Текст книги "Собственное мнение"

Автор книги: Джек Ричи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Похититель-гурман [10]10
  Перевод В. Вебера


[Закрыть]

Нам сообщили о похищении лишь после того, как похитители получили выкуп, а жертва вернулась в родной дом, поэтому мы могли никуда не спешить.

– Сколько они запросили? – спросил Ральф.

– Пятьдесят тысяч долларов, – ответил Каннингхэм.

Я удивился. Всего пятьдесят тысяч? Довольно скромная сумма для наших дней, учитывая, что поместье Каннингхэма занимало сотни и сотни акров ухоженных лугов и лесов, а жил он в роскошном особняке.

Беседовали мы в гостиной, в которой без труда разместилась бы вся моя квартира, а потолки были в два раза выше. Каннингхэм и его дочь, Стефани, сидели бок о бок на диване, напротив нас.

Каннингхэм тем временем посвящал нас в детали.

– В понедельник вечером я вернулся из города примерно в восемь часов и остановил автомобиль перед цепью, которой мы перегораживаем подъездную дорожку. Когда я вышел из машины, чтобы отомкнуть замок, из-за кустов выступил незнакомый мне человек и наставил на меня пистолет.

– Вы можете описать его? – спросил Ральф.

– Обычный человек, никаких особых примет, за исключением окладистой бороды. Как я потом понял, при лучшем освещении, накладной.

Я счёл необходимым отметить бороду.

– Очевидно, он не хотел, чтобы потом вы его опознали.

Каннингхэм какое-то время смотрел на меня, потом продолжил.

– Он повёл меня по дороге к другому автомобилю, припаркованному на обочине в сотне ярдов от цепи.

– Вы не разглядели номерной знак? – в глазах Ральфа блеснула искорка надежды.

– К сожалению, нет. Уже стемнело. Он приказал мне лечь на пол у заднего сиденья, где связал мне руки и завязал глаза тёмной тряпкой.

– В кабине никого не было?

– Нет. Меня похитил один человек. Ехали мы больше часа.

Я сочувственно покивал.

– Время поездки нам ничем не поможет. Он мог возить вас кругами, чтобы вы никогда не догадались, куда он вас привёз.

Каннингхэм согласился.

– Когда автомобиль остановился, он развязал меня, но с глаз повязку не снял. Мы вошли в дом, спустились по лестнице. Тут он снял повязку, и я увидел, что мы в комнате размером десять на двенадцать футов. Стены из шлакоблоков, окон нет, дверь одна, тяжёлая, обитая металлом, и, естественно, запирающаяся снаружи.

– Обстановка? – спросил я.

– Кровать, стол, стул и маленький электрообогреватель.

– Чтиво? – спросил я.

– Нет, читать мне ничего не давали. Я проводил дни и ночи, лёжа на кровати.

– Жаль. Вам следовало попросить что-нибудь почитать. Лучше бы журналы.

Естественно, отец и дочь воззрились на меня.

Я хохотнул.

– Вполне возможно, что похититель подписывается на журналы, как и большинство из нас, непохитителей. Без задних мыслей он мог принести вам кипу старых журналов, забыв, что на обложке каждого печатается адрес получателя. Если б он это сделал, мы бы знали его фамилию и адрес.

Стефани Каннингхэм ослепительно улыбнулась.

– С другой стороны, если бы мой отец получил эти журналы, а похититель вспомнил, что на них имеется его фамилия и адрес, ему, скорее всего, пришлось бы убить отца, чтобы обезопасить себя.

Теперь она улыбалась отцу.

– Папа, ты понимаешь, что ты спас свою жизнь, не попросив у похитителя этих журналов?

Я откашлялся.

– Вы слышали какие-нибудь звуки? Которые позволили бы определить местоположение дома, в котором вас держали? Гудки железнодорожного локомотива? Рёв самолётов? Лай собак?

– Нет. Насколько я помню, ничего такого я не слышал.

– Сколь долго вас продержали в этой комнате? – спросил Ральф.

– Три дня и почти четыре ночи. Я вышел из неё только в пятницу, в пять утра. Меня отвезли в сельскую местность и оставили у дороги, связанным и с повязкой на глазах. Мне понадобилось пять минут, чтобы освободиться, я дошёл до ближайшей фермы и оттуда позвонил Стефани. Часом позже она приехала за мной.

Я отвёл Ральфа к дальней стене, откуда они не могли услышать наш разговор.

– Ральф, я не знаю, каков мотив, но мне представляется, что всё это лажа. Этого человека никто не похищал.

– Почему ты так думаешь, Генри?

– Описание комнаты.

– А что тебе не понравилось?

– Каннингхэм говорит, что просидел в ней три дня и четыре ночи. Заявляет, что ни разу не выходил из комнаты. Однако ничего не сказал о естественных надобностях. Не мог же он три дня и четыре ночи… – я сознательно оборвал фразу на полуслове.

Ральф задумался, посмотрел на меня.

– Я спрошу его, был ли там туалет.

– Ральф, – предупредил я, – если ты задашь прямой вопрос, он, разумеется, поймёт, что допустил ошибку и скоренько выдумает мифическую ванную, примыкавшую к его комнате. Нет, Ральф, спрашивать надо по-хитрому, чтобы загнать его в угол.

Мы вернулись к Каннингхэмам.

Каннингхэм заговорил первым.

– Между прочим, я забыл упомянуть о биотуалете, который стоял в углу. Из тех, что люди обычно приобретают для охотничьих или рыбацких домиков.

Я вновь откашлялся.

– Вот что меня смущает. Вы сказали, что вас высадили из машины в сельской местности в шестом часу. Вы добрались до ближайшей фермы и позвонили. Ваша дочь забрала вас часом позже, то есть примерно час потребовался ей и на обратную дорогу. Другими словами, вы вернулись домой раньше восьми, однако позвонили в полицию лишь после одиннадцати.

Каннингхэм какое-то время молчал, потом вздохнул.

– Честно говоря, я долго колебался, звонить мне в полицию или нет. Похититель не такой уж плохой человек. Очень вежливый, постоянно заверял меня, что беспокоиться мне не о чем. Сказал, что в конце недели отпустит меня, даже если выкуп и не заплатят.

Я пожал плечами.

– Несомненно, только для того, чтобы исключить попытку побега.

– Возможно. Однако он убеждал меня считать эти пятьдесят тысяч долларов займом. Обещал вернуть их с процентами, – Каннингхэм вновь вздохнул. – Вернувшись домой, я долго думал о случившемся. Надо ли мне создавать этому человеку дополнительные трудности? Судя по всему, он отчаянно нуждался в деньгах. А что такое, в конце концов, пятьдесят тысяч долларов?

Мы с Ральфом переглянулись.

– Для меня, – добавил Каннингхэм.

Стефани улыбнулась.

– В конце концов, мы решили, что наш долг, как законопослушных граждан, заявить в полицию, исходя из того, что похищение людей – антисоциальное деяние, какие бы благие мотивы за ним ни стояли, – она взглянула на часы. – Пора перекусить. Не составите нам компанию?

– Ну, разве что выпьем кофе, – ответил Ральф.

В столовой, однако, стол уже накрыли на четверых. Мы возражать не стали.

Я намазал маслом тонкий ломтик белого хлеба.

– Вы говорите, у этого мужчины была накладная борода. А без неё вы его не видели?

– Ни разу. Без бороды я бы его не опознал. Хотя…

Я тут же подобрался.

– Хотя что?

– Что-то в нём мне показалось знакомым. Глаза и лоб. Однако я уверен, что никогда раньше не видел его.

– Вы уверены, что ваш похититель мужчина? – спросил я. – В конце концов, бороду может нацепить кто угодно.

Каннингхэм взял ломтик ржаного хлеба.

– Иногда он приходил ко мне в футболке.

Ральф намазал мармелад на белый хлеб.

– Он всегда был один? Никаких сообщников?

– Я их, во всяком случае, не видел.

Стефани тоже остановила выбор на белом хлебе, хотя и обошлась без масла и мармелада.

Три куска белого – один ржаного. Почему я заострил на этом внимание? Что меня насторожило?

Новую порцию информации мы получили от Стефани.

– Мне позвонили около полуночи. Мужчина сказал, что он похитил моего отца и хочет получить за его возвращение пятьдесят тысяч долларов. Естественно, в мелких купюрах. Сказал, что даёт мне три дня на сбор указанной суммы. Обещал перезвонить ещё раз и сказать, куда я должна отвезти эти деньги. В полицию звонить запретил. Предупредил, что в противном случае ему придётся убить отца.

– Он извинился передо мной за эту угрозу, – добавил Каннингхэм, – поскольку в сложившейся ситуации не мог без неё обойтись.

Стефани согласилась.

– Я собрала деньги, и он позвонил в четверг вечером, то есть вчера. Велел сложить деньги в «дипломат» и ехать на запад по шоссе 94 до съезда на Ионию. На выезде из транспортной развязки найти знак «Стоп». Оставить «дипломат» в густой траве у знака. Что я и сделала. Потом нашла въезд на шоссе 94. Честно говоря, я видела, как похититель брал деньги. Он, должно быть, ждал моего приезда.

Я нахмурился.

– Вы видели, как он забирал «дипломат»?

– Да. С шоссе. Я огляделась, а съезд там освещён. И я увидена бородатого мужчину, который подхватил «дипломат» и направился к стоящему на обочине автомобилю.

– А вы не последовали за ним? Не запомнили номерной знак?

– Нет. Я не хотела пугать его. Всё-таки мой отец всё ещё находился у него в руках.

Я повернулся к Каннингхэму.

– Этот похититель произвёл на вас впечатление интеллигентного человека?

Он мигнул.

– Разумеется, ай-кью [11]11
  IQ (Intelligence Quotient) – коэффициент умственного развития.


[Закрыть]я у него не проверял, но я бы сказал, что изъяснялся он вполне грамотно.

Я обратился к Стефани.

– Кто ещё, кроме вас двоих, знает о похищении?

– Никто. Я не говорила даже слугам. Они полагают, что отец отъезжал по делам.

Мой взгляд задержался на куске ржаного хлеба в руках Каннингхэма.

– А чем вас кормили в эти дни? Гамбургерами? Хотдогами? Полуфабрикатами, приготовленными в микроволновке?

– Нет. Дело в том, что подавали мне исключительно деликатесы. Мой похититель оказался превосходным поваром. Я съедал всё, что он мне приносил.

– Вам похититель готовил сам? Откуда вы это знаете?

– Он мне сказал. В среду, отобедав венским шницелем, я попросил его передать мои комплименты повару, а он ответил, что готовит сам.

– Мистер Каннингхэм, у вас аллергия на белый хлеб?

– Нет.

– То есть вы отдаёте предпочтение ржаному?

– Да. Не нравится мне вкус белого хлеба, – он на мгновение задумался. – Аллергия у меня на помидоры. Они вызывают у меня сыпь.

Я не позволил ему отклониться от темы.

– Вы упомянули, что во время заключения съедали всё, что он вам приносил. В том числе и белый хлеб?

– Белого хлеба не было. Только ржаной.

Я покивал.

– Вам подали три завтрака, три ленча и три обеда?

– Да.

– Каждый раз с тем же салатом?

– Нет. С разными.

– И в шести салатах вы не обнаружили ни одного ломтика помидора?

– Нет.

– Интересно. И вам подавали только ржаной хлеб? Ни кусочка белого?

– Только ржаной.

– Вы просилиржаной хлеб?

– Нет.

Я победоносно улыбнулся.

– Мистер Каннингхэм, мы живём в обществе почитателей белого хлеба. К каждой трапезе белый хлеб подаётся автоматически. Однако вам его не принесли ни разу. Более того, вам скормили шесть разных салатов, и все без помидоров, – я потёр руки. – Ситуация начинает проясняться.

– Это прекрасно, – улыбнулась мне Стефани.

Я кивнул.

– Прежде всего, вам не показалось довольно-таки странным то обстоятельство, что похититель выпрыгнул из кустов, чтобы забрать деньги, ещё до того, как задние огни вашего автомобиля скрылись в темноте? Не следовало ли ему выждать какое-то время, чтобы не угодить в полицейскую западню? Откуда он мог знать, что полиция не поставлена в известность?

Ни один из них, разумеется, не нашёлся с ответом.

– Он знал, что полиция не в курсе событий, потому что получал всю необходимую информацию от своего сообщника.Который живёт в этом самом доме.

Затянувшуюся паузу нарушила Стефани.

– Но в доме о похищении знала только я, и именно я не позвонила в полицию. Вы хотите сказать, что я участвовала в похищении отца, потому что получаю жалкое месячное пособие и мне срочно потребовались деньги?

Каннингхэм нежно ей улыбнулся.

– Видите ли, по нашему уговору, у Стефани не будет свободных денег, пока ей не исполнится тридцать или пока она сама не сумеет чего-то добиться. По моему разумению, иначе в нашем мире не выжить.

Стефани никак не хотела угомониться.

– Вы намекаете, что похитителем мог быть один из моих приятелей, раз уж он показался отцу знакомым, несмотря на накладную бороду, а я была с ним заодно?

– Ну что вы, что вы, – я замахал руками. – Я ловлю совсем другую рыбку. Давай-ка вернёмся к инциденту с «комплиментами повару». Когда вы произнесли эти слова, мистер Каннингхэм, похититель не моргнул, прежде чем ответить, что пищу готовил он?

– К чему ты клонишь, Генри? – спросил Ральф.

Я раскрыл карты.

– Похититель знал вкусы мистера Каннингхэма. Знал он и про аллергию на помидоры. Мистеру Каннингхэму не пришлось говорить ему об этом.

Мой вывод не произвёл на Ральфа никакого впечатления.

– Значит, он навёл кое-какие справки о мистере Каннингхэме, прежде чем похитить его.

Я покачал головой.

– Такого быть не может, Ральф. Какой похититель рискнёт своей анонимностью, задавая вопросы о вкусовых пристрастиях потенциальной жертвы? Если уж его так заботит здоровье жертвы, скорее он задаст их послепохищения. Мистер Каннингхэм, кому известно, что вы едите ржаной хлеб и у вас аллергия на помидоры?

– Наверное, многим моим друзьям. Я же не отшельник, часто встречаюсь с людьми.

– Еду вам приносили горячую?

– Да.

Я хохотнул.

– Знаете, почему ваш похититель моргнул, прежде чем признаться, что пищу готовил он?

Каннингхэм потёр подбородок.

– Откровенно говоря, я не помню, моргнул ли он.

– Заверяю вас, сэр, обязательно моргнул. На то есть очень веская причина. Когда мы попросили передать комплименты повару, ваш похититель внезапно осознал, что по вкусу пищи вы можете догадаться, кто её готовил. И попытался перевести ваши мысли на другое.

– По вкусу пищи я мог догадаться, кто её готовил?

Я кивнул.

– Вы знакомы с подвалом вашего дома? Знаете, сколько там помещений, как они выглядят?

– Пожалуй, что нет. И в самом доме немало комнат, в которые я ни разу не заходил.

На этот раз молчание нарушил Ральф.

– И как ты до всего этого дошёл, Генри?

– У похитителя наверняка есть сообщник. Который точно знал, что мистер Каннингхэм ест, а чего – нет. Который мог приготовить вкусную еду и проследить за тем, чтобы её подавали горячей. А проживая в доме, сообщник зналтакже и о том, что полиции о похищении ничего не известно, и деньги можно забирать без опаски.

Тут я и подвёл черту.

– Я не знаю, как её зовут. Я никогда не видел её, но, готов спорить, придя на кухню, вы застанете вашу кухарку с мечтательной улыбкой на лице. Она уже думает о том, как потратит свою долю от пятидесяти тысяч долларов.

На лице Каннингхэма отразилась глубокая задумчивость.

Я поднялся.

– Не пора ли допросить кухарку? Кстати, как её зовут?

– Матильда, – ответил Каннингхэм. Он уже собрался с мыслями. – В вашей версии есть только один прокол, сержант Тернбакл.

– Какой же?

– В подвал мне приносили потрясающе вкусную еду. А Матильда готовит ужасно.

Стефани это подтвердила.

– Откровенно говоря, нам давно следовало уволить её, но человек она хороший и старается изо всех сил.

Я посмотрел на тарелку. По ходу разговора я боролся с жёстким стейком по-швейцарски. В картофельное пюре перелили воды. К брокколи не хотелось притрагиваться. Да уж, сомнений быть не могло: Матильда – отвратительная повариха.

Я пригубил кофе, горьковатый.

– С другой стороны, в эти три дня Матильда могла прыгнуть выше головы, чтобы сбить нас с толку.

Ральфу, похоже, тоже есть не хотелось.

– Пожалуй, нам пора в участок.

В машине я продолжал рассуждать.

– И всё-таки возможно, что похищения не было. А если и было, то Стефани в нём замешана. Надо бы посмотреть, на что она тратит деньги, которые выдаёт ей отец.

В понедельник, по окончании смены, Ральф, кстати, уже уехал домой, в нашей комнате зазвонил телефон. Я огляделся, в тщетной надежде, что трубку снимет кто-то ещё. Пришлось отдуваться мне.

Звонила Стефани Каннингхэм.

– Как продвигается расследование?

– Мы делаем всё, что в наших силах. Надеемся на скорый успех.

– Я так и думала. Ухватиться вам не за что. Не желаете отобедать у нас сегодня вечером?

Тут меня осенило. А ведь мы не проверяли, как готовит Стефани! Вдруг она не уступает первоклассному шеф-повару? Может, я хитростью уговорю её…

– Мы вновь начали приглашать гостей, – пояснила Стефани. – У нас новый повар, настоящий ас.

– Он?

– Да. Отец переговорил с Матильдой вскоре после вашего отъезда, и совершенно случайно выяснилось, что у неё есть брат, который работает в ресторане в Шебойгане. Отец съездил туда и сразу нанял его.

– А Матильда не возражала?

– Мы же не выкидываем её на улицу. Она теперь его помощник или что-то в этом роде. Франц намеревался открыть свой ресторан, но папа убедил его поработать у нас.

Папа от Франца в восторге и говорит, что уже заплатил ему за два года вперёд.

В особняке Каннингхэмов я нашёл возможность заглянуть на кухню.

Увидел невысокого коренастого мужчину со светлыми волосами и чуть выпуклым лбом, весело колдующим над кастрюлями и сковородками.

Увидел невысокую, коренастую женщину со светлыми волосами и чуть выпуклым лбом, радостно нарезающую лук.

Пририсовал им обоим бороды. Да, выпуклые лбы вызывали некие ассоциации, которые, скорее всего, ускользнули от внимания Каннингхэма, пока я не записал в похитители Матильду.

Была ли она сообщником Франца?

Я в этом сомневался. Иначе не стала бы сама говорить о том, что в Шебойгане у неё есть брат.

Но она и Франц, несомненно, частенько встречались, и всякий раз Франц узнавал новые подробности о вкусовых пристрастиях Каннингхэма. А после похищения (Каннингхэм, вероятно, сидел в подвале в окрестностях Шебойгана) ежедневно звонил Матильде и как бы между прочим выяснял, известно ли кому из слуг о похищении и привлечена ли к расследованию полиция.

Каннингхэм предъявил Францу ультиматум? Тюрьма или работа у него на кухне?

Разве я мог заставить Каннингхэма свидетельствовать против его нового повара? Разве у людей, которые чего только не сделают, чтобы заполучить хорошего повара, может возникнуть желание засадить его за решётку?

Разумеется, нет.

Так что на расследовании я спокойно поставил крест.

А вот вкус стейка, поданного на обед с китайскими чёрными грибами, мне не забыть до конца жизни.

Милый, не убивай без разбору! [12]12
  Перевод Э. Меленевской


[Закрыть]

Джек Ритчи (1922–1983) – американский писатель, мастер остросюжетного рассказа. Его рассказы представлены во многих антологиях детективного жанра, выпускаемых таким мастером, как Альфред Хичкок. Семнадцать раз произведения Ритчи, отличающиеся особым юмором, включались в издаваемые в США ежегодники «Лучший детектив года». Предлагаемый рассказ – пародия на детективы, щекочущие нервы читателя нагромождением убийств и ужасов.

Мы были женаты уже три месяца, когда я подумал, что с Генриеттой, пожалуй, пора кончать.

Обыскал теплицу, подсобку при ней и, увы, ничего более токсичного, чем воск для прививок, известь, сфагнум и тому подобное, не обнаружил.

Вернулся в дом.

– Послушай, Генриетта, а где ты держишь яд? Ну, химикаты, которыми опрыскивают вредителей?

– Что ты, милый, – откликнулась жена, – я пользуюсь только органикой. Никакой химии! Почва удобряется, как в природе: опавшими листьями, скошенной травой, перешившим сеном. Здоровая среда – здоровые продукты. Вредители просто не заводятся на благополучных растениях. А для чего тебе яд, милый?

– Заметил какого-то жучка на кусте малины.

– Ну так что ж? Не стоит убивать всех жучков без разбору, – с мягким укором сказала она. – Некоторые из них приносят пользу.

Я посмотрел на неё изучающе:

– Знаешь, Генриетта, мне давно хотелось спросить, где это ты покупаешь такие платья? – Хотел добавить: «И почему?», – но удержался.

Она мельком глянула в зеркало.

– Примерно раз в месяц звоню в магазин Элейн, и она присылает мне три-четыре сразу.

– А разве ты не примеряешь платье перед тем, как его купить?

– Незачем. Элейн знает мои размеры. – Она провела ладонью по ткани. – А что, тебе оно не нравится?

– Ну, почему же! Однако, когда тебе в следующий раз захочется обновить гардероб, давай поедем к Элейн вместе и посмотрим, что у неё есть.

Наследство, которое оставил мне мой родитель, чуть-чуть не дотягивало до того, чтобы в полной мере обеспечивать потребности цивилизованного человека, и поскольку я не собирался менять сложившиеся привычки, то был вынужден мало-помалу отщипывать от основного капитала, так что за пятнадцать лет, прошедших со смерти отца, запасы, естественно, истощились. Короче говоря, я жил в кредит, когда повстречался с Генриеттой.

Никогда в жизни я не считал труд долгом, удовольствием или способом удовлетворить честолюбие. Напротив, я подозревал, что особи, утверждающие, будто получают наслаждение от работы, – тайные мазохисты.

Прожив в своё удовольствие столько лет, я полагал, что глупо надеяться, будто на сорок шестом году от роду начну вдруг добывать себе хлеб насущным трудом.

Оставалось последнее средство. Женитьба.

Честно скажу: когда речь шла о других, брак как социальный институт не вызывал у меня возражений. Я вполне отдавал себе отчёт в том, что обыкновенный человек должен занимать себя чем-то: будь то служба, комиксы или семья. Однако я всегда ставил на первое место свою независимость, и перспектива стать членом «команды» – пусть даже команда эта будет состоять только из двоих – меня пугала.

Но, оставшись без гроша в кармане, я принялся оценивающе поглядывать на окружающих меня дам и вскоре обнаружил, что отвергаю одну кандидатуру за другой. Так я оказался в одном из светских салонов, в котором и присмотрел Генриетту.

Она была ничем не примечательна. Маленькая, хрупкая женщина, она сидела, забившись в угол, со слабой улыбкой на губах, и казалось, что забрела она сюда случайно и очень хотела бы выбраться, но не знает как. Её одежда оставляла впечатление купленной по случаю.

Я боролся с зевотой, когда чашка в её руке дрогнула, и чай выплеснулся на ковёр.

– Генриетта, умоляю тебя! – сверкнула глазами хозяйка.

Она вспыхнула:

– Прости, Клара. Я задумалась.

Клара передёрнула плечиком.

– Сделай милость, будь повнимательней. Ковёр только из чистки.

Мне пришло в голову, что когда женщина одевается так, как Генриетта, то либо потому, что бедна, либо потому, что, напротив, слишком богата, чтобы придавать упаковке какое-нибудь значение.

Общий разговор снова возобновился, и я повернулся к Холи Рурвису, сидевшему от меня по правую руку.

– Эта Генриетта не из семейства ли Бартонов, которые в прошлом году разорились?

– Боже сохрани, о чём ты говоришь! Она – Лоуэлл. Обитает в этом, знаешь, роскошном дворце на Лейквью-роуд, не меньше пятидесяти акров земельных угодий и целая орава слуг…

– Замужем?

– Нет, и никогда не была.

Я опять посмотрел в её сторону. Над ней как раз нависла горничная с чайником, и было видно, что Генриетта, напуганная тем, что придётся опять маяться с чаем, хотела бы отказаться, да не успела: её чашка снова была полна.

Наблюдая за этой сценкой, я задумчиво потёр подбородок. Пятьдесят акров? Орава слуг? Между тем, пригубив пару раз чай, она, похоже, опять унеслась мыслью неведомо куда. Чашка заскользила по блюдцу и, наконец, приземлилась – для себя без ущерба, но по ковру расползлось злополучное пятно.

Клара, побагровев, взвизгнула:

– Генриетта!

Та побледнела. Умей она падать в обморок, уверен, непременно бы упала.

Надо было действовать.

Я поднялся и демонстративно вылил на Кларин ковёр собственные опивки.

– Мадам, – сухо произнёс я, – отправьте ваш чёртов ковёр в чистку. Счёт пришлите мне.

И, предложив Генриетте руку, я вывел её из комнаты.

Главным препятствием к нашему браку оказалась не Генриетта, а её адвокат, Адам Макферсон.

Через неделю после того, как мы объявили о нашей помолвке, он явился ко мне на квартиру, сообщил своё имя и холодно уставился мне в лоб.

– Сколько вы хотите?

– За что?

– Сколько вы хотите за то, чтобы этот брак расстроился?

Я нахмурился:

– Вас прислала Генриетта?

– Нет. Я пришёл к вам по собственному почину. Предлагаю вам десять тысяч.

– Соблаговолите повернуться. Там, у вас за спиной, – дверь. Это выход.

Он ничуть не смутился.

– Услышав об этой авантюре, я навёл подробные справки. У вас нет ни гроша. Вы в долгу буквально у всех, включая счёт за чистку ковра. – Он поджал губы. – Вы женитесь на ней из-за денег!

– А что, помимо моего финансового состояния, убеждает вас в этом?

– Я опросил ваших знакомых. Все в голос заявили, что к сердечной привязанности вы склонны не больше, чем рыба. Причём мороженая. Итак, десять тысяч долларов!

Но что такое несчастные десять тысяч в сравнении с миллионами Генриетты!

– Мы с Генриеттой горячо любим друг друга, – твёрдо сказал я. – Я не расстанусь с ней, предложи вы мне… – я выдержал эффектную паузу, – хоть всё золото мира.

– Двадцать тысяч.

– Не смешите меня!

– Тридцать. И это моё последнее слово.

– Так же, как моё «нет». Кстати, это вы мне свои деньги предлагаете?

– Конечно.

– И из каких же побуждений?

– Не хочу, чтобы Генриетта сделала ошибку, о которой будет жалеть до конца своих дней.

– А сами-то вы, – пришло мне в голову, – не предлагали ей руку и сердце?

Он мрачно кивнул.

– До четырёх раз в год, все последние двенадцать лет.

– А что она?

– Говорит, что ценит меня как доброго и верного друга. Очень неприятно. – Его лицо озарилось догадкой. – А что, вы и в самом деле влюблены в Генриетту?

– Страстно, – употребил я в высшей степени несвойственное мне выражение.

Он потёр руки.

– В таком случае вы, без сомненья, не станете возражать, если я попрошу вас подписаться под документом, в котором вы откажетесь от всяких прав на её состояние?

– Генриетта никогда на это не согласится.

– Я спрошу у неё самой.

– Только попробуйте, и я сверну вам шею. – Держать себя в руках мне удавалось не без труда. – Если вас искренне заботит счастье этой достойной женщины, вы не могли не заметить, что с тех пор, как мы познакомились, она находится в состоянии, близком к эйфории!

При всём желании он не смог этого отрицать.

– Ну, ладно. – Последовал глубокий вздох. – Я не стану чинить препятствий вашему браку.

– Как вы любезны!

Он задержал на мне взгляд.

– Генриетта и в самом деле нуждается в защите.

– Она, прямо скажем, простовата, – согласился я.

– Скорее искренна и простодушна, – поправил он и уже от двери осведомился: – Полагаю, вам известно, что она преподаёт в университете?

– Генриетта? – изумился я.

– Ну, разумеется. Профессор ботаники. Всё своё жалованье жертвует на благотворительность.

Так вот почему в рабочие дни она бывает дома только по вечерам!

– Она мне не говорила!

– Забыла, наверное, – решил Макферсон. – В некоторых отношениях она ужасно рассеянна.

Через три недели мы поженились. Скромную церемонию несколько подпортило то, что Макферсон явился в подпитии и, когда я надевал кольцо на палец новобрачной, в голос разрыдался. Генриетта тоже была взволнована и тоже всплакнула.

Медовый месяц мы провели на Багамах, где моя благоверная собрала уму непостижимое количество разновидностей папоротника, и весь этот гербарий повезла домой, чтобы серьёзно заняться его сортировкой и изучением.

Целую неделю по возвращении я терпеливо сносил небрежное обслуживание и отвратительную еду, дотошно исследуя между тем счета на содержание дома. Наконец, в одно прекрасное утро, когда у Генриетты начались занятия в университете, все слуги были созваны в гостиную. Явившись, они дружно уставились на меня с самым непочтительным видом.

Первый удар пал на домоправительницу.

– Миссис Триггер? Пожалуйте в центр, на середину.

Она скрестила на груди руки.

– Что такое?!

Я сладко улыбнулся:

– Миссис Триггер, вы меня поражаете. Хотя бы тем, что всегда хмуритесь.

Она грозно сдвинула брови.

– На мой взгляд, вам следовало бы сиять и искриться от счастья. Свистать соловьём, разливаться малиновкой днём и ночью. Ведь за последние шесть лет вы ухитрились довести недельные счета на содержание этого дома до астрономической суммы в восемнадцать тысяч долларов.

Она изменилась в лице.

– Вы обвиняете меня в…

– Именно.

– Я немедленно подаю в суд! – разъярилась она.

– Сделайте одолжение. Можете заняться этим сразу, как только выйдете из тюрьмы.

– Ничего не докажете!

Да, доказать было бы трудновато, но я решил показать зубы.

– Очень даже докажу, мадам, поверьте, к полному удовлетворению присяжных. Однако я настроен не карать, а миловать. Скажите, у вас имеется чемодан?

– Да, – растерялась она.

– Очень хорошо. Укладывайтесь и уезжайте. Вы уволены.

Судя по оскалу, она собралась произнести что-то убийственное, но, видно, было в моей улыбке нечто такое, что заставило её переменить намерения. Она облизнула губы, обвела растерянным взглядом присутствующих, не дыша внимавших нашему диалогу, и очертя голову вылетела из гостиной.

Следующим на очереди был шофёр – небритый мужлан, привыкший, судя по виду, спать прямо в униформе.

– Симпсон!

– Чего?

– Как вы полагаете, Симпсон, не следует ли нам отправить на свалку все наши автомобили?

– Чего?

– Я, со своей стороны, искренне убеждён, что в интересах экономии мы должны поступить именно таким образом. Ведь, согласно счетам, на милю пробега каждая из наших машин сжирает больше галлона бензина.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Да что там смотреть-то на эти цифры! Всё врут, наверное.

– Возможно. Но я не собираюсь утруждать вас. Надеюсь, чемодан у вас имеется?

– Только мисс Лоуэлл может рассчитать меня, – окрысился он.

– Мисс Лоуэлл, – улыбнулся я, – отныне миссис Грэхэм. И если я через час обнаружу вас на нашей территории, то поступлю с вами как с нарушителем прав владения. Нет, я не стану стрелять вам в голову. Она непробиваема. Однако даже вам должно быть известно, что и помимо головы есть во что целиться, и будьте уверены – я не промахнусь.

Действуя в таком духе, я рассчитал очень многих, но не всех слуг. Процентов семьдесят пять, не больше. И в тот же день заменил уволенных персоналом с прекрасными рекомендациями, присланным мне респектабельным агентством.

Ужин этим вечером был подан вовремя, сервирован безупречно, а с точки зрения вкуса превзошёл все ожидания.

Генриетта не обратила на еду никакого внимания – она вообще редко замечает, что ест, – но во время десерта её взгляд случайно упал на горничную, прислуживающую за столом, и она подняла брови.

– Вы новенькая? Я вас раньше не видела.

– Да, мадам.

– Что случилось с Тэсси? – Генриетта повернулась ко мне.

– Я её уволил. И, помимо неё, ещё нескольких слуг. Кое-кого заменил, но лишь тех, без кого нельзя обойтись, чтобы в доме можно было жить по-человечески. Прости, пожалуйста. Тебе что, в самом деле нужны три никудышных камеристки?

– Три?! О, Боже! Извини, Уильям, я не знала, что у меня есть камеристки. Нанимала всех миссис Триггер. Я никогда их не видела. Никто не помогает мне одеваться. – Она с надеждой подняла на меня глаза. – А миссис Триггер… её ты тоже уволил?

– Да.

– А шофёра?

– Да.

Она даже порозовела от удовольствия.

– Ах, как славно! Знаешь, я всегда их немножко… побаивалась. Особенно шофёра. Он так ерепенился, когда я просила его куда-нибудь меня отвезти, что я предпочитала пользоваться автобусом…

Через месяц в моём распоряжении была усадьба, где весь обслуживающий персонал работал, как часы.