Текст книги "Чужая роль"

Автор книги: Дженнифер Вайнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Саймон громко фыркнул, напомнив ей Петунью, и открыл дверь. Голубые глаза сверкали весельем… а может, в предвкушении ужина. Роуз заметила, что он держит под мышкой пакет в оберточной бумаге.

Она огляделась, заметив и бутылочные осколки на тротуаре, и компанию мужчин у заколоченного здания, передававших по кругу выпивку.

– Не бойтесь, – шепнул Саймон. Взял ее под руку и увлек в сторону магазинчика. Миновав вход, они направились к выкрашенной масляной краской деревянной двери, по обе стороны которой не было ничего, кроме ободранных кустов.

– Как вам ямайская кухня? – спросил он, положив руку на ручку двери. – Нравится?

– А у меня есть выбор? – ответила Роуз вопросом на вопрос, с тоской глядя вслед удалявшемуся такси.

Если бы не квадратные блестящие плиты слюдяного сланца, которыми была вымощена тропинка, пробивавшаяся сквозь завалы обычного городского мусора: пустые жестянки, бутылки, полусгнившие газеты, резинка, походившая на использованный презерватив, – Роуз поклялась бы, что они попадут на свалку, в лучшем случае на очередной пустырь. Трава доходила до колена, а где-то в отдалении раздавался грохот бетономешалки.

Но тут они свернули за угол, и Роуз увидела двухэтажную веранду позади крошечного магазинчика, веранду под оранжевым тентом, украшенную маленькими белыми светильниками-звездочками. По краям горели факелы, а на возвышении играло трио музыкантов. Пахло здесь перцем и гвоздичным маслом, от жаровен поднимался дымок, а над головой, даже в этом Богом забытом квартале, расстилалось полное звезд небо.

– Ну разве не здорово? – спросил явно довольный произведенным эффектом Саймон, усаживая Роуз. – Кто бы знал, что такое может быть здесь?

– А вы? Как вы узнали? – спросила Роуз, все еще глядя на небо.

– Интуиция. И реклама в газете.

Саймон извлек из пакета упаковку пива и засыпал Роуз вопросами. Любит ли она острую еду? Нет ли у нее аллергии на орехи или креветки? Имеет ли она какие-либо религиозные или вкусовые предубеждения против козлятины?

Ну прямо как на приеме у врача, только речь шла не о болезнях, а о еде!

Роуз, улыбаясь, заверила, что любит острое, ест моллюсков, омаров, креветок и раков и не против попробовать козлятину.

– Вот и хорошо, – обрадовался Саймон, захлопнув меню.

Роуз отчего-то обрадовалась, словно прошла некое испытание. Вздор, разумеется. С чего бы это Саймону Стайну испытывать ее, и какая разница, выдержала она проверку или нет?!

После приправленной карри козлятины и креветок под острым соусом, после пирожков с говядиной и маринованных куриных крылышек, и риса с кокосовой стружкой, и после того, как Роуз, неожиданно для себя, выпила три банки пива и сделала глоток из четвертой, Саймон вдруг попросил:

– Назовите что-нибудь, что вы любите.

Роуз от неожиданности икнула.

– Человека, – лукаво уточнила она, – или предмет? Она решила, что он скажет «человека», а она ответит «вас», и тут он скорее всего решит, что может поцеловать ее. Она начала думать о поцелуе и о том, как это может быть, где-то после третьей банки пива. Что же, совсем неплохо, если вечер закончится поцелуем Саймона Стайна. Бывают вещи и похуже, чем теплый весенний субботний вечер под звездами и поцелуи мужчины, даже если этот мужчина на добрых три дюйма ниже ее и помешан на еде и софтболе. Он милый. На самом деле милый. Поэтому Роуз его поцелует…

Но Саймон Стайн и на этот раз умудрился удивить ее.

– Предмет. Ваш любимый предмет.

Роуз задумалась. Его улыбка? Это место? Пиво?

Вместо этого она полезла в сумку и показала брелок для ключей. Новый брелок, который купила в магазине «Все за доллар» после того, как клиенты стали оставлять ей свои ключи.

– Мне нравится вот это, – показала она крошечный фонарик, не больше винной пробки, болтавшийся на конце цепочки. У нее не сразу получилось, потому что пальцы словно распухли и стали неуклюжими после пива, но она все-таки смогла зажечь его и посветить Саймону в лицо, – Это стоит доллар, – добавила зачем-то Роуз.

– Совсем даром, – кивнул Саймон.

Роуз нахмурилась. Он смеется над ней? Снова глотнув пива, она откинула волосы.

– Иногда мне хочется сесть на велосипед и отправиться по всей стране.

– Одной?

Роуз кивнула. Она представила, как покупает пару контейнеров, которые можно прикрепить на заднее колесо, и маленький трейлер, которые берут с собой велотуристы. Палатку на одного человека, спальный мешок, сажает в трейлер Петунью и… отправляется в путь. Катит по дороге все утро, останавливается на обед в закусочной или кафе, едет еще несколько часов, потом ставит палатку у ручья, делает записи в дневнике (в своих фантазиях она всегда вела дневник, которого у нее в жизни не было), читает очередной любовный роман и наконец засыпает под звездами.

О чем-то в этом роде Роуз мечтала много лет после смерти матери: купить дом на колесах, один из огромных трейлеров, занимающих в ширину половину шоссе, со всеми удобствами, разумеется. Она где-то видела изображение такого, а может, и заходила внутрь, сейчас уже не вспомнить. Но дом на колесах был словно маленький замкнутый мирок, где было все необходимое для жизни: кровати, которые днем убирались в стены, крохотная плита с двумя горелками, душевая кабинка, в которую едва можно было поместиться, вмонтированный в потолок телевизор. Роуз мечтала забрать отца, Мэгги и укатить. Оставить дом в Нью-Джерси и отправиться в места потеплее, где нет мокрых дорог, серых надгробий, полисмена у двери. Феникс, Аризона, Сан-Диего, Калифорния, Альбукерке, Нью-Мексико… Туда, где светит солнце, где всегда лето, где пахнет апельсинами.

Часами, лежа в постели, она перекатывала эти названия на языке, представляя трейлер и Мэгги, мирно спящую на полке-кровати, и отца за рулем, его спокойное, счастливое лицо. Они вернут собачку, и у отца пройдет аллергия, и Хани Бан заснет на подушке, на соседнем сиденье, и отец никогда больше не заплачет. Они будут ехать и ехать, пока не окажутся далеко, пока воспоминания о матери не останутся позади, как о мальчишках, которые издевались над ней на спортивной площадке, и об учителях, махнувших рукой на Мэгги. И они обязательно найдут местечко у океана и поселятся там. Она и Мэгги станут лучшими друзьями. Будут вместе плавать, готовить еду на костре и каждую ночь крепко засыпать в своем доме на колесах.

– Спасибо тебе, – скажет отец. – Прекрасная идея, Роуз. Ты спасла нас.

И Роуз почувствует правду этих слов, как чувствует тепло солнца, гладкость собственной кожи, вес костей. Она спасет всех троих. Семью Феллер.

С этой мыслью она часто засыпала и видела во сне трейлер, кровати-полки, вертящиеся колеса и океан, которого никогда не видела наяву.

– Но не будет ли вам одиноко? – ворвался в ее грезы голос Саймона.

– Одиноко? – переспросила Роуз, не вполне поняв, о чем это он, все еще не отрешившись от мечты о доме на колесах, так и не потускневшей с годами.

Как-то давно она наткнулась на объявление о продаже подержанного «виннибаго» и после долгих колебаний показала отцу. Тот посмотрел на нее с таким видом, словно увидел марсианина, и мягко ответил: «Не думаю, что нам это нужно».

– Не считаете, что вам будет не хватать общества других людей? – продолжал допытываться Саймон. Роуз энергично затрясла головой.

– Мне не нужны… – начала она, но тут же осеклась.

Ей вдруг стало невыносимо жарко. Музыка казалась чересчур громкой, лицо горело, острая еда комом распирала желудок. Залпом выпив стакан воды, она сделала новую попытку:

– Я очень независима. И люблю одиночество.

– Что случилось? – встревожился Саймон. – С вами все в порядке? Хотите имбирного пива? Они здесь варят свое: очень помогает при расстройстве желудка…

Роуз отрицательно махнула рукой и спрятала лицо в ладонях. Если закрыть глаза, по-прежнему можно было увидеть дом на колесах и их троих под тентом, жарящих сосиски на огне, лежащих в спальных мешках, в тепле и безопасности, как гусеницы в коконах. Она так хотела, чтобы это осуществилось, а вместо этого отца отняла Сидел. Отобрала и увела в мир кредитов, биржевых новостей, где единственными достойными предметами обсуждения были дивиденды по акциям и стабильность рынка ценных бумаг. Где единственное, что его радовало, – победы «Иглз», а печалило – неудачные вложения и очередное приключение Мэгги.

Роуз громко застонала, понимая, что, вероятно, пугает Саймона, но не смогла сдержаться. Она хотела спасти Мэгги. И чем все кончилось? Она даже не знает, где живет сестра, ее собственная сестра!

Роуз снова испустила стон, на этот раз потише, и Саймон осторожно обнял ее за плечи.

– Что случилось? Неужели вы чем-то отравились? – спросил он с такой неприкрытой тревогой и сочувствием, что Роуз начала смеяться. – Может, воды? У меня с собой желудочные таблетки, алка-зельцер…

– И часто такое случается во время свиданий? – полюбопытствовала Роуз.

Саймон поджал губы.

– Не сказал бы. Но иногда бывает. Как вы?

– Поскольку отравления нет и не предвидится, не так уж плохо.

– В чем же дело?

– Просто… просто я подумала кое о ком.

– О ком же?

Роуз брякнула первое, что пришло на ум:

– О Петунье. Той собачке, которую я выгуливаю.

Саймон Стайн и тут не сплоховал. Не усмехнулся, не пошутил, даже глазом не моргнул. Не посмотрел на нее как на психопатку. Просто встал, сложил салфетку, оставил на столе десятку на чай и сказал:

– Так пойдемте за ней!

– Это безумие! – воскликнула Роуз.

– Ш-ш-ш.

– У нас буду неприятности.

– Но почему? – удивился Саймон. – Вы должны были выгулять пса в субботу. Сегодня суббота.

– Ночь пятницы.

– Суббота. Потому что сейчас пять минут первого…

Роуз покачала головой. Они вошли в пустую кабинку лифта, и Саймон заставил ее нажать кнопку того этажа, на котором жила хозяйка Петуньи.

– Вы всегда оказываетесь правы?

– Во всяком случае, стараюсь, – заверил Саймон, и это почему-то ужасно рассмешило Роуз. Но когда она закатилась истерическим хохотом, кавалер просто зажал ей рот.

– Тише, – прошипел он.

Роуз, повозившись, зажгла фонарик, отыскала ключ с ярлычком «Петунья» и вручила Саймону.

– Значит, план такой, – начал он. – Я открываю дверь, вы отключаете сигнализацию, я хватаю собаку. Где, по-вашему, она должна быть?

Роуз пыталась поразмыслить, но мозг отказывался ей повиноваться. После ресторанчика они зашли в бар обсудить детали операции «Петунья», и там на пиво хорошо легли две рюмки водки.

– Не знаю, – выговорила она наконец. – Когда я прихожу, Петунья обычно лежит на диване, но я понятия не имею, где она спит, когда хозяйка дома.

– В таком случае предоставьте все мне, – объявил Саймон. Роуз не стала возражать. Она не вела счет выпитому, но почему-то была уверена, что он ограничился одной порцией водки.

– Поводок? – спросил Саймон.

Роуз сунула руку в карман и вынула связанные шнурки, которые они перед этим вытащили из туфель Саймона.

– Приманка?

Роуз порылась в сумочке и вытянула завернутый в успевшую промаслиться салфетку пирожок с говядиной.

– Записка?

Роуз извлекла вторую салфетку. Попробовав несколько вариантов, они остановились на одном, показавшимся наиболее пристойным: «Дорогая Ширли, я тут проходила мимо и решила вывести Петунью пораньше».

– Готова? – спросил Саймон и, схватив Роуз за плечи, с улыбкой заглянул в глаза. – Начали?

Роуз снова кивнула. Вдруг Саймон подался вперед и поцеловал ее в губы.

– Значит, начали, – повторил он, но Роуз, потрясенная пылом этого поцелуя, словно примерзла к месту, почти не заметив, что Саймон уже успел открыть дверь. Истошно взвыла сигнализация.

– Роуз! – прошипел он. Она ринулась в квартиру и едва успела нажать на кнопку, как в гостиную с лаем ворвалась Петунья, но, узнав Роуз, тут же замолчала и принялась вилять хвостом.

За ней подоспела Ширли с радиотелефоном наготове.

– Как! – удивилась она, оглядывая незваных гостей. – Саймон? Ты больше не стучишься?

Роуз ахнула при виде Петуньи, упорно пытавшейся влезть на руки Саймону. А тот еще и улыбался!

– Роуз, – объяснил он, – это моя бабушка. Бабуля, ты ведь знаешь Роуз?

– Ну разумеется, знаю, – отмахнулась Ширли. – Петунья, немедленно успокойся!

Присмиревшая мопсиха перестала скакать и уселась на полу, хотя хвост по-прежнему описывал круги, а розовый язык болтался вялой тряпочкой. Роуз опять оцепенела, беспомощно моргая глазами и безуспешно пытаясь что-то сообразить.

– Так… вы знаете Петунью? – выдавила она наконец.

– Конечно. Еще с тех пор, когда она умещалась на ладони.

– А вы знаете Саймона, – констатировала Ширли.

– Когда-то работали вместе, – отозвалась Роуз.

– Поразительно! Ну, раз все знают друг друга, могу я идти спать? – осведомилась Ширли.

Саймон нежно поцеловал бабку в лоб.

– Спасибо, бабуля. И прости, что разбудили тебя.

Ширли отмахнулась, сказала что-то невнятное и оставила их в коридоре Петунья, все еще радостно виляя хвостом, переводила взгляд с лица Роуз на Саймона и обратно.

– Что она сказала? – простонала Роуз.

– По-моему, «долго же ты раскачивался», – мило улыбнулся Саймон.

– Что… как…

Саймон вытащил из ящика комода поводок Петуньи и шагнул к Роуз.

– Пойдем гулять. – С этими словами, сжав в одной руке поводок, а в другой – пальцы Роуз, он повел их наверх, в свою квартиру, где Петунья свернулась клубочком в изножье кровати, а Роуз и Саймон улеглись на голубое одеяло, шепчась, целуясь, а иногда смеясь так безудержно, что Петунья время от времени просыпалась и фыркала на них, и все это продолжалось, пока не взошло солнце.

41

Мэгги вышла из душевой кабинки, наскоро вытерлась и торопливо натянула чистую одежду. Стянула волосы в хвост и огляделась, прежде чем закрыть дверь. Скорее, скорее, пока она не успела окончательно сдрейфить. Сегодня она собиралась рассказать Чарлзу свою историю. Вернее, преподнести ее как набросок пьесы, которую думает написать.

Жила-была когда-то девушка, решившая сбежать в колледж…

Она поймет по его лицу, о чем он думает, и если не увидит осуждения, наберется мужества признаться, что говорила о себе.

Она выбежала в коридор и наткнулась на мужчину. Джоша. Джоша из ее первой ночи в Принстоне, Джоша, который стоял в темноте, размахивая рюкзаком и свирепо пялясь на нее.

У Мэгги перехватило дыхание. Попятившись, она прижалась к стене. Джош не походил ни на пьяного, ни на влюбленного и уж точно не был в игривом настроении. Скорее выглядел так, словно собирался прикончить ее или по крайней мере поколотить.

Что ж. Любые сомнительные связи обязательно этим кончаются. Но как он оказался здесь, ведь библиотека закрыта! Должно быть, дожидался ее, и это означает, что в подвальных залах библиотеки нет никого, кроме них Двоих…

О Господи, плохи ее дела! Хуже некуда!

– Привет, – мягко начал он, проведя пальцем по татуировке со словом «мать», вероятно, той самой, которую умудрился вспомнить после единственной ночи в его постели. – Маленькая Эм. По-моему, ты кое-что мне задолжала.

– Я отдам деньги, – прошептала Мэгги, когда он подступил так близко, что их носы почти соприкоснулись. – Они у меня в рюкзаке; я не потратила ни цента… сейчас отдам…

Он крепко держал ее. Мэгги вздрогнула и едва сдержала крик.

Несчастье. Совсем как в стихотворении. Вот она, беда.

Мэгги принялась извиваться, пытаясь вырваться, убежать, но он оказался сильнее и продолжал шептать ей ужасные вещи:

– Что ты здесь делаешь? Тебе у нас не место! Втируша! Как ты пробралась сюда?!

– Я отдам тебе деньги. Только отпусти, – пробормотала Мэгги, но он еще крепче прижал ее к ледяной гранитной стене. И продолжал говорить… нет, не говорить, а бросать ей в лицо оскорбления. Голос так и не повысился, но тон из наставительного стал обвиняющим.

– Может, стоило бы заставить тебя загладить вину другим способом? – спросил он, обшаривая глазами ее тело. Кожа Мэгги загорелась под его взглядом, словно ошпаренная кислотой. – Не помню точно, что произошло той ночью, но, кажется, мы не успели закончить начатое. И мы здесь одни, так что теперь можно и закончить.

Мэгги застонала и принялась извиваться с удвоенной силой.

– Отпусти меня, – повторила она.

– С чего бы это? – ухмыльнулся Джош. Его обычно бледное лицо раскраснелось, светлые волосы свесились на лоб, а изо рта летели брызги слюны. – Ты попалась. На этот раз попалась. Я обыскал твой рюкзак. Три студенческих билета. Очень мило. Мои кредитные карточки, конечно, и куча наличных. Откуда бы? И сколько еще парней ты обчистила? Живешь прямо здесь? Понимаешь, что будет, если я позову охрану лагеря? Или копов?

Мэгги отвернула голову и тихо заплакала. Не смогла удержаться. Каким-то образом его слова, прикосновения рук, сковавших ее запястья, были еще хуже, унизительнее, чем вольности парней, лапавших ее тогда ночью на автостоянке. Позор, стыд… и слова, хлещущие ее как ураганный ветер, обжигавшие лицо. Все это было так несправедливо! В чем ее преступление? Что она взяла? Немного еды, которой здесь было полным-полно! Книги, владельцы которых были либо слишком богатыми, либо слишком ленивыми или глупыми, чтобы заботиться о том, где их оставляют. Кое-какую одежду из коробок с потерянными или забытыми вещами? Несколько раз заняла пустые места в задних рядах аудиторий, где профессора и без того собирались читать лекции.

Наконец Мэгги вскинула подбородок и широко раскрыла глаза.

– Ладно, – бросила она. – Хватит!

И вынудила себя улыбнуться. Распустить волосы и разметать по плечам.

– Ты выиграл. Я сделаю все, что захочешь.

Она призвала на помощь все свое обаяние, всю сексапильность, которую держала в узде на протяжении этого семестра, и одарила мерзавца улыбкой, такой же влекущей и зазывной, как карамельный завиток на рожке с ванильным мороженым.

– Хочешь попробовать? – спросила она, слыша дрожь в собственном голосе и молясь, чтобы Джош этого не заметил. Чтобы видел только ее тело.

Тот инстинктивно вытер руки о джинсы, и Мэгги с облегчением вздохнула. Значит, получилось!

Вцепившись в лямку рюкзака, она размахнулась и ударила его по лицу. Парень пошатнулся. Она изо всех сил лягнула его в коленку. Джош охнул, согнулся, и Мэгги ринулась прочь.

Слетела с лестницы, протолкнулась в тяжелые стеклянные двери, не обращая внимания на вопли сигнализации за спиной, схватив рюкзак за порванную лямку. В голове не было ни единой мысли, но неги двигались, а в крови пел адреналин. На улице стояла роскошная весенняя ночь. Студенты в шортах и футболках гуляли по тротуарам, сидели под плакучими ивами, перекликались в раскрытые окна. Мэгги чувствовала себя то ли голой, то ли заклейменной, словно невидимая рука повесила на нее табличку: «МНЕ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО».

Она бежала все быстрее и быстрее, морщась от боли в боку, – за границу кампуса, на тротуар, к автобусной станции на Нассау-стрит.

– Пожалуйста, Господи, пожалуйста, Господи, пожалуйста, Господи, – взмолилась она, завидев автобус. Прыгнула на ступеньку, выхватила из кармана горсть мелочи, сунула в автомат, плюхнулась на сиденье и обхватила руками рюкзак. Сердце не унималось.

Нужно добраться до Коринны. Добраться до Коринны и придумать, как уговорить ее, чтобы впустила, хотя сейчас середина ночи, а она должна была прийти только утром.

Мэгги откинулась на спинку, закрыла глаза и поняла, что попала в переплет – такой же, как до появления здесь. Необходимо было найти выход. Как раньше.

Она выудила из кармана сотовый, прерывисто вздохнула и набрала номер сестры. Сейчас поздно. Роуз наверняка дома. Она знает, что делать.

Только вот Роуз дома не оказалось.

– Привет, вы позвонили Роуз Феллер из фирмы «Роуз. Забота о домашних животных», – сказал автоответчик голосом ее сестры.

Что?!

– Пожалуйста, сообщите свое имя, номер телефона, кличку вашего любимца, услугу, которая вам необходима, и я перезвоню вам.

Не тот номер. Наверняка не тот.

Мэгги еще раз набрала телефон сестры и получила тот же ответ, только на этот раз после гудка она открыла рот.

– Роуз, я…

Я – что? Снова в беде? И прошу, чтобы ты меня выручила? Опять?

Мэгги захлопнула крышечку мобильного и зажмурилась. Она сама что-нибудь придумает.

– Мэгги? – растерянно спросила стоящая в дверях Коринна. – Который час? Что вы здесь делаете?

– Сейчас ночь. Видите ли… я… она судорожно втянула в себя воздух.

– Я хотела спросить, нельзя ли остаться у вас на несколько дней. Я заплачу за квартиру, буду бесплатно убирать…

Коринна придержала дверь бедром.

– Что случилось?

Мэгги замялась, не зная, что ответить. Сказать, что поссорилась с соседкой по комнате? Говорила ли она Коринне о соседях? Сейчас и не вспомнить. А если этот ужасный тип проследил, куда она поехала? Если он узнал, что она ночевала в библиотеке, возможно, пронюхал и о Коринне.

– Мэгги? – переспросила Коринна, наморщив лоб. На ней не было обычных темных очков, голубые глаза бегали как испуганные рыбки.

– Случилось кое-что, – тихо сказала Мэгги.

– Это мы уже установили, – кивнула Коринна и, впустив Мэгги, направилась на кухню, легко касаясь стены кончиками пальцев.

Мэгги уселась за стол, а Коринна включила газ, поставила чайник и, сняв с полки две кружки, бросила в них чайные пакетики.

– Может, объяснишь подробнее?

– Это очень трудно, – прошептала Мэгги, повесив голову.

– Наркотики? – резко спросила Коринна, и Мэгги от неожиданности рассмеялась.

– Нет. Не наркотики. Просто мне нужно лечь на дно дней на пять…

Ляпнув это, она сообразила, что говорит как закоренелая преступница, но это было первое, что пришло ей в голову. «Лечь на дно…»

– У меня что-то вроде стресса, – поправилась она. – А здесь так спокойно.

Очевидно, она произнесла волшебные слова, потому что Коринна просияла и, насыпав сахара в чай, поднесла чашку к губам.

– Тяжело дается сессия, верно? – сочувственно спросила она. – Помню, как сама готовилась к экзаменам. В общежитиях вечный шум, в библиотеке полно народу. Не волнуйтесь. Можете располагаться в любой комнате на третьем этаже, там везде чисто, верно?

– Верно, – кивнула Мэгги.

Она отхлебнула чаю, стараясь успокоиться и унять стук сердца. План. Ей нужен план. Она поживет здесь немного. Купит себе кое-что: в рюкзаке только смена одежды и немного белья. Остальное в библиотеке, и ей туда не попасть. А потом – куда потом? Назад к отцу и Роуз? Примут ли ее они? И хочет ли она возвращаться?

Она закрыла глаза и увидела себя сидящей в заднем ряду аудитории. Объясняющей профессору Клапам смысл стихотворения Элизабет Бишоп. Представила лицо Чарлза, с непокорной прядью, падавшей на лоб, в те моменты, когда он говорил о Шекспире и Стриндберге и о том, как однажды видел на сцене Джона Малковича. Никто в Принстоне не знал, что она жалкая неудачница, ничтожество, черная овца и позор семьи. Никто в Принстоне не знал, что она другая. Не такая, как остальные.

До сегодняшней ночи.

Пока не появился этот Джош.

Мэгги усиленно заморгала. Она не заплачет. Она выпутается. Только надо держаться тише воды ниже травы. Выход найдется. Она не могла оставаться здесь, пока мальчишка еще в кампусе, а когда студенты уедут, тоже не сможет здесь жить, потому что нельзя будет слиться с толпой. И что тогда?

– Мэгги? – спросила Коринна. Мэгги подняла глаза. – У вас есть семья? Может, позвонить кому-то?

Мэгги шмыгнула носом и больно прикусила губу. Ужасно хотелось плакать. Но чем это поможет?

– Нет, – пробормотала она дрожащим голосом. – Никого.

Коринна склонила голову набок.

– Уверены?

Мэгги подумала о деньгах. Купюры были перетянуты резинкой и спрятаны во внутренний карман рюкзака на молнии. Она услышала голос Джоша: «Я обыскал твой рюкзак…»

Рывком открыла рюкзак. Деньги исчезли. Кредитные карточки и студенческие – тоже. Ничего, кроме одежды, книг и…

Пальцы коснулись истертой открытки. Мэгги вытащила ее, развернула. Перечитала в сотый раз. И поздравление, и подпись, и телефонный номер.

– Бабушка, – выдохнула она. – У меня есть бабушка.

Коринна удовлетворенно кивнула.

– Идите спать. Устраивайтесь в любой комнате. Завтра утром можете ей позвонить.

Утром Мэгги стояла посреди залитой солнцем кухни с сотовым в руке и набирала номер, написанный бабушкой двадцать лет назад. Телефон звонил и звонил. Мэгги скрестила пальцы на обеих руках. «Господи! – взывала она, сама не зная, чего желает. – Только бы кто-нибудь ответил».

И кто-то ответил.

Роуз Феллер проснулась в пять утра, в чужой постели. Сердце тревожно колотилось. Мэгги. Ей снилась Мэгги.

– Мэгги, – сказала она вслух, но, произнося это и уже выплывая из сна в реальность, все же не была уверена, что видела именно Мэгги. Молодую женщину, бегущую по лесу. Вот и все. Женщину с перепуганными глазами и раскрытым в вопле ртом, продиравшуюся сквозь зеленые ветви, тянущие свои сучья-пальцы, чтобы схватить ее.

– Мэгги, – повторила Роуз. Петунья подняла голову, но, решив, что ничего срочного нет, а подачки тоже не предвидится, снова закрыла глаза. Роуз свесила ноги на пол. Саймон положил руку на ее бедро.

– Ш-ш-ш. – И он притянул ее к себе, прижался всем телом и поцеловал в затылок. – Что стряслось? Дурной сон?

Он провел губами по ее шее.

– Мне снилась мама, – отозвалась Роуз более глубоким и хриплым, чем обычно, голосом.

Но так ли это? Ее мать? Мэгги? А может, она сама бежала в чаще, спотыкалась о корни, падала на колени, поднималась и бежала снова? Но от кого? И куда?

– Моя мать умерла… я говорила? Не помню. Умерла, когда я была маленькой.

– Сейчас вернусь, – прошептал Саймон, вставая. Роуз слышала, как он протопал на кухню, босиком, в дурацкой полосатой пижаме, и вернулся со стаканом воды. Роуз благодарно припала губами к прохладной влаге, а Саймон лег, выключил свет и снова прижался к ней, положив одну ладонь на ее лоб, а другой поддерживая голову словно ценное произведение искусства.

– Обидно, что твоя ма умерла так рано. Хочешь поговорить?

Роуз покачала головой.

– Можешь рассказать все. Я о тебе позабочусь. Обещаю.

Но в ту ночь Роуз ничего ему не сказала. Только закрыла глаза, удобно устроилась в его объятиях и позволила себе снова уплыть в сон.

Элла сидела за столом, перелистывая блокнот и пытаясь составить список бесплатных медосмотров для следующего номера «Голден-Эйкрс газет», когда зазвонил телефон.

– Алло? – сказала она в трубку. Молчание… кто-то дышал ей прямо в ухо.

– Алло, – повторила Эмма. – Миссис Лефковиц, это вы? Вы не заболели?

– Это Элла Хирш? – спросил молодой женский голос. «Телемаркет», – подумала Элла.

– Да, это я.

Короткая пауза.

– У вас была дочь Кэролайн?

Элла затаила дыхание.

– Есть, – выдавила она. – То есть да, была.

– Видите ли, вы меня не знаете. Я Мэгги Феллер.

– Мэгги! – ахнула Элла, ощущая знакомую смесь надежды, облегчения, возбуждения и ужаса. – Мэгги! Я звонила. То есть звонила твоей сестре… она получила мое сообщение? Это она тебе сказала?

– Нет, – сказала Мэгги, немного помедлив. – Послушайте, вы меня не знаете и не обязаны выручать. Но я в беде…

– Я помогу, – немедленно пообещала Элла и зажмурилась изо всех сил, пыталась поверить во все это, отчаянно надеясь.

Часть третья

Я сердце твое в своем сердце ношу

а

в

42

Никогда еще Роуз Феллер так горько не жалела о смерти матери, как в период помолвки с Саймоном Стайном. Их первое свидание было в апреле. К маю они уже встречались едва ли не каждый вечер. К июлю Саймон фактически перебрался в квартиру Роуз. А в сентябре снова повел Роуз в «Приют придурков», полез под стол, якобы подбирая упавшую салфетку, и вынырнул с черной бархатной коробочкой в руках.

– Слишком скоро. – Роуз не могла поверить своим глазам, но Саймон спокойно взглянул на нее и ответил:

– Я в тебе уверен.

Свадьба была назначена на май следующего года, на дворе уже был октябрь, а это означало, как в один голос твердили продавщицы, что Роуз опоздала выбрать свадебное платье.

– Знаете ли вы, как долго мы ждем очередную партию платьев? – спросила женщина в первом же магазине.

«Знаете ли вы, как долго я ждала подходящего парня?» – едва не выпалила Роуз, но все же решила промолчать.

– Настоящая пытка, – рассердилась она, пытаясь натянуть колготки, по которым мгновенно поползла дорожка шириной в дюйм, стоило только сунуть в них ногу.

– Позвонить в «Международную амнистию»? – осведомилась Эми. Роуз покачала головой и швырнула кроссовки в угол завешенной кружевными шторами раздевалки свадебного салона, где в воздухе разливался аромат сушеной лаванды, а из музыкального центра лились исключительно любовные песни.

Роуз затянули в бюстье, вздернувший ее груди едва не до подбородка, и, как она обнаружила позднее, оставивший пакостные синяки на боках, велели надеть корсет, который продавщица охарактеризовала как «трусики-утяжки», но Роуз, слава Богу, не слепая и прекрасно видела, что ей подсунули. Корсет благополучно перекрыл подачу воздуха, но продавщица настаивала на полном обмундировании.

– Прежде всего необходимы формирующие фигуру предметы одежды, – твердила она, глядя на Роуз с таким видом, словно желала добавить: «И все остальные невесты уже успели это усвоить!»

– Ты просто не знаешь, что мне приходится терпеть, – простонала Роуз.

Продавщица сунула ей в руки платье, расстегнула молнию и велела нырять. Роуз прижала руки к бокам, наклонилась, морщась от боли в нещадно стиснутой талии, и сунула голову в вырез. Широкая юбка развернулась и упала до щиколоток. Роуз просунула руки в рукава, и продавщица сделала первую попытку застегнуть платье.

– И что тебе приходится терпеть? – поинтересовалась Эми.

Роуз закрыла глаза и пробормотала имя, терзавшее ее все два месяца помолвки. Имя особы, которая будет изводить ее до самой свадьбы.

– Сидел.

– Ой!

– «Ой» – это еще слабо сказано! Злая мачеха решила стать моей лучшей подругой.

Роуз ничуть не преувеличила. Когда они с Саймоном приехали в Нью-Джерси сообщить радостную новость, Майкл обнял дочь и хлопнул Саймона по спине. Сидел же не двинулась с места словно громом пораженная.

– Как чудесно, – выдавила она наконец, едва шевеля тонкими губами, хотя негритянские ноздри разверзлись неестественно широко, грозя втянуть журнальный столик. – Как я рада за вас.

На следующий день она позвонила Роуз и пригласила ее на чай, чтобы, как она выразилась, «отпраздновать» событие и предложить свои ус нуги по организации свадьбы.

– Не хочу хвастаться, дорогая. Но люди до сих пор говорят о свадьбе Моей Марши, – заявила она.

Роуз нашла последнее утверждение вполне естественным, учитывая склонность мачехи при каждом удобном и неудобном случае упоминать о свадьбе дочери. Но при этом была так потрясена сдержанностью Сидел, впервые в жизни не язвившей над ее манерой одеваться и пренебрегать диетой, что сдуру согласилась и, надев новенькое кольцо, к которому так и не успела привыкнуть, отправилась на чай в «Ритц-Карлтон».

– Это был кошмар, – призналась Роуз. Эми кивнула и разгладила кружевные перчатки до локтя, которые в этот момент примеряла.