Текст книги "Старше (ЛП)"

Автор книги: Дженнифер Хартманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– В них что-то есть.

– Да. Куча дерьма.

– Галлея. – Рид снова замолчал, изучая каждую фотографию, словно это был редкий портрет, висевший на стене галереи. – Даже эта черника. То, как ты выбрала ракурс и размыла фон.

– Я была голодна.

Легкий вздох коснулся моего виска, напоминая о его близости.

Он отложил фотографии и отодвинулся.

Нет.

Он был нужен мне ближе. Я жаждала утешения.

– Останься со мной… – Я прижалась к нему поближе, уже чувствуя, как сон грозит утянуть меня в свои объятия. Прошло почти десять лет с тех пор, как обо мне так заботились. Когда мне было десять лет, я слегла с синуситом, из-за которого неделю провалялась с температурой. Бабушка была еще жива, и она заботилась обо мне. Она пела колыбельные у моей кровати, читала сказки и вспоминала старые истории, чтобы успокоить мой лихорадочный ум.

А потом она умерла.

Мой спасательный трос оборвался.

– Пожалуйста, – прошептала я, прижимаясь к нему поближе.

Рид застыл, услышав мою мольбу.

Ответа не последовало.

Я уже собиралась извиниться и забрать свои слова обратно, но через несколько секунд Рид опустил меня обратно на кровать и натянул одеяло на мое дрожащее тело, укутывая меня.

Я почувствовала, как он лег слева от меня. Не слишком близко, но достаточно, чтобы подарить мне тот самый покой, который я не ощущала уже очень долгое время.

– Прости… я солгала тебе… – заикаясь, пробормотала я сквозь головокружительное марево, вызванное болезнью, лихорадкой и Ридом. – Я ужасный человек.

– Не надо. Это в прошлом.

Я сглотнула ком в горле.

– Многое осталось в прошлом. Это не значит, что оно не имеет значения.

Кожаный ремень.

Злые, ядовитые слова.

Взгляды, лишенные любви, которые навсегда отпечатались в моем сердце, как клеймо раскаленным железом.

Эгоистичный обман хорошего человека.

Прошло несколько секунд тишины, прежде чем он ответил.

– Я не держу обид, Галлея. Я слишком стар для этого дерьма.

Он тонко напомнил мне о своем возрасте, и даже в своем болезненном состоянии я это понимала. Заставив себя кивнуть, я еще ближе прильнула к нему, прижавшись виском к твердой выпуклости его плеча.

– Та ночь ничего не значила… верно?

– Верно. – Ответ прозвучал натянуто, тихим шепотом, как будто он сам не верил в это.

Я облизнула губы, мои веки закрылись.

– Но… может быть, это могло что-то значить. Если бы я была старше… и не так сломлена.

Он ничего не ответил, да я и не ждала. Наверное, мне следовало бы смутиться, но болезнь овладела мной, затуманивая мою реальность, и я позволила словам повиснуть между нами, непрошеным и нежеланным. Я сосредоточилась на ощущении его теплого тела, прижатого к моему, зная, что скоро отправлюсь в более добрый мир сновидений.

Мы могли бы снова встретиться на озере, и все было бы по-другому. Он бы рискнул войти в воду, или я вернулась бы на песок.

«Until I Fall Away» звучала у меня в ушах, смешиваясь с его ровным дыханием, и вскоре сон сморил меня. Но я готова поклясться, что слышала, как он пробормотал, прежде чем я погрузилась во тьму…

– С днем рождения.

Спустя несколько часов я проснулась, обливаясь холодным потом. Рядом со мной лежало теплое тело, но, приоткрыв веки, я обнаружила, что Рид исчез.

Божья коровка свернулась калачиком у моих ног.

Я протянула руку, чтобы погладить ее по шерстке, и она удовлетворенно вздохнула, прижимаясь ко мне и даря дополнительное тепло. В комнате было темно, солнце уже село. Я приподнялась на локтях, отбрасывая с глаз влажные пряди волос, и оглядела тихую комнату.

Диск закончился. Снизу доносился шум – смех Тары, звон посуды, веселый мелодичный голос Уитни, которая болтала с кем-то.

Я попыталась расслышать голос Рида, но его не было.

Когда я повернулась лицом к тумбочке, мой пустой желудок заурчал и потребовал суп…

Я кое-что увидела.

Я моргнула.

Широко улыбнулась.

И, несмотря на то, что я была больна, я никогда не чувствовала себя лучше.

На тумбочке лежал новый диск «Oasis», украшенный маленьким розовым бантиком.

ГЛАВА 7

Через неделю после того, как моя двухдневная лихорадка прошла, я сидела на веранде, закутавшись в один из бледно-розовых пуховиков Тары «North Face» и нацепив пару пушистых наушников. Божья коровка бегала по заднему двору, перепрыгивая через неподатливые участки снега в погоне за красным резиновым мячиком.

Я жила ради этих моментов: морозный февральский воздух, обжигающий щеки, большая деревянная веранда с угольным грилем, которым мне не терпелось воспользоваться, когда наступит весна, и золотистый ретривер, быстро виляющий хвостом, который любил меня, как члена семьи.

Улыбаясь этой сцене, я потянулась за кружкой кофе, которая стояла рядом со мной на стеклянном столике. Я закинула ноги на белый пластиковый стул и взяла в руки еще теплую керамику, наслаждаясь тихим воскресным днем, пока Тара и ее мама приводили в порядок спальню Тары.

Я подняла глаза, когда дверь во внутренний дворик распахнулась.

Ожидая, что оттуда выскочит Тара, я уже приготовилась улыбнуться, но, когда вместо нее на деревянный настил террасы вышел Рид, моя зарождавшаяся улыбка потухла.

Это произошло не потому, что я была не рада его видеть, и не потому, что его присутствие вызывало во мне что-то иное, кроме жара и замирания сердца.

Она завяла, потому что эти чувства должны были стать моей чертовой смертью.

А я наконец-то начинала жить.

– Тебе не холодно? – поинтересовался он, одетый в свою обычную кожаную куртку, которую я в равной степени любила и ненавидела.

Любила, потому что она так ему шла.

Ненавидела, потому что именно из-за нее Марни Ларю получила возможность сунуть свой нос куда не следует и испортить ночь, о которой я буду помнить вечно.

По правде говоря, куртка была лишь поводом не винить себя.

Я отвернулась, переключив внимание на Божью коровку, грызущую кость, которую она нашла во дворе.

– Не очень. Солнце приятное.

Было за тридцать⁷, но солнце ярко светило на безоблачном голубом небе, согревая мои промерзшие кости.

Руки Рида уже покраснели от холодного воздуха, поэтому он засунул их в карманы своих потертых джинсов. Я старалась не пялиться на его ноги. Джинсы сидели на нем не хуже, чем куртка.

Эти вещи шли ему ничуть не меньше, чем крошечная улыбка, которая заставила мое сердце беспорядочно биться, когда он опустился на соседний пластиковый стул.

Прекрати, Галлея.

– Чувствуешь себя лучше?

– Как новенькая, – ответила я, пытаясь не обращать на него внимания, но безуспешно. В конце концов, я мало с чем могла справиться.

– Мы волновались за тебя. У тебя была высокая температура.

– Это была обычная простуда. Ты останешься на ужин? – Я поднесла кружку с кофе к губам свободной рукой и посмотрела на него, делая глоток.

Он кивнул.

– Я возил Тару пообедать, а сейчас Уит заканчивает свою предвесеннюю феерическую уборку. Выглядит так, словно там взорвалась бомба.

– Я пыталась помочь, но она меня прогнала. – Я подняла в воздух левую руку и поморщилась. – Не могу дождаться, когда с меня снимут эту отвратительную штуку.

Выражение лица Рида помрачнело, когда он уставился на мой розовый гипс, усеянный именами и рисунками.

– Твой отец – отвратительный кусок дерьма.

Мою грудь свело судорогой.

Я моргнула, глядя на него, и горло сжалось от горьких воспоминаний. Я не знала, как реагировать. Рид, конечно, был прав, но он также был отцом Тары, что делало его последним человеком, которому я могла бы довериться.

Сглотнув, я уставилась в свой теплый кофе.

– Если он когда-нибудь снова появится рядом с тобой, ты дашь мне знать? – В его голосе прозвучали жесткие нотки.

От этой просьбы у меня перехватило дыхание.

– Ты не обязан. Я не…

Его голос дрогнул.

– Не кто?

Пожав плечами, я прочистила горло, глядя в голубое небо.

– Ты не несешь за меня ответственность.

Между нами повисло молчание, когда он наклонился вперед в кресле, упершись локтями в колени. Он почесал щетину на подбородке, обдумывая мои слова. Я постаралась, чтобы они прозвучали безразлично, но он точно знал, что розовый румянец, окрасивший мои щеки и шею, – не от холода.

Рид взглянул на меня, выражение его лица было нечитаемым. Я завидовала его способности так легко это контролировать. Я была открытой книгой, красочным холстом мыслей и желаний. Если бы он смотрел достаточно долго, то узнал бы обо мне все, что хотел.

А также все, чего он не хотел знать.

– Спасибо за новый диск «Oasis». – Я теребила меховую опушку левого ботинка. – Мне нравится.

– Конечно, – сказал он тихо. – Не за что.

– Ты не должен был делать мне подарок на день рождения. Особенно после всего… – Я снова замялась, не желая снова возвращаться к этой теме. На этот раз мне не удастся спрятаться за оправданием в виде лихорадки. – Это было мило. Я ценю это.

– Мило, – повторил он, потирая рукой челюсть.

Он произнес это слово так, словно оно значило ровно противоположное.

И я решила, что играю с огнем каждый раз, когда открываю рот, ловлю его взгляд или таю от тепла его близости. Часть меня просто не могла отстраниться от этого пламени.

Рид сцепил пальцы у подбородка, его зеленые глаза, устремленные на меня, казались еще светлее в свете дня. Несколько тяжелых ударов сердца пронеслись между нами, пока он обдумывал свой ответ.

Я мечтала, что, возможно, он скажет что-то такое, что разожжет это пламя. Ответ, который согреет меня и вселит надежду.

Но он не сказал.

– Я купил его для девушки. – Его челюсть сжалась при этих словах. – Оказалось, что ей не очень нравится их музыка. Я подумал, что тебе понравится больше.

Ой.

Я стиснула зубы, когда мое сердце умерло, а грудь наполнилась пеплом.

Рид отвел взгляд, в его глазах мелькнуло что-то недосказанное. Затем он встал со стула и прошел внутрь, отступая от огня, в который мне так хотелось окунуться с головой.

Это было к лучшему.

Не было смысла сгорать обоим.

Вечер семейных игр.

Для меня это было чуждое понятие, учитывая, что единственной игрой, в которую я когда-либо играла со своей семьей, были прятки. Я пряталась, а отец искал. Когда он находил меня, я проигрывала.

Игра заканчивалась.

Пока мы ждали, когда Уитни приберется на кухне, чтобы поиграть в «Pictionary»⁸, Тара уговорила меня сыграть в «Dream Phone»⁹, в основном для того, чтобы мы посмеялись над пошлыми подсказками, которые давались через громоздкий розовый телефон. Я никогда раньше в нее не играла. Мне казалось, что пять лет назад мне бы это понравилось, если бы у меня были друзья, свобода и роскошь быть беззаботным ребенком.

Вместо этого я научилась взламывать дверной замок в своей спальне еще до того, как у меня выросла грудь. Я изучала лучшие доступные марки косметики, чтобы замаскировать свои шрамы и синяки. Когда мне нужен был друг, которому я могла бы довериться, я смотрела на свой потрескавшийся пенопластовый потолок и шептала секреты бабушке, представляя ее сидящей среди облаков и звезд на своем троне мудрости. Она всегда слушала. Даже после смерти.

Я взглянула на Рида, пока мы с Тарой сидели на полу в гостиной, разложив настольную игру на деревянном журнальном столике среди недоеденных креманок с мороженым. Он сидел на диване напротив нас, сдвинув брови, расставив колени и беспокойно постукивая одной ногой. Его глаза были прикованы к игре, словно он пытался понять ее смысл.

Мы почти не разговаривали после нашего короткого общения на террасе, и я понимала почему. О чем тут было говорить?

Привет, это я, девушка, которая сейчас живет с твоей бывшей подругой и дочерью-подростком – та самая, которая солгала о своем возрасте, чтобы провести с тобой больше времени. Давай будем друзьями.

Глупость.

Погруженная в свои мрачные мысли, я набрала номер телефона, указанный на одной из игральных карточек.

– Ты права! Ты действительно мне нравишься, – раздался в динамике слишком нетерпеливый голос человека по имени Джейсон. Моргнув, я отняла телефон от уха и, нахмурившись, уставилась на него.

– Я нравлюсь Джейсону, – объявила я.

Тара скорчила гримасу.

– Жаль, что Джейсон никому не нравится. Его любовь безответна.

Рид наклонился вперед, все еще озабоченно хмуря брови. Он начал листать стопку карточек, раздраженно рассматривая фотографии парней.

– Дэн. Майк. Гэри. Какие скучные имена, – пробормотал он, остановившись на очередной карточке. – Боб? Бобу за сорок. Он выглядит, как сопровождающий на танцах в младшей школе.

Тара разразилась смехом, вырвав карточку из рук отца.

– Он просто взрослый, – сказала она. Вытащив другую карточку, она перевернула ее, чтобы показать отцу. – Что думаешь о Мэтте? Я вижу потенциал.

Его глаза прищурились.

– Мэтт – бывший кондитер, ставший художником по воздушным шарам. После недоразумения с гигантским пирожным он решил начать новую жизнь, путешествуя по стране и делая животных из воздушных шаров на детских днях рождения. Его жена ушла от него.

Тара согнулась пополам от смеха, прежде чем вытащить еще одну карточку.

Рид почесал подбородок и фыркнул.

– Скотт начал встречаться с Джорджем вскоре после появления этой игры. Они живут в одной квартире в Лос-Анджелесе, и у них есть собака по кличке Зефир.

Мы оба засмеялись, когда Тара взяла еще одну карточку.

– Я вижу тебя, Спенсер, – сказал Рид, пристально глядя на изображение. – Бывший мелкий преступник, ставший верующим. Погрязнув в мошенничестве с чеками и уклонении от уплаты налогов, Спенсер нашел искупление в церкви. Спенсер – доказательство того, что человек может измениться, хотя я все равно не позволил бы ему приблизиться к моей дочери даже на расстояние десяти миль.

Я не могла дышать, так сильно я смеялась.

Уитни высунула голову из кухни, на ее губах играла легкая улыбка, в руках она держала тряпку для мытья посуды.

– Что я пропустила?

– Папа составляет рейтинг парней из «Dream Phone», – удалось выговорить Таре между приступами смеха. – Ему не нравится Спенсер.

Она взглянула на карточку.

– Спенсер выглядит… мило.

– Он не милый, – шутливо прорычал Рид. – Давай, Уит. Наша работа – защищать этих девочек от всех спенсеров мира.

Этих девочек.

Во множественном числе.

Мой смех стих, когда я снова опустилась на колени, мой взгляд на мгновение встретился со взглядом Рида, прежде чем я прочистила горло.

– Не волнуйся, Спенсер не в моем вкусе. Я предпочитаю Боба.

Тара шлепнула меня по руке.

– Сорокалетний школьный сопровождающий? Фу, Галс. Мне нужно почаще вытаскивать тебя из дома и расширять круг твоих потенциальных ухажеров. В следующие выходные будет вечеринка, на которую я планирую тебя затащить.

– А Боб там будет? – Я зевнула, опираясь на свою здоровую руку.

Тара поморщилась.

– Поверь мне. Тебе не нужен Боб.

В ее словах был странный, едва уловимый подтекст, но я пропустила его мимо ушей.

Уитни присоединилась к нам в гостиной через несколько минут со стопкой листов бумаги и карандашами.

– Я не смогла найти «Pictionary». Кажется, мы продали ее на гаражной распродаже прошлой весной, – сказала она, усаживаясь рядом с Ридом на диван. – Мы можем сделать свою собственную версию. Дети против взрослых.

У меня скрутило живот.

Я ненавидела, когда меня называли ребенком. Я была совершеннолетней и знала, что не выгляжу как ребенок. Не говоря уже о том, что за свои восемнадцать лет я повидала гораздо больше, чем большинство взрослых.

Рид бросил в рот жевательную резинку, и до меня донесся легкий аромат мяты.

– У меня есть минут тридцать, потом мне нужно будет уехать. У меня сегодня клиент.

Мы по очереди рисовали картинки.

Ни у кого особенно не получалось, но на тридцать минут мир перестал существовать. Тепло наполняло меня. Смех звучал громче, чем мои демоны, которые шипели и насмехались в глубине моего сознания. Божья коровка прижалась ко мне, ее мягкий мех касался моего бедра, когда я с удовольствием почесывала ей живот.

Я была последней, кто рисовал, прежде чем мы завершили игру. В горчично-желтых песочных часах, позаимствованных из другой игры, крошечные песчинки сыпались на дно, а я сосредоточенно рисовала, высунув язык.

Длинный стебель. Маленькие бутоны. Распускающиеся лепестки.

– Цветок! – крикнула Тара, но я отрицательно махнула рукой, показывая, что она ошибается. – Красивый цветок?

Я указала на свою футболку яркого голубого оттенка.

– Футболка. Голубая футболка. Футболка с подсолнухом.

– Подсолнухи не бывают синими, – практически прорычала я.

– Тебе нельзя говорить! – крикнула она в ответ. – Черт, это слишком сложно. – Она прикусила губу, глубоко задумавшись. – Тюльпан?

Я вздохнула. Пытаясь объяснить иначе, я начала рисовать магнитофон с маленькими музыкальными нотами вокруг него. Я ткнула кончиком карандаша в магнитофон, потом в цветок и снова в цветок, оставляя графитовые точки.

Тара разочарованно покачала головой.

– Что это, черт возьми, такое? Поющий цветок? – спросила она. – О! Венерина мухоловка!

– Утреннее сияние¹⁰.

Голос Рида заставил всех троих повернуть головы в его сторону. Наступила тишина, он смотрел на мой рисунок, а затем перевел взгляд на меня.

Я не смогла сдержать улыбку, которая расцвела также, как нарисованный цветок. Мы удивленно смотрели друг на друга, потом я опустила карандаш и кивнула.

– Он угадал.

Наконец заговорила Тара, нахмурившись от досады.

– Что? Откуда ты знаешь? – Затем ее глаза прищурились, и она посмотрела на отца. – Ты даже не в ее команде. Так держать, папа.

Уитни смотрела на нас троих, на ее лице отражалось замешательство.

– Отличная догадка.

– Почему он поет? – поинтересовалась Тара.

Мой взгляд вернулся к Риду и задержался на нем.

– Новый диск «Oasis». Название альбома – «What’s the Story, Morning Glory¹¹?».

– Никогда бы не догадалась. – Тара надулась, отбросив карандаш в сторону.

Между нами повисло молчание. Пока я собирала использованные листы бумаги и складывала в стопку карандаши, мои щеки горели, а сердце бешено колотилось.

– Мне пора идти. – Рид прочистил горло и встал с дивана, проведя рукой по своим непослушным темным волосам. – В это же время на следующей неделе?

– Конечно. – Тара тоже поднялась и вытянула руки над головой. – А я тем временем подтяну свои знания ботаники. Меня ждет много долгих вечеров в библиотеке.

Пока я стояла, Божья коровка начала бегать кругами вокруг меня, высунув язык и пританцовывая лапами.

– Можно я выведу ее на прогулку? – Я взглянула на Уитни. – Я ненадолго.

– Мы можем просто выпустить ее на задний двор. Уже темно.

– Но у нее накопилось столько энергии, – сказала я с широкой улыбкой, наклоняясь, чтобы почесать ей между ушами. – Правда, девочка? Хочешь прогуляться?

Божья коровка устремилась к входной двери, где Рид надевал свои армейские ботинки и засовывал руки в рукава кожаной куртки. Я последовала за ним, на ходу натягивая пальто и ботинки.

– Хорошо, – согласилась Уитни, скрестив руки на груди, и посмотрела на Рида, который в это время открывал входную дверь. – Увидимся на следующей неделе, Рид. У Тары родительское собрание в пятницу, если ты сможешь.

– Я буду там. – Он взглянул на Тару, прежде чем выйти на улицу. – Увидимся, малышка.

Она хмыкнула.

– Пока, папа.

Холодный ветер ударил мне в лицо, когда я пристегнула поводок Божьей коровки и позволила ей вытащить меня в звездную ночь. Рид пошел к своему красному пикапу на подъездной дорожке, быстро попрощавшись через плечо.

Я сглотнула, посомневалась немного, а затем потянула Божью коровку к нему.

– Рид.

Его шаги замедлились, потом он остановился рядом с грузовиком, погладил себя по затылку, после чего повернулся ко мне лицом.

– Что случилось?

Пока Божья коровка обнюхивала клочок травы, я посмотрела на свои ногти, которые Тара покрасила в лазурный цвет.

– На прошлой неделе после уроков я пошла в библиотеку и посмотрела, что символизирует ипомея.

Рид уставился на меня, нахмурив брови, обе руки он засунул в карманы куртки. Его глаза сверкали в мягком свете ближайшего уличного фонаря, напоминая две жемчужные звезды.

– Зачем?

Я прикусила губу и посмотрела на небо.

– Мне было любопытно. Дать название альбому – это важное решение, поэтому я хотела узнать, что означают эти цветы. Они символизируют любовь. Я подумала, что это очень красиво. – Я пожала плечами, смущенная этим случайным признанием. – Не знаю. Наверное, певец – романтик.

Я не собиралась говорить ему, что цветы в первую очередь символизируют безответную любовь и что мое сердце съежилось, как лепестки под палящим солнцем, когда я прочитала эти слова.

Ирония судьбы.

Улыбнувшись, Рид поджал губы и, прислонившись к борту грузовика, покачал головой.

– Я собираюсь развеять твои иллюзии, Галлея.

– Что? Как?

– Я почти уверен, что это намек на наркотики.

Я вскинула глаза и крепче вцепилась в поводок.

– Серьезно?

– Да.

Мы смотрели друг на друга в ночном сумраке, в моих округлившихся глазах было поражение, а в его глазах мелькало неприкрытое веселье.

Из меня вырвался взрыв смеха.

Я закрыла рот рукой, держащей поводок, и хихикала в ладонь, отчего золотистый ретривер плюхнулся на носки моих кроссовок.

– Вот это да. Похоже, я романтик.

Смех оборвался, и Рид подмигнул мне, а затем наклонил голову.

– Ты говоришь так, будто это плохо.

– Иногда мне кажется, что так оно и есть. Это делает человека мягким и уязвимым в суровом и жестоком мире.

– Может быть, миру нужно больше таких людей, как ты.

Мне хотелось улыбнуться, но я не была уверена, что верю в это, поэтому просто пожала плечами и снова уставилась на свои ногти.

– У тебя есть любимый цветок?

Когда я подняла глаза, он снова нахмурился.

– На самом деле это не самая моя сильная сторона. Но у меня есть любимая видеоигра.

– И какая же?

– «Mortal Kombat».

Я поморщилась.

– Типичный парень.

– Но, похоже, «Обитель зла» может ее потеснить.

– Кажется, ты рад этому.

– Да. Нам следует сыграть вместе, – сказал он. – Я видел, как ты надирала задницы в «Donkey Kong». Я немного напуган.

Какое-то чувство пронеслось сквозь меня, шлейф света и мерцания ударил в живот.

– Ладно, конечно. Звучит забавно.

Он медленно кивнул, затем ткнул большим пальцем через плечо.

– Мне пора.

– Хорошо. Извини, что задержала тебя. – Я натянуто улыбнулась, желая, чтобы время замедлило свой бег, чтобы у меня было больше мгновений с ним. Больше вспышек. А еще хотелось, чтобы время пролетело, как падающая звезда, и он больше не видел во мне ребенка. – Спокойной ночи, Рид.

– Да, – тихо ответил он. – Спокойной ночи.

Когда я отвернулась, слегка натянув поводок, Рид еще раз окликнул меня.

– Фотография.

Я застыла на месте, спиной к нему. Мое дыхание вырывалось наружу, как белое облачко на фоне холодного воздуха. Я повернулась и уставилась на него с расстояния в несколько футов, пока он выпрямлялся, оттолкнувшись от борта грузовика.

– Тебе стоит заняться фотографией. – Его взгляд был нежным, когда он встретился со мной взглядом. – Для твоих вспышек.

Для моих вспышек.

Моих моментов.

Глупые слезы застилали мне глаза, пока я смотрела, как он отвел от меня взгляд и отвернулся, затем обошел переднюю часть грузовика и направился к водительской двери. Комок застрял у меня в горле. Через несколько секунд с подъездной дорожки меня осветили две фары, и Рид бросил на меня последний пронзительный взгляд через лобовое стекло, прежде чем дать задний ход и выехать на тихую улицу.

Я запомнила этот взгляд.

Я нажала воображаемую кнопку в своем сознании, поймала его в ярких красках и запечатлела в своем сердце.

Щелк.

ГЛАВА 8

– Гадость, ты весь мокрый!

Я сидела на скамейке в парке после уроков, на коленях у меня лежал учебник, а у ног дремала Божья коровка. Напечатанные слова плясали перед глазами, мое внимание отвлекали Рид и Тара, спаррингующие в нескольких ярдах от меня на асфальте. Наступил март, принесший с собой пятидесятиградусную¹² температуру, утренние дожди и полудни, купающиеся в солнечном свете.

Я жаждала весны больше, чем большинство людей. В холодные месяцы мне некуда было сбежать, когда отец впадал в ярость, и зимний воздух был таким же жестоким, как и он сам.

Одно воспоминание было особенно ярким.

Я нарисовала картину на уроке творчества в пятом классе. Зимний пейзаж с искрящимся снегопадом и белыми шапками горных вершин. Конечно, это не был шедевр, но я им гордилась. Моя мать безучастно смотрела на экран телевизора, потягивая неразбавленный джин из бокала, а постоянный смех ситкома, напоминающий мешанину равнодушного хихиканья, звучал неразборчивым фоном.

– Хочешь увидеть картину, которую я нарисовала? – спросила я, устраиваясь рядом с матерью на обшарпанном диване и загораживая ей вид на экран.

Единственным ее ответом было медленное моргание.

– Я получила за нее хорошую оценку. Учителю понравилось.

Она машинально отодвинула мою руку. Ничего не ответив.

Ощущение боли и уязвимости захлестнуло мою грудь.

– Мама, – попыталась я настоять. – Ты посмотришь?

– Твой отец вернулся.

Мои легкие сжались от страха, когда шины его грузовика заскрипели по гравию. Затем дверь с грохотом распахнулась. Отец ворвался внутрь, его заросшее щетиной лицо было перепачкано маслом после долгого рабочего дня в механической мастерской.

Я съежилась, надеясь затеряться в подушках, накрывшись картиной.

– Ужин? – Отец провел руками по своим поношенным джинсам, оставляя следы грязи по дому, пока шагал через гостиную. Его глаза остановились на мне, сузившись от отвращения. – Я не чувствую запаха еды. Чем вы двое занимались весь день?

Я отпрянула, когда отец вырвал бокал с джином из рук моей матери. Она даже не вздрогнула, потянулась к полупустой бутылке и сделала большой глоток. Потухшие глаза смотрели на мелькающие изображения на экране телевизора.

Вскочив с дивана, я попыталась сбежать в спальню, но меня остановила рука, скользнувшая, как змея, по моему локтю.

Синяк. Сильный.

– Что у нас тут? – Отец выхватил у меня картину, его темные глаза забегали по краскам и мазкам. – Это мог нарисовать даже малыш.

– Я сделала это в школе. – Он ловко увернулся от моей попытки выхватить картину. – Пожалуйста.

– Пожалуйста? – Его губы скривила усмешка. – Пожалуйста – это правильно. Пожалуйста, дайте мне гребаного ребенка, который может держать чертову кисть, а не это жалкое недоразумение. Пожалуйста, дайте мне что-то большее, чем это безмозглое дитя, которое не знает своего места. Ты весь день рисуешь, когда к приходу отца ужин уже должен быть на столе. В доме чертов беспорядок. Что с тобой не так?

Слезы застилали мне глаза.

– Со мной все в порядке. Я только что пришла домой из школы.

– Наверняка валяла дурака на игровой площадке. Носилась по кругу и прыгала через скакалку со своими маленькими друзьями. – Он собрал слюну и плюнул на мою картину, размазав по изображению мерзкую желтую субстанцию. – Это все, чем ты когда-либо будешь. Мечты наяву и растраченный потенциал. Стыдоба.

Я в оцепенении уставилась на уничтоженную картину, краски расплывались вместе с моей уверенностью в себе. Мама сидела на диване, как безвольный овощ, и только смех срывался с ее губ, когда персонаж на экране отпускал глупую шутку. Она отгородилась от меня. Отгородилась от всего.

– Это было нелегко нарисовать. – Мой опустошенный взгляд вернулся к картине. – Я много работала над ней.

Отец чуть не подавился от смеха.

– Ты не умеешь ничего делать. Все, что ты делаешь, – это занимаешь место и портишь мой ужин. Ничего сложного в этом нет. – Неприятно дернув меня за волосы, он прошел мимо и швырнул мою картину в мусорное ведро.

С разорванным в клочья сердцем я выбежала из дома и оказалась в этом самом парке с видом на озеро, желая погрузиться в ледяную воду и утонуть.

По коже побежали мурашки, пока я смотрела на сверкающую гладь и предавалась воспоминаниям.

Она была такой спокойной. Такой умиротворяющей.

Весна была для меня не только временем обновления, но и настоящим спасательным кругом. Мягкая погода давала мне возможность выйти на улицу, сбежать от жестокого обращения, которое я терпела в своем доме. В теплые дни я искала убежище в этом же парке – месте, где яркие цветы сменяли унылые оттенки моей повседневной жизни. Природа позволяла мне дышать свободно.

А с повышением температуры росла и моя решимость вырваться из ледяной хватки прошлого.

Каштановый хвост Тары раскачивался вправо-влево, пока она прыгала, уворачиваясь от тщательно выверенных ударов отца.

И, судя по всему, от его пота.

Рид смотрел на свою дочь, слегка запыхавшись.

– Если бы я оказался мерзавцем, затаившимся в темном переулке, то тебе грозило бы гораздо худшее, чем мой пот. Тебе стоит поработать над защитными движениями.

– Я умею защищаться.

– Ты слабее физически. Если кто-то схватит тебя, нужно использовать рычаг. Скручивай тело вот так, чтобы освободиться.

Я с любопытством наблюдала, как Рид обучает Тару этому маневру, и морщила нос. Моя левая рука пульсировала, затянутая в плечевой бандаж – гипс сняли за неделю до этого. Мне не терпелось поскорее оставить эту травму в прошлом.

Если бы кто-то схватил меня в темном переулке, я была бы такой же эффективной, как мешок с рисом.

Порывшись в рюкзаке, я достала одноразовый фотоаппарат, в котором почти закончилась пленка. Маленькое колесико издало скрежещущий звук, когда я щелкнула большим пальцем вправо, а затем направила камеру на Рида и Тару.

Щелк.

Тара тяжело дышала, наклонившись и обхватив колени руками.

– От тебя пахнет, как от раздевалки.

– Я пахну как человек, который может разрушить твою жизнь, если ты не отнесешься к этому серьезнее.

– Это скучно. Я хочу есть.

Руки Рида свободно лежали на бедрах, когда он вздохнул, сокрушенно покачав головой.

– Отлично. Мы можем снова позаниматься на следующей неделе.

Тара крутанулась на месте, подняв пальцы, чтобы показать воздушные кавычки, и подошла ко мне.

– Снова позаниматься, – повторила она. – В папином духе.

Я быстро засунула камеру в рюкзак, а Божья коровка вскочила, завиляв хвостом, когда Тара наклонилась, чтобы почесать ей уши.

– Вы часто тренируетесь? – поинтересовалась я, собирая учебники.

Тара отпила воды из бутылки и пожала плечами.

– Иногда. Я предпочитаю сжигать калории, играя в волейбол. Папа становится слишком серьезным, когда дело доходит до безопасности.

– Наверное, он видел много ужасных вещей, когда работал парамедиком.

– Да, но он слишком опекает меня. Если я делаю неверное движение, он замолкает, и на его лице появляется вот такое выражение. – Она скорчила гримасу, заставив меня хихикнуть. – Просто добавь еще несколько возрастных морщин.

Я посмотрела на Рида, когда он подошел к нам, его бронзовая кожа блестела под лучами раннего весеннего солнца. Его волосы были темными и влажными, он запустил в них пальцы, демонстрируя накачанные бицепсы. Надетая на нем майка под прямыми солнечными лучами приобрела полуночно-синий оттенок, и ткань облегала его, как вторая кожа.

Наши взгляды ненадолго встретились, затем я отвернулась и посмотрела на Тару.