Текст книги "Чужая роль"
Автор книги: Дженнифер Уайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
«С таким же успехом могли написать "она мертва"», – подумала Мэгги, потому что безжалостные слова были приговором.
– Ну же, Мэгги, не впадай в истерику, – велела Сидел вечером, после того как учительница позвонила, чтобы «конфиденциально» сообщить результаты. – Мы возьмем тебе учителя.
– Не нужен мне учитель, – яростно прошипела Мэгги, хотя слезы обжигали горло.
Роуз, сидевшая в углу белоснежной гостиной Сидел, подняла глаза от книги.
– Знаешь, это действительно выход.
– Заткнись! – заорала Мэгги, уже не сдерживаясь. – Я не дурочка, Роуз, так что просто заткнись!
– Мэгги, – вмешался отец, – никто не утверждает, что ты дурочка…
– А вот тест показал, что я дурочка. И знаете что? Мне плевать! И зачем ты все рассказал ей? – бросила Мэгги, ткнув пальцем сначала в Сидел, потом в Роуз. – И ей? Это не их дело!
– Мы все хотим тебе помочь, – вздохнул Майкл Феллер, но Мэгги завопила, что не нуждается в помощи, что ей плевать на дурацкий тест, что она умна, как всегда говорила миссис Фрайд! Не нужен ей учитель, не желает она идти в частную школу, у нее, в отличие от некоторых, есть друзья, и она не глупа, что бы там ни показал тест, а если и глупа, уж лучше быть глупой, чем уродиной, и вообще отстаньте от нее, с ней все будет тип-топ.
Но она ошиблась. Когда начались занятия, ее подруги пошли в обычные классы, дающие право поступать в колледжи и университеты, а Мэгги отправили в класс коррекции вместе с умственно отсталыми, заторможенными и наркоманами. Только тут не было доброй миссис Фрайд. Некому было сказать ей, что она не умственно отсталая и не заторможенная и что нужно только придумать обходные маневры, которые помогут преодолеть все сложности. Пришлось столкнуться с равнодушными, безразличными учителями, стариками с перегоревшей душой, вроде мистера Каветти, носившего кособокий парик и буквально купавшегося в одеколоне, или миссис Лири, которая на каждом уроке задавала детям очередной текст, а пока те читали, любовалась бесчисленными снимками своих внуков.
Мэгги быстро сообразила: самые плохие учителя воспринимают плохих учеников как наказание за собственный непрофессионализм. Плохие ученики воспринимают плохих учителей как наказание за собственную бедность или тупость, что в этом шикарном городе частенько означало одно и то же. Что ж, если она послана кому-то в наказание, значит, и будет вести себя соответственно.
Мэгги перестала приносить в класс учебники, а вместо этого брала чемоданчик с косметикой. Во время уроков сначала снимала лак с ногтей, потом снова накладывала, на все письменные вопросы отвечала одной буквой. На одном уроке ставила А, на другом – Б. Учителя Мэгги были способны только на бесчисленные опросы с выбором ответа.
– Мэгги, иди, пожалуйста, к доске, – нудил кто-нибудь из них. Но Мэгги, не поднимая глаз от зеркала, качала головой.
– Простите, не могу, – ворковала она, растопыривая пальцы, – лак сохнет.
Наверное, ее следовало бы оставлять на второй год в каждом классе. Но преподаватели переводили ее, скорее всего потому, что не желали больше видеть Мэгги на своих уроках. И с каждым новым годом бывшие друзья все больше отдалялись. Нет, она пыталась сохранить дружбу, и Марисса с Ким тоже пытались, но пропасть постепенно становилась все шире. Бывшие подружки играли в хоккей на траве, вступили в студенческий совет, пошли на курсы подготовки к отборочным тестам в университет, посещали и сравнивали колледжи, а она была выброшена из этой жизни.
К предпоследнему классу Мэгги решила, что, если девочки вознамерились игнорировать ее, она возьмет реванш с мальчиками. Поэтому стала высоко закалывать волосы, носить лифчики на косточках, так что грудь едва не вываливалась в вырез блузок, а в первый день занятий явилась в джинсах, сидевших так низко, что едва не сползали с бедер, кожаных сапожках на высоких каблуках и бюстье из магазина уцененных товаров, надетом под армейскую куртку, без спроса позаимствованную из отцовского шкафа. Помада, лак для ногтей, столько теней, что хватило бы выкрасить недлинный забор, с десяток черных каучуковых браслетов и большие, обвисшие банты в волосах. Она подражала Мадонне, которую боготворила, Мадонне, первые видеоклипы которой только что появились на MTV. Мэгги жадно глотала каждый обрывок информации о певице, каждое журнальное интервью, каждую газетную статью и выискивала сходство между ними. У обеих матери умерли. Обе красивы, талантливые танцовщицы, изучавшие чечетку и джаз едва не с пеленок. Обе не промах, потому что воспитывались в основном на улице, обе сексапильны. Мальчики вились вокруг Мэгги как мухи, покупали сигареты, приглашали на вечеринки, где не было родителей, подливали вина, держали за руку, провожали в незанятую спальню или даже на заднее сиденье машины.
Мэгги не сразу заметила, что никто из парней не приходит к ней домой, не приглашает на танцы и даже не здоровается, встречая в коридорах. Когда до нее это дошло, она стала плакать по ночам – Роуз спала, никто ее не слышал. А потом решила, что больше не будет плакать. Никто из них не стоил ее слез. И все они еще пожалеют… лет через десять, когда она будет знаменитой, а они так и останутся ничтожествами, застрявшими в этом дерьмовом городишке, жирными, уродливыми, никому не известными олухами.
Вот такими были годы учебы. И Мэгги жалась в стороне от бывших друзей, как выброшенный на улицу пес, все еще цепляясь за воспоминания о тех днях, когда ее хвалили и ласкали. Вечеринки по выходным в тех домах, где родители уезжали на уик-энд. Пиво и вино, косячки и таблетки… Все напивались, и Мэгги в конце концов рассудила, что будет легче, если она тоже станет напиваться, все происходящее затягивает чем-то вроде дымки, и комната расплывается, и она может воображать, будто видит в их глазах все, что хотела бы увидеть.
А Роуз… что ж, Роуз не претерпела никаких превращений, о которых пишут в романах. Это когда девушка снимает очки, делает модную прическу, и в нее тут же влюбляется капитан футбольной команды и самый завидный парень в школе. Зато в ней произошло немало мелких перемен. Прежде всего она избавилась от перхоти благодаря не слишком тонкой уловке Мэгги, оставлявшей в ванной комнате огромные флаконы «Хед энд шоулдерс». Правда, носила очки и по-прежнему одевалась как деревенщина, но, как ни странно, обзавелась подругой, Эми, которая, по мнению Мэгги, была такой же чудачкой, как сама Роуз: плевать хотела на то, что хорошенькие девчонки смеялись над ней, игнорировали и даже обзывали «Холли Хобби». Зато Роуз училась по программе для отличников. Роуз получала одни пятерки. Мэгги отмахнулась бы от всего этого как от очередного подтверждения несостоятельности сестры в обществе, если бы эти достижения неожиданно не приобрели новый смысл.
– Принстон, – потрясенно повторяла Сидел, когда Роуз оканчивала школу и в почте оказалось письмо из Принстона с уведомлением о ее приеме. – Да, Роуз, вот это успех.
И, о чудо, даже приготовила на ужин любимые блюда Роуз: жареного цыпленка и лепешки с медом – и не сказала ни слова, когда старшая падчерица потянулась за добавкой.
– Мэгги, ты должна очень гордиться сестрой, – заявила Сидел, но та лишь красноречиво закатила глаза. Подумаешь, Принстон! Большое дело! Можно подумать, Роуз – единственная, кто добился успеха, несмотря на раннюю кончину матери! У Мэгги тоже мать умерла, но какие преимущества она получила? Да никаких! Только бесконечные вопросы. Соседей. Учителей. Всякого, кто знал сестру.
– Можно ли ожидать великих деяний и от тебя?
«Да черта с два!» – думала Мэгги, обводя красным кружком объявление о наборе официанток в «большой процветающий ресторан в центре города». Что ж, у нее тело, у Роуз мозги, и теперь оказалось, что мозги ценятся больше.
Пока Роуз оканчивала Принстон, Мэгги кое-как одолела несколько семестров в местном колледже. Роуз поступила в юридическую школу. Мэгги трудилась официанткой в пиццерии, сидела с чужими детьми, убирала чужие дома, вылетела из училища барменов, когда врезала инструктору – тот после лекции по мартини попытался сунуть язык ей в ухо. Роуз была некрасивой, толстой, неуклюжей, и до сегодняшнего утра Мэгги не видела ни одного ее бой-френда, и все же именно у нее имелись шикарная квартира (точнее, эта квартира была бы шикарной, позволь она Мэгги обставить комнаты), деньги и друзья, то есть люди, смотревшие на нее с уважением. Да еще и этот тип, Джим Как-там-его. Морда хоть и тупая, но смотрится неплохо, и черт побери, наверняка богат.
Нет, какая несправедливость! Несправедливо, что умерла мать. Несправедливо, что все лучшие годы пришлись на младшую среднюю школу, а теперь она живет в тени сестры, обреченная видеть, как та получает все, о чем мечтала Мэгги, а у самой Мэгги ничего нет.
Она смяла пустой стаканчик из-под мороженого, сложила газету и уже хотела отправить все это в мусорное ведро, когда какая-то строчка привлекла ее внимание. Магическое слово «пробы».
Мэгги уронила стаканчик и впилась глазами в газету.
«MTV устраивает пробы на замещение должности виджея», – прочла она.
Возбуждение росло в ней огромным воздушным шаром, и вместе с ним росла паника. Что, если она пропустила пробы?
Она наспех пробежала глазами текст.
1 декабря. Пробное прослушивание. В Нью-Йорке.
Она может успеть! Скажет Роуз, что у нее собеседование, что, в общем, не слишком далеко от правды, попросит одолжить денег на автобусный билет и одежду. Нужно новое платье, это главное. В ее гардеробе не найдется ничего даже отдаленно подходящего.
Мэгги снова сложила газету, на этот раз куда аккуратнее, и поспешила к шкафу посмотреть, какие туфли можно надеть для путешествия в Большое Яблоко.
5
Льюис Фелдман пригласил миссис Собел в свой кабинет, переоборудованный из чулана, с надписью на стекле «Голден-Эйкрс газет», и плотно прикрыл дверь.
– Спасибо, что пришли, – начал он, вынув из-за уха красный маркер и положив его на стол. Миссис Собел примостилась на краешке стула, скрестила ноги и сложила руки на коленях. Крошечная женщина с голубыми волосами, в голубом шерстяном кардигане и с голубыми венами, пульсирующими на руках…
Фелдман расплылся, как надеялся, в ободряющей улыбке. Она робко кивнула.
– Прежде всего позвольте сказать, как я благодарен вам за помощь. Мы попали в цейтнот.
Это была чистая правда: с тех пор как предыдущий кулинарный критик, пишущий под псевдонимом Пирующий Гурман, пораженный сердечным приступом, свалился лицом в омлет, Льюису приходилось перепечатывать старые рецензии, что раздражало читателей.
– Прекрасный дебют, – продолжал он, раскладывая сигнальный экземпляр на столе так, чтобы миссис Собел могла видеть, как выглядит ее обзор.
«Итальянский ресторан дразнит вкусовые рецепторы», – гласил заголовок под рисунком подмигивавшей птички, вероятно, той самой, из пословицы, с потешным червяком, зажатым в клюве.
– У меня лишь несколько поправок, – заметил Льюис, и миссис Собел ответила очередным нерешительным кивком.
Редактор собрался с духом – управлять магазинами не так сложно, как раз в две недели ублажать авторское самолюбие пожилой дамы, – и начал читать:
– «Итальянский ресторан «Манджьям» находится в торговом центре на Пауэрлайн-роуд, рядом с тем местом, где когда-то располагался «Маршалл», напротив магазина замороженных йогуртов. На первый взгляд добраться до него очень легко, но моему мужу Ирвину с огромным трудом удалось сделать левый поворот».
Миссис Собел в очередной раз, уже гораздо увереннее, кивнула. Льюис продолжал читать:
– «Внутри довольно уютно: красный ковер, белые скатерти и небольшие свечки на столах. Но кондиционер включен на полную мощность, так что посетителям не мешает захватить с собой свитера. Суп-минестроне приготовлен совсем не так, как у меня дома. В него почему-то положили фасоль, которую ни я, ни Ирвин обычно не едим. Салат «Цезарь» был хорош, но в нем были анчоусы, так что если у вас аллергия на рыбу, лучше взять домашний салат».
Миссис Собел подалась вперед, кивая и повторяя едва слышным шепотом каждое слово.
– «На второе Ирвин заказал цыплят с соусом пармезан, но от сыра ему делается плохо, так что я попросила спагетти с фрикадельками, надеясь, что Ирвин сможет это съесть. Так оно и вышло: цыплята оказались для него чересчур жесткими. Поэтому он ел мои фрикадельки, которые были мягкими».
Льюис снова прервался и взглянул на миссис Собел, глаза которой азартно сверкали.
– Понимаете, в этом все дело, – заметил он, гадая, сталкивались ли с подобными проблемами Бен Бредли и Уильям Шон [13]13
Известные телеведущие.
[Закрыть]. – Наша главная цель – быть объективными.
– Объективными, – повторила миссис Собел.
– Мы пытаемся объяснить людям, стоит ли ходить в «Манджьям».
Миссис Собел недоумевающе кивнула и, разом сникнув, уставилась на Льюиса.
– Поэтому, когда вы говорите о левом повороте, который было трудно преодолеть, или о том, что у себя дома готовите суп иначе…
«Притормози», – сказал он мысленно, снова заправляя карандаш за ухо.
– Что же, все это написано весьма интересно и складно, но вряд ли поможет другим людям, которые прочтут эту статью, решить, стоит идти в ресторан или нет.
Миссис Собел резко выпрямилась, дрожа от негодования как хрупкий тростник под натиском ветра.
– Но все это чистая правда!
– Разумеется, – успокоил даму Льюис. – Я просто задаюсь вопросом, насколько полезна эта информация. Вот, например, упоминание о кондиционере и совет захватить свитер очень пригодятся читателям. Но вот насчет супа… не каждому интересно знать, какой суп готовится у вас дома.
Он улыбнулся в надежде смягчить сказанное. Его жена Шарла, блаженной памяти Шарла, умершая два года назад, всегда твердила, что с такой улыбкой ему все сойдет с рук. Да, он знал, что некрасив. И хотя глаза у него не те, что прежде, все же он смотрелся в зеркало и ясно видел, что гораздо больше походит на Уолтера Маттау [14]14
Американский характерный актер, которому удавались как комические, так и драматические роли.
[Закрыть], чем на Пола Ньюмена. Морщины были даже на мочках ушей. Но улыбка действовала все так же неотразимо.
– Уверен, что любой суп не выдерживает сравнения с вашим.
Миссис Собел фыркнула. Но выражение лица уже было далеко не таким оскорбленным.
– Почему бы вам не забрать текст домой? Еще раз хорошенько просмотрите и попытайтесь спросить себя, действительно ли поможет людям то, что вы пишете.
Он немного подумал, прежде чем назвать первое пришедшее на ум имя:
– Кстати, мистер и миссис Рабинович никак не могут решить, стоит ли им пообедать в этом ресторане.
– О, Рабиновичи никогда туда не пойдут, – отмахнулась миссис Собел. – Он ужасно скуп.
И пока редактор в замешательстве хлопал глазами, взяла сумочку, кардиган и экземпляр своей статьи и величественно поплыла к двери, мимо входившей в редакцию Эллы Хирш.
Льюис с огромным облегчением отметил, что Элла не тряслась и не кивала. Не выглядела такой древней или хрупкой, как миссис Собел. У нее были ясные карие глаза и рыжеватые, скрученные ракушкой волосы, мало того, он никогда не видел ее в полиэстеровых брюках, любимой одежде большинства обитательниц женского пола в «Эйкрс».
– Как поживаете? – начала она. Льюис чуть заметно повел плечами.
– Честно говоря, не вполне уверен, – отозвался он.
– Звучит зловеще, – вздохнула она, вручая ему аккуратно отпечатанное стихотворение. Интересно, увлекся бы он Эллой, не будь она лучшим автором «Голден-Эйкрс газет»? Возможно. Беда в том, что она не обращала на него внимания. Каждый раз, когда он приглашал ее на кофе, чтобы поговорить о новых сюжетах для рассказов, она с радостью соглашалась и с такой же радостью прощалась до новой встречи, когда кофе был выпит.
– Спасибо. – Он положил ее бумаги на стол. – Что собираетесь делать в этот уик-энд?
Льюис очень старался говорить небрежно, но, похоже, она все поняла.
– Завтра вечером я работаю в бесплатной столовой, а потом нужно еще начитать две книги для слепых, – сообщила Элла. Вежливый, но тем не менее отказ.
Неужели читала ту книгу, которую женщины пару лет назад передавали из рук в руки? Ту самую, в которой советуют разыгрывать недоступную недотрогу. Ту самую, прочтя которую восьмидесятилетняя миссис Ашер, объявив, что она не похожа ни на одну женщину на свете и как таковая чувствует себя обязанной никогда больше не звонить мужчинам, долго мешала ему своими приставаниями редактировать очередной выпуск.
– Ладно, спасибо за стихотворение. Вы единственная, кто сдает материалы в срок. Как обычно, – пробормотал он. Элла ответила слабой улыбкой и направилась к двери.
«Может, все дело во внешности», – мрачно подумал он. Как-то Шарла купила на годовщину свадьбы, которую они праздновали во Флориде, календарь с изображением бульдога, а он обиделся, увидев в этом намек, но Шарла громко чмокнула его в щеку и объявила, что хотя его карьера модели, вероятно, клонится к закату, она все равно любит своего милого муженька.
Льюис покачал головой, чтобы отделаться от воспоминаний, и взял в руки стихотворение миссис Хирш.
«Лишь потому, что я стара», – прочитал он, улыбнулся, дойдя до строки «НЕ НЕВИДИМКА Я», и решил, что Элла стоит еще одной попытки.
6
Роуз Феллер поставила локти на стол.
– Обычные условия, советник? – спросила она. Адвокат противоположной стороны, человек с бескровным лицом, в костюме неприятного зеленовато-серого цвета, кивнул, хотя Роуз могла бы поклясться, что о таинственных «условиях» ему известно не больше, чем ей. Но каждое снятие показаний под присягой начиналось именно с этой фразы, поэтому Роуз, как ведущий дело адвокат, не отступала от принятого протокола.
– О'кей, если все готовы, начинаем, – объявила она, словно снимала показания не в третий, а в сотый раз. – Меня зовут Роуз Феллер. Поверенный в фирме «Льюис, Доммел и Феник». Сегодня я представляю «Видер тракин компани» и Стенли Уиллета, контролера вышеуказанной компании, присутствующего здесь. Снимаются показания с Уэйна Легроса…
Она помедлила и взглянула на свидетеля, ожидая подтверждения того, что имя произнесено правильно. Но мистер Легрос старательно отводил глаза.
– Уэйн Легрос, – продолжала она, решив, что он поправит ее, если посчитает нужным, – президент «Мэджестик констракшн». Мистер Легрос, не назовете нам для начала свое имя и адрес?
Пятидесятилетний седеющий, коротко стриженный коротышка с тяжелым классным [15]15
Кольцо с эмблемой средней школы и датой ее окончания.
[Закрыть]кольцом на толстом пальце, судорожно сглотнул.
– Уэйн Легрос, – громко ответил он. – Филадельфия, Такер-стрит, пять, тринадцать.
– Спасибо, – кивнула Роуз. По правде говоря, она испытывала к этому человеку нечто вроде жалости. До сих пор она снимала показания только в юридической школе, где свидетелей изображали сами учащиеся. – Какова ваша должность?
– Президент «Мэджестик констракшн», – выдавил словоохотливый мистер Легрос.
– Спасибо, – повторила Роуз. – Итак, как вам должен был объяснить ваш адвокат, мы пришли сюда, чтоб собрать информацию. Мой клиент считает, что вы должны ему… – Она наскоро просмотрела свои записи. – …Восемь тысяч долларов за аренду оборудования.
– Самосвалов, – поправил Легрос.
– Верно. Прошу вас ответить, сколько грузовиков было взято в аренду.
Легрос прикрыл глаза.
– Три.
Роуз подтолкнула к нему лист бумаги.
– Это копия соглашения об аренде, подписанной вами с «Видером». Я попросила секретаря суда обозначить его как «Вещественное доказательство истца, номер 15А».
Секретарь кивнула.
– Могу я попросить вас прочитать подчеркнутые абзацы?
Легрос глубоко вздохнул и, щурясь, присмотрелся к тексту.
– Здесь сказано, что «Мэджестик» обязался платить «Видеру» две тысячи долларов в неделю за три самосвала.
– Это ваша подпись?
Несколько секунд Легрос молча изучал фотокопию.
– Угу, – пробормотал он наконец с видом капризного ребенка, – моя.
И, сняв кольцо, принялся вертеть его на столе.
– Спасибо. Итак, объект в Райленде достроен?
– Школа? Угу.
– И «Мэджестик констракшн» заплатил за работу?
Легрос кивнул. Его поверенный вскинул брови.
– Угу, – буркнул Легрос.
Роуз передала ему еще один лист бумаги.
– Вещественное доказательство истца номер 16А – копия вашего счета в райлендский школьный совет, помеченная «оплачено». Этот счет действительно оплачен?
– Угу.
– То есть вам заплатили за работу на объекте?
Очередной кивок. Очередной злобный взгляд его поверенного. Роуз скрупулезно провела Легроса через толстую стопу проштемпелеванных счетов и уведомлений от инкассирующего агентства. Ясное дело, это вам не лихо закрученные процессы в триллерах Гришзма, но повезет, если удастся закончить сегодня.
– Итак, работа в Райленде была завершена и вы заплатили своим субподрядчикам, – подытожила она.
– Угу.
– Всем, кроме «Видера»?
– Они свое получили, – промямлил он. – Им заплатили за другое.
– Простите?
– Другое, – повторил Легрос, опустив голову. – Их долги другим компаниям. И моему диспетчеру, – произнес он, словно откусывая каждый слог. – Почему вы не спросите их о моем диспетчере?
– Обязательно спрошу, – пообещала Роуз. – Но пока что вы даете показания. И мы готовы выслушать вашу версию.
Легрос снова опустил глаза.
– Имя вашего диспетчера? – мягко допытывалась она.
– Лори Киммел.
– И где она живет?
Легрос упорно глазел на руки.
– Там же, где и я. Угол Пятой и Такер.
Роуз почувствовала, как застучал в висках пульс.
– Она ваша…
– Моя подружка, – подтвердил Легрос с видом, явно говорившим: «И что в этом такого? Попробуйте только подкопаться!» – Спросите его, – повторил он, тыча пальцем в Стенли Уиллета. – Спросите. Он все о ней знает.
Адвокат Легроса положил руку ему на плечо, но остановить клиента не сумел.
– Спросите, сколько сверхурочных она отработала. Спросите, почему ей ни цента не заплатили! Спросите, почему, когда она ушла из компании, он пообещал оплатить отпуск и больничные и ничего не дал?!
– Нельзя ли сделать перерыв? – спросил защитник Легроса.
Роуз кивнула. Секретарь подняла брови.
– Пятнадцать минут, – подтвердила Роуз.
Она проводила Уиллета в свой кабинет, а Легрос с поверенным устроились в коридоре.
– Что все это значит?
Уиллет пожал плечами.
– Имя вроде бы знакомое. Я мог бы позвонить и все выяснить…
Роуз кивнула на телефон.
– Выход в город через девятку. Я скоро вернусь.
Она поспешила в дамскую комнату. Снятие показаний всегда действовало ей на нервы, а когда она нервничала, хотела писать, а…
– Мисс Феллер? – окликнул ее поверенный Легроса. – Можно вас?
Он потащил ее в конференц-зал.
– Послушайте, мы хотели бы уладить дело миром.
– Что случилось?
Адвокат покачал головой:
– Вы, должно быть, обо всем догадались. Его подружка работала на вашего парня. Насколько мне известно, она ушла без предупреждения и вообразила, что ей за это полагаются оплаченный отпуск и больничные. Видер посоветовал ей забыть об этом, и думаю, что мой клиент ре шил таким образом возместить ее убытки.
– Вы этого не знали?
Адвокат пожал плечами.
– Я получил дело всего две недели назад.
– Итак, он…
Роуз многозначительно замолчала.
– Заплатит. Все.
– Плюс проценты. Дело тянется три года, – напомнила Роуз.
Адвокат поморщился.
– Проценты за год. Мы немедленно выписываем чек.
– Позвольте посоветоваться с клиентом. Я порекомендую, чтобы он согласился.
Сердце Роуз колотилось, кровь пульсировала в венах. Победа!
Ей хотелось танцевать. Но вместо этого она вернулась к Уиллету, который тем временем рассматривал ее дипломы.
– Они хотят уладить дело миром.
– Прекрасно, – обронил он не поворачиваясь.
Роуз постаралась скрыть разочарование. Конечно, что ему волноваться! Восемь тысяч для него – все равно что для нее восемь долларов! Но все же!
Ей не терпелось рассказать Джиму о своем успехе.
– Они готовы выписать чек сегодня, следовательно, вам не придется тратить время, гоняясь за деньгами. Рекомендую вам согласиться.
– Прекрасно, – буркнул он, не сводя глаз с диплома. – Выписывайте и присылайте счет. Кстати, неплохие тут у вас штучки.
Он растянул в улыбке тонкие губы.
– Утопили их в бумагах, верно?
– Верно, – согласилась Роуз, чувствуя, как сердце катится куда-то вниз. Да она просто супер… ну, может, внешне не очень эффектна, но свое дело знает. И компетентна. Чрезвычайно компетентна. Черт побери, да она собрала каждую памятную записку, каждый счет, каждый клочок бумаги, подтверждавший правоту клиента!
Проводив Стенли Уиллета до лифта, она поспешила к себе и набрала внутренний номер Джима.
– Они покончили дело миром! – торжествующе объявила она. – Восемь тысяч плюс проценты за год.
– Молодец! – воскликнул он. Удовлетворенно и рассеянно. В трубке слышалось щелканье компьютерной мышки. – Не могла бы ты написать мне отчет?
Роуз словно окатили ледяной водой.
– Конечно. Сегодня же.
Джим смягчился:
– Поздравляю. Уверен, ты была неотразима.
– Я утопила их в бумагах, – заверила Роуз, прислушиваясь к дыханию Джима и посторонним голосам.
– Ты о чем?
– Да… так просто.
Не прощаясь, Роуз повесила трубку, и на экране тут же появилось сообщение. От Джима. Она открыла письмо.
«Прости. Не мог говорить, – прочитала она, и на сердце сразу стало легче. – Можно я сегодня заеду?»
«ДА», – напечатала она и со вздохом облегчения откинулась на спинку кресла. Наконец-то в ее мире все хорошо и правильно! Она состоялась как профессионал! И не останется одна в пятницу вечером! У нее есть мужчина, который ее любит. Правда, диван оккупировала младшая сестра, но ведь это не навечно!
С этой мыслью Роуз принялась печатать отчет.
Эйфория продолжалась до четырех дня; счастье до шести, а к тому времени как пробило девять – Джим так и не появился, – настроение упало до нуля. Роуз направилась в ванную, где заботливая сестрица приклеила скотчем над зеркалом статью из «Аллюра». Заголовок гласил: «Лучшие брови этого сезона».
На раковине лежали щипчики.
– О'кей, – сказала себе Роуз. – Намек понят.
Если Джим все же приедет, пусть по крайней мере увидит ее идеально выщипанные брови.
Она посмотрелась в зеркало и решила, что жизнь была бы куда легче, родись она иной. Ну… не совсем иной, а немного красивее, изящнее, тоньше, чем сейчас. Беда в том, что она понятия не имела, как измениться. И не потому, что не старалась.
Ей было тринадцать лет, когда они переехали в дом Сидел.
– У меня куда больше места, – сладко улыбалась мачеха.
Претенциозное здание с четырьмя спальнями выглядело белой вороной среди домов в колониальном стиле, словно потерпевший катастрофу космический корабль, упавший в глухом тупике. Жилище Сидел – Роуз никогда не думала о нем как о своем доме – имело огромные окна, бесчисленное количество углов и комнаты странной формы (столовая была почти прямоугольной, спальня немного не дотягивала до квадрата), заставленные стеклянными столиками, мебелью из стекла и металла с острыми краями. Повсюду зеркала, включая зеркальную стену на кухне, безжалостно проявлявшую каждый отпечаток пальца, каждый глубокий вздох. В каждой ванной, включая ту, что внизу, имелись напольные весы. И куча магнитиков, придерживавших бесчисленные «диетические» лозунги. Каждая сверкающая, отражающая поверхность, каждый магнит и каждые весы, похоже, находились в заговоре с Сидел, поскольку дружно доносили, что Роуз некрасива, неженственна и чересчур толста.
Через неделю после переезда Роуз попросила у отца денег.
– Тебе что-то нужно? – сочувственно спросил Майкл. Старшая дочь никогда ничего не просила сверх еженедельных пяти долларов на расходы. Это Мэгги вечно всего не хватало: то куклы Барби, то новой коробки для завтраков, то душистых маркеров, голографических стакеров или постера с Риком Спрингфилдом на стене.
– Школьные принадлежности, – ответила Роуз.
Отец дал ей десять долларов. Она дошла до аптеки, купила маленький блокнот в фиолетовом переплете и до конца года записывала собственные соображения о том, что должна делать женщина. Она понимала, что Сидел будет счастлива объяснить, что женщины делают и что – нет, скажем, что носят и, важнее всего, что едят, но Роуз хотела все понять сама. Оглядываясь назад, она понимала, что в то время, должно быть, смутно догадывалась, будто должна неким волшебным образом почерпнуть необходимую информацию. И тот факт, что это не получалось, что Сидел считала своим долгом постоянно читать наставления по поводу ухода за кожей и подсчета калорий, казался очередным обвинением против умершей матери.
«Ногти не прямые, а овальные, – писала девочка. – И никаких глупых шуток».
Она упросила отца купить ей годовую подписку на «Севентин» и «Янг Мисс», накопила карманные деньга на книжку «Как стать популярной», которую рекламировали оба журнала. Изучила все это так же внимательно, как исследователь Талмуда священный текст. Исподтишка рассматривала учительниц, соседок, сестру, даже питавших пристрастие к сеточкам для волос посетительниц кафетерия, стараясь сообразить, какими должны быть настоящие женщины. Твердила себе… это нечто вроде математической задачи, и как только удастся ее решить, она, Роуз, поймет, как распутать уравнение из туфель, плюс одежда, плюс прическа, плюс правильно выбранный имидж – самое главное имидж! – и наконец добьется, что люди ее полюбят. И Роуз будет популярной. Совсем как Мэгги.
Конечно, все усилия шли прахом.
Мэгги вытерла запотевшее зеркало и взялась за щипчики.
Ни ее планы, ни заметки ничего не дали. Популярность была защищена паролем, который она не смогла взломать. И сколько бы страниц она ни заполняла, сколько бы ни воображала, как сидит с Мисси Фокс и Гейл Уайли в школьном кафетерии, повесив сумочку на спинку стула и запивая сырую морковь диетической кокой, мечтам так и не суждено было осуществиться.
Ко времени окончания младшей средней школы Роуз забросила косметику и модную одежду, забыла о ногтях и волосах. Перестала читать рубрику «полезные советы» и журнальные статьи, диктовавшие все, от манеры разговора с мужчиной до точного угла изгиба брови. Отказалась от надежды когда-либо стать хорошенькой и популярной и оставила себе одно увлечение – туфли, рассудив, что туфли нельзя носить неправильно. В них нет лишних деталей. Ни манжет, которые следовало подвернуть или оставить не подвернутыми, ни воротничка, который нужно поднять или опустить, ни прически, которая могла рассыпаться (с Роуз это происходило регулярно). Туфли – это туфли, и даже если надеть их не с тем платьем, все равно ноги будут превосходно обуты. И она будет выглядеть модно от щиколоток вниз, даже если от щиколоток вверх всегда будет казаться неудачницей.
Вполне естественно, что она в свои тридцать лет почти не имела понятия о моде, если не считать оценки сравнительных достоинств нубука по сравнению с замшей и высоты каблуков в очередном сезоне.
Роуз вздохнула и прищурилась. Криво.
– Черт! – прошипела она, поднимая щипчики. В дверь позвонили.
– Иду! – пропела Мэгги.
– О нет! – простонала Роуз, поспешила выйти из ванной и попыталась протиснуться мимо сестры, которая ее просто оттолкнула.
