Текст книги "Старше (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
– Я не знаю, что делать, – призналась я, чувствуя, как в глазах собираются слезы.
Он притянул меня ближе, крепче прижал к себе и ничего не ответил.
У меня скатилась слеза.
– Ты должен знать. У тебя должны быть ответы.
– Почему?
– Потому что ты старше.
Пораженный моим заявлением, Рид потянул меня вверх, пока мы снова не оказались лицом к лицу.
– Старше – не значит мудрее, и возраст не гарантирует ответов. – Он обнял мою щеку ладонью, а я уткнулась в нее носом. – С возрастом приходит уверенность. Ты начинаешь точно понимать, чего хочешь. Но это не всегда означает, что это мудро или правильно, и тогда эта уверенность становится проклятием.
– В чем ты уверен? – Я сглотнула, и мои пальцы впились в его футболку.
Рид продолжал водить ладонью вверх и вниз по моей спине, а его глаза остекленели от испытываемых чувств. Его ресницы дрогнули, и он прошептал в ответ:
– Я уверен, что будет чертовски больно, когда все закончится.
ГЛАВА 25
Тара стащила у меня картошку фри, когда мы сидели друг напротив друга в закусочной, а из соседнего окна лились лучи июньского солнца. Оно освещало ее и делало улыбку ярче, подчеркивая истину, с которой я с трудом пытался смириться последние две недели: моя маленькая девочка окончила среднюю школу.
Она была совершеннолетней, взрослой женщиной.
Это казалось невозможным… но это было так.
Я подался вперед, опустив оба предплечья на столешницу, и наклонил голову. Я изучал ее сквозь пелену грусти. Над моей головой сгущалась тоскливая туча, потому что я знал, что таких моментов, проведенных вместе, будет все меньше и меньше.
А в сочетании с моими новыми внеклассными занятиями эти моменты могут превратиться в мимолетные проблески, омраченные грузом моих секретов.
Тара откусила кусочек жареной картошки и проглотила его, а затем вскинула брови.
– Что? Ты смотришь на меня так, будто я обменялась лицами с бабуином.
Я нахмурился.
– Мне не нравятся бабуины.
– Я знаю. Именно поэтому я так сказала.
– Я бы никогда не посмотрел на бабуина так, как смотрю на тебя. В моем взгляде только гордость и безусловная любовь.
– Ты выглядишь так, будто я только что растоптала твое сердце жуткими, похожими на руки, ногами бабуина.
Я содрогнулся от этого мысленного образа.
– Я думал о том, как быстро пролетело время. Как сильно ты выросла.
Она медленно кивнула, обдумывая услышанное, а затем запихнула в рот еще несколько картошек фри.
– Ну, теперь ты думаешь только о бабуинах.
Усмехнувшись, я бросил картошку фри через стол, и она ударила ее по носу.
– Невоспитанный! – Она разразилась смехом и бросила в меня целую горсть. – Ты же знаешь, я не люблю сражаться едой на людях.
– О, я знаю. Вечеринка в честь твоего седьмого дня рождения до сих пор снится мне в кошмарах.
– Торт. Повсюду.
– Везде.
Черты ее лица смягчились, изумрудные глаза сверкнули в свете окна. Длинные волосы рассыпались по плечам шоколадными волнами, ее ресницы были длинными и изогнутыми, как у меня. У Тары было много моих черт лица: четкая линия челюсти, ямочки и полные губы. Хотя ее глаза были моего цвета, по форме они напоминали глаза Уитни. И нос тоже был ее.
Она была совершенной.
Моя маленькая девочка.
– Мне кажется, что ты пригласил меня на обед, чтобы предаться меланхолии, – сказала Тара с набитым ртом, макая картошку фри в шоколадно-молочный коктейль. – Я права?
– Да.
– О боже. – Она вздохнула и откинулась на спинку. – Я видела, как ты плакал во время церемонии вручения дипломов. У меня было предчувствие, что это произойдет.
– Я не плакал. Просто ветер попал в глаза.
– Мы были в помещении.
– Там дуло.
Она понимающе улыбнулась.
– Я все еще твоя маленькая девочка, папа.
Черт.
Опять этот ветер.
Справившись с эмоциями, я погладил свою челюсть и кивнул.
– Когда у тебя есть ребенок, ты понимаешь, что эти дни наступят, что они неизбежно настигнут тебя. Ты пытаешься подготовиться и думаешь, что будешь готов, но это невозможно. Эти моменты всегда кажутся такими чертовски далекими, а потом – бац. Больше никаких катаний на спине, никаких уроков плавания, праздничного торта, украсившего стены. Как будто я моргнул, а ты уже выросла.
Тара отодвинула тарелку и уставилась в стол, ее глаза увлажнились и заблестели.
– Тебе кажется, что ты что-то упустил? Из-за расставания с мамой?
– Я чувствую, что мы хорошо справились, что все получилось. У каждого решения бывают последствия. – Я стиснул зубы, с трудом сглотнув. – Если бы мы остались вместе, мы были бы несчастливы, и тогда пострадали бы другие. Ты бы обижалась на нас обоих.
– Я не могу представить, чтобы я на кого-то из вас обижалась.
Я сложил руки на груди.
– Ты не сможешь понять это в полной мере, пока не испытаешь на себе, чего, я надеюсь, никогда не произойдет. Я верю, ты найдешь того, кто будет дополнять тебя во всех отношениях, кто придаст тебе сил и смелости, кто будет бороться за тебя до последнего, невзирая на последствия, и кто будет любить каждую частичку тебя. Даже те уродливые части, которые ты пытаешься скрыть ото всех.
Задумавшись, она обхватила рукой стакан с содовой и кивнула.
– Вы, ребята, не любили уродливые части друг друга настолько, чтобы оставаться вместе.
Обдумывая ответ, я смотрел на свои руки, понимая, что иногда они не способны удержать все детали вместе. Даже самые красивые.
– Ты знаешь, я по-прежнему очень люблю и уважаю твою маму. Это никогда не изменится. Но думаю, что когда кто-то, кто тебе дорог, предает тебя, ничто не может склеить эти разбитые кусочки обратно, – объяснил я. – Вспомни тот пазл, который мы собирали несколько недель пару лет назад.
– Конечно. С Микки-Маусом.
– Божья коровка была еще щенком и погрызла один из кусочков. Мы собрали весь пазл, но один кусочек был испорчен, так что он так и не встал на место. Ты так сердилась. Ты сказала, что из-за этой испорченной части пазл никогда не будет идеальным, как бы я ни старался исправить его.
В ее глазах мелькнуло понимание, и она отвернулась, прикусив губу.
– Я просто хочу сказать, что некоторые вещи хороши, пока они существуют. Нам было весело собирать кусочки вместе, как и у нас с твоей мамой было много прекрасных моментов на протяжении наших отношений. Но конечный результат все тот же – сломанный пазл.
Прерывисто вздохнув, она уставилась в окно, сцепив руки на коленях.
– Да, я понимаю. Наверное, мне казалось, что вы все еще любите друг друга и хотите попробовать снова.
– Эта любовь – остаточное чувство, связанное с тобой.
– Понятно, – сказала она. – Галлея считала, что я выдаю желаемое за действительное. Видимо, она была права. – Пожав плечами, она послала мне застенчивую улыбку. – Я просто хочу, чтобы вы были счастливы. Вы оба. Вы, ребята, всегда работаете, всегда одни. Может, есть кто-то еще?
Моя грудь сжалась от этого вопроса.
Мышцы напряглись, сердце заколотилось, я сжал руки в кулаки и уставился в стол. Я не смог сдержать ни кратковременный блеск в глазах, ни правды, промелькнувшей в них.
Ее темные брови заинтригованно приподнялись. Она ахнула.
– Есть. Кто она?
– Никто. – Я сказал это слишком быстро, мой голос предательски дрогнул. – Никого нет.
– Ты такой лжец.
– У меня никого нет, Тара.
Отчасти это было правдой. Мы с Галлеей не были вместе – не совсем. Мы просто занимались сексом, и у этих отношений был срок годности.
Наморщив нос, она сдула с глаз прядь волос, а затем отбросила ее назад. Она бесцельно уставилась в окно, видимо, обдумывая, насколько плохо я был подготовлен к тому, чтобы скрывать что-то.
– Ты можешь рассказать мне, знаешь ли. Это не сломает меня.
Она даже не представляла, насколько ошибалась.
Я опустил подбородок на сцепленные ладони, локти уперлись в стол почти так же сильно, как зубы впились во внутреннюю поверхность щеки.
– Я знаю.
– Я поддержу тебя, кем бы она ни была.
Мои глаза закрылись, когда раскаленное добела чувство вины хлынуло мне в кровь, – тошнотворное чувство, от которого вены стыли, а сердце гнило в груди.
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете? – признался я, и мой голос сорвался с сокрушительным хрипом.
Мне нужно было это сказать. Мне нужно было, чтобы она знала.
Тара пораженно смотрела на меня, ее щеки порозовели, а глаза расширились от переполнявших ее эмоций.
– Конечно, я знаю. – Она потянулась к моей руке через стол и сжала ее. – Я тоже тебя люблю. Ты, пожалуй, самый лучший отец на свете.
Когда я наклонился вперед, в моих глазах снова зажегся огонек.
– Я не знал, что у меня есть конкуренты.
– Их нет. Всем известно, что ты будешь доминировать.
Я усмехнулся.
– Они просто знают, что я выбью из них все дерьмо, чтобы занять первое место.
После ее хихиканья разговор вернулся в более легкое русло, и мы возобновили наше игривое подшучивание и битву картошкой фри.
Но чувство вины все равно осталось.
Вина за предательство, лекцию о котором я только что прочитал своей дочери.
Вина за слабость.
Вина за ее лучшую подругу.
Мою «Wonderwall19».
Но стена между нами была какой угодно, только не чудесной. И я боялся, что мы все находимся в шаге от того, когда эта стена рухнет и погребет нас на шесть футов под собой.
ГЛАВА 26
Бывает беспорядок, для устранения которого хватает кухонной тряпки, а бывает такой, что требует швабры и ведра. Некоторые беспорядки затапливают другие помещения, что превращает мелкие неудобства в острые раздражители. А иногда случаются катастрофы высшей категории, нового уровня, которые заставляли вас разгребать обломки, обдумывая каждый неверный шаг, каждый ошибочный поворот, которые привели вас к этому.
Мы не были ни тем ни другим.
Мы были в полном дерьме.
Это было не пятно на ковре, которое можно оттереть, и даже не кропотливая работа, требующая много часов ручного труда, чтобы исправить то, что было сломано; это был безжалостный поток, уничтожающий все на своем пути. И когда я смотрел на ее поцелованные солнечным загаром части тела, запутавшиеся в серебристых простынях, на ее волосы, золотой рекой рассыпавшиеся по моей подушке, я задавался вопросом, сможем ли мы когда-нибудь выбраться на поверхность и снова дышать чистым воздухом.
Солнечный свет проникал в окно моей спальни, рассыпаясь бледно-желтыми полосами на ее щеке. Она была чертовски великолепна. Сладкая невинность окутывала ее, смешиваясь с греховными воспоминаниями о прошедшей ночи.
Мы спали вместе уже две недели.
Я не гордился этим, и уж точно не ждал от этого ничего большего. Это было все, что мы могли получить.
Я поставил чашку с горячим кофе на прикроватную тумбочку и опустился на матрас, затем обнял ее одной рукой и притянул к своей обнаженной груди. Я прилагал чертовски много усилий, чтобы не дать эмоциям заглушить разум и позволить этому быть именно тем, чем оно было – запретным романом, который будет жить в тени и никогда не увидит света дня. Я никогда не приглашу ее на ужин, не возьму за руку и не надену кольцо на ее палец.
Я четко и ясно изложил свои намерения, и Галлея утверждала, что ее все устраивает. Но я знал, что даже самые продуманные планы часто рушатся и остаются разбросанными по полу на месте убийства.
Галлея проснулась и сонно вздохнула, от этого звука у меня заколотилось сердце. Она повернулась ко мне, ее длинные ресницы распахнулись. Блаженная улыбка растянулась на губах, когда я провел рукой по ее животу и прижался поцелуем к виску.
– Доброе утро, – произнесла она, ее голос был немного хриплым после сна. – Ты рано встал.
– Уже семь. Тебе, наверное, пора идти.
Она закинула руки за голову, ее живот стал плоским и упругим под моей ладонью, и я провел рукой между ее грудей, пока не обхватил ее горло и не притянул к себе.
Она расслабилась, как только наши губы соприкоснулись, обвила обеими руками мою шею и притянула ближе.
– Я не хочу уходить. – Осторожные пальцы взъерошили мои нечесаные волосы. – Мне здесь нравится.
– Мне нравится, когда ты здесь. – Наши губы снова соприкоснулись, всего лишь легкое касание.
– Я сказала Таре, что переночую у Скотти. Она не ждет меня раньше обеда.
Мои глаза закрылись, горло перехватило.
– Это опасно. Мы не должны заниматься этим здесь, – сказал я ей. – У Тары есть ключ от моей квартиры.
Она кивнула, хотя выражение ее лица погасло.
– Полагаю, мы можем воспользоваться захудалыми мотелями или на крайний случай темными углами парковок.
Черт. Я не хотел этого. Я хотел, чтобы она была в моей постели, в моем доме, чтобы она освещала своим золотым светом каждый тусклый дюйм моего мира.
– В моей постели ты выглядишь лучше всего. – Мой член напрягся, пока я целовал ее горло. – Но это небезопасно.
– Может, я могу задержаться еще ненадолго? – Ее стопа обхватил мою лодыжку, а затем прошлась по икре. – Я все еще хочу кое-чего.
– Да? – Мой язык провел по точке ее пульса, где на коже остался легкий засос после прошедшей ночи. – Чего именно?
Она протянула руку между нами и обхватила эрекцию, натягивающую мои боксеры.
– Кофе. – Она крепко сжала меня, пока я не задрожал от ее прикосновения. – Завтрак. – Ее рука погладила меня через тонкую ткань. – Душ.
– М-м-м… – Я застонал, скользнул по ее телу и сжал обе груди, когда она выгнулась дугой. Я втянул в рот розовый сосок и ласкал его, пока он не затвердел, а затем провел языком по его вершинке. – Позже.
– Хорошо, – выдохнула она, вибрируя подо мной. – Я легко приспосабливаюсь.
Одним быстрым движением я поменял наше положение так, что оказался на спине, а она – на мне. Она удивленно вскрикнула, когда я поднял ее вверх по торсу, по груди, пока ее киска не оказалась над моим ртом.
– Кофе на прикроватном столике, – пробормотал я, целуя ее аккуратно подстриженные кудряшки. – Завтрак подождет. – Когда она попыталась опуститься к моему рту, я удержал ее, чтобы она не могла дотянуться, и она разочарованно дернула бедрами. – И я планирую трахнуть тебя в душе. – Мой язык слегка коснулся ее клитора, заставляя ее дрожать и стонать надо мной. – Но сначала ты кончишь на моем лице.
Обхватив руками бедра, я потянул ее вниз и жадно впился ртом. Галлея вскрикнула, выгнула спину, а ее колени обхватили мою голову и зарылись в подушку. Я погружал в нее язык голодными, порочными движениями, прижимая ее к себе, а она вцепилась обеими руками в изголовье и билась о мое лицо.
Я поглощал ее, как последнюю еду в своей жизни, словно зная, что она навсегда останется самым бесценным деликатесом, который я когда-либо пробовал. Она была отзывчивой, готовой отдать мне контроль и позволить делать с ней все, что я захочу.
Даже разбить ей сердце.
Она всегда быстро кончала таким образом, поэтому прошла всего минута, прежде чем она задрожала, задыхаясь и трепеща, а ее руки ухватились за мои волосы и крепко сжали их. Я сильно присосался к ее клитору, язык скользил по нему, и она разбилась вдребезги, как стекло, простонав мое имя, умоляя о большем, и рухнула на меня сверху, уткнувшись лбом в изголовье кровати.
Я не дал ей времени прийти в себя, выскользнул из-под нее и поставил на четвереньки. Приподняв ее за бедра, я стянул боксеры с бедер, и мой член вырвался на свободу, с уже выступившей спермой на головке и пульсируя от потребности.
Я встал на колени позади нее, пока ее руки сжимали одеяло, а лицо лежало на подушке, провел моей набухшей головкой вверх и вниз по ее скользкому входу.
Она стонала, упираясь в меня своей задницей, жадная и требовательная.
– Рид…
Мое имя на ее губах всегда пробуждало во мне зверя, первобытное, собственническое чувство, которое пронзало меня насквозь, разжигая огонь в моей крови. Я врезался в нее, и костяшки моих пальцев побелели, когда я впился в ее тонкую талию.
Так было всегда.
Жестоко, плотски, быстро.
Я понял, что мы почти никогда не занимались сексом лицом к лицу, за исключением тех первых двух встреч. Я брал ее сзади, позволял ей оседлать меня или входил в нее, стоя на коленях, а Галлея лежала на спине, закинув ноги мне на плечи. Близость могла нас погубить. Слишком много зрительного контакта, медленных поцелуев, мягких прикосновений и нежных поглаживаний – вот что сделает расставание практически невозможным.
А я должен был уйти.
Другого выбора не было.
Но не сейчас…
Я трахал ее, как делал всегда, со злостью и разочарованием, смешивающимися с извращенной похотью, отвергая ростки привязанности, которые пытались просочиться внутрь. Галлея всхлипнула подо мной, когда я потянул ее к себе за волосы и осыпал ее шею горячими, влажными поцелуями, вдыхая ее запах, пока она вела меня к кульминации. Когда ее спина оказалась вровень с моей грудью, я обхватил ее рукой и сжал грудь, ненавидя, что все всегда заканчивается слишком быстро, никогда не бывает достаточно долго, как бы я ни старался оттянуть неизбежное.
Застонав от резко обрушившегося на меня оргазма, я зарылся лицом в ее мягкие волосы и покатился по волнам, изливаясь в нее. Мои зубы впились в ее плечо, когда она застонала и покачнулась рядом со мной, а ее кожу покрыла тонкая пелена пота, блестевшая в свете окна. Когда я вышел из нее, она упала на матрас, задыхаясь от адреналина.
Довольно мурлыкнув, она перевернулась на спину, пока я натягивал боксеры. Еще одна томная улыбка тронула ее губы, и она снова потянулась, раскинув передо мной свое совершенное тело. Ее глаза были подернуты дымкой удовольствия и полны обожания, когда она смотрела на меня с раскрасневшимися щеками и растрепанными волосами, словно я был ее единственным, а не тем, кем являлся на самом деле.
Галлея перевернулась на живот, полностью удовлетворенная, и теперь ее голая спина была обращена ко мне.
Я уставился на ее шрамы.
Вихрь невыносимой нежности расцвел в моей груди, превратив каменное сердце в песок. Вопреки здравому смыслу я наклонился вперед и положил ладонь ей на спину, затем провел указательным пальцем по неровным краям ее боевых ран. Она с шипением выдохнула, замирая подо мной. Мой собственный шрам пульсировал, словно его тянуло к ее шрамам, словно мы вместе состояли в каком-то тайном клубе. Партнеры по боли. Товарищи по насилию. Два воина, бросающие вызов буре, рука об руку.
Галлея издала жалобный звук, пока я продолжал прикасаться к ней, сочувствие подавляло мой разум. В глубине души я хотел защитить ее от всего зла этого мира, удержать ее рядом со мной и всегда защищать ее телом и духом. Но также я знал, что единственный способ защитить ее – это позволить ей ускользнуть сквозь мои пальцы. Мне нужно было разорвать стальные путы и отпустить ее.
Перевернувшись на спину, Галлея посмотрела на меня, моя рука легла ей на бедро.
– Мне нравится, когда ты так ко мне прикасаешься.
Я опустился на колени рядом с ней, пот остывал на моей коже.
– Что ты имеешь в виду?
– Как будто я твоя.
Мое сердце сжалось.
Она была моей.
Она всегда будет моей.
Но не все, что нам дано, мы можем оставить себе.
Она видела, как я отступал, как я прятался обратно в безэмоциональный уголок своего сознания и снова надевал маску. Галлея села на кровати и заговорила прежде, чем я успел оборвать нить разговора.
– Сделай снимок, – сказала она.
Я нахмурился.
– Что?
Улыбка озарила ее лицо, когда она переползла через матрас, наклонилась и взяла с пола фотоаппарат.
– Фотографию. Чтобы запечатлеть этот момент.
Галлея очень трепетно относилась к моментам. Она не делала снимков по прихоти, не запечатлевала недостойные вещи. Этот момент она хотела сохранить.
Она протянула мне фотоаппарат, и я уставился на него, как на учебник иностранного языка.
– Просто нажми на кнопку, – сказала она, все еще улыбаясь. – Вот здесь.
Придвинув камеру ко мне, она приблизилась и показала, что нужно делать. Камера была тяжелой в моих руках, как неведомая реликвия. Я снял крышку с объектива и поднес корпус камеры к лицу, наблюдая, как она падает на кровать, натягивая простыню на грудь. Она скорчила глупую гримасу, которая вызвала у меня смех.
– Сделай это, – шутливо приказала она.
– Ты слишком много двигаешься.
– Такие снимки самые лучшие.
Я поймал кадр, когда она пощекотала мое бедро пальцами ног, и вздрогнул. Она со смехом откинулась назад, ее щеки все еще пылали, волосы были растрепаны.
Этот момент был прекрасен. Наша уродливая реальность отступила, когда я сделал снимок, как раз в тот момент, когда ее зубы сверкнули в улыбке, глаза закрылись, а волосы рассыпались по моей подушке потоками меда.
Я больше не мог справляться со своей нежностью. Она поглотила бы меня. Отбросив камеру в сторону, я вздохнул, красоту затмил мой мрак.
– Завтрак? – спросил я, сползая с кровати.
– Конечно. – Ее улыбка медленно погасла, когда я потянулся за едва теплым кофе.
Я протянул ей керамическую кружку и наблюдал, как она делает маленький глоток. Улыбка вернулась, почти такая же яркая, как раньше.
– Ты уже знаешь, какой кофе я люблю.
Проведя рукой по волосам, я пренебрежительно пожал плечами.
– Я видел, как ты готовишь его дома.
Темная обжарка, немного молока и чайная ложка меда.
Это ничего не значило.
Я знал, какой кофе она любит, ее любимые песни, самые сокровенные страхи и мечты, как она с придыханием произносит мое имя, когда мой язык оказывается у нее между ног, и как она улыбается в зависимости от настроения, только потому, что был наблюдателен.
Галлея встала с кровати и направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок, а через несколько минут встретилась со мной на кухне, когда я доставал из шкафа несколько коробок с хлопьями.
Я взглянул на нее, одетую только в мою футболку, и стиснул зубы, когда мой взгляд скользнул по ее обнаженным ногам. Я прочистил горло и повернулся обратно к шкафам.
– Хлопья подойдут?
– Да. Если только ты не хочешь, чтобы я что-нибудь приготовила.
– Мы можем обойтись без этого.
Наблюдать за тем, как она колдует на моей кухне в одной моей футболке, не поможет мне сохранить благоразумие.
За моей спиной Галлея запрыгнула на кухонный остров и раскачивала ногами взад-вперед, ее волосы свободными волнами падали на плечи. Она включила радио, и кухня наполнилась музыкой. Я постарался не обращать внимания на то, как двигались ее губы, когда она подпевала песне, лишь частично попадая в такт, и достал из буфета две тарелки и ложки, а затем молоко из холодильника.
Ее глаза загорелись, когда она смотрела, как я насыпаю хлопья.
– Хрустящие рисовые хлопья. Рождественские.
– Я купил их в праздники. Уверен, что хлопья хранятся вечно.
Карие радужки засверкали зелеными искорками, когда я протянул ей миску.
– Помню, я купила тебе такие в канун Рождества.
Я ел хлопья стоя, прислонившись спиной к стойке напротив нее в своих беговых шортах и без футболки.
– Да, купила.
– Потом ты попытался заплатить за мои продукты и все равно сунул деньги в мой карман, когда проиграл пари. Ты хороший человек.
Хороший человек.
Эти слова вонзились в меня гниющими зубами. Уверен, что хорошие мужчины не трахаются с подругами своей дочери и не врут об этом.
Я определенно был куском дерьма.
– М-м, – лаконично ответил я.
Мы ели хлопья в тишине, украдкой бросая взгляды, уклоняясь от некоторых из них, и оба были погружены в свои мысли. Прежде чем я успел придумать, что сказать, заиграла песня.
Чертов «Wonderwall».
Ее улыбка снова засияла, когда зазвучали первые аккорды, и я вспомнил холодный день на веранде Уит, вскоре после того, как она переболела гриппом. В тот момент она выглядела наполовину влюбленной в меня, так что мне ничего не оставалось, как соврать ей, что изначально я купил диск для кого-то другого. Разумеется, это была ложь. Только ее лицо стояло у меня перед глазами, когда я просматривал альбомы в музыкальном магазине.
Один конкретный диск для одной конкретной девушки.
Я говорил себе, что это ничего не значит, но я ошибался.
Вздохнув от нахлынувших воспоминаний, я прожевал еще одну ложку хлопьев и задумался над тем, что скажу дальше, чувствуя, как внутри скребется тьма.
– Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, где именно я облажался, понимаешь? – произнес я вслух. – Может, это была покупка того чертова диска. Эти моменты вместе. Определенно, тренировки. – Стиснув зубы, я опустил взгляд на плитку пола. – Такое ощущение, что каждый шаг вел меня в неправильном направлении, и в итоге мы оказались здесь. В этом чертовом чистилище.
Брови Галлеи сошлись на переносице, улыбка исчезла с ее лица.
– Я вижу это не так. Мне нравится думать, что все происходит не случайно.
– Это выдуманная концепция, созданная для того, чтобы ты легче относилась к своей жизни и могла спокойно спать по ночам. Санта-Клаус, ангелы, желания, судьба. Они не реальны. Это механизмы преодоления.
Она нахмурилась еще сильнее.
– Ты так циничен.
– Может, и так. Я тридцатишестилетний мужчина, который трахается с подростком. – От моих слов у нее перехватило дыхание, и это заставило чувство вины присоединиться к моей вечеринке жалости.
Галлея заколебалась, прежде чем спрыгнуть с кухонного островка и подойти ко мне.
– Независимо от того, что между нами может быть или не быть, пожалуйста, не умаляй того, что у нас есть.
Мои глаза распахнулись, а затем прищурились.
– Что именно, по-твоему, между нами?
Ее ладони нежно скользнули по моему торсу и легли на грудь.
– Что-то прекрасное.
Опять фантазии.
Больше красивой лжи, чтобы помочь ей спать по ночам.
– Прекрасные моменты недолговечны, – сказал я, стараясь оставаться жестким и резким, и тем не менее смягчаясь от ее прикосновений. Я тоже хотел ухватиться за ложь и превратить ее во что-то честное, что-то, что стоит сохранить, но я слишком хорошо понимал – это невозможно.
– Я знаю. Но они остаются прекрасными, пока длятся.
Галлея приподнялась на носочки для поцелуя, и я оказался беспомощен перед ее магнетизмом. Я опустил голову и прижался к ее губам, глупо позволив этому нежному мгновению ослепить мою тьму лучами света, проблесками сказки, которой никогда не суждено сбыться. Я сдался, отдавшись мечте, желанию чего-то большего.
Но я не мог позволить этому продолжаться, не мог затягивать момент. Я не мог дать этому чувству импульс. Если я вдохну в него еще хоть немного жизни, оно переживет нас обоих.
Отстранившись, я повернулся к ней спиной и поставил тарелку на столешницу, подавшись вперед, мои руки напряглись, а мышцы подрагивали от сдерживаемых эмоций.
– Тебе стоит заскочить в душ и приготовиться к выходу, – сказал я ровным голосом. – Уже поздно.
Тепло ее тела согрело мою спину, когда она глубоко вздохнула за моей спиной.
– Ты прав. Или я могу надрать тебе задницу в «Обитель зла».
Я был рад, что не стою лицом к ней, потому что не смог сдержать улыбку.
Она всегда умудрялась разрушить мои стены, всегда находила дорогу внутрь.
Упрямая заноза.
Я повернулся, пытаясь стереть улыбку, но она заметила ее. Она ухватилась за нее, вцепилась двумя руками, спрятала подальше, и я оказался беззащитен.
– Душ, – сказал я.
– Видеоигры.
Я усмехнулся.
Затем одновременно мы подняли руки и хлопнули каждый по своей ладони.
Раз, два…
Галлея показала «бумагу».
Я «камень».
Победно улыбаясь, она шагнула вперед, потянулась за поцелуем и, просунув руку между нами, сжала растущую выпуклость у меня в шортах.
– «Бумага» побеждает «камень».
Она надрала мне задницу в «Мортал Комбат», а потом я еще раз взял ее в душе, как и обещал. Я наблюдал, как она стояла на коленях, испытывая в равной степени агонию и экстаз, когда почти довела меня до оргазма, прежде чем я прижал ее к кафельной стене и зарылся между бедер. Наши мокрые тела сплетались, жаждали и скользили безо всякой связи, которая могла бы надолго соединить нас. Из душа лилась вода, обдавая нас сильными струями, пытаясь отмыть нас дочиста.
Но даже после того, как я кончил в нее, а затем не спеша намылил, нежно помассировал волосы шампунем и прижал к груди, а затем мы стояли, обнявшись, пока вода не стала прохладной, ни один из нас не почувствовал себя чистым.
Слишком много слоев.
Слишком много грязи скопилось под поверхностью.
И когда час спустя я прощался с ней и смотрел, как она удрученно покидает мою квартиру с глазами, блестящими от непролитых слез, я понимал, что ничто в мире не может стереть следы наших грехов.
Более того, ничто и никогда не сможет смыть призрачный след того, кем мы могли бы стать.
ГЛАВА 27
Проведя первую половину дня, осматривая апартаменты с Уитни и Тарой, я бродила по территории соседнего комплекса с фотоаппаратом в руках, снимая яркие кусты роз и роскошный ландшафт. В листве я нашла маленькое птичье гнездо, поэтому я присела, навела камеру и сделала снимок, наполненный контрастом полутени и приглушенного солнечного света. Приблизив изображение, я смогла запечатлеть, как мама-малиновка кормит трех птенцов, опуская корм прямо в их широко раскрытые клювы.
На моих губах заиграла улыбка, и я уже не могла дождаться, когда смогу обработать пленку в местном художественном центре. Там была общественная фотолаборатория, которую я уже несколько раз посещала вместе со Скотти. Ему нравилось приходить туда после кофе и ланча, чтобы понаблюдать за моим творчеством. У меня было так много фотографий новых моментов, которые мне до смерти хотелось увидеть и пережить заново, и моей целью стало создать большой альбом с самыми приятными воспоминаниями моей жизни.
Когда я выпрямилась, через главные двери вышла женщина в эклектичном разноцветном брючном костюме и улыбнулась мне, проходя мимо.
– Привет, дорогая. Переезжаешь?
Я улыбнулась в ответ.
– Пока нет. Мы в поисках квартиры. Моя подруга и ее мама все еще внутри, разговаривают с агентом по аренде.
– Было бы здорово увидеть здесь несколько новых лиц, – сказала она, подходя ко мне по траве и протягивая руку. – Я Моник.
Мы пожали друг другу руки.
– Галлея.
– Ты фотограф?
– В процессе становления, я думаю, можно сказать так. Но я бы хотела сделать карьеру на этом.
Кивнув, женщина провела рукой по коротко подстриженным волосам. Ногти цвета аметиста и губная помада ослепительно блестели на фоне теплой смуглой кожи.
– Вижу, ты уже познакомилась с Энни и детьми.
Я моргнула, обводя взглядом пустую территорию.
– С кем?
– Нашей птичьей семьей. – Она указала на гнездо, ее карие глаза сверкали. – Не то чтобы я пыталась тебя отпугнуть, но они, безусловно, самые милые жители. Они держатся особняком. Никаких жалоб на шум.
Я хихикнула, посмотрев сначала на гнездо, потом на Моник.
– Вы давно здесь живете?
– Нет. Я из тех, кого называют кочевниками. Я не задерживаюсь на одном месте дольше нескольких лет. – Она перекинула ремень сумочки через плечо. – Становится скучно.
– Это я хорошо понимаю.
– Послушай, я управляю банкетным залом на Леминг-стрит. Мы специализируемся на свадьбах и мероприятиях. Я дам тебе свою визитку на случай, если ты будешь искать подработку, – сказала она. – В сезон мы нанимаем несколько дополнительных фотографов. В основном на должности помощников, но зарплата вполне конкурентоспособная.
