Текст книги "Чужая роль"
Автор книги: Дженнифер Вайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Роуз сразу заметила мачеху. Та сидела одна перед чайником и двумя чашками с золотой каймой и выглядела, как всегда, устрашающе величественно. Прическа залачена так, что ни один волосок не шевельнется. Кожа блестящая и туго натянутая, словно целлофановая обертка. Косметика, как всегда, кукольно-безупречна, золотые украшения – внушительны, кожаная коричневая куртка – та самая, на которую Роуз с завистью глазела в витрине «Джоан Шепп» по пути в отель.
– Роуз, – проворковала Сидел, – ты прекрасно выглядишь.
Однако взгляд, которым она окинула армейскую рубашку и хвостик Роуз, свидетельствовал об обратном.
– А теперь, – объявила мачеха, едва они обменялись приветствиями, – поговорим о деталях. Какую цветовую гамму ты предпочитаешь?
– Э… – протянула Роуз, чего, очевидно, и дожидалась Сидел.
– Синий! – объявила она. – Последний крик моды. Самый шик. Современно. Я вижу… – Она закрыла глаза, предоставив Роуз любоваться искусно наложенными коричнево-розовато-фиолетовыми тенями. – …подружек невесты в простых синих прямых платьях…
– Никаких подружек. Только Эми. Она будет единственной, – отрезала Роуз. Сидел подняла идеально выщипанную бровь.
– А как насчет Мэгги?
Роуз уставилась на розовую скатерть. Несколько месяцев назад она получила от Мэгги очень странное сообщение.
Только имя Роуз и слово «я». Ничего больше. Ни звука, хотя Роуз каждые две-три недели набирала номер ее сотового и, услышав голос сестры, вешала трубку.
– Сомневаюсь, – коротко ответила она.
Сидел вздохнула.
– В таком случае поговорим о столиках. Я вижу темно-синие скатерти с белыми салфетками, туго накрахмаленными, в морском стиле, и, разумеется, нам понадобятся дельфиниумы для букетов, и эти великолепные герберы или… нет. Нет, – повторила Сидел, покачивая головой, будто Роуз с ней спорила. – Розовые розы. Представляешь? Массы и массы розовых роз, переполнивших серебряные чаши.
Сидел самодовольно улыбнулась.
– Розы для Роуз! Ну разумеется!
– Звучит здорово! – искренне восхитилась Роуз. – Но… э… насчет подружек…
– И конечно, – продолжала Сидел, словно не слыша, – моя Марша тебе тоже понадобится.
Роуз задохнулась. Вот уж кого она не хотела бы видеть, так это Маршу. Ни видеть, ни слышать.
– Она, разумеется, будет на седьмом небе, – сладко улыбалась Сидел.
Роуз стиснула кулаки.
– Э… – снова начала она. – Я… то есть… думаю… «Ну же», – подстегнула она себя.
– Только Эми.
Сидел поджала губы и раздула ноздри.
– Может, Марша захочет прочитать стихотворение новобрачным? – робко спросила Роуз, отчаянно выискивая кость, которую могла бы швырнуть мачехе.
– Как пожелаешь, дорогая, – холодно процедила Сидел. – В конце концов, это твоя свадьба.
Именно эту фразу Роуз и повторила ночью Саймону.
– Это действительно наша свадьба, но… – она закрыла лицо ладонями, – почему меня одолевает ужасное предчувствие, что дело кончится Моей Маршей и ее пятью приятельницами в синих платьях прямого покроя, провожающими меня к алтарю?!
– Не желаешь Мою Маршу? – с невинным видом осведомился Саймон. – Такая стильная дама! Знаешь, я слышал, что, когда она выходила замуж, купила платье от Веры Вонг шестого размера и велела забрать в швах.
– Я тоже слышала что-то в этом роде, – кивнула Роуз. Саймон сжал ее руки.
– Любимая, это действительно наша свадьба. И мы отпразднуем ее так, как пожелаем. Столько подружек, сколько ты решишь. Или вообще ни одной.
Этой ночью Роуз и Саймон составили короткий список пожеланий (шикарная еда, зажигательная музыка) и еще один – вещей, совершенно для них неприемлемых: куча малознакомых гостей, шумный праздник, чикен-данс[41]
Моя Марша.
– Кстати, у нас будут розы! – крикнула Роуз в его обтянутую голубым пиджаком спину – Саймон отправлялся на работу. – Серебряные чаши в розовой пене роз! Ну не прелесть ли?
Саймон не оборачиваясь крикнул что-то, подозрительно похожее на «аллергия», и поспешил к автобусной остановке. Роуз вздохнула и пошла звонить Сидел. К концу беседы она согласилась одеть родственников и подружек в синее, положить на столы белые салфетки, позволить Моей Марше прочитать стихотворение по ее выбору и встретиться с личным флористом Сидел на следующей неделе.
– Что это за женщина, имеющая личного флориста? – не выдержав, спросила Роуз Эми. Она сосредоточенно копалась в витрине со свадебными венками. Выбрав один, украшенный крупными жемчужинами, принялась вертеться перед зеркалом.
– Претенциозная дура, – заключила Эми, примеряя Роуз длинную фату, расшитую крохотными хрусталиками. – Очень мило! Интересно, а мне пойдет?
Она немедленно водрузила на голову такую же и, одобрительно прищурившись, потянула Роуз к зеркалу.
Роуз оглядела себя в седьмом и последнем из отобранных платьев. Вокруг ног топорщились ярды кружев. Сверкающий лиф, негнущийся от нашитых бусин, заковал приблизительно две трети ее торса, но отставал на спине. Жесткие вышитые рукава сковали руки. Роуз покачала головой.
– О Боже, – с отвращением прошептала она, – я похожа на карнавальную лодку!
Эми взорвалась смехом. Продавщица нахмурилась.
– Может, туфли спасут положение? – предложила она.
– Скорее уж зажигалка, – пробормотала Эми.
– Думаю… – начала Роуз и осеклась. Господи, как ей нужна была мать! Мама смогла бы разрешить любую трудность. Взглянуть на платье и спокойно отказаться едва заметным покачиванием головы. Мать сказала бы: «Моя дочь не любит вычурности». Или: «Ей пойдет покрой трапеция (или баска, или юбка по косой, или что там еще?)». В таких вещах Роуз никогда не разбиралась. Наверное, проучись она сто лет, все равно не смогла бы уловить, в чем тут разница, не говоря уже о том, чтобы сообразить, какой фасон пойдет ей больше. Мать немедленно вытряхнула бы ее из колючего торнадо этого платья, из душного корсета, из бесконечной череды чаев, приемов, коктейлей и ужинов, в которых Роуз терялась, тонула без надежды выплыть. И уж конечно, мать смогла бы вежливо посоветовать Сидел Феллер взять ее предложения и сунуть в свою тощую задницу.
– Ужасно! – выпалила наконец Роуз.
– Что же, мне очень жаль, – выговорила продавщица, чьи чувства Роуз так жестоко ранила.
– Может, что-нибудь построже? – предложила Эми. Продавщица, поджав губы, исчезла в задней комнате. Роуз устало опустилась на стул, непристойно-громко шурша платьем.
– Нам следовало бы просто сбежать, – решила она.
– Ну… я всегда любила тебя, но не настолько, – отказалась Эми. – Даже не думай, что я дам тебе улизнуть! Где же я еще покажу свой бант на заднице? Ты лишаешь меня такой возможности!
На следующий день после того, как Роуз рассказала лучшей подруге, что выходит замуж – еще прежде, чем Сидел вынесла приговор о свадьбе в синих тонах, – Эми посетила самый большой магазин подержанных вещей в Филадельфии, где откопала воздушное платье цвета сомон с многослойной тюлевой юбкой, гигантскими пряжками из стразов на плече и бантом сзади шириной с городской автобус, а в качестве подарка на помолвку – белую свечу толщиной в шесть дюймов, усаженную искусственными пластмассовыми жемчужинами и украшенную затейливо выведенной золотом надписью: «Сегодня я отдаю замуж лучшую подругу».
– Ты это не всерьез, – ахнула Роуз, но Эми объяснила, что именно так она понимает свою роль почетной подружки и свидетельницы: в этот день невесте полагается быть лучше всех, – а себе она купила это платье с туфлями в тон, чтобы завоевать победу на ежегодном Балу подружек в Филадельфии, где устраивался конкурс на самый безобразный костюм.
– Кроме того, – добавила она, – с бантом на заднице я чувствую себя неотразимой!
И теперь Эми нежно обняла подругу за плечи.
– Не волнуйся. Мы подберем платье. Мы еще только начали. Как по-твоему, будь это легко, неужели они издавали бы тридцать миллионов журналов на тему, как разыскать свадебное платье?
Роуз вздохнула, поднялась и краем глаза заметила приближавшуюся продавщицу. Бедняга с трудом тащила очередную охапку шелка и атласа.
– Может, то, что на мне, не так уж плохо? – с надеждой спросила невеста.
– Нет, – решительно отрезала Эми, – действительно ужасно.
– Сюда, пожалуйста, – позвала продавщица, и Роуз потащила за собой шлейф.
43
Элла Хирш вынесла почти три летних месяца молчания внучки, прежде чем решила, что больше не станет ждать ни минуты.
Мэгги приехала в мае, на следующий же день после первого мучительного разговора, во время которого Элла то и дело переспрашивала ее, просила уточнить сказанное. Ей не верилось, что это Мэгги, а не Роуз сейчас в Принстоне, хотя не совсем законным образом. Да, подтвердила Мэгги, с Роуз и Майклом все в порядке, но она не может им звонить. Нет, она не ранена, не больна, просто должна срочно уехать куда-нибудь в другое место. Сейчас она не работает, но достаточно трудолюбива и обязательно что-то подыщет. Пусть Элла не беспокоится, содержать внучку ей не придется.
У Эллы на языке вертелись сотни вопросов, но она старалась узнать самое основное: кто, что и где, а главное, как помочь Мэгги с парковки супермаркета в Нью-Джерси перебраться во Флориду.
– Не можешь добраться до Ньюарка? – спросила она, умудрившись вспомнить название крупнейшего аэропорта Нью-Джерси. – Позвони, когда будешь там. Я свяжусь с авиакомпаниями, узнаю, есть ли прямые рейсы, и на терминале тебя будет ждать билет.
Восемь часов спустя Элла и Льюис отправились в аэропорт, и там стояла Кэролайн – измученная, уставшая, испуганная, прижимавшая к себе рюкзак.
Элла охнула и зажмурилась, а когда снова открыла глаза, поняла, что ошиблась. Это не Кэролайн. То есть не совсем… хотя сходство было поразительное. Те же карие глаза, прядь волос, спадавшая на лоб, те же щеки, руки и даже, как ни странно, ключицы. Но решительное выражение лица, упрямо вздернутый подбородок, оценивающий взгляд свидетельствовали о другой, печальной истории, и уж конечно, предсказывали совершенно иной конец, чем тот, который постиг ее дочь. Сразу было видно: эта девочка не попадется на приманку скользкой от дождя дороги. Не снимет руки с руля.
После первых минут неловкости – стоит ли обниматься? – Мэгги решила проблему: сняла с плеч рюкзак и прижала к себе как ребенка. А Элла сбивчиво знакомила ее с Льюисом. По пути к стоянке Мэгги почти не говорила и отказалась сесть на переднее сиденье. Льюис вывел машину на шоссе, а Элла старалась не бомбардировать внучку вопросами. Все же она решила узнать правду, хотя бы ради собственного душевного спокойствия.
– Если расскажешь, в какую именно беду ты попала, уверена, что мы сможем что-то придумать, – ободряюще сказала она. Мэгги вздохнула:
– Я…
Элла смотрела на внучку в зеркало заднего обзора, пока та с трудом подыскивала слова.
– Я жила с Роуз, но что-то не сложилось, поэтому я несколько месяцев провела в кампусе…
– У друзей? – поинтересовался Льюис.
– Нет, ночевала в библиотеке. Я была…
Она выглянула в окно.
– Кем-то вроде «зайца» на пароходе. Да, именно «зайца», – повторила Мэгги с таким видом, словно пережила величайшее приключение на море. – Только меня кое-кто выследил и грозил донести. В общем, пришлось срочно уехать.
– Хочешь вернуться в Филадельфию? – спросила Элла. – К Роуз?
– Нет! – выпалила Мэгги так яростно, что Элла от неожиданности подскочила, а Льюис случайно нажал на клаксон. – Нет, – повторила она. – Не знаю, куда хочу поехать. В Филадельфии у меня нет дома. Я снимала квартиру, но меня выгнали за неуплату, и я не могу вернуться к отцу, потому что его жена меня ненавидит, а Роуз не возьмет меня к себе…
Мэгги жалостно вздохнула и, обняв руками колени, вздрогнула для пущего эффекта.
– Может, попробовать начать в Нью-Йорке? Найду работу, накоплю денег и поеду туда. Попытаюсь уговорить кого-нибудь снять квартиру на паях или…
Она запнулась.
– Можешь жить у меня сколько захочешь, – сказала Элла. Слова слетели с языка прежде, чем она осознала их смысл и успела подумать, хорошая ли это идея. Судя по выражению лица Льюиса, ответ был скорее всего отрицательным. Мэгги отказали от квартиры. Потом она переехала к сестре, но почему-то не ужилась с ней. В доме отца ее тоже не желали видеть. Девушка скрывалась – что бы это ни значило – в колледже, студенткой которого не была, и ночевала в библиотеке. Весьма красноречивые признаки, говорившие о крупных неприятностях.
Мэгги, опершись подбородком о ладонь, продолжала смотреть в окно, на пролетавшие мимо пальмы.
– Флорида. Я никогда раньше здесь не была.
– Как… – начала Элла. – Не могла бы ты рассказать о своей сестре?
Мэгги молчала. Но Элла продолжала настаивать.
– Я видела снимок Роуз в Интернете…
Мэгги покачала головой, по-прежнему глядя в окно, словно видела лицо сестры, отраженное в стекле.
– По-моему, отвратительная фотография. Я все твердила ей, чтобы заменила, а она упрямо отвечала: «Это не важно, Мэгги. Не стоит быть такой тщеславной». А я ответила: «Эту фотографию видит весь мир, и нет никакого тщеславия в том, чтобы выглядеть как можно лучше». Но Роуз, разумеется, не стала слушать. Она никогда меня не слушает, – пожаловалась Мэгги, но тут же сжала губы, словно испугавшись, что выболтала слишком много. – Кстати, куда мы едем? Где ты живешь?
– В «Голден-Эйкрс». Это…
– Поселок для престарелых, но активных членов общества, – хором докончили она и Льюис.
Мэгги тревожно встрепенулась:
– Там одни старики?
– Не стоит волноваться, – утешил ее Льюис. – Просто место, где живут люди постарше.
– Там кондоминиумы, – добавила Элла. – Магазины клуб и трамвай для тех, кто больше не водит машину.
– Звучит здорово, – заметила Мэгги без особого энтузиазма. – А что ты делаешь целыми днями?
– Работаю. Правда, бесплатно.
– Где?
– Да везде – больница, приют для животных, магазин подержанных вещей. И еще помогаю женщине, у которой в прошлом году был удар… Так что я очень занята.
– Как по-твоему, смогу я найти работу? – спросила Мэгги.
– Какую именно?
– Я делала все. Была официанткой, стригла собак, служила хостессой…
– Хостессой? Это еще что?
– Барменшей, – продолжала Мэгги, – приходящей няней, продавала мороженое, жареные пончики….
– Вот это да! – вырвалось у Эллы.
Но Мэгги еще не закончила.
– Какое-то время пела в вокальной группе, – продолжала она, благоразумно воздержавшись от упоминания названия группы. – Телемаркетинг, реклама духов. «Ти-Джей Макс», «Гэп»…
Мэгги вдруг широко зевнула.
– А в Принстоне я помогала слепой женщине. Убирала дом. Ходила на рынок.
– Это… – начала Элла, но опять не нашла слов.
– Так что, думаю, с работой все будет в порядке.
Мэгги снова зевнула, потуже завязала хвостик, свернулась калачиком и мгновенно уснула. Льюис остановился на красный свет и взглянул на Эллу.
– Ну?
Элла слегка пожала плечами и улыбнулась. Мэгги была здесь, и, какой бы горькой ни оказалась правда, это главное.
Когда Льюис подъехал к автостоянке, Мэгги все еще спала. К потному лбу прилипла прядь каштановых волос. Пальцы с обкусанными ногтями так напоминали пальцы Кэролайн, что у Эллы сжалось сердце.
Наконец Мэгги открыла глаза, потянулась, схватила рюкзак и, моргая, вышла из машины. Элла проследила за направлением ее взгляда. По автостоянке медленно толкала ходунки Айрин Сигел, а из багажника машины выгружал кислородные подушки Алберт Ганц.
– От века суждено нам так страдать, – глухо процитировала Мэгги.
– О чем ты, дорогая? – спросил Льюис.
– Так, ни о чем, – пробормотала Мэгги и, повесив рюкзак на плечо, направилась вслед за Эллой.
Верная своему слову, она нашла работу в маленькой булочной, в полумиле от «Голден-Эйкрс». Она торговала пончиками. Работала в утреннюю смену, из дома выходила в пять утра и оставалась в магазинчике до обеда. «А что потом?» – спрашивала Элла, потому что внучка редко появлялась дома до восьми-девяти вечера.
Внучка пожимала плечами: «Хожу на пляж. Или в кино. Или в библиотеку».
Эмма много раз предлагала ей поужинать, но Мэгги неизменно отказывалась.
– Я уже поела, – коротко говорила она, хотя при этом оставалась такой тощей, что Элла невольно задавалась вопросом, а ест ли внучка вообще хоть что-нибудь. Мэгги не хотела ни смотреть телевизор, ни сходить в кино, ни поиграть в бинго в клубе. Единственное, что пробудило в ней искорку интереса, – предложение записаться в библиотеку. Она даже пошла с бабушкой в маленькое одноэтажное здание библиотеки, заполнила формуляр на адрес Эллы и исчезла среди полок с художественной литературой, появившись через час с охапкой поэтических сборников.
И так продолжалось несколько месяцев. В мае. Июне. Июле. Августе.
По ночам Мэгги приходила домой, приветственно кивала и уходила к себе. Принимала душ, потом молча возвращалась в спальню, унося в комнату свое полотенце, шампунь, зубную щетку и пасту, словно случайная гостья, остановившаяся в доме на ночь, хотя Элла много раз повторяла, что она может класть свои вещи где захочет. В спальне Мэгги стоял маленький телевизор, но Элла никогда не слыхала, чтобы он работал. Был и телефон, но Мэгги никому не звонила. Зато девушка много читала: каждые три-четыре дня Элла замечала в ее сумочке новую книгу. Толстые романы, биографии, поэзия – странные нерифмованные строфы, которые для самой Эллы не имели никакого смысла. Но Мэгги почти ни с кем не общалась, и Элла забеспокоилась, что никогда не дождется от внучки искреннего рассказа.
– Не знаю, что делать, – пожаловалась она. Было всего восемь утра и почти тридцать градусов жары, и она примчалась к Льюису сразу же после того, как Мэгги выскользнула из дома.
– Насчет погоды? Ничего страшного. Это долго не продлится.
– Я о ней, – выдохнула Элла. – Мэгги со мной не разговаривает. Даже не смотрит! Ходит тихо как мышка. Босиком. Ее почти никогда не бывает дома. Уходит задолго до того, как я просыпаюсь…
Элла смолкла, глубоко вздохнула и покачала головой.
– Ну… я бы посоветовал дать ей время…
– Льюис, прошло уже несколько месяцев, а я даже не знаю, что случилось с ее отцом и сестрой. Да что там, не знаю, что она любит на ужин! У тебя есть внуки…
– Мальчики. Но, думаю, ты права. Пора принимать решительные меры. Пустить в ход тяжелую артиллерию.
К счастью, миссис Лефковиц оказалась дома.
– Начнем с некоторых вопросов, – заявила она, бродя взад и вперед по захламленной гостиной в своем обычном темпе: стук, вздох, шарканье. – В вашем холодильнике есть чернослив?
Элла вытаращилась на нее.
– Чернослив, – повторила миссис Лефковиц.
– Да.
Миссис Лефковиц кивнула.
– А лекарство от запоров на кухонном столе?
– Ну… да. Как у всех.
– На какие журналы вы подписываетесь?
Элла немного подумала.
– «Превеншн», который рассылает Американская ассоциация пенсионеров…
– А «ХБО» и «MTV»?
Элла покачала головой:
– У меня нет кабельного телевидения.
Миссис Лефковиц закатила глаза и плюхнулась в мягкое кресло, на вышитую подушечку с надписью «Я принцесса».
– У молодых людей своя жизнь. Своя музыка, свои телепрограммы, своя…
– Культура, – подсказал Льюис.
– Именно. Здесь нет ее ровесников. Каково это – в двадцать восемь лет оказаться в подобном месте!
– Но ей больше некуда ехать, – возразила Элла.
– Заключенным тоже некуда ехать. Но это не означает, что им нравится в тюрьме.
– Так что же делать? – растерялась Элла. Миссис Лефковиц с трудом поднялась.
– Деньги у вас есть? – скомандовала она.
– Конечно.
– Тогда едем. Вы поведете машину, – заявила она, указав подбородком на Льюиса. – Отправляемся за покупками.
Выманить Мэгги из комнаты оказалось предприятием недешевым. Сначала журналы, почти на пятьдесят долларов, толстые глянцевые, туго набитые пробниками духов и подписными бланками на модные товары.
– Откуда вы все это знаете? – удивилась Элла, когда миссис Лефковиц положила «Мувилайн» поверх последнего «Вэнити фейр».
Приятельница беззаботно махнула рукой.
– Что тут знать?
Следующей остановкой был гигантский магазин электроники.
– Плоский экран, плоский экран, – повторяла миссис Лефковиц, разъезжая по проходам на скутере, как служащие больших торговых центров. Двумя часами и несколькими тысячами долларов позже в машину Льюиса погрузили телевизор с плоским экраном, DVD-плеер и дюжину кассет с фильмами, включая первый блок «Секса в большом городе», который, как клялась миссис Лефковиц, был в большой моде у молодых женщин.
– Я читала об этом в «Тайме», – хвасталась она, усаживаясь рядом с Льюисом. – Кстати, поверните налево. Заедем в супермаркет и винный магазин. Отпразднуем наше приключение.
В винном магазине миссис Лефковиц загнала в угол прыщавого продавца в полиэстровом переднике.
– Знаете, как делается «Космополитен»? – допрашивала она.
– «Куантро»… – начал тот.
Миссис Лефковиц ткнула пальцем в Льюиса.
– Слышали? – торжествующе спросила она.
Вскоре, нагруженные ликером «Куантро», водкой, сырными палочками, кукурузными чипсами, миниатюрными сосисками и замороженными блинчиками с овощами, а также двумя бутылочками лака для ногтей (красным и розовым) и коробками с электроникой, все трое поднимались на лифте в квартиру Эллы.
– Думаете, это сработает? – тревожилась она, пока Льюис складывал замороженные продукты в морозилку.
Миссис Лефковиц уселась на кухне и покачала головой.
– Никаких гарантий, – заявила она, вытаскивая из сумки ярко-розовый листок бумаги с надписью серебряными буквами: «Вы приглашены!»
– Куда это? – удивилась Элла.
– Сама отпечатала на компьютере.
Элла прочла билетик, гласивший, что мисс Мэгги Феллер приглашается на вечеринку с просмотром «Секса в большом городе», которая состоится в пятницу, в квартире Эллы Хирш.
– Я печатаю все. Приглашения, календари, разрешения на парковку…
– Что-что? – заинтересовался все еще возившийся с холодильником Льюис.
Миссис Лефковиц потупилась и принялась рыться в сумочке.
– Так. Ничего особенного.
– Знаете, один из моих репортеров рассказывал, что какие-то люди печатают фальшивые разрешения на парковку. Он хочет провести журналистское расследование.
Миссис Лефковиц вызывающе вскинула подбородок.
– Вы не выдадите меня, верно?
– Не выдам, если у вас все получится, – пообещал Льюис.
Миссис Лефковиц кивнула и вручила Элле приглашение.
– Подсуньте под дверь, когда Мэгги не будет дома.
– Но вечеринка… кто же придет?
– Ну… ваши друзья, конечно, – пожала плечами старуха.
Элла беспомощно посмотрела на Льюиса. Миссис Лефковиц, в свою очередь, уставилась на нее.
– У вас есть здесь друзья?
– Я… только коллеги.
– Коллеги, – сообщила миссис Лефковиц в потолок. – Ну, не важно. Значит, нас будет трое. Значит, до пятницы!
Она с трудом поднялась и заковыляла к двери.
– Чувствую себя просто ведьмой из «Гензель и Гретель», – пожаловалась Элла, ставя в духовку противень с крохотными блинчиками.
Был вечер пятницы, начало десятого, то есть время, в которое Мэгги обычно приходила домой.
– Ты видела приглашение? – крикнула Элла, когда внучка утром уходила на работу. Девушка что-то утвердительно промычала, и дверь закрылась.
– А в чем, собственно, дело? – спросил Льюис.
Элла показала на приманки: стопки журналов, миски с соусами и чипсами, блюда яиц со специями и куриных крылышек и кучу других угощений, которые наверняка обожгут желудок, если проглотить больше одного кусочка. Миссис Лефковиц дернула ее за рукав.
– Еще одно забыли. Секретное оружие.
– Что? – рассеянно обронила Элла, глядя на часы.
– Ваша дочь.
– О чем вы?
– Ваша дочь. Кэролайн. Все это…
Она обвела рукой гостиную, где Льюис возился с DVD плеером, потихоньку опустошая блюдо слоек со шпинатом.
– …возможно, сработает. Но если нет, у вас имеется еще одна вещь, которую хочет Мэгги.
– Деньги?
– Возможно, и это тоже, – согласилась старуха. – Правда, деньги она сумеет раздобыть где угодно. Но сколько на свете мест, где она может узнать правду о матери?
Правду о матери… Жаль, что история Кэролайн не была длинной и счастливой.
– Информация, – назидательно сказала миссис Лефковиц. – Именно этого добиваются от нас молодые люди!
И вдруг насторожилась, услышав скрежет ключа в двери.
– Идет!
Элла затаила дыхание.
Мэгги вошла в дом, словно заранее надев шоры на глаза: не глядя ни налево, где на кухонном столе выстроились блюда с соблазнительной едой, ни направо, где стоял новый телевизор… Нет, она, должно быть, плохо слышит, решила Элла, когда актриса заявила, что вовсе не хочет заниматься анальным сексом. Миссис Лефковиц фыркнула в свой «Космополитен», а шедшая по коридору Мэгги остановилась.
– Мэгги! – окликнула Элла, отчетливо ощущая, как разрывается девушка между желанием уйти и остаться. И мысленно взмолилась: «Господи, пожалуйста, не дай мне все испортить».
Мэгги обернулась.
– Хочешь… – начала Элла.
Что? Что могла она предложить этой настороженной девушке с внимательными карими глазами, так похожими на глаза ее погибшей дочери и такими другими?
Элла протянула руку со стаканом.
– Это «Космополитен». Водка, клюквенный сок…
– Я знаю, – пренебрежительно перебила Мэгги, – что такое «Космополитен». – Это предложение было одно из самых длинных, которые Элле удавалось услышать от внучки.
Девушка взяла стакан и ополовинила одним глотком.
– Неплохо, – кивнула она и, повернувшись, направилась в гостиную. Миссис Лефковиц вручила ей миску с «фритос». Мэгги устроилась на диване, проглотила остатки коктейля и развернула «Энтертейнмент уикли».
– Я видела эту серию, – сообщила она.
– Вот как, – откликнулась Элла. С одной стороны, новость была не слишком хорошей. С другой… Мэгги произнесла еще одну фразу. И все-таки она пришла в гостиную, верно? Это уже что-то, так ведь?
– Но эта одна из лучших, – сообщила Мэгги и, швырнув журнал на столик, огляделась. Элла с отчаянием уставилась на Льюиса, который мигом принес из кухни кувшин с коктейлем и наполнил стакан Мэгги. Та изящно, двумя пальчиками, взяла куриное крылышко и принялась грызть, не сводя глаз с экрана. Элла постепенно успокаивалась. «Это еще не победа, – твердила она себе, слушая, как женщины на экране говорят вещи, за которые шестьдесят лет назад им вымыли бы рты хозяйственным мылом. – Но все же начало».
Она посмотрела на внучку. Глаза Мэгги были закрыты, ресницы лежали на щеках игольчатой бахромой. На подбородке остались крошки «фритос». А губы были надуты, словно во сне ее внучка ожидала поцелуя.
После четырех коктейлей, трех крылышек и горсти «фритос» Мэгги пожелала Элле и компании доброй ночи, легла на тощий матрасик раскладного дивана и закрыла глаза, думая о том, что, возможно, пересмотрит план завоевания Флориды.
Сначала она решила просто наблюдать, выжидать, оставаться в стороне, пока не сообразит, что к чему. А для этого требовалось время. Все знания о пожилых людях она почерпнула из рекламы, в которой сообщалось, что старики страдают от высокого давления, диабета, постоянного переполнения мочевого пузыря и нуждаются в кнопках сигнализации на случай, если упадут и не смогут самостоятельно подняться. А Мэгги хотела сосредоточиться на бабушке, у которой, очевидно, имелись деньги. И больная совесть. По ее мнению, Элла Хирш глубоко мучилась из-за того, что сделала когда-то. Или, наоборот, не сделала. А это означало, что при некотором терпении и выдержке Мэгги сумела бы перевести эти страдания в наличные, наличные, которые можно было добавить к стопке банкнот, медленно, но верно растущей в коробке под кроватью. В магазинчике она, разумеется, получала по минимуму, но рассудила, что несколько слезных сцен, пара грустных историй о том, как ей недоставало матери и как она обрадовалась бы любви бабушки или любой женщины в своей короткой, но несчастной жизни, наверняка помогут ей выбраться из приемной смерти («Голден-Эйкрс») с суммой, достаточной, чтобы купить все, что она пожелает.
Единственная проблема заключалась в том, что задача – выманить у Эллы вещи и деньги – казалась легкой. Легче легкого. После всех задач, которые приходилось решать Мэгги, эта – вообще пара пустяков. Даже неинтересно. И на душе как-то муторно. Все равно как если бы готовилась разбить кулаком кирпич, а рука легко прошла сквозь картон. Бабушка была настолько жалкой, что Мэгги, не привыкшая задумываться над своими поступками, чувствовала некоторую неловкость по поводу того, что собиралась разлучить ее с деньгами. Она была так неприкрыто благодарна за любое слово внучки, взгляд, кивок головы, словно голодающий за корку хлеба. Купила новый телевизор, плеер, готовила каждый вечер, постоянно предлагала поужинать, пойти в кино, поехать в Майами или на пляж – словом, из кожи вон лезла, так старалась, что у Мэгги в животе все переворачивалось. И единственное, чего она хотела, – чтобы Мэгги позвонила отцу и сообщила, что с ней все в порядке. Ни упоминания о квартирной плате, ни намеков на деньги за бензин, страховку машины, еду и тому подобное. Так зачем же рваться отсюда? Можно и не торопиться.
Ждать и наблюдать, напомнила себе Мэгги, взбивая подушку. Может, она сумеет заставить Эллу свозить ее в «Диснейленд». Покататься на аттракционах. Послать домой открытку «Жаль, что вы не с нами».
44
– Повтори еще раз, зачем мы это делаем? – шепнула Роуз.
– Видишь ли, когда двое решают пожениться, их родителям, по традиции, следует хотя бы познакомиться до свадьбы, – пояснил Саймон, тоже шепотом. – Не волнуйся, все будет хорошо. Мои родители любят тебя, и, уверен, твой отец им тоже понравится, что же до Сидел… хуже все равно быть не может.
Тем временем на кухне Элизабет, мать Саймона, свирепо уставилась в поваренную книгу. Невысокая полная женщина с серебристо-белыми волосами и такой же молочной кожей, как у сына, Элизабет, в своей длинной юбке с цветочным рисунком, белой блузке с оборками и желтым передником с розами на широких карманах, походила на еврейскую Тамми Фэй Беккер[42]
, только без длиннющих ресниц. Но внешность, как известно, обманчива. Элизабет преподавала философию в Морском колледже, причем лекции читала в тех же цветастых юбках и кашемировых кардиганах, которые носила дома. И хотя будущая свекровь казалась Роуз милой, остроумной и добродушной, было ясно – свои кулинарные таланты и замашки гурмана Саймон унаследовал явно не от нее.
– Шалот, – пробормотала Элизабет, рассеянно улыбнувшись Саймону, чмокнувшему ее в щеку. – Вряд ли он у нас есть. Собственно говоря, я понятия не имею, что это такое.
– Что-то среднее между луком и чесноком, – сообщил Саймон. – А тебе он зачем? Попался в кроссворде?
– Саймон, я готовлю, – твердо объявила Элизабет и слегка оскорбленно добавила: – Ты не знаешь, у меня прекрасно получается! Я очень хорошая кулинарка, когда берусь за дело. Просто не часто стряпаю.
– И решила начать сегодня?
– Это самое малое, что я могу сделать к приему миш-похи[43]
, – пояснила она, благосклонно глядя на Роуз, которая прислонилась к кухонному столу. Саймон, однако, с подозрением нюхал воздух.
– Что ты готовишь?
