Текст книги "Собственное мнение"

Автор книги: Джек Ричи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Так хочет Тони Вандо [27]27
  Перевод Е. Факторовича


[Закрыть]

Директор тюрьмы грустно покачал головой и посмотрел на меня: а, ты снова у нас на шее. Жалко времени, что ушло на выписку твоих документов. Рядом с письменным столом директора сидел тюремный психиатр д-р Каллен. Сняв массивные роговые очки, он тщательно протирал стёкла носовым платком.

– Сколько тебе лет, Фред? – поинтересовался он.

– Сорок пять, сэр, – ответил я.

Директор Брэган попыхивал сигарой.

– Дурак ты, Фредди, вот в чём дело, – проговорил он.

Д-р Каллен тонко улыбнулся.

– А может быть, и нет, директор Брэган. – И повернулся ко мне: – Тебя, видно, испугали высокие дома. Или люди на улицах, машины, шум? Что ты на это скажешь, Фред?

– Ничего, сэр.

Д-р Каллен надел очки.

– Годы идут, Фред, а у тебя вечно одна и та же песня. Только выйдешь от нас и тут же садишься снова. Завидное постоянство, ничего не скажешь.

– Тут вы правы, сэр, – сказал я равнодушно.

Брэган, попыхивая сигарой, размышлял.

Он был претендентом на пост губернатора: честный человек, прямо-таки фантастически порядочный, и, будьте уверены, он разгонит всю эту банду продажных чиновников, если встанет у руля. Он часто говорил об этом, так что сомнений тут быть не может. Я знал вернее верного, что там, за стенами тюрьмы есть люди, которым он, если его изберут, станет поперёк горла.

– Ладно уж, – проворчал он добродушно и ещё раз испытующе взглянул на меня. Потом продолжил: – Надо думать, с течением времени любой из вас должен был бы сообразить, как вести себя на свободе. Но тебе, видно, никак этого не втемяшишь.

Д-р Каллен сцепил руки на коленях.

– Тут, по-моему, дело нечисто. Что-то он скрывает от нас. – И взглянул на меня. – Как было на воле, Фред? Что с тобой стряслось?

Я пожал плечами и промолчал.

А на воле было вот как. Когда за мной закрылись массивные железные ворота, дул сильный и холодный ветер. В воздухе чувствовался запах снега. За воротами меня никто не ждал. Собственно, я так и думал. Была, правда, какая-то слабая надежда. Как-никак Тони Вандо мог бы вспомнить обо мне и прислать машину. Подождав немного, я отправился к автобусу. Доехал до вокзала, купил билет и сел в вагон.

Через два часа я добрался до места. Такси брать не стал, решил дойти пешком. В кармане у меня лежали восемьдесят шесть долларов, которые я сколотил за четыре года, и жалко было тратить их на такси.

Толстяк Майк Ковальски стоял перед своей пивной и следил за тем, как грузчики сгружают ящики с пивными бутылками в погреб. Я остановился рядом.

– Привет, Майк.

Он кивнул и уставился на мой чемодан.

– Ты что, уезжаешь?

– Я был в отъезде, – ответил я. – Четыре года, Майк.

Тут он вспомнил.

– Ах, да. Я даже не заметил, что тебя не было.

Я улыбнулся.

– Парни вроде меня не очень-то бросаются в глаза.

Он зевнул, как бегемот.

– Когда они тебя выпустили?

– Сегодня. Пару часов назад.

Он сунул в угол рта огрызок сигары.

– Они подыскали для тебя какое-нибудь дело?

– Я должен явиться в один универмаг, Майк. В понедельник утром.

Ветер задул ещё сильнее, и рубашка Майка начала пузыриться. Я взял чемодан в другую руку.

– Думаю, мне пора отчаливать, пока не подхватил воспаление лёгких. Хочу попытаться заполучить ту же каморку, где жил когда-то. Дай знать, что я снова на воле, Майк.

Больше мы не сказали друг другу ни слова, и я зашагал прочь. Вот как было на воле.

– Что же ты успел натворить, Фред? – спросил д-р Каллен. – Ведь прошло всего несколько часов.

Директор криво улыбнулся.

– Этот идиот напился и разбил витрину магазина.

– Да, сэр, – сказал я. – Точно так оно и было.

– А почему же ты не дал дёру? – поинтересовался психиатр. – Почему дождался, пока приехала полиция?

– Мне кажется, я чересчур перебрал. Совсем ничего не соображал.

Брэган улыбнулся, показав свои крупные, как на рекламе зубной пасты, зубы.

– Всё ясно! Ты нарушил правила досрочного освобождения, и это будет тебе стоить ещё двух лет.

– Четырнадцать месяцев, сэр, – сказал я почтительно.

Д-р Каллен листал бумаги, лежавшие у него на коленях.

– У тебя, Фред, из родственников никого в живых не осталось? Правда?

– Да, сэр.

– А там, на воле, есть у тебя друзья, к кому бы ты мог обратиться за помощью?

– Нет, сэр.

– А здесь, в тюрьме, у тебя есть друзья, так ведь?

– Да, сэр, – ответил я. – Думаю, что есть.

Он откинулся на спинку кресла с довольным видом.

– Я посмотрел твоё личное дело, Фред. За всё время здесь у нас ты только один раз проштрафился. Так?

– Не помню, сэр.

– Это было пару лет назад во время внезапной проверки. Мы нашли нож в его матрасе, – уточнил Брэган.

Д-р Каллен размеренно постукивал костяшками пальцев по краю стола.

– Фред попал к нам снова не потому, что он так глуп, и не потому, что неисправим. Он хотел вернуться.

Брэган, снисходительно улыбаясь, позволил психиатру развить свою мысль.

– Это случается нередко, директор Брэган, – важно говорил Каллен. – Особенно у мужчин, которые большую часть своей жизни провели за решёткой. На воле им как-то не по себе.

Брэган решительно покачал своей крупной головой.

– К счастью, я совсем не понимаю, что вы имеете в виду, сэр, – сказал я вслух.

Д-р Каллен был терпелив, как ягнёнок.

– Свобода подразумевает ответственность. Она несёт с собой забвение. Поэтому так много людей боятся свободы – вольно или невольно.

– Да, сэр, – сказал я. – Весь мир – тюрьма.

В голосе психиатра послышались недовольные нотки.

– Я говорю об этой тюрьме, о нашей.

– Да, сэр, – кивнул я.

Брэган раскатисто хохотал. Успокоившись, сказал Каллену:

– Вы едете не в ту сторону, доктор: у Фредди так же муторно на душе в этой тюрьме, как и у нас с вами.

Лицо д-ра Каллена вытянулось.

– Я знаю, о чём говорю, директор Брэган. Стаж моей работы вам хорошо известен, и, смею думать, я не зря пять лет учился в университете.

Брэган похлопал его по плечу.

– А у меня специального диплома для такой работы нет. И директором тюрьмы я стал только потому, что занимаюсь политикой, это вы хотели сказать, доктор Каллен, не так ли?

Тот промолчал.

– Ну, ладно, не обижайтесь.

Психиатр снова повернулся ко мне:

– Там, за тюремными стенами, тебе, Фред, было, наверное, очень одиноко?

Вот как оно было. Я даже не могу сказать, почему мне захотелось вернуться в свою старую каморку. Может, потому что в пансионате миссис Кэрр меня кое-кто знал.

Я позвонил в дверь, и на пороге появилась сама хозяйка. Миссис Кэрр была крупной, высокой женщиной лет сорока пяти. В её глазах постоянно светился огонёк недоверия.

– Это я, – сказал я. – Вы ещё меня помните? Я – Фред Риордан.

– Ах, да, – кивнула она, чуть погодя.

– Я очень хотел бы снова поселиться здесь, – сказал я. – Если можно, в моей прежней комнате.

Она стояла рядом, и её чёрные глаза-пуговички так и буравили меня.

– У вас ведь никогда не было неприятностей из-за меня. И плачу я вперёд. За две недели.

– Хорошо, – сказала она… – Четырнадцать долларов.

Я прошёл следом за ней на второй этаж. Она открыла дверь, и меня обдало знакомым запахом этой комнаты, запахом пыли и дешёвой еды. Простая старая мебель: железная кровать, комод, пара стульев, стенной шкаф.

– Не курите в кровати, – предупредила миссис Кэрр. – И смотрите, чтобы ничего такого…

Когда она удалилась, я сел на кровать и закурил. Потом выключил свет, снял туфли и лёг. Здесь тихо, не слышишь всех тех звуков, которые издают две сотни спящих мужчин. И гулких шагов дежурных часовых тоже не слышно.

На другое утро в дверь постучала миссис Кэрр.

– Телефон!

Я спустился вниз, в гостиную, где стоял аппарат. Звонил Тони Вандо, он просил меня немедленно прийти.

Шикарная квартира Тони находилась на последнем этаже небоскрёба, и отсюда он видел весь город как на ладони – город, «отцы» которого были у него в руках и которыми он манипулировал, как хотел. Он сбил два коктейля, один притянул мне.

– Ну, как дела, Фред? Тебе, что, нравится в каталажке?

– Нет, – ответил я. – Меня прямо тошнит, как вспомню.

Он понимающе кивнул.

– Зачем же растрачиваешь свой талант по мелочам: бензоколонки, магазины самообслуживания, киоски… И при всём этом ты каждый раз умудряешься засыпаться…

Я отхлебнул глоток коктейля.

– Вы всегда хорошо платили мне, когда я на вас работал, мистер Вандо. Но дело для меня находилось нечасто. Раз в два-три года. На это не проживёшь.

Он опорожнил свой бокал и объяснил, что от меня потребуется на этот раз. Я утёр пот со лба.

– Не-е-т, мистер Вандо, на это я не пойду. Возьмите кого-нибудь другого.

Он покачал головой.

– Надо всё провернуть так, чтобы комар носа не подточил. Мол, всё может случиться с человеком, который находится на такой должности и которого многие могут ненавидеть. Не должно возникнуть ни малейшего подозрения, что в этом деле замешан я. Он должен исчезнуть, Фред. Если Брэгана изберут, он меня в покое не оставит. Меня… и многих моих друзей в этом городе. Так что… он должен исчезнуть… Я понимаю, для тебя это ещё четырнадцать месяцев отсидки. Но за каждый месяц я плачу тебе по тысяче чистоганом. Я не пожалею денег, если ты уберёшь его с дороги..

Выйдя от мистера Вандо, я прямиком отправился в пивную и напился до чёртиков. Потом швырнул камень в витрину магазина и терпеливо дождался, пока появилась полиция и меня арестовали.

Теперь я должен выждать удачный момент и «убрать» директора Брэгана. Потому что так хочет Тони Вандо, а мне с ним спорить не приходится…

Рисунок М. Ромадина

Перст судьбы [28]28
  Перевод А. Василькова


[Закрыть]

Мы терпеливо выслушали Джеймса Уотсона, огласившего завещание. Положив текст документа перед собой на стол, он сказал:

– Ваш дядя очень любил этот дом и его окрестности. Он надеялся на то, что, если его племянники проведут здесь год вместе, возможно, один из них останется жить в этом доме навсегда и будет поддерживать в нём надлежащий порядок.

Орвилл Кроуфорд нахмурил брови.

– Жить здесь целый год втроём? Это невозможно!

Фредди согласно кивнул.

– Мы ненавидим друг друга. О наших чувствах знал дядя Бентени. Вполне вероятно, мы убьём друг друга, не пройдёт и года.

– И тем не менее, – заметил Уотсон, – в завещании особо подчёркивается воля умершего, чтобы вы жили вместе в этом доме в течение года. И если кто-либо из вас не выполнит этого условия до истечения установленного срока, его доля наследства автоматически переходит к остальным живущим. – Тут адвокат быстро поправил себя. – То есть к тем, кто останется.

В завещании содержался ещё одни интересный пунктик, и Уотсон не отказал себе в удовольствии повторить его.

– И конечно же, если никто из вас не сможет прожить в этом доме целый год… по той или иной причине…, всё состояние в таком случае будет принадлежать Аманте Дезфаунтейн.

Естественно, при этих словах мы уставились на Аманту. Тёмноволосая, чуть выше среднего роста она выглядела совершенно невозмутимой. Она состояла в должности экономки четыре месяца, предшествовавшие смерти дяди. Возраст её точно определить было трудно, но, по моему предположению, она недавно пересекла тридцатилетний рубеж.

И мне показалось, что в её чёрных непроницаемых глазах сверкнула искра усмешки.

Повернувшись к Уотсону, я спросил:

– После смерти дяди производилось вскрытие тела с целью выяснения причин его кончины?

Адвокат нехотя пробормотал:

– Да, вскрытие производилось.

– Разве такие медицинские процедуры практикуются в подобных, отдалённых от цивилизованного мира, местах, когда умирают старые, страдающие болезнями люди?

Уотсон бросил быстрый взгляд на Аманту, прежде чем ответить на второй мой вопрос.

– Обычно этого не делают. Но ваш дядя специально настоял на том, чтобы в случае его смерти вскрытие производилось.

– И какой же результат?

– Смерть от естественных причин, – заявил Уотсон категоричным тоном. – Вне всякого сомнения. Медицинский эксперт, производящий вскрытие, – отличный специалист, в своих выводах абсолютно убеждён.

Я вновь посмотрел на Аманту. По её лицу пробежала усмешка…

Здесь надо сказать, что Фредди, Орвилл и я отдалённо связаны друг с другом и обязаны родством только дядюшке Бентени. Мы не братья, даже не двоюродные братья, и только Орвилл носит фамилию Кроуфорд.

Он рано начал лысеть, возглавив фирму в Новом Орлеане по собиранию сомнительных долгов. И хотя он находит удовлетворение в своей деятельности, его несколько раз кусали разные собаки, пока он обучился своему ремеслу.

Фредди Мередит предпочитает галстуки бабочкой и носит спортивные пиджаки. Он преподаёт живопись в частной женской школе. Я в числе немногих знаю, что обе его жены погибли от электрошока, когда они принимали ванну.

Я сам недавно достиг сорокалетия, хотя некоторые мои знакомые говорят, что выгляжу старше. В этом, возможно, виноваты мои манеры. Небольшое наследство, полученное от почившего отца, позволяет мне не работать и тратить время на развитие интеллекта. Признаться, по натуре я – эгоист в определённой степени, но только в сравнении с другими. Поэтому меня расстраивает лишь мысль о том, что не могу взглянуть на обратную сторону Луны.

– Я не представляю, как смогу не занимался делами моей фирмы целый год. – Орвилл протёр носовым платком очки в роговой оправе.

Фредди тоже подал голос, высказав своё возражение:

– А как я могу получить в школе отпуск на год? Меня, скорее всего, уволят. К тому же, одна из моих учениц, кажется, проявляет способности к… – Он тяжело вздохнул.

Это были показные отговорки, и я счёл целесообразным не высказываться в подобном духе. Ведь доля каждого из нас составляла миллион долларов, а за эту сумму можно отложить любые дела, отказаться от возможной новой жены или даже от собственной свободы.

– Эдгертон и я поселимся на втором этаже восточной стороны особняка, – сказал я, обращаясь к Аманте.

Когда она вышла, чтобы распорядиться, Фредди раздражённо спросил Уотсона:

– Какого дьявола дядюшка Бентени включил её в завещание? Ведь она здесь всего четыре месяца. Не думаете ли вы, что он и она?..

– Мне ничего не известно, – отрезал адвокат.

Я так не думал. От дядюшки Бентени, насколько и его знал, можно было ожидать всякое. Но у меня сложилось убеждение, что Аманта вряд ли согласилась бы на двусмысленную игру.

– И кто же она, эта Аманта Дезфаунтейн? – спросил Орвилл.

Уотсон положил завещание и другие бумаги в большой конверт. Затем приладил бечёвку к сургучной печати и посмотрел на то, что у него получилось. Наконец, прокашлявшись, заметил:

– Она была осуждена за убийство, но потом помилована. Насколько мне известно, миссис Дезфаунтейн носит фамилию мужа, которого она убила. Она вышла замуж в семнадцать лет. Мистер Дезфаунтейн был значительно старше её… Ему было за пятьдесят, точнее говоря. Он умер спустя три месяца после бракосочетания. Его родственники настояли на вскрытии, и обнаружилось, что он отравлен. Будучи допрошенной, миссис Дезфаунтейн признала, что дала мужу смертельную дозу. – Уотсон надел свою шляпу и добавил: – Она провела четырнадцать лет в тюрьме, и только восемь месяцев назад её помиловали.

– И дядюшка Бентени нанял её?! Разве он не знал, что она собой представляет?! – возмущённо воскликнул Орвилл.

– Да… Он знал. По правде говоря, я думаю, что он… Эээ… Искал кого-нибудь вроде неё, так сказать, – умозаключил Уотсон.

Я мысленно поздравил дядюшку Бентени, размышляя над его хитроумным замыслом. Еде бы он ни был – в раю или и аду, – если он уже там адаптировался, он, несомненно, сейчас похихикивал.

Дело в том, что дядюшка Бентени нас презирал, как презирал всех и всякого по исключительно той причине, что был слишком богат и зловреден. Он мог бы, если бы захотел, завещать все свои деньги благотворительным организациям. Он бы так, вероятно, и поступил, если бы верил, что таковые организации существуют. Но подобные завещания часто оспариваются. И, думается мне, дядюшка, соглашаясь с неизбежным, изобрёл свой метод, как рассчитаться с законными наследниками.

– Уотсон, не хотите ли вы сказать, что мы должны питаться в этом доме? Есть то, что эта женщина нам приготовит? – воскликнул побледневший Фредди.

– Миссис Дезфаунтейн непосредственно не занимается кухней, – попытался успокоить его Уотсон. – Для этого в доме есть повара. Она наблюдает за хозяйством и отдаёт соответствующие распоряжения. Однако, если вдруг возникнут непредвиденные обстоятельства, если кто-нибудь из вас… Тогда, конечно же, я буду настаивать на вскрытии.

– Я её немедленно уволю, – заявил решительно Орвилл.

– Вы этого сделать не можете, – улыбнулся Уотсон. – Завещание особо оговаривает, что она остаётся на должности экономки в течение года. В противном случае все вы лишаетесь наследства.

Когда адвокат ушёл, я поднялся наверх в мои апартаменты. В присутствии Аманты две горничные завершали уборку в комнатах.

Я обратился к экономке:

– Мне бы хотелось поставить вас в известность, что я предпочитаю завтракать здесь. Эдгертон будет забирать еду из кухни.

– Я могу распорядиться, чтобы вам её приносили.

– Благодарю вас, но только Эдгертон знает, как приготовить кофе по моему вкусу и, к тому же, он будет спускаться по другим делам.

Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Она слегка улыбнулась.

– Этот Эдгертон, он что, выполняет обязанности опробователя вашей еды?

Признаться, мне несколько затруднительно описать её вам. Сказать, что она привлекательна – слишком мало. Прекрасна? Не то… Я бы определил так: её тело и ум гармонировали друг с другом, что встречается, на мой взгляд, довольно редко.

– Исключая приготовление кофе, – заметил я, – всё остальное я оставляю на ваше усмотрение. Если к завтраку будет ветчина или отварное мясо, желательно подавать с томатным соусом. Не откажусь и от апельсинового сока. Но запомните: утром я никогда не ем рыбу.

Вечером того же дня, за обедом, когда я уже приготовился отправить в рот ложку куриного бульона, Орвилл остановил меня.

– Подожди, Чарльз.

– В чём дело? – Тут я заметил, что ни Орвилл, ни Фредди не притронулись к еде и не собирались этого делать.

– Как мы можем быть уверены, что всё это безопасно? – махнул рукой в сторону стола Орвилл.

Я уставился на жидкость в моей ложке.

– Думаю, что вряд ли Аманта отравит нас в первый же вечер нашего пребывания здесь.

Орвилл не разделял моего оптимизма.

– Не знаю, не знаю. Убеждён, что большинство отравительниц – непредсказуемые особы. Фредди и я обсуждали наши проблемы, и кое-что мы придумали. В качестве меры предосторожности.

В этот момент в столовую вошла Аманта и критически оглядела поданные блюда.

– Мне думается, что всё в порядке? – полуспросила она.

Орвилл улыбнулся:

– А мы только что хотели послать за вами. Надо обсудить что-то очень важное.

– Что же?

Орвилл, тщательно выбирая слова, продолжил:

– Миссис Дезфаунтейн, не кажется ли вам, что получить кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч долларов предпочтительнее, чем тюрьма в глухой лесистой местности?

– Орвилл, вероятно, имеет в виду, – вмешался Фредди, – что каждый из нас, то есть он, я и Чарльз, не прочь подарить вам пятьдесят тысяч долларов по истечении года, так?

– В конце концов, вы были прилежной и верной экономкой дядюшки Бентени целые… э… четыре месяца, и мы чувствуем потребность вознаградить вас за это, – потёр ладони Орвилл.

Аманта чуть улыбнулась.

Орвилл продолжил:

– Посмотрите правде в глаза, миссис Дезфаунтейн. Если все мы… или один из нас… переживёт этот год, вы ничего не получите из наследства. Ни цента. Мы думаем, что это было бы несправедливо.

Глаза Аманты засверкали. Она едва удержалась от смеха.

Орвилл же утвердительно кивнул.

– Да. Мы полагаем, что сто пятьдесят тысяч долларов вы заслуживаете. Наличными. Без всяких формальностей.

– И, ожидая нашей награды, – радостно воскликнул Фредди, – вы, конечно же, не сделаете ничего такого, что может привести вас… на электрический стул. Ничего непоправимого, я хотел сказать.

Аманта улыбнулась.

– Мистер Кроуфорд, вы согласны дать мне пятьдесят тысяч?

– Вне самого сомнения.

Она повернулась к Фредди.

– А вы?

– Разумеется. Я вовсе не хочу, чтобы меня отравили.

Тогда Аманта посмотрела на меня.

– Нет, я денег не дам, – сказал я. – А теперь, если другие не возражают, я приступлю к еде.

Фредди нахмурился.

– Хорошо, хорошо, Чарльз. Ты волен, испытывать свою судьбу. Но не ожидай, что мы – Орвилл и я – прольём хоть слезинку, когда ты будешь корчиться от смертельных мук, лёжа на этом полу.

Аманта поднялась со стула, чтобы уйти.

– Одну, минуту, – остановил её Орвилл. – Вы бы не хотели эээ… взять что-нибудь со стола и отнести обратно на кухню? Может быть, вот этот салат, например? Скажете, он не вреден для нашего пищеварения?

– Всё вполне съедобно.

Тут Фредди, по-видимому, осенило.

– Почему бы вам не отобедать с нами, миссис Дезфаунтейн? Попробовать каждое блюдо? Всё, что мы будем есть? Мы ведь не снобы, не так ли, Чарльз?

– Конечно. Присоединяйтесь к нам.

И с тех пор Аманта стала обедать вместе с нами.

В течение следующей недели Орвилл, Фредди и я перевезли необходимые личные вещи в особняк. Мы разместились в разных апартаментах, чтобы провести год под одной крышей согласно собственным вкусам.

Примерно месяц спустя в один из дождливых вечеров Фредди, размышлявший лёжа на диване, принял из горизонтального сидячее положение и заметил:

– Знаете ли вы, что в округе широко распространено колдовство типа вуду?

– Образованный человек не верит в подобную чепуху, – презрительно усмехнулся Орвилл. Затем, встретившись с моим несколько недоуменным взглядом, высокопарно добавил: – В своё время я окончил школу бухгалтеров.

Фредди заёрзал на своём месте и, махнув рукой в сторону Орвилла, сказал:

– Если колдун или колдунья, исповедующие вуду, укажут на кого-нибудь, тот умрёт ещё до захода солнца. Перст судьбы, если можно так выразиться.

При этих словах Орвилл поёжился.

– Мне только что пришло в голову, что, возможно, нам следует опасаться не только одной Аманты.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Фредди, внимательно разглядывая собеседника.

Орвилл ответил, также уставясь ему прямо в глаза:

– Убийство может стать привычкой.

– Если ты говоришь о моих жёнах, то они умерли совершенно случайно, – улыбнулся ему в ответ Фредди. – Несчастные случаи. Бедные мои жёнушки имели привычку слушать радио, когда принимали ванну. Так уж произошло, что их радиоприёмники упали неожиданно в воду. Они обе погибли от электрошока и обе при жизни лгали мне, что у них есть сбережения. Они мне ничего не оставили. Ничего! – Фредди грустно вздохнул.

На следующий день, ближе к вечеру, Орвилл появился в гостиной с побледневшим лицом. Тяжело дыша, он подошёл к бару со спиртными напитками, дрожащей рукой налил виски в бокал и наполовину осушил его. Затем повернулся ко мне и Фредди.

– Она указала пальцем на меня.

– Кто? Аманта? – спросил, я, глядя на него поверх газеты.

– Нет. Дряхлая, очень дряхлая старуха. Я прогуливался по парку и увидел её стоящей под липами у пруда. Она не сказала ни слова. Лишь пристально посмотрела на меня и простёрла в мою сторону перст. Мне кажется, что это местная колдунья.

Фредди бросил взгляд на часы, стоявшие на камине.

– До захода солнца осталось около часа. У тебя есть что сказать перед смертью?

– Ты говорил с ней? – спросил я.

Орвилл отрицательно покачал головой.

– О, нет! Мне стало не по себе. Я повернулся и ушёл. Почти убежал.

– Умереть от колдовства – безболезненная процедура, – заметил Фредди. – Удобный способ уйти из этого мира. – Он щёлкнул при этих словах пальцами.

– Орвилл, – продолжил я спокойным тоном. – Всякий знакомый с вуду или другой разновидностью колдовства, знает: наложенное на человека проклятье может быть снято с него. Вполне вероятно, что так называемая колдунья неспроста указала на тебя перстом. Может быть, она хотела, чтобы ей заплатили десять долларов. Почему бы тебе не предложить ей двадцатку, чтобы она сказала, кто надоумил её напугать тебя?

– Ты думаешь, это сработает? – ухватился Орвилл за мою идею.

– Безусловно. Иначе каким образом нынешние кудесники становятся богачами?

Орвилл поставил недопитый стакан и сказал:

– Эта развалина не могла уйти далеко. Я сейчас разыщу её.

Через полчаса после захода солнца Орвилл вернулся. Его башмаки и нижняя часть брюк были в грязи. Лицо его приобрело бледно-зелёный оттенок.

– Я не смог её найти. – Глаза вошедшего безумно бегали по сторонам. – Я обречён.

– Орвилл, – многозначительно спросил я, – в данный момент ты жив или нет?

Он согласился, что всё ещё жив.

– Но ведь солнце уже зашло. Не так ли?

Орвилл растерянно замигал и затем понял, что я хотел ему сказать.

– Боже, всё верно! Солнце ведь уже закатилось, а я всё ещё жив!

Он вытер пот со лба, со стёкол очков и с хитрым выражением взглянул на нас.

– Я уже говорил, что для образованного человека не страшно никакое колдовство.

В десять вечера я отправился в свои комнаты, прихватив из библиотеки томик Теннисона. Я не перечитывал его с шестнадцати лет, и мне хотелось немного помечтать вместе с этим поэтом.

Но в четверть двенадцатого внезапный шум вернул меня к действительности, вырвав из мира белых замков и прекрасных дев. За моим открытым окном раздался крик, походивший скорее на хриплый и продолжительный вопль.

Я отложил книгу в сторону и выглянул. Полная луна, висевшая на краю перьевых облаков, источала достаточный свет на лужайку, простиравшуюся от особняка до кромки леса. Ничего подозрительного я не заметил.

Тогда я посмотрел прямо вниз, слегка наклонившись над подоконником. Одно из окон первого этажа, погружённого в густую ночную тень, было освещено. Свет горел в комнате Орвилла.

Я вновь оглядел пустынную лужайку и черневшую за ней кромку леса. Может быть, странный звук издал какой-нибудь зверь?

Наконец, пожав плечами, я решил не мучиться догадками. Но остался стоять у окна, дыша тёплой ночной свежестью.

Внезапно моё внимание вновь привлекло освещённое внизу окно. На его фоне появился силуэт. Но не Орвилла. Женский. Поднятые руки вздёрнули занавеси.

Я прошёл вглубь своей комнаты. Опустился в кресло и бросил на пол томик Теннисона. Затем достал из буфета бутылку виски. Я вспомнил чьё-то изречение: пить нужно тогда, когда чувствуешь себя счастливым. Изречение идиота.

Прошло ещё какое-то время под мирный стук часов. Наедине с моим воображением я почти осушил второй бокал, когда вдруг раздался приглушённый выстрел. Где стреляли? Этажом ниже? Или по соседству со мной?

Я нахмурился. На втором этаже этого крыла особняка я жил один, если не считать Эдгертона. Подо мной находились комнаты Орвилла. На том же первом этаже, но в тыльной стороне здания размещалась… Аманта.

Я подошёл к двери комнаты Эдгертона и прислушался. Оттуда доносилось медленное похрапывание. Очевидно, он крепко спал. Спустившись на первый этаж, я тихонько постучал в дверь спальни Орвилла. Ответа не последовало. Подождав минуту, я постучал снова, затем повернул ручку.

Орвилл лежал на ковре у кровати. Его лицо было повёрнуто двери. Рядом с ладонью его правой руки валялся пистолет.

Я опустился подле него на колено. Орвилл был мёртв. Пуля попала ему в сердце, но из его груди вытекло удивительно мало крови. Я встал на ноги и позвонил в полицию.

Вскоре на место происшествия прибыли сержант Пуше, несколько полицейских в форме, технические специалисты и врач. Всю ночь нам задавали многочисленные вопросы, и лишь на рассвете мы получили возможность отдохнуть.

Пуше вновь появился в полдень, невыспавшийся, но полный решимости продолжить расследование.

– Мистер Викер, – обратился он ко мне, – согласно вашему заявлению, вы услышали выстрел и спустились на первый этаж.

Я утвердительно кивнул.

– Вы заметили что-нибудь подозрительное… или слушали что-нибудь, прежде чем раздался выстрел?

– Нет. Я не заметил ничего особенного. Абсолютно ничего.

– А вы утверждаете, что вы вовсе не слышали выстрела? – обратил своё внимание сержант на Аманту. – И это, несмотря на то, что ваша комната находится на том же этаже, что и апартаменты мистера Кроуфорда, не так ли?

Бледное лицо Аманты оставалось невозмутимым.

– Я спала и нечего не слышала.

– А моё окно было открытым и я не спал, – счёл я нужным заметить.

– Будет ли вскрытие тела? – вмешался Фредди.

– Мы удалили пулю, – сказал Пуше. – Она соответствует пистолету, найденному рядом с трупом. – Полицейский медленно обвёл нас глазами. – Предположительно можно сделать вывод, что мистер Кроуфорд покончил собой.

– Вы так думаете? – усмехнулся Фредди.

– Не совсем. Меня мучает вопрос: зачем человеку, который ожидает получить в наследство миллион долларов, совершать самоубийство? – Пуше слегка улыбнулся.

Я высказал ему предположение относительно мотива.

– Возможно, Орвилл страдал неизлечимой болезнью.

Пуше отрицательно покачал головой.

– Мы проверили эту версию. Орвилл Кроуфорд, согласно заключению его личного врача, обладал отменным здоровьем. Только месяц назад он прошёл полное обследование.

– Он мог находиться в угнетённом состоянии, – вновь предположил я. – Или очень напуган. В конце концов, какая-то колдунья указала не него вчера пальцем. А когда человек боится смерти, он иногда пытается преодолеть этот страх, убивая себя.

– Мы разыскали эту колдунью, – сказал Пуше. – Её зовут «Тётушка Белджейм». Пожалуй, она единственная в округе, кто ещё практикует вуду. Тётушка получает кое-какие средства от благотворительных организаций, но она нуждается в карманных деньгах на табак и вино.

– И кто же заплатил ей, чтобы она напугала Орвилла? – спросил я.

– Она сама не знает. Получила по почте конверт с напечатанной на машинке анонимной запиской и приложенными к ней двадцатью долларами. В записке сообщались приметы человека, на которого она должна была указать пальцем, и его имя. – Замолчав, Пуше внимательно посмотрел на меня и после некоторой паузы продолжил: – Но беда в том, что тётушка Белджейм плохо видит. У пруда она простояла два часа. Кости её продрогли, и терпение иссякло. Она едва дождалась, чтобы хоть кто-нибудь вышел из дома, и указала на него пальцем. Затем она отправилась восвояси.

Пуше вновь улыбнулся.

– Дело в том, что она указала не на того. В записке значилось ваше имя, мистер Викер.

В тот же вечер я обнаружил первую резиновую куклу с воткнутой в её голову иглой.

Утром следующего дня, завтракая у себя в комнате, я тяжело вздохнул. Заметив это, Эдгертон спросил:

– В чём дело, сэр?

– Моя нога. Странно, что у меня внезапно разболелось колено правой ноги.

– Могу ли я предложить вам некоторое лечение? – Эдгертон слегка замешкался, добавляя сливки в кофе. – Сэр, если вы получите этот миллион долларов… а теперь уже полтора миллиона… вы измените ваш образ жизни?

– Нет, нисколько не изменю.

– Следовательно, вы не нуждаетесь в таких больших деньгах?

– Предположим, не нуждаюсь. Но, признаться, испытываешь некоторое чувство комфорта от мысли, что они у тебя будут.