Текст книги "Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953"

Автор книги: Джеффри Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Раздел Польши.

Со Сталинской точки зрения наиболее важным вопросом после подписания нацистско-советского пакта был вопрос: что делать с Польшей? На этот вопрос был получен ответ ввиде ошеломляющего успеха германского молниеносного вторжения в Польшу. 3 сентября Риббентроп сообщил Советам, что польская армия будет разбита за несколько недель и убеждал их послать свои силы в российскую сферу влияния в восточной Польше. В этот день, однако, Британия и Франция объявили войну Германии. 5 сентября Молотов ответил на просьбу Риббентропа, соглашаясь, что советские действия необходимы, но говоря, что преждевременная интервенция «может повредить и повысить единство среди наших противников». До 9 сентября Молотов не информировал немцев, что советские силы будут введены в Польшу через несколько дней.

Собственные сталинские предположения о войне и польском вопросе были высказаны во время беседы с Георгием Димитровым, лидером Коммунистического интернационала, 7 сентября 1939 года:

«Война между двух групп капиталистических стран… за передел мира, за господство в мире! Мы не видим ничего плохого в их ожесточённой борьбе и взаимном ослаблении. Это было бы прекрасно, если бы Германия сумела потрясти богатейшие капиталистические страны (особенно Англию). Гитлер потрясает и разрушает капиталистическую систему, не понимая и не желая того. Мы можем маневрировать, становиться на одну сторону против другой, заставлять их сражаться друг с другом настолько свирепо, насколько это возможно. Пакт о ненападении, это фактор, помогающий Германии. В следующий момент мы окажемся на другой стороне. Когда-то… польское государство было национальным государством. Ранее революционеры защищали его от расчленения и порабощения. Теперь Польша фашистское государство, угнетающее украинцев, белоруссов и так далее. Уничтожение этого государства, под давлением обстоятельств, будет означать, что одним буржуазным фашистским государством стало меньше, дышать будет легче! Что плохого, если в результате разгрома Польши размеры социалистической системы увеличатся по территории и населению?»

Эти заявления взяты из дневника Димитрова, являющегося наиболее важным источником информации о сталинских личных размышлениях в годы войны. В ходе этой беседы обсуждалось предложение Сталина об изменении коммунистической политической линии, принятой на 7-м Всемирном Когрессе в 1935 году, на котором был основан народный фронт, поддерживавший возможность альянса между Советским Союзом и западными буржуазными демократиями. После нацистско-советского пакта Коминтерн и входящие в него партии продолжили вместе с народным фронтом политику, поддерживавшую московский дипломатический манёвр с подписанием договора о ненападении с Германией, но продолжали также выступать за национально-освободительную войну против фашистской агрессии. Сталин не отвергал задним числом политику народного фронта; в самом деле, Димитров также писал ему, говоря, что «мы предпочитаем ведение переговоров с так называемыми демократическими странами. Но Англия и Франция считают нас быдлом и не желают иметь с нами дело!» Однако, изменились обстоятельства – возросла вероятность войны между фашистскими и демократическими странами. Сталин также говорил о процессе уничтожения рабства в ходе войны. Но он не поддерживал, как Ленин в первую мировую войны, переход от империалистической войны к войне революционной, гражданской. Сталинской непосредственной целью было предоставить миру рациональное оправдание предстоявшему вторжению в Польшу – первому акту военной экспансии в истории советского государства.

Красная Армия вошла в Польшу 17 сентября 1939 года. В своём выступлении по радио Молотов заявил, что германо-польская война показала банкротство польского государства. В этих условиях, сказал Молотов, советские вооружённые силы вошли в страну для помощи и защиты украинцев, и белоруссов, живущих на польской территории. Необходимость этих действий была обоснована газетной информацией о польских репрессиях в отношении украинцев и белоруссов, и о Красной Армии – «освободительнице» с востока.

Польские территории, оккупированные Красной Армией, отошедшие Сталину по немецко-советскому пакту, были фактически западными регионами Украины и Белоруссии. Они находились восточнее так называемой «линии Керзона» – этнографической границы между Россией и Польшей, проведённой комиссией Парижской мирной конференции в 1919 году и названной по имени британского секретаря министерства иностранных дел, председательствовавшего в этой комиссии. Целью комиссии было подвести основу для прекращения огня в русско-польской войне, которая незадолго перед тем закончилась. Окончательная граница, однако, определилась польскими военными успехами, и Советский Союз потерял западную Украину и западную Белоруссию, отошедших Польше по Рижскому договору, подписанному в марте 1921 года. Но Советы никогда не признавали потерю этих территорий, на которых проживало очень мало поляков. Дипломатически территориальный спор меду двумя государствами оставался в подвешенном состоянии, но он вернулся на передний план, особенно в тридцатые годы, когда сталинская Россия начала занимать более патриотические позиции. Также постоянной проблемой для Москвы было то, что живущих в Польше украинцев и белоруссов можно было использовать для подрывной деятельности против СССР Действительно, в 1938 году нацистские пропагандисты и украинские нацилоналисты начали проводить в прессе кампанию по отделению и независимости Украины. Советское вхождение в восточную Польшу олицетворяло следовательно, по своеобразной националистической логике, очевидный геостратегический вывод, что вторжение Красной Армии продвигает советскую оборонительную линию на запад и устанавливает определённый предел экспансии Германии на востоке. Единственным человеком, приветствовавшим продвижение Советов в Польше, был Черчилль. Британский политик незадолго до этих событий вернулся из «диких» мест и вошёл в правительство в качестве Первого лорда адмиралтейства. Выступая по радио 1 октября 1939 года, он доказывал:

«Россия преследовала ясные политические цели. Нам бы хотелось, чтобы российская армия оставалась на прежней линии, как друг и союзник Польши, вместо захвата. Но то, что русские армии перешли этот рубеж, совершенно необходимо для защиты России от нацистской угрозы.»

Черчилль предложил своим слушателям дополнительное «утешение»: «Я не могу предсказать вам действия России. Это тайна за семью печатями. Но, возможно, что ключ этой проблемы – российские национальные интересы. Совершенно не соответствует интересам безопасности России то, что Германия «высаживается на берегах Чёрного моря, или совершает набег на Балканские страны и покоряет народ Салоник в юго-восточной Европе. Это противоречит историческим жизненным интересам России».

Черчилль был прав. Русские национальные интересы были ключом к сталинской внешней политике, что возможно противоречило коммунистической идеологии. Хотя сталинское заявление Димитрову от 7 сентября содержит много риторики, по существу он намеревался осуществить прекращение антинацистской политики Коминтерна. Сталинские расчёты на нацистско-советский пакт основывались на фундаментальном предвидении капиталистических кризисов и империалистических воин. В 20-е и 30-е годы Сталин предупреждал, что если империалисты попробуют решить внутренние затруднения развязыванием войны с Советским Союзом, это будет их последней ошибкой, так как они столкнутся с восстанием рабочего класса и революцией в собственных странах. Но Сталин был также реалистом, чтобы основывать советскую безопасность на возможности революций за границей. Опыт научил его, что революционная ситуация нуждается в предварительной подготовке. Революционное движение было очень слабым в основных капиталистических странах, и небыло надежды усилить его. Поэтому сталинские политические директивы Димитрову после начала войны были осторожны и консервативны. В беседе с Димитровым 25 октября 1939 года Сталин заметил, что «в ходе первой мировой войны большевики переоценили ситуацию. Мы поторопились и наделали много ошибок… Сейчас мы не станем копировать прежнюю позицию большевиков… Необходимо помнить, что ситуация совершенно другая: в те времена у коммунистов не хватило сил. Сейчас существует Советский Союз!» 7 ноября Сталин говорил Димитрову: «Я думаю, что лозунг превращения империалистической войны в гражданскую в ходе первой мировой войны подходил только для России. Для европейских стран этот лозунг не соответствовал…».

Сталинское указание, что основное отличие между первой и второй мировыми войнами было в появлении Советского Союза, не нужно было подчёркивать для Димитрова, которого любили все коммунисты того времени. Он был воспитан в вере, что его первый и основной долг – действовать в интересах, и для обороны СССР, особенно в ходе войны, когда существование социалистического государства находилось под угрозой. В 1939 году Сталин нуждался не в революционной войне, а в политической кампании поддержания мира, включая удовлетворение требований Гитлера Британией и Францией для окончания конфликта с Польшей.

Советско-немецкое «мирное наступление»(peace offensive) началось после второго раунда переговоров между Сталиным и Риббентропом 27-28 сентября. Риббентроп прилетел в Москву для обсуждения советских предложений об изменении советско-германской границы в оккупированной Польше. Сталин заявил Риббентропу, что советско-германский раздел Польши нужно произвести насколько возможно точнее вдоль этнографической линии. Это повлечёт передачу польских территорий от Советов в немецкую сферу влияния, в обмен на передачу Литвы в советскую сферу влияния. Предлагая эту сделку Риббентропу, Сталин подчеркнул, что демаркационная линия, отделяющая этническую Польшу от территорий, на которых доминирует непольское население, этнически совпадающее с проживающими в границах СССР народами, предотвратит в будущем националистическую агитацию за единую Польшу. Итогом этого обсуждения стал новый нацистско-советский пакт, ввиде «договора о советско-германском разграничении и дружбе» от 28 сентября 1939 года, который определил новые границы в Польше и, в секретном протоколе, передал Литву в советскую сферу влияния. В тот же день Советский Союз и Германия выпустили совместное заявление, объявлявшее об окончании европейской войны, так как польское государство было ликвидировано. Это последовало за предложением Гитлера о заключении мира, которое повторил Молотов в речи на Верховном Совете в конце октября 1935 года, осудив Британию и Францию за продолжение войны, и доказывая, что основным их мотивом была защита колониальной системы в происходящем межимпериалистическом переделе мира.

Но действительно ли Сталин хотел окончания европейской войны? Конечно нет. Но он не знал, как долго она будет продолжаться и какое направление может принять, и где гарантии, что результаты будут выгодны Советскому Союзу. Британия и Франция объявили войну Германии в поддержку Польши, но не начинали активных действий и, какзалось, этим удовлетворились, отсиживаясь за цепью оборонительных сооружений «линии Мажино» вдоль франко-германской границы. Немецкое завоевание Польши фундаментально изменило баланс сил в Европе, но было трудно предсказать, что произойдёт после этого. В сложившихся обстоятельствах у Сталина не было другого пути для укрепления советского стратегического положения, кроме уклонения от участия в европейской войне. В данный момент это означало конец сотрудничества с Германией, включая поддержку гитлеровских предложений о мире(?). В то время Сталин не хотел «сжигать мосты» с Британией и Францией, и пытался держать дверь открытой для восстановления советских отношений с западом.

Как долго новые отношеня с Гитлером будут продолжаться, было трудно сказать, но Сталин на этой стадии и не заглядывал на долгий срок. На самом деле это был важный прецедент пролонгации советско-германского сотрудничества. В 1922 году Советский Союз и Германия подписали Рапалльский договор, соглашение, по которому были возобновлены дипломатические отношения между двумя странами (они были прерваны в 1918 году), и наступило десятилетие интенсивного экономического, политического и военного сотрудничества. «Рапалльские отношения», как их называли, были прекращены, когда Гитлер пришёл к власти в 1933 году. Даже в тридцатые годы были попытки с обоих сторон восстановить градус сотрудничества, особенно в области торговли. В переговорах с Риббентропом 27 сентября Сталин подчеркнул рапалльский прецедент:

«Советская внешняя политика всегда базировалась на вере в возможность сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Когда большевики взяли власть, их обвиняли в том, что они немецкие платные агенты. Это большевики заключили Рапалльский договор. Он стал базой расширения и углубления взаимоотношений. Когда национал-социалисты пришли к власти в Германии, отношения ухудшились, так как германское правительство полагало неизбежным дать приоритет внутренней политике. После того, как эта политика исчерпала себя, немецкое правительство пошло на улучшение отношений с СССР… Исторически советское правительство никогда не исключало возможность хороших отношений с Германией. Поэтому с чистой совестью можно сказать, что советское правительство начало восстанавливать отношения с Германией. Эти отношения представляли собой силу, которая отбрасывала все другие комбинации».

Конечно нацистская Германия не была Веймарской республикой и Гитлер не был ординарным немецким политиком. Но Сталин имел склонность рассматривать демократические и фашистские государства, как сосуществующие в общем капиталистическом пространстве скорее, чем как явления, качественно отличающиеся. В 30-х годах, в поисках общих интересов с западными демократиями, нацистская Германия приняла позу опасения ужасной угрозы, исходящей от Советского Союза, но Гитлер стал изображать не страх, а нечто противоположное. Это «поротивоположное» могло превратиться в угрозу в будущем, но в данное время Сталин был доволен и старался получить от нового «Рапалло» с Германией как можно больше.

В 20-х годах Советский Союз и Германия были очень важными торговыми партнёрами, взаимоотношения которых были свёрнуты с приходом Гитлера к власти. Но всвязи с нацистско-советским пактом стало важным оживить экономические отношения между двумя странами. Под эгидой экономических договоров, подписанных в августе 1939 года, феврале 1940 и январе 1941 годов, советско-германский экспорт и импорт увеличились десятикратно, достигнув уровня, которого не достигали никогда ранее. Образец торговли, как и в предыдущий период: немцы предоставляют русским кредиты для закупки машин и произведённых товаров; в свою очередь Советы экспортируют в Германию сырьё. Между январём 1940 года и июнем 1941 года были доставлены из Советского Союза в Германию следующие сырьевые материалы: 1,5 мл. т зерна, 100 тыс. т хлопка, 2 мл. т нефтепродуктов, 1,5 мл. т древесины, 140 тыс. т марганца, 26 тыс. т хрома.

Особенно важными были зерно, нефть, марганец и хром – жизненно важные ингредиенты для германской военной экономики в условиях британской морской блокады. Советы также подписали секретный протокол с Германией о содействии торговле с третьими странами и доставке партий товара в Германию через СССР. В свою очередь Советы получали соответствующее количество промышленного оборудования, прокат металлов, химическую продукцию и военное, и прочее снаряжение. Другими словами импорт и экспорт были сбалансированными, и составляли около 550 миллионов марок с обоих сторон, но стратегическая выгода Гитлера была выше, чем у Сталина. Как комментирует Эдвард Эриксон:

«…без советских поставок… сможет ли Германия просто атаковать Советский Союз, не говоря уже о победе. Немецкие запасы нефти, марганца и зерна будут совершенно исчерпаны к лету 1941 года. Запасы резины в Германии закончатся на полгода позже… Другими словами, Гитлер, едва ли не стопроцентно зависящий от сталинских поставок ресурсов, вздумал атаковать Советский Союз. Было не удивительно, что Гитлер постоянно настаивал на исполнении Германией условий экономических договоров. Он не станет завоёвывать никакую советскую территорию, пока не получит сначала достаточно сырьевых ресурсов».

Сталинское сотрудничество с Гитлером в военной сфере было более ограниченным, но по-прежнему важным для Германии. Когда немецкие бомбардировщики атаковали Польшу в сентябре 1939 года, они осуществляли наведение по сигналам советских радиостанций. Сотрудничество советских и немецких вооружённых сил установилось после вторжения Красной Армии в Польшу 17 сентября 1939 года. Советы открыли свои порты в Арктике немецким кораблям, нуждавшимся в стоянках, и позволили Германии развернуть секретную базу подводных лодок на советской территории вблизи Мурманска, которая функционировала до тех пор, пока не стала излишней после немецкого вторжения в Норвегию в апреле 1940 года.

На идеологическом фронте советская пресса остановила свои атаки на фашизм и нацизм, пока в сфере культуры шаг за шагом восстанавливалось и расширялось поле сотрудничества меду Германией и СССР. Но намного бОльших размеров сталинское партнёрство с Гитлером достигло в области геополитики. В то время, как война продолжалась, и пока Гитлер нуждался в дружбе со Сталиным, защищавщим его восточный фланг, немцы не конкурировали с Советами в предназначенной для них сфере влияния в прибалтике.

Сферы влияния.

Ещё до урегулирования польского вопроса Сталин начал своё продвижение на Балтике. 24 сентября 1939 года министр иностранных дел Эстонии, прибывшитй в Москву для подписания торгового договора, был поставлен перед требованием Молотова заключить «Пакт о взаимопомощи» для создания советских воздушных и морских баз в Эстонии.

«Не бойтесь этих гарнизонов. Мы заверяем, что Советский Союз ни в коем случае не желает затрагивать суверенитет Эстонии, её правительство, или её экономическую систему, а также её международную жизнь, или внешнюю политику. Советские войска воздержатся от всего, что не будет соответствовать этим обещаниям».

Формально говоря, Сталин был «так же хорош, как и его слово», и текст советско-эстонского пакта о взаимопомощи, подписанный 28 сентября 1939 года, содержал оговорки о возможности советского вмешательства в международные дела Эстонии.

Следующей стала Латвия. Все балтийские правительства надеялись на германское заступничество, но Сталин быстро рассеял эти иллюзии. «Я говорю вам искренне, раздел сфер влияния имеет место.» – информировал он латвийского министра иностранных дел 2 октября. «Так как Германия согласна, мы оккупируем вас. Но мы не хотим злоупотреблять этим». В ходе дальнейшей беседы, на следующий день, он был даже более откровенен: «Германия может напасть. Шесть лет германский фашизм и коммунисты проклинали друг друга. Сейчас в «злой» истории произошёл неожиданный поворот, вам не на что надеяться. Мы должны быть готовы к вОвремя. Всякий, кто не подготовится, заплатит за это».

Латвия подписала договор о взаимопомощи с Советским Союзом 5 октября, как и Литва 10 октября. Как в пакте с Эстонией, так и с Латвией и Литвой договорились о размещении советских военных баз, и о невмешательстве. Сталин говорил литовцам, что военные базы «наиболее драгоценный элемент литовской безопасности», и сострил, что «наши войска помогут вам, если произойдёт коммунистическое восстание в Литве».

В действительности Сталин пошутил только наполовину. В соответствии с этим заявлением Москва выдала строгие инструкции своим дипломатическим представителям и воинским частям в балтийских странах воздерживаться от вмешательства в местную политику, и не делать ничего, что может возбудить слухи о будущей советизации этих территорий. Как Сталин пояснил Димитрову 25 октября:

«Мы полагаем, что в наших пактах о взаимопомощи (с балтийскими странами) мы установили правовую форму, позволяющую нам включить эти страны в сферу влияния Советского Союза. Но для этого мы последовательно поддерживаем эту ситуацию, строго соблюдаем их независимость и положение в мире. Мы не пытаемся их советизировать. Это время придёт, когда они сами этого захотят».

Сталинское сдержанное отношение с балтийским государствами резко отличалось от советской политики в западной Белоруссии и на западной Украине. После оккупации Красной Армией этих территорий в октябре 1939 года Политбюро приказало начать кампанию под лозунгом установления советской власти и воссоединения восточных, и западных регионов Белоруссии, и Украины. Также вышли постановления о национализации крупных предприятий, банков и коллективизации сельского хозяйства. Не надо говорить, что выборы были подтасованы, и в ноябре эта «народная ассамблея» единогласно вотировала вхождение в СССР. Для достижения тотального политического контроля советская власть была безжалостна при использовании террора, в поощрении межнационального насилия(?) и классовой борьбы. В особенности репрессивная политика применялась в отношении польского меньшинства в западной Белоруссии и на западной Украине, в котором видели наибольший источник оппозиции новому советскому режиму. Более 400 000 поляков (из 12 миллионов) были заключены в лагеря, депортированы или, во многих случаях, расстреляны. Среди жертв были 20 000 польских офицеров и политических заключённых, расстреляных в марте-апреле в Катынском лесу под Смоленском.

Хотел ли Сталин только «посетить» балтийские государства? Летом 1940 года балтийские государства были оккупированы Красной Армией, включены в состав СССР и, как и западная Белоруссия, и западная Украина, насильственно советизированы, и это несомненный факт. Более радикальная политика преследований в восточной Польше имела очень специфические причины. Как отмечалось ранее, Советы никогда не признавали передачи Западной Белоруссии и западной Украины Польше, и Сталин предназначал эти территории с самого начала вторжения Красной Армии для присоединения к СССР. Советизация восточной Польши не создала прецедента для балтийских государств, но обеспечила модель того, как это нужно сделать, включая депортацию из Эстонии, Латвии и Литвы в июне-июле 1940 года около 25 000 нежелательных элементов.

Другой территорией, которая очень интересовала Сталина, были Балканы. В отличие от Польши и балтийских государств, они не пожелали войти в немецкую сферу влияния в этом регионе, но это не удержало Сталина от стремления добиться расширения собственной сферы влияния. В центре сталинского замысла были две страны – Болгария и Турция. Обе они заключили договоры о сотрудничестве с Советским Союзом. Боларские политики отклонили советское предложение о помощи в случае войны, указывая, что не ясно, какая помощь Советами будет оказана им при возникновении войны, и что такой договор пробуждает подозрения в настоящее время, осенью 1939 года, на Балканах. Турецкая позиция была более сложной. Они подготовили к подписанию пакт о сотрудничестве с Советами, но намеревались заключить договоры и с Британией, и с Францией. Это было неприемлемо для Сталина, как он письменно разъяснял турецкому министру иностранных дел 1 октября 1939 года:

«Исходя из собственной логики: мы говорим об одном, но имеем ввиду разные вещи. С Германией мы поделили Польшу. Англия и Франция не объявили нам войну, хотя и могли. Мы не имеем пакта о взаимном сотрудничестве с Германией, но если Англия и Франция объявят нам войну, мы будем сражаться с ними. Как может (англо-франко-турецкий) договор выглядеть после этого?…(Вы) можете повторить, что вы поставите условия, что турки предпримут собственные действия, или, что Турция будет нейтральной. Но мы будем ставить условия, что, как только турки вступят в войну, наш пакт потеряет силу. Мы никогда не выступим против Германии… Хотим ли мы заключить пакт с Турцией? Да, хотим. Хотим ли мы дружественных отношений с Турцией? Да. Но при этих обстоятельствах я должен сказать о пакте (между СССР и Турцией), что он превратится в клочок бумаги. Кто может осудить тот факт, что эти обстоятельства неблагоприятны для заключения такого пакта с Турцией? Никто. Эти обстоятельства являются последствиями такого развития событий. Действия в Польше играют роль в этом деле. Англия и Франция, особенно Англия, не желают заключать договор с нами, считая, что они обойдутся без нас. Если мы виноваты в чём-то, то мы не могли этого предвидеть».

Несмотря на сталинское заявление, турки заключили договор о сотрудничестве с Британией и Францией 19 октября 1939 года. Договор предотвратил вовлечение Турции в войну с Советским Союзом, но это было недостаточной компенсацией провала сталинской великой мечты о руководимом Советами нейтральном балканском блоке Турции, Болгарии и СССР.

Сталин очевидно старался напугать Турцию своими разговорами о непредвиденных обстоятельствах и непредусмотренных последствиях, и, возможно, планировал некое партнёрство с Германией. Но его заявление также выражало стаинское предчувствие того, что ближайшие недели европейской войны потекут скандально-стремительно; того, что было трудно предвидеть заранее финальное положение государств, втянутых в конфликт. Сталин был более прозорлив, чем можно себе представить. В течение нескольких недель на Балтике был сделан поворот, приведший Советский Союз на грань войны с Британией и Францией.