Текст книги "Глаза чужого мира (сборник)"
Автор книги: Джек Холбрук Вэнс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 58 страниц)
Заря еще не занялась. Небо над Вильдой окрасилось оттенками сливового, аквамаринового и темно-розового цветов. Риальто захлопнул железную обложку «Декреталий».
– Ничего. Каланктус описывает неукротимый женский дух, но как бороться с ним, не упоминает.
– Я тут наткнулся на один любопытный отрывок. Каланктус уподобляет женщину Чиаейскому океану, который гасит яростный напор Андиподального течения, огибающего мыс Прям, но исключительно в хорошую погоду. Если ветер хотя бы немного меняется, на поверхности безмятежного с виду океана вздымается десяти– и даже двадцатифутовый вал, несущийся вдоль берегов мыса обратно, сметая все на своем пути. Когда же равновесие восстанавливается, океан, как прежде, мирно принимает течение. Ты согласен с такой трактовкой женской души? – процитировал Ильдефонс, листавший «Учение Каланктуса».
– Не во всем, – сказал Риальто. – Каланктус иногда грешит гиперболизацией. И это один из типичных примеров, тем более что он не предлагает никакого плана, способного сдержать Чиаейский вал или хотя бы направить его по другому пути.
– Судя по всему, он не склонен к попыткам обуздать эту волну, предпочитая преодолеть ее на крепком корабле с высокими бортами.
– Может, оно и так, – пожал плечами Риальто. – Я – не большой любитель завуалированных иносказаний. Эта аналогия совершенно бесполезна.
Ильдефонс немного поразмыслил.
– Она предлагает нам не пытаться противопоставить силе Мирте свою силу, а плыть по волнам накопленной ею энергии, пока та не выдохнется, и тогда мы, подобно крепким кораблям, благополучно продолжим свой путь, сухие и невредимые.
– Опять-таки – образ красивый, но ограниченный. Мирте демонстрирует разностороннюю мощь.
Ильдефонс огладил бороду и устремил вдаль задумчивый взгляд.
– И впрямь, невольно задаешься вопросом, не проявляются ли эти пыл, изобретательность и неутомимость в ее повседневной жизни – или, иными словами, не отражаются ли они на ее поведении в области, гм…
– Я улавливаю нить твоих рассуждений, – прервал друга Риальто. – Между нами, это более чем вероятно.
Ильдефонс с грустью покачал головой.
– Иногда мыслям не прикажешь.
Из мрака вылетела золотая мошка, облетела вокруг лампы и вновь скрылась в темноте. Риальто мгновенно насторожился.
– Кто-то вошел в дом и ждет в гостиной. – Он подошел к двери и громко крикнул: – Кто здесь? Говори, а не то мы подпалим тебе пятки и пустим плясать тарантеллу!
– Придержите свои заклятия! – раздался голос. – Это я, Лехустер!
– Входи.
На пороге кабинета, хромая, показался Лехустер. Перья на плечах намокли и слиплись от грязи, всем своим видом олицетворяя крайнюю усталость. В руках он нес мешок, который с явным удовольствием бросил на кожаный диван у окна.
Ильдефонс неодобрительно свел брови.
– Явился не запылился! Мы сегодня ночью не раз могли бы прибегнуть к твоему совету, но тебя нигде не было. Ну и что скажешь?
Риальто передал Лехустеру крохотную рюмку аквавита.
– Вот, это придаст тебе сил. Пей, а потом рассказывай.
Лехустер осушил рюмку одним глотком.
– Ух! Забористая штука!.. Ну, рассказать мне вам почти нечего, хотя я и сбился с ног, улаживая необходимые дела. Все осквальмированы, кроме вас двоих. Мирте, впрочем, считает, что прибрала к рукам все ваше объединение.
– Что?! – воскликнул Риальто. – А нас она что, сбросила со счетов?
– Не важно. – Лехустер протянул ему пустую рюмку. – Будь так добр! Птица на одном крыле далеко не улетит… Далее, Мирте присвоила все камни-иоун…
– Ошибаешься, – лукаво усмехнулся Ильдефонс. – Мы первыми догадались завладеть ими.
– Вы похитили пригоршню никчемных стекляшек. Подлинные камни забрала Мирте, включая и те, что принадлежали вам с Риальто, а вместо них оставила подделки.
Риальто бросился к корзине, где лежали мнимые камни.
– Эта гнусная ведьма хладнокровно обокрала нас! – простонал он.
Лехустер кивнул на мешок, который сбросил на диван.
– На этот раз мы ее перехитрили. Вот ваши камни! Я стащил их, пока она принимала ванну. Предлагаю послать сандестинов подменить их фальшивками. Если поторопитесь, то еще успеете: Мирте подолгу засиживается за туалетом. А настоящие камни пока припрячьте в каком-нибудь тайничке между измерениями, чтобы никто больше их не увел.
Риальто вызвал своего сандестина Бельюма и отдал соответствующие распоряжения.
– Каким образом Каланктусу удалось расстроить планы этой кошмарной бабы? – обратился Ильдефонс к Лехустеру.
– Сия история до сих пор покрыта пеленой таинственности, – отвечал тот. – По всей видимости, Каланктус воспользовался каким-то сугубо личным методом воздействия и приструнил Ллорио.
– Гм. Мы должны разузнать о Каланктусе побольше. В летописях нет ни одного упоминания о его смерти, не исключено, что он до сих пор здравствует где-нибудь в стране Кати!
– Этот же вопрос не дает покоя и Мирте, – кивнул Лехустер. – Вполне возможно, нам удастся задурить ей голову и обратить в бегство.
– Как это?
– Нельзя терять времени. Вы с Риальто должны создать точную копию Каланктуса, и хотя бы в этом я могу быть вам полезен. Необязательно, чтобы существо было долговечным, но выглядеть должно достаточно убедительно, пусть Ллорио уверится, что снова имеет дело с Каланктусом.
Ильдефонс с сомнением затеребил бородку.
– Слишком масштабная затея.
– Да, а времени на ее осуществление в обрез! Не забывайте, выкрав у Мирте камни-иоун, вы тем самым бросили ей вызов!
Риальто вскочил на ноги.
– Тогда за дело! Последуем совету Лехустера! Время не ждет.
– Гм, – проворчал Ильдефонс. – Я не боюсь этой зарвавшейся карги. Неужели нет способа попроще?
– Есть! Бегство в отдаленное измерение!
– И ты, старый друг, говоришь мне такие вещи? – возмутился Ильдефонс. – За дело! Такого жару зададим, что чертова бабенка будет улепетывать по кустам, задравши юбки, впереди собственного визга!
– Это будет наш девиз! – провозгласил Лехустер. – Задело!
Копию Каланктуса собирали на рабочем столе: сначала каркас из серебряной и танталовой проволоки, укрепленный на шарнирной позвоночной раме, затем призрачную оболочку чернового мировоззрения, затем череп и сознание, куда поместили все труды Каланктуса и еще сотню прочих ученых трактатов, включая каталоги, справочники, пантологии и универсальные сборники, пока Лехустер не посоветовал им остановиться.
– Он уже знает раз в двадцать больше, чем Каланктус-первый. Интересно, у него получится разложить такую уйму сведений по полочкам?
Костяк туго обтянули мышцами и покрыли кожей, на голове появились густые темные волосы. Лехустер долго и упорно трудился над чертами лица, подправляя то твердые очертания подбородка, то короткий прямой нос, то ширину лба, то форму и изгиб бровей и линии роста волос.
Приладили уши, настроили слуховые каналы.
– Ты – Каланктус, первый герой Восемнадцатой эры, – ровным голосом сообщил творению Лехустер.
Глаза открылись и задумчиво воззрились на Лехустера.
– Я – твой друг, – продолжал Лехустер. – Каланктус, вставай! Ступай, сядь вон в то кресло.
Двойник Каланктуса почти без усилий уселся на столе, спустил крепкие ноги на пол, подошел к креслу и опустился в него.
Лехустер обернулся к Риальто с Ильдефонсом.
– Будет лучше, если вы на несколько минут выйдете в гостиную. Мне нужно внедрить в его сознание воспоминания и мысленные ассоциации, он должен быть как живой.
– Воспоминания, накопленные за целую жизнь, за такое короткое время? – усомнился Ильдефонс. – Это невозможно!
– Я использую метод временного сжатия! Кроме того, обучу его музыке и поэзии. Он должен быть не просто живым, но еще и пылким. Мне поможет вот этот высушенный цветочный лепесток, его аромат творит чудеса.
Риальто с Ильдефонсом неохотно вышли в гостиную и стали смотреть в окно. Над Нижним лугом занималась заря. Вскоре Лехустер позвал их в кабинет.
– Вот сидит Каланктус. Познания его обширны, а широтой взглядов он, пожалуй, даже превосходит своего тезку. Каланктус, это Риальто, а это Ильдефонс, они твои друзья.
Каланктус устремил взгляд спокойных голубых глаз сначала на одного, потом на другого.
– Рад слышать! Судя по тому, что я узнал, настоящая дружба в этом мире – редкостный товар.
– Это Каланктус, но немного не такой. Нашему Каланктусу как будто чего-то недостает. Я отдал ему кварту моей собственной крови, но, быть может, этого не хватило… Ладно, посмотрим, – проговорил Лехустер в сторону.
– А магическая сила? – спросил Ильдефонс. – Он сможет настоять на выполнении своих приказов?
Лехустер взглянул на нео-Каланктуса.
– Я ввел в его сенсориум камни-иоун. Но он никогда не сталкивался со злом и потому кроток и покладист, несмотря на внутреннюю силу.
– Что он знает о Мирте?
– Все, что известно. Но не выказывает никаких эмоций.
Ильдефонс и Риальто скептически покосились на свое детище.
– Пока что этот Каланктус кажется абстракцией, лишенной собственной воли, – заметил Риальто. – Неужели нет способа придать ему более глубинное сходство с настоящим?
Лехустер заколебался.
– Такой способ есть. Каланктус всегда носил на запястье браслет в виде скарабея. Вы пока оденьте его, а потом я дам ему скарабея.
Десять минут спустя Риальто с Ильдефонсом вошли в гостиную в сопровождении Каланктуса, который теперь был облачен в черный шлем, нагрудник из блестящего черного металла, черный плащ, черные штаны и черные сапоги с серебряными пряжками и украшениями. Лехустер одобрительно кивнул.
– Вот теперь он как настоящий. Каланктус, протяни руку! Я дам тебе скарабея, которого носил первый Каланктус, в чей образ ты должен вжиться. Теперь браслет твой. Носи его на правом запястье, не снимая.
– Я чувствую прилив энергии! – сказал Каланктус. – Я силен! Я Каланктус!
– Хватит ли у тебя сил, чтобы в совершенстве овладеть магией? Простым смертным приходится учиться по сорок лет, чтобы только стать подмастерьем мага.
– У меня достаточно силы, чтобы освоить магию.
– Тогда идем! Тебе предстоит усвоить «Энциклопедию», а потом Трехкнижие Фандааля, и если не умрешь и не сойдешь с ума, я провозглашу тебя таким силачом, каких свет никогда не видывал. Идем! Обратно в кабинет.
Ильдефонс остался в гостиной. Шли минуты. До него донесся странный сдавленный вскрик, быстро затихший. В гостиную Каланктус вернулся твердыми шагами. У Риальто, шедшего следом, подгибались колени, а лицо заливала зеленоватая бледность.
– Я освоил магию. У меня голова кругом идет от заклинаний, они необузданные, но я сдерживаю их изменчивые порывы. Скарабей Каланктуса-первого дал мне силу, – мрачно сообщил Каланктус Ильдефонсо.
– Время почти настало. На лугу собираются ведьмы: Занзель, Ао Опаловая, Барбаникос и все остальные. Они раздражены и на взводе… О, Занзель приближается.
Риальто посмотрел на Ильдефонса.
– Воспользуемся случаем?
– С нашей стороны было бы непростительной глупостью упустить его!
– Вот-вот, и я так считаю. Пожалуйста, спрячься в беседке в саду.
Риальто вышел на террасу, где столкнулся с Занзель, та выразила возмущенный протест по поводу пропажи камней-иоун.
– Совершенно с тобой согласен! – кивнул Риальто. – Эта низость была совершена по распоряжению Ильдефонса. Пойдем в беседку, я исправлю вопиющую несправедливость.
Занзель, ничего не подозревая, вошла в беседку, где Ильдефонс погрузил ее в беспамятство при помощи заклинания внутреннего отсутствия. Ладанке, управляющий Риальто, взвалил тело на тележку и покатил к хибарке садовника.
Риальто, ободренный успехом, вернулся на террасу и сделал знак Барбаникос, которая последовала за Риальто в беседку и разделила участь предшественницы. То же самое проделали с Ао Опаловой, Дульче-Лоло, Гуртианц и прочими, пока на лугу не остались лишь рассеянная Вермулиан и Чамаст Морализаторша, проигнорировавшие знак Риальто.
Вдруг на луг, окруженная белым облачным вихрем, опустилась Ллорио Мирте… На ней было белое платье по щиколотку, перехваченное на талии серебряным поясом, и серебряные сандалии, а волосы стягивала черная лента. Она о чем-то спросила Вермулиан, и та указала на стоявшего перед домом Риальто. Ллорио медленно приблизилась. Ильдефонс вышел из беседки и отважно направил на нее удвоенное заклинание внутреннего отсутствия, оно отскочило и поразило самого Ильдефонса, отчего тот растянулся на земле.
Ллорио Мирте остановилась.
– Риальто! Ты низко обошелся с моей свитой и похитил мои магические камни! За это быть тебе на Садал-Сууде не ведьмой, а служанкой, выполняющей самую черную работу, и пусть это наказание послужит тебе уроком! Твоего дружка Ильдефонса ждет то же самое.
Каланктус вышел из дома и замер. Воинственно вздернутый подбородок Ллорио дрогнул, она разинула рот.
– Как ты здесь оказался? – ахнула она. – Как тебе удалось ускользнуть от триады? Как… – Голос ее сорвался, она не сводила полных ужаса глаз с лица Каланктуса. Потом к ней все же вернулся дар речи. – Почему ты так на меня смотришь? Я не нарушала своего слова и немедленно отправлюсь на Садал-Сууд! Я здесь лишь затем, чтобы завершить свои дела! Это ты нарушил слово!
– Я тоже поступлю так, как должен поступить, потому что ты осквальмировала мужчин и превратила в своих приспешниц. Ты нарушила великий закон, который гласит, что мужчины должны оставаться мужчинами, а женщины – женщинами.
– Когда необходимость входит в противоречие с законом, закон отступает на второе место. Ты сам так сказал в своих «Декреталиях»!
– Не имеет значения. Отправляйся к себе на Садал-Сууд! Отправляйся немедленно, одна, без осквальмированных тобой несчастных!
– Подумаешь, – сказала Ллорио, – от них все равно никакого толку, что в облике колдунов, что в облике ведьм. По правде говоря, они и требовались только в качестве свиты!
– Тогда уходи, Мирте.
Но Ллорио смотрела на Каланктуса со странной смесью недоумения и досады на лице. Никуда уходить она и не думала, что можно было расценить как насмешку и провокацию одновременно.
– Да, минувшие эпохи не пошли тебе на пользу, ты превратился в настоящего слизняка! Помнишь, как грозился обойтись со мной, если мы встретимся снова? – Она сделала еще один шаг вперед и холодно улыбнулась. – Что, боишься моей силы? И правильно делаешь! Ну, где твои сладострастные похвальбы и предсказания?
– Я – человек мирный. Согласие мне куда больше по душе, чем нападение и покорение. Я не угрожаю, я даю надежду.
Ллорио приблизилась к нему еще на один шаг и впилась взглядом в его лицо.
– Ага! – воскликнула она негромко. – Ты – всего лишь пустая оболочка, а не Каланктус! Ну что, ты готов погрузиться в сладостные объятия смерти?
– Я – Каланктус.
Ллорио произнесла заклятие искривления и скручивания, но Каланктус легким жестом отразил его и выкрикнул заклятие сжатия с семи сторон, оно застало Мирте врасплох, и ведьма упала на колени. Сострадательный Каланктус склонился, чтобы помочь ей, она вспыхнула голубым пламенем, и Каланктус обхватил ее за талию обугленными руками.
Ллорио отпихнула его, ее лицо исказилось.
– Ты не Каланктус, ты просто сосунок в сравнении с ним!
В это мгновение Каланктус случайно задел ее скарабеем, который носил на запястье, она завизжала, и с губ ее сорвалось чудовищное заклятие – извержение силы, чересчур бурное для тканей ее тела. Изо рта и носа Ллорио хлынула кровь. Она отшатнулась и ухватилась за дерево, чтобы не упасть, а Каланктус медленно опрокинулся навзничь и затих, искалеченный и растерзанный.
Ллорио стояла и смотрела на поверженного противника, грудь ее вздымалась и опадала от волнения. Черный дым лениво заструился из ноздрей и колечками заклубился над неподвижным телом. Медленно, как зачарованный, Лехустер вошел в этот дым. Раскатистый гром огласил окрестности, точно молния, сверкнула ослепительная желтая вспышка, и на месте Лехустера появился статный мужчина. Кожа его словно сияла изнутри. На нем были короткие черные штаны и сандалии, оставлявшие ноги и грудь обнаженными, у него были волосы цвета воронова крыла, квадратное лицо, четко очерченный нос и выдающийся подбородок. Он склонился над телом, снял браслет в виде скарабея и надел себе на запястье.
– Все мои усилия пошли прахом! Я явился в эту эпоху в облике Лехустера, надеясь оставить былые обиды и распри в прошлом. Но мои надежды оказались тщетными, ты взялась за старое. Что ж, я перед тобой в своем прежнем обличье, и мы, как и прежде, непримиримые враги!
Ллорио не проронила ни слова, грудь ее все так же судорожно вздымалась.
– Что же ты не пускаешь в ход остальные свои чары, которые теснят, обращают в бегство или проникают в сны мужчин, подтачивая их решимость? Давай, испробуй их на мне, ведь я не тот бедный кроткий Каланктус, на которого все возлагали надежды?
– Надежды?! – воскликнула Ллорио. – Когда мир обречен, а я растоптана? Что остается? Ничего. Ни надежды, ни чести, ни тоски, ни боли! Все умерло! Пустыню затягивает пеплом. Все кануло в небытие или предано забвению, никого из тех, кого я любила и кто был мне дорог, больше нет. Кто эти существа, застывшие как истуканы? Ильдефонс? Риальто? Бледные призраки, глупо шевелящие губами? Надежда! Нет никакой надежды. Все прошло, все минуло, даже смерть и та осталась в прошлом.
Так кричала Ллорио в порыве отчаяния, не замечая крови, которая продолжала сочиться у нее из носа. Каланктус стоял молча, дожидаясь, когда ее запал иссякнет.
– Да, я отправлюсь на Садал-Сууд. Я проиграла, загнана в угол и окружена врагами.
Каланктус протянул руку и коснулся ее лица.
– Можешь звать меня врагом сколько угодно! Я все равно люблю твои милые черты. Мне одинаково дороги твои достоинства и твои неповторимые недостатки, и я ни за что не согласился бы, чтобы ты изменилась, разве уповаю, что станешь добрей.
Ллорио отступила на шаг.
– Я не уступлю, не стану меняться.
– Что ж, это была лишь праздная мысль. Откуда кровь?
– Это кровоточит мой мозг, я бросила все свои силы на то, чтобы уничтожить эту бедную никчемную оболочку. Я тоже умираю, чувствую дыхание смерти. Каланктус, в конце концов ты все-таки одержал победу!
– Ты, как обычно, преувеличиваешь. Я не выиграл сражение, а ты не умираешь, равно как нет никакой нужды отправляться на Садал-Сууд. Это непролазная топь, где живут одни лишь совы, мошкара и грызуны, – место, совершенно не подходящее для утонченной особы. Сама подумай: кто стал бы стирать твое белье?
– Ты не даешь мне ни умереть, ни удалиться в новый мир! И это, по-твоему, не поражение?
– Всего лишь слова. Давай пожмем друг другу руки и заключим перемирие.
– Никогда! – вскричала Ллорио. – Я никогда с этим не смирюсь! Рукопожатие – символ покорности!
– Я с радостью предпочту символу реальность. Тогда увидишь, в состоянии ли я исполнить свои похвальбы.
– Я не пожертвую своей личностью в угоду ни одному мужчине!
– Ну, тогда просто пойдем со мной! Будем пить вино на террасе моего воздушного замка, любоваться видами и болтать вздор, который придет нам в голову!
– Никогда!
– Минуточку! – вмешался Ильдефонс. – Прежде чем ты уйдешь, будь так добра, рассквальмируй эту толпу ведьм, избавь нас от трудов.
– Это проще простого, – отмахнулся Каланктус. – Нужно вызвать второй ретротропик, после чего закрепить результат стабилизатором. Всего-то дела на две минуты.
– Совершенно верно, – кивнул Ильдефонс. – Именно так я и намеревался действовать.
Риальто обернулся к Ладанке.
– Приведи наших ведьм и выстрой их на лугу.
– А труп?
Риальто произнес заклинание распада, и мертвое тело рассыпалось в прах. Ллорио поколебалась, посмотрела на север, затем на юг, как будто никак не могла на что-то решиться; потом развернулась и задумчиво двинулась по лугу. Каланктус отправился за ней, оба остановились, глядя друг на друга. Ллорио заговорила первой, потом заговорил Каланктус, потом опять Ллорио, потом они вместе зашагали на восток и вскоре исчезли из виду.
Часть II
ДУНОВЕНИЕ ФЕЙДЕРА
Глава 1Днем солнце окутывало землю тусклой малиновой мглой, ночью царили темнота и тишина, лишь немногочисленные бледные звезды напоминали о созвездиях древности. Время текло неспешно, бесцельно, никуда не торопясь, и люди редко строили долговременные планы.
Великий Моголам минул три эры назад, великие мастера магии остались в прошлом, всех до единого настигла более или менее бесславная кончина: кто пал жертвой вероломства доверенной наперсницы, кому затмил разум любовный дурман, кого погубили интриги тайных кружков, кого поразили внезапные страшные бедствия. Маги нынешней, Двадцать первой эры, большей частью обитали в тихих речных долинах Альмери и Асколеза, однако немногочисленные отшельники забрались и на север, в страну Катц, и в землю Падающей Стены, и даже далеко на восток, в степи Шванг. В силу определенных причин (каковые выходят за рамки настоящего повествования) волшебники той поры являли собой довольно пеструю компанию. Когда они собирались дружески побеседовать, то напоминали слет редкостных и диковинных птиц, каждую из которых более всего заботило собственное роскошное оперение.
Хотя в целом им и недоставало величественной пышности магов Великого Мотолама, они отличались ничуть не меньшей капризностью и своеволием. Правда, многочисленные неприятные происшествия со временем заставили их подчиняться определенному своду правил. Свод этот, известный под названием «Монстритуция», или, менее официально, «Голубые принципы», нанесли на поверхности голубой призмы, хранящейся в укромном месте. В объединение входили самые прославленные маги региона. Ильдефонса единогласно провозгласили Наставником и наделили огромной властью.
Ильдефонс жил в Баумергарте, древнем замке о четырех башнях на берегу реки Ском. Наставником его избрали не только за приверженность «Голубым принципам», но и за уравновешенный нрав, порой граничащий с бесстрастием. Терпимость его вошла в поговорку: сейчас он мог посмеиваться над скабрезными шуточками Дульче-Лоло, а через минуту внимательно выслушивать соображения сурового Чамаста, прослывшего закоренелым женоненавистником.
Обыкновенно Ильдефонс представал перед коллегами в облике жизнерадостного мудреца с блестящими голубыми глазами, плешивой макушкой и клочковатой светлой бородкой – такая наружность располагала к доверию, которое маг нередко обращал к собственной выгоде, так что эпитет «бесхитростный» применительно к Ильдефонсу едва ли был справедлив.
В описываемое время число волшебников, соблюдавших верность «Голубым принципам», составляло двадцать два человека [10]10
См. предисловие. (Прим. авт.)
[Закрыть]. Несмотря на неоспоримые преимущества благопристойного поведения, кое-какие особо живые умы оказались не в силах противиться искушению нарушить правила и время от времени устраивали хулиганские выходки, а однажды даже пошли на весьма серьезное нарушение «Голубых принципов». Объектом этих шуток стал Риальто, которого иногда именовали Великолепным. Он жил в Фалу, неподалеку от Вильды, в краю невысоких холмов и темных лесов на восточной границе Асколеза.
Неизвестно почему, но в кругу товарищей Риальто считался спесивцем и не пользовался большой любовью. Природа наделила его внешностью благородного и высокопоставленного вельможи: короткие черные волосы, суровые черты лица и непринужденные манеры. Однако Риальто не был лишен тщеславия, что вкупе с надменным поведением нередко выводило товарищей из себя. Кое-кто из них даже демонстративно отворачивался в другую сторону, когда Риальто появлялся на собрании, на что тот реагировал с полнейшим безразличием.
Аш-Монкур относился к числу тех немногих, кто искал общества Риальто. Он избрал для себя внешность ксарионского бога природы и являл миру бронзовые кудри и утонченные черты, которые, по мнению кое-кого из его товарищей, несколько портили чрезмерно румяные губы и, пожалуй, глаза, слишком круглые и ясные. Побуждаемый завистью, иногда он, казалось, в точности копировал жеманные манеры Риальто.
Сам Аш-Монкур обладал ворохом навязчивых привычек. Задумавшись над чем-то, он щурился и теребил мочки ушей, когда что-то озадачивало, он принимался ожесточенно расчесывать подмышки. Подобные манеры, от которых он никак не мог избавиться, совершенно не вязались с небрежным апломбом. Он подозревал, что Риальто посмеивается над его потугами, что лишь разжигало его зависть, которая и толкнула его на хулиганские выходки.
Мун Волхв давал званый обед у себя во дворце, и теперь гости готовились расходиться. Они уже вышли в фойе и принялись разбирать плащи и шляпы. Риальто, с неизменной скрупулезностью исполнявший правила этикета, протянул Гуртианцу сначала его плащ, затем шляпу. Гуртианц, чья голова переходила прямо в массивные плечи, минуя шею, что-то буркнул в знак благодарности. Аш-Монкур, стоявший неподалеку, воспользовался случаем и пустил в ход заклятие, увеличив шляпу Гуртианца на несколько размеров, и когда вспыльчивый маг нахлобучил головной убор на макушку, оный провалился сзади почти до самых плеч, а спереди из-под полей торчал один только нос-картошка. Гуртианц сорвал шляпу с головы и оглядел ее со всех сторон, но Аш-Монкур уже снял заклятие, и с виду все выглядело вполне обычно. Гуртианц снова примерил шляпу, и на этот раз она села как полагалось.
Однако даже сей досадный эпизод мог бы пройти незамеченным, если бы Аш-Монкур не запечатлел эту сцену в картинке, которую впоследствии распространил среди магов и прочих представителей местной знати, чьим расположением Гуртианц желал заручиться. На картинке красовался Гуртианц с торчащей из-под шляпы красной шишкой носа, а на заднем плане маячило насмешливо улыбающееся лицо Риальто. Последний был единственным, кто не получил экземпляр картинки, а рассказать ему о ней никто не подумал, и уж меньше всего к этому был склонен Гуртианц, чья ярость не знала границ и который теперь с трудом сдерживался при одном лишь упоминании имени Риальто.
Аш-Монкур пребывал на седьмом небе от успеха проделки. Любое пятно на репутации Риальто могло лишь пойти на пользу его собственной, к тому же он обнаружил, что замешательство Риальто доставило ему злорадное удовольствие. Эта шутка положила начало целой серии козней, которые превратились для Аш-Монкура в своего рода болезненную страсть, и целью всей его жизни стало полное и окончательное посрамление гордого Риальто.
Узнав, что Риальто задумал подновить комнаты для гостей в своем дворце Фалу, Аш-Монкур выкрал из коллекции Ао Опалового ценный экспонат и устроил так, что камень оказался прикрепленным к концу сливной цепи в новой уборной в Фалу. Когда Ао прознал, какая судьба постигла его великолепный двухдюймовый опал каплевидной формы, он, как и до него Гуртианц, впал в бешенство и с ним едва не сделался припадок.
В другой раз, когда Риальто экспериментировал с пузырями из светящейся плазмы, Аш-Монкур заставил один из них опуститься на бесценное дерево аркесад, которое Зилифанд выписал с Канопуса и трясся над ним как одержимый.
Соприкоснувшись с кроной, плазма взорвалась и осыпала все вокруг осколками хрупкой стеклянной листвы, а жилище Зилифанта пропиталось неистребимым зловонным запахом.
Зилифант немедля пожаловался Риальто хриплым и срывающимся от негодования голосом. Риальто прибегнул к сухой логике и привел Зилифанту ровно шесть неопровержимых причин, по которым ни один из его пузырей никоим образом не мог причинить такие разрушения, после чего выразил пострадавшему свое сочувствие, но платить за нанесенный ущерб наотрез отказался. Возмущение Зилифанта подогрел Аш-Монкур, по секрету сообщивший тому, что Риальто якобы во всеуслышание грозился использовать злополучный аркесад в качестве мишени.
– Более того, – добавил Аш-Монкур, – Риальто заявил буквально следующее, я цитирую: «От Зилифанта постоянно исходит такой чайф, который забьет запах любой плазмы».
На этом Аш-Монкур не остановился. У Гильгеда был ручной обезьябр, к которому тот питал необыкновенную привязанность. Аш-Монкур, нацепив черную маску, черный плащ и черную же шляпу, ничем не отличавшиеся от тех, что носил Риальто, похитил зверька и на цепи приволок его в Фалу. Там он избил животное и привязал на коротком поводке между двумя стеблями крапивы, что еще больше усугубило страдания питомца Гильгеда. Последний, узнав обо всем от селян, примчался в Фалу. Он освободил обезьябра, выслушал его горестные жалобы и набросился на Риальто, предъявив тому все неоспоримые доказательства его вины. Риальто категорически отрицал свою причастность к этому злодеянию, но разбушевавшийся Гильгед стоял на своем.
– Будис недвусмысленно указывает на тебя! – вопил он. – Он утверждает, что ты угрожал ему и заявлял: «Я – Риальто, и если ты воображаешь, что получил хорошую трепку, то погоди, это была только разминка!» Что это такое, если не безжалостная жестокость?
– Ты должен определиться, кому веришь больше, мне или этой уродливой твари, – отрезал Риальто. С этими словами он отвесил пренебрежительный поклон и, вернувшись в дом, захлопнул дверь. Гильгед выкрикнул ему в спину последний упрек и покатил Будиса домой в тачке, обложенной шелковыми подушками. В итоге маленького недоразумения Риальто смог с полной уверенностью причислить к стану своих гонителей еще и Гильгеда.
В другой раз ничего не подозревающий Риальто попал впросак благодаря самому обыкновенному стечению обстоятельств и вновь навлек на себя обвинения. Изначально Аш-Монкур не имел к этому делу никакого отношения, но позже раздул из него скандал и тем самым усугубил последствия.
Началось все с приятного предвкушения. Самым знатным аристократом в округе был герцог Тамбаско, обладатель безупречной репутации и длинной родословной. Каждый год герцог давал в своем дворце Кванорке большой бал в честь доблестных попыток солнца удержаться на небосклоне. В число приглашенных входили лишь избранные, и в описываемом году этой чести среди прочих удостоились также Ильдефонс, Риальто и Визант Некроп.
Ильдефонс с Византом встретились в Баумергарте и за рюмочкой лучшего развяжиязыкуса Ильдефонса обменялись комплиментами по поводу ослепительной внешности друг друга и принялись спорить, кто из них будет иметь больший успех у обольстительных красавиц на балу. По такому случаю Ильдефонс избрал обличье бесстрашного молодого сорвиголовы с золотистыми кудрями до плеч и тонкими светлыми усиками, сердечного и щедрого одновременно. Чтобы довершить жгучий образ, облачился он в зеленый бархатный костюм с расшитым золотом темно-зеленым кушаком и щегольскую широкополую шляпу с белым пером.
Визант, который готовился к балу с не меньшим тщанием, принял вид грациозного юного эстета, тонко чувствующего нюансы и беззащитного даже перед самым мимолетным проявлением красоты. К этому образу он присовокупил изумрудно-зеленые глаза, крупные завитки медно-рыжих волос и мраморную бледность с расчетом сразить наповал первых красавиц бала.
