Текст книги "Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953"

Автор книги: Джеффри Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

От Рузвельта к Трумэну.

На одном из плакатов, вывешенных у посольства США в день победы, была надпись «Ура Рузвельту!» Но президент умер месяцем раньше. Гарриман сообщил Молотову по телефону новость о смерти Рузвельта в первые часы 13 апреля 1945 года. Молотов немедленно отправился в американское посольство, было три часа ночи, чтобы выразить глубокое соболезнование. Согласно Гарриману, Молотов «выглядел глубоко взволнованным и обеспокоенным.

Он высказался о роли президента Рузвельта, которую тот сыграл в войне и создании планов на мир, об уважении маршала Сталина, и всего русского народа к нему, и о том, как оценил маршал Сталин его визит в Ялту». С уважением к новому президенту Гарри Трумэну, Молотов высказал уверенность в нём, так как его выбрал в вице-президенты Рузвельт. «Я никогда не слышал, чтобы Молотов говорил так серьёзно», – передал в своей телеграмме в Вашингтон Гарриман.

Гарриман позже, в тот же день, увиделся со Сталиным: «Когда я прибыл в кабинет маршала Сталина, я отметил, что он был глубоко огорчён новостью о смерти президента Рузвельта. Он приветствовал меня молча и стоя, пожал мне руку, после чего пригласил сесть». Гарриман сказал Сталину, что советский вождь может задать ему несколько вопросов о ситуации в Соединённых Штатах после смерти Рузвельта. Сталин, однако, высказался уверенно, что политика США не изменится.

«Президент Рузвельт умер, но его дело должно жить», – сказал Сталин Гарриману. «Мы поддержим президента Трумэна всеми нашими силами и энергией». В ответ Гарриман посоветовал послать Молотова в США для встречи с новым президентом и на конференцию по образованию Организации Объединённых Наций в Сан-Франциско, а также, чтобы «сгладить дорожку» Трумэну, и успокоить американское общественное мнение. Это был личный совет Гарримана, но Сталин согласился направить Молотова в Соединённые Штаты, если последует официальное приглашение.

Советский доклад об этой встрече был таким же, как у Гарримана, но в конце добавлена одна важная деталь: Сталин задал конкретный вопрос, не возникнут ли какие-либо «смягчения» американской политики по отношению к Японии. Когда Гарриман ответил, что изменений в политике не будет, Сталин сказал, что советская политика по отношению к Японии останется такой, как прежде – основанной на договоре, достигнутом в Ялте.

Высказав сочувствие Гарриману, Сталин в тот же день написал Трумэну, выразив своё глубокое сожаление о смерти Рузвельта, и выказал веру, что сотрудничество военного времени продолжится в будущем. Сталин также организовал передачу по московскому радио о личном соболезновании Элеоноре Рузвельт, в котором охарактеризовал президента, как «великого организатора свободолюбивых наций против общего врага, и лидера, много сделавшего для обеспечения безопасности всего мира». 15 апреля Молотов и все его заместители (кроме Литвинова, который был болен) присутствовали на памятном богослужении по Рузвельту в Москве, также, как и все представители других министерств и вооружённых сил.

Накануне визита Молотова в США Андрей Громыко, советский посол в Вашингтоне, телеграфировал свою оценку нового президента. Он доложил, что по общему мнению в США, Трумэн – деятель нового образца, как и Рузвельт, что он будет продолжать внутреннюю и внешнюю политику умершего президента, включая сотрудничество с Советским Союзом. Но в конце телеграммы Громыко сделал осторожное заявление: «Как далеко он будет продолжать политику сотрудничества с Советским Союзом и до какой степени он будет находиться под влиянием антисоветских группировок трудно сказать в настоящий момент». В этот вопрос, заключил Громыко, внесут ясность будущие переговоры Молотова с Трумэном.

В США Молотов дважды встречался с Трумэном, 22 и 23 апреля. При первой беседе между Трумэном и Молотовым произошла знаменитая история. Согласно мемуарам Трумэна, опубликованным в 1955 году, Молотов в конце беседы выпалил: «В жизни такого разговора не было…». На что Трумэн предположительно ответил: «выполняйте свои обязательства, и с вами не будут так разговаривать». Однако, ни американские, ни советские записи переговоров Молотова и Трумэна не содержат никаких упоминаний об этом предполагаемом обмене колкостями.

Очевидно, что Трумэн слегка приперчил свои мемуары риторикой холодной войны, стремясь показать, что он вёл переговоры с русскими в таком тоне с начала своего президенства. Возможно также, что источником этой записи об инциденте с Молотовым была не память Трумэна, а сплетня прессы о том, что предположительно произошло между двумя этими политиками. Согласно книге Карла Марзхони от 1952 года о начале холодной войны, вашингтонские слухи утверждали, что Молотов вышел от Трумэна возмущённым. Согласно иностранному корреспонденту Эдгару А. Мауэру, Молотов сказал: «Никто не говорил со мной в таком тоне до этого».

В действительности на этих переговорах между Молотовым и Трумэном центром обсуждения был продолжительный внутрисоюзнический спор о правительстве послевоенной Польши. С одной стороны Советы выдвигали свою интерпретацию Ялтинского договора, что существующий про-коммунистический режим в Варшаве будет расширен и реконструирован. С другой стороны британцы и американцы настаивали, что Ялтинский договор означает, что должно быть новое правительство в Польше, и что члены существующего режима не могут расчитывать на участие в перговорах по его формированию.

Этот аргумент был выдвинут в Москве, в комиссии, учреждённой на Ялтинской конференции по польскому вопросу, и жёсткий разговор состоялся в США не только с Трумэном, но и в беседе с гос. секретарём Эдвардом Стеттиниусом (Щетиниус?). Раздражённость Молотова проявилась во время мелкого инцидента в Сан-Франциско, когда он запретил своему переводчику Павлову сравнить записи перевода с британским вариантом.

Итог обсуждения польского вопроса, несмотря на впечатление Молотова, полученное из двух его бесед с Трумэном, был далёк от негативного. Первая беседа Молотова с Трумэном, 22 апреля, была вполне дружественной. В конце беседы Трумэн предложил тост, сказав, что хоть они и говорят на разных языках, он будет рад встретиться со Сталиным, и надеется, что советский вождь посетит Соединённые Штаты когда-нибудь. С советской точки зрения решающим моментом этой первой встречи был ответ Трумэна на вопрос Молотова, знает ли президент о Ялтинском договоре по советскому вступлению в войну на Дальнем Востоке.

Трумэн ответил, что он вполне ознакомлен с ялтинским решением, и Молотов поблагодарил его за такой ясный ответ, сказав, что он сообщит это Сталину. На второй встрече Трумэн, недавно приступивший к исполнению обязанностей, под влиянием советчиков из его политического окружения, занял более жёсткую позицию по польскому вопросу, чем в ходе его первой встречи с Молотовым. Но президентские комментарии были простым заявлением англо-американской позиции, прямо изложенной в послании Сталину от 18 апреля. Случившееся не было предсказуемой попыткой давления Трумэна по Польше, но его твёрдым обязательством продолжать политику Рузвельта по сотрудничеству с Советским Союзом и соблюдать договоры.

Трумэн не добился успеха в переговорах с Молотовым. Сталин принял советскую интерпретацию Ялтинского договора по Польше и решительно настаивал, что Москва не станет формировать в Варшаве правительство, недружествкнное СССР. 23 апреля Сталин писал Трумэну:

«Вы очевидно не согласны, чтобы Советский Союз установил в Польше правительство, которое будет дружественным для него, что советское правительство не может согласиться на существование в Польше враждебного правительства… Я не знаю насколько будущее правительство Греции будет подлинно представительным, или насколько бельгийское правительство является подлинно демократическим. С Советским Союзом не консультировались, когда эти правительства были сформированы. Не притязая на право вмешиваться в эти процессы, так как очевидно, насколько важны Бельгия и Греция для безопасности Великобритании, я не могу понять, почему в дискуссии по Польше не пытаются учесть интересы Советского Союза в отношении безопасности».

Трумэн сдал Польшу первым. Когда европейская война закончилась, он принял решение, что Гарри Гопкинс, особо доверенное лицо Рузвельта, также пользовавшийся доверием Советов, отправится в Москву в качестве посредника между ним и Сталиным. Он говорил Сталину, что американское общественное мнение обеспокоено происшедшим в последнее время развитием американо-советских отношений, особенно провалом Ялтинского соглашения по Польше.

Но Гопкинс успокоил Сталина, что Трумэн намерен продолжать политику Рузвельта по сотрудничеству с СССР. В ответ Сталин, используя одну из своих излюбленных переговорных тактик, обвинил третью сторону, заявив, что в то время, как Советы хотят дружественного правительства в Польше, Великобритания старается восстановить антибольшевистский санитарный кордон, аналогичный тому, что появился после 1-й мировой войны.

В конце беседы Сталин высказал идиотскую гипотезу, что Гитлер не умер, но скрылся и, возможно, бежал на подводной лодке в Японию. На самом деле в это время советские военные и медицинские эксперты уже провели исследование, и сделали вывод, что можно считать доказанным без сомнения, что Гитлер, и Геббельс совершили самоубийство. Но Сталин заподозрил, что видимо была проведена операция прикрытия побега нацистского диктатора из Берлина.

На встрече 27 мая Сталин изложил Гопкинсу своё понимание советско-американских отношений. Также, как и спором по Польше, Сталин возмущался американскими манёврами добиться членства в ООН для Аргентины, нейтрального государства, которое, на взгляд Советов, в военное время сотрудничало с Гитлером. Затем вовлечение Франции в дискуссию союзников о репарациях с Германии, с которым Сталин не соглашался, и резкая манера, с которой США прекратили поставки по ленд-лизу Советскому Союзу, как только Германия капитулировала. Сталин также беспокоился о своей доле немецкого военного и гражданского флота, и подозревал, что британцы, и американцы станут препятствовать её получению.

Позднее в разговоре Сталин принял более примирительный тон. Он сказал Гопкинсу, что США являются мировым государством с всемирными интересами, и по этой причине он признаёт, что американцы имеют право участвовать в решении польского вопроса. Сталин признал, что Советский Союз в одностороннем порядке действовал в Польше, но просил Гопкинса понять причины этого. В будущем, предложил Сталин, четыре или пять министров в реорганизованном польском правительстве могут быть выбраны из политиков, предложенных британцами и американцами.

Это решение Сталина было внесено в резолюцию по обсуждению польского вопроса. В июне 1945 года дело обстояло так, что польское временное правительство, в котором доминировали коммунисты, было реорганизовано. В него были включены четыре прозападных министра, включая Миколайчика, который стал одним из двух заместителей премьер-министра (другим был польский коммунистический лидер Гомулка), при социалисте левого толка Эдварде Особка-Моравски, ставшем премьер-министром. Это реорганизованное правительство было признано британцами и американцами 5 июля.

Другой важной темой обсуждения между Гопкинсом и Сталиным было вступление Советов в войну на Дальнем Востоке. Гопкинс хотел знать о подготовке Красной Армии к войне, особо предлагая дату вступления в войну. На их третьей встрече 28 мая Сталин сказал Гопкинсу, что Красная Армия будет готова наступать 8 августа, в соответствии с Ялтинским договором, который определил, что Советский Союз объявит войну Японии через два или три месяца после окончания войны в Европе.

Однако выполнение Ялтинского договора было связано с китайским согласием признать независимость Внешней Монголии и уступить Советскому Союзу различные портовые и железнодорожные сооружения в Манчжурии. Сталин говорил Гопкинсу, что не хочет начинать переговоров с китайцами пока секретная передислокация советских сил на Дальний Восток не будет полностью завершена. Он также объяснил Гопкинсу, что Япония, подобно Германии, будет совместно оккупирована после войны и разделена на на американскую, британскую и советскую зоны военной оккупации. Сталинское отношение к Японии было аналогично отношению Германии – он предпочитал карательный мир.

Маршал Сталин сказал, что война, такая, как нынешняя, возможно случается только раз в сто лет, и будет лучше воспользоваться случаем и полностью разгромить Японию, и её военный потенциал, и таким образом обеспечить 50 или 60 лет мира.

Гопкинс был очень болен, когда прибыл в Москву со своей последней миссией (он умер в январе 1946 года), но он выполнил очень важную работу. Его переговоры со Сталиным проложили путь резолюции по польскому вопросу, и дали возможность провентилировать вопросы по ряду других проблем в советско-американских отношениях. Обе стороны выразили намерение поддерживать отношения в совместных традициях, установленных Рузвельтом. Сцена была подготовлена для повторения в Потсдаме триумфального тройственного союза Ялты, обеспечивающего укрепление отношений между Советским Союзом и его союзниками времён войны.

Этот радужный сценарий после Ялты поддерживают не все историки. Некоторые предпочитают подчёркивать различия и расхождения вокруг Великого Альянса в это время. Такая тенденция в интерпретациях отражает последующее влияние холодной войны и воздействие высказываний протагонистов, таких, как Черчилль и Трумэн, которые впоследствии старались дистанцироваться от духа сотрудничества Ялты, и Потсдама.

Единственный отход от Великого Альянса имел место с советской стороны, и то только после начала холодной войны, но сталинский взгляд того времени на отношения с западом был весьма оптимистичен, и советская делегация прибыла в Потсдам вполне уверенной, что тройственное сотрудничество между Британией, США, и СССР по достижению прочного мира, и послевоенной безопасности продлится долго, как лучший выход для всех.

Потсдамская конференция.

Сталинским армиям не пришлось брать Париж, но они дошли до Берлина. Когда Франция капитулировала в 1940 году, Гитлер справил триумф: существует множество фотографий, где он совершает тур по центру Парижа. Черчилль и Трумэн воспользовались возможностью в подражание объехать руины Берлина. Сталин не проявил такого интереса. Он прибыл спокойно на поезде, отменив все планы Жукова по встрече с оркестром и почётным караулом.

Для конференции было выделено одно из нескольких больших зданий, оставшихся неповреждёнными на огромной берлинской территории – дворец Цецилиенхоф, построенный для сына кайзера Вильгельма-II и названный по имени его жены. Это был скорее сельский дом в стиле Тюдоров, чем классический европейский дворец. Резиденция со 176-ю комнатами находилась в лесном парке на берегу озёр Юнгферн и Хайлигер. Среди улучшений, сделанных Советами при подготовке к конференции, были доставленный из России огромный круглый стол для участников совещания и цветочная клумба, разбитая у центрального дворца с цветами, высаженными ввиде красной звезды.

Потсдамская конференция продлилась две недели (с 17 июля по 2 августа), значительно дольше, чем четырёхдневная Тегеранская и неделя, затраченная Черчиллем, Рузвельтом, и Сталиным в Ялте. Одной из причин продолжительности конференции был перерыв в конце июля, когда Черчилль улетел домой в результате выборов, прошедших в Британии. Он проиграл выборы с треском и не смог вернуться в Потсдам. Его и Идена места за столом переговоров были заняты новым премьер-министром Клементом Эттли, и его министром иностранных дел Эрнстом Бевином (хотя Эттли, как заместитель премьер-министра, присутствовал в Потсдаме вместе с Черчиллем).

Другой причиной продолжительности конференции было количество и разнообразие проблем, обсуждавшихся в Потсдаме. В Тегеране главной темой была координация военных действий против Германии, в то время, как в Ялте это были, главным образом, перспективы послевоенного мира, которые и преобладали в дискуссиях. Потсдам был более похож на Московскую конференцию министров иностранных дел в октябре, которая сосредоточилась на резолюции по специфическим вопросам: будущему Германии, мирным договорам с враждебными государствами, пересмотру конференции в Монтрё по доступу к проливам Чёрного моря, разделом итальянских колоний, и установлением процедур для будущих советско-западных отношений внутри Альянса, так же как и ещё по ряду вопросов.

Сталин заострял эти вопросы насколько это было возможно, будучи обеспокоен тем, что взаимная доброжелательность, установившаяся в общей борьбе за победу над Германией, не продлилась долго, и отношения с англо-американскими союзниками стали гораздо более сложными после войны. Сталин также считал, что имеет козырную карту в переговорах: помощь Красной Армии в разгроме Японии.

Личные отношения между Черчиллем, Сталиным и Трумэном никогда не достигали такой близости, как у Черчилля, Рузвельта и Сталина в Тегеране, и в Ялте. Но новая Большая Тройка была весьма дружественной между собой. Премьер-министр находил взаимопонимание со Сталиным, считал Иден. «Он повторял: «Мне нравится этот человек». В то же время Трумэн думал, что Сталин был «честным человеком, который знал, чего хотел, и был готов идти на компромиссы, чтобы достичь желаемого». Позднее Трумэн отметил, что был «русофилом» и думал, что мог бы поладить со Сталиным, хотя тот и был «маленьким сукиным сыном».

Согласно Чарльзу Болену, переводчику Трумэна, «в то время, как все внешне выглядели дружественно, несомненно обе стороны скрывали взаимное недоверие Но записи конференции полны доброго юмора, шуток, смеха и больших усилий всех участников избежать конфронтации, и тупика в переговорах. Сталин был, как обычно, обаятелен на банкете. После концерта ведущих советских артистов Трумэн сам сыграл некоторые произведения Шопена. Согласно британскому переводчику майору А.Х. Бирсу: «Сталин аплодировал с энтузиазмом, отмечая, что он единственный из трёх не имеет талантов. Он слышал, что Черчилль хорошо рисует, и сейчас президент доказал, что он музыкант».

Конечно в Потсдаме были жёсткие перепалки и резкие политические разногласия, затянувшие переговоры. Сталин также заключил, что британцы и американцы всё более проявляют тенденцию объединяться в переговорах против Советов. Но существовали также и англо-американские разногласия. Как пошутил на конференции Джеймс Барнс, министр иностранных дел Трумэна, «создавалось впечатление, что когда мы договаривались с нашими советскими друзьями, британская делегация отказывалась от этого соглашения, и когда мы договаривались с нашими британскими друзьями, мы не получали согласия советской делегации». (Смех.)

Первая беседа Сталина с Трумэном в Потсдаме произошла 17 июля. Сталин принёс извинения за то, что прибыл на конференцию с опозданием на один день. Он задержался в Москве на переговорах с китайцами, а доктора не разрешили ему лететь в Берлин самолётом. После обмена любезностями Сталин перечислил ряд вопросов, которые он хотел бы обсудить на конференции: раздел немецкого флота, репарации, Польшу, территориальные проблемы, режим Франко в Испании. Трумэн был счастлив пинять участие в обсуждении этих вопросов, но сказал, что Соединённые Штаты имеют свои предложения для обсуждения, хотя он точно их пока не определил.

По утверждению Трумэна, это создало трудности и расхождения во взглядах в ходе переговоров. Сталин, в свою очередь, считал, что такие проблемы были неизбежны, но важно было найти общий язык. На вопрос о Черчилле Трумэн ответил, что он виделся с ним вчера утром, и что премьер-министр был уверен в победе на выборах в Британии. Сталин прокомментировал утверждение, что английский народ не забыл победу в войне, сказав, что фактически они думают, что война уже выиграна и расчитывают, что американцы и Советы разгромят Японию за них.

В ответ на это Трумэн указал, что пока британцы активно участвуют в войне на Дальнем Востоке, и он ожидает помощи от СССР. Сталин ответил, что советские силы будут готовы начать своё наступление на японцев в середине августа. Беседа закончилась сталинским подтверждением того, что ялтинский договор о советском вступлении в войну на Дальнем Востоке остаётся в силе, и что он не имеет более других вопросов.

Хотя беседа Сталина с Трумэном была достаточно дружественной, но не достигла того уровня добросердечности, который установился с Рузвельтом в Тегеране и в Ялте. Но Трумэн, будучи новичком в своём деле, выстраивал собственные взаимоотношения со Сталиным, не имея за плечами обширного опыта общения с советским вождём в военное время, в противоположность своему предшественнику.

Как можно было ожидать, сталинская послеобеденная беседа с Черчиллем на следующий вечер прошла в более дружественной обстановке и, как обычно, была более глубокой, и широкой. Сталин пожелал Черчиллю победы на выборах и предсказал, что парламентское большинство будет на стороне премьер-министра, оценив его в 80%. Сталин высказал своё восхищение ролью короля Георга в объединении империи, заявив, что «среди друзей Британии нет никого, кто не испытывал бы уважения к монархии».

Черчилль был также экспансивен заявив, что желает «возвращения России на моря, как Великой державы» и, что страна имеет право доступа в Средиземное и Балтийское моря, и в Тихий океан. По восточной Европе Сталин повторил ранее сделанные Черчиллю обещания, что он не увидит советизации, но высказал разочарование требованием запада изменить правительства в Болгарии и Румынии, особенно, когда он воздержался от вмешательства в греческие дела. Черчилль говорил о затруднениях в отношении Югославии, указав на договорённость о 50% разделе влияния, достигнутую со Сталиным в октябре 1944 года.

Но советский лидер возразил, что в Югославии 90% влияния Британии, 10% самой Югославии, а у России – 0%. Сталин заключил, что у Тито «партизанский менталитет и от него можно ожидать чего угодно. Советское правительство часто не имеет представления, как поступит маршал Тито». Позитивный характер беседы был подчёркнут черчиллевской ремаркой в конце обеда, что «три Великих страны, собравшись за круглым столом, являются сильнейшими в мире, но их задача – обустроить мир так, чтобы в нём не было воин».

Первое пленарное заседание в Потсдаме состоялось 17 июля и, по предложению Сталина, Трумэн был избран председателем. Главной темой повестки дня был обмен взглядами на то, что лидеры хотят обсудить на конференции. Сталинские предложения были аналогичны тем, что он высказал Трумэну на их двухсторонней встрече днём ранее. Снова раздел немецкого военного и гражданского флота был первым пунктом перечня, затем следовали репарации, установление отношений с немецкими сателлитами, и положение режима Франко в Испании.

Сталинский порядок приоритета интересен по многим причинам. Первая, он отражает его постоянное острое желание получить справедливую долю военной добычи, и он подозревал, что особенно британцы постараются обойти Советы, лишив их части немецкого флота. Вторая, Сталин считал, что главной чертой государства, делающей его великим, является наличие большого флота, и он планировал после войны такое строительство советского военно-морского флота. Для этого предназначались трофеи, изъятые из состава немецкого, так же, как и итальянского флотов (о чём уже договорились в Ялте), и предполагалось строительство портов в различных частях мира.

Требование своей доли немецкого флота отражало сталинский взгляд, что сейчас, когда война в Европе закончилась, Советский Союз должен получить справедливое вознаграждение. «Мы хотим не подарка», – говорил Сталин Трумэну и Черчиллю позже на конференции: «но желаем знать принципиально, будут, или нет, выполнены российские требования части немецкого военного флота, считается ли это законным?» Сталин продемонстрировал аналогичное отношение и к некоторым другим вопросам, которые поднял на конференции. Обосновывая советское требование Кёнигсберга, он сказал:

«Мы считаем, что необходимо изъять у Германии один незамерзающий порт на Балтике. Я думаю, что этим портом должен стать Кёнигсберг. Невелика компенсация за пролитую русскими кровь и перенесённый ужас, получить кусок немецкой территории, который даст небольшое удовлетворение от этой войны».

Более серьёзной проблемой для национальной гордости стало беспокойство за советские требования по отношению к Турции. В июне 1945 года Советский Союз потребовал возвратить районы Карса и Ардахана в состав СССР. Это были районы восточной Турции, населённые армянами и грузинами, составлявшие часть царской империи с 1878 до 1921 года, когда советско-турецкий договор передал два этих округа Турции. Эти требования были подсказаны вопросами турецкого посла, как условие заключения договора о союзе между Советским Союзом и Турцией.

Молотов ответил, что перед таким договором нужно заключить пограничное соглашение по Карсу и Ардахану, и затем переходить к переговорам о ревизии конвенции Монтрё, и размещении советских военных баз в Дарданеллах. В Потсдаме СССР изложил требование об установлении совместного с Турцией контроля над черноморскими проливами, включая условие по советским военным базам. На пленарной сессии 23 июля Сталин отстаивал советскую позицию по Карсу и Ардагану, приводя этническое обоснование, а в отношении проливов сказал:

«Для великого государства, такого, как Россия, вопрос проливов имеет огромное значение. Конференция в Монтрё была направлена против России, это был договор, враждебный России. Туркам дали право не только закрывать проливы для наших перевозок в ходе войны, но и когда существует угроза войны, которую определяют сами турки. Невозможное положение! Турки всегда могут заявить, что такая угроза существует и всегда смогут закрыть проливы. Мы, русские, имеем такие же права в отношении проливов, как и японская империя.

Это смехотворно, но это факт… Вообразите шум, который поднялся бы в Англии, если такой договор был бы заключён по Гибралтару, или в Америке, если такое соглашение было бы заключено по Панамскому каналу… Вы считаете, что морская база в проливе не приемлема. Очень хорошо, тогда дайте мне какую-либо другую базу, где российский флот будет способен производить ремонт и перевооружение, и где, вместе с союзниками, будет иметь возможность защищать российские права».

Сталинский намёк на военно-морскую базу где-нибудь ещё был направлен на другую тему о престиже, поднятую Советами в Потсдаме: требование для России права на участие в администрации на опекаемых территориях, которая должна сменить управление итальянскими колониями в северной Африке. Советское требование базировалось на давнем американском предложении о замене мандатной системы Лиги Наций системой опеки для наблюдения за процессом освобождения колоний.

Из переписки Громыко и Щетиниуса, американского гос. секретаря, на конференции в Сан-Франциско в июне 1945 года видно, что США намеревались поддержать советское участие в предложенной ими системе опеки. Это давало определённые гарантии, и в Потсдаме Советы подняли вопрос о территориях, взятых под опеку под наблюдением Большой Тройки, или отдельных стран, ответственных за эти территории. Сталин и Молотов проталкивали обсуждение этих вопросов, но было согласовано рассмотрение их на первой встрече недавно созданного Совета министров иностранных дел, запланированной на сентябрь в Лондоне.

После Потсдама Москва ужесточила свою позицию по вопросам опеки и приняла решение требовать, чтобы Триполитания (западная Ливия) стала советской опекаемой территорией, что означало для Сталина возможность иметь порт в Средиземном море. Советы стремились достичь своих целей в отношении Триполитании, не останавливаясь ни перед чем, что соответствовало их намерению получить базу снабжения для торгового флота.

В Потсдаме часть поставленных вопросов была перенесена для рассмотрения на будущие переговоры министров иностранных дел Большой Тройки. Но некоторые вопросы, которые должны были быть обсуждены в дальнейшем, разрешились уже на конференции. Первым и главным было будущее Германии. Эта проблема рассматривалась на отдельном пленарном заседании совместно с министрами иностранных дел и экспертами рабочей комиссии.

Наиболее трудным пунктом стали репарации. В Ялте было принято принципиальное решение, что Советский Союз получит репарации от Германии на общую сумму 10 миллиардов долларов. Репарации должны осуществляться ввиде изъятия демонтированных немецких предприятий и транспорта, и поставок товаров. Трудность составляло то, что немецкая промышленность была сосредоточена в основном в западных оккупационных зонах страны, таких, как Рур.

Британцы и американцы не были заинтересованы в получении репараций таким путём, поэтому возникли опасения, что это может помешать и получению советских репараций из их зон. Они предпочитали, чтобы советские репарации изымались только из собственно советской зоны оккупации в Германии и, если такие репарации будут осуществляться из западной зоны, то в обмен должны поступать продовольственные продукты из восточной.

В конце переговоров было согласовано, что 10% немецкой индустрии будет демонтировано из западной зоны, как часть выплаты советских репараций, и другие 15% будут демонтированы и переведены на восток в обмен на продукты питания, и сырьевые материалы. Весьма важно, с точки зрения Сталина, что соглашение предусматривало для немцев «полное разоружение и демилитаризацию», и уничтожение военного потенциала. Сталинские взгляды на опасность возрождения Германии были хорошо срежиссированы и использовались в переговорах с Трумэном по вопросу перемещения польской границы на запад так далеко, как это только возможно:

Сталин: «Конечно предложение… передвинуть границу на запад создаёт трудности для Германии. Я не ставлю цели создать трудности для Германии. Наша задача состоит в том, чтобы создать наибольшие трудности для Германии…».

Трумэн: «Но не хорошо создавать трудности также и для союзников».

Сталин: «Уменьшение промышленности в Германии улучшит сбыт ваших товаров. Германия не сможет конкурировать с вашими товарами. Это так плохо? Это выглядит очень хорошо, по моему мнению. Мы поставим на колени государство, которое угрожало миру и мирной конкуренции… Это создаст трудности Германии сейчас, но мы не должны бояться этого».

Так же, как и немецкий вопрос, проблема переноса польской западной границы с Германией вызвала продолжительные дискуссии в Потсдаме. В Ялте договорились, что Польша получит компенсации территориальных потерь в пользу Советского Союза за счёт Германии. Но не договорились о точных границах. Возникли разногласия, как далеко на запад будет отодвинута немецко-польская граница. Эти отличия заключались в том факте, что Советы контролировали всю немецкую территорию, которая подпадала под это решение, и они передали её под польский административный контроль. Поляки стали выселять немцев с этой территории не дожидаясь окончательных решений и считая её своей. Начался массовый исход немцев на запад, что создало проблемы для британцев и американцев в их зонах оккупации в Германии.