Текст книги "Чужая роль"
Автор книги: Дженнифер Вайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Ужасно забавно… Девочками нам пришлось жить в одной комнате. Там стояли две кровати, с тумбочкой между ними, и она часто читала лежа, а я любила перепрыгивать через нее. Роуз старалась не обращать внимания, а я скакала взад-вперед и приговаривала: «Проворная бурая лисичка прыгает через ленивую собаку».
– Значит, ты была проворной лисичкой, – заключила Элла.
Мэгги уставилась на нее как на идиотку. Ее примеру последовали Джек, Дора и Герман.
– Я повторяла это, пока она не стукнула меня, – выдавила Мэгги.
– Стукнула? – поразилась Элла.
– Я прыгала и прыгала, хотя видела, что сестра очень рассердилась. Но я не унималась, и тогда она подняла руку и огрела меня по спине, как раз на середине прыжка.
Мэгги кивнула и вышла из воды со странно довольным видом, словно наслаждаясь этими воспоминаниями.
– Расскажите нам о Роуз еще, – попросила Дора. Джек поспешил к Мэгги с полотенцем и тюбиком крема от загара.
– Она не слишком заботится о своей внешности. И об одежде тоже, – сообщила Мэгги, растягиваясь в шезлонге. Роуз. Роуз, стоящая перед зеркалом… Роуз, плюхающая тушь на ресницы и безмятежно идущая к двери, не замечая черных полумесяцев на щеках.
– О, мне бы хотелось познакомиться с ней, – захлопала в ладоши Дора.
– Пригласите ее сюда, – поддакнул Джек, обращаясь к Элле. – Уверен, что ваша внучка с удовольствием провела бы время с сестрой и бабушкой.
Мэгги понимала, что Джек прав. Элла была бы счастлива познакомиться с Роуз. Да и кто на ее месте не был бы счастлив? Но сама Мэгги не была уверена, что готова снова встретиться с Роуз, даже если бы та и согласна простить ее. С тех пор как Мэгги той ужасной ночью покинула Филадельфию, дела ее пошли на лад. Единственный раз в жизни она не была тенью Роуз, младшей сестрой – не слишком умной, не слишком способной, жалкой неудачницей, которую угораздило родиться хорошенькой в те времена, когда внешность окончательно перестала иметь значение. Ни Коринна, ни Чарлз не знали ее историю. Не имели понятия о ее злоключениях. Класс для отстающих в развитии. Все места работы, которую она бросала или ее увольняли. Все девочки, бывшие когда-то ее подругами. Дора, Герман и Джек не считали ее ни дурой, ни шлюхой. Они ею восхищались. Прислушивались к каждому ее слову. А Роуз приедет и все испортит!
«Пончики?» – спросит она тоном, предполагающим, что Мэгги не способна ни на что, кроме как продавать их. Комната для гостей в доме бабушки, чужая машина. Доброта чужих людей. Подачки. Из жалости или…
Мэгги снова открыла блокнот.
«Дорогая Роуз», – вывела ока еще раз и остановилась. Потому что не знала, как объяснить сестре. Что сказать.
«Это Мэгги, на случай, если ты не узнала почерк. Я во Флориде с нашей бабушкой. Ее зовут Элла Хирш, и она была…»
Господи, как же трудно! Ведь есть же слова для того, что она хотела сказать. Мэгги почти вспомнила главное слово, практически ощутила на языке, и это ощущение заставило ее сердце забиться совсем как на лекции в Принстоне, когда она сидела в заднем ряду и правильный ответ был готов сорваться с губ.
– Каким словом можно обозначить, когда кто-то хочет быть с кем-то, но не может из-за ссоры или чего-то в этом роде? – спросила она.
– Еврейское слово? – осведомился Джек.
– Кто тут собирается писать на идиш? – оживился Герман.
– Не идиш, – нетерпеливо отмахнулась Мэгги. – Такое слово… когда две родственницы или, скажем, подружки сердятся друг на друга из-за одной штуки и поэтому не видятся.
– «Отдаление» или «отчужденность», – сказал Льюис. Джек негодующе уставился на него, но Мэгги, казалось, этого не заметила.
– Спасибо, – кивнула она.
– Рад быть полезным в свои золотые годы, – слегка поклонился Льюис.
«Ее зовут Элла Хирш, и она отдалилась от нас», – написала Мэгги и проглядела текст. Дальше шло самое трудное. Но недаром она пожила в Принстоне, где научилась обращаться со словами, отбирая самые точные, как хорошая повариха выбирает лучшие яблоки из корзины, самого жирного цыпленка с витрины мясной лавки.
«Прости за то, что случилось прошлой зимой, – вывела она, решив, что это, вероятно, самый верный способ исправить содеянное. – И прости, что обидела тебя. Я хочу…»
Мэгги вновь перестала писать, чувствуя, что окружающие смотрят на нее словно на редкостное морское создание, попавшее в неволю, экзотическое животное в зоопарке, сумевшее освоить новый забавный трюк.
– А как сказать, если хочешь что-то исправить?
– Примирение, – тихо подсказала Элла, а потом произнесла еще раз, по буквам, и Мэгги, для полной уверенности, записала его дважды.
48
– О'кей, – кивнула Роуз, усаживаясь в свою машину на место пассажира. – О'кей, так ты клянешься и подтверждаешь под страхом ответственности за дачу ложных показаний в соответствии с кодексом законов штата Пенсильвания, что на этой свадьбе не будет ни души из «Льюис, Доммел и Феник»?
Для нее это условие было одним из самых важных. Из всех больных тем, которые она уже успела обсудить с Саймоном: погибшая мать, исчезнувшая сестра, невыносимая мачеха, – они пока не затронули мистера Джима Денверса. И теперь, на свадьбе бывших однокурсников Саймона, всего за несколько месяцев до их собственной, Роуз была исполнена решимости не выяснять отношения.
– Насколько мне известно, именно так, – кивнул Саймон, поправляя галстук и заводя двигатель.
– Насколько тебе известно, – повторила Роуз, поправила зеркало и, проверив макияж, принялась спешно растирать мазок тонального крема под правым глазом. – Значит, не придется остерегаться скейтбордов.
– Как, разве я не говорил? – спросил Саймон с невинным видом. – Дон Доммел упал со скейтборда, ударился головой и узрел Бога. И с тех пор медитирует. Каждый день, в обеденное время, мы занимаемся йогой. А секретарши обязаны отвечать по телефону «намаете».
– Все ты выдумываешь, – отмахнулась она.
– Роуз, – посоветовал Саймон, – расслабься. Это бракосочетание, а не бандитский налет. Успокойся.
Роуз принялась рыться в сумочке. Где же эта помада?! Саймону легко говорить! Не ему придется краснеть в случае чего. Теперь она поняла, почему Мэгги вечно щетинилась всеми иголками. Хорошо чувствовать себя защищенным, когда доспехи тебе дает должность или звание, все равно, адвокат ты, доктор или просто студент колледжа. А вот постоянно пытаться найти способ объяснить людям, кто ты такая, очень трудно, особенно если ты никак не вписываешься в одно из аккуратных гнездышек упорядоченного мира.
«Да, я начинающая актриса, а пока работаю официанткой». Или: «Когда-то я была адвокатом. Но последние десять месяцев выгуливаю собак».
– Все будет хорошо, Роуз, – заверил Саймон. – Просто порадуйся за моих друзей, выпей шампанского и потанцуй со мной.
– А про танцы ты не говорил, – испугалась Роуз, с тоской глядя на свои ноги, втиснутые в туфли на высоких каблуках, первые со времени ее дезертирства из «Льюис, Доммел и Феник». «Держись», – велела она себе. – Представляю, как там будет здорово, – улыбнулась она в полной уверенности, что все будет кошмарно.
Роуз не слишком уверенно чувствовала себя на подобных сборищах, и это было одной из причин ее страха перед собственной свадьбой. Слишком живы были в памяти подобные торжества, свадьбы, бат[44]
– и бармицва в синагогах и загородных клубах, где она всегда чувствовала себя уродливой и неуклюжей дылдой и старалась забиться в угол, поближе к рубленой печени и сосискам в слоеном тесте, рассуждая, что здесь как можно меньше народу увидит ее, значит, никто не пригласит танцевать, и уж лучше она поест и посмотрит, как Мэгги выигрывает конкурс лимбо[45]
.
«И вот прошло много лет, у нее появился жених, но все осталось по-прежнему», – думала Роуз, следуя за Саймоном к воротам церкви, украшенным гигантскими букетами лилий и белыми атласными лентами. И никакой разницы, разве что вместо печени и сосисок будут салаты из сырых овощей и шампанское, и никто не станет танцевать лимбо.
Роуз поспешно поднесла к глазам программку.
– Невесту зовут Пенелопа?
– Собственно говоря, мы зовем ее Лоупи, – сказал Саймон.
– Лоупи. Точно.
– Я тебя кое с кем познакомлю, – небрежно добавил он, и не прошло и двух минут, как Роуз окружили Джеймс, Эйдан, Лесли и Хизер. Джеймс и Эйдан были когда-то однокашниками Саймона. Лесли работала в рекламе. Хизер заведовала отделом в «Мэйси». Обе были крошечными, хрупкими созданиями в льняных платьях прямого покроя (кремовое на Хизер и желтое на Лесли).
Роуз оглядела гостей и едва не провалилась сквозь землю. Отчаяние распирало грудь: все до одной женщины в этой комнате (кроме нее, разумеется) надели платья простого покроя и изящные босоножки. И она, настоящее чучело, в костюме не того фасона и не того цвета, в лодочках, а не в босоножках, на шее крупные бусы, а не жемчуг, а волосы скорее всего снова завились мелким бесом и выбились из черепаховых гребней, которыми она так старательно скрепляла их час назад. Черт! Уж Мэгги знала бы, как нужно одеваться в таких случаях! Где носит сестру, когда она так нужна?!
– А чем вы занимаетесь? – спросила Хизер… или это Лесли? Обе блондинки, только у одной прическа «паж», а у другой волосы забраны в изысканный узел. У обеих потрясающая полупрозрачная кожа, которая бывает только при тщательном уходе.
Роуз смущенно потеребила бусы, раздумывая, как бы незаметно сунуть их в сумочку. Может быть, во время службы?..
– Я помощник адвоката.
– О! – воскликнула Лесли или Хизер. – Значит, вы работаете с Саймоном.
– Я… Собственно…
Роуз послала Саймону умоляющий взгляд, но он был занят разговором и не обратил на нее внимания. Она вытерла влажный лоб и тут же спохватилась, что, вероятнее всего, стерла тональный крем.
– Я действительно служила в «Льюис, Доммел и Феник», но решила взять отпуск.
– Вот как, – обронила Лесли.
– Ну и правильно, – кивнула Хизер. – Вы ведь, кажется, замуж выходите.
– Да! – слишком громко воскликнула Роуз и сжала руку Саймона, чтобы выставить напоказ обручальное кольцо, на случай если дамы посчитают, будто она их обманывает.
– Я тоже взяла трехмесячный отпуск, чтобы как следует спланировать свою свадьбу, – сказала Хизер. – Как вспомню то время… Встречи, вечеринки, цветы…
– А я работала неполный день, – вставила Лесли. – Конечно, было немало хлопот с «Джуниор лиг»[46]
, но главным оставалась подготовка к свадьбе.
– Прошу меня извинить, – проговорила Роуз, зная, что сейчас начнется обсуждение свадебных нарядов и ей придется сказать правду. Что после одного несчастного похода по магазинам с Эми она больше не пыталась заглядывать в свадебные салоны.
«Ни платья, ни работы, – скажут их глаза, – ни членства в «Джуниор лиг». Что это за невеста?!»
Роуз поспешила на улицу, где на выложенной кирпичом дорожке, словно поджидая ее, стоял высокий мужчина. Роуз, застыв, вытаращилась на его крахмальную белую сорочку, красный с золотом галстук, квадратную челюсть, загорелую кожу, блестящие голубые глаза. Джим Денверс.
– Здравствуй, Роуз, – произнес он.
Ничуть не изменился. Но чего она ожидала? Что без нее он завянет и умрет? Облысеет, покроется угрями, а из ушей полезут пучки волос?!
Роуз кивнула, надеясь, что он не заметит, как трясутся ее колени, как дрожат руки, дергается шея. Кстати, у него из ушей действительно лезли волосы! Не та мерзкая поросль, которую она так часто видела в ушах других мужчин, но все-таки! Светлые. Неопровержимое доказательство того, что он не совершенство. Да и с ее сестрой он спал, что тоже можно истолковать как свидетельство несовершенства. Подумаешь об этом, и сразу легче становится. Особенно при мысли об ушах.
– Что привело тебя сюда? – спросил он. Голос звучал неестественно высоко. Неужели Джим Денверс нервничал?
Роуз небрежно откинула волосы.
– О, мы с Лоупи старые друзья. Катались вместе на лошадях, пели а капелла в хоре колледжа. Были в одном студенческом обществе, бегали на свидания…
Джим покачал головой.
– Лоупи вегетарианка и всегда выступала против езды на лошадях, считая это эксплуатацией животных. Кроме того, в колледже она была убежденной лесбиянкой. Так что все свидания могли быть только в женском варианте.
– О, я просто перепутала, – выкрутилась Роуз. – Имела в виду жениха.
Джим коротко, недоверчиво хмыкнул.
– Роуз, я хотел поговорить с тобой.
– Вот повезло так повезло.
– Я скучал по тебе.
– О, сомневаюсь. Пойдем, поздороваешься с моим женихом.
В его глазах промелькнуло удивление.
– Сначала прогуляемся.
– Не стоит.
– Пойдем! Такой прекрасный день!
Роуз покачала головой.
– И ты так чудесно выглядишь, – продолжал он. Роуз быстро развернулась, полоснув его взглядом.
– Послушай, Джим, ты уже довольно поиздевался надо мной, может, хватит? Уверена, немало женщин будут потрясены твоими талантами.
Джим мгновенно скис.
– Роуз, прости. Мне ужасно жаль, что я тебя оскорбил.
– Ты спал с моей сестрой. «Оскорбил» – не очень подходящее слово.
Но Джим взял ее за руку, потянул к деревянной скамье, сел рядом и серьезно посмотрел ей в глаза.
– Я давно хотел поговорить. То, как все закончилось… что я натворил… – Джим стиснул ее руку. – Я так хотел, чтобы у нас все было хорошо, а выставил себя идиотом и слабаком. Зачеркнул все, что у нас могло быть. Я ненавидел себя все это время…
– Прошу тебя, – остановила его Роуз. – Я практически всю жизнь ненавижу себя. Думаешь, поэтому стану тебя жалеть?
– Я хочу загладить свою вину. Хочу, чтобы все было как полагается.
– Забудь, – отмахнулась Роуз. – Все кончено. Я начала новую жизнь. Обручилась…
– Поздравляю, – выдохнул он.
– Брось! Только не говори, что ты хотя бы минуту думал, что мы с тобой… что мы…
Джим моргнул. Неужели в его глазах блеснули слезы?
«Поразительно», – подумала Роуз, чувствуя себя так, словно рассматривала срез под микроскопом. Неужели он способен заплакать, когда ему это нужно?
Теперь он пытался взять ее за руки, и Роуз могла предсказать каждый его жест, каждое слово.
– Роуз, прости, – снова начал Джим, и она кивнула, зная, что это только вступление. – То, что я сделал, непростительно. Но если я как-то могу загладить…
Роуз покачала головой и встала.
– Никак. Ты жалеешь о случившемся. Я тоже. Не только потому, что ты не тот, за которого я тебя принимала, но… – Горло сжало судорогой, словно она пыталась проглотить пропотевший носок. – Потому что ты разрушил…
Что именно? Ее жизнь?
Неправда. У нее была неплохая жизнь или наверняка будет, когда она снова займется своим делом. И у нее теперь есть Саймон, Саймон, который был так добр к ней, что пробудил доброту в ее собственном сердце. Который заставил ее смеяться. Короткий, впечатляюще неудачный, мелодраматический роман с Джимом теперь казался всего лишь давним кошмарным сном. Он ничего не разрушил, но содеянное им вряд ли можно было исправить или залечить.
– Из-за Мэгги, – выговорила она наконец.
Но он, не дослушав, уже снова тянул Роуз на скамейку и распространялся о будущем, ее будущем, о том, как ему пришлось худо, когда она ушла из фирмы, хотя в этом не было необходимости, потому что, пусть он и подлец и признает это, все же вел себя крайне осторожно, и, останься она, на работе никто ничего бы не узнал. Где она сейчас? Нуждается в помощи? Потому что он может помочь, это наименьшее, что он обязан сделать в свете всего случившегося…
– Прекрати! Пожалуйста! – прервала Роуз поток слов. Из сада донеслись звуки музыки. Чуткое ухо Роуз уловило скрип закрывающихся церковных дверей. – Нам нужно вернуться.
– Прости меня.
– Я принимаю твои извинения, – объявила Роуз официальным тоном. И, не в силах вынести его грустного взгляда, а еще потому, что, несмотря на отсутствие сестры, злую мачеху и сломанную карьеру, она была так счастлива, наклонилась и легонько чмокнула его в щеку.
– Все в порядке. Надеюсь, ты тоже будешь счастлив.
– О, Роуз, – простонал Джим, обнимая ее. И тут откуда ни возьмись появился Саймон. Саймон с широко раскрытыми глазами и потрясенным выражением лица.
– Начинают, – тихо сказал он. – Пора идти.
Роуз взглянула на жениха. Лицо его казалось еще бледнее обычного.
– Саймон… О Боже!
– Пойдем, – мягко, невыразительно повторил он и повел ее в церковь, где девочки в нарядных платьях уже шагали по проходу, разбрасывая из корзинок лепестки чайных роз.
Во время церемонии Саймон не произнес ни слова. И во время ужина тоже. Когда заиграл оркестр, он прямиком направился к бару, где оставался все время, накачиваясь пивом, пока Роуз не убедила его, что им необходимо срочно поговорить с глазу на глаз.
Как всегда, он придержал для нее дверцу машины жестом, казавшимся до этого вежливым и сердечным, но сейчас почему-то выглядевшим ироничным, даже жестоким.
– Ну и ну, – вяло проговорил Саймон. – Интересный выдался денек.
Он смотрел прямо перед собой. На скулах алели два лихорадочно-красных пятна.
– Саймон, мне очень жаль, что ты это увидел.
– Жаль, что так получилось или что я увидел? – уточнил Саймон.
– Позволь мне объяснить. Я давно хотела рассказать…
– Ты целовала его, – перебил Саймон.
– Это был прощальный поцелуй.
– Прощальный? По какому поводу? Что между вами было?
– Мы встречались, – вздохнула Роуз.
– Партнер с помощником адвоката? Смело!
Роуз зажмурилась.
– Знаю, это было глупостью. Наша общая огромная ошибка.
– И когда началось ваше… э… объединение?
– Объединение? – удивилась Роуз. – Саймон, это не слияние корпораций!
– Это верно, не корпораций. Почему из этого ничего не вышло?
– Неверность, – коротко пояснила Роуз.
– Твоя или его?
– Его! Конечно, его! Брось, Саймон, ты слишком хорошо меня знаешь! – Роуз украдкой взглянула на него. Он молчал, отвернувшись. – Разве не так?
Саймон продолжал молчать. Роуз печально смотрела в окно. Мешанина деревьев, зданий, мелькание машин… Сколько пар, как и они, сидящих в машинах, сейчас ссорятся? И сколько женщин, в отличие от нее, сумели найти для своих мужчин нужные слова?
– Послушай, самое главное – что все это кончилось, – снова попыталась она, когда он остановил машину у их дома. – Все на самом деле, честно, действительно, абсолютно в прошлом, и мне жаль, что ты увидел то, что увидел, но это ничего не означало. Поверь, меньше всего на свете мне нужен Джим Денверс. Именно это я и говорила ему, когда появился ты.
Саймон громко выдохнул.
– Я тебе верю. Но хочу знать, что произошло на самом деле. Хочу понять.
– Зачем? Я ничего не желаю знать о твоих бывших подружках…
– Это совсем другое.
– Почему? – выкрикнула Роуз, направляясь за Саймоном в спальню, где наконец избавилась от чертовых бус.
– Очевидно, все случившееся между вами было достаточно мерзким, если после этого ты не захотела сунуть нос ни в одну адвокатскую фирму.
– Не совсем так, – поправила Роуз, – Проблему представляет только одна, определенная фирма.
– Не уклоняйся от темы! У тебя была… такая история, а я ничего о ней не знаю.
– У всех рано или поздно бывают свои истории! Ты дружишь с некой Лоупи, которая, поверь, тоже много чего испытала!
– Но я ничего не знаю о твоем романе с Денверсом!
– Зачем это тебе? – удивилась Роуз. – Почему это так важно?
– Потому что я хочу понять, какая ты на самом деле!
Роуз покачала головой.
– Саймон, поверь, тут нет никакой роковой тайны. У меня…
Она замялась в поисках наименее оскорбительного слова.
– У меня были определенные отношения с этим человеком. Закончились они не слишком мирно. Но все же закончились. И это все!
– Как именно закончились? – не унимался Саймон.
– Он кое-что сделал. Кое-что кое с кем… – Роуз осеклась и сжала губы.
– Когда соберешься рассказать, – холодно обронил Саймон, – буду счастлив выслушать.
Он пошел в ванную. Роуз услышала стук захлопнувшейся двери и шум воды и уныло поплелась в гостиную. По дороге она машинально нагнулась, чтобы подхватить с пола горку почты, через которую они оба, вернувшись домой, просто переступили. Счет, еще один счет, предложение открыть кредитную карту и письмо с ее адресом и именем, написанным очень знакомыми большими неуклюжими буквами.
Роуз бессильно опустилась на диван, дрожащими руками открыла конверт и вынула листочек бумаги. Слова бросились ей в лицо, обжигая кожу.
«Дорогая Роуз… Бабушка… Прости… Флорида… Элла… Примирение…»
– О Господи, – выдохнула Роуз, но заставила себя прочесть текст дважды, прежде чем поспешить в спальню.
Саймон, обернувшись полотенцем, стоял у кровати. Лицо по-прежнему хмурое. Что ж…
Роуз молча вручила ему письмо.
– Моя… бабушка. – Она произнесла это с трудом, словно на незнакомом языке. – Это от Мэгги. Она живет у нашей бабушки.
Саймон еще больше помрачнел.
– У тебя есть бабушка?! Видишь, что я имел в виду, Роуз? Я даже не знал, что у тебя есть бабушка.
– Я тоже не знала. То есть теоретически, конечно, знала, но и только. – Ее словно затянули под воду, и все происходило как в замедленной съемке, а время остановилось. – Мне нужно… нужно им позвонить.
Она почти рухнула на диван, зажмурив глаза, чтобы не видеть завертевшейся перед глазами комнаты. Бабушка. Мать ее матери. Очевидно, она вовсе не живет в доме для престарелых на содержании государства, как всегда считала Роуз, иначе вряд ли кто-то позволил бы ей принять молодую бродяжку.
– Мне нужно им позвонить… Нужно…
Саймон во все глаза смотрел на нее.
– Ты действительно ничего не знала о бабушке?
– Ну… подразумевалось, что у матери была семья. Но я считала, что она… не знаю. Слишком стара или не в себе. В доме! Отец сказал, что она живет в доме!
Роуз уставилась на письмо, чувствуя, как желудок скручивают судороги.
– Где телефон? – крикнула она, вскакивая.
– Эй, погоди! Кому ты хочешь звонить? Что скажешь?
Роуз отложила трубку и схватила ключи от машины.
– Мне нужно ехать.
– Куда именно?
Роуз, не отвечая, ринулась к двери, спустилась вниз и с колотящимся сердцем помчалась к машине.
Уже через двадцать минут она оказалась в том же месте, где стояла с сестрой почти год назад: у дома Сидел, ожидая, пока та ее впустит.
Но сейчас она прислонилась спиной к звонку, решив добиться своего любой ценой. Собака истерически завыла.
Наконец в доме зажегся свет.
– Роуз? – удивилась Сидел, открывая дверь. – Что ты здесь делаешь?
Лицо мачехи под беспощадным сиянием фонаря казалось каким-то странным, как маска, но Роуз, присмотревшись, поняла, что ничего особенного не произошло, просто очередная подтяжка век.
– Лучше ты объясни, что это значит! – рявкнула она, сунув мачехе письмо.
– Я без очков, – отказалась Сидел, кутаясь в отделанный кружевом халатик и неодобрительно покосившись на яму, откуда Мэгги выдернула куст.
– Тогда позволь ввести тебя в курс дела, – процедила Роуз. – Это письмо от Мэгги. Она переехала к бабушке. Моя бабушка, которую я до сих пор не знала, очевидно, жива, здорова и в полном рассудке!
– О… вот как… то есть… – промямлила Сидел.
Вот это да! Чтобы мачеха вдруг потеряла дар речи? Да такого никогда не бывало!
Но это случилось! И теперь Сидел неловко переминалась с ноги на ногу, а лицо под толстым слоем крема нервно подергивалось.
– Впусти меня в дом! – скомандовала Роуз.
– Конечно-конечно! – засуетилась Сидел и отступила в сторону.
Роуз протиснулась мимо и подошла к лестнице.
– Папа! – крикнула она Сидел положила руку ей на плечо. Роуз резко дернулась. – Это ведь была твоя идея, верно? – прошипела она. – «О, Майкл, зачем им бабушка? У них есть я!»
Сидел отшатнулась, словно от пощечины.
– Все было не так, – пробормотала она. – Я никогда не думала заменить всех… кого ты потеряла.
– Вот как? В таком случае почему же это произошло? – отчеканила Роуз, ощущая распирающую тело злую энергию. Казалось, еще немного – и она взорвется. – Объясни, если можешь!
Но Майкл Феллер, одетый в спортивные штаны и белую майку, уже спешил вниз, вытирая на ходу очки носовым платком. Седые волосы нимбом дыбились над лысиной.
– Роуз? Что случилось?
– Случилось то, что у меня есть бабушка, и ни в каком она не доме! Мэгги теперь живет с ней, и никто не счел нужным сообщить об этом мне! – выпалила Роуз.
– Роуз, – выдохнула Сидел, протягивая к ней руки, но та увернулась.
– Не прикасайся ко мне!
Сидел съежилась.
– Довольно! – воскликнул Майкл.
– Не довольно! – возразила Роуз, хотя руки тряслись, а лицо горело. – Не довольно. Мы еще даже не начали! Как ты мог!
Сидел забилась в угол только что оклеенного обоями холла.
– Понимаю, что ты никогда нас не любила. Но скрывать родную бабушку? Это уж слишком, Сидел, даже для тебя!
– Это не она. – Майкл схватил Роуз за плечо. – Не ее идея. Моя!
Роуз безмолвно, как рыба, открыла и закрыла рот.
– Вздор, – выговорила она наконец. – Ты бы не…
Отец. Вот он, перед ней. Молящие серые глаза, высокий белый лоб. Ее измученный, несчастный, добрый, похожий на потерявшегося пса отец.
– Ты ни за что…
– Давай сядем, – попросил Майкл. Сидел выступила вперед.
– Это не я, – сказала она глухо. – И мне очень жаль…
Роуз смотрела на мачеху. Мачеху, которая всегда в ее глазах выглядела чудовищем. Ту самую мачеху, которая еще никогда не казалась столь жалкой. Маленькое обиженное личико, старое, несмотря на обведенные татуировкой губы и кожу без единой морщинки. Слышала ли она раньше нечто подобное? Сожалела ли Сидел вообще о чем-то хоть когда-нибудь? Роуз не могла припомнить случая, чтобы мачеха извинялась перед ней.
– Ты не знаешь… – прошептала Сидел. – Не знаешь, каково было жить в этом доме. Годами сознавать, что ты недостаточно хороша. Что не тебя выбрали первой, что ты не та, кого действительно хотели. Что любой твой шаг уже заранее осуждают!
– Ах, простите! – нагло, совсем как Мэгги, фыркнула Роуз. Сидел ответила злобным взглядом.
– Я никогда не могла вам угодить! – пожаловалась она, моргая только что подшитыми веками. – Ни тебе, ни Мэгги!
– Сидел, – мягко сказал Майкл.
– Ну давай, расскажи всю правду! Ей давно пора знать!
Роуз продолжала смотреть на мачеху, может, впервые в жизни разглядев уязвимость, скрытую слоем косметики, ботоксом, диетами и чванливостью. Она смотрела и видела женщину, переступившую порог шестидесятилетия, женщину с тощим, жилистым, непривлекательным телом, лицо которой казалось безжалостным, грубым шаржем.
Смотрела и понемногу начинала догадываться, с какими душевными муками каждый день приходилось жить Сидел: муж, до сих пор влюбленный в погибшую первую жену, бывший супруг, бросивший ее, дочь, ставшая взрослой и покинувшая дом.
– Роуз, – позвал отец. Она последовала за ним в гостиную. Кожаную обивку мебели сменила замша, тоже ослепительно белая. Роуз уселась на одном конце дивана, отец – на другом.
– Мне ужасно жаль насчет Сидел, – начал отец и глянул в сторону входа. Роуз поняла: он ждет жену. Ждет, пока она придет и сделает за него всю грязную работу.
– Ей сейчас нелегко приходится. Проблемы с Маршей.
Роуз пожала плечами, не слишком сострадая мачехе и Марше, которая никогда не обращала особого внимания на сводных сестер, заботясь только о том, чтобы они не брали ее вещи, пока она бывала в колледже.
– Та вступила в секту «Евреи за Христа», – пояснил Майкл, отводя взгляд. – Решила стать христианкой.
– Шутишь!
– Вот и мы так сначала подумали. Что она нас разыгрывает.
– О Боже, – ахнула Роуз, представив, что испытывает мачеха, мачеха, которая развесила мезузы[47]
над каждой дверью в доме, даже над ванными, и морщилась при виде Санта-Клаусов в торговых центрах. – Христианкой, говоришь?
Отец покачал головой.
– Когда мы приехали в гости в прошлый раз, у нее на двери висел огромный рождественский венок.
– Хо-хо-хо, – безрадостно пробормотала Роуз.
Отец сурово нахмурился, но на нее это ничуть не подействовало.
– Перейдем к более насущной теме. Моей бабушке. Майкл громко сглотнул.
– Она звонила тебе? Элла?
– Мэгги написала. И сообщила, что живет с этой… С Эллой. Ну, выкладывай.
Отец молчал.
– Папа!
– Мне стыдно, – признался Майкл. – Я давно должен был рассказать вам о бабушке.
Он обхватил руками колени и принялся раскачиваться, явно жалея об отсутствии такого подкрепляющего средства, как годовой отчет или по крайней мере выпуск «Уолл-стрит джорнал».
– Мать твоей матери. Элла Хирш. Давно переехала во Флориду. После… после смерти Кэролайн.
– Ты сказал нам, что она живет в доме. Майкл сжал кулаки.
– Так и есть. Только это не тот дом, о котором ты, вероятно, подумала.
– То есть?
– Это ее дом. Ее и Аиры.
– Ты солгал нам, – бросила Роуз.
– Скорее, о многом умолчал, – возразил он. Похоже, это объяснение пришло ему в голову много лет назад и с тех пор не раз повторялось, по крайней мере мысленно.
Майкл глубоко вздохнул.
– После того как ваша мать…
– Погибла, – докончила Роуз.
– Погибла, – повторил Майкл. – Я разозлился.
Он замолчал и уперся взглядом в журнальный столик из стекла и металла.
– Разозлился?? На кого? На родителей мамы? На Эллу?
– Они пытались рассказать правду о Кэролайн, но я не захотел слушать. Я был так влюблен…
Роуз зябко передернула плечами.
– Я очень ее любил. А их не мог видеть. Когда я встретил твою мать, она постоянно принимала литий. И состояние ее было стабильным. Но Кэролайн ненавидела лекарства. Считала, что из-за них она становится вялой и в голове все путается. Я пытался заставить ее принимать таблетки, и Элла тоже, и сначала все шло хорошо, но потом…
Он порывисто сдернул очки, словно не мог вынести их тяжести.
– Она любила тебя. Всех вас. Но не могла…
Майкл запнулся.
– Это не играло роли. И не меняло моих к ней чувств.
– Какая она была? – спросила Роуз. Отец удивленно вскинул брови.
– Ты не помнишь?
– Ты сделал все для этого. Или скажешь, что воздвиг ей мавзолей в этом доме?
Она обвела рукой безупречно чистую гостиную Сидел: белые стены и белый ковер, полки, на которых не было ни одной книги, только стеклянные безделушки и свадебная фотография Моей Марши.
– Ни одного снимка. Ты никогда не говорил о маме!
– Слишком больно. Больно вспоминать. Больно видеть ее лицо. Я боялся причинить боль тебе и Мэгги.
– Не знаю, – протянула Роуз. – Жаль… Жаль, что ты держал все в тайне.
Майкл немного помолчал.
– Помню, как впервые увидел ее. Она шла по кампусу Мичиганского университета, катила свой велосипед и смеялась, и в моей голове словно колокола зазвонили. Никогда не видел ничего прекраснее. В волосах у нее был розовый шарф…
Перед Роуз вдруг замелькали отрывки, кадры – знакомое лицо, щека, прижатая к ее щеке. И нежный голос: «Спокойной ночи, девочка из сказки. Спи крепко, солнышко мое».
Лгали все. Либо лгали, либо скрывали часть правды. Элла солгала отцу насчет своей дочери, вернее, пыталась сказать правду, да только он не захотел слушать. Отец лгал дочерям насчет Эллы, вернее, сказал лишь крохотную часть правды.
Роуз порывисто вскочила. Ложь, ложь, ложь, но где же правда? Мать была душевнобольной, она погибла. Отец посадил себе на шею злобную ведьму и отдал дочерей ей в руки. Бабушка исчезла, и Мэгги каким-то образом отыскала ее. А Роуз ничего не знала. Совсем ничего.
