Текст книги "Собственное мнение"

Автор книги: Джек Ричи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

– Потому что прошу о сочувствии и снисхождении. Они неплохие люди. И не хотели причинить вам зла.

– Но умудрились лишить меня четырёх лет свободы.

Он примиряюще поднял руку.

– Вдвоём свидетели всё обсудили. Согласились, что могла иметь место маленькая судебная ошибка, и они готовы искупить вину, выплачивая еженедельно по пятнадцати долларов каждый. До конца жизни.

Полминуты я обдумывал предложение.

– Не лучше ли дать какую-то определённую сумму? Например, шесть тысяч долларов?

Частный детектив лукаво улыбнулся.

– А когда вы получите эти шесть тысяч, что вам помешает всё же отомстить Кларку и Тилфорду? – И захихикал. – Нет. Я им посоветовал платить вам таким образом, чтобы у вас не возникло искушение убить кур, несущих золотые яйца.

Я призадумался вновь.

– Ладно, пусть это и будет им наказанием, – был окончательный мой ответ.

Мы по-приятельски расстались с Хоугеном, и я зашёл в ближайшую пивнушку. «Какие странные повороты судьбы, – думалось мне. Пошёл к Мату Нелсону, чтобы выплатить по чеку 876 долларов и 14 центов. Долг есть долг, пусть даже и такому растяпе, как Нелсон, а вместе этого…»

Я отпил виски… Что касается Кларка и Тилфорда, то не желал бы им долгой жизни, но и не собираюсь влиять на естественную продолжительность её… Сейчас у меня двенадцать тысяч долларов и еженедельная рента в тридцать долларов. Так человек начинает осторожничать, избегать риска. Но нет, я должен закончить работу. Это вопрос профессиональной гордости. До сих пор я никогда не терпел фиаско…

Поэтому в два часа ночи я снова был перед сейфом в гастрономе господина Карнецки, однако на этот раз не совершил ошибки – не задел за провод сигнализации.

Мир, перевёрнутый вверх дном [25]25
  Перевод А. Зубкова


[Закрыть]

– Вы слушаете меня, Риган?

– Да, – ответил я.

Олбрайт покачал головой:

– Чем бы вы занимались, если бы вам не нужно было зарабатывать на жизнь? Весь день глядели бы в небо и размышляли?

– Я слушаю вас.

– Я знаю, что слушаете, но попытайтесь показать это. Когда вы смотрите в окно, я испытываю чувство сродни ревности к тому, что привлекает там ваше внимание. Вы удостаиваете меня и мои земные проблемы лишь малой толикой своего внимания, остальное же обращено на систему мироздания в целом.

– Вы говорили о Роберте Креймере?

Сэм Олбрайт вздохнул и передал мне папку:

– Роберт Креймер оформил страховку пять лет назад. Сердце у него тогда было в прекрасном состоянии. Ну, по крайней мере, здоровое.

Мои глаза скользнули по верхнему листку.

– Но умер он от сердечного приступа?

– Да.

– Какова сумма страхового полиса?

– Двести тысяч долларов.

– Вскрытие было?

– Разумеется. На нём присутствовал одни из докторов нашей компании. Причина смерти – болезнь сердца. Было установлено, что болезнь прогрессировала последние два-три года.

– Но вы всё же хотите, чтобы я провёл расследование?

– Двести тысяч долларов – большая сумма. Компания обязана провести расследование. – Он почесал затылок. – На мой взгляд, ничего подозрительного во всём этом нет. Меня настораживает лишь одна маленькая деталь.

Осматривая тело, наш врач обнаружил, что правая рука Креймера – пальцы, большой палец и его подушечка – обожжена. Не очень сильно, но, останься он жив, образовались бы волдыри.

– Он обжёгся как раз перед кончиной?

Олбрайт кивнул:

– Буквально за несколько секунд. Наш врач извлёк крохотные кусочки стекла из его пальцев. Мы отдали их в лабораторию. Это были осколки электрической лампочки.

– Вы уверены, что он умер от сердечного приступа? Он не был убит током?

– Явный сердечный приступ. Электрошок мог его спровоцировать, но доказательств этого нет. Он мог вывёртывать лампочку из патрона, а та лопнула.

– Мог?

Олбрайт усмехнулся:

– Любопытно, что в акте о смерти об этом не говорится ни слова.

– Когда он умер?

– Три дня назад. Это произошло в квартире его приятеля. Некоего Питера Нортона. По утверждению Нортона Креймер зашёл к нему выпить пару коктейлей. Причём он был уже в порядочном подпитии.

– Он регулярно выпивал, имея больное сердце?

– Либо это ему было неизвестно, либо просто наплевать. Около десяти вечера он внезапно побледнел и пожаловался на плохое самочувствие. Нортон пошёл на кухню, чтобы принести стакан воды. Находясь там, он услышал крик Креймера. Когда Нортон вбежал в гостиную, Креймер лежал на полу, по-видимому уже мёртвый. Нортон вызвал реанимационную бригаду, и они возились с Креймером почти час, но всё тщетно.

– Нортон ничего не говорил об ожогах пальцев и осколках стекла?

– Вообще об этом не упоминал. Этим придётся заняться вам.

– Кто должен получить страховой полис?

– Некая мисс Хелен Мортланд.

– Мисс?

Олбрайт усмехнулся:

– Ситуация ещё более пикантная. У Креймера была жена. Тельма. Ещё полгода назад страховой полис должна была получить она.

– Она знала об изменении в завещании?

– Это мне неизвестно, во всяком случае, скоро она об этом узнает.

– Креймер и его жена жили порознь?

– Не знаем.

– Какие отношения были между покойным и мисс Мортланд?

– Этого мы тоже не знаем. Формально нас это не касается. Остаётся лишь строить предположения.

– Можете вы мне ещё что-нибудь рассказать о Креймере?

– Деньги он получил в наследство, но, насколько мне известно, истратил большую их часть. Полагаю, ему пришлось собрать последние гроши, чтобы набрать сумму страховой премии.

– А что-нибудь о Нортоне?

– Холостяк. Довольно состоятельный. Вот и всё, что я о нём знаю.

Я решил начать с Питера Нортона. Он жил на третьем этаже Мерридит Билдинг, расположенного неподалёку от озера.

Когда он открыл дверь, я представился, предъявил удостоверение и изложил причины своего визита. Питер Нортон был крупный мужчина с небольшими осторожными глазками. Он нахмурился:

– А что здесь расследовать?

– Формальность, – ответил я. – Нам просто необходимо заполнить кое-какие бланки.

Он впустил меня.

Я видел лишь большую гостиную, но в квартире явно было ещё три или четыре комнаты.

– Что вы хотите знать? – спросил Нортон.

– Просто расскажите мне, что случилось здесь в ту ночь, когда он умер.

Он закурил сигарету:

– Рассказывать, в общем-то, почти нечего. В тот вечер Креймер пришёл сюда часов около восьми. Захотелось выпить в компании и поболтать. У меня был Джим Бэрроуз, мой адвокат, посидели вместе, выпили. Потом Джим ушёл, но Креймер остался. Мы болтали, выпили ещё, а потом около десяти Креймер внезапно побледнел и попросил воды. Я пошёл на кухню. Там я услышал его крик. Когда вернулся, увидел его на полу. Сразу же вызвал «скорую помощь», но они ничего не смогли сделать. Вот и всё.

– Что делал Креймер перед смертью?

Нортон нахмурился:

– Делал? Ничего не делал. Сидел на диване.

– При вскрытии было обнаружено, что пальцы на правой руке Креймера слегка обожжены. Кроме того, в подушечках пальцев были найдены мельчайшие стеклянные осколки. Вам известно, как это могло случиться?

Нортон подошёл к бару.

– Боюсь, что не смогу вам помочь.

– Это случилось не здесь?

– Нет.

– Значит, когда он пришёл сюда, рука у него уже была повреждена?

– Не заметил. Наверное.

– Ранки кровоточили?

Нортон покраснел. Он был явно раздражён.

– Говорю же вам – не заметил. Что вы всё спрашиваете о его руке? Какое это имеет отношение к его смерти? Он умер от сердечного приступа.

– Конечно. – Я уловил слабый запах краски и скипидара, идущий откуда-то из глубины квартиры. – Креймер не жаловался на боль в руке?

– Мне он ничего не говорил. – Нортон налил себе виски, потом вспомнил обо мне. – Хотите выпить?

– Нет, благодарю вас.

– Креймер пришёл ко мне уже как следует «на взводе». Ничего у него не болело. Я в этом уверен, и я не знаю, где он порезал руку.

– Вы давно знаете Креймера?

Нортон пожал плечами:

– Два-три года. Познакомились на какой-то вечеринке или банкете, не помню точно.

– Вы знаете некую мисс Хелен Мортланд?

Он поднял на меня глаза и после небольшой паузы спросил:

– А в чём дело?

– Она должна получить страховой полис Креймера.

Глаза Нортона сузились, на лице появилась какая-то странная усмешка. Но он промолчал.

– У Креймера ведь была жена, – напомнил я.

Рука Нортона нервно сжала стакан.

– А вы никогда не видели Хелен Мортланд?

– Нет, я её не знаю. – Губы его искривились. – Никто её не знает. Когда смотришь на неё, кажется, будто она живёт здесь, на земле, лишь наблюдая всё происходящее, и никак не может найти нечто стоящее её внимания. Не знаю, нашла ли она то, что ищет, и не уверен, что когда-нибудь найдёт. Если у неё и есть какие-то чувства, она никогда их не показывает. – Нортон сделал большой глоток. – Нельзя сказать, что она скучает. Всё не так просто. Её просто немного забавляют люди вокруг, и единственное её желание, чтобы они не докучали ей. Иногда я думаю: может быть, она одинока? Если только она способна испытывать чувство одиночества. Иногда так и хочется спросить её: да откуда вы такая взялись?

– Креймер был влюблён в неё?

– Да, – яростно выкрикнул Нортон. – Да все, кто только… – Он допил свой виски. – Извините, мистер Риган, больше в деле Креймера ничем помочь я не могу.

Из окна моему взору открывалась голубизна неба и озера.

– Вы упомянули о некоем мистере Бэрроузе, вашем адвокате, находившемся здесь, когда пришёл Креймер. Они были знакомы прежде?

– Нет.

– Вы, естественно, представили их друг другу?

– Разумеется.

– И они пожали друг другу руки?

– Естеств… – Он замолчал.

Я слегка усмехнулся:

– Если Креймер повредил руку до того, как пришёл к вам, вряд ли он стал бы пожимать кому-нибудь руку. И даже если бы и стал, мистер Бэрроуз непременно заметил бы состояние его руки и что-нибудь сказал бы по этому поводу. Я спрошу у мистера Бэрроуза.

В комнате воцарилось молчание. Нортон бросил на меня свирепый взгляд.

– И ещё одно, – продолжал я. – Креймер повредил руку за несколько секунд до смерти или в самый момент её.

Нортон глубоко вздохнул:

– Ну хорошо. Около десяти часов перегорела лампа, и Креймер решил вывернуть её. Когда он дотронулся до неё, то обжёг себе руку, а лампа лопнула. Может быть, он слишком сильно сжал её. Как я вам уже говорил, он был здорово пьян.

– Лампа лопнула, а потом он умер?

Нортон вернулся к бару.

– Я и не знал, что у него больное сердце. Он потерял сознание и умер.

– Почему вы так старались скрыть, что Креймер обжёг руку и порезался?

Нортон махнул рукой:

– Просто не придавал этому никакого значения. Ведь главное это то, что Креймер умер.

– Какая лампа перегорела?

Нортон слегка пожал плечами:

– Вон та.

Я подошёл к лампе, стоящей на столике возле дивана, снял абажур и взглянул на лампочку.

– А чего же вы ожидали? – огрызнулся Нортон – Я вставил другую.

Я провёл пальцами по лампочке и показал ему:

– Пыль. Минимум двухнедельной давности.

Лицо Нортона потемнело:

– Я вывернул лампочку из другого светильника, а она оказалась покрытой пылью.

В этом случае на лампочке остались бы отпечатки пальцев, а их не было. Но я решил пока ему об этом не говорить. Я взял шляпу:

– Благодарю за помощь, мистер Нортон.

Привратник, выполнявший также обязанности уборщика, был худощавым мужчиной. Вид у него, как у многих людей его профессии, был довольно затурканный. Я предъявил ему своё удостоверение и попросил ответить на несколько вопросов.

– Вы знали мистера Креймера? Того, что умер здесь три дня назад?

– Видел несколько раз, и всегда он был здорово навеселе.

– А что вы можете сказать о мистере Нортоне?

Привратник ухмыльнулся:

– Да неплохой человек, но ухо с ним надо востро держать.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, не следует торопиться подавать ему руку, не убедившись, что в ладони у него нет какой-нибудь пищалки или гуделки. Шутник, одним словом. – Он ухмыльнулся ещё шире. – Но мне-то на него обижаться не приходится. На Рождество он меня никогда не забывает. – Привратник задумчиво покачал головой. – Да уж, в чувстве юмора ему не откажешь. Однажды он попросил меня поменять местами краны горячей и холодной вода в ванной одной пары в соседней квартире. Ну понимаете, чтобы холодная вода шла из крана для горячей и наоборот.

– Он знал этих людей?

– Да, думаю, они только здоровались.

– Вы проделали эту операцию, когда их не было дома?

Он осторожно кивнул:

– Да ведь это была только шутка. Ничего дурного в этом не было. Когда они пожаловались мне, что водопровод у них не в порядке, я всё исправил. А они всё никак понять не могли, что же случилось. Ни мистер Нортон, ни я так и не сказали, какую шутку мы с ними сыграли.

– В квартире мистера Нортона сейчас ремонт?

– Владельцы дома к этому отношения не имеют.

– Но он что-то переделывает там?

– Ещё бы. Каждый день трое или четверо рабочих приходят. Но, наверное, уже закончили. Сегодня я их что-то не видел.

– Если квартиросъёмщик желает что-то переделать в своей квартире, он должен получить на это разрешение владельцев дома?

– Конечно. Мало ли что им в голову взбредёт.

– И Нортон получил разрешение?

– Он… хм… позабыл. Я вообще-то говорил с ним на этот счёт, и он мне сказал, что это просто мелкие переделки, чтобы комнаты повеселее выглядели. Ну я ему и разрешил. Он аккуратный жилец, живёт здесь уже много лет.

– А вы видели, что именно было сделано в квартире?

– Да нет. У меня ведь своих дел хватает.

Затем я поехал на Линкольн-авеню. Мебель в квартире Креймера выглядела чересчур громоздкой. Должно быть, они с женой занимали прежде более просторную квартиру.

Тельма Креймер была темноволосой, весьма нервной особой.

– Слушаю вас, мистер Риган?

Я решил сообщить ей об изменении в завещании её мужа, хотя, быть может, она уже знала об этом.

– Миссис Креймер, вам известно, что вы потеряли право на получение страхового полиса мужа?

Она побледнела:

– Но это… это невозможно. Когда Боб оформил страховку, моё имя фигурировало…

– Мне очень жаль, миссис Креймер, но ваш супруг изменил своё первоначальное решение. Шесть месяцев назад.

Её глаза сузились.

– Кто же получит страховку?

– Некая мисс Хелен Мортланд.

– Почему ваша компания не сообщила мне об этом раньше?

– Это не входит в нашу компетенцию, миссис Креймер. Человек, оформивший страховку, может в любое время изменить имя лица, которое должно её получить, и сам решает, сообщать ли об этом заинтересованным сторонам.

Миссис Креймер мяла в руках носовой платок.

– Это ей так просто с рук не дойдёт. Я обращусь в суд.

– Это ваше право, миссис Креймер. Вы знакомы с мисс Мортланд?

Она рассмеялась недобрым смехом:

– Я-то её видела, а вот видела ли по-настоящему она меня, этого я не знаю. Я была для них лишь препятствием, досадным препятствием.

Помолчав немного, она продолжала:

– В жизни Боба были и другие женщины. Такой уж это был человек. Но они не играли в его жизни сколько-нибудь важной роли. С Хелен было иначе. Я это сразу почувствовала. Когда я узнала, кем увлёкся мой муж, я пошла к ней и попросила оставить Боба в покое. Уж не знаю, чего я ждала, быть может, сцены. Но она лишь взглянула на меня… эти серые глаза с любопытством разглядывали меня несколько мгновений, а потом она сказала, что Боб ей совершенно не нужен и я могу оставить его себе. – Тельма залилась краской, вспомнив эту унизительную сцену. – Боб был без ума от неё, ей он был совершенно не нужен. После того как она мне сказала, что я могу оставить мужа себе, она отвернулась и вновь подошла к картине, которую писала. Она совсем позабыла обо мне, и мне ничего не оставалось, как выйти из комнаты.

– Но ваш муж продолжал встречаться с ней?

– Да, здесь я ничего не могла поделать. – На её лице застыло какое-то недоуменное выражение. – Но я не думаю, что между ними… что-то было. Он даже разговаривал со мной о ней. Рассказывал, что приходил к ней в студию и просто смотрел на неё. И никогда не знал, замечает ли она его. – Тельма покачала головой. – Лицо у неё не выражает ровно никаких чувств, честное слово. Мне кажется, она не испытывает ни счастья, ни грусти, как другие люди.

– Мисс Мортланд художница?

– Наверное. Она пишет картины, но, думаю, никогда не продаёт их и не выставляет на вернисажах. Я даже думаю, что живопись вообще её не интересует. Для неё это просто времяпрепровождение… пока она… ожидает.

– Ожидает?

Тельма широко раскрыла глаза:

– Не знаю, почему я употребила это слово, но оно, мне кажется, точно отражает то состояние, в котором эта мисс находится. Я уверена, что она чего-то ждёт.

– Вы знали, что у вашего мужа больное сердце?

– Нет, он никогда мне об этом не говорил.

– Как вы полагаете, сам он об этом знал?

– Не могу вам сказать. Последние полгода… после встречи с нею, он… чувствовал себя плохо. Это было видно. Быть может, болезнь сердца и сыграла здесь свою роль, но не только она одна. Боб много пил, хотя ему и не следовало этого делать. Он плохо спал, у него не было аппетита.

– Каким образом он познакомился с мисс Мортланд?

– Их познакомил Питер Нортон. – Тельма сжала пальцы. – Я думаю, он сделал это только для того, чтобы посмотреть, какова будет реакция Боба. Своего рода шутка.

– Кто лечил вашего мужа?

– Доктор Фаррел. Его кабинет располагается в Брамнер Билдинг.

Я встал:

– Благодарю вас за содействие, миссис Креймер.

Я подъехал к Брамнер Билдинг и на лифте поднялся на этаж, где располагался кабинет доктора Фаррела. Секретарша доктора провела меня в кабинет, и я предъявил свои документы.

– Доктор Фаррел, – сказал я, – один из ваших пациентов, Роберт Креймер, застрахованный нашей компанией, скончался три дня тому назад.

Доктор Фаррел, мужчина с сильной проседью, лет пятидесяти с лишним, кивнул:

– Да, я читал об этом. – Он попросил свою секретаршу принести ему из картотеки историю болезни Креймера и стал просматривать её. – Креймер был моим пациентом более десяти лет. Около двух с половиной лет тому назад я заметил у него симптомы болезни сердца. Я сообщил ему об этом, стараясь не особенно пугать. Предложил ему придерживаться разумного режима, дал необходимые рекомендации и предписания. – Доктор поднял на меня глаза. – Когда я вновь осматривал его полгода назад, состояние значительно ухудшилось. Да и вообще здоровье у него было сильно расшатано. В тот раз я ещё более настоятельно рекомендовал ему поберечь себя. Очевидно, он не прислушался к моим советам.

– Его жена сообщила мне, что он ничего не говорил ей о болезни сердца.

– Должно быть, не хотел расстраивать.

– Да, должно быть.

А потом я отправился по адресу Брейнард-стрит, 231. Это было четырёхэтажное здание, расположенное в старой части города, где пока ещё царствовала относительная тишина. Я сидел в машине и курил. Докурив сигарету, я вошёл в здание и поднялся на последний этаж, где была расположена студия.

Да, у Хелен Мортланд в самом деле были серые глаза, и они бесстрастно рассматривали меня, пока я объяснял, с какой щелью к ней явился.

– Вы знали, что у Креймера больное сердце?

Её губы уже сложились, чтобы произнести «нет», но затем она слегка нахмурилась, взглянула на меня и сказала:

– Да, он говорил мне об этом.

Потом она отвернулась и направилась к своему мольберту.

– Вы знаете, что страховой полис оформлен на ваше имя?

Хелен остановилась перед мольбертом:

– Да.

Меня это совершенно не касалось, но всё же я спросил:

– Почему он это сделал?

Она взяла кисть и провела ею по холсту.

– Он говорил, что любит меня. Денег у него не было, но он хотел оставить мне что-нибудь после своей смерти.

– Он отдал вам свою жизнь. Этого вам мало?

Она продолжала работать.

Я прошёлся по студии. Она была заполнена холстами, законченными и незаконченными, но было видно, что художница теряла к ним всякий интерес в тот самый момент, когда снимала их с подрамника. Некоторые из них были полностью завершены, другие представляли собой лишь наброски. Встречались холсты с нанесёнными на них невпопад лишь несколькими линиями – свидетелями раздумий художницы, занятой какими-то посторонними мыслями.

– Вы полагаете, что имеете право на эти деньга?

– Он хотел оставить их мне. – Глаза Хелен были теперь устремлены на меня. – Вы сердитесь на меня за это?

Волосы у неё были светлые, но я не мог бы сказать, какого они оттенка. Казалось, они мерцают в солнечных лучах.

– Миссис Креймер собирается оспорить завещание своего мужа.

– Разумеется, – ответила Хелен. – Я в этом не сомневаюсь. Но я не думаю, что дело дойдёт до суда. Полагаю, мы сможем полюбовно договориться. Я готова удовольствоваться пятьюдесятью тысячами.

– Когда Креймер умер, его правая рука была слегка обожжена и под кожей были обнаружены крошечные кусочки стекла. Вам что-нибудь известно об этом?

– Нет.

Я подошёл к огромному окну, из которого открывался вид на крыши близлежащих зданий.

– А что значат для вас деньги, эти пятьдесят тысяч долларов?

– Свободное время.

– Чтобы размышлять о людях? О явлениях? Об идеях?

– Чтобы думать.

Перед моими глазами возникла публичная библиотека. Горы книг. Когда я был мальчишкой, я пытался все их прочесть. Наверное, не нужно было этого делать. И высоко надо всеми нами небо. Крышка нашей клетки? Внезапно я задал вопрос:

– Когда вы смотрите туда, наверх, вы прислушиваетесь? Вы что-нибудь слышите?

Хелен подошла ко мне:

– Еле слышную музыку, почти невозможно разобрать. – Глаза её были устремлены ка меня. – Почему вы об этом спросили?

– Не знаю. – Я снова вернулся на землю, в эту комнату. – Благодарю за содействие, мисс Мортланд. Я должен идти.

В дверях мы ещё раз обменялись взглядами, я повернулся и вышел.

Ночью я встал с постели и подошёл к окну. Ярко светили звёзды. Казалось, ещё немного и тайна мироздания может быть решена.

Кто-то ещё смотрел сейчас на эти звёзды. Да.

О чём она думала?

Утром я встретился с Олбрайтом. Я передал ему объяснения Нортона относительно электрической лампочки и сообщил о том, что лампа, которую я осмотрел, была покрыта слоем пыли.

Олбрайт нахмурился:

– Это не представляется мне столь уж важным, но почему он солгал? Не полагаете ли вы, что стоит ещё немного поработать над этим делом?

– Да, полагаю.

– Вы ещё раз побеседуете с Нортоном?

– Да. Но сначала я хочу осмотреть квартиру в его отсутствие.

Лицо у Олбрайта сделалось разнесчастным.

– Вы можете достать мне ключи?

– Разумеется, но вы же не…

– Скажу, что потерял ключ и не желал тревожить привратника.

Он вздохнул:

– Хорошо, но, если попадётесь, компания должна остаться ни при чём. – Олбрайт изучающе посмотрел на меня. – Мне кажется, вы почему-то в самом деле заинтересовались этим делом.

– Да, – ответил я.

Олбрайт вышел из кабинета и минут через пять вернулся со связкой ключей в руках.

– Не пользовался ими лет пятнадцать. Надеюсь, замки с тех пор не очень изменились.

Перед тем как покинуть кабинет Олбрайта, я набрал номер телефона Нортона. Никто не снял трубку. Из аптеки, расположенной в квартале от квартиры Нортона, я позвонил ещё раз. Результат был тот же.

Поднявшись на третий этаж, я минут десять жал на кнопку звонка двери Нортона. Хозяина явно не было дома.

Я стал подбирать ключи. Четвёртый по счёту подошёл – дверь открылась.

Нортон был дома. Он сидел в кресле лицом к двери, глаза его были устремлены на меня. Он, однако, не пошевелился и уже никогда больше не пошевелится.

Я закрыл за собой дверь и подошёл к нему.

Кто бы ни был убийца, следов он не оставил. Не было видно следов ни пулевого, ни ножевого ранения.

Обойдя труп, я направился вглубь квартиры. Она была большая и хорошо обставлена, однако, каков бы ни был характер её хозяина, на меблировке он никак не отразился. Все гарнитуры выглядели безличными, как в отеле.

Я вошёл в спальню, где ещё ощущался запах свежей краски. Здесь всё выглядело, как в гостинице – двуспальная кровать, столы, лампы, два туалетных столика. Я выдвинул несколько ящиков. Они были пусты. Стенной шкаф также был пуст.

Комната была заново отделана. Я внимательно осмотрел все деревянные детали комнаты – двери, оконные переплёты, плинтусы. Они были совершенно новые и покрашены впервые.

Всё было в полном порядке – обычная комната для гостей. Всё как обычно, за исключением…

Выключатели верхнего освещения были расположены слишком высоко. Обычно они находятся на высоте четырёх – четырёх с половиной футов от пола. Здесь же они были установлены на уровне человеческого роста. Я щёлкнул выключателем, и свет зажёгся. Я щёлкнул ещё несколько раз. Что-то здесь было не так… да-да, я чувствовал: что-то не так.

Я взглянул на выключатель. Обычно, чтобы зажечь свет, вы щёлкаете выключателем вверх, а выключая – вниз. Тут же всё было наоборот – включая свет, вы щёлкаете вниз, а выключая – вверх.

Я вернулся в гостиную, и тут моё внимание привлекла урна для мусора, стоявшая у письменного стола. Я извлёк из неё плотную обёрточную бумагу и бечёвку. Под ними лежали обломки багетной рамы и обрывки плотного картона. Я сложил обрывки вместе. Это была гравюра двенадцать на шестнадцать дюймов, и в нижнем её углу маленькими буквами было написано её название «Сдача Корнваллиса». Колонна великолепных в своих красных мундирах солдат покидала редуты.

Я разгладил обёрточную бумагу. Пакет был доставлен из художественного салона Баркли. Марок на нём не было наклеено, очевидно, пакет был доставлен посыльным, возможно, уже после того, как я последний раз видел Нортона живым, иначе я заметил бы эту обёрточную бумагу в корзине.

Нортон получил пакет, распечатал его, а потом разломал раму на куски и разорвал гравюру на мелкие клочки.

Я вновь внимательно посмотрел на составленную из клочков картину. Иорктаун, октябрь 1781 года, войска готовятся к капитуляции, впереди них движется оркестр, который играет мелодию под названием…

Я взглянул на Нортона. Он был состоятельным человеком, и к тому же человеком, который считал замену кранов горячей и холодной воды верхом остроумия. Возможно…

Я просмотрел его бумажник. Ничего интересного, за исключением небольшой визитной карточки.

Артур Франклин

Генеральный подрядчик

Виргиния-стрит, 2714

Телефон 78136

Пальто Нортона лежало на диване. Я проверил карманы и в одном из них обнаружил носовой платок, испачканный коричневой краской. Или это кровь? Я положил платок в карман и вновь прошёл через комнаты, протирая предметы, на которых мог оставить отпечатки своих пальцев.

Выходя, я оставил дверь в прихожую слегка приоткрытой. Я хотел, чтобы труп Нортона поскорее обнаружили, мне необходимо было знать, отчего он умер.

Я отнёс платок в лабораторию Литтона и Брандта. Через некоторое время один из лаборантов вышел ко мне.

– Это краска, – сообщил он. – Коричневая. Или скорее тёмно-коричневая. Обычный, довольно дешёвый сорт, применяемый для различных целей при отделке внутренних помещений.

Контора Артура Франклина располагалась в небольшом угловом здании во дворе под виадуком на Двадцать седьмой улице. Сам Франклин оказался довольно крупным мужчиной. Он с наслаждением докуривал свою сигару.

– Чем могу служить?

Я показал ему свои документы:

– Насколько мне известно, недавно вы выполняли кое-какую работу для мистера Нортона?

Он слегка усмехнулся:

– Выполняли кое-какую.

– А какую именно?

Он на секунду задумался, потом спросил:

– Вы его приятель?

– Нет, я здесь по службе.

Он решился:

– Самый сумасшедший заказ, который я когда-либо получал. Но кто платит, тот заказывает музыку. Кроме того, он обязал нас молчать. Заплатил мне и всем ребятам сверхурочные, чтобы мы никому не проговорились. – Франклин откинулся в кресле. – Работы была масса. Менять пришлось всё. Абсолютно всё. Прибивать ковёр к потолку и там же болтами крепить всю мебель. Люстры устанавливать торчком на полу.

Да, я был прав.

– Комната, перевёрнутая вверх ногами, – произнёс он, – Да, сэр. Масса работы, и всё ради розыгрыша, но, полагаю, мистер Нортон мог себе это позволить. Мы укрепили плинтусы на стенах под самым потолком, перевернули и перевесили двери. Пришлось также заделать оконные проёмы и оформить их под стены. Вдруг жертва мистификации выглянет в окно и увидит, что остальной мир не перевернулся вместе с комнатой.

Франклин явно смаковал пикантность ситуации.

– Нортон не говорил мне, для чего предназначается эта комната, но я и сам догадался. Слыхал о такой штуке раньше. Он приглашает какого-нибудь приятеля к себе. Подпаивает его так, что тот «отключается». Потом Нортон вносит гостя в комнату и оставляет там. А сам Нортон стоит за дверями и наблюдает в замочную скважину.

Франклин хихикнул.

– Приятель приходит в себя, но ещё плохо соображает. Он оглядывается и воображает, что находится на потолке. Его охватывает ужас. Он пытается ползти по стене, воображая, что спускается на пол. Уморительное зрелище, как мне говорили.

Да, подумал я, Креймер проснулся в этой комнате. Над ним вырисовывались очертания мебели, и он находился на потолке. Он был жутко испуган, просто в панике. Что случилось? Ещё секунда, и он свалится вниз. Инстинктивно он ухватился за первое, что ему попалось под руку, – за люстру. Сердце бешено колотилось. У него начался сердечный приступ, и пальцы в конвульсии раздавили лампочку.

– Однако развлекался в этой комнате мистер Нортон недолго, – продолжал Франклин. – Он снова вызвал нас два дня назад и опять подрядил на срочную работу. Мы должны были восстановить всё, как было. Всё в точности.

Но ты забыл сделать одну вещь, подумал я, ты забыл переставить выключатель вниз и переделать его.

Креймер скончался, и тогда уже настала очередь Нортона паниковать. Нельзя было допустить, чтобы Креймера нашли в «перевёрнутой» комнате. Пойдут толки. Его могут даже привлечь к уголовной ответственности. Конечно, Нортон предпочёл бы вообще избавиться от трупа. Но это было почти невозможно. Могли увидеть, как он выносит тело из квартиры. Поэтому он перетащил тело Креймера в гостиную и сочинил историю о том, что тот умер именно там. Вряд ли у кого-нибудь могло появиться желание обыскать квартиру Нортона и в результате обнаружить комнату, перевёрнутую вверх ногами.

Возможно, Нортон даже и не заметил порезов на руках Креймера. Но даже если и заметил, то не придал этому никакого значения. Ведь Креймер скончался в результате сердечного приступа – вот что было главное. Комната, перевёрнутая вверх ногами. Всё было продумано до мельчайших деталей, он даже гравюру специальную заказал, чтобы на стенку повесить, так сказать, последний штрих. Однако она не была доставлена вовремя, её принесли лишь вчера или сегодня утром, и Нортон разорвал её и выбросил в мусорную корзину. На гравюре были изображены британские солдаты. Они маршируют к тому месту, где должны сложить своё оружие, впереди них движется духовой оркестр, который играет старую английскую песню «Мир перевернулся вверх ногами».

– Интересно, разыграл он кого-нибудь? – произнёс Франклин, которого эта мысль, видимо, очень занимала.

Разумеется, Франклин не знал о том, что произошло. Он не знал Креймера. От сердечного приступа в городе умирают сотни людей, а когда Креймер умер, в газетах лишь появилось объявление о том, что он скончался в «квартире друга».