Текст книги "Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953"

Автор книги: Джеффри Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

Дискуссия по этому вопросу в Потсдаме явила редкий пример дипломатического тактического отхода Сталина. Ранее, на конференции, Трумэн и Черчилль подняли вопрос, как понимать термин «Германия». Сталин заявил, что «Германия» означает либо чисто географическую концепцию, либо её нужно рассматривать по реальной ситуации, «какой она является в 1945 году». Но советский вождь сделал ошибку, согласившись, что «Германию» следует рассматривать, как государство, существовавшее до 1937 года (т. е. до гитлеровской аннексии Австрии и захвата Судетской области Чехословакии).

Эта уступка дала возможность Трумэну и Черчиллю утверждать позднее, что немецкие территории, отошедшие полякам, были внутрисоюзническим вопросом, а не двусторонней проблемой советско-польских отношений, поскольку Германия была под общей оккупацией союзников. Сталин возразил, что эта территория находится де-факто под польским контролем, так как немцы ушли на запад, но не дал реального ответа на доводы, что немецко-польская граница должна определяться на мирной конференции. Однако, в конце концов, демаркационная линия между Германией и Польшей была признана, как и польская администрация, британцами, и американцами, «в ожидании окончательного признания польской западной границы» на будущей мирной конференции.

Третьим пунктом спора в Потсдаме стали отношения Большой Тройки с давними немецкими союзниками в ходе 2-й мировой войны – Италией, Болгарией, Финляндией, Венгрией и Румынией. Предполагалось, что британцы и американцы найдут для Италии специальную процедуру, тогда как Сталин старался защищать интересы тех стран, которые попали в его сферу влияния в Восточной Европе. Спор начался с западного предложения допустить Италию в состав Объединённых Наций. Советы не возражали, но Сталин, в свою очередь, не видел, почему бы в отношении четырёх других бывших враждебных государств не поступить подобным образом.

Британская и американская стороны не имели с этими государствами дипломатических отношений, и, таким образом, не считали возможным их допуск в Объединённые Нации, пока не будут подписаны мирные договоы. Компромисс был окончательно достигнут на том, чтобы установить дипломатические отношения и подписать мирные договоры между Большой Тройкой, и Италией, что сделает возможным принятие страны в Объединённые Нации. Чувствительность Советов была успокоена обязательством британцев и американцев ускорить признание правительств Болгарии, Финляндии, Венгрии, и Румынии.

По окончании Потсдамской конференции 2 августа 1945 года участники торжественно продекларировали, что «усилились связи… и расширился размах их сотрудничества, и взаимопонимания», и что укрепилась вера в способность установить «справедливый, и продолжительный мир». В коммюнике конференции было объявлено, первое, что образован Совет министров иностранных дел, как постоянный форум трёхстороннего сотрудничества и, второе, приняты планы по послевоенной Германии, включая порядок выплаты репараций.

Далее следовали другие решения, такие, как передача Кёнигсберга СССР и договор о польской западной границе. Итоговое коммюнике также открывало путь для включения большинства стран в Объединённые Нации, включая страны, которые были нейтральными в ходе войны. По отношению к режиму Франко Сталин и Советы предлагали ряд строгих мер, но британцы, и американцы отклонили их. Вмиесте с опубликованным коммюнике был принят протокол конференции, который не публиковался, и в котором была расписана сделка по делёжке немецкого военного, и торгового флотов, а также необходимость изменения режима черноморских проливов.

Советская оценка Потсдама была очень позитивной, и не только в прессе, где конференцию ставили выше Тегерана, и Ялты. Особенно интересны были конфиденциальные утверждения, записанные югославским послом в Москве: «Согласно Молотову и Вышинскому на конференции можно было убедиться, а также видеть по её результатам, что англичане, и американцы поняли, и признали, что потеряли Восточную Европу, и Балканы… Молотов сказал, что на всех заседаниях конференции была хорошая атмосфера, хотя и не без жёсткой полемики, и резких слов.

Выяснилось, что по всем вопросам были достигнуты компромиссные договорённости… О Трумэне он отозвался, как о человеке вполне культурном, выказавшем полное понимание европейских проблем». В своём дневнике Георгий Димитров записал следующее: «Говорил с Молотовым о Берлинской конференции и, особенно, о решении по Болгарии, и Балканам. Основой этих решений стало наше преимущество. В результате эта сфера влияния признана нашей». В докладе, направленном советским послам, Молотов писал, что «конференция закончилась с вполне удовлетворительными результатами для Советского Союза».

Сталин и дальневосточная война.

После Потсдама Сталин обратил своё внимание на последнюю советскую кампанию во 2-й мировой войне – наступление в Манчжурии против японцев в августе 1945 года. Это была не просто ещё одна победа, но и существенное увеличение влияния советского государства на Дальнем Востоке.

Соединённые Штаты стали пытаться вовлечь Советы в дальневосточную войну с начала декабря 1941 года, но Сталин сопротивлялся этой американской увертюре, и Рузвельт не смог её продавить. Сталинская политика по отношению к Японии заключалась в соблюдении условий советско-японского пакта о нейтралитете от апреля 1941 года, пока Токио делает то же самое. Атака Пёрл-Харбора показала направление японской экспансии, так что Сталин мог вполне резонно считать, что Япония будет соблюдать нейтралитет в советско-немецкой войне.

В результате этого Красная Армия получила возможность остановить и отразить наступление нацистов. Но Сталин не мог позволить себе самодовольства. Японская военная группировка в Манчжурии и Корее имела более миллиона солдат после июня 1941 года, и оставалась примерно такой же и далее. Противостоя этой потенциальной угрозе, Красная Армия держала на Дальнем Востоке около 700 000 солдат.

Заместитель начальника Генерального штаба по Дальнему Востоку был назначен в 1942 году, и Ставка издала поток директив для дальневосточного командования, в которых предписывалось, что делать в случае японского нападения. После побед под Сталинградом и Курском Сталин фактически наверняка был уверен, что японцы не сделают глупость, и не начнут военных действий против Советского Союза. Однако, возможность упреждающего удара против таких целей, как стратегически важный и уязвимый дальневосточный порт Владивосток, нельзя было игнорировать если японцы заподозрят, что Советы готовятся к войне против них.

Сталин поступил очень продуманно. Не так, как Рузвельт по отношению к Британии в 1940-1941 годах, Сталин не декларировал политической солидарности с борьбой своих западных союзников на Дальнем Востоке. Советская пресса, освещая тихоокеанскую войну с симпатией к западным союзникам, была не слишком враждебна к Японии. Только однажды комментарий, сделанный Сталиным в ноябрьской 1944 года речи в честь годовщины революции, стал исключением.

В нём он квалифицировал Японию, как агрессивную нацию. Но это заявление было сделано в контексте аргументирования необходимости эффективной международной организации по безопасности, которая должна будет заменить Лигу наций, и оно не было интерпретировано японцами, как сигнал об изменении советской политики. Когда Советы денонсировали пакт о нейтралитете с Японией в апреле 1945 года, то при этом настойчиво заверяли японцев, что не имеют ни каких агрессивных намерений по отношению к ним.

Не было никаких сомнений, что Советский Союз вступит в войну с Японией при первой благоприятной возможности. С точки зрения Сталина Япония была вторым после Германии источником военной опасности, о чём он не раз заявлял публично и частным образом. Враждебность Сталина к Японии имела давние и глубокие корни. В ходе гражданской войны в России огромная армия японцев вторглась в Сибирь, и изгнать её удалось только через несколько лет.

Японское вторжение в Манчжурию в 1931 году вызвало сильное беспокойство о гарантиях безопасности в Москве, особенно, когда совпало с приходом к власти фашизма и нацизма в Европе. Японская экспансия в Манчжурии и, затем, в северном Китае в 1937 году вызвала несколько крупномасштабных военных конфликтов с японскими силами на спорных участках советско-монгольской, и советско-китайской границы.

В 1936 году Япония подписала антикоминтерновский пакт с Германией, а Москве была хорошо известна мощь японской милитаристской политической клики, которая явно предпочитала антикоммунистическую войну военной схватке с американцами и британцами. В ходе японо-китайской войны Сталин не поддержал усилия китайского националистического лидера Чан Кай-Ши втянуть Советский Союз в конфликт напрямую, но с конца 1930-х годов СССР был основным поставщиком военного снабжения Китая, и эти взаимоотношения продолжались в ходе всей Великой Патриотической войны.

Японское поражение от США было неминуемо, но оно значительно ускорилось бы при вступлении Советов в войну на Дальнем Востоке. Советское вступление в войну обеспечило решающее и полное поражение Японии, укрепило отношения с союзниками, и открыло дорогу советскому участию в дальневосточном мирном соглашениии. Для достижения особых советских военных целей на Дальнем Востоке Сталин объединил чувство патриотизма со стратегическими интересами. В 1904-1905 годах в войне с Японией царская Россия потерпела унизительное поражение и, заключив Портсмутский договор, потеряла незамерзающий порт, и концессию на территории Китая, и уступила Японии южную половину острова Сахалин.

В советское время Москва потеряла контроль над китайской восточной железной дорогой, которая проходит через Манчжурию к Владивостоку, и начала запутанный длительный спор с Японией о праве на рыболовство, и о японской рудной концессии на севере Сахалина. Но, в то время, как война с Японией давала возможность вернуть потерянное, Сталин не формулировал чётко свои требования до самого последнего дня. Как часто случалось со Сталиным, его политические требования возникали в ответ на инициативы других.

Путь Сталина к войне с Японией начался в октябре 1943 года на конференции министров иностранных дел в Москве, когда он сказал Корделлу Халлу, американскому гос. секретарю, и Гаррману, только что назначенному американскому послу, что Советский Союз вступит в дальневосточную войну против Японии, как только Германия потерпит поражение.

Сталинское увязывание советского вступления в войну против Японии с завершением военных действий в Европе возможно было тактикой подталкивания британцев и американцев к выполнению обещания по открытию второго фронта во Франции, но это могло быть также естественным отражением военной реальности: невозможностью планирования, подготовки и ведения войны на два фронта. Сталинское обещание вмешаться в борьбу против Японии было подтверждено в беседе с Черчиллем и Рузвельтом в Тегеране.

После Тегерана Гарриман поднимал вопрос советского участия в дальневосточной войне в ряде случаев. В феврале 1944 года он беседовал со Сталиным по вопросу сотрудничества Советов с американцами при бомбардировках Японии, включая создание американских воздушных баз на советской территории. Сталин ответил, что Советский Союз не может участвовать в таких операциях против Японии, так как его силы на Дальнем Востоке слабы, и потребуется два или три месяца для их усиления, и что решить этот вопрос невозможно, так как Красная Армия занята на Западе.

Однако, когда немецкое сопротивление ослабнет, войска могут быть переброшены на Дальний Восток и, «как только эти силы будут переброшены, советское правительство сможет не опасаться японских провокаций, и возможно даже рассердит японцев». Сталин не был расположен к размещению американских воздушных баз на советской территории, и отметил, что японцы могут устроить провокацию, нанеся удар первыми, что может привести к потере части побережья, и территорий, предназначенных для американских баз.

В июне 1944 года Гарриман снова поднял вопрос об американских базах для бомбардировщиков на советском Дальнем Востоке, воспользовавшись моментом высадки во Франции, как удобным поводом. Как и ранее, Сталин признал идею в основном разумной, но Гарриман не смог убедить его в необходимости начать переговоры по этой теме. В сентябре 1944 года Гарриман и Кларк Керр встретились со Сталиным, чтобы доложить результаты встречи Черчилля с Рузвельтом в Квебеке.

Гарриман воспользовался случаем для постановки вопроса о совместных операциях на тихоокеанском театре военных действий. Сталин спросил Гарримана, что он имеет ввиду – разработку планов, или назначение даты начала действий. Когда тот снова упомянул о бомбардировках, то это вызвало раздражение у Сталина, который сказал, что если Черчилль и Рузвельт хотят советского участия в войне, они должны понять, что для этого необходимо перебросить двадцать пять или тридцать дивизий на Дальний Восток. Сталин хочет знать, существуют ли какие-либо изменения планов Рузвельта относительно участия Советов в войне, и чудесно, если идея сводится к тому, что их роль ограничится только обеспечением воздушных баз.

«В Тегеране Рузвельт требовал, или, если более аккуратно выразиться, просил советского участия в войне против Японии», – сказал Сталин Гарриману. «Русские выразили своё согласие. Позиция русских состоит в следующем: он хочет знать, желают ли Америка и Англия поставить Японию на колени без помощи Советского Союза?» Кларк Керр и Гарриман заверили Сталина, что дело обстоит не так, но советский вождь настаивал, что он должен знать об англо-американских планах относительно советского участия, чтобы иметь возможность продолжить собственную подготовку.

Следующая беседа Гарримана со Сталиным о советском участии в дальневосточной войне имела место в октябре 1944 года. После прибытия Черчилля 14 октября в Москву, оба лидера обсудили военное положение. Гарриман присутствовал в сопровождении генерала Дина, который доложил информацию о войне на Тихом океане. Дин также ответил на вопрос Сталина, заданный Гарриману в предыдущем месяце, и обрисовал концепцию американского командования относительно советского участия в дальневосточной войне.

Целями такого участия,сказал Дин, должны быть: обеспечение транс-сибирской магистрали и порта Владивосток; развёртывание советских и американских воздушных баз для операции против Японии; прерывание японских коммуникаций с материковой Азией; разгром японских сил в Манчжурии и, наконец, обеспечение тихоокеанских линий снабжения. В конце своей речи Дин сформулировал ряд вопросов для Советов: как скоро после поражения Германии СССР сможет вступить в войну против Японии; как долго Советы будут сосредотачивать свои войска на дальнем Востоке; сколько грузов может перевезти транс-сибирская магистраль для обеспечения стратегических воздушных сил; и насколько быстро советское правительство сможет обеспечить развёртывание таких сил?

Генерал Антонов ответил на вопросы Дина во время встречи на следующий день. Потребуется от 2,5 до 3-х месяцев для концентрации достаточных советских сил, сказал Антонов. Сталин вмешался, сказав, что переброска сил на Дальний Восток не является проблемой, но для достаточного их снабжения Советы нуждаются в помощи американцев. На вопрос Гарримана, когда Советский Союз будет готов вступить в войну против Японии, Сталин ответил, что через три месяца после поражения Германии.

16 октября Сталин встретился с Гарриманом и Дином, и передал послу список всего необходимого Советам для снабжения войск, если они примут участие в дальневосточной войне. Дин повторил сказанное им на предыдущей встрече, и Сталин ответил, что он считает наиболее важной задачей для Красной Армии разгром японских сил в Манчжурии. Согласно Гарриману, Сталин пояснил, что он выдвигает политические требования в отношении советского участия в дальневосточной войне, так как советский народ желает знать, для чего он будет сражаться.

Но только однажды, на дополнительной встрече 14 декабря, на вопрос посла, каковы его требования, Сталин высказал открыто свои намерения. Основным желанием Сталина была отмена Портсмутского договора: южный Сахалин должен быть возвращён России; и Порт-Артур и Дальний (Дарьен) на полуострове Леотанг в Манчжурии должны быть переданы СССР в аренду, так же, как и железнодорожная линия, соединяющая эти два порта с Советским Союзом.

Сталин также хотел сохранить статус-кво в отношении Внешней Монголии, что означало фактическое признание Китаем независимости Народной Республики Монголия, ставшей советским клиентом с 1920 года; наконец, Сталин хотел аннексировать Курильские острова в пользу СССР. Это была цепочка островов, пролегающих от полуострова Камчатка, принадлежащего СССР, до северной оконечности японского основного острова Хоккайдо.

В основном острова были необитаемы, их статус был неопределён, пока Россия не уступила их Японии по договору, подписанному в 1875 году. Однако, из принципа, СССР не признавал этого. Появилась возможность легально сделать советским владаением эти острова, считавшиеся японцами своей территорией. Нужно отметить, что сталинский план забрать Курилы был стратегически обоснован, так как они контролировали бОльшую часть Охотского моря и блокировали выход в Тихий океан из Владивостока.

Как сказал Сталин китайскому послу в июне 1945 года, «если Курильские острова будут советскими и Формоза, и другие территории вокруг будут возвращены Китаю, мы всегда будем иметь возможность обойти Японию по периметру с востока, юга, или запада». Возможно также, что Курилы были для Сталина дальневосточным эквивалентом Кёнигсберга в Германии – «куском» японской территории, как частью платежа за советскую кровь, которая будет пролита в дальневосточной войне.

Одной из тем сталинских бесед с Гарриманом была жизненная необходимость сохранить секретность советского нападения на Японию, и он указывал послу, что этот вопрос будет обсуждаться только на самом высоком уровне московского политического, и военного руководства. Сталин держал информацию об этом в секрете даже от своей дипломатической верхушки, включая посла в Токио Якова Малика и С.А. Лозовского, заместителя наркома иностранных дел по Дальнему Востоку.

Малик и Лозовский действовали не зная точно, а только предполагая, что СССР будет вовлечён в войну с Японией, и доказывали в своей политической переписке, что цели Советов на Дальнем Востоке включают ликвидацию Портсмутского договора, что должно быть достигнуто путём переговоров на послевоенной мирной конференции. Сталин знал, однако, что его политические и территориальные требования в Китае, и в отношении Японии не будут восприняты серьёзно при отсутствии активной роли Советов в дальневосточной войне.

На Ялтинской конференции в феврале 1945 года Сталин изложил свои желания относительно Дальнего Востока. В секретном соглашении, которое было лично подписано Большой Тройкой, включая Сталина, Черчилль и Рузвельт согласились с требованиями Сталина, детально расписанными, и переданными Гарриману в декабре, с двумя маленькими оговорками: Дальний (Дарьен) будет интернационализирован, как торговый порт, прежде, чем будет передан в лизинг СССР, как военно-морская база, и все советские требования в отношении Манчжурии будут осуществлены с согласия Китая. Сталин также обещал, что СССР проведёт переговоры и заключит с Китаем договор об альянсе.

После Ялтинских решений началась подготовка советского участия в дальневосточной войне. Были составлены планы, назначены ответственные и началась переброска советских сил на восток. Ответственным за кампанию был маршал Василевский, который начал разработку оперативных планов в конце апреля 1945 года. Для обеспечения безопасности не объявлялось о его назначении. Действительно, он не был формально назначен командующим на Дальний Восток до конца июля.

Он прибыл на театр военных действий несколькими неделями ранее, но до принятия командования не носил маршальской формы. Несколько других опытных высших офицеров с европейского театра были перевезены вместе с Василевским, включая маршала Малиновского, который был назначен командующим Забайкальским фронтом в Монголии, и маршала Мерецкова, прославившегося на финской войне, ставшего командующим 1-м Приморским (1-м Дальневосточным) фронтом.

Ключевой задачей планируемой операции стала концентрация советских сил на Дальнем Востоке. Она включала удвоение советских войск, и между апрелем, и августом 1945 года три общевойсковые, и одна танковая армии, всего 39 дивизий, были переброшены из западных военных округов СССР на расстояние около 10 000 километров. К моменту советского наступления силы Красной Армии на Дальнем Востоке составляли полтора миллиона солдат, 26 000 артиллерийских орудий и миномётов, 5500 танков и самоходных орудий, и 3900 боевых самолётов.

Первые приказы Ставки на подготовку кампании были изданы в конце марта 1945 года. Интересна инструкция на случай внезапного нападения японцев. Это были частично модернизированные старые директивы оборонительных действий и мероприятий на случай превентивных японских акций после денонсации советско-японского пакта о нейтралитете. Но эти директивы также показывают, что советский Генеральный штаб учёл опыт 22 июня 1941 года и предпринял все меры, чтобы противник не застал его врасплох во время подготовки наступления. Согласно мемуарам генерала Штеменко, расчёты были на то, что «любой план на Дальнем Востоке должен предусматривать защиту от внезапных атак… В план были включены оборонительные элементы, эта особенность отражена в документах, излагавших замыслы Ген. штаба по тактике и стратегии».

28 июня Сталин издал приказ Забайкальскому и 1-му Дальневосточному фронтам быть готовыми перейти в наступление 25-го июля, и 2-му Дальневосточному фронту быть готовым к 1-му августа. Главный план кампании ставил задачу разгрома японской Квантунской армии в Манчжурии, с нанесением главных ударов Забайкальским фронтом. В поддержку выделялись 1-й и 2-й Дальневосточные фронты так же, как и советский Тихоокеанский флот, которые должны были действовать таким образом, чтобы расколоть и изолировать японские силы в Манчжурии.

Параллельно проведению приготовлений были предусмотрены дипломатические акции по обеспечению благоприятных условий для советского вступления в дальневосточную войну. Если сказать коротко, то наиболее важной задачей было убедить японцев, что им нечего опасаться Советского Союза после того, как Москва объявила, что советско-японский пакт о нейтралитете после истечения его пятилетнего срока действий не будет продлён.

Часть японского руководства думала, что СССР нанесёт удар в ближайшем будущем, часть считала, что Советы выступят с предложением о начале переговоров по завершению тихоокеанской войны. Как указывал Дэвид Хэллоуэй: «Советский Союз не дал повода для японского наступления, но и не выказывал ни малейшей склонности к началу переговоров о мирном соглашении Японии и США, ни интереса к японским предложениям вернуть России великое влияние в Азии при невступлении в войну… Сталин последовательно поддерживал цель безоговорочной капитуляции… на жёстких условиях».

Другой задачей советской дипломатии в это время было ведение переговоров о заключении союза с Китаем, что ранее согласовывалось в Ялте. Сталин, однако, вступил в переговоры с китайцами с неохотой, так как не доверял их способности сохранить секретность и опасался, что они выболтают информацию о вероятном советском нападении на Японию. Переговоры не начинались до конца июня, после чего Сталин активизировал их.

Между 30 июня и 12 июля Сталин встречался с китайским представителем Т.В. Сунгом шесть раз. Китайцы были счастливы подписать договор с СССР и горели желанием увидеть наступление Красной Армии на японцев, но они весьма неохотно признали независимость Внешней Моноголии, как и советский контроль Дальнего, и Порт-Артура. Сталин покинул Потсдамскую конференцию в середине июля, договор не был заключён по этой причине.

Сталинские переговоры с Сунгом были трудными, утомительными и очень расстроили советского вождя. Как Сталин пожаловался Гарриману после одной из встречь, он «не мог понять, что предлагает Сунг. Сунг говорил много, бессмысленно и долго, но они не смогли понять, что Сунг предлагает. Они попросили его написать предложения, но он не смог сделать этого… Они выдвигали собственные предложения письменно и по-русски, и по-английски. От Сунга получили только болтовню».

Тем не менее, переговоры Сталина с Сунгом продемонстрировали глобальное мышление советского диктатора в конце второй мировой войны. Главной темой Сталина было проведение параллелей между японской угрозой и той, что исходила от немцев. 2 июля он сказал Сунгу:

«Япония не погибнет, даже если капитулирует безусловно. История показывает, что японцы – великая нация. После версальского договора все думали, что Германия не возродиться снова. Но после 15-17 лет сила возвратилась. Если Японию силой поставить на колени, она тоже будет в состоянии повторить то, что сделала Германия».

Сталин старался объяснить Сунгу, что его главная цель в подписанном в Ялте договоре по Дальнему Востоку – укрепить стратегическое положение для сражений в будущей войне с Японией. 7 июля Сталин сказал Сунгу, что «Советский Союз думает о будущем, о далёком будущем, не о шести месяцах, или годе. Япония возродится через 20 лет после её разгрома. Советское правительство хочет установить китайско-советские взаимоотношения не только для настоящего, но и для будущего, на долгий срок».

11 июля Сталин вернулся к аналогиям с Германией, указав Сунгу, что если немецкая тяжёлая индустрия не будет ликвидирована, для страны будет легко вооружиться. В отношении Японии его пугало, что британцы и американцы «забудут о страданиях, причинённых настоящей войной, и начнут давать Японии различные привилегии, как случилось с Германией после 1-й мировой войны… В Америке и Англии найдутся люди, которые помогут японии. Сунг не знает, как тяжело советским представителям пришлось сражаться в Тегеране и Ялте для принятия предложения по безоговорочной капитуляции Германии… Они (британцы и американцы) хотели сохранить Германию для политической игры, для балансирования. Без сомнения найдутся люди в США и Англии, которые будут помогать Японии».

Как заявил Хэллоуэй:

«Сталинское вИдение послевоенного мира сложилось под воздействием возрождения немецкого государства после первой мировой войны и двойной угрозы для советского государства в 30-х годах от Германии на западе, и Японии на востоке. Он предвидел неизбежность возрождения японского и немецкого государств после второй мировой войны, желая отсрочить его настолько, насколько возможно.

Он боялся, что Британия и США постараются восстановить силу этих стран для создания противовеса Советскому Союзу. Это обусловило важность обеспечения безопасного положения, при котором можно было бы предотвратить, или отсрочить восстановление немецкого и японского государств, или противопоставить этому превосходство Советов в Европе, и Азии».

В Европе двойственность ситуации с немецким государством и опасение Сталина возможностью измены западных союзников принудили его попытаться создать долгосрочный союз славянских государств. На Дальнем Востоке он решил заключить союз с Китаем. При этом китайские коммунисты должны были сыграть роль, аналогичную европейским. В Китае, как и в Европе, коммунисты были сориентированы Сталиным на создание национального фронта против общего врага, в данном случае Японии, и принятие в перспективе послевоенного демократического прогрессивного режима.

Для Мао и китайской коммунистической партии было трудновато проглотить эту пилюлю, поскольку они были вовлечены в перманентную гражданскую войну с националистическим правительством Чан Кай-Ши в течении двух десятилетий. Но очевидно, что Мао признал если не все сталинские тактические советы, то его стратегическое направление и, подобно коммунистам Восточной Европы, видел от этого определённые выгоды, возрастающие при вступлении Советов в войну против Японии.

Естественно, эта перспектива тревожила Чана (Кай-Ши), но он был успокоен сталинским обещанием признать его режим, как единственное легитимное правительство Китая. В одной из бесед с Гарриманом, Сталин шутливо назвал Мао и его товарищей «маргариновыми коммунистами», то есть не настоящими коммунистами, но патриотами, для которых главным являются национальные интересы их страны. В Азии, как и в Европе Сталин чётко дал понять своим западным союзникам, что советизация надолго снята с политической повестки дня коммунистов.

В Потсдаме Сталин сказал Трумэну, что он будет готов напасть на Японию в середине августа. Это понравилось Трумэну. «Я получил, чего хотел», – сообщил он своей жене 18 июля. «Сталин вступает в войну 15 августа безусловно… Я могу сказать, что мы покончим с войной в этом году, и я думаю, что нам больше не придётся терять наших парней. Это очень важно». Согласно британским записям беседы Сталина с Черчиллем от 18 июля: «Очевидно, что Россия нападёт на Японию вскоре после 8 августа. Маршал (т. е. Сталин) считает, что это произойдёт двумя неделями позже».

В беседе с американским и британским начальниками штабов 24 июля Антонов отметил, что советские силы будут «готовы начать операции во второй половине августа». Это совпадало с обещаниями Советов, данными в Ялте, вступить в войну через два, или три месяца после поражения Германии, всвязи с советскими планами и подготовкой на Дальнем Востоке, и всвязи с практикой Сталина, и Антонова озвучивать для своих западных союзников только весьма осторожные оценки выбора времени наступательных действий Красной армии, по причинам секретности, и возможности возникновения непредсказуемых обстоятельств, таких, как погода.

В то время, как Антонов в Потсдаме весьма подробно обсуждал с западными партнёрами советское участие в дальневосточной войне, политические переговоры на конференции проходили весьма тяжело. Сталин говорил мало, политические дела и планирование наступательных операций утомили его. Возможно, он хотел обсудить проблемы плслевоенной оккупации Японии, но очевидно, американцы не поддержали выделение Советам зоны оккупации, как стимула к участию в войне. В Потсдаме Сталин и Антонов придерживались линии, что советское вступление в войну было обусловлено альянсом с Китаем, что предписывалось Ялтинским соглашением, но это, в сущности, не было предварительным условием.