи, покупали сигареты, приглашали на вечеринки, где не было родителей, подливали вина, держали за руку, провожали в незанятую спальню или даже на заднее сиденье машины.
Мэгги не сразу заметила, что никто из парней не приходит к ней домой, не приглашает на танцы и даже не здоровается, встречая в коридорах. Когда до нее это дошло, она стала плакать по ночам – Роуз спала, никто ее не слышал. А потом решила, что больше не будет плакать. Никто из них не стоил ее слез. И все они еще пожалеют… лет через десять, когда она будет знаменитой, а они так и останутся ничтожествами, застрявшими в этом дерьмовом городишке, жирными, уродливыми, никому не известными олухами.
Вот такими были годы учебы. И Мэгги жалась в стороне от бывших друзей, как выброшенный на улицу пес, все еще цепляясь за воспоминания о тех днях, когда ее хвалили и ласкали. Вечеринки по выходным в тех домах, где родители уезжали на уик-энд. Пиво и вино, косячки и таблетки… Все напивались, и Мэгги в конце концов рассудила, что будет легче, если она тоже станет напиваться, все происходящее затягивает чем-то вроде дымки, и комната расплывается, и она может воображать, будто видит в их глазах все, что хотела бы увидеть.
А Роуз… что ж, Роуз не претерпела никаких превращений, о которых пишут в романах. Это когда девушка снимает очки, делает модную прическу, и в нее тут же влюбляется капитан футбольной команды и самый завидный парень в школе. Зато в ней произошло немало мелких перемен. Прежде всего она избавилась от перхоти благодаря не слишком тонкой уловке Мэгги, оставлявшей в ванной комнате огромные флаконы «Хед энд шоулдерс». Правда, носила очки и по-прежнему одевалась как деревенщина, но, как ни странно, обзавелась подругой, Эми, которая, по мнению Мэгги, была такой же чудачкой, как сама Роуз: плевать хотела на то, что хорошенькие девчонки смеялись над ней, игнорировали и даже обзывали «Холли Хобби». Зато Роуз училась по программе для отличников. Роуз получала одни пятерки. Мэгги отмахнулась бы от всего этого как от очередного подтверждения несостоятельности сестры в обществе, если бы эти достижения неожиданно не приобрели новый смысл.
– Принстон, – потрясенно повторяла Сидел, когда Роуз оканчивала школу и в почте оказалось письмо из Принстона с уведомлением о ее приеме. – Да, Роуз, вот это успех.
И, о чудо, даже приготовила на ужин любимые блюда Роуз: жареного цыпленка и лепешки с медом – и не сказала ни слова, когда старшая падчерица потянулась за добавкой.
– Мэгги, ты должна очень гордиться сестрой, – заявила Сидел, но та лишь красноречиво закатила глаза. Подумаешь, Принстон! Большое дело! Можно подумать, Роуз – единственная, кто добился успеха, несмотря на раннюю кончину матери! У Мэгги тоже мать умерла, но какие преимущества она получила? Да никаких! Только бесконечные вопросы. Соседей. Учителей. Всякого, кто знал сестру.
– Можно ли ожидать великих деяний и от тебя?
«Да черта с два!» – думала Мэгги, обводя красным кружком объявление о наборе официанток в «большой процветающий ресторан в центре города». Что ж, у нее тело, у Роуз мозги, и теперь оказалось, что мозги ценятся больше.
Пока Роуз оканчивала Принстон, Мэгги кое-как одолела несколько семестров в местном колледже. Роуз поступила в юридическую школу. Мэгги трудилась официанткой в пиццерии, сидела с чужими детьми, убирала чужие дома, вылетела из училища барменов, когда врезала инструктору – тот после лекции по мартини попытался сунуть язык ей в ухо. Роуз была некрасивой, толстой, неуклюжей, и до сегодняшнего утра Мэгги не видела ни одного ее бой-френда, и все же именно у нее имелись шикарная квартира (точнее, эта квартира была бы шикарной, позволь она Мэгги обставить комнаты), деньги и друзья, то есть люди, смотревшие на нее с уважением. Да еще и этот тип, Джим Как-там-его. Морда хоть и тупая, но смотрится неплохо, и черт побери, наверняка богат.