Текст книги "Чужая роль"

Автор книги: Дженнифер Уайнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Наконец в доме зажегся свет.

– Роуз? – удивилась Сидел, открывая дверь. – Что ты здесь делаешь?

Лицо мачехи под беспощадным сиянием фонаря казалось каким-то странным, как маска, но Роуз, присмотревшись, поняла, что ничего особенного не произошло, просто очередная подтяжка век.

– Лучше ты объясни, что это значит! – рявкнула она, сунув мачехе письмо.

– Я без очков, – отказалась Сидел, кутаясь в отделанный кружевом халатик и неодобрительно покосившись на яму, откуда Мэгги выдернула куст.

– Тогда позволь ввести тебя в курс дела, – процедила Роуз. – Это письмо от Мэгги. Она переехала к бабушке. Моя бабушка, которую я до сих пор не знала, очевидно, жива, здорова и в полном рассудке!

– О… вот как… то есть… – промямлила Сидел.

Вот это да! Чтобы мачеха вдруг потеряла дар речи? Да такого никогда не бывало!

Но это случилось! И теперь Сидел неловко переминалась с ноги на ногу, а лицо под толстым слоем крема нервно подергивалось.

– Впусти меня в дом! – скомандовала Роуз.

– Конечно-конечно! – засуетилась Сидел и отступила в сторону.

Роуз протиснулась мимо и подошла к лестнице.

– Папа! – крикнула она Сидел положила руку ей на плечо. Роуз резко дернулась. – Это ведь была твоя идея, верно? – прошипела она. – «О, Майкл, зачем им бабушка? У них есть я!»

Сидел отшатнулась, словно от пощечины.

– Все было не так, – пробормотала она. – Я никогда не думала заменить всех… кого ты потеряла.

– Вот как? В таком случае почему же это произошло? – отчеканила Роуз, ощущая распирающую тело злую энергию. Казалось, еще немного – и она взорвется. – Объясни, если можешь!

Но Майкл Феллер, одетый в спортивные штаны и белую майку, уже спешил вниз, вытирая на ходу очки носовым платком. Седые волосы нимбом дыбились над лысиной.

– Роуз? Что случилось?

– Случилось то, что у меня есть бабушка, и ни в каком она не доме! Мэгги теперь живет с ней, и никто не счел нужным сообщить об этом мне! – выпалила Роуз.

– Роуз, – выдохнула Сидел, протягивая к ней руки, но та увернулась.

– Не прикасайся ко мне!

Сидел съежилась.

– Довольно! – воскликнул Майкл.

– Не довольно! – возразила Роуз, хотя руки тряслись, а лицо горело. – Не довольно. Мы еще даже не начали! Как ты мог!

Сидел забилась в угол только что оклеенного обоями холла.

– Понимаю, что ты никогда нас не любила. Но скрывать родную бабушку? Это уж слишком, Сидел, даже для тебя!

– Это не она. – Майкл схватил Роуз за плечо. – Не ее идея. Моя!

Роуз безмолвно, как рыба, открыла и закрыла рот.

– Вздор, – выговорила она наконец. – Ты бы не…

Отец. Вот он, перед ней. Молящие серые глаза, высокий белый лоб. Ее измученный, несчастный, добрый, похожий на потерявшегося пса отец.

– Ты ни за что…

– Давай сядем, – попросил Майкл. Сидел выступила вперед.

– Это не я, – сказала она глухо. – И мне очень жаль…

Роуз смотрела на мачеху. Мачеху, которая всегда в ее глазах выглядела чудовищем. Ту самую мачеху, которая еще никогда не казалась столь жалкой. Маленькое обиженное личико, старое, несмотря на обведенные татуировкой губы и кожу без единой морщинки. Слышала ли она раньше нечто подобное? Сожалела ли Сидел вообще о чем-то хоть когда-нибудь? Роуз не могла припомнить случая, чтобы мачеха извинялась перед ней.

– Ты не знаешь… – прошептала Сидел. – Не знаешь, каково было жить в этом доме. Годами сознавать, что ты недостаточно хороша. Что не тебя выбрали первой, что ты не та, кого действительно хотели. Что любой твой шаг уже заранее осуждают!

– Ах, простите! – нагло, совсем как Мэгги, фыркнула Роуз. Сидел ответила злобным взглядом.

– Я никогда не могла вам угодить! – пожаловалась она, моргая только что подшитыми веками. – Ни тебе, ни Мэгги!

– Сидел, – мягко сказал Майкл.

– Ну давай, расскажи всю правду! Ей давно пора знать!

Роуз продолжала смотреть на мачеху, может, впервые в жизни разглядев уязвимость, скрытую слоем косметики, ботоксом, диетами и чванливостью. Она смотрела и видела женщину, переступившую порог шестидесятилетия, женщину с тощим, жилистым, непривлекательным телом, лицо которой казалось безжалостным, грубым шаржем.

Смотрела и понемногу начинала догадываться, с какими душевными муками каждый день приходилось жить Сидел: муж, до сих пор влюбленный в погибшую первую жену, бывший супруг, бросивший ее, дочь, ставшая взрослой и покинувшая дом.

– Роуз, – позвал отец. Она последовала за ним в гостиную. Кожаную обивку мебели сменила замша, тоже ослепительно белая. Роуз уселась на одном конце дивана, отец – на другом.

– Мне ужасно жаль насчет Сидел, – начал отец и глянул в сторону входа. Роуз поняла: он ждет жену. Ждет, пока она придет и сделает за него всю грязную работу.

– Ей сейчас нелегко приходится. Проблемы с Маршей.

Роуз пожала плечами, не слишком сострадая мачехе и Марше, которая никогда не обращала особого внимания на сводных сестер, заботясь только о том, чтобы они не брали ее вещи, пока она бывала в колледже.

– Та вступила в секту «Евреи за Христа», – пояснил Майкл, отводя взгляд. – Решила стать христианкой.

– Шутишь!

– Вот и мы так сначала подумали. Что она нас разыгрывает.

– О Боже, – ахнула Роуз, представив, что испытывает мачеха, мачеха, которая развесила мезузы [47]47
  Особого рода футляры со свитками Торы внутри.


[Закрыть]над каждой дверью в доме, даже над ванными, и морщилась при виде Санта-Клаусов в торговых центрах. – Христианкой, говоришь?

Отец покачал головой.

– Когда мы приехали в гости в прошлый раз, у нее на двери висел огромный рождественский венок.

– Хо-хо-хо, – безрадостно пробормотала Роуз.

Отец сурово нахмурился, но на нее это ничуть не подействовало.

– Перейдем к более насущной теме. Моей бабушке. Майкл громко сглотнул.

– Она звонила тебе? Элла?

– Мэгги написала. И сообщила, что живет с этой… С Эллой. Ну, выкладывай.

Отец молчал.

– Папа!

– Мне стыдно, – признался Майкл. – Я давно должен был рассказать вам о бабушке.

Он обхватил руками колени и принялся раскачиваться, явно жалея об отсутствии такого подкрепляющего средства, как годовой отчет или по крайней мере выпуск «Уолл-стрит джорнал».

– Мать твоей матери. Элла Хирш. Давно переехала во Флориду. После… после смерти Кэролайн.

– Ты сказал нам, что она живет в доме. Майкл сжал кулаки.

– Так и есть. Только это не тот дом, о котором ты, вероятно, подумала.

– То есть?

– Это ее дом. Ее и Аиры.

– Ты солгал нам, – бросила Роуз.

– Скорее, о многом умолчал, – возразил он. Похоже, это объяснение пришло ему в голову много лет назад и с тех пор не раз повторялось, по крайней мере мысленно.

Майкл глубоко вздохнул.

– После того как ваша мать…

– Погибла, – докончила Роуз.

– Погибла, – повторил Майкл. – Я разозлился.

Он замолчал и уперся взглядом в журнальный столик из стекла и металла.

– Разозлился?? На кого? На родителей мамы? На Эллу?

– Они пытались рассказать правду о Кэролайн, но я не захотел слушать. Я был так влюблен…

Роуз зябко передернула плечами.

– Я очень ее любил. А их не мог видеть. Когда я встретил твою мать, она постоянно принимала литий. И состояние ее было стабильным. Но Кэролайн ненавидела лекарства. Считала, что из-за них она становится вялой и в голове все путается. Я пытался заставить ее принимать таблетки, и Элла тоже, и сначала все шло хорошо, но потом…

Он порывисто сдернул очки, словно не мог вынести их тяжести.

– Она любила тебя. Всех вас. Но не могла…

Майкл запнулся.

– Это не играло роли. И не меняло моих к ней чувств.

– Какая она была? – спросила Роуз. Отец удивленно вскинул брови.

– Ты не помнишь?

– Ты сделал все для этого. Или скажешь, что воздвиг ей мавзолей в этом доме?

Она обвела рукой безупречно чистую гостиную Сидел: белые стены и белый ковер, полки, на которых не было ни одной книги, только стеклянные безделушки и свадебная фотография Моей Марши.

– Ни одного снимка. Ты никогда не говорил о маме!

– Слишком больно. Больно вспоминать. Больно видеть ее лицо. Я боялся причинить боль тебе и Мэгги.

– Не знаю, – протянула Роуз. – Жаль… Жаль, что ты держал все в тайне.

Майкл немного помолчал.

– Помню, как впервые увидел ее. Она шла по кампусу Мичиганского университета, катила свой велосипед и смеялась, и в моей голове словно колокола зазвонили. Никогда не видел ничего прекраснее. В волосах у нее был розовый шарф…

Перед Роуз вдруг замелькали отрывки, кадры – знакомое лицо, щека, прижатая к ее щеке. И нежный голос: «Спокойной ночи, девочка из сказки. Спи крепко, солнышко мое».

Лгали все. Либо лгали, либо скрывали часть правды. Элла солгала отцу насчет своей дочери, вернее, пыталась сказать правду, да только он не захотел слушать. Отец лгал дочерям насчет Эллы, вернее, сказал лишь крохотную часть правды.

Роуз порывисто вскочила. Ложь, ложь, ложь, но где же правда? Мать была душевнобольной, она погибла. Отец посадил себе на шею злобную ведьму и отдал дочерей ей в руки. Бабушка исчезла, и Мэгги каким-то образом отыскала ее. А Роуз ничего не знала. Совсем ничего.

– Ты просто избавился от матери. За все годы в этом доме я не видела ни ее фотографии, ни вещей…

– Говорю же, это слишком больно. Достаточно тяжело было видеть каждый день вас обеих.

– Ну спасибо.

– О, нет-нет, я не это…

Он вдруг взял Роуз за руку: жест до того нетипичный, что она лишилась дара речи. Отец вообще не касался ее, если не считать редких клевков в щеку, с двенадцати лет. С того несчастного дня, когда она вышла из ванной и прошептала, что у нее месячные.

– Просто вы были так на нее похожи. И каждый ваш жест, каждое движение снова и снова напоминали о Кэролайн.

– А потом ты женился на ней, – бросила Роуз, кивая в сторону прихожей, где, по ее предположениям, до сих пор была Сидел.

Отец вздохнул.

– Сидел желала вам добра.

Роуз издала короткий, больше похожий на лай смешок.

– Ну да, конечно! Просто ангел. А ты не знал, что она ненавидела меня и Мэгги?

– Скорее ревновала, – поправил Майкл.

– Ревновала? – окончательно вышла из себя Роуз. – К кому? Ко мне? Да ты шутишь, папочка! Ведь Моя Марша лучше, умнее и успешнее! И даже если Сидел ревновала, все равно издевалась над нами как хотела! А ты ей все позволял!

Отец по-стариковски сгорбился.

– Роуз…

– Ну что – Роуз?!

– Мне нужно кое-что тебе отдать. Правда, слишком поздно, но все же…

Он поспешил наверх и вернулся с коробкой из-под детской обуви.

– Это от нее. От твоей бабушки. Она во Флориде. Много лет пыталась связаться с тобой и Мэгги. Только я не позволил.

Он сунул руку в коробку и вытащил смятый выцветший конверт, адресованный «мисс Роуз Феллер».

– Это ее последняя открытка.

Роуз провела пальцем по клапану, он тут же отстал. Внутри оказалась открытка с букетом розовых и фиолетовых цветов, посыпанных золотой пылью, которая осталась на пальцах Роуз.

«Поздравляю с шестнадцатилетием», – гласила серебристая надпись над букетом.

Роуз развернула открытку. На колени спланировали двадцатидолларовая банкнота и фотография. На открытке было написано: «Моей внучке. Желаю счастья в этот чудесный день».

Внизу стояла подпись. И адрес. И номер телефона. И постскриптум: «Роуз, я бы хотела получить от тебя весточку. Пожалуйста, позвони, когда сможешь!!!»

Три восклицательных знака! Именно три восклицательных знака надрывали сердце.

Она поднесла к глазам фотографию. Маленькая девочка, серьезная, круглолицая, с карими глазами и аккуратно заплетенными косичками, завязанными красными ленточками, сидела на коленях женщины постарше. Женщина смеялась. Девочка хмурилась.

Роуз перевернула снимок.

«Роуз и бабушка, 1975».

Те же синие чернила, тот же легкий косой почерк. Семьдесят пятый. Значит, здесь ей шесть лет.

Роуз встала.

– Мне пора.

– Роуз! – беспомощно крикнул отец ей в спину. Но она не оглянулась. Уселась за руль, по-прежнему сжимая открытку, и закрыла глаза. Голос матери, губы в розовой помаде, загорелая рука, держащая камеру: «Улыбайся, детка! Откуда такое кислое личико? Улыбнись мне, Рози-Пози! Улыбнись, куколка моя!»

49

– Почитайте еще, – попросила Мэгги.

– Не могу, – отказывался Льюис с важным видом. – Это было бы нарушением журналистской этики.

– Брось! – отмахнулась Элла. – Всего несколько предложений. Пожалуйста.

– Это нечестно, – печально покачал головой Льюис. – Элла, ты меня просто поражаешь! В жизни не подумал бы, что ты потребуешь от меня чего-нибудь подобного!

– Это я дурно на нее влияю! – гордо объявила Мэгги. – По крайней мере скажи, что заказал Ирвин!

Льюис с притворным отчаянием воздел руки к небу.

– Так и быть. Но попробуйте хоть кому-то проболтаться!

Он неловко откашлялся.

– «Мы с Ирвином не очень любим французскую кухню. – Так начиналось последнее произведение миссис Собел. – Блюда чересчур жирные для нас. Кроме того, мы обнаружили, что французские рестораны слишком шумные и там всегда полутьма, что по идее должно выглядеть романтично, но только затрудняет чтение меню и мешает разглядеть, что у тебя в тарелке».

– Бедная миссис Собел, – вставила Элла. Льюис строго качнул головой и продолжил чтение:

– «Повара по большей части не знают, как нужно готовить настоящий омлет. Омлет должен быть легким и рыхлым, с едва растаявшим сыром. К сожалению, «Бистро блю» тоже не явилось исключением. Мой омлет явно передержали, поэтому он был жестким как резина. Картофель подали уже остывшим, к тому же он был посыпан розмарином, которого Ирвин не любит».

– Опять этот Ирвин, – вздохнула Элла.

– А что с Ирвином? – заинтересовалась Мэгги.

– У Ирвина аллергия. На все, – пояснил Льюис. – На все, что угодно, даже то, что просто не может вызывать аллергию. На пшеничную муку, моллюсков, орехи, злаки, мед… половина обзоров этой особы посвящено тому, сколько она мучилась, чтобы найти Ирвину что-то приемлемое из еды, а еще четверть – трагическое описание последствий очередного обеда.

– Это Ирвин Собел? – спросила миссис Лефковиц, ковыляя к столу. – Фи! Пришел на мою вечеринку и не съел ни кусочка!

Мэгги подняла глаза к небу. Сегодня их гостья, миссис Лефковиц, была в дурном настроении. Явилась в ярко-розовой фуфайке, объяснив, что если прольет на себя борщ, будет не так заметно, и рыжих полиэстровых штанах. Правда, не объяснила, почему выбрала именно такие, но Мэгги решила, что если она прольет что-нибудь на штаны, это только их украсит.

Миссис Лефковиц с тихим стоном уселась, взяла кошерный пикуль и принялась критиковать состояние дел в ближайшем торговом центре.

– Хулиганы! – пробормотала она с полным ртом. Мэгги убрала учебники по театральному гриму, который начала изучать в местном колледже, и принялась расставлять тарелки.

– По-моему, центр называется «Хоулихенс», – заметила она.

– Нет-нет, хулиганы! Бандиты! Бездельники! Эти чертовы подростки, они везде! В торговом центре от них прохода нет, и все вещи тоже, видите ли, молодежные, с оборочками на рукавах! Мини-юбки! Прозрачные блузки! А брюки?! Штаны из кожи! Да слыхано ли такое?! – надрывалась она, яростно озирая Мэгги.

– Собственно говоря… – начала Мэгги.

Элла спрятала улыбку. Она точно знала, что у Мэгги есть не только кожаные штаны, но и такая же мини-юбка.

– А что вы хотели купить? – спросила она вместо этого. – Для какого случая?

Миссис Лефковиц пренебрежительно махнула рукой.

– Мой сын. Помните его? Клерк? Мистер Тревога? Так вот, он звонит мне и объявляет: «Мама, я женюсь». – «В твоем возрасте? – говорю я. – Тебе нужна жена, как мне – туфли для степа». Но он отвечает, что все решил и что она чудесная девушка. Я сказала, что в пятьдесят три года ему должно быть не до девушек, а он заявил, что мне не о чем беспокоиться, ей тридцать шесть, но она очень зрелая для своих лет.

Она в очередной раз злобно посмотрела на Эллу и Мэгги, словно именно они заставили ее сына влюбиться в очень зрелую тридцатишестилетнюю особу.

– Подумать только, до чего я дожила, – пожаловалась миссис Лефковиц, кладя себе ломтик ржаного хлеба. – Теперь мне нужно платье. Я, конечно, ничего не могу найти!

– А что вы ищете? – спросила Мэгги. Миссис Лефковиц подняла седую бровь.

– Подумать только, сама принцесса обо мне беспокоится!

– И что же? – оскорбилась Мэгги. – Кстати, никто лучше меня не может подобрать одежду!

– А что бы ты предложила к идиотской свадьбе моего сыночка?

Мэгги внимательно осмотрела миссис Лефковиц: шапка седеющих волос, ярко-голубые пытливые глаза, розовая помада, не скрывающая опущенных уголков губ. Не толстая, хотя фигура, конечно, никакая. Талия широкая, груди обвисли.

– Хм… – задумчиво промычала Мэгги.

– Подумать только, рассматривает меня как в микроскоп.

– Ш-ш-ш, – прошипела Элла. Она уже видела такое выражение на лице Мэгги, когда та вечерами лежала на диване, зачарованно вчитываясь в очередное стихотворение.

– Что вы любите больше всего? – неожиданно спросила Мэгги.

– Мягкий пломбир с карамельным сиропом, – не задумываясь ответила миссис Лефковиц. – Но мне его больше не разрешают. Можно только замороженный йогурт.

Судя по брезгливой гримасе, йогурт был не в числе ее любимых блюд.

– И еще обезжиренный карамельный сироп, который и сиропом-то не назовешь, – горестно продолжала она, покачивая головой, явно собираясь разразиться речью по поводу несовершенств обезжиренного карамельного сиропа.

Но Мэгги повелительно подняла руку.

– Я имела в виду – из одежды.

– Одежды?

Миссис Лефковиц оглядела, себя, словно удивленная тем, что вообще одета.

– О, что-нибудь удобное.

– Нет, самое любимое, – настаивала Мэгги, стягивая волосы в хвостик. Элла с живейшим любопытством наблюдала за происходящим.

Миссис Лефковиц открыла рот. Но Мэгги снова подняла руку.

– Сначала хорошенько подумайте. Вспомните все платья, которые у вас были, и скажите, какое вам нравилось больше всего.

Миссис Лефковиц зажмурилась.

– Мой уезжальный костюм.

– Это еще что?

– Мой уезжальный костюм, – повторила старушка еще громче.

– То, что надеваешь, когда покидаешь гостей и отправляешься в свадебное путешествие, – пояснила Элла.

– Верно, верно, – закивала миссис Лефковиц. – В черно-белую клеточку, а юбка обтягивала здесь…

Она провела руками по бедрам.

– И черные лодочки…

– А какой был жакет?

– По-моему, короткий, – мечтательно выдохнула миссис Лефковиц. – С гагатовыми пуговицами спереди. Такой красивый! Интересно, что с ним стало?

– Может… Может, съездим за покупками вместе? – предложила Мэгги.

Миссис Лефковиц наморщила нос.

– Опять торговый центр? Я этого не вынесу.

Мэгги тоже не была уверена, что вынесет хождение по магазинам, если придется приноравливаться к черепашьему шагу миссис Лефковиц.

– Может, сделаем так: скажете, какой у вас размер, дадите кредитку…

Элла заметила, что миссис Лефковиц уже готова покачать головой, и затаила дыхание, продолжая надеяться.

– …и я подберу вам костюм. Даже несколько. На выбор. Устроим показ мод, вы примерите все, что я купила, выберем лучший, а остальные я верну.

Миссис Лефковиц, похоже, заинтересовалась.

– Как личный закупщик?

– Что-то в этом роде, – кивнула Мэгги, медленно обходя миссис Лефковиц. – На какую сумму рассчитывать?

Старуха вздохнула.

– Может, долларов двести?

Мэгги едва заметно поморщилась.

– Я постараюсь.

50

Следующие два дня Мэгги провела в поисках достойного наряда для миссис Лефковиц. Впрочем, все было к лучшему: не было времени часами просиживать у телефона, гадая, получила ли Роуз ее письмо и захочет ли позвонить.

А вот миссис Лефковиц, вне всякого сомнения, – крепкий орешек. И проблем с ней хоть отбавляй. Ни о каком приталенном костюме, конечно, речи быть не могло, но стоило попробовать отыскать такой, в котором старушка чувствовала бы себя как в том, прежнем. Юбка не обязательно должна быть длинной: ноги у миссис Лефковиц, насколько могла заметить Мэгги, не так уж плохи, – но вот короткий жакет – ни в коем случае. Что-нибудь до середины бедра, с отделкой, чтобы выглядело нарядно и напоминало о гагатовых пуговицах. Нечто в этом роде она уже где-то видела. «Мэйси», «Сакс»? Скорее шкаф Роуз. У Роуз был похожий жакет…

Мэгги тяжело вздохнула и продолжала прочесывать магазины: универмаги, секонд-хэнд, блошиные рынки, развалы, даже забежала в костюмерную колледжа, где помогала гримировать актеров к готовящейся постановке «Гедды Габлер». И все-таки сумела подобрать три комплекта. Первый она нашла на распродаже в универмаге: прямая юбка до колен из бледно-розового льна, густо расшитого темно-розовой и красной нитями, скромный топик-майка в тон и жакет с вышивкой.

Миссис Лефковиц с сомнением пощупала ткань.

– Не похоже на мой уезжальный костюм. Юбка с топом? Не знаю. Я подумывала о платье.

– Нам важно не сходство, а ощущения, – пояснила Мэгги.

– Ощущения?

– Чувства, которые вы испытывали, надевая тот костюм. Вы же не можете его вернуть, так ведь?

Миссис Лефковиц кивнула.

– Поэтому нам нужен наряд, который пробудил бы… пробудил… – Мэгги свела брови, пытаясь подобрать слова. – Что-то вроде ностальгии по прошлому.

Она вручила комплект миссис Лефковиц, водрузив сверху широкополую розовую шляпу, прихваченную из костюмерной.

– Примерьте, – велела она, вталкивая миссис Лефковиц в свою спальню, где установила большое, в человеческий рост, зеркало.

– Пока что я чувствую себя чучелом! – крикнула миссис Лефковиц.

Элла и Льюис, сидевшие на кушетке, с улыбками переглянулись в ожидании начала показа.

– Сначала дайте взглянуть! – откликнулась Мэгги.

– А шляпу надевать обязательно?

– Да выходите же! – не выдержала Элла.

Миссис Лефковиц медленно выплыла из спальни. Мэгги мгновенно заметила, что юбка слишком длинна, вырез топа топорщится, а рукава жакета закрывают пальцы.

– В наше время шьют только на гигантов, – пожаловалась старушка, потрясая закрытым тканью кулачком перед носом Мэгги. – Только взгляните на это!

Мэгги встала, оглядела ее, подошла ближе и подвернула пояс юбки так, что она едва прикрыла колени. Потом точно так же сложила манжеты, одернула и заправила внутрь топ и, наконец, надела на голову миссис Лефковиц шляпу.

– Ну вот, – кивнула она, подводя старушку к зеркалу. – А теперь взгляните.

Миссис Лефковиц открыла было рот, чтобы возразить, сказать, что ансамбль выглядит кошмарно и что она с самого начала была против. Но, бросив взгляд на себя, застыла.

– Ой, – невольно вырвалось у нее.

– Вот именно, «ой», – наставительно произнесла Мэгги, такая взволнованная, взбудораженная и счастливая, какой Элла ее еще не видела. – Он вам велик, но цвет оттеняет ваши глаза, а кроме того, вы любите розовое.

– Неплохо, неплохо, – одобрительно протянула миссис Лефковиц, в этот момент совершенно растерявшая свое обычное ехидство. Похоже, она очень себе нравилась, и голубые глаза сияли особенно задорно на бледно-розовом фоне шляпы. Интересно, что она видела? Может, себя, молодую, красивую новобрачную, стоящую на ступеньках синагоги под руку с мужем?

– Итак, это вариант первый, – объявила Мэгги, настойчиво оттягивая миссис Лефковиц от зеркала.

– Беру! – воскликнула она.

– Нет-нет, – засмеялась Мэгги. – Вы должны посмотреть все, что я для вас нашла.

– Но я хочу это! – воскликнула старушка, прижимая шляпу к макушке. – Не хочу ничего больше мерить! И кстати!

Она взглянула на свои босые ноги.

– Какие туфли мне понадобятся? Сможешь найти? Да, и еще, наверное, бусы.

Она провела рукой по груди.

– Мой первый муж когда-то подарил мне нитку жемчуга…

– Номер второй! – крикнула Мэгги, втолкнув миссис Лефковиц в спальню.

Номером вторым оказалось длинное прямое платье без рукавов из какой-то блестящей черной синтетики, достаточно тяжелой, чтобы ниспадать изящными складками. Мэгги обнаружила его на распродаже в «Маршалл» и подобрала к нему черный с серебром палантин с бахромой.

– О-ля-ля! – воскликнула миссис Лефковиц, выплывая из спальни и кокетливо обмахиваясь концами палантина. – Стильно! Я чувствую себя модницей двадцатых годов!

– Шикарно! – одобрила Элла.

– Очень мило, – согласилась Мэгги, внимательно изучая миссис Лефковиц, Платье слегка подчеркивало линии талии и бедер, и могло показаться даже, что у миссис Лефковиц имеется некое подобие фигуры. Но для полного эффекта необходимы каблуки, а Мэгги совсем не была уверена, что восьмидесятисемилетняя старушка способна расхаживать на каблуках. Что же на ноги?

– А что еще? – поинтересовалась Элла, хлопая в ладоши.

Номер третий нравился Мэгги больше других, возможно, потому, что найти этот наряд оказалось труднее всего. Она отыскала его в глубине магазинчика уцененных товаров в богемном квартале на Саут-бич.

– Ручная работа, – заверила ее продавщица, – оправдывая этим, по всей вероятности, неимоверную цену в сто шестьдесят долларов. С первого взгляда он показался ей обычным, прикрывавшим бедра черным пиджаком, словом, ничего особенного. Но рукава были украшены вычурными завитками черной вышивки, как, впрочем, и карманы, вшитые под таким оригинальным углом, что создавали иллюзию талии, которой на самом деле не было в помине. В довершение ко всему у пиджака была великолепная фиолетовая подкладка. Мэгги подобрала к нему длинную фиолетовую юбку и черный топ.

– Вот. – Она протянула ансамбль, висевший на одной вешалке, чтобы дать миссис Лефковиц представление об общей идее.

Миссис Лефковиц, почти не взглянув на вещи, выхватила их у Мэгги и поспешила в спальню. И при этом она действительно напевала себе под нос, или Элле это только показалось?

Наверное, нет, потому что миссис Лефковиц буквально выпрыгнула из спальни, насколько способен прыгать человек, недавно перенесший инсульт.

– Ты своего добилась! – заявила она, целуя Мэгги в щеку, и Элла мгновенно просияла.

Мэгги оглядела старуху. Юбка сидела не слишком хорошо, а топ не бросался в глаза, и только. Зато пиджак – нечто потрясающее. Миссис Лефковиц казалась в нем более высокой, более стройной.

– Великолепно, – кивнула она, изучая себя в зеркале и вроде бы не заметив, что левый угол рта по-прежнему опущен, а левая рука прижата к телу под неестественным углом. Полюбовавшись собой, старушка снова схватила розовую шляпу и водрузила на голову.

– Нет-нет, – смеясь, покачала головой Мэгги.

– Но она мне идет! Я ее хочу. Ты оставишь ее мне?

– Она из колледжа.

– Из колледжа! – протянула миссис Лефковиц и состроила такую жалобную мину, что теперь уже рассмеялась Элла.

– Итак, который? – осведомилась Мэгги.

Миссис Лефковиц, не успевшая снять жакет, уставилась на нее как на сумасшедшую.

– Все, конечно! Розовое надену на церемонию, черное платье – на прием, а это… это, когда в следующий раз поеду к доктору Парезе.

– Как! – ахнула Элла. – К чему это?

– Потому что он симпатяга!

– И холост?

– О, он совсем еще ребенок, – отмахнулась миссис Лефковиц, но тут же снова подняла руку, чтобы полюбоваться вышивкой на рукаве. – Спасибо, Мэгги. Ты просто молодец!

С этими словами она направилась в спальню переодеться. Мэгги принялась развешивать одежду на плечиках.

– У меня идея! – неожиданно выпалила Элла. – Думаю, ты должна делать то же самое для других людей.

Мэгги так и застыла с розовым костюмом в руках.

– Ты это о чем?

– Ну… вокруг полно старушек, которым сложно ходить по торговым центрам и еще труднее найти что-нибудь подходящее. Но у каждого бывают торжественные случаи. Свадьбы, годовщины, окончания университета, дни рождения…

– Но я просто сделала миссис Лефковиц любезность, – растерялась Мэгги. – Да и некогда мне: колледж, торговля и все такое…

– Поверь мне, эти люди охотно заплатят за услуги, – перебила Элла.

Мэгги ошеломленно уставилась на нее.

– В самом деле?

– Конечно, – кивнула Элла. – А что, ты хотела работать бесплатно?

– И сколько, по-твоему, мне нужно за это просить?

Элла приложила палец к губам и подняла глаза к потолку.

– Может, процент от стоимости вещей?

Мэгги нахмурилась.

– Я не слишком сильна в подсчете процентов, – призналась она.

– Тогда твердая ставка. Что даже лучше, потому что, если попросишь процент со стоимости одежды, всегда найдутся скупердяи, которые посчитают, что ты постараешься навязать им что подороже. Сколько у тебя ушло на поиски всех костюмов?

Мэгги надолго задумалась.

– Часов десять.

– Тогда, скажем, пятнадцать долларов за час.

– Да ну?! Это куда больше, чем я получаю в булочной…

– Но это и немного труднее, чем отпускать пончики, не считаешь? – хмыкнула Элла.

– И поверь, здешние женщины вполне способны заплатить, – вставила раскрасневшаяся, довольная миссис Лефковиц, уже успевшая напялить розовую фуфайку. – Хотя все ноют и жалуются на фиксированные доходы, каждая заплатит за красивый ансамбль вроде моего.

Элла вдруг увидела, как загорелись глаза Мэгги.

– Но смогу ли я? Как по-вашему, это сработает? Придется дать рекламу, и еще понадобится машина…

– Начни с малого, – посоветовала Элла. – Не влезай в это дело сразу по уши. Может, стоит сначала попробовать, посмотреть, понравится ли тебе…

– Понравится! – уверенно заявила Мэгги. – Я люблю подбирать людям одежду, люблю ходить по магазинам… вот только не могу поверить, что за это будут платить.

Миссис Лефковиц улыбнулась, открыла сумку размером с небольшой чемодан, вытащила чековую книжку и неверным, дрожащим почерком выписала Мэгги Феллер чек на сто пятьдесят долларов.

– Думаю, что будут, – повторила она.