Текст книги "Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра"

Автор книги: Джаспер Ффорде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3
Уклонись от ответа

«ВЕРОЛОМНЫЕ ДАТЧАНЕ – НАШИ ИСТОРИЧЕСКИЕ ВРАГИ», – УТВЕРЖДАЕТ ЧОКНУТЫЙ ИСТОРИК

«Честно говоря, я в трам-пам-пам ужасе, – заявил вчера ведущий чокнутый историк Англии. – Нападения датчан в восьмом веке на наш трали-вали царственный остров – это история вторжения, захвата, грабежа и эксплуатации, которая осталась бы бе-бе-бе беспрецедентной, не осуществи мы сами нечто подобное много лет назад». Смутные и по большей части неразборчивые работы этого историка были расшифрованы другим столь же чокнутым академиком, который сказал нам вчера: «Датское вторжение началось в 786 году, когда датчане создали свое королевство в Восточной Англии. Они даже действовали не под своим именем! Они предпочитали совершать жестокости, трусливо прикрываясь псевдонимами англов, бруттов и флиннов!» Дальнейшее исследование показало, что датчане оставались здесь еще четыреста лет и лишь Крестовый поход при помощи наших новых друзей-французов помог нам выгнать их.

«Новый деспот»,

официальный рупор партии вигов

– Как же Ган сумел так быстро прорваться к власти? – недоверчиво спрашивала я, пока мы с Джоффи терпеливо стояли в тот вечер в очереди у дверей суиндонского отделения «ЖАБ-ньюс». – Когда я была здесь последний раз, Гана вместе с вигами стерли практически в порошок после катастрофы с «Карденио».

Джоффи угрюмо кивнул на толпу в униформе: сторонники Гана в молчании ждали своего знаменитого предводителя.

– Дела у нас идут не слишком весело, Чет. Ган вернул себе место, когда убили Сэмюэла Принга.[22]22
  Сэмюэл Принг – английский голиафскептик (см. «Дело Джен, или Эйра немилосердия»).


[Закрыть] Виги объединились с либералами и выбрали Гана своим лидером. Он обладает каким-то магнетизмом, и народу на его митингах с каждым разом все больше. Его выступления «За объединенную Британию» снискали большую поддержку, особенно среди идиотов, которым лень думать собственной головой.

– Война с Уэльсом?

– Напрямую он ничего такого не говорит, но черного кобеля не отмоешь добела. Он с огромным перевесом победил на выборах, когда прежнее правительство рухнуло из-за скандала с тибетскими ламами. И как только дорвался до руля, тут же провозгласил себя канцлером. Его прошлогодним Антиреформистским актом возвращен имущественный ценз для избирателей.

– Но как парламент согласился на такое? – прошептала я, потрясенная одной лишь мыслью об этом.

– Точно не известно, – печально ответил Джоффи. – Иногда парламент выкидывает забавные вещи. Но Гану мало должности канцлера. Послушать его, так комитеты и ревизоры только тормозят процесс, и если люди действительно хотят, чтобы поезда ходили по расписанию, а разъездная торговля работала исправно, то обеспечить это может лишь человек, обладающий неоспоримой исполнительной властью, то есть диктатор.

– И что же его удерживает?

– Президент, – тихо ответил Джоффи. – Формби заявил Гану, что если тот потребует выборов диктатора, то ему придется бороться лично с ним, а президента канцлеру не одолеть, и тот прекрасно это понимает: старик не утратил ни крупицы популярности.

Я задумалась.

– Сколько лет президенту Формби?

– В том-то и проблема. В мае прошлого года ему стукнуло восемьдесят четыре.

Мы помолчали, вместе с хвостом сделали несколько шагов к дверям. Два неприятных молодчика из ТИПА-6 проверили наши документы и впустили нас внутрь. Мы заняли места на самой галерке и стали терпеливо ждать начала шоу. С трудом верилось, что Ган сумел пробраться к вершинам английской политики, но, как мне известно, с книжными персонажами может случиться любой поворот, и эту свою особенность Хоули использовал на все сто.

– Видишь того урода на краю сцены? – спросил Джоффи.

– Вижу, – ответила я, глядя туда, куда показывал пальцем брат.

Там стоял приземистый, коротко стриженный мужик без видимых признаков шеи.

– Это полковник Запритвор, начальник охраны Гана. С ним шутки плохи. Говорят, его выгнали из школы за то, что он на спор прибил собственную голову гвоздем к садовой скамейке.

Рядом с Запритвором маячил мертвенно-бледный тип с остреньким личиком и маленькими круглыми очками, в мятом спортивном пиджаке и вельветовых брюках. В руках он держал потертый красный портфель.

– А это кто?

– Эрнст Стрихнен. Личный советник Гана.

Некоторое время я разглядывала обоих и заметила, что, стоя в двух шагах друг от друга, они не обменялись ни единым словом или взглядом. В лагере Гана единодушием и не пахло. Имей я возможность подобраться ближе, просто схватила бы Гана и перенеслась с ним в одну из многочисленных беллетрицейских книг-тюрем – и дело в шляпе. Похоже, мисс Нонетот очень вовремя вернулась домой.

Я полистала бесплатный номер «Нового диктатора», лежавший у меня на кресле.

– Почему Ган винит датчан во всех бедах Англии? – спросила я.

– Потому что, проиграв России Крымскую войну, мы оказались в серьезной экономической яме. В качестве репараций русские получили не только Танбридж-Уэлс, но и внушительную сумму наличными. Страна близка к банкротству. Ган хочет остаться у власти и потому…

– …переводит стрелки.

– Именно. Сваливает все на кого-то другого.

– Но датчане-то тут при чем?

– Видишь, в каком отчаянном он положении? Мы слишком долго винили в своих национальных бедах Уэльс и французов, и, когда русские выбыли из списка противников, Ган придумал сделать врага номер один из Дании. Чтобы разжечь ксенофобию, он ссылается на набеги викингов в восьмисотых годах от Рождества Христова и датское правление в Англии одиннадцатого века.

– Курам на смех!

– Согласен. Газеты в последнее время едва не лопаются от антидатской пропаганды. Игровые автоматы «Банг и Олуфсен»[23]23
  «Банг и Олуфсен» – знаменитая датская фирма, специализирующаяся на производстве стерео– и телеаппаратуры.


[Закрыть] убраны отовсюду «по соображениям безопасности», конструкторы «Лего» изъяты из продажи под предлогом расследования «случаев попадания в дыхательные пути». Список запрещенных датских писателей растет с каждым часом. Труды Кьеркегора уже объявлены вне закона по Акту о нежелательной датской литературе и будут сожжены. На очереди, как нам сказали, Ханс Кристиан Андерсен, а там, вероятно, и Карен Бликсен.[24]24
  Карен Бликсен (1885–1962) – датская писательница. В 1954 и 1957 гг. выдвигалась на Нобелевскую премию. Новеллы и другая проза К. Бликсен неоднократно экранизировались крупными кинорежиссерами; несколько документальных фильмов сняты о ней самой, в частности «Из Африки», основанный на ее автобиографическом романе. (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Мой экземпляр «Из Африки» они получат только через мой труп.

– И мой тоже. Лучше позаботься, чтобы Гамлет не распространялся, откуда он родом. Тсс. Начинается.

И впрямь наметилось шевеление. Менеджер студии вышел на сцену и принялся объяснять публике ее задачу. После бесконечных проверок оборудования на сцену под аплодисменты зрителей поднялся ведущий, Тюдор Плеттенлож из «Совы», чья карьера зиждилась на том, что он был достаточно дотошен, чтобы считаться вдумчивым политическим журналистом, но не столь дотошен, чтобы оказаться в Темзе с «цементными ботинками» на ногах. Он занял центральное место за столом и разложил свои бумаги. По обе стороны от него стояли пустые кресла. Обычно в «Уклонись от ответа» участвовали двое, а не трое собеседников, но сегодняшний выпуск был особым: Хоули Гану предстояло встретиться со своим политическим соперником, мистером Редмондом Почтааром из Партии здравого смысла. Мистер Плеттенлож прочистил горло и начал:

– Добрый вечер всем, и добро пожаловать на «Уклонись от ответа», популярнейшее тематическое ток-шоу в стране! Сегодня, как и всегда, видные отечественные политики попытаются уклониться от ответов на вопросы аудитории, проводя вместо этого линию своей партии.

Снова аплодисменты, и Плеттенлож продолжил:

– Сегодня мы ведем нашу трансляцию из Суиндона в Уэссексе. Иногда его называют третьей столицей Англии или «Венецией на М4». Современный Суиндон является важнейшим финансовым и промышленным узлом, и населяют его представители самых разных профессий, от бизнесменов до художников, чьи политические взгляды показательны для страны в целом. Я также хотел бы вам напомнить, что спонсором «Уклонись от ответа» является «Быстросос™», ведущий производитель вентиляционных систем!

Он замолк и порылся в бумагах.

– Нынче вечером мы имеем честь принимать двух представителей противоположных ветвей политической системы. Сначала я хотел бы представить вам человека, который два года назад считался политическим трупом, но сумел занять второе по важности место в стране, человека, располагающего многомиллионной армией последователей, причем отнюдь не все они сумасшедшие. Леди и джентльмены, канцлер Хоули Ган!

На появление Гана аудитория отреагировала бурно. Он ухмыльнулся и небрежно кивнул публике. Я подалась вперед. Как и положено вымышленному персонажу, за два года мой враг ничуть не изменился. На вид около тридцати. Черные волосы зачесаны набок. Он напоминал рисунок для вышивки. Но я знала, что это не так, – специально проверяла.

– Большое спасибо, – сказал Ган, садясь и сцепляя руки на столе перед собой. – Смею заметить, я всегда считал Суиндон своим домом.

С передних рядов послышался одобрительный гул, по большей части от пожилых дамочек: они видели в Гане сына, которого у них никогда не было. Плеттенлож вновь подал голос:

– Мы также рады пригласить на сцену его оппонента, Редмонда Почтаара из Партии здравого смысла.

Этого встретили гораздо сдержаннее. Почтаар был старше Гана почти на тридцать лет, вид имел усталый и осунувшийся, носил круглые очки в роговой оправе, а его высокий, с залысинами, лоб блестел в лучах софитов. Прежде чем неуклюже сесть за стол, Почтаар украдкой оглянулся. Я поняла почему: под костюмом у него бугрился бронежилет. Три его предшественника на посту лидера партии погибли таинственным образом. Последнюю, миссис Френч Кеккис, сбила машина. Вроде бы ничего особенного, да только в момент аварии она находилась у себя в гостиной.

– Спасибо, господа, и добро пожаловать. Первый вопрос задает миссис Пупкин.

– Привет. На этой неделе Кое-Кто сделал Ужасную Вещь, и я хочу спросить гостей, осуждают ли они Это?

– Очень хороший вопрос, – ответил Плеттенлож. – Мистер Ган, может, вы начнете?

– Спасибо, Тюдор. Да, я полностью и безоговорочно осуждаю Ужасные Вещи в самых сильных выражениях, какие допустимы цензурой. Мы, партия вигов, просто в ужасе от того, какие Ужасные Вещи происходят с нашей нацией, причем в отношении Кое-Кого, который это делает, не предпринимается никаких мер! Я вынужден также указать, что нынешний разгул Ужасных Вещей в наших селах и городах – это наследие прошлого, доставшееся нам от Партии здравого смысла, и хотел бы подчеркнуть, что с тех пор, как мы пришли к власти, уровень Ужасных Вещей упал на двадцать восемь процентов.

Раздались аплодисменты. Плеттенлож попросил высказываться Почтаара.

– Что же, – вздохнул Редмонд, – мой ученый друг явно подтасовывает факты. Согласно нашим данным, уровень Ужасных Вещей продолжает нарастать. Но я хотел бы на мгновение оставить политические игры и заявить под запись, что, хотя это, конечно же, огромная личная трагедия для всех пострадавших, огульное осуждение не поможет нам понять, почему все это происходит. Гораздо важнее посмотреть в корень…

– Опять! – перебил его Ган. – Опять мы видим, как Партия здравого смысла увиливает от ответственности и демонстрирует свою неспособность решительно бороться с неочевидными трудностями! Надеюсь, все безымянные люди, пострадавшие от неопределенных проблем, поймут…

– Я сказал, что мы осуждаем Ужасные Вещи, – перебил его Почтаар, – и должен добавить, что мы изучаем весь спектр Ужасных Вещей, от Просто Раздражающих до Наиужаснейших, и воспользуемся нашими открытиями, если придем к власти.

– Доверить здравосмысленникам осуществлять свои полумеры?! – фыркнул Ган, явно довольный ходом прений. – Допуская существование этих Наиужаснейших, мистер Почтаар задешево продает собственный народ! Мы, партия вигов, всесторонне рассмотрели проблему Ужасных Вещей и призываем к нетерпимости даже по отношению к Слегка Неуместным! Только так мы сумеем остановить Кое-Кого и пресечь совершение ими Ужасных Вещей прежде, чем они перейдут к Чудовищным Извращениям!

Снова жидкие аплодисменты: похоже, слушатели пытались понять, насколько Просто Раздражающие отличаются от Слегка Неуместных.

– Весьма сжато, – заявил Плеттенлож. – В конце первого раунда я даю три положительных очка мистеру Гану за блестящее осуждение непонятно чего плюс еще один бонус за обвинение предыдущего правительства и еще один за успешное переформулирование вопроса для проведения линии партии. Мистер Почтаар получает очко за твердость возражений, но за порицание во время попытки ввести непредвзятое и разумное наблюдение – только два. Итак, в конце первого раунда мистер Ган лидирует с пятью очками, мистер Почтаар имеет три очка!

Под аплодисменты счет появился на табло.

– Следующий раунд нашего шоу называется «Не отвечай на вопрос». У нас вопрос от мисс Айвес.

Встала женщина средних лет.

– Как думают участники: следует ли класть в ревеневый пирог сахар или лучше подслащивать другими добавками, вроде заварного крема?

– Спасибо, мисс Айвес. Мистер Почтаар, не уклонитесь ли от вопроса первым?

– Ну-у, – протянул Редмонд, обшаривая взглядом зал в поисках возможного убийцы, – правительство глубоко озабочено этим вопросом, и я сразу хотел бы указать, что Партия здравого смысла в период пребывания у власти старалась применять куда более разнообразные методы, чем любая партия в истории, и, следовательно, значительно приблизилась к единственно верному способу делать что бы то ни было, даже если тогда мы этого и не знали.

Аплодисменты. Мы с Джоффи переглянулись.

– Дело идет на лад? – прошептала я.

– Ты подожди, пока они не возьмутся за Данию.

– Я, – начал Ган, – категорически отвергаю намеки на то, что мы делаем все не так, как положено! Дабы продемонстрировать это, я хотел бы полностью отклониться от темы разговора и перейти к пересмотру системы здравоохранения, который мы начали в прошлом году. Мы хотим перейти от устаревшей «предупредительной» схемы, которая упорно культивировалась в этой стране, к методике «пока гром не грянет», ориентированной на тех, кто действительно нуждается в медицинском уходе, – на больных. Мы отменим ежегодную поголовную диспансеризацию и введем вместо нее режим трехступенчатой диагностики, сэкономив тем самым деньги и ресурсы.

Снова аплодисменты.

– Отлично, – просиял Плеттенлож. – Я присуждаю мистеру Почтаару три очка за успешное уклонение от вопроса, но мистер Ган заслужил пять баллов: он не только проигнорировал вопрос, но и использовал уклонение для собственной политической пропаганды. Впереди еще шесть раундов, у мистера Гана десять очков, у мистера Почтаара – шесть. Пожалуйста, следующий вопрос.

Молодой человек с крашеными рыжими волосами, сидевший в нашем ряду, поднял руку.

– Я хочу сказать, что датчане нам отнюдь не враги и все это просто циничная выдумка вигов с целью свалить вину за наши собственные экономические просчеты на кого-то другого.

– Ага! – воскликнул Плеттенлож. – Горячий датский вопрос! Предлагаю мистеру Почтаару первым уклониться от него.

Почтаар сразу как-то сник и нервно глянул на сверливших его взглядами Стрихнена и Запритвора.

– Мне кажется, – медленно проговорил он, – если датчане таковы, как говорит мистер Ган, то я поддержу его.

Он промокнул платком лоб, а Ган начал свою речь:

– Когда я пришел к власти, Англия представляла собой страну, терзаемую экономическим упадком и социальными хворями. В то время никто этого не понимал, и я взял на себя ответственность продемонстрировать любыми имевшимися в моем распоряжении способами глубину пропасти, куда пала великая нация. При помощи своих сторонников я сумел достаточно четко показать, что все не так хорошо, как нам казалось, и что мирное сосуществование с нашими соседями на самом деле является самообманом, иллюзией и паранойей. Все, кто считает…

Я наклонилась к Джоффи.

– И народ верит всей этой чуши?

– Боюсь, что да. Думаю, он работает по принципу «чем больше ложь, тем легче ей верят». Хотя меня это до сих пор удивляет.

– …все, кто мешает этой миссии, – продолжало нести Гана, – являются врагами народа, будь то приспешники Дании или Уэльса, жаждущие ниспровергнуть нашу нацию, или просто невежественные безумцы, не заслуживающие даже голоса, не говоря уже о праве отдать его за кого бы то ни было!

Раздались аплодисменты, но и свист и топот тоже. Я увидела, как полковник Запритвор шевелит губами, записывая на клочке бумаги имена крикунов и высчитывая номера их кресел.

– А датчане-то при чем? – не унимался крашеный. – У них замечательная парламентская система, безупречное соблюдение прав человека, они зарекомендовали себя выдающейся благотворительной работой во время Третьей мировой войны. Так что, по-моему, все вы врете, мистер Ган!

Народ аж рты поразевал, но многие и кивали. Даже Почтаар.

– По крайней мере, сейчас, – начал Ган умиротворяющим тоном, – каждый имеет право на свое мнение, и я благодарю вашего друга за прямоту. Однако я хотел бы обратить внимание слушателей на эмоциональный аспект, который еще не был затронут и который уведет дискуссию от раздражающей недальновидности моей администрации и вернет ее на арену популистской политики. А именно: ужасающие данные о гибели котят и щенков во время правления Партии здравого смысла.

При упоминании о котятах и щенках пожилая часть аудитории встревоженно загудела. Уверенный в успешном повороте дискуссии в нужное русло, Ган продолжил:

– На текущий момент ежегодно около тысячи нежеланных котят и щенков уничтожаются путем смертельной инъекции, доступной любому датскому ветеринару. Как последовательные борцы за права человека, члены партии вигов всегда были категорически против уничтожения нежеланных щенков и котят!

– Мистер Почтаар, – спросил Плеттенлож, – как вы ответите на отвлекающий маневр мистера Гана, касающийся котят и щенков?

– Конечно, – начал Почтаар, – котяток и щеночков очень жалко, но Партия здравого смысла должна донести до понимания каждого, что нежеланных детенышей придется так или иначе устранять, если люди не начнут относиться к своим домашним животным с большей ответственностью.

– Типичный подход здравосмысленников! – рявкнул Ган. – Вы выставляете население слабоумными безответственными идиотами! Партия вигов никогда не выдвинула бы подобного обвинения, нас просто в ужас повергает выходка мистера Почтаара! Я лично даю клятву, что, став диктатором, сделаю проблему дефицита жилья для щенков и котят своей первостепенной задачей!

Народ разразился громкими криками. Я грустно покачала головой.

– Ну что же, – радостно заявил Плеттенлож. – Я присуждаю мистеру Гану все пять баллов за его мастерский уход от ответа плюс два бонусных балла за уход от датской темы. Увы, мистер Почтаар, вы получаете лишь один балл. Вы не только проявили гибкость, согласившись с отвратительной внешней политикой мистера Гана, но и дали честный ответ на вопрос, касающийся котят и щенков! Поэтому в конце третьего раунда мистер Ган вырывается вперед с семнадцатью баллами, а мистер Почтаар отстает от него на десятку. Следующий вопрос от мистера Веджвуда.

– Да, я хотел бы узнать, – прокряхтел престарелый дедушка в третьем ряду, – поддерживают ли участники ток-шоу переход корпорации «Голиаф» на вероподдерживаемую систему менеджмента?

В таком же духе мероприятие продолжалось целый час. Ган делал чудовищные заявления, а большая часть аудитории либо не замечала этого, либо не хотела замечать. Я была просто счастлива, когда программа подошла к концу, причем Ган победил с тридцатью восьмью баллами против шестнадцати Почтаара. Публика потянулась к дверям.

– И что теперь? – спросил Джоффи.

Я достала свой беллетрицейский Путеводитель и открыла его на странице с абзацем из «Меча зеновийцев», одной из многочисленных неопубликованных книг, используемых беллетрицией в качестве мест заключения. Оставалось только взять Гана за руку и прочесть абзац вслух.

– Я собираюсь забрать Гана назад в Книгомирье. Слишком опасно оставлять его здесь.

– Согласен, – сказал Джоффи, ведя меня туда, где канцлера ожидали два огромных лимузина. – Он наверняка захочет пообщаться со своими обожателями, так что у тебя есть шанс.

Мы отыскали поджидавшую канцлера толпу и протолкались в первые ряды. Оказалось, большинство зрителей тоже возжелали увидеть Гана вблизи, но с совершенно иной целью, нежели я. При появлении политика народ возбужденно загомонил. Ган спокойно улыбнулся и двинулся по проходу, пожимая руки, а ему пихали букеты цветов и подсовывали детишек для поцелуя. Рядом топал полковник Запритвор с фалангой телохранителей, которые озирали толпу, тщательно следя, как бы кто чего не выкинул. За их спинами маячил Стрихнен, по-прежнему цеплявшийся за красный портфель. Я спряталась за старую даму, размахивавшую флагом партии вигов, поэтому Ган меня видеть не мог. Мы с ним уже сталкивались, и он знал, на что я способна, так же как и я знала, на что способен он: в последнюю нашу встречу он пытался скормить меня и моих коллег Искомой Звери, адскому чудищу из самых глубин извращенного человеческого воображения. А раз уж он способен по желанию вызывать вымышленных тварей, стоит поостеречься.

Но когда маленькая группка подошла ближе, во мне вдруг шевельнулось странное желание не арестовывать Гана, а присоединиться к восторженным его поклонникам. Атмосфера была наэлектризована, и от Гана по толпе распространялось ощущение правильности. Джоффи уже подпал под чары, он размахивал руками и свистел. Я подавила сильное желание забыть о своих намерениях и прибегнуть в отношении Гана к презумпции невиновности. Он со свитой уже приблизился к нам. Протянул руку к толпе. Я внутренне подобралась, взглянула на начальные строки «Зеновийцев» и стала ждать подходящего момента. Мне придется крепко держать гада, пока я буду вчитывать нас в Книгомирье. Более всего меня беспокоило ослабление собственной решимости. Прежде чем магнетизм Гана окончательно сбил меня с толку, я глубоко вздохнула, схватилась за протянутую руку и быстро пробормотала:

– «В стране зеновийцев стояла мирная пора…»

Немного времени потребовалось мне, чтобы перенестись в Книгомирье. Через несколько мгновений гудящая толпа на парковке у студии «ЖАБ-ньюс» исчезла и сменилась теплой зеленой долиной, где под летним солнцем мирно паслись табуны единорогов. В голубых небесах кружились граммазиты, взмывая вверх на тепловых потоках, поднимавшихся от нагретой земли.

– Ну вот, – сказала я, оборачиваясь к Гану.

Меня ждало потрясение. Рядом стоял не Хоули, а пожилой мужчина с флажком партии вигов и не сводил глаз с бьющего прямо из земли хрустального ручья. Наверное, я схватилась не за ту руку.

– Где я? – спросил он, совершенно сбитый с толку.

Оно и понятно.

– Это предсмертные переживания, – брякнула я первое, что пришло в голову. – И как оно вам?

– Прекрасно!

– Вот и хорошо. Но не особенно увлекайтесь. Я возвращаю вас назад.

Я снова схватила его, еле слышно прошептала пароль и выпрыгнула из литературы – с этим у меня было гораздо проще. Мы материализовались за мусорными баками как раз в тот момент, когда Ган и его свита уже уезжали. Я подбежала к Джоффи, который все еще махал рукой ему вслед, и велела прекратить.

– Извини. – Он помотал головой. – Что с тобой случилось?

– Не спрашивай. Идем домой.

Легла я за полночь. Голова кружилась после пережитого почти гипнотического влияния Гана на толпу. Но кое-какие идеи все же имелись. Можно еще раз попытаться схватить его, а если не получится – использовать сотриголовку, которую я стянула из Книгомирья. Я не переживала, что стану виновницей его гибели. Уничтожив негодяя, я чувствовала бы себя убийцей не больше, чем писатель, нажавший на клавиатуре кнопку «Delete». Но пока Формби не дает Гану стать диктатором, у меня еще есть время выработать стратегию. Можно наблюдать и строить планы. Как говаривала мне миссис Словопутт: «Время, ушедшее на инсценировку,[25]25
  Она, конечно, имела в виду рекогносцировку.


[Закрыть] потрачено не впустую».