Текст книги "Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953"

Автор книги: Джеффри Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Если китайцы не уступят сталинским требованиям в отношении Порт-Артура и Дальнего, Красная Армия возьмёт их для Трумэна. Картина осложнялась тем фактором, что американский интерес к советскому участию в войне угас во время Потсдама. С военной точки зрения долгое время это выглядело, как жизненная необходимость. Этот взгляд изменился после успешного испытания 17 июля атомной бомбы. К тому же появились признаки, что японцы готовы просить мира. Изменение отношения американцев к Советам в контексте дальневосточной войны проявилось в потсдамской «прокламации» Трумэна от 26 июля 1945 года.

Это было публичное заявление Британии, Китая и США о неизбежности либо безоговорочной капитуляции Японии, либо её полного уничтожения. В черновом американском варианте декларации Советский Союз был включён в число подписантов, вследствие огромного военного значения Советского Союза, добавлявшегося к арсеналам Британии, Китая и США. Но 26 июля Барнс передал Молотову копию нового текста декларации, где это упоминание было выброшено. Советы немедленно выпустили свою декларацию, в которой писали:

«Пришло время, когда правительства союзных демократических стран США, Китая, Великобритании и Советского Союза признали необходимость объявить своё отношение к Японии. Восемь лет назад Япония напала на Китай и с тех пор ведёт кровавую войну против китайского народа. После этого Япония вероломно напала на США и Великобританию, начав разбойничью войну в Тихом океане. И всё это время Япония использовала метод коварных внезапных атак, как и сорок лет назад, когда она напала на Россию.

Развязав войну, Япония старалась использовать ситуацию, создавшуюся в результате гитлеровской агрессии в Европе. Упорное сопротивление китайского народа и мужественная борьба американских, и британских вооружённых сил опрокинули грабительские планы японских милитаристов.

Подобно гитлеровской Германии на западе, воюющая Япония причинила и продолжает причинять неисчислимые бедствия миролюбивым народам. В злобе от поражения Германии и окончания войны в Европе, Япония продолжает затягивать кровавую войну на Дальнем Востоке. Бедствия народов и жертвы злобной войны продолжают расти. Относиться терпимо к этой ситуации более невозможно.

Народы всего мира полны желания закончить затянувшуюся войну. США, Китай, Великобритания и Советский Союз считают своим долгом первыми обратиться с совместным решением положить конец войне.

Япония должна понять, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что оно поставит в опасное и безвыходное положение сам японский народ. Япония должна прекратить войну, сложить оружие и безоговорочно капитулировать».

Незадолго до полуночи Советы обратились к американской делегации, попросив её отсрочить публикацию прокламации на три дня. Через 15 минут, однако, Советы были проинформированы, что она уже передана прессе. В последствии американцы объяснили этот случай недостаточными консультациями, ссылаясь на то, что Советский Союз всё равно соблюдал нейтралитет, поэтому его не захотели привлекать к составлению такого заявления.

Это была довольно слабая отговорка, и Сталин выказал своё раздражение, указав, что «он не был проинформирован заранее об опубликовании предложения о капитуляции британским и американским правительствами». Тем более, что Сталин не подавал идеи о публичном высказывании союзнической солидарности в отношении советского нападения на Японию. Он предложил Трумэну, чтобы Британия и США сделали заявление, предлагающее Советскому Союзу вступить в войну на Дальнем Востоке.

Трумэн ответил предложением, что Московская декларация по общей безопасности, принятая в октябре 1943 года, и нератифицированная хартия Объединённых наций представляют достаточные основания для вступления в войну Советов. Это было не достаточно удовлетворительно со сталинской точки зрения, и когда Советы объявили войну 8 августа, они использовали в качестве предлога для оправдания своих действий отказ японцев подчиниться Потсдамской прокламации.

Значение этой последовательности событий для оценки сталинской политики в отношении дальневосточной войны подчёркнуто Дэвидом Уэллоуэем:

«Одним из поразительных аспектов сталинской политики является его постоянство во взглядах на договор об Альянсе, что бы он ни делал. Он был очень благодарен… когда Рузвельт в Ялте согласился с его политическими условиями для вступления в войну.

Он очень хотел, чтобы Ялтинский договор был подписан Р узвельтом и Черчиллем. Он старался заключить договор с Китаем, чтобы вступить в войну, как союзник Китая. Он готовил альтернативу Потсдамской прокламации, подписав её так же, как и его союзники. Он просил Трумэна о публичном приглашении вступить в войну. Когда это было отклонено, он, тем не менее, разыграл советское вступление в войну, как ответ на просьбу альянса о помощи».

Когда Сталин вернулся в Москву из Потсдама, он получил рапорт от Василевского, датированный 3 августа, информирующий, что дальневосточные фронты будут готовы к действиям 5 августа. Василевский предложил начать наступление не позднее 9-10 августа и указал Сталину, что погода улучшится после 6-10 августа. 7 августа Сталин и Антонов издали директиву для Василевского, приказывая ему атаковать 8-9 августа. Эта директива была издана в отсутствии пакта с Китаем. В действительности Сталин даже не побеспокоился о встрече с Сунгом перед тем, как сделать решительный шаг, вступив в войну.

Сталин, очевидно, решил сначала атаковать японцев, а альянс с Китаем заключить потом. Скорее всего решающим фактором для перехода к решительным действиям стала атомная бомбардировка Хиросимы 6 августа и опасение Сталина, что Япония капитулирует до вступления СССР в войну, и он не сможет получить того, что хочет: часть Манчжурии, Южный Сахалин, и Курилы. Сталин знал об американской программе по созданию атомной бомбы от своего обширного разведывательного аппарата в США, который проник в Манхэттенский проект на очень высокий уровень.

Он не очень удивился, когда Трумэн рассказал ему 24 июля в Потсдаме об успешном испытании проекта «Троица». Согласно записям Трумэна, Сталин не проявил большого интереса к новости, и другие западные мемуаристы только повторяют эту историю. Советские мемуаристы, с другой стороны, предполагают, что Сталин очень сильно отреагировал на эту новость и заявил, что это начало американской тактики ядерного шантажа, против которой он поищет противоядие, значительно ускорив советскую программу создания атомной бомбы.

Хуже всего было то, что Сталин полностью осознал значение атомной бомбы, как нового оружия, после применения её против Японии. В этот момент он, оценив эффект атомной энергии, продемонстрированной в Хиросиме, отреагировал, вступив в войну настолько быстро, насколько это было возможно, так же, как утомившись бесконечными нудными переговорами с китайцами, принял решение ударить без договора с Чан Кай-Ши.

Советское вступление в войну несомненно подтолкнуло китайцев, которые быстро нашли общий язык с Москвой и заключили покт об альянсе 14 августа, в день, когда японцы объявили о безоговорочной капитуляции. Китайско-советский пакт носил антияпонский характер, и на этих условиях Сталин достиг всего, чего он хотел в Манчжурии, кроме контроля над Дальним.

В день объявления Советами войны Японии Сталин провёл встречу с Гарриманом, во время которой посол спросил его, каков будет эффект бомбардировки Хиросимы. Сталин ответил, что, по его мнению, это может дать японцам предлог сменить своё правительство и капитулировать. Позже в беседе Сталин сказал, что атомная бомба будет «означать конец войны и агрессоров. Но секрет нужно хорошо хранить». Сталин дополнительно информировал Гарримана, что русские работают над аналогичным проектом, но не достигли никакого результата, так же, как и немцы, лаборатории которых захватили Советы.

Тогда Гарриман сказал, что британцы и американцы объединили свои знания, но это потребовало громадных сооружений для проведения экспериментов. Сталин прокомментировал, что это должно быть обошлось очень дорого. Гарриман согласился, сказав, что это стоило больше 2-х миллиардов долларов, и что Черчилль сыграл важную роль в поддержке проекта. «Черчилль был великим новатором, упорным и мужественным», – сказал Сталин в ответ.

Из этого диалога с Гарриманом видно, что Сталин не ожидал многого от бомбардировок Хиросимы, но очень быстро уяснил потенциальное перспективное значение нового оружия. Действительно, 20-го августа, вскоре после беседы, Сталин подписал приказ о развёртывании широкомасштабной высокоприоритетной программы создания советской атомной бомбы. Главой проекта был Лаврентий Берия, который получил полное право привлекать необходимые для этого ресурсы, произвести исследования и закончить всё в возможно более короткие сроки.

В то время, как эффект от бомбы Сталин оценил вполне адекватно, советский военный удар и последовавшая интервенция привели дальневосточную войну к быстрому завершению. 10 августа Сталин сказал Сунгу, что Япония объявит о своей капитуляции. «Япония готова капитулировать», – сказал он: «в результате объединённых усилий всех союзников… Японцы готовы капитулировать на определённых условиях, но для нас необходимо, чтобы капитуляция была безусловной».

Позднее, в другом контексте, Сталин сказал Гомулке, польскому коммунистическому лидеру: «Не атомные бомбы, но армии решают исход войны». Эта оценка Сталина поддерживается многими историками, пришедшими к согласию, что не одни атомные бомбы привели японцев к быстрой капитуляции.

Манчжурская кампания по многим причинам представляет собой вершину советского оперативного искусства в ходе втрой мировой войны. В операции были задействованы бронетанковые войска, стрелковые части, при непосредственной авиационной поддержке, осуществлялись выбросы воздушно-десантных войск. Красной Армии была поставлена задача атковать на протяжении многосоткилометровой границы, вторгнуться на глубину от 300 до 800 километров и провести операции на площади в 1,5 миллиона квадратных километров.

Для Забайкальского фронта Малиновского это означало пересечь безводную пустыню, взобраться на высокие горы и переправиться через грозные реки. К тому моменту, как Япония 14 августа объявила о своей безоговорочной капитуляции, Советы прорвались в центр Манчжурии и раскололи Квантунскую армию на несколько кусков. Сражение продолжалось несколько дней. В Манчжурии, на Сахалине и Курильских островах отдельные схватки продолжались до конца августа. Общие советские потери были относительно лёгкими – 36500 человек, из них 12 тысяч убитых. Японские потери были гораздо больше, не менее 80 000 убитых и 0,5 миллиона взяты в плен.

С политической точки зрения наиболее интересным эпизодом советской войны на Дальнем Востоке является сталинская попытка закрепить право оккупации северной половины японского основного острова Хоккайдо. 16 августа Сталин написал Трумэну, предлагая японскую капитуляцию на северном Хоккайдо признать за Красной Армией, и заявил, что это будет «акт особой важности для общественного мнения русских.

Как известно, в 1919-1921 годах японцы оккупировали целиком советский Дальний Восток. Русское общественное мнение будет оскорблено, если русские войска не смогут оккупировать некоторую часть собственно японской территории». Американцы отвергли это требование Советов. 18 августа Трумэн ответил Сталину, что США примут японскую капитуляцию на всех основных островах, включая Хоккайдо. Озвучив это оскорбление, Трумэн попросил уступить США воздушные и морские базы на Курилах.

Сталин не отвечал 4 дня, в течении этого времени он принимал критическое решение: отдавать, или нет приказ о советском вторжении на Хоккайдо. 22 августа Сталин ответил Трумэну, согласившись с отказом на советскую просьбу оккупации севера Хоккайдо, но сказал, что: «я и мои коллеги не предвидели, что ответ будет таким». Сталин затем отверг запрос Трумэна о базах на Курилах, указывая, что подобное требование «можно предъявить либо побеждённой стране, либо союзной стране, которая не в состоянии защитить часть своей территории…

Я должнен сказать вам со всей ответственностью, что я и мои коллеги понимаем, что в данных обстоятельствах это требование Советскому Союзу не может быть предъявлено». В ответ на это последнее послание Трумэн быстро отступил, заявив, что только хотел получить право на один из Курильских островов, в порядке способствования американской оккупации Японии. Казалось, что это удовлетворило Сталина, который принял ответ Трумэна и сказал, что он «рад, что недоразумение, которое вкралось в наши взаимоотношения, рассеялось».

Хотя он был уязвлён отказом Трумэна уступить Советскому Союзу оккупационные права в Японии, Сталин очевидно решил избежать конфронтации с США по Хоккайдо. Причиной этого могло быть то, что операции на Сахалине и Курилах показали, что японцы могут оказать сильное сопротивление, и, возможно, на Хоккайдо будет затруднительно водрузить красный флаг. Но приоритет поддержания хороших отношений с США был более важным по сталинским расчётам. Сталин хотел сохранить Великий Альянс и на мирное время, и в этом контексте надеялся на возможные переговоры по повышению советской роли в оккупации послевоенной Японии.

2 сентября 1945 года Япония формально капитулировала, и Сталин телеграфировал Трумэну свои поздравления с блестящей победой Соединённых Штатов и американского народа. В тот же день Сталин обратился к собственному народу и разъяснил причины советского вступления в дальневосточную войну. Япония, сказал Сталин, была не только членом агрессивного фашистского блока, но и нападала на Россию несколько раз в прошлом, и угрожала стране на Дальнем Востоке. Сейчас южный Сахалин и Курилы возвращены, Советский Союз имеет прямой доступ к Тихому океану и обладает базами, необходимыми для сдерживания будущей японской агрессии. «Мы, люди старшего поколения, ждали этого дня сорок лет», – сказал Сталин.

«Сталинское обращение к народу вызывает странное впечатление неудовлетворённости несмотря на воззвания к патриотическим чувствам и упоминание стратегических интересов», – отметил Александр Верс. Был произведён салют и пришёл народ, но не было народного энтузиазма, и чувства облегчения, такого, как после победы в Европе.

Советская война с Японией была войной Сталина, но не советского народа, который вероятно предпочёл бы не вмешиваться в события на Дальнем Востоке и предоставить западным союзникам самим справляться с этой проблемой, и нести потери. В ходе Великой Отечественной войны советский народ отдал всё для победы и понёс беспрецедентные потери. Его ожидание мира стало только частью сложной политической реальности в послевоенный период так же, как и дипломатические манёвры, и идеологические тенденции начинающейся холодной войны на западе.*

Глава 10: «Последний мир: Сталин и начало холодной войны».

Когда вторая мировая война подошла к концу Сталин предрёк великое будущее для «Великого Альянса». Успех Потсдама был предсказан на первой встрече Совета министров иностранных дел (СFM), подготовленного Большой тройкой, договорившейся об урегулировании послевоенного мира. Первой задачей стало заключение мирных договоров с государствами Оси – Болгарией, Финляндией, Венгрией, Италией и Румынией. На совещании министров иностранных дел (СFM) Советы заявили, что тройственный дух сотрудничества, продемонстрированный в Ялте и Потсдаме, будет поддерживаться и далее, и переговоры с партнёрами по Ведикому Альянсу приведут к дальнейшим дипломатическим успехам.

Но уже летом 1945 года появились зловещие сигналы о напряжённости и спорах, которые в конце концов разодрали Великий Альянс на части. Наиболее удовлетворительным исходом стало дипломатическое признание просоветских правительств Болгарии и Румынии. Сталин начал подталкивать Черчилля и Трумэна к признанию западом Болгарии и Румынии в мае 1945 года, но успеха не добился. Лондон и Вашингтон считали правительства Болгарии и Румынии, в которых доминировала коммунистическая коалиция, недемократическими, не соответсвующими западным интересам.

В Потсдаме проблема казалась частично разрешённой после обещаний англо-американцев считать признание частью пакета по приёму в члены Объединённых Наций всех второстепенных стран Оси. После Потсдама, однако, возникли острые разногласия между Советами и западными политиками. 8 августа 1945 года Москва признала румынское правительство, возглавляемое Петру Гроза, и через несколько дней объявило, что признАет болгарский режим после выборов, назначенных на 26 августа.

Англо-американцы совершенно ясно дали понять, что не признают правительство Грозы до проведения свободных выборов. Это была подсказка румынскому королю Михаю, который потребовал отставки Грозы, так как он оказался не в состоянии договориться о мирном договоре с союзными государствами до признания ими демократического режима. Имея сильную поддержку Москвы, Гроза отказался уйти в отставку, даже при повторном королевском требовании.

Сталин планировал военный союз с Румынией и решил прочно удерживать эту страну. В Болгарии события происходили несколько иначе. Оппозиция в стране пригрозила бойкотом выборов, когда британцы и американцы потребовали отложить их. Под этим двойным давлением Москва пошла на уступки и согласилась 25 августа отложить выборы. Осознание того, что это решение было принято под нажимом, оказалось сюрпризом даже для болгарских коммунистов.

В своём дневнике от 24 августа Димитров отметил просьбу болгарского министерства иностранных дел отложить выборы, как возмутительную, скандальную и капитулянтскую. Через несколько дней Сталин объяснил болгарской коммунистической делегации, что решение отложить выборы стало второстепенной уступкой, и что важнее было сохранить твёрдость в сопротивлении требованиям изменений в составе правительства. Сталин затем продолжил чтение лекции болгарам о необходимости создать выборную систему, которая обеспечит существование такой оппозиции, которая будет работать для нормализации отношений с британцами и американцами.

В ходе этой беседы Сталин казался невозмутимым, но при таком развитии ситуации в Болгарии и Румынии он едва ли был доволен англо-американским вмешательством в его сферу влияния. Несомненно, это придало соответствующий окрас его восприятию событий, произошедших на заседании Совета министров иностранных дел (СFM) в Лондоне, открывшемся 11 сентября 1945 года. Конференция началась в дружественной атмосфере, но вскоре возникли проблемы. На ранней стадии конференции Советы поддержали Тито в итало-югославском конфликте по району Триеста.

Это был этно-территориальный спор, который привёл в мае 1945 года к военной конфронтации между партизанами Тито и западными союзными силами, стремившимися оккупировать эту территорию. Затем последовал отказ запада по советскому требованию предоставления опеки над итальянской колонией Триполитания (западная Ливия). Согласно строгой инструкции Сталина Молотов стремился получить эту концессию, и на пленарном заседании 15 сентября выступил со страстным заявлением:

«Советское правительство считает будущее Триполитании вопросом первостепенной важности для советского народа, поэтому необходимо исполнить просьбу Советов об установлении опеки над этой территорией. Советское правительство требует права активного участия в распределении итальянских колоний, так как Италия, совершив агрессию, нанесла огромный ущерб Советскому Союзу… Выход к морю только на севере при отромной протяжённости территорий от Дальнего Востока на запад создал много трудностей. По этой причине Советам также должны быть предоставлены порты на юге и Дальнем Востоке, такие, как Дальний и Порт-Артур…

Британия не должна удерживать монополию коммуникаций на Средиземном море. Россия нуждается в базах на Средиземном море для торгового флота. Мировая торговля развивается, и Советский Союз желает участвовать в ней… Советское правительство обладает большим опытом в установлении дружественных отношений между различными национальностями и может использовать его в Триполитании. Оно (советское правительство) не предполагает внедрить советскую систему в Триполитании. Будут предприняты шаги для продвижения системы демократического правительства».

Советы хотели получить часть обещанных на конференции в Сан-Франциско в июле 1945 года итальянских колоний, так как всё, о чём там договорились, было вполне достижимо. Но договор, по которому либо американцы, либо англичане уступили бы Советам контроль над Триполитанией, или любой другой итальянской колонией, не был подписан на СFM. Когда дело дошло до Болгарии и Румынии, англо-американцы были даже более упрямы, ясно заявив, что не признАют эти два правительства до прямых, и свободных выборов под наблюдением западных представителей.

Во время предварительной подготовки к конференции Советы ожидали появления такой проблемы и приняли решение следовать двум тактикам: во-первых, использовать стуацию в Греции, страны, находящейся под британским контролем, которая увязла в гражданской войне между партизанами, возглавляемыми коммунистами, и монархистами, и консерваторами, за спиной которых стоял Лондон; во-вторых, увязать подписание мирного договора с Италией с одновременным заключением мирных договоров с Болгарией, Финляндией, Венгрией, и Румынией, для которых будет требоваться западное дипломатическое признание этих государств.

По советским расчётам англо-американцы, желая заключения мирного договора с их итальянским союзником, пойдут на компромисс по Болгарии и Румынии. Если этого не случится, то Сталин готовил срыв многостороннего подхода к переговорам с второстепенными странами Оси. «Это означает, что союзники смогут подписать мирный договор с Италией без нас», – писал Сталин Молотову в Лондон. «Так что? После этого мы будем иметь возможность заключить мирный договор с нашими сателлитами без союзников. Если такое развитие будет означать, что текущая сессия Совета министров пройдёт без принятия решений по главным проблемам, то мы этого не испугаемся и покинем её».

Сталин решил 21 сентября резко изменить тактику переговоров, понимая, что не достигнув результатов в переговорах на СFM, можно будет поступать так, как он предсказал. Сталин также подозревал, что Молотов слишком уступчив в переговорах, особенно по процедурным вопросам, например, кому давать право участвовать в дискуссиях на CFM.

Когда CFM учреждалась в Потсдаме, было предусмотрено, что переговоры будут трёхсторонними, но предполагалось и возможное участие китайского, и французского министров иностранных дел в обсуждениях по вопросам, которые прямо относятся к ним. Например: Франция находилась в состоянии войны с Италией и, таким образом, имела право участвовать в мирных переговорах с итальянцами, но не имела такого права в отношении Болгарии, и Румынии.

Однако, на первой сессии совета министров (СFM), Молотов, действуя в духе сотрудничества, согласился, что французы и китайцы будут участвовать во всех дискуссиях СFM. Как и следовало ожидать, китайцы, и особенно французы, приняли активное участие в совещаниях, обычно следуя линии британцев, и американцев, к досаде Сталина, и Молотова. Сталин дал Молотову команду ликвидировать соглашение об участии китайцев и французов во всех дискуссиях на совете министров, и вернуться к Потсдамской формуле трёхсторонних переговоров главных держав.

22 сентября сталинское решение было передано Молотовым Эрнсту Бевину, секретарю британского министерства иностранных дел, и Джеймсу Ф. Барнсу, американскому гос. секретарю. Было совершенно ясно, что Молотов действовал по сталинским инструкциям, но британцы и американцы решили обратиться к советскому диктатору через голову наркома иностранных дел. Трумэн и Эттли телеграфировали Сталину, обращаясь за помощью в создавшемся тупике.

Но Сталин настоял, чтобы Потсдамское решение по организации CFM осталось в силе. «Я думаю, что мы обесценим решения Берлинской конференции, если однажды позволим Совету министров иностранных дел получить право отменить их», – ответил Сталин Эттли. После этого переговоры пошли более эффективно, хотя дискуссии по вопросу франко-китайского участия продолжались несколько дней.

Причиной сталинской тактики обструкционизма стала его глубокая неудовлетворённость отказом Запада признать его клиентов, режимы Болгарии и Румынии, тем более, что сам он был верен обещанию, данному Черчиллю в октябре 1944 года, не вмешиваться в греческие дела. На CFM Советы подали протест по событиям в Греции, заявляя, что они не могут «принять моральную ответственность за последствия по политической ситуации в стране», но особенно сосредоточили внимание на выборочном подходе и расчётах некоторых британцев, и американцев по отношению к Восточной Европе.

«Почему американское правительство», спросил раздражённо Молотов Барнса, «хочет реформировать до выборов только правительство Румынии и не хочет в Греции? Очевидно, что Соединённые Штаты не хотят вмешиваться в дела Англии в Греции, но желают вмешаться в дела России в Румынии».

Действительно, Бевин и Барнс были готовы позволить Советам широкую свободу действий в Восточной Европе, но они не были готовы принять полное исключение западного влияния в Болгарии и Румынии. С их точки зрения Великим Государствам присущи великие геополитические интересы и права, а не просто полная власть в своей особой сфере. Когда проявились эти стандартные нормы для великих государств, Сталин использовал их для себя в отношении дальневосточного мирного соглашения.

СССР вступил в войну на Дальнем Востоке в августе 1945 года, возвратив часть территориальных потерь, но Сталин также расчитывал участвовать в послевоенной оккупации Японии. 21 августа США учредили Дальневосточную консультативную комиссию (FEAC) для содействия оккупации Японии. Советы приняли предложение вступить в неё, но желали видеть эту комиссию аналогом той, которая была создана в Европе. На этой комиссии Советы внесли предложение создать АСС для Японии.

Резолюция была рассмотрена государствами высокого ранга (аналогично варианту по Германии). Сталинские инструкции для советской делегации показывают, что он планировал установление оккупационного режима итальянского типа, в котором роль совета ограничивалась уведомлением американского командующего в Японии генерала Дугласа Мак-Артура. Сталин в действительности не расчитывал на получение уступок от американцев, хотя предложенная резолюция и предусматривала размещение советского гарнизона в Токио.

Хотя сталинские запросы в отношении послевоенной Японии были более символическими, чем существенными, он придавал им приоритетное значение. Это очевидно следует из его ответа на предложение Барнса о двадцатипятилетнем пакте по разоружению и демилитаризации Германии. Молотов заинтересовался предложением Барнса, но сталинская реакция была негативной.

Цель предложения Барнса, писал Сталин Молотову, была, «первое, отвлечь наше внимание от Дальнего Востока, где Америка начинает брать на себя роль завтрашнего друга Японии, и создать тем самым видимость, что там всё в порядке; второе, получить от СССР формальное согласие, что США могут впоследствии взять в свои руки будущее Европы; третье, обесценить договоры об Альянсе, которые СССР уже заключил с европейскими государствами; четвёртое, ликвидировать основу под любыми будущими договорами об альянсе между СССР и Румынией, Финляндией и т. д.»

Несмотря на отрицательное отношение, Сталин прямо не отбросил предложение Барнса, но проинструктировал Молотова предложить одновременное соглашение об антияпонском пакте между Советским Союзом и Соединёнными Штатами, как предварительное условие для заключения анти-немецкого договора.

Одной из тем, поднимавшихся на дискуссиях CFM, было советское подозрение, что Британия и Соединённые Штаты станут подрывать статус СССР, как Великого государства и главного победителя во 2-й мировой войне. Чувство возмущения такими провокационными попытками проявилось в заявлении Молотова Бевину от 23 сентября 1945 года:

«Гитлер смотрел на СССР, как на низшую страну, не более, чем на географическое понятие. Русские имели противоположный взгляд. Они считают себя не хуже других. Они не желают, чтобы их считали низшей расой. Он (Молотов) просит гос. секретаря запомнить, что отношения с Советским Союзом должны основываться на принципе равенства. Очевидно (для него) эти вещи выглядят так: была война, в ходе войны велись переговоры.

В то время, как Советский Союз нёс громадные потери, остальные наблюдали, каков будет результат. В то время Советский Союз был нужен. Но когда война закончилась, правительство его величества очевидно изменило своё отношение. Может быть потому, что вы больше не нуждаетесь в Советском Союзе? Если дело обстоит таким образом, то очевидно, что такая политика далека от объединительной, будет разобщать нас и, в конце концов, приведёт к серьёзным проблемам».

В частности, пугалом для Сталина стало то, что США недооценили советский вклад в войну на Дальнем Востоке. «Советское правительство является правительством суверенного государства», – сказал он послу Гарриману 25 октября на встече. С точки зрения США получалось, что «Советский Союз стал американским сателлитом на Тихом океане. Эта роль для нас неприемлема. Это не по-союзнически. Советский Союз не будет сателлитом США на Дальнем Востоке, или где-либо ещё».

Переговоры на CFM окончательно зашли в тупик, и конференция была закрыта 2 октября без подписания договора. На пресс-конференции Молотов, как обычно, указал на позитивные возможности неудавшейся конференции. Договор не был заключён, но была проделана хорошая работа по его согласованию, сказал он. Да, имели место споры по процедурным вопросам, но существует возможность вернуться к Потсдамскому решению, которым и была учреждена конференция (СFM).

В заключение Молотов утверждал: «Советский Союз одержал победу в последней мировой войне и занимает соответствующее место в международных отношениях. Это результат огромных усилий Красной Армии и всего советского народа… Это также результат того, что в эти годы Советский Союз и западные члены альянса действовали совместно, и успешно сотрудничали. Советская делегация смотрит вперёд уверенно и надеется, что все мы станем стремиться к консолидации сотрудничества альянса».

После возвращения в Москву Молотов обменялся официальными посланиями с Бевином, поблагодарив его за британское гостеприимство в Лондоне, и высказал надежду, что англо-советское сотрудничество будет продолжаться невзирая на возникшие трудности. Частным образом, однако, Советы были обеспокоены опытом СFM. На внутреннем брифинге нарком иностранных дел отметил усилия Запада, поддержанные враждебной англо-американской прессой, направленные на разрушение решений Ялты и Потсдама.