Текст книги "Старше (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Он выглядел совсем не так, как в тот вечер. Морщины вокруг глаз стали чуть заметнее, а цвет нефритовых радужек немного потемнел. Сейчас он был в еще лучшей форме, чем тогда, – стена мускулов и силы. Да и вообще стена. Слишком прочная и слишком хорошо построенная, чтобы сквозь нее можно было пробиться. Тени преследовали его все эти дни, и иногда я задавалась вопросом, не оставили ли они меня ради него. Может, я им наскучила. Устали и не вдохновились моей скучной угрюмостью.
Я тихо закрыла за собой дверь, наблюдая, как он тренируется с женщиной средних лет. Бисеринки пота скатывались по ее щекам и носу, словно играли в «соедини точки» с ее веснушками. Я наблюдала за спаррингом с грустью и ностальгией в равной степени. Хотя мне не хватало наших тренировок с Ридом, я не скучала по изнуряющему чувству, которое возникало после наших столкновений и ударов.
Взгляд Рида метнулся в мою сторону, то, что я села у стены, застало его врасплох на мгновение, достаточное для того, чтобы женщина нанесла достигший цели удар, заставивший его отшатнуться.
Она победно взвизгнула, ее руки в перчатках взметнулись к потолку, она не догадывалась, что это я отвлекла его.
Всегда пожалуйста, леди.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Рид выключил музыку и снял перчатки.
– Отличная работа, Сандра. В то же время на следующей неделе?
– Спасибо, тренер. Я опоздаю на несколько минут, но приду.
– Договорились.
Я грызла ноготь большого пальца и сосредоточилась на своем облупившемся красном лаке. Скотти сказал мне, что Рид хотел встретиться со мной сегодня вечером. Хотел поговорить о чем-то. Я не была уверена, что это значит, но любопытство заставило меня добраться сюда сквозь пелену сырости, когда я совершала свою пробежку. Пот все еще покрывал каждый дюйм моего тела, поэтому я приподняла майку на животе, чтобы кожа могла дышать.
Бедный Скотти.
Он стал нашим посредником, поскольку Рид не мог позвонить домой или появиться у входа, чтобы попросить о личной встрече со мной. Это вызвало бы только вопросы, а вопросы требовали ответов, которые мы не могли дать.
Скотти справился со своей болью, по-прежнему относясь ко мне с добротой и дружелюбием. Казалось, он терпеливо ждал, когда все это закончится, и я начну смотреть на него так же, как он на меня.
Так же, как я смотрела на Рида.
Пока женщина собирала свою сумку, Рид выпил бутылку воды, улыбнулся мне, а затем исчез за дверью. Звук захлопнувшейся двери был похож на метафорическое закрытие двери в мои фантастические грезы.
В его глазах была мрачная решимость, от которой у меня внутри зародилась тревога.
Неужели это все?
Неужели он собирается направить пистолет мне в грудь и нажать на курок?
Я прикусила губу, когда он уставился на меня через весь зал.
– Привет, – поприветствовала я, мой голос уже был испещрен пулевыми отверстиями.
– Привет. – Откупорив еще одну бутылку с водой, он поставил ее рядом с собой и выключил несколько лампочек, пока комната не погрузилась в полумрак. – Спасибо, что согласилась встретиться со мной.
– Так официально. – Я усмехнулась, не зная, что еще сказать или сделать. Сложив руки на груди, я подошла к нему. Мы встретились в центре студии, и я сняла кроссовки, отбросила их в сторону и ступила на мат. – О чем ты хотел поговорить?
– О тебе. О нас.
Мое лицо вспыхнуло от ожидания неминуемой сердечной боли.
– Я так и подумала.
На нем была маска.
Неумолимые глаза смотрели на меня так, словно он залил себя бетоном, и я не могла понять, о чем он думает или что чувствует. Я не могла прочитать его. Даже скальпель не смог бы срезать эту завесу.
– Послушай, Галлея, – продолжил он, положив руки на бедра. Темные волосы блестели в свете одинокой потолочной лампы, еще влажные от пота. – Это сложно, поэтому я хочу покончить с этим побыстрее.
Я сглотнула, чувствуя, как беспокойство нарастает.
– Побыстрее?
Между нами словно раздался барабанный бой.
Далее последовал резкий вдох.
А потом…
– Я возвращаюсь в Чарльстон.
Я побледнела.
Мои легкие сжались, а сердце остановилось так надолго, что я боялась, что оно никогда не забьется снова. Было такое ощущение, что он залил мокрым бетоном меня, пока я не оказалась заживо погребенной и задыхающейся.
– Что? – прошептала я.
– Это к лучшему.
– Для кого?
Он даже не моргнул.
– Для всех нас.
Мои руки обреченно повисли, когда я отвела взгляд и посмотрела на стерильную стену за его спиной. Шок охватил меня. Нельзя сказать, что я не испытывала никаких эмоций, но я чувствовала себя застывшей. Я не могла возразить ему, потому что понимала, что это ни к чему не приведет.
С его стороны было разумно уйти до того, как мы вырыли себе две могилы рядом.
И все же слезы горячим, огненным потоком жгли мои глаза.
– Я не знаю, что сказать.
Рид выдохнул через нос. Единственный признак того, что его это хоть немного волновало.
– Тут нечего говорить. Все решено. Я поживу у друга, пока не встану на ноги. Снова буду руководить студией, обучая Скотти в качестве помощника тренера.
– А Тара знает? – прохрипела я. – Уитни?
Он покачал головой.
– Пока нет.
– Ты уверен, что это правильный шаг? Я просто имею в виду… ты строил свою жизнь здесь. У тебя карьера, семья…
– Уверен.
Мои ладони сжались в кулаки, когда волна опустошения прокатилась по мне. Слезы жалили и пекли, неоновый свет резал глаза, а паника пронзила грудь, разрывая ребра.
– Нет. – Моя голова качнулась из стороны в сторону. – Нет, я уйду. Это глупо. Ты не можешь просто перевернуть свою жизнь, когда у меня нет никакой жизни. Меня ничто здесь не держит. Нет настоящего дома, нет цели. – Горячие соленые слезы потекли по моим щекам, а губы задрожали. – Пожалуйста… позволь мне уйти.
Наконец, постепенно, его лицо исказилось чем-то иным, нежели холодным безразличием. Боль просачивалась сквозь него, мерцая в глазах, морща лоб и брови. Рид шагнул ко мне и обхватил ладонями мои мокрые щеки.
– Я отпускаю тебя, Комета.
Внутри меня прорвало плотину.
Разлом вспорол мой живот и проложил лабиринт из осколков по груди, пока не пронесся бульдозером по легким к горлу. С моих губ сорвался крик боли, агония слилась с гневом, и я сжала в кулак переднюю часть его выцветшей темно-синей майки, не зная, хочу ли я притянуть его ближе или вытолкнуть с моей орбиты.
– Галлея. – Прижавшись к моему лбу, он поцеловал меня в губы и с дрожью выдохнул. – Прости меня. Так нужно.
Нет.
Ложь.
Это был не тот путь, совсем не тот.
Гнев взял верх, и я оттолкнула его от себя.
– Это и есть твое решение? – Спросила я, дрожа от переполнявших меня чувств. – Ты просто… сбегаешь?
Он сцепил руки за головой и закрыл глаза.
– Я должен.
– Ты не должен. Ты выбираешь легкий путь.
Два глаза цвета расплавленной зелени снова распахнулись, пылая яростью. Он шагнул вперед, его лицо оказалось в нескольких дюймах от моего.
– Легкий путь? – Его тон был таким же убийственным, как и его взгляд.
Я отпрянула назад, но подняла подбородок.
– Да.
Медленный кивок был его ответом, пока он кипел и метался, глядя вниз на голубой мат, словно это была прелюдия к словам, которые превратят меня в фарш.
Но он так ничего не сказал.
Мои брови нахмурились, и я скрестила руки на груди.
– О чем бы ты ни думал, просто скажи это.
Он отвернулся, его руки по-прежнему были сцеплены за головой, а каждый мускул спины напрягся.
– Скажи это, Рид. Скажи мне, о чем ты думаешь. Пожалуйста, просвети меня. – Я подначивала его, подталкивала и злила, но ураган его ярости было гораздо легче переварить, чем бездну горя, грозящую поглотить меня. – Скажи мне, почему ты считаешь, что убегать от своих проблем лучше, чем смотреть им в лицо…
– Потому что из-за тебя я гнию изнутри! – Он развернулся, обеими руками вцепился в свои волосы и сжал их в кулаки. – Ты понимаешь это? Одна маленькая ложь, и ты открыла дверь в ад. Ты заставила меня ослабить бдительность, позволить этой чертовой связи просочиться внутрь, и теперь я не могу избавиться от нее. Я не могу избавиться от тебя. Если бы я знал твой настоящий возраст, я бы ушел, как только ты мне о нем сказала. Ты прокляла меня, Галлея.
Слезы продолжали литься, оставляя на моих щеках следы уязвимости.
– Значит, это моя вина? – Я подалась вперед, сжимая пальцами бицепсы, чтобы не потянуться к нему. – Это не только моя вина. Ты ведешь себя как слабак.
Одна бровь взметнулась вверх, как будто бросая мне вызов повторить это снова.
– Лучше быть слабым, чем уничтоженным, – процедил он. – Именно это и произойдет, если мы будем продолжать в том же духе. Мы все будем уничтожены.
– Ты этого не знаешь.
– Я знаю. Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что не сможешь уничтожить меня одним взглядом, – прохрипел он. – Вот почему мне нужно уйти. Мне нужно, чтобы между нами было расстояние. Тысячи миль, пока я не разрушил наши жизни. – Глубоко вздохнув, он соединил ладони, как для молитвы, и наклонился вперед, пытаясь убедить меня. – Скажи мне, что, по-твоему, произойдет, если мы будем продолжать в том же духе? Если Тара узнает? Скажи мне, какие мысли крутятся в твоей маленькой хорошенькой головке, потому что, уверяю тебя, это не то, что творится в моей.
– Я… я не знаю, – беспомощно ответила я. – Может, ты недооцениваешь ее. Может, она отнесется к этому нормально.
– Я знаю свою дочь. Ничто и никогда больше не будет нормально.
– Может, будет. Может быть…
– Ты. Ровесница. Моей. Дочери. – Он тыкал пальцем мне в лицо, как восклицательным знаком к каждому слову. – Меня тошнит от одной мысли, когда я вспоминаю об этом. Это извращение. Это пиздец. И я совершенно беспомощен, когда нахожусь рядом с тобой. Тара будет ошеломлена. Она будет смотреть на тебя как на предательницу, а не как на подругу. Ты этого хочешь? Уничтожить человека, который принял тебя, который видит в тебе сестру, который дарил тебе дружбу, любовь и преданность, когда у тебя ничего не было?
Я провела основаниями ладоней по глазам и покачала головой.
– Я не хочу причинять ей боль, – всхлипывала я. – Но и сама не хочу ее испытывать. А это больно. Очень.
– Я знаю, – сказал он, тон его смягчился. – Но будет еще больнее, если я не уйду. Тара – моя маленькая девочка, и я знаю, что в глубине души она однажды простит меня, но я не думаю, что она когда-нибудь посмотрит на тебя, как прежде. И это не то, с чем я смогу жить.
– Рид…
– Галлея, пожалуйста, постарайся увидеть картину в целом. Ты должна увидеть всю ситуацию такой, какая она есть, а не такой, какой ты отчаянно хочешь, чтобы она была. Я сказал тебе, что всегда буду бороться за тебя, и я держу свое слово. Это то, как я это делаю.
Я подавила еще один всхлип и опустила руки, глядя на него со всей откровенностью, на которую только была способна.
– Я люблю тебя, – с болью призналась я. – Ты не можешь вытащить меня с самого дна, а потом отправить обратно.
Мое сердце превратилось в сплошное месиво, любовь внутри него билась и рычала, борясь за свой последний миг. Он мог взять его в свои ладони, превратить во что-то прекрасное, во что-то лучшее и вернуть в кровоточащую пещеру в моей груди.
Или мог растоптать его.
Одним взглядом, одним словом, одним шагом в противоположном направлении погасить в нем мерцание жизни.
Глаза Рида медленно закрылись, и он глубоко вздохнул, словно раздумывая, что делать с самой драгоценной частью меня.
– Галлея, это просто увлечение. Это восторг от того, что ты тайком встречаешься с мужчиной, который вдвое старше тебя.
Прощай, Сердце.
Его слова прожигали меня насквозь, как кислота, разъедающая плоть. Словно кинжал с тупым лезвием, перепиливающий мои кости. Я обхватила живот обеими руками, словно это могло удержать мою боль внутри.
– Как ты смеешь говорить мне такое? – процедила я, стиснув зубы.
– Это правда.
– Возможно, твоя. Но не моя.
– Это единственная правда.
– Нет. – Я уставилась на него взглядом, полным ярости. – Как ты смеешь обесценивать мои чувства, чтобы тебе было легче уйти? Как ты смеешь говорить со мной, как с ребенком, как с потерянной, жалкой маленькой девочкой, у которой не хватает ума понять, чего она хочет? Как ты смеешь позволять мне испытывать такие чувства, а потом превращать их во что-то грязное? Ты заставил меня наконец-то почувствовать что-то, Рид, что-то, кроме этой богом забытой ямы никчемности и одиночества, а теперь ты…
Рид схватил меня за бицепс и развернул к себе, заставляя пятиться, пока я не уперлась в мягкую стену, а его лицо не оказалось в нескольких дюймах от моего. Проведя ладонями по моим рукам, он нежно обхватил мои щеки, смягчая твердую сталь, которой я окружила себя.
– Я тоже это чувствую, – сказал он, его грудь вздымалась, голос срывался. – Я чувствую это, Комета. Чувствую. Но это не то, что ты думаешь. – Его лоб прижался к моему, и он тяжело вздохнул. – Это чертов смертный приговор.
Гнев боролся с предательской болью. Я знала, что он прав, но было слишком легко испытывать ненависть и горечь, когда мое сердце превратилось в обломки, забившие грудную клетку.
По моим щекам снова потекли слезы, размазывая тушь, и я оттолкнула его от себя.
– Ладно. Иди.
Он откинул назад свои волосы, мокрые от напряжения и душевной боли.
– Не усложняй ситуацию.
– Не говори мне, как я должна реагировать на твои решения.
– Я никогда не хотел, чтобы все зашло так далеко. Я не хотел причинять тебе боль.
– Что ж, ты не справился. – Я подняла щит и обнажила меч. Я была в бешенстве. Полна необратимой ярости. – Ты был таким идеальным. Моим белым рыцарем. Моим спасителем. Ты должен был стать всем, о чем я мечтала, воплощением всех желаний, которые я загадывала на падающие звезды, свечи на день рождения и брошенные монетки в фонтанах торговых центров, и ты должен был заставить меня влюбиться в тебя. – Слова хлынули из меня, безжалостно атакуя его. – Как я могла устоять? Это было так чертовски просто. Так легко для тебя.
Он наморщил лоб, черты лица напряглись.
– В этом не было ничего легкого.
– Влюбиться в тебя было самым легким, что я когда-либо делала, – призналась я, превозмогая боль. – А все остальное? Болезненно. Мучительно. Трудно до невозможности. Но любить тебя… – Гнев угас, сменившись угасающим пульсом. – Не требовало никаких усилий.
В его глазах стояли слезы, изумрудные радужки светились от горя, когда он впитывал мою боль и пропускал ее через себя. Шагнув вперед, он снова попытался дотянуться до меня, но я уклонилась. В его объятиях больше не было утешения.
Больше никаких мягких приземлений.
– Не надо, – сказала я, отступая. – Я не могу.
– Галлея…
– Просто уходи. Уходи. Притворись, что ничего этого не было, и отвернись от меня, как это сделали мои родители, как…
– Уитни знает.
Мои слова оборвались, сорвавшись со скалистого обрыва.
Я уставилась на него, глаза округлились от шока.
Уитни. Знает.
– Что? – Я сглотнула. – Как?
– Потому что она наблюдательна. Потому что мы не были так осторожны, как ты думаешь. Потому что она знает меня лучше всех и наблюдала за нашими отношениями из первого ряда последние два года. – Рид потер затылок, уставившись в пол. – Выбирай, что тебе больше нравится.
Лед сковал мои вены, замораживая мою враждебность. Страх просочился наружу – страх, что моя любовь к этому мужчине в конечном итоге разрушила единственную любовь в моей жизни.
– О Боже… я… я не знала.
– Теперь знаешь. Вот почему я ухожу. Тара узнает, и я не могу этого допустить. Я не могу так поступить с ней. – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Я не могу так поступить с тобой.
Его слова медленно проникали в меня.
Складывалась более четкая картина.
Вместе с ней пришел новый образ Рида – не как злодея или труса, а как человека, которым он обещал мне стать. Бойцом. Воином.
– Ты заслуживаешь того, чтобы кто-то стоял за твоей спиной и сражался за тебя, как проклятый. За твою честь, твое достоинство. Я хочу быть этим мужчиной. Я буду этим мужчиной… даже если это все, кем я когда-либо буду.
Это был его путь.
Это был единственный путь.
В то время как одни части вставали на свои места, другие разлетались на мелкие осколки. Все мои глупые надежды и мечты разбились вдребезги у моих ног.
Рид был реалистом. Он знал, что есть только один выход из этой ситуации, и он предполагал настоящее расстояние между нами. Мили. Штаты, границы, шоссе и горы.
Мы не закончили. Наша история не закончилась, и все же на страницах черными чернилами было написано «Конец». Я знала, что это к лучшему, но лучшее не всегда так ощущалось.
Мы навсегда останемся недописанной песней.
Наконец, я с сожалением кивнула, сдаваясь. Если он собирался быть сильным, то и я буду сильной. Я докажу, что отец ошибался, и сделаю это действительно трудное дело, прижавшись спиной к стене, с дрожащими и подгибающимися коленями и разорванным в клочья сердцем.
Я смогу это сделать.
– Хорошо, – мой голос дрогнул. – Ты прав.
Он улыбнулся самой печальной улыбкой на свете.
– Я не хочу быть правым.
– Я не хочу, чтобы мы ошибались.
Когда он снова потянулся ко мне, я позволила ему. Я позволила ему обхватить мои мокрые щеки ладонями и прижаться губами, наш поцелуй был пропитан солью и болью. Наши лбы и носы соприкоснулись, и я тихо спросила:
– Ты здесь, чтобы спасти меня?
Еще один поцелуй пришелся в линию моих волос, и он задержался там, крепче прижимая меня к себе и делая рваные вдохи.
– Ты никогда не нуждалась в спасении, Галлея. Ты никогда не была потеряна.
– Я была, – закричала я. – Я была потеряна, когда ты меня нашел, и я потеряюсь снова, когда ты меня оставишь.
– Нет. – Он поцеловал мой лоб, мокрые от слез ресницы, дрожащую нижнюю губу. – Ты искала то, что у тебя уже было.
Когда его рука легла мне на грудь – на мое сердце, – я без сил прижалась к нему, уткнувшись лицом в изгиб его шеи и желая, чтобы мне никогда не пришлось покидать его надежные объятия.
Удивительно, как люди заботятся о живых существах, как мы можем так яростно лелеять что-то, зная, что оно умрет. Просто немного больше воды, говорим мы. Больше солнечного света. Молчаливое пожелание еще нескольких хороших дней. Но это не имеет смысла. У каждой живой, цветущей сущности есть свой срок годности.
Ничто не живет вечно.
Даже любовь.
И все же мы позволили ей расцвести. Мы вдохнули в нее жизнь, одновременно прошептав последнее «прощай».
Просто с чем-то приходится прощаться слишком рано.
ГЛАВА 30
За окном, сквозь вертикальные жалюзи, было видно, как на небе медленно растворялись чернила, когда начало подниматься солнце, окрашивая его в лазурно-голубой цвет. Мы с Тарой лежали, прижавшись друг к другу на нашей новой двуспальной кровати, которую купила для нас ее мать, и смотрели на галактику светящихся в темноте звезд на потолке. По мнению Тары, никто никогда не становился слишком взрослым для искусственных звезд.
Мы не спали всю ночь, разговаривали, предавались воспоминаниям, смеялись сквозь слезы.
После того как мы ввалились в дверь новой квартиры, чтобы провести в ней нашу первую ночь, мы приготовили ужин, достойный шеф-повара, из спагетти и двойного шоколадного мороженого, а затем прыгали в пижамах на кровати, выкрикивая слова каждой песни с диска «Jagged Little Pill» и приклеивая звезды к пенопластовому потолку.
Это была хорошая ночь.
Запоминающаяся, невинная, беззаботная. Затишье перед бурей.
И, возможно, именно поэтому я не спала, не могла заставить себя закрыть глаза дольше, чем на несколько ударов сердца. Я наслаждалась. Я пробовала. Я притворялась, что то, что было, будет всегда.
В то время как моя лучшая подруга говорила о будущем с искренней радостью, мои ребра трещали от острых осколков горя. Коробки были наполовину распакованы, в отличие от набитых до отказа коробок Рида, которыми была завалена его собственная квартира. Новое начало. Трагический конец. И все это в одно и то же время.
И это само по себе было трагедией.
Тара переплела наши пальцы, и сквозь приоткрытое окно вместе с ветерком донеслось пение птиц.
– Ты будешь скучать по нему? – тихо спросила она.
Темнота, исчезающая с неба, устремилась в мое сердце. Я не могла ничего сказать.
Все, что я сделала, – это сжала ее руку и кивнула.
Рид уезжал в конце месяца. Еще три недели. Часы утекали, как медленно рвущаяся нить, постепенно истощая мои силы, в то время как июнь сменился бурным июлем.
Рид наконец сообщил Таре и Уитни новость о своем отъезде. Вечер прошел в напряжении, и настроение, царившее за обеденным столом, было холоднее недоеденной еды. Тара была расстроена и разочарована этой новостью, а Уитни сказала, что для него это будет хорошей сменой обстановки. Новые начинания, новые цели.
Все, что я слышала – новая женщина в его жизни.
Конечно, она именно так и думала.
Спустя несколько дней Тара все еще пыталась осмыслить бомбу, сброшенную ее отцом.
– Я не могу поверить, что он уезжает, – продолжила Тара, и легкое настроение было испорчено темой, которая ранила сильнее, чем десятилетнее насилие надо мной. – Это кажется таким нелогичным.
– Может, в этой истории есть что-то еще.
Мне не следовало этого говорить, я не должна была вкладывать в ее голову идеи и грызущие подозрения. Это приведет лишь к появлению вопросов без ответов.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– Я не знаю.
Тара вздохнула, и наши волосы двух цветов смешались на кремовой подушке.
– Странно. Для папы семья всегда была на первом месте. Разве что… – Замолчав, она прерывисто вздохнула и наклонила голову ко мне. – Думаешь, это из-за женщины?
Я моргнула, глядя на фальшивые звезды, и загадала миллиард безмолвных желаний. Мое сердце разбилось, его осколки проскользнули сквозь меня и осели в яме желудка.
– Возможно.
Она отпустила мою руку и натянула одеяло до подбородка, обдумывая это.
– У меня было ощущение, что он с кем-то встречается. Я решила, что она местная, но, может быть, у него что-то было в Чарльстоне, и он хочет попробовать еще раз.
Внутри меня все сжалось и затрепетало, во рту пересохло.
Все, что я смогла выдавить из себя, это «да».
Она вздохнула еще раз, протяжнее и тяжелее.
– Я должна поговорить с ним прежде, чем он уедет. Узнать, что происходит. – Она задумчиво наморщила носик. – Мама думает, что это исключительно из-за работы, но я знаю его лучше. У него и здесь хорошая работа.
Я погрузилась в ее слова, молчаливая и напряженная. Сквозь жалюзи проникало все больше света, заливая нас первыми лучами восходящего солнца. Усталость навалилась на меня, как следствие бессонной ночи и бесконечных размышлений, и я повернулась на бок, глядя на ее профиль на подушке.
Я не хотела, чтобы она говорила с ним об этом, но ничего другого мне не оставалось.
– Это хорошая идея.
Следующий час мы провели, перебирая фотографии, которые я проявила, – долгожданная легкость рассеивала мрачное настроение. Она перелистывала стопки одну за другой, и ее улыбка становилась все ярче.
Там была фотография Тары с невеселой ухмылкой и карандашом, зажатым между зубами. Фотография, на которой мы обе посылаем поцелуйчики в камеру на переднем сиденье ее машины. Уитни читает у камина, ее губы приоткрыты в удивлении. Божья коровка на спине в снегу, лапы подняты, словно она пытается превратиться в тираннозавра. Рид и Тара на выпускном вечере, а следом еще один снимок с ними – они обнимаются, ее блестящие локоны развеваются. Я забрала камеру у Уитни, пытаясь запечатлеть более живой момент.
Она задержалась на этом снимке.
– Отличный кадр, – сказала она, и в ее голосе сквозили эмоции. – Не помню, когда ты снимала. Папа не любит фотографироваться.
– Вот почему я его сделала. – В моих словах смешались ностальгия и меланхолия. – Что бы ни случилось, у нас всегда будут эти моменты. Они больше, чем воспоминания. Воспоминания стираются и меняются, а фотографии – нет. Они просто есть. Тебе никогда не придется сомневаться в них.
– Можно я оставлю некоторые из них себе?
– Конечно.
Я не забыла отдать Риду фотографию, на которой я, удовлетворенная, с сияющими от счастья глазами и влюбленная, раскинулась на его простынях. На память. Что бы ни случилось между нами, у него всегда будет ощутимое доказательство того, что я настоящая. Что когда-то я была его.
Я не хотела стать тем воспоминанием, которое сотрется или изменится.
Тара сложила фотографии на прикроватной тумбочке и заснула, как только взошло солнце. А я просто лежала, погрузившись в неизвестность своего туманного, неопределенного будущего. Я не могла отключить свой разум. Не могла заглушить боль.
Возможно, перед бурей не бывает затишья.
Была только буря, последствия после нее и наши сломанные кости, разбросанные там, где она прошла.
Моя улыбка была почти ослепительной, когда я вышла через двойные двери и окунулась в солнечные лучи позднего лета. На шее болтался ремень фотоаппарата, а за спиной подпрыгивал рюкзак. Я только что закончила свою первую репетиционную съемку в банкетном зале, готовясь к тому, что через две недели буду помогать снимать свадьбу.
День был наполнен волнением – я с гордостью демонстрировала свою увлеченность, впечатляя Моник и остальных сотрудников. Мои знания были обширны, ведь за последний год я провела много часов в библиотеках, темных комнатах и фотолабораториях, стремясь узнать все, что только возможно. Освещение, настройки камеры, композиция. Экспозиция, выдержка, диафрагма. Каждый снимок требовал тщательной проработки и точности, превращая каждую фотографию в результат любви и мастерства.
Я гордилась своей работой и была уверена, что это очевидно.
Моя подержанная «Camry» уродливого серо-коричневого цвета стояла на парковке, покрытая ржавчиной и остатками старых наклеек на бампере. Я откладывала каждую копейку со своей предыдущей работы в клинике для животных и собрала достаточно для первоначального взноса за эту развалюху, при этом у меня оставалось немного денег на аренду. Мы с Тарой уже нашли соседку по комнате, которая заняла вторую спальню.
Дела шли на лад.
А потом я подняла глаза и увидела Тару, которая, прислонившись спиной к вишнево-красному кабриолету, махала мне через парковку.
Моя улыбка стала шире.
– Привет, – поздоровалась я, подходя к ней в своих сандалиях и бледно-желтом сарафане. – Что ты здесь делаешь? И чья это машина?
– Джоша. – Она пошевелила бровями. – Он одолжил мне ее, пока я чиню тормоза, и я собираюсь отправиться к папе, чтобы обсудить его отъезд. Хочешь поехать со мной?
Я уставилась на нее, тревога сжала мои легкие в кулак.
– О.
Это был не тот разговор, в котором я хотела принимать участие. Я бы предпочла быть мухой на стене. Незаметным муравьем, крадущимся по ковру, впитывающим все, что видит и слышит. Слушать оправдания Рида, зная, что именно я стала причиной его ухода, было пыткой, к которой я морально не была готова.
Пытаясь переубедить ее, я ухватилась за обе лямки своего рюкзака.
– Ты уверена, что не хочешь поговорить с ним наедине? Мне кажется, это личное.
– Ни в коем случае. Ты – член семьи, – сказала она, смеясь так, словно мое заявление было возмутительным. – Кроме того, тебе нужно прокатиться на этой штуке. Она меняет жизнь.
Я сморщила нос и почесала щеку.
– Я просто думаю…
– Пойдем. – Она схватила меня за запястье и потащила вперед. – Эти колеса у меня только на день. Давай по дороге нарушим несколько предупреждений в ограничении скорости, а потом я подброшу тебя обратно к твоей машине.
Не желая спорить, я обошла кабриолет спереди и запрыгнула на пассажирское сиденье, всей позой демонстрируя, что сдаюсь. Я закинула вещи на заднее сиденье и пристегнула ремень, глядя на Тару, которая заводила двигатель. Ее глаза сверкали яркими зелеными искорками. Ее блестящие губы подрагивали от предвкушения.
А потом мы выехали со стоянки, ветер развевал наши волосы, солнце согревало лица, и на краткий миг я позволила эйфории овладеть мной.
Перед нами расстилалась дорога, Тара включила радио на полную громкость и откинулась на спинку сиденья. Из динамиков зазвучала песня «Gangsta’s Paradise», мы обе пытались подпевать, смеясь над своими заплетающимися языками и путаясь в словах. Она вскидывала кулак в воздух, с каждым взмахом движения становились все сильнее. Я смеялась до боли в животе.
На меня снизошло чувство умиротворения, и я подумала, что, возможно, не было никакого затишья перед бурей… потому что не было никакой бури.
Было только бесконечное лето, полное возможностей, нерушимой дружбы и воспоминаний о любви, которые всегда будут согревать меня. Каждая история любви служила какой-то цели, но не все цели были одинаковыми. Рид лечил мои раны, когда я была сломлена и изранена. Он превратил мой страх в силу. Он поделился со мной мудростью, подарил надежду на лучшие дни и научил сражаться.
Он нашел меня, когда я потерялась.
Теперь только я могла проложить свой собственный курс и найти дорогу обратно к себе.
Когда мы въехали в жилой комплекс Рида, я задыхалась от смеха. Отстегнув ремень, я выскочила из машины, улыбка все еще сияла на моем лице.
Тара понеслась вперед, жестом приглашая меня следовать за ней, и мы направились по знакомому коридору к квартире номер семнадцать. Я не позволила грузу своего страха и неправильного выбора давить на меня. Все, что я могла сделать, это стоять рядом с Тарой и быть такой же храброй, одновременно сдерживая свои эмоции.
– Папа? – Тара вставила ключ в замочную скважину и толкнула дверь. – Папа, это я. Ты дома?
Проходя за ней внутрь, я окинула взглядом почти пустую квартиру, проверяя, не осталось ли моих следов на диване, полу или простынях. Я сглотнула, заметив, что Рид почти собрался. Он вычистил меня из своего пространства.
– Черт. – Тара осмотрела пустые комнаты. – Он, должно быть, в студии.
Вздох облегчения вырвался у меня, пока я теребила свои волосы и разглядывала педикюр.
– Похоже на то.
– Странно видеть все эти коробки, – сказала она, входя во вторую спальню и щелкая выключателем. – Начинаешь понимать, что все по-настоящему.
Это действительно было так.
Мы чувствовали себя настоящими.
А теперь мы быстро становились не более чем воспоминаниями, ускользающими сквозь мои пальцы, как песчинки.
Я коснулась ладонью ее плеча и утешительно сжала его.
– Все будет хорошо. Он будет навещать нас. И будет весело отправиться в путешествие по стране и окунуться в океан.
Она кивнула.
– Думаю, он мог выбрать место и похуже. – Тара прошла в комнату, осматривая аккуратное пространство. Двуспальная кровать была застелена, несколько постеров все еще украшали стену. На тумбочке рядом с лампой стояла фотография Тары и Рида в парке, одна из личных вещей, которые еще не были упакованы.
Профиль Тары смягчился от улыбки, когда она рассматривала рамку с фотографией.
– Она мне нравится. Спасибо, что сделала ее.
Воспоминания о том весеннем утре нахлынули на меня, как легкий ветерок, я вспомнила, как сидела на скамейке в парке с Божьей коровкой, свернувшейся у моих ног.
