Текст книги "Старше (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
– У меня есть еще много других. Мы можем развесить их по всему дому.
Она усмехнулась.
– Верно. Он не будет жаловаться, что его снимали, если его здесь не будет и он их не увидит.
Я смотрела, как Тара залезла в карман своих обрезанных джинсовых шорт и что-то достала. Она развернула еще одну фотографию – ту, где они с Ридом на выпускном вечере стоят под белым ясенем.
Тара опустила голову на его широкое плечо, его рука обнимала ее талию, когда они позировали перед камерой. Они оба улыбались, они были совершенно счастливы.
Тара вздохнула, рассматривая фотографию и разглаживая сгиб в центре. Взяв с тумбочки позолоченную рамку, она перевернула ее и сняла задник.
– Я заменю ее. Я выгляжу гораздо лучше, когда не обливаюсь потом. Даже отсюда чувствуется, как я воняю.
Усмехнувшись, я засунула руки в карманы сарафана.
– Ему это понравится.
– Я знаю. Папа всегда…
Ее слова оборвались.
Я смотрела в окно на трио маленьких голубых соек, порхающих по ветвям, затем мое внимание вернулось к Таре и ее внезапному молчанию. Беззаботное и радостное выражение ее лица сменилось таким, что у меня внутри все перевернулось, а колени подкосились.
– В чем дело?
Она повернулась ко мне спиной и, наклонив голову, уставилась на что-то.
– Тара, что? – Мое сердце бешено заколотилось. Дыхание перехватило, легкое настроение сменилось мрачным напряжением. – Тара…
– Что это, черт возьми, такое?
Она обернулась, ее волосы разлетелись по плечам, а щеки покраснели.
Как в замедленной съемке я опустила глаза на ее протянутую руку.
И мой мир разбился вдребезги.
Пол под моими ногами превратился в зыбучий песок.
Я словно падала.
Мой глаза снова устремились вверх, и наши взгляды встретились.
Я не могла говорить, не могла думать, не могла дышать.
Потому что за фотографией Тары и Рида… была моя фотография.
Обнаженной. С раскрасневшимися щеками.
Запутавшейся в его простынях.
В постели ее отца.
– Я… – Все казалось нереальным. Я оказалась в каком-то искривленном времени, пойманная в ловушку моментом, когда все замерло и одновременно проносилось мимо меня со скоростью света. – Это было просто…
Тара снова посмотрела на фотографию, ее глаза стали круглыми, как блюдца. У нее вырвался вздох. Хрип. Ужасный звук, который я никогда не забуду, как будто все вокруг расплылось, и только фотография в ее дрожащей руке осталась четкой.
Правда обрела физическую форму и была совершенно неоспорима – у ее отца были сексуальные отношения с ее лучшей подругой.
– О Боже, – выдохнула она, потрясенная, ошеломленная, шокированная. – Ты… ты спишь с ним?
Мой желудок скрутило.
Тошнота подступила желчью к горлу.
Тихие, жалкие слова срывались с моих губ.
– Все… все не так. – Моя кожа покрылась холодным потом, руки дрожали. Я покачала головой туда-сюда, словно пытаясь вытряхнуть фотографию из ее головы. Попыталась дотянуться до нее, выхватить, но она отдернула руку. Слезы застилали мне глаза. – Тара…
– Это… это ты. – Она резко махнула фотографией в воздухе. – Это ты. В постели моего отца.
– Тара, – закричала я, задохнувшись ее именем. – Это не то, что ты думаешь, это не так, я… – Резко вдохнув, я прошептала: – Я люблю его.
Ее глаза расширились еще больше.
– Ты что?
Ей нужно было знать, что все по-настоящему. Это была не интрижка или развлечение.
Это была любовь.
С болью в сердце я провела рукой по щекам.
– Люблю. Я люблю его.
– Нет… – Она вытаращилась на меня, ее взгляд скользил по моему лицу, оценивая мои слова, осознавая последствия катаклизма и испытывая боль, как от картечи в ее коже.
Я шагнула к ней.
Она отступила.
Я протянул руку, прося понимания, безмолвно умоляя ее принять все как есть.
Но она продолжала пятиться, отступая назад.
С резким всхлипом Тара швырнула фоторамку на тумбочку и помчалась мимо меня к выходу из спальни, все еще сжимая в руках мою фотографию.
Она выбежала из квартиры.
Я стояла, как статуя, в центре комнаты, не в силах принять то, что только что произошло. Я взглянула на брошенную рамку, в которую все еще была вставлена другая фотография. Невинность, скрывающая смертельную тайну. Я не должна была давать ему свою фотографию, не должна была быть настолько глупой, чтобы думать, что доказательства наших грехов не будут обнаружены.
Вцепившись пальцами в волосы, я выскочила из квартиры и побежала за Тарой на стоянку, слезы заливали мои щеки и стекали по шее. Она уже сидела за рулем, вцепившись побелевшими руками в руль.
Я запрыгнула в машину и набросилась на нее с извинениями.
– Тара, пожалуйста. Мне так жаль. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Это просто случилось… это просто случилось, и я не смогла остановить это, и мы просто…
– Не надо.
Прижав руку к груди, я сжала ткань платья пальцами.
– Позволь мне объяснить.
Она сглотнула и завела двигатель.
– Тебе не нужно ничего объяснять.
Машина дернулась, и мы рванули вперед, выезжая с парковки на скорости, вдвое превышающей допустимую. Поездка прошла в тишине. Зудящей, липкой тишине. Каждый раз, когда оправдание или объяснение рвалось с языка, я проглатывал его, не в силах связать слова воедино.
Что я могла сделать? Как я могла это исправить?
В голове яростно крутились мысли. Мои конечности дрожали, а слезы лились, лились, лились, и я могла поклясться, что прошло всего несколько секунд, прежде чем мы въехали на подъездную дорожку Уитни.
Я попыталась снова.
– Тара, послушай меня…
В ответ на мои слова она выбралась из кабриолета и захлопнула дверь. Я смотрела, как она стремительно идет по дорожке к дому, а я просто сидела с несчастным видом, сломленная, совершенно потерянная.
Собравшись с силами, я вошла за ней в дом и увидела, что Уитни смотрит на второй этаж, куда, должно быть, убежала Тара.
Она нахмурилась и посмотрела на меня.
– Что происходит?
Я покачала головой, в горле клокотал крик.
– Ничего. – Затем я бросилась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и бормоча себе под нос: – Все.
Когда я вошла, Тара сидела на своей старой кровати – теперь эта кровать стояла в гостевой комнате, – ее пальцы сжимали покрывало цвета фуксии, а рядом с ней лежала моя фотография. Я смотрел на нее, проклинала, хотела разорвать на мелкие клочки и развеять по ветру. Но она была обречена прилететь мне в лицо, как вечное напоминание о моем предательстве.
– Тара… мне так жаль. – Я закрыла рот рукой, мои плечи сотрясались от горя. – Пожалуйста, прости меня. Я не хотела причинить тебе боль.
Она подняла глаза, медленно, вяло, брови сморщились у переносицы.
Она молчала. Словно застыла.
Я шагнула к ней, охваченная отчаянием.
– Я столько раз хотела тебе сказать. Ты даже не представляешь, это просто убивало меня. Клянусь, я не хотела…
Тара вскочила с кровати, оборвав мои слова на полуслове.
Сначала я подумала, что она собирается дать мне пощечину, толкнуть меня, обрушить на меня свой гнев.
Но я замерла, когда она бросилась ко мне, притянула к себе и крепко обняла.
Все мое тело напряглось.
Шок охватил меня.
Сердце затрепетало от надежды, от осознания того, что, возможно, я зря предполагала худшее. Может быть, мы с Ридом недостаточно доверяли ей, что она сможет принять нас, смириться с нашими отношениями.
Может быть…
У нас все будет хорошо.
Вздохнув с облегчением, я закрыла глаза и крепко прижалась к ней, впитывая тепло ее объятий.
– Боже, мне очень жаль. – Я опустила голову на ее плечо. – Мне так жаль, что я не сказала тебе раньше. Я так хотела. Правда.
– Ш-ш-ш. – Она прижала меня к себе, гладя по волосам. – Тебе не за что извиняться.
Я улыбнулась, в глазах стояли слезы.
Слава Богу.
Все это время мы ошибались на ее счет. Вся эта боль и душевные терзания были напрасны.
Тара была умна.
Она все понимала.
– Ты через столько всего прошла, Галс, – продолжала она, успокаивающе проводя рукой по моей спине и прижимая меня ближе. – Я даже не могу себе этого представить.
Я кивнула, слезы текли по моим щекам.
– Да.
Мы стояли так в течение одного затянувшегося удара сердца, одного драгоценного момента, когда она была моей лучшей подругой, а я – ее, и ничто и никогда не могло встать между нами.
Но потом она отстранилась.
Тара смотрела на меня, ее взгляд стал твердым, как камень.
Она сжала мои плечи, стиснула челюсти, и ее лицо исказилось от ярости.
– Послушай меня, – заявила она ледяным тоном. – Это не твоя вина.
Шмыгая носом, я посмотрела на нее в ответ, чувствуя, как внутри меня зарождается замешательство.
– Что ты…
– Это вина моего отца.
Я моргнула, мой желудок свело. Легкие сжались.
Тара ухватила меня за мизинец и крепко сжала.
А потом она закончила словами, которые были хуже смерти.
– Он соблазнил тебя, Галлея, – мрачно сказала она. – И это не сойдет ему с рук.
ГЛАВА 31
– Папочка, мне страшно.
Солнце отражалось от ее шлема «Care Bears», а две каштановые косички спускались на плечики ее джинсового комбинезона. Я накрыл ладонями ее крошечные кулачки, в ужасе вцепившиеся в руль.
– Не бойся, малышка. Я здесь.
– Но ты же отпустишь. Я не хочу, чтобы ты отпускал меня.
– В конце концов я должен отпустить. Как иначе ты научишься?
Она надулась, сморщив крошечный носик-пуговку.
– Я могу научиться завтра.
– Почему не сейчас?
– Сейчас слишком страшно. Смотри, может пойти дождь.
Я посмотрел на небо, прищурив глаза на золотой шар солнца, висевший над головой в небе без единого облачка.
– Никакого дождя. Только ясное небо и отец, который скоро будет чертовски тобой гордиться.
Ноги Тары заскользили по обеим сторонам велосипеда, и она тяжело вздохнула.
– Мама говорит, что это плохое слово.
У меня вырвался смешок, и я присел на корточки рядом с ней на тротуаре, ожидая, пока она посмотрит на меня. Когда наши глаза встретились, я с улыбкой погладил ее поцарапанную коленку.
– Эй, – сказал я, мой голос был полон уверенности. – Сегодня ты будешь очень храброй.
– Я не чувствую себя храброй.
– Это потому, что ты боишься. Сначала всегда страшно. Это первый шаг к тому, чтобы стать храброй.
Она изучала меня, в ее больших зеленых глазах блестели слезы.
– Почему все мои друзья такие храбрые? Мне шесть. Все могут кататься без дополнительных колес, кроме меня.
– Храбрость – это не про сравнение себя с другими, – мягко сказал я. – Это умение смотреть в лицо своим страхам, какими бы большими или маленькими они ни казались. Ты пытаешься, даже если можешь упасть. И если падаешь, то снова встаешь на ноги. Это самый смелый поступок из всех.
Она высунула кончик языка, пока обдумывала мои слова.
– Ты ведь никогда не отпустишь меня, правда?
– Пока нет, – пробормотал я. – Не сейчас.
– Никогда, папочка. Никогда не отпускай меня.
Я постарался не придавать значения ее невинным словам и провел большим пальцем по неоново-розовому пластырю. Затем я выровнял ее велосипед и поставил ее ноги на педали. С руля свисали кисточки из лент, а маленький звонок мелодично звякнул, когда я дернул его.
– Я не отпущу тебя, малышка. Ты застряла со мной.
На ее лице расцвела улыбка, и ее личико стало решительным.
– Хорошо, – сказала она, глубоко вдохнув. – Поехали!
Я держал ее, пока мы двигались вперед, мои шаги набирали скорость по мере того, как колеса крутились все быстрее. Ее глаза округлились, подул ветерок, и во мне разлилось теплое чувство, пульсирующее гордостью и любовью.
– У тебя получилось. Ты молодец.
– А-а-а! Не отпускай! – крикнула она, велосипед завилял из стороны в сторону, пересекая трещины на тротуаре, а ее косички развевались у нее за спиной. – Я сделаю это, папочка. Только не отпускай пока!
Мои глаза наполнились слезами, пока я стоял посреди тротуара, подняв обе руки к небу.
Я отпустил ее десять секунд назад.
Она уже делала это.
Я припарковал свой грузовик перед домом, затем провел рукой по лицу. Кожа была покрыта липким холодным потом. Уит позвонила мне в студию двадцать минут назад, предупредила о «ситуации» и попросила поторопиться домой. Я прервал занятие, извинился перед клиентом и почти бегом направился через парковку к своей машине.
Учитывая, что мне не сказали ехать в ближайшую больницу, я попытался успокоить свое бешено колотящееся сердце, надеясь, что это что-то поправимое. Протекающая труба. Засорившийся унитаз. Может, Божья коровка съела что-то, чего ей есть не следовало, и девочкам нужна помощь, чтобы отвезти ее к ветеринару.
Уитни не сказала мне, в чем дело.
Она лишь сказала:
– Рид, ты нужен мне. У нас возникла проблема.
Ее тон был ровным и бесстрастным. Я знал Уит, поэтому понимал, что, если она говорит без эмоций, значит, что-то не так. Такой же холодный тон был у нее, когда Тару укусила соседская кошка на ее девятый день рождения. Учитывая безэмоциональный тон Уитни, я предположил, что это была незначительная царапина. Вместо этого у нее вся рука была в крови, как в фильмах ужасов.
Теперь мне оставалось только гадать, что меня ждет – булавочный укол или кровавая баня, – пока я смотрел на старый двухэтажный дом с кремовыми ставнями и синей дверью и представлял, какая «ситуация» скрывается по ту сторону.
Положив ключи в карман, я вышел из грузовика и трусцой побежал по знакомой дорожке к входной двери, сердце гулко стучало в ушах. Я заколебался, прежде чем повернуть ручку и войти внутрь.
Глубокий вдох.
Сглотнув, я переступил порог и окинул взглядом гостиную.
– Эй, что… – Мои слова оборвались. Застыв на месте, я уставился на три пепельных лица, повернутых ко мне, и страх пробрал меня до костей. – Что случилось?
Инстинкт заставил меня искать Божью коровку, я подумал о худшем, но золотистый пушистик лежал на диване, спрятав мордочку под лапами. Она не бежала ко мне и не виляла хвостом. Даже собака чувствовала облако ужаса, нависшее над комнатой.
Я несколько раз моргнул, закрыл дверь и шагнул вперед. Меня встретила тишина. Уитни стояла в стороне, скрестив руки на груди, ее покрасневшие глаза были единственным признаком того, что она расстроена. Галлея сидела рядом с Божьей коровкой на диване, ссутулившись и обхватив голову руками.
А Тара…
– Как ты мог? – Моя дочь пронеслась через комнату и приблизилась ко мне, на ее лице застыла маска негодования, а взгляд был острым как лезвие бритвы. – Как ты мог? – повторила она еще резче, чем в прошлый раз.
Ошеломленный, я покачал головой, чувствуя, как меня охватывает замешательство.
– Что происходит?
Тара пристально посмотрела на меня.
– Ты мне скажи. – Затем она шагнула вперед, сокращая расстояние между нами, и ударила меня чем-то в грудь. – Объясни.
Мои глаза были прикованы к ее лицу.
Я не мог пошевелиться, не мог дышать.
– Объясни! – потребовала она, сжав кулаки.
Я попытался взять себя в руки и взглянул на фотографию, которую неосознанно сжимал в руке. Я уставился на нее. Понял, что это. И осознал всю серьезность того, во что я только что вляпался, когда изображение задрожало между моими пальцами.
Черт. Меня. Возьми.
Шквал вины, ужаса и опустошения обрушился на меня, когда я медленно поднял голову и встретился взглядом с Тарой. По глупости – и из дурацких сентиментальных соображений – я выкопал эту чертову фотографию из мусорного бака прямо перед днем выноса мусора, разгладил ее, а потом спрятал за другой фотографией.
Катастрофическое решение.
Я прикусил язык, перед глазами все поплыло.
– Малышка…
– Я не твоя малышка.
Мои мышцы напряглись, дыхание застряло в горле, словно меня держали под водой. Я не ожидал такого развития событий. Это был наихудший сценарий.
Это был мой кошмар.
Тара бросилась на меня и обеими руками толкнула в грудь.
– Ты чудовище. Ты больной. Как ты мог так поступить с ней? Что с тобой не так? – Гнев смешался с болью, слезы текли по ее пунцовым щекам. – Как долго ты хотел мою лучшую подругу? Как долго ты обхаживал ее?
– Тара! – Уитни бросилась вперед и схватила нашу дочь за локоть. – Успокойся. Подумай, что ты говоришь.
– Похоже, я сейчас единственный человек, который мыслит здраво. Боже, ситуация со Стейси снова повторяется, – парировала Тара, и в ее словах звучали неподдельные эмоции.
Уитни помолчала, нахмурившись.
– Это не то же самое.
– Это так. Открой глаза.
Мои губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, но ничего не вышло.
Только хриплый звук отчаяния.
Отреагировав на мое парализованное молчание, Галлея вскочила с дивана и поспешила к нам, встав между мной и Тарой.
– Нет. Нет, Тара, пожалуйста, не превращай это в то, чем оно не является.
Фотография выскользнула из моих ослабевших пальцев и приземлилась у наших ног. Галлея пыталась защитить мою честь, а я просто стоял, потрясенный и оцепеневший. Я подвел ее. Я подвел всех.
Лицо Тары исказилось от отвращения.
– Не надо, Галс. Не оправдывай его поведение. Он взрослый мужчина, а ты практически ребенок. Ты была травмирована и подвергалась насилию. Он воспользовался тобой.
– Прекрати! – Галлея сжала оба кулака, ее щеки пылали. – Я взрослая. Это было взаимно. Я преследовала его, а он пытался все прекратить. Это не его вина.
Ее брови взлетели вверх.
– Это именно то, что сказала бы жертва. – Тара повернулась лицом к матери, ее волосы упали на лицо. – Мама, да ладно. Ты всю жизнь занималась делами социальной службы. Ты своими глазами видела, что произошло в Чарльстоне. Галлея – жертва.
В глазах Уитни блеснули слезы.
– Я понимаю, почему ты так считаешь, но это не одно и то же. Я знаю твоего отца. Ты знаешь своего отца. Давай попробуем быть рациональными и посмотрим на это с другой стороны. Сейчас все иначе.
– Послушай, что ты говоришь! – Тара уперла руки в бока. – Галлея была уязвима и отчаянно нуждалась в любви. Он воспользовался этим.
– Он не преследовал меня! – вмешалась Галлея, едва сдерживая рыдания. – Перестань говорить так, будто я невежественная идиотка, которая не может принимать решения самостоятельно. Мы полюбили друг друга, Тара. Любовь не всегда бывает черно-белой. Она запутанная, серая и сложная. Никто этого не планировал. Мы встретились еще до того, как я узнала, что он твой отец.
Тара замолчала, переводя взгляд с одного на другого, обдумывая это утверждение.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что встретила его на вечеринке два лета назад. Просто совпадение. Я понятия не имела, что он твой отец.
Мой растерянный взгляд метался между тремя лицами. Три размытых, потерявших четкость лица. Звук был искаженным и неразборчивым, мой мозг не функционировал. Только колотящийся пульс свидетельствовал о жизни.
Тара напряглась, слезы потекли ручьями от осознания того, что ее предали.
– Два лета назад?
– Да. Мы с тобой только-только подружились, и я не знала, что он твой отец.
В глазах Тары вспыхнула ярость, похожая на раскаленную лаву.
– Два лета назад тебе было семнадцать.
Галлея замялась в поисках ответа, быстро моргая и глядя на меня, безмолвно умоляя о помощи.
Я наморщил лоб, моя голова все еще качалась, отвергая все происходящее.
– Нет, все… все было не так, – наконец сказал я, чувствуя себя инородным существом в собственном теле. – Это не то, что ты думаешь.
– О, он умеет говорить, – ощетинилась Тара.
Уитни вмешалась.
– Просто напомню, что возраст согласия в Иллинойсе – семнадцать лет. Это не преступление, Тара, независимо от твоей моральной позиции по этому вопросу. Я не говорю, что одобряю все это, но твой отец ни в коем случае не преступник.
– Мне плевать на законы! – усмехнулась Тара. – Неправильно – значит неправильно.
Я сделал глубокий вдох, затем выдох, надеясь, что найду правильные слова.
– Послушайте… ситуация обострилась совсем недавно, – попытался я, это прозвучало жалко. – Да, я познакомился с Галлеей, когда ей было семнадцать, еще до того, как узнал, что она твоя подруга. Между нами возникла связь. Но я держался на расстоянии.
– Верно. Заниматься с ней индивидуально, притворяясь, что это для ее же блага, равносильно тому, чтобы держать дистанцию.
– Это была моя идея, – вмешалась Галлея.
Я сглотнул.
– Я забочусь о ней. Очень.
– Ты заботишься только о себе. Если бы ты заботился о Галлее, ты бы не посмел к ней прикоснуться. Если бы ты заботился обо мне и маме, мы бы сейчас не стояли здесь и не разбирались с бардаком, который ты устроил.
В безумии мелькали крупицы правды, все смешалось, исказилось. Неправильное, правильное, черное, белое, похоть, любовь.
Черт.
Я был совершенно не готов к такой реакции со стороны Тары. Она считала меня чудовищем. Отвратительным подонком.
Я действительно был им?
Черт возьми. Это был чертов бардак.
– Тара, просто постарайся…
– Не указывай мне, что делать! – Она кипела от злости. От ярости. – Ты потерял эту привилегию в тот момент, когда начал фантазировать о семнадцатилетней девушке.
– Прекрати! – всхлипнула Галлея. – Это безумие. Это так далеко от правды… – Повернувшись ко мне лицом, она вцепилась в мою бесполезную, безжизненную руку и сильно встряхнула меня. – Рид, скажи ей. Скажи ей, что это правда. Это не преступление. Я не жертва. Это любовь, и она чиста и прекрасна. – Она снова потрясла меня. – Скажи ей, что ты не знал, что мне было семнадцать, когда мы встретились, и что я солгала тебе. Я сказала тебе, что я старше. Потом я бегала за тобой, целовала тебя, умоляла тренировать меня, чтобы просто быть рядом. Я сделала это. Я виновата. Я.
Наступила тишина, пока все осознавали слова Галлеи.
Тара нахмурилась, ее глаза прищурились, и ее непоколебимая вера в лучшую подругу пошатнулась. Она тяжело вздохнула.
– Это правда?
– Да, – ответила Галлея.
Тара уставилась на Галлею ледяным взглядом, и ее преданность дала трещину. В ней расцвели сомнения.
– Ты солгала ему, чтобы переспать с ним?
Я поперхнулся.
Паника охватила меня, когда я взглянул на Галлею и Тару. Галлея отпрянула назад, в ней зародились новые страхи. Потерять лучшую подругу. Потерять обретенную семью.
Медленно я вернул внимание к дочери, вглядываясь в ее расстроенное, измученное конфликтом лицо.
Воспоминания заполнили меня светом и любовью. Сладкие, нежные моменты. Детский смех, долгие домашние задания, игры в парке, общение за просмотром ситкомов, поедание мороженого на полу в гостиной. Дни рождения, океанские волны, семейные ужины, сказки на ночь.
Но все это затмило обещание.
Обещание девушке слева от меня, что я всегда буду бороться за нее. Защищать ее. Оберегать, чтобы никто и никогда больше не смог причинить ей боль.
Я причинил ей боль.
Я поддался, потому что был слаб. Потому что влюбился в нее, несмотря на мигающие неоново-чертовски-красные знаки, говорящие мне, что нужно немедленно повернуть назад.
Однажды Тара простит меня.
Я знал, что простит.
Буря пройдет, волны утихнут, наша семья справится с этим.
Но Галлея?
У нее никого не было. Некому было провести ее через моря неопределенности, через приливы и отливы восстановления.
Она уже потеряла одну семью, я не мог позволить ей потерять еще одну.
Меня захватило чувство.
Болезненное, всепоглощающее чувство.
Храбрость. Глупость. Смесь того и другого.
Опустив взгляд в пол, я обрел дар речи и использовал его, чтобы солгать.
– Ты права, Тара, – прошептал я, и навязчивый гул моих отрывистых слов был достаточно громким, чтобы обрушить горы.
Галлея ослабила хватку на моей руке.
На ее лице промелькнуло выражение чистого недоумения.
– Что?
– Ты права. Во всем. – Я повернулся к Таре, стараясь быть убедительным. – Я сделал это. Я воспользовался Галлеей, когда она была уязвима, и я ненавижу себя за это.
– Рид… – Галлея побледнела на моих глазах. – Нет.
Я продолжал.
Я должен был продолжать, потому что у нас не было будущего, какой бы дорогой мы ни пошли. Но для Галлеи еще был выход. Ради ее сердца я возьму всю вину на себя.
– Я знал, что она влюбилась в меня, – сказал я. – Я был одинок, слаб и эгоистичен. Галлея прекрасна, и я потерял контроль над собой.
Галлея впилась ногтями в мое плечо, ее слова были полны неверия.
– Нет! Он лжет. – Она повернулась к Таре и Уитни, ее лицо было искажено. – Он лжет, я клянусь.
– Я не вру.
Уитни закрыла глаза и провела пальцами по волосам.
– Рид, прекрати. Просто замолчи.
– Галлея ни в чем не виновата, – продолжал я, наполняясь решимостью, заставляя себя произносить слова, в то время как мой желудок сводило, и меня чуть не выворачивало наизнанку. – Я знал, что это неправильно, но все равно сделал это. Невзирая на последствия. Эти тренировки были моей идеей. Это был повод находиться рядом с ней, потому что я не мог держаться на расстоянии.
Моя дочь вскинула руку вверх и прикрыла рот, крепко зажмурив глаза.
– Не вини Галлею. – Умолял я Тару, пока внутри меня все разрывалось на части и умирало. – Пожалуйста. Она не заслуживает ничего из этого. Вини меня. Это я плохой парень. Я заставил ее поверить, что между нами что-то настоящее, чтобы затащить ее в свою постель. Я не горжусь этим. Мне стыдно. Но это гребаная правда.
Мои конечности дрожали, во рту пересохло. Тошнота подкатывала к горлу, и все, чего мне хотелось, – это кричать с крыш, что я люблю эту девушку, а она любит меня.
Но Тара никогда бы не поверила в это.
Она бы распяла Галлею. Я видел это по ее бледному, как у призрака, лицу.
И это распяло бы меня.
Плечи Тары дрогнули, лицо стало пепельно-белым. Она смотрела на меня с выражением ужаса и отвращения, а затем отняла руку ото рта, чтобы заговорить. Уничтожить меня.
– Ты отвратителен. – Ее зубы стучали от испытываемых эмоций. – Ты отвратителен, и я тебя ненавижу.
Мои глаза наполнились слезами, а голос задрожал.
– Я понимаю. Я тоже себя ненавижу.
Мгновение я наблюдал, как моя маленькая девочка переваривает все то, во что я только что заставил ее поверить, а потом она пронеслась мимо меня в прихожую и выскочила на улицу, оставив входную дверь болтаться на петлях, как шар для сноса зданий.
Галлея подняла подбородок, ее глаза встретились с моими. Мы смотрели друг на друга: на моем лице мелькнуло извинение, на ее – презрение. Черты ее лица исказились от истерики, по щекам потекли слезы. Она покачала головой в ужасе от лжи, которую я только что выплеснул, как воду.
С жалобным криком Галлея отпустила мою руку и выскочила за дверь, захлопнув ее за собой.
Задребезжали оконные стекла.
Взревел двигатель.
На подъездной дорожке взвизгнули шины.
После того как все стихло, в комнате воцарилась жуткая тишина, как после урагана. Постапокалиптический гул.
Божья коровка сползла с дивана и поплелась ко мне, усевшись у моих ног с побежденным вздохом, а Уитни недоверчиво смотрела на меня с другого конца комнаты.
Ее голос дрожал, когда она пробормотала:
– Что, черт возьми, ты только что сделал?
Я смотрела в окно, представляя, как шестилетняя Тара впервые катается на велосипеде без дополнительных колес, и ее гордый смех отдавался эхом в моих ушах и дарил мне величайшее чувство умиротворения. Двенадцать лет назад я пообещал своей дочери, что никогда не отпущу ее.
Затем я дал еще одно обещание.
Обещание любимой женщине, что всегда буду бороться за нее, даже если это будет единственное, что мне будет позволено сделать.
Но обещания подобны лепесткам на ветру.
Их легко рассыпать.
Их трудно удержать.
Я не мог сдержать их оба.
Слеза потекла по щеке, когда я сглотнул пепел своих грехов.
Что, черт возьми, я только что сделал?
Я вздохнул.
Закрыл глаза.
– То, что должен был.
ГЛАВА 32
Костяшки пальцев болели от тяжести моих ударов, когда я в двадцатый раз стучала во входную дверь Рида.
– Я не уйду, – кричала я, не обращая внимания на то, что соседи высовывали головы из приоткрытых дверей с невидимыми ведерками попкорна. Я устроила сцену. Отлично. – Открой дверь, Рид. Я никуда не уйду, пока ты не поговоришь со мной.
Я знала, что он внутри, я видела его машину на парковке. Он игнорировал меня, надеясь, что я устану колотить в дверь и кричать, как сумасшедшая. Ни малейшего шанса.
Все, что он сделал, это включил музыку.
Громкий, пронзительный рок.
Сукин сын.
Пять минут пролетели, а я все еще была здесь. Он недооценил, насколько упрямой я могу быть.
Бам, бам, бам.
– Клянусь Богом, я свернусь калачиком и усну на этом дерьмовом бордовом ковре сегодня ночью, если ты не…
Музыка смолкла, и дверь распахнулась.
Я отшатнулась назад, но не от самого движения, а от его растерянного, изможденного взгляда. Темные круги под глазами, бледная, как мел, кожа, волосы, торчащие во все стороны. Мой взгляд скользнул по его телу, задержавшись на мятой белой майке и спортивных штанах, которые свисали с его крепкого тела, как приспущенный флаг.
Моя решимость ослабла. Сочувствие просочилось наружу, когда я подняла глаза и встретилась с неподдельной печалью.
Он принял мой момент уязвимости за капитуляцию и попытался захлопнуть дверь у меня перед носом.
Я выставила руку и ворвалась внутрь, стряхивая с себя сочувствие.
– Наконец-то, – пробормотала я.
Рид остался на пороге, держась одной рукой за дверную коробку, а другой упершись в стену, сгорбившись и повернувшись ко мне спиной.
– Что? – Это было все, что он сказал.
Что.
Что?
Моя грудь вздымалась, когда гнев возвращался обратно красными волнами.
– У меня много чего есть что сказать, – прошипела я. – Что это было? Чего, черт возьми, ты пытался добиться этим нелепым фарсом? Почему ты решил, что еще больше лжи и обмана все исправят? Что…
– Тебя не должно быть здесь. – Повернувшись, он захлопнул дверь и рухнул на нее, ударившись головой о дерево и закрыв глаза. – Тебе нужно уйти.
– Я никуда не собираюсь.
Его глаза снова открылись.
– Нет, собираешься. Ты поедешь на восточное побережье со Скотти.
От изумления у меня отвисла челюсть, все, что я собиралась сказать, оборвалось на полуслове. Только невеселый смешок прорвался наружу.
– Я никуда не поеду.
Лицо Рида оставалось безэмоциональным, как будто вся страсть, которая росла в нем, испарилась после сокрушительного поражения.
– Я думаю, это к лучшему. Ты хотела путешествовать, увидеть мир. Ты этого заслуживаешь.
– Не тебе решать, чего я заслуживаю. И уж точно не тебе вырывать у меня из-под ног ковер, а потом заворачивать меня в него и сбрасывать с ближайшего обрыва.
Он провел рукой по лицу.
– Ты драматизируешь.
– Я драматизирую? – Я вытаращилась на него, запрокинув голову. – Несколько часов назад ты устроил потрясающее представление, которое поставило всех на колени. Это было достойно Оскара. Правда.
Он пристально посмотрел на меня, но во взгляде не было ненависти, не было злости.
Он был просто… отстраненным.
Болезненно равнодушным.
Я сделала шаг вперед, изо всех сил стараясь превратить свою ярость в убежденность.
– Рид, пожалуйста. Нам нужно поговорить об этом.
– Нам не о чем говорить. Все кончено.
– Это не конец. Это только начало. И, возможно, если бы ты попытался убедить Тару в том, что наши чувства реальны, у нас было бы настоящее начало. – Слезы навернулись на глаза, несмотря на то, что я пыталась быть сильной. – О чем ты думал?
Наконец-то в его глазах промелькнуло что-то кроме апатии. Рид оторвался от двери и остановился передо мной, нахмурив брови.
