Текст книги "Собственное мнение"

Автор книги: Джек Ричи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Нет, как-то не пришло в голову.

– И хорошо. Хотя в общем-то я думаю, что вы репетировали взрыв.

Спустя двадцать минут я был на улице и вскоре заметил, что за мной следит всё тот же долговязый в длинном пальто. Я отправился в центр города, где приобрёл в недорогом магазине ту самую кнопку, о которой говорил психиатр.

Я не стал возвращаться в мотель, а пошёл к Джефри и снял комнату по соседству с ним.

– Пойдёшь завтра? – спросил он меня.

– Да. Купил кнопку.

– Желаю удачи. Надеюсь, на сей раз сработает.

В ту ночь я плохо спал и мучился кошмарами, самым ярким из которых был сон про взрыв Музея изобразительных искусств. В десять утра я позвонил доктору Бартону и сообщил ему о покупке кнопки. Врач очень расстроился.

– Так быстро? Но вы ещё не были у меня на приёме.

– Звоню, чтобы проститься, – сказал я. – Думаю, теперь мы свидимся только на том свете.

– Минутку! – в отчаянии выкрикнул он. – Что вы намерены предпринять?

– Пойти к мэру Петтибоуну. Сегодня всё будет хорошо.

– Вы у себя в мотеле?

– Нет. – Я повесил трубку, попыхивая сигарой, прочёл утреннюю газету, взял под мышку свою коробку, вышел, сел в такси и велел ехать к мэрии. Но за квартал от цели потребовал остановиться, расплатился и зашагал дальше, держа палец на кнопке. Улицы были оцеплены и кишели полицейскими, не пускавшими людей на центральную площадь, очищенную от автомобилей и пешеходов. У входа в мэрию стояли Уаймар и доктор Бартон, которые норовили спрятаться за колоннами.

Внезапно я оробел, почувствовав нечто похожее на боязнь сцены, которая обуревает начинающего лицедея. Я сделал два шага в сторону мэрии, но тотчас развернулся и пошёл обратно.

– Куда вы? – вдруг раздался голос Уаймара.

Я зашагал быстрее и, оглянувшись, увидел помощника мэра, доктора Бартона и ватагу полицейских, бежавших ко мне. Я бросился наутёк и снова обернулся только в конце квартала у Музея изобразительных искусств. Погоня приближалась. Я взлетел на крыльцо и юркнул в здание. Пробегая по залу голландских мастеров, я слышал сзади топот ног преследователей. С бьющимся сердцем я бежал по галерее римской скульптуры. Чиновники и полиция не отставали. Впереди была галерея современного искусства. Промчавшись мимо удивлённых охранников, я опустился на пол у окна.

Орава, наконец, догнала меня. Я поднял руку и истерически закричал – Остановитесь! Ещё один шаг, и я отпущу кнопку!

Помощник мэра и его войско стали как вкопанные. Я перевёл дух и сказал:

– Мистер Уаймар, я снимаю своё требование о встрече с мэром Петтибоуном. Понимаю, что оно невыполнимо.

Уаймар сделал шаг вперёд.

– Стойте! – крикнул я. – Иначе сниму палец с кнопки. Через десять минут… Могу и сию секунду, но мне хочется сперва отдышаться, а уж потом принимать столь важное решение.

Уаймар замер.

– Нет-нет! – крикнул доктор Бартон. – Не торопитесь, отдышитесь. Это серьёзное решение.

– Какого ущерба можно ожидать, если он отпустит кнопку? – спросил Уаймар полицейского в защитной куртке и шлеме.

– Трудно сказать. Возможно, рухнет все здание.

Я посмотрел на часы.

– Девять минут…

– Очистить помещение! – заорал помощник мэра. – А вы, Бартон, поговорите с ним, убедите.

– Вряд ли я смогу что-то сделать, – ответил психиатр. – Тут нужен иной специалист – священник, пастор или раввин.

– Восемь минут, – произнёс я.

Мои преследователи сбились в кучку у входа в римский зал. Усмехнувшись, я встал и зашагал к ним. Они попятились и расступились. Меня вдруг охватило дотоле неведомое ощущение силы и власти. Я с улыбкой прошёл через залы раннего американского искусства, литографии, рисунков одарённых школьников, вышел на улицу и пересёк площадь. Все мои преследователи и охранники высыпали из музея и наблюдали за мной с лестницы у входа. С минуту я смотрел на них, потом демонстративно снял палец с кнопки. Естественно, ничего не произошло. Я открыл коробку, извлёк будильник и провода и поднял повыше, чтобы все видели. Затем перевернул коробку вверх дном, показывая, что она пуста.

Меня тотчас окружили полицейские и разъярённые чиновники во главе с Уаймаром.

– Что это за шутки? – сипло спросил он.

Я злобно зыркнул на него.

– Никаких шуток. Я просто хотел встретиться с мэром. Очевидно, в нашем городе это – тяжкое преступление.

– Это уже чересчур. Может, в вашей коробке и не было бомбы, но вы… А будильник, провода и, наконец, эта кнопка!

– А разве есть какой-нибудь закон, который запрещает носить в коробках будильники и провода? Что если человек просто увлекается опытами с часами? – Я погрозил Уаймару пальцем. – Я пожалуюсь на вас в союз защиты гражданских прав. Я вчиню вам иск на миллион долларов за их нарушение.

– Вам место в тюрьме, – заявил помощник мэра.

– Неужели? Это за что же? Меня травили как дикого зверя, преследовала толпа, возглавляемая представителем властей. Нет, после такого я, пожалуй, всё-таки подам в суд и сдеру с вас миллиона два.

Из-за спины помощника мэра вдруг вынырнул маленький суетливый человечек.

– Успокойтесь, Уаймар, – сказал он. – Не лезьте в бутылку. У нас и так бюджетный дефицит.

– Кто вы такой? – сердито спросил я.

– Мэр Петтибоун, – словно оправдываясь, ответил он.

– Ага! Наконец-то вы высунули нос из своей крепости. Хочу сообщить вам, что возле мотеля, в котором я проживаю, асфальт испещрён глубокими выбоинами и по ночам невозможно спать из-за грохота грузовиков. Требую незамедлительно принять меры.

Топнув ногой по тротуару, я развернулся и зашагал прочь. Мне казалось, что рука закона должна ухватить меня за плечо, но ничего подобного не произошло. Мой внезапный уход поверг всех в растерянность. Так часто бывает, когда одна из армий вдруг стремительно отступает.

Я остановил такси и сообщил водителю адрес, но вскоре передумал и велел остановиться у магазина. Войдя туда, я юркнул в туалет. Там сорвал с себя парик и бороду, выбросил шляпу, вывернул наизнанку своё синее пальто, отчего оно сделалось коричневым, и вышел на улицу через заднюю дверь.

Прошагав квартал, я нашёл другое такси и сказал водителю:

– В аэропорт.

На другой день мы с Джефри встретились в Сент-Луисе. Он показал мне два полотна Пикассо, три картины Утрилло и две – Модильяни.

– Всё прошло как по маслу, – сказал он. – Я, как мы и задумали, пришёл в музей и, едва ты прибежал туда со своей коробкой, спрятался в туалете. Когда все, включая охранников, побежали за тобой на улицу, я прошёл в галерею, вырезал самые ценные полотна и сунул под пальто. Потом спокойно вышел. В суматохе никто не обратил на меня внимания. – Он разлил виски, подал мне стакан. – Как ты думаешь, мы сумеем ещё раз провернуть такое дельце?

Я улыбнулся.

– Точь-в-точь – едва ли. Но что-нибудь похожее придумаем. Смотря какой мэр попадётся.

Дорожный разговор [23]23
  Перевод Э. Меленевской


[Закрыть]

– Знаете, впервые в жизни я лечу самолётом, – поделилась миссис Рейли.

Губки миссис Борман сложились в подобие улыбки.

– А я два раза летала в Сент-Луис, ещё до замужества.

У миссис Рейли было круглое лицо и маленькие карие глазки.

– Вы можете называть меня Бернис.

– Стелла, – представилась миссис Борман. – Лечу в Пасадену навестить мать.

– А у меня в Калифорнии ни родных, ни знакомых, – сказала Бернис. – Но побывать там мне всегда хотелось. Пока я ещё молода.

Стелла метнула в неё оценивающий взгляд и решила последнюю фразу не комментировать. В конце концов, им сидеть рядом ещё почти пять часов.

– Возможно, я загляну в Голливуд, – кокетливо опустила глаза Бернис. – Никогда не знаешь, что может случиться.

– Да, – сухо сказала Стелла. – Действительно.

– Я, знаете, подвизаюсь в маленькой театральной компании у нас в Миннеаполисе, любительской. Обычно я играла инженю, но сейчас настаиваю на более зрелых ролях. Они расширяют кругозор и дают больше возможностей для самовыражения.

– Вообще-то, это мать всегда навещает меня в Чикаго, – сказала Стелла. – Гостит месяц-другой ежегодно.

– Наверно, лучше бы мне ехать поездом, – сказала Бернис. – Генри – это мой муж – служит на железной дороге и мог бы устроить проездной или билет со скидкой.

– Мой муж, Уолтер, тоже железнодорожник. Занимает ответственный пост. Но я предпочитаю путешествовать самолётом.

– Сейчас эра воздухоплавания, – живо отозвалась Бернис.

– Экономишь столько времени! – согласилась Стелла.

С полминуты они молчали. Потом Бернис спросила:

– Стелла, а у вас есть дети?

– Нет.

– У меня тоже. Возможно, когда-нибудь я надумаю, но сейчас приходится беспокоиться о фигуре.

– У моего брата мальчик, – сообщила Стелла, и одно воспоминание об этом заставило её поджать губы. – Восьми лет. Когда они с братом навещают нас в нашей квартире, я вынуждена следить за ним ну просто как Цербер. Каких только пакостей от него не жди!

– Мы живём в пригороде Миннеаполиса, – сказала Бернис. – Четверть акра земли, почти ранчо.

– Мебель у меня из вишнёвого дерева, – сказала Стелла. – Только спальный гарнитур стоил тысячу двести долларов. Одна царапина – и всё пропало.

– У нас по соседству почти в каждой семье двое, а то и трое детей. Сколько шума от них, ужас, и к тому же женщина с детьми просто прикована к дому!

– В последний раз, когда он был у нас, то уронил фунтик с мороженым на ковёр, – сказала Стелла. – А я ведь просила Уолтера не покупать ему мороженого!

– Знаете, мы не слишком заботимся об обстановке. Я беру уроки актёрского мастерства. Это очень дорого, но я верю в интеллектуальное развитие и самоусовершенствование.

Стелла поудобнее разместила сумку на коленях.

– Я сказала Уолтеру, что на этот раз собираюсь в Пасадену вместо того, чтобы пригласить маму к нам в Чикаго. Я думала, он станет возражать, но его лицо вдруг приняло какое-то змеиное выражение, и он сказал: «Почему бы и нет? Давай убьём одним камнем двух птичек!»

Бернис вздохнула.

– Год за годом я ссорилась и ссорилась с Генри, но нынче он вдруг сдался и купил мне билет. Знаете, иногда приходится выдерживать настоящие битвы, чтобы заставить мужа сделать то, что вам хочется.

– Но вообразите только, чтобы Уолтер воспользовался подобным выражением! – сказала Стелла. – Я даже чуть не передумала ехать – просто, чтобы преподать ему урок.

– Грегори – это, знаете, известный кинорежиссёр – однажды видел спектакль, который мы играли для школьников. Это было в 1957 году. Кажется, ему понравилось, он сделал общий комплимент труппе, и я думаю, при встрече он припомнит меня.

– У моей матери апельсиновые деревья растут прямо на передней лужайке, – сказала Стелла. – И ещё два больших инжира за домом.

Бернис поправила выбившуюся блондинистую прядь.

– Каждый вторник в нашем доме я устраиваю читки пьес. В таких случаях я всегда отправляю Генри в подвал, там у него мастерская. Он не интересуется интеллектуальными разговорами и вообще как-то путается под ногами.

– Ия, когда приглашаю к себе друзей, – сказала Стелла, – всегда отсылаю Уолтера в кино. Иначе он будет сидеть, как пень, или, чего доброго, заснёт.

– И вот он что-то тюкает там себе в подвале.

– У нас нет подвала, – сказала Стелла. – В таких многоквартирных домах, как наш, подвалы используются под помещение для обслуги или под склады. Поэтому я посылаю Уолтера в кино. Всё лучше, чем пить.

Бернис кивнула.

– Оттого-то я и позволила Генри захламить подвал.

Стелла нахмурилась.

– Но иногда мне кажется, что Уолтер не был в кино. Его выдаёт запах изо рта. Я его слышу даже сквозь мятные пастилки.

Бернис обдумала эту мысль.

– Генри тоже время от времени выпивает. Особенно если я отпускаю поводья.

– Мужчины вообще слабаки, – сказала Стелла. – Мне, например, приходится брать на себя буквально все ответственные решения.

– Вчера я спустилась в подвал, – сказала Бернис, – и спросила Генри, что, ради всего святого, он там делает в два часа ночи.

– Уолтер не любит маму, – сказала Стелла. – Но это не объясняет, почему он вздумал воспользоваться выражением типа «убить одним камнем двух птичек».

– И, представьте, Генри ехидно улыбнулся, как он это иногда делает, и сказал, что мастерит бомбу. Только представьте! Я сразу поняла, что он просто сидит и пьёт в одиночку.

– Думаю, Уолтер выпивает, когда бывает в отъезде, – сказала Стелла. – Видите ли, почти половину недели он проводит вне дома. Такая работа.

– То же и с Генри, – сказала Бернис. – Он машинист, и его участок – перегон от Миннеаполиса до Чикаго.

Лицо Стеллы выразило удивление.

– Как тесен мир! Уолтер тоже машинист, и на том же участке. Возможно, они даже знакомы друг с другом?

– Вполне, – Бернис слегка посмеялась.

– Генри однажды сказал, что преимущества такой службы в том, что можешь иметь по женщине в каждом из конечных пунктов перегона.

Последовало примерно с пятнадцать секунд молчания. Затем обе дамы уставились друг на друга.

Стелла заговорила первой.

– Уолтер весит около 160 фунтов и начинает лысеть.

Бернис побледнела.

– У Генри голубые глаза, и он носит очки в золотой оправе.

Стелла тоже спала с лица.

– У Уолтера срослись два пальца на правой руке.

Бернис закрыла глаза.

– У Генри родинка на левом бедре.

И тут, разумеется, Бернис припомнила, как Генри настоял на том, чтобы уложить её чемоданы, которые в настоящий момент находятся в багажном отделении в хвосте самолёта. Возможно, в одном из них тикает маленькое устройство…

Они ринулись в кабину пилота и в 8.39 принялись лихорадочно излагать свою историю.

В кабине тепловоза, следующего из Миннеаполиса в Чикаго, в десятый раз за последние пять минут машинист взглянул на свои ручные часы.

В 8.40 он улыбнулся.

Во весь рот.

Двадцать два цента в день [24]24
  Перевод Г. Барбарова


[Закрыть]

– Вы озлоблены? – спросил репортёр.

Я недоумённо поднял брови:

– Озлоблен? Ради бога, нет.

– Но вы провели в тюрьме четыре года за преступление, которого не совершали.

Я благодушно улыбнулся:

– Не беда, государство компенсировало это, щедро заплатив мне шесть тысяч хороших американских долларов.

Очевидно, он всё подсчитал перед началом интервью:

– Это составляет около семнадцати центов за каждый час, проведённый за решёткой.

Я пожал плечами:

– Если вы в курсе, то я отрабатывал полагающиеся двадцать два цента. Это даёт мне право быть вписанным в актив Программы помощи бедным, а с другой стороны, когда человек сидит, у него значительно сокращаются расходы.

– Что вы собираетесь предпринять?

Репортёр был молод, поэтому я простил ему бестактный вопрос:

– Молодой человек, за четыре года они не успели полностью меня сломать. Самое лучшее для меня – впереди.

Начальник тюрьмы Денинг вручил мне коричневый конверт:

– Прошу тебя, Джордж, проверь содержимое и подпиши расписку. Это твои личные вещи.

– Что вы предпримете в первую очередь после того, как выйдете из тюрьмы? – не отставал репортёр.

– Куплю пистолет, – ответил я.

Начальник тюрьмы пронзительно посмотрел на меня:

– Слушай, Джордж, ты прекрасно знаешь, что когда человек освобождён условно…

– Но я не освобождён условно, начальник. Освобождён я безусловно, мне вернули избирательные права и прочее.

Репортёр грыз свой карандаш:

– Почему вы хотите купить пистолет?

– Люблю пистолеты, – заявил я. – У меня была небольшая коллекция, до того, как я попал в тюрьму, разумеется.

Он продолжал ощупывать почву.

– А что будет вторым вашим шагом после освобождения?

– Встречусь со своим адвокатом.

– С Генри Макинтайером?

– Нет, не с ним. Я говорю о Мате Нелсоне. Всегда считал, что его некомпетентность составила как минимум пятьдесят процентов того, что лишило меня четырёх лет жизни.

– Он был вашим защитником на процессе?

– Да.

Репортёр задумался.

– Будете ли вы искать тех двоих, давших показания против вас?

Я вытащил из коричневого пакета свой бумажник, проверил содержимое и сунул в карман.

– Мир тесен. Случаются непредвиденные встречи.

Начальник послал меня в отдел «Личный состав», где была совершена одна из последних бюрократических формальностей, а когда я вернулся, застал его за разговором с Генри Макинтайером. Мог появление вынудило их прервать разговор.

Генри Макинтайеру я был обязан – моё освобождение стало возможным благодаря ему. Он состоял в адвокатской комиссии, специально занимающейся делами, имеющими хоть малейший процент сомнительности. Он представлял собой энергичную личность, способную смести всё на своём пути при уверенности, что совершена несправедливость, а это он доказывал почти всегда. Словом, та порода людей, которых я обычно ненавижу. Но сейчас не время быть неблагодарным.

– Можете предъявить счёт, – сказал я. – Моё правило выплачивать обязательства в срок остаётся в силе.

Он покачал головой:

– Нет. Мы делаем всё это во имя справедливости. Деньги или личная реклама не имеют ничего общего с этим. А если я возьму деньги, и газетчики разузнают о таком факте… И ещё. Не хотелось бы видеть вас замешанным в сомнительных делах.

– Сомнительных?

– Хочу сказать, что правда восторжествовала… хотя и с некоторым опозданием.

– В самом деле? Правда восторжествовала? Хотите сказать, что два жалких мертвеца, лжесвидетельствовавшие против меня, заняли освободившееся место в тюрьме?

– О, нет. По правде сказать, и не надеемся на это.

– И вопреки сему я должен улыбаться и жить весело?

– Да, где-то так. Хочу сказать… От мести пользы не будет. И, кроме того, подведёте нашу коллегию. В конце концов, благодаря нам вы вернулись к нормальной жизни, а наша репутация будет запятнана, если вам придёт в голову…

Он махнул рукой, и конец фразы повис в воздухе.

Я взял сумку и приготовился уйти.

– Уверяю вас, Макинтайер, что я ничего не делаю в спешке. Всегда тщательно обдумываю каждое своё действие.

До города было два часа автобусом, и я очутился там к четырём часам пополудни. Сразу же направился по бульвару к спортивному магазину Уитко и долго рылся, прежде чем купить новый пистолет марки «Рюгер». Попросил упаковать его и продолжил путь к Форт-стрит.

Перед «Сакстоном» я постоял в нерешительности, пока не принял решение. Нет, Мат Нелсон был человеком, с которым мне не хотелось бы встретиться на голодный желудок. Прежде чем явиться к нему, необходимо поесть и поспать.

Я поужинал и зарегистрировался в отеле «Медуин». Оказавшись в номере, заказал виски и содовую, и только приготовился первый раз за четыре года по-человечески выпить, как позвонили в дверь.

В коридоре стояли двое. Оба показали значки детективов. Один из них, седовласый, видно, ветеран в своём деле, завёл разговор:

– Я сержант Дэвис. Можем перекинуться с вами парой слов?

– Разумеется, – ответил я и впустил их в номер.

Дэвис отказался от предложенного спиртного и приступил к делу:

– Мы всегда стараемся предотвратить опасность. Считаем, что профилактика даёт больше, нежели лечение.

Я подумал рассеянно, смог ли бы так выразиться врач.

Дэвис сел.

– Вы ведь купили пистолет, не правда ли, мистер Уиткоум?

Я насупился:

– Вы что, следите за мной?

Он кивнул:

– Поставили нас в известность несколько человек, среди которых и ваш адвокат. Описали положение, и с тех пор, как вы сошли с автобуса, мы наблюдаем за каждым вашим шагом. Что вы думаете делать с пистолетом?

– Пострелять когда-нибудь, – ответил я. – И заботиться о нём, чистить до блеска.

Очевидно, не такого ответа они ожидали.

– Знаете что… не стоит, – сказал он. – Всё равно вам не избавиться.

– От кого?

Он посмотрел на меня:

– Послушайте, вы же умный человек. В тюрьме стали секретарём начальника, и он твердит, что у него никогда не было такого способного человека на этой должности. Зачем нужно сейчас делать глупости?

Я улыбнулся:

– Прошу вас, сержант, не беспокойтесь. Я никогда не делаю глупостей. Только случайно.

Он долго смотрел мне в глаза, не моргая, после вздохнул:

– Хорошо. Вижу, что никаких результатов не добьюсь. Только помните: мы продолжаем за вами следить.

Когда они ушли, я вернулся к своему виски с содовой.

На другое утро я проснулся точно в шесть пятнадцать – привычка, которую я приобрёл в последние несколько лет, – и мог бы даже встать с постели, если б не похмелье. В конце концов, есть и хорошие стороны в честной, обыкновенной жизни. Я провёл в постели всё утро и постепенно пришёл в себя. Позавтракав, я отправился в Первый национальный банк и депонировал чек в шесть тысяч долларов. Потом двинулся в направлении «Сакстона».

Когда я вошёл в контору Мата Нелсона, было около трёх. Сержант Дэвис, его коллега и перепуганная секретарша сидели в приёмной. Дэвис подозрительно посмотрел на пакет у меня под мышкой:

– Что это?

– Пистолет, – ответил я.

Он грустно покачал головой:

– Послушайте, а у вас есть разрешение на ношение оружия?

– Мне не нужно разрешение, чтобы носить его в коробке, когда я засуну его в карман, то оно понадобится.

– Потому вы не оставили его в номере, а несёте сюда?

– Утром я выписался из отеля. Вам ведь известно, какая там дороговизна. Случайно не знаете, где я могу найти маленькую удобную квартиру?

– Почему вы не уберёте пистолет в сумку?

– Она заполнена до отказа. Просто не могу запихнуть его туда.

Невзирая на мои протесты, Дэвис обыскал меня и порылся в вещах. Закончив, он обернулся к двери в кабинет Мата Нелсона и громко крикнул: «Он чист».

Дверь кабинета моментально открылась, и оттуда выглянул хозяин:

– Как так «чист»? У него же пистолет!

– Но нет патронов.

Дверь открылась шире, и Нелсон явился взору во всём своём неприятном виде.

– Ох, ох, мистер Уиткоум, приятно видеть вас после стольких лет. Рад, что всё стало на свои места.

– Но, увы, в этом нет вашей заслуги, – сказан я холодно. – Хочу перекинуться с вами парой слов.

– Разумеется, – согласился он. – Пожалуйста, проходите. – И жестом остановил Дэвиса, попытавшегося войти следом. – Мне нужно поговорить с мистером Уиткоумом наедине, извините.

У Нелсона были немного острые черты лица и низкий лоб. Когда я его нанимал, то испытал определённые сомнения, но отверг их из-за рекомендации хорошего знакомого. Однако ошибся.

Нелсон сел за огромный стол и слегка приоткрыл верхний ящик. Я заметил рукоятку револьвера. Очевидно, его не покидал страх, он не исключал возможности быть задушенным. Нелсон улыбнулся.

– Мистер Уиткоум. Я знаю, что вы умный человек.

– Благодарю, – отреагировал я. – За последнее время вы не первый говорите мне подобное, но я пришёл сюда не комплименты слушать. – И посмотрел на него с накопившимся за четыре года отвращением. – Вы не только испортили, полностью и окончательно мою защиту, но ещё имели наглость, невероятную наглость, представить мне счёт на сумму 876 долларов и 14 центов.

Адвокат пожал плечами:

– Какое значение это имеет сейчас? Вы не заплатили мне ни цента.

– Так вышло, что у меня не было таких денег. Но больше всего меня взбесило ваше желание наложить арест на мой подённый заработок в тюрьме. Я пахал в тюремной прачечной за каких-то жалких двадцать два цента в день и вдобавок ко всему…

Он умоляюще замахал руками:

– Я просто думал, что у вас есть сбережения. Однако судья не дал разрешения.

– Всё равно этого я вам никогда не прощу.

Нелсон наклонился вперёд:

– Видите ли, я не дурак, и вы также. Я знаю, что вы не можете просто так прийти и застрелить меня.

– Вы уверены?

– Мм… не полностью. В сущности, я думал, вы давно готовитесь к мести и, вероятно, надумали что-то коварное, не правда ли? Что-то на самом деле ужасающее? И вы готовы ждать? У вас есть время? Стоит ли вести эту войну нервов?

Я посмотрел в сторону окна.

– Послушайте, – сказал Нелсон, – я не боюсь вас, но я очень занятой человек, и мне некогда играть в кошки-мышки. Просто не имею времени на это. Вот что мы сделаем. Вы мне уже не должны 876 долларов и 14 центов. – Он вытащил из приоткрытого ящичка лист бумаги и толкнул его ко мне. – Расписка. Отмечено, что всё выплачено, подпись моя.

Я посмотрел на лист бумаги.

– Знаю, знаю, – поспешил сказать Нелсон. – Расписка – это клочок бумаги, и на неё ничего не купишь. Государство дало вам шесть тысяч долларов, и вы, наверное, думаете, что вам перепадёт ещё откуда-то? Не упрекаю вас. Это было судебной ошибкой. Можете не верить мне, но я сделал всё возможное.

Он был прав. А я не верил ему.

Он опять запустил руку в ящичек и на этот раз вытащил толстый конверт и стал размахивать банкнотами перед моим носом.

– Пересчитайте их. Шесть тысяч долларов в банкнотах по сто. Я вам даю столько же, сколько государство, с точностью до доллара. Но это не значит, что я в чём-то виню себя. Просто у меня широкая душа.

Я внимательно посмотрел на деньги:

– Я пришёл не ради этого. И что я должен сделать для вас ради этих шести тысяч?

– Просто оставьте меня в покое. – Он слегка повысил голос. – Меня не интересует, что вы собираетесь делать с кем бы то ни было. А меня оставьте в покое.

Я сунул деньги в карман и медленно улыбнулся:

– Отлично. Вы убедили меня в своей искренности. Уйду и больше никогда сюда не вернусь.

Я неторопливо вышел и на втором перекрёстке понял, что меня «пасут». Начал заходить и забегать в различные здания, подниматься и спускаться на лифте, летать по лестницам вверх и вниз. В конце концов оказался на маленькой улице, убеждённый, что оторвался от преследователей. Свернул на бульвар и едва не столкнулся с довольно высоким энергичным человеком. Как будто он меня и ждал.

– Оторвались, – сказал он.

– От кого? – переспросил я осторожно.

– От «мусоров».

– Кто вы?

– Джеймс Хоуген, частный детектив, доверительные дела и прочая. Мои клиенты собирались нанять адвоката, но потом решили, что он может счесть неэтичным то, что от него потребуется. А в наше время частный детектив готов делать всё, поэтому наняли меня.

– Кто вас нанял?

– Кларк и Тилфорд.

– А, эти подлые лжецы, что отняли у меня четыре года жизни.

Он угрожающе замахал пальцем:

– Ставлю вас в известность – ничего не выйдет. Власти предупреждены, у Кларка и Тилфорд а полицейская охрана. Круглосуточная.

– Везёт некоторым.

Детектив лукаво улыбнулся.

– Но вы умеете выжидать, не правда ли? Недели, месяцы, годы и, в конце концов, всё равно отомстите? Будете ждать удобного момента и следить. Сто лет, если понадобится, а?

– По правде говоря, столетнее ожидание исключено.

– Ага, значит, у вас на уме что-то такое, что можно совершить значительно быстрее. Что-то дьявольски хитрое?

– Почему бы и нет? У меня было предостаточно времени обдумать всё. Не секрет, что я продолжал бы гнить в тюрьме и по сей день, не обнаружь адвокат косоглазие у Кларка.

– Кларк не знал о своём косоглазии. Думал, что все видят так же, как и он, пока его жене не надоело смотреть, как он спотыкается. Она и привела его к глазному врачу. Но, в сущности, косоглазие не имеет никакого значения, Кларк всё равно бы обманул.

Я вздохнул:

– Почему?

– Невольно всё произошло, – начал Хоуген. – Кларк вёл очень однообразную, скучную жизнь, все дни были одинаковы для него. Такой, знаете ли, незначительный человек… и для жены, и для близких, и для соседей… для вселенной. А тут появляется шанс быть… хм, замеченным.

– Хотите сказать, что только из желания быть замеченным Кларк готов был лжесвидетельствовать и загнать человека в тюрьму? Ни в чём не повинного человека?

Хоуген меня прервал:

– Он не знал точно, что страдает ни в чём не повинный человек. Надеялся подкрепить показания Тилфорда.

Я глубоко вздохнул.

– Тилфорд? Почему он лгал?

– Не хотел обыска машины.

– Наверное, в багажнике был труп?

– Нет, пятьдесят килограммов маргарина.

От злости я прикрыл глаза.

– Вот как всё было, – разговорился Хоуген. – Два часа ночи. Тилфорд только что вернулся из Иллинойса, где гостил у брата, и был загружен маргарином, так как тот намного дешевле масла. В момент, когда проезжал пустые улицы города, заработала сигнализация гастронома господина Карнецки. Из любопытства он остановил машину, вышел, приблизился к витринным стёклам и заглянул внутрь. Не увидел ничего, но услышал приближение полицейских машин. Не желая быть замешанным, он направился к своей машине. И надо же случиться такому – возле него остановилась первая полицейская машина, и его окружили вооружённые полицейские. При виде пистолетов он пришёл в ужас. Он сообразил, что подозрение падает на него, и запаниковал.

– Почему он должен был паниковать, чёрт возьми? В наше время невинному человеку нечего бояться полиции.

– Скорее всего, не обвинение в ограблении гастронома пугало этого господина. А если бы полицейские обыскали машину? И нашли бы маргарин? Представьте себе, что об этом узнали бы газеты…

Я выразил несогласие:

– Насколько мне известно, висконсианцы грузят машины маргарином всегда, как только появится возможность пересечь границы штата. И я ещё ни разу не слышал, чтобы полиция арестовала только из-за этого…

– Верно, – прервал меня Хоуген. – Но вы помните процесс? Тилфорд работал в молочной фирме «Лейксайд», в маслобойном цехе. Стань известно об этом маргарине, знаете..

– Уволили бы? – подсказал я.

– Конечно, – подтвердил Хоуген, – поэтому Тилфорд и показал полицейским куда-то на запад и крикнул: «Вон он!»

– Понимаю желание Тилфорда отвести внимание от собственной персоны, – сказал я, – но когда меня и ещё полдюжину человек притащили с соседних улиц и поставили перед ним, почему он не сказал просто, что не узнаёт никого из нас?

– Именно это он и хотел сказать, но когда полицейские расспрашивали о происшедшем, он почувствовал, что вызвал их подозрение тем, что сильно покраснел. Подумав опять о злополучном маргарине и вероятном обыске, он указал на одного из вас и произнёс: «Вот он! Он самый!»

– Значит, решив остаться незапятнанным, он с лёгкостью отправил меня в тюрьму?

– Не совсем так. Он хотел добраться до дому, спрятать маргарин в холодильник, после вернуться обратно в полицию и заявить об ошибке.

– Но, очевидно, не сделал этого?

– Нет. Потому что именно в тот момент, когда Тилфорд закончил давать показания о личности вора, Кларк узрел возможность прославиться и, выступив вперёд из небольшой толпы, так сказать, запел свою песню. И уже позже Тилфорд, думая, что показания мистера Кларка о личности вора верны, решил не менять собственные показания, дабы не поставить под удар другого свидетеля. Полиция ведь может усомниться, и тогда не оберёшься неприятностей.

Да-а, ситуация!

– И точно так же Кларк посчитал. Имея правдивые показания Тилфорд а, не составляло труда сделать саморекламу?

Хоуген кивнул.

– Именно так развивались события до момента, когда Макинтайер открыл у Кларка косоглазие. Однако тому выписали очки двумя месяцами позже вашего заключения. Кларк не мог просто так прийти и сказать об обмане. Последовало признание о неполной уверенности в вашей вине. После, когда Тилфорд узнал об этом, его начала мучить совесть, и, в конце концов, он сознался, что тоже не уверен в виновности мистера X, то есть вас. И вот вы здесь, свободны, как птица.

– Очевидно, Кларк и Тилфорд не скажут всей правды властям. Почему вы говорите её мне?