Текст книги "Старше (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
– Отличная работа.
Она повалилась вперед, ударившись лбом о мат и задыхаясь от быстро угасающего адреналина.
Я присел перед ней.
– Ты молодец.
Галлея подняла голову, ее взгляд остановился на моем лице.
– Ты безжалостный.
– Ты способная.
Скотти встал рядом со мной, сделал глоток из своей бутылки с водой и протянул Галлее новую. Она кивнула в знак благодарности и взяла ее, откручивая крышку.
– Скотти следующий. Хочешь остаться и посмотреть? – Я небрежно опустил руки на бедра.
Она села прямо и глотнула воды, вытянув ноги перед собой.
– Я останусь. Спасибо.
Ее загорелая кожа блестела в свете флуоресцентных ламп, а белая майка, промокшая от приложенных усилий, облегала ее изгибы. Она была сильной, но еще не достигла желаемого мной уровня. Ее меч был наготове, но постоянно дрожал в ее руке.
Прошло два месяца с начала наших еженедельных занятий, и хотя Галлея тренировалась целеустремленно и решительно, ее уверенность в себе уступала боевому духу. Это было пламя, уязвимое для ветров ее прошлого. Она сомневалась в себе. Она сомневалась в своем потенциале.
Но я не сомневался.
Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и она взяла ее, обхватив пальцами мою большую ладонь, и вскочила на ноги. Волна жара, пронесшаяся по моей руке и ударившая грудь, была в лучшем случае неприятной, и я отказывался признавать, чем она являлась в худшем случае.
Галлея пригладила слипшиеся от пота волосы, обрамлявшие ее лоб, затем устало вздохнула и поплелась к своей спортивной сумке. Я смотрел ей вслед, удивляясь, почему она не была взволнована, не гордилась своей сегодняшней победой. В ее походке не было упругости, в поникших плечах не было уверенности.
– Ты в порядке? – окликнул я ее, пока Скотти делал растяжку рядом со мной на коврике.
– Да, – только и ответила она, повернувшись ко мне спиной.
Со вздохом кивнув, я быстро переключился, снова вошел в свой тренерский режим и отработал со Скотти несколько новых защитных приемов. Прошел час, Галлея наблюдала за нашей тренировкой, сидя со скрещенными ногами у стены с кучей домашних заданий на коленях.
Мы со Скотти вытерлись полотенцами, а потом он направился к Галлее, пока я рылся в сумке в поисках протеинового батончика.
– Ты была великолепна, – сказал Скотти, падая рядом с ней с полотенцем, накинутым на шею.
– Спасибо. – Она послала ему легкую улыбку, разделив внимание между Скотти и своим карандашом, постукивающим по наполовину исписанной странице тетради. – Как долго вы тренируетесь?
– Почти год. Это изменило мою жизнь. – Он посмотрел в мою сторону. – Тренер невероятный. Ты должна продолжать заниматься как можно дольше.
– Ты выглядишь таким уверенным.
– Потребовалось время, чтобы достигнуть этого. Ты должна действительно этого хотеть. Поверить в себя. Ты не можешь подделать это, понимаешь?
Она рассеянно кивнула и посмотрела на меня, пока я наблюдал за ней с расстояния в несколько футов.
Я прочистил горло.
– Я провожу тебя домой, – сказала я Галлее, перекинув ремень сумки через плечо. Моя студия находилась всего в миле от дома Уит и Тары, и был мягкий ноябрьский вечер. Идеальный для прогулок.
Она грызла ластик на конце карандаша.
– Ты не обязан. Я все еще разбираюсь с тезисами.
– Я подожду.
Скотти попрощался и выскользнул из студии, оставив Галлею уткнувшейся носом в тетрадь. Я прикусил щеку, а потом приблизился и опустился рядом с ней у стены. Она напряглась от моей близости и крепче сжала карандаш, уставившись в почерканный грифелем абзац.
– Как дела? – Спросил я, кивнув на тетрадь с заданиями, лежащую у нее на коленях.
Уставившись на свои записи, она сжала губы, как будто хотела сказать, что, очевидно, это было отстойно.
– Повторять выпускной год – это так весело. Честно говоря, я просто в восторге.
Я прислонился головой к стене и повернулся к ней.
– Это того стоит. Ты усердно работаешь. Ты сосредоточена.
– Я в отчаянии. – Она поморщилась. – Если я не сдам экзамен в этом году, я не знаю, что буду делать. Это унизительно.
– Это не так. Никто не имеет права осуждать тебя, пока не побывает на твоем месте.
Вздохнув, она захлопнула тетрадь и повернулась, чтобы встретиться с моим взглядом.
– Тебе когда-нибудь было трудно в школе?
– Да, – признался я. – Я так и не окончил школу. Уитни забеременела в конце выпускного года, и я бросил учебу, сдав GED14.
– Правда?
– Да. – Я изучал ее, пока в моей голове мелькали похороненные воспоминания о тех трудных годах. – Мой отец умер от рака печени, когда мне было тринадцать, а мама погибла четыре года спустя в аварии на мотоцикле со своим парнем. Это меня подкосило. Я ввязывался в драки, прогуливал школу и не думал, что у меня есть надежда на будущее.
Ее глаза вспыхнули, в них мелькнуло сочувствие.
– Это ужасно. Мне очень жаль.
Я подтянул ноги и оперся локтями на колени, прижавшись к стене.
– У моего брата все было еще хуже. Наркотики, мелкие кражи, даже тюремный срок. Единственное, что уберегло меня от подобной участи, – это рождение дочери. Она заставила меня быстро повзрослеть, дала мне то, ради чего стоит жить. Я хотел стать лучше. Для нее. Ради ее будущего.
Галлея прижала карандаш к подбородку, обдумывая мои слова, ее глаза остекленели.
– Это было легко? Перевернуть свою жизнь?
Я рассмеялся.
– Нет, черт возьми. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Но оно того стоило. Когда в игру вступает что-то большее, чем ты сам, что-то более значимое, чем твое собственное дерьмо, это отрезвляет тебя, и ты видишь все другими глазами. Как будто буря стихает. Внезапно все препятствия, все легкие пути меркнут по сравнению с ответственностью, которую я взвалил на себя, чтобы быть хорошим отцом. Были неудачи, моменты сомнений, битвы с моими собственными демонами. Но ты обретаешь новую цель, чтобы пройти через все это. – Мы смотрели друг на друга, и я наблюдал, как мириады эмоций отражались на ее лице. – Так что нет, это было нелегко. Но это было необходимо. И в конце концов это превратило меня в человека, которым я должен был стать для нее… что стало ступенькой к тому, кем я должен был стать для себя.
Тихо вдохнув, Галлея прислонилась спиной к стене и опустила подбородок.
– Это вдохновляет. Дает мне надежду.
– Хорошо. Иногда это все, что нам нужно. – Я улыбнулся ей. – Иногда это все, что у нас есть.
Она кивнула, обдумывая все это, позволяя моим словам впитаться в нее.
– Мой отец всегда говорил мне, что я ни на что не годна. – Ее голос надломился, и она закусила нижнюю губу. – Каждый раз, когда у меня что-то не получается, я словно подтверждаю его слова. Как будто он всегда был прав. Второй год в школе, эти дурацкие приступы паники. Даже такие мелочи, как уронить тарелку, забыть о назначенной встрече или облажаться на тренировке.
Мои брови нахмурились, в груди появилась тяжесть.
– Он лгал тебе, Галлея. Ты уже сделала самое сложное.
Она осторожно подняла подбородок, ее глаза округлились от любопытства, когда она посмотрела на меня.
– Что именно?
– Ты встала на ноги.
Она резко вздохнула, ее взгляд затуманился. Наши взгляды встретились, и это длилось на пару секунд дольше, чем нужно, пока наши плечи прижимались друг к другу, а бедра соприкасались. Ее пальцы сжали тетрадь, спираль впились в ладонь.
Когда я смотрел на нее вот такую, с широко распахнутым сердцем и обнаженной душой, она была больше, чем подруга Тары. Больше, чем восемнадцатилетняя девушка. Больше, чем неприятность, случайность жизни. Вспышка.
Она была вызовом.
Силой.
Калейдоскопом в движении.
Глядя на нее, я видел то, чего не должен был видеть.
Нечто, выходящее за рамки физического притяжения.
Я отвел глаза, прочистил горло и поднялся на ноги, хрустнув шеей, жестом показав ей собрать вещи.
– Нам пора идти, – сказал я. – Уже поздно.
Галлея кивнула, стряхивая оцепенение, охватившее нас обоих, и запихнула тетради и учебные материалы в сумку. Через минуту она присоединилась ко мне у входа, и мы вышли в прохладную ночь, небо было усыпано звездами.
– Кстати, ты сегодня хорошо поработала. Я впечатлен.
– Да, конечно. – Она сложила руки на груди. – Тренировка была ужасной. Если бы на твоем месте был кто-то другой, я была бы мертва.
Мы шли бок о бок по тихой улице, освещенной мерцающими фонарями и лунным светом. Дрожь пробежала по ее телу, когда на нас повеяло пятидесятиградусным ветерком. На ней были только майка и хлопковые шорты, поэтому я снял свою кожаную куртку и протянул ей.
– Возьми. Ты замерзла. – Я не стал дожидаться отказа и накинул куртку ей на плечи.
Галлея нерешительно просунула руки в рукава и позволила теплой коже поглотить ее стройную фигуру. Она сглотнула и встретилась со мной взглядом.
– Спасибо.
Я кивнул.
– Ты не можешь постоянно думать «что, если…», – сказал я ей, возвращаясь к ее последнему высказыванию, мы шагали рядом в идеальном ритме. – Это то дерьмо, которое в конечном итоге убьет тебя. Оно перечеркнет все, чему ты научилась, всю твою логику, тренировки и выработанные инстинкты. Страх – это болезнь. Он парализует. Единственное противоядие – вера в свою стойкость. Каждое испытание – это шанс доказать свою силу.
– Ты прав. – Галлея сжала губы, словно мои слова были горькой пилюлей, которую она не была готова проглотить.
Мне нужно было это изменить.
Мы продолжали идти вперед, а я думал о том, что она сказала мне в ту ночь, когда появилась в моей квартире, умоляя сделать из нее бойца. Способного противостоять угрозе.
Не сдерживаться.
Решив именно так и поступить, я остановился на тротуаре.
Она не успела спросить, почему я остановился, как я уже начал действовать.
Я напал на нее сзади.
Бросившись вперед, как ночной вор, я нагнулся и перекинул ее за бедра через плечо, спортивная сумка упала на асфальт, а ее ноги полетели вверх и начали бить по воздуху.
Она задохнулась от удивления.
Но не закричала. Не струсила.
Она отреагировала.
Галлея потянулась назад, как я ее учил, обхватила меня за шею и зафиксировала запястье. Ее ноги сомкнулись вокруг моего торса, лодыжки скрестились, и она крепко держала меня в течение шести секунд, пока я не упал на колени на тротуар.
Оттолкнув меня, она выскользнула из моей хватки и попятилась назад, сверкая широко раскрытыми глазами в свете фонарей.
Ее грудь вздымалась.
Моя тоже.
Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша от нарастающего напряжения, пока я не улыбнулся и не сел на корточки. Я провел рукой по волосам.
– Хорошо.
Тяжело сглотнув, Галлея сделала несколько нерешительных шагов ко мне, половина ее волос выбилась из хвоста, а куртка соскользнула с одного плеча. Ореховые глаза смотрели на меня, ярко сияя в слабом свете фонарей, а я все еще стоял перед ней на коленях.
На ее лице появилась улыбка, искрящаяся огнем, который я так давно хотел увидеть.
Она протянула мне руку.
Я принял ее и поднялся на ноги. Прежде чем ее рука выскользнула из моей, я мягко притянул ее к себе. Наши ладони медлили расставаться, переплетенные друг с другом. Галлея с удивлением смотрела на наши сцепленные руки, и я неспешно прижал тыльную сторону ее ладони к ее все еще вздымающейся груди.
– Чувствуешь? – Мои глаза были прикованы к ложбинке, где наши соединенные руки упирались в белую майку, и вибрация от ее учащенного сердцебиения просачивалась сквозь подушечки наших пальцев.
– Страх, – прошептала она в ответ.
– Нет. – Я покачал головой и сделал маленький шажок ближе, пока мыски нашей обуви не соприкоснулись на асфальте. Мой большой палец погладил костяшки ее пальцев, и в горле образовался комок. – Сила.
Она резко вдохнула.
Осенний ветерок трепал пряди ее волос, поднимая их, играя с ними, и луч мягкого лунного света рассыпал звездную пыль в ее глазах. Эти глаза поднялись к моим, впились в мои и…
Мимо пронеслась машина.
Я отдернул руку от ее груди, и момент прервался.
К лучшему, черт возьми.
Я резко провел пальцами по волосам и отступил назад, напоминая себе, что должен держаться подальше. Как можно дальше от лучшей подруги моей дочери, как бы я ни гордился ею, как бы ни защищал ее и как бы ни стремился обеспечить ее безопасность и сделать сильной.
Она действительно обладала силой.
Большей, чем должна была знать.
Я чувствовал ее, проклинал, хотел вырвать ее из себя, пока она не превратилась в кровавую кучу рваных останков, сваленных у наших ног. Уничтоженная, растоптанная, лишенная всякого проблеска жизни.
Глупо.
Неправильно.
На грани катастрофы.
Галлея натянула куртку на голое плечо и прочистила горло, ее взгляд скользнул по моему лицу.
– Безжалостный, – сказала она, повторив свое предыдущее высказывание.
Я натянуто улыбнулся.
– Способная.
Мы продолжили свой путь, Галлея скрестила руки, а мои ладони скользнули в карманы спортивных штанов. Ее же были скрыты объемной черной кожей, потому что она спрятала их под мышки.
– Ты останешься сегодня на ужин? – спросила она, адреналин все еще бурлил в ней, ускоряя ее шаг.
– Да. У Тары свидание. – Я поморщился от этой мысли. – Ты готовишь?
– Вареники.
– Как раз вовремя.
– Я чувствую, что только что добилась значительного прогресса. Это повод отпраздновать.
Кивнув, я улыбнулся ей еще раз, уже не так натянуто. Я гордился ею. Не каждый может взять свою травму в две трясущиеся руки и вылепить из нее что-то стоящее. Ее боль была глиной, принимающей новую форму. Однажды она может стать ее величайшим шедевром.
И это надо было отпраздновать.
Уитни прижалась ко мне бедром, когда мы вчетвером работали на кухне, раскатывая оставшиеся куски теста.
– Посмотри на себя, – сияла она, ее волнистые каштановые волосы были собраны на макушке. – Тебе не хватает только фартука.
– Мм. Думаю, я пас.
Тара хихикнула справа от меня.
– Держу пари, фартук тебе очень бы пошел. Рождество не за горами, просто говорю.
– Ты не станешь.
– Как будто ты меня не знаешь.
– Черт. Ты так и сделаешь. – Я застонал. – Ты наказана заранее.
Моя дочь ткнула меня локтем в ребра, достаточно сильно, чтобы я поморщился. На заднем плане у девочек играл диск «Radiohead», а столешница стала жертвой рассыпанной муки, лужиц масла и множества грязных кастрюль и тарелок.
В дверь позвонили, и Тара застыла, как статуя, кровь отлила от ее лица.
– О Боже… это Джош. Джош здесь. Чтобы поужинать. Со мной.
– Так и было задумано, – пробормотал я, глядя на дверь напротив и наблюдая, как его тень движется за рифленым стеклом.
Ее гребаный парень.
Никакие книги по воспитанию детей и руководства для отцов не могли подготовить меня к тому чувству ужаса, которое охватило меня, когда я увидел, как моя дочь-подросток осваивает безжалостный мир свиданий.
Уит сказала мне, что посадила ее на таблетки.
Мне захотелось блевать.
– Я открою дверь. – Я провел руками по голубым джинсам, в которые переоделся.
– Черта с два. Отойди в сторону. – Тара протиснулась мимо меня и устремилась в прихожую.
Я вздохнул, глядя, как она уносится прочь, поправляя свои только что уложенные волосы.
– Он мне не нравится, – пробормотал я Уитни.
– Конечно, не нравится. Прекрасный принц мог бы войти в эту дверь, а ты бы все равно сказал: «Отрубите ему голову».
– Ага. – Я месил тесто с большей силой, чем нужно. – Принцев переоценивают, и они никогда не бывают прекрасными.
– Ты знаешь, о чем я.
Уитни вымыла руки в раковине, затем улыбнулась мне и присоединилась к Таре у входной двери.
Оставшись на кухне наедине с Галлеей – я, обуреваемый своими токсичными отцовскими инстинктами, и Галлея, начиняющая вареники картофелем, – я подался вперед и, прищурившись, посмотрел на нее.
– Что ты думаешь о Джоше?
Ее подбородок приподнялся, и она подмигнула мне.
– Он симпатичный.
– Нет. Что-то другое.
Улыбка сползла с ее лица, и она резким движением головы смахнула прядь непослушных волос с глаз.
– Ладно, ну, он в списке отличников. Он носит ее учебники в школе, – сказала она мне. – А вчера он прижал какого-то спортсмена к шкафчикам, после того как тот отпустил в ее адрес двусмысленный комментарий.
Мои глаза сузились до щелей.
– Значит, он жестокий.
– Защитник.
– Я его ненавижу.
Галлея хихикнула, и ее легкий смех разрядил мое напряжение и смягчил жесткую позу. В последнее время я редко слышал ее смех – она была такой сосредоточенной, целеустремленной и серьезной. Она была занята работой в клинике для животных, учебой в школе и тренировками по самообороне. Она уже не была тем увядающим цветком, с которым я познакомился, но тени все еще клубились вокруг нее, душа ее светлую натуру.
Я ухватился за это легкое настроение.
– Ты будешь моими глазами, когда меня не будет рядом?
– Твоими глазами?
– Да. Моим доверенным лицом.
Ее щеки порозовели, когда она смахнула со скулы мазок муки. Это действие только добавило еще.
– Нет. Прости. Я предана Таре.
– Спорим, я смогу тебя переубедить?
– Меня нельзя подкупить. Это называется честность.
Улыбка, которую она мне послала, была столь же опасной, сколь и очаровательной.
– Хм… – Я облокотился на предплечья и смотрел на нее, пока она заклеивала конвертики из теста и выкладывала их на сковороду один за другим. – Это вызов.
– Не трать свою энергию впустую.
Заиграла новая песня «Radiohead», когда с другой стороны дома донеслись веселые голоса. Песня была завораживающей. Атмосферной.
На мгновение все остальное исчезло. Не было ни смеха, ни звона бокалов, ни высоких голосов – были только я, Галлея и эта песня «Radiohead», название которой я отчаянно пытался вспомнить.
– Что это за трек?
Она закрыла глаза, словно мысленно перебирая мелодии.
– «Talk Show Host».
– Мне нравится.
– Моя любимая. – Ее бедра томно покачивались в такт ритму, вареники шипели на сковороде, становясь золотистыми. Затем она повернулась и потянулась ко мне, чтобы взять банку с приправами.
Наши руки соприкоснулись.
Она подняла глаза.
Мое внимание привлекла полоска муки на ее щеке, и инстинкт взял верх: я поднял руку и осторожно смахнул ее большим пальцем.
– У тебя осталось немного муки… – Слова оборвались, когда я стряхнул оставшиеся крупинки с ее кожи.
Она замерла, опустив взгляд на столешницу, и музыка вдохнула пульс жизни в этот момент.
Безрассудное, продолжительное сердцебиение.
Она сглотнула.
А потом сбивчиво пролепетала:
– Тара думает, что Уитни все еще влюблена в тебя.
Я застыл на месте.
Убрал руку от ее лица.
Нахмурился, пока ее слова проникали в меня, одно за другим. Патока, просачивающаяся сквозь тонкие, как волос, трещины.
– Что ты имеешь в виду?
Галлея опустила глаза на стойку, прежде чем снова посмотреть на меня остекленевшим взглядом. Она слегка покачала головой, как будто не была уверена, почему она это сказала.
– Папа! – крикнула Тара из столовой. – Иди, познакомься с Джошем. Мое смущение наготове, и я знаю, что ты не сможешь устоять.
Я тяжело вздохнул и провел ладонью по затылку, а Галлея вернулась к плите. Вареники жарились на сковороде. Шипели, потрескивали. Пикантный аромат привел меня в чувство, и я выпрямился, отворачиваясь от стойки.
Почему Тара так подумала?
Остановившись, я оглянулся на Галлею через плечо, изучая ее раскрасневшийся профиль. Ее глаза были прикованы к сковороде, она сжимала лопатку в смертельной хватке.
Мое сердце билось где-то в горле, когда я вошел в столовую и улыбнулся своей дочери, которая держала за руку Джоша.
Уитни подняла взгляд со своего места за столом, ее пальцы сжимали ножку бокала с вином, когда я подошел. Она сделала изящный глоток, ее ногти с рубиновыми ногтями совпадали с цветом вина.
Тара широко улыбнулась и пригласила меня занять место рядом с матерью, на столе горели свечи.
Моя дочь вскинула брови и подмигнула.
Черт.
ГЛАВА 15
Подошвы моих кроссовок стучали по покрытому льдом тротуару, когда я бежала на полной скорости по соседней улице. Дома были освещены так, словно это был переулок Кэнди-Кейн. Разноцветные лампочки сверкали сквозь легкий слой свежевыпавшего снега, и это было как раз то волшебство, в котором я нуждалась.
Я стала бегать за несколько месяцев до того, как начала тренироваться. Даже суровая зима с сильными метелями не смогла подавить мой пыл, наоборот, она только разжигала мой огонь, растапливающий все айсберги и снежные лавины, стоявшие на моем пути.
Еще одна преграда? Отлично, я ее преодолею. Еще одно препятствие, возникшее передо мной? Я перепрыгну через него. Я буду превращать каждую неудачу в ступеньку, пока не стану непобедимой.
Отец ни за что не одержит верх.
Его власть надо мной исчезнет. Его кости рассыпятся под тяжестью моей решимости. Мои синяки станут трофеями, а шрамы – сувенирами.
Историю всегда можно переписать. Моя история до сих пор была не более чем грязным черновиком. Я была главным героем собственной жизни и отказывалась – категорически отказывалась – уступать злодею.
Моя грудь болела, а легкие увеличивались при каждом толчке вперед. Сухожилия в ногах горели, напрягаясь и сжимаясь.
Но мне было все равно. Я продолжала бежать.
Я еще не закончила.
Когда я молниеносно завернула за угол, моя нога поскользнулась на льду. Я бежала слишком быстро, повернула слишком резко, и моя попытка удержаться и предотвратить катастрофическое падение привела к тому, что я оступилась и замахала руками.
Я полетела вперед.
Лицом.
Подбородком на асфальт.
Я вытянула руки перед собой, чтобы смягчить падение, но этого оказалось недостаточно. Гравий и кусочки льда впились в основания моих ладоней, а подбородок ударился о тротуар. Казалось, я скользила целую вечность, пока не остановилась посреди тихой улицы.
Вокруг не было ни души.
Было пять часов рождественского утра. Все, кто еще не спал, скорее всего, собрались вокруг елки в халатах и с кружками кофе, наблюдая, как дети рассматривают подарки.
Боль настигла меня через три секунды.
Моя челюсть болела и пульсировала, а кожа кричала в агонии. На глаза навернулись слезы, но я не позволила им пролиться.
Слишком много слез.
Слишком много соли уже побывало на моих щеках для одной жизни.
Я не собиралась сдаваться.
Пока мое тело пульсировало от боли с головы до ног, я с трудом поднялась с тротуара и осмотрела последствия падения. Кожа на моих руках была ободрана, кровь окрасила снег в красный цвет там, где приземлилось мое лицо.
Это была катастрофа.
Шипя сквозь зубы, я встала на нетвердые ноги и, прихрамывая, прошла два квартала до дома Тары. Я проскользнула через входную дверь, дрожа от боли и холода, и постаралась не шуметь, поскольку все еще спали.
Все, кроме Рида, который сидел в кресле в футболке и пижамных штанах, потому что остался ночевать на диване накануне вечером из-за праздника.
Вот дерьмо.
Я надеялась проскочить мимо него незамеченной, но полная тишина в доме была ужасным сообщником, и его голова дернулась в мою сторону, когда скрипнули половицы.
Он вскочил с дивана, отставив кружку с кофе.
– Галлея, какого черта?
Я проигнорировала его, агрессивно стягивая кроссовки, а затем направилась в ванную.
– Галлея, – крикнул он мне вслед.
– Я в порядке.
Я не была в порядке, но буду. Мне просто нужно было наклеить несколько пластырей и отмыть гравий с кожи. Я буду в порядке.
Он шел за мной по пятам, когда я свернула в ванную и попыталась захлопнуть дверь перед его носом.
Он ворвался внутрь.
– Что, черт возьми, случилось?
Когда я посмотрела в зеркало, у меня защемило сердце – все оказалось хуже, чем я думала.
– Я упала, – сказала я.
– Ты упала в мясорубку? Господи. – Рид присоединился ко мне в маленькой ванной, тихо закрыв за собой дверь.
– Я бежала. – Я включила теплую воду и опустила замерзшие, кровоточащие ладони под струю. Взглянув на свое отражение, я провела мокрыми пальцами по лицу, стирая засохшую кровь, запекшуюся на челюсти. – Я поскользнулась на льду.
– Давай помогу.
– Я сама. – Он потянулся к моим рукам, но я отдернула их.
Его плечи поникли.
– Я просто пытаюсь помочь, – мягко сказал он.
Моя нижняя губа задрожала, когда я наконец поймала его раненый взгляд. Я не хотела так себя вести, но слишком близкое взаимодействие с Ридом было бы куда более трагичным, чем любое глупое падение.
Я уже была на полпути к тому, чтобы влюбиться в него – такое падение было бы убийственным, а я зашла слишком далеко, чтобы разбиться и сгореть сейчас.
Смягчившись, я посмотрела на него, когда из крана потекла вода.
– Я в порядке. Правда. Ничего не сломано, кроме моей гордости.
Он протянул руку и нежно взял мой подбородок в свою большую ладонь, повернув мою голову в сторону. Его брови нахмурились еще сильнее, челюсть пульсировала, пока он осматривал повреждения. Затем он потянулся через мою голову, чтобы открыть аптечку и достать с полки коробку с пластырем и тюбик мази.
– Только руки и лицо?
Я сглотнула жесткий ком в горле, пока он открывал упаковку пластыря. Внизу живота появилась пульсирующая боль.
– Ничего серьезного.
Пока он разворачивал упаковку, я приподняла майку, чтобы оценить, что там.
Когда мой взгляд упал на царапины во всю длину живота и россыпь синяков, которые уже начали образовываться на моем торсе, у меня внутри все перевернулось. Это было ужасно. Меня охватила паника, пока я дрожащими пальцами тянула футболку все выше и выше.
– Я… я в порядке. Я в порядке, – заикаясь, повторяла я, обращаясь больше к себе, чем к Риду. Взвизгнув от боли, я стянула майку через голову и бросила ее на пол, оценивая раны, которые доходили до края моего спортивного бюстгальтера. – Жжет, – выдохнула я.
Я стояла перед ним полуголая, но ужас пересилил смущение.
Измученная, я стянула со стойки полотенце и сунула его под струю воды, намочила, выжала лишнюю жидкость и прижала к ране. Я задохнулась, и мои веки сомкнулись, сдерживая волну жгучих слез.
Рид стоял в нескольких дюймах от меня, нанося мазь на повязку.
– Я должен отвезти тебя в больницу.
Я открыла глаза.
– Нет, пожалуйста. Со мной все будет в порядке. Клянусь, у меня ничего не сломано.
Он шагнул вперед и забрал полотенце из моих рук, положив пластырь рядом с собой на раковину. Полотенце уже остыло, но от его близости мне стало еще теплее. Слегка касаясь полотенцем моей кожи, он позволил ткани впитать остатки крови, его взгляд встретился с моим.
– Это нормально – иногда ломаться, – сказал он. – Тебе позволено быть уязвимой, испуганной. Ты не должна с этим бороться.
Я накрыла его руку своими дрожащими пальцами.
– Я всю жизнь была слабой.
– Это не слабость. Так проявляется сила. Встретиться лицом к лицу со своими страхами, принять свои эмоции – это не делает тебя слабым, это делает тебя человеком.
Я прерывисто вдохнула, и каким-то образом ощущение моей руки на его руке пересилило боль, пронизывающую меня насквозь. Я сжала ее сильнее, сосредоточившись на наших соединенных руках. Мой большой палец провел по костяшкам его пальцев, и напряжение сгустилось. Я чувствовала это, осязаемую силу, заполнившую крошечную ванную комнату.
Затем, как будто поглаживание моего большого пальца разблокировало что-то внутри него, он тяжело вздохнул. Настроение изменилось, и мне показалось, что его собственные стены начали рушиться, камень за камнем.
– Знаешь, мы с братом… мы росли рядом. – Он высвободил свою руку из моей, оставив мне полотенце. Снова потянулся за пластырем и нашел мою свободную руку. – Мы были лучшими друзьями, во всех смыслах этого слова. Мы вместе играли в мяч и настольные игры, летом плавали в озере, ездили в отпуск всей семьей и до рассвета болтали и перебирали бейсбольные карточки в гостиничных номерах.
Я прижимала полотенце к животу и наблюдала, как он осторожно раздвигает мои пальцы и изучает окровавленную, разорванную кожу в основании моей ладони. От его прикосновений я слегка покачивалась, как будто звук его голоса был самой гипнотизирующей мелодией в мире.
Его глаза нашли мои, скользнули по моему лицу.
Читая меня.
– В старших классах после потери обоих родителей мы связались не с той компанией. Однажды вечером он попросил меня пойти с ним на встречу, которой он не мог избежать. Сказал, что должен кому-то денег и хочет подстраховаться на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Я всегда прикрывал его спину. Всегда присматривал за ним. Так что у меня не было сомнений.
Мое сердце колотилось все сильнее с каждым сказанным им словом, пока Рид аккуратно накладывал повязку на мою ладонь, а я сдерживала очередной стон боли.
– Оказалось, что он задолжал кому-то кучу денег, – сказал он, стиснув зубы до скрипа. – Какому-то наркодилеру. Он был старше, крупного телосложения, весь в шрамах.
– Что произошло? – Я подалась навстречу его прикосновению.
Рид пристально смотрел на меня, боль изломила его брови и отразилась на лице.
Затем он отпустил мою перевязанную руку и потянулся вниз, чтобы поднять свою футболку.
Я опустила глаза.
И задохнулась.
Вид этого грубого, неровного шрама послал ледяную волну по моим венам, а глаза подернулись слезами. Я уже видела этот шрам однажды, в его квартире три месяца назад. Я подумала, что это был какой-то несчастный случай.
Но это было не так.
– Встреча прошла хреново, – сказал он. – У Рэдли не было всей суммы, и дилер сделал ему последнее предупреждение. Это был удар ножом в живот, который заставил меня истекать кровью и почти умереть в глухом переулке посреди ночи.
– О, Боже мой!
Я видела его боль.
Я чувствовала ее так же, как и свою.
Кровь, уязвимость, душевную боль.
– Суть в том, что я был в сознании. Меня оставили умирать, я лежал на холодном асфальте, гадая, сколько вдохов у меня осталось. Сколько еще мгновений… сколько вспышек. – Он криво улыбнулся. – А потом, когда я выжил, мне нужно было понять, как жить с этим страхом и болью дальше. И это главное – пережить произошедшее, а не застыть в нем. Ты осознаешь это, направляешь, не пытаешься подавить его. В страхе нет слабости. Ты просто не можешь позволить ему диктовать твой следующий шаг.
Я уставилась на него остекленевшим взглядом, впитывая его слова.
– Я вижу, как ты борешься, Комета. – Его голос понизился до хриплого шепота. – Я нахожусь в эпицентре этой борьбы. Ты поднимаешься каждый раз, когда тебя швыряют вниз. Ты сражаешься за свою жизнь, во всех смыслах этого слова… и это чертовски круто.
Мое дыхание сбилось.
Я медленно кивнула, переведя взгляд на его шрам. Рид тоже вставал на ноги. Он превратил свои шрамы в оружие. В искусство. В историю, которую стоит рассказать.
И теперь он помогал мне сделать то же самое.
Я подняла руку и медленно потянулась к нему, кончиками пальцев касаясь неровного шрама, похожего на небольшую долину, прорезанную на его животе.
Он хрипло втянул воздух, когда я коснулась его.
Мы оба замерли, пока мои пальцы скользили по его неровным краям.
Наши глаза встретились в люминесцентном свете ванной комнаты: его – темные и напряженные, мои – блестящие от слез.
Затем я отстранилась, убрала полотенце с раны и повернулась к нему спиной. Пока моя изуродованная спина не оказалась прямо перед ним.
