Текст книги "Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра"
Автор книги: Джаспер Ффорде
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
– Обожаю истории с хорошим концом, – встряла мама.
– В любом случае, – продолжал Джоффи, – Майкрофт запретил им впредь использовать эту технологию и взамен выдал для маркетинга хамелеобиль. Скоро он появится в салонах, если «Голиаф» не перехватит идею.
– А! – пробормотала я, откусывая еще немного кекса. – А как поживает моя любимая международная корпорация?
Джоффи закатил глаза.
– Как всегда, ничего хорошего. Они пытаются ввести административную систему, основанную на вере.
– То есть хотят превратиться в… религию?
– Только в прошлом месяце они объявили об этом по предложению их штатной провидицы, сестры Беттины Страудской. Они намерены возвести корпоративную иерархию в ранг пантеона с собственными богами, полубогами, жрецами, священными местами и официальным молитвенником. В обновленном «Голиафе» работникам станут платить не презренной материей вроде денег, но верой – в виде купонов, которые можно будет обменять на товары и услуги в любом принадлежащем корпорации магазине. Держатели акций «Голиафа» смогут на выгодных условиях обменять их на эти самые «верупоны», и все станут поклоняться высшим эшелонам «Голиафа».
– А что «правоверные» получат взамен?
– Горячее чувство единства, защиту от мирового зла и посмертное воздаяние… Думаю, не обойдется также без фирменных футболок.
– Очень по-голиафовски.
– И не говори. – Джоффи усмехнулся. – Поклонение в священных местах потребительства. Чем больше тратишь, тем ближе к их «божеству».
– Ужасно! – воскликнула я. – А нормальные-то новости есть?
– Конечно! «Суиндонские молотки» побьют «Редингских громил» на Суперкольце этого года.
– Шутишь!
– Вовсе нет. Согласно Седьмому, незаконченному, Откровению святого Звлкикса «Молотки» выиграют Суперкольцо восемьдесят восьмого года. Звучит оно так: «И будет победа своя на поле Суиндонском в год тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, и вследствие этого…» Остальное утрачено, но и так достаточно красноречиво.
Святой Звлкикс являлся местным суиндонским святым, и все горожане, включая меня, знали о нем со школьной скамьи. В течение многих лет его «Откровения» будоражили умы, и понятно почему: они были поразительно точны. Однако при всем при этом я относилась к ним скептически, особенно к предсказанию выигрыша «Молотков» в Суперкольце. Городская команда, несмотря на неожиданный прорыв в суперфинал несколько лет назад и неоспоримый талант ее капитана Роджера Хлоппока, являлась, вероятно, худшей в стране.
– Слишком уж далеко загадал. В смысле, святой Звлкикс исчез в… каком? Тысяча двести девяносто втором году?
Однако Джоффи и мама не видели в этом ничего смешного.
– Да, – сказал мой братец, – но мы можем попросить его подтвердить предсказание.
– Вы? Прямо сейчас?
– Согласно Шестому Откровению он должен спонтанно воскреснуть послезавтра в десять минут десятого.
– Но это же замечательно!
– Замечательно. Но вовсе не беспрецедентно, – охладил мои восторги Джоффи. – Провидцы тринадцатого столетия появляются то и дело. Восемнадцать человек за последние шесть месяцев. Звлкикс представляет интерес для верующих и для нас, членов Братства, но телевизионщики вряд ли его покажут. Рейтинг второго пришествия брата Велобиуса на прошлой неделе и близко не стоит с возобновившимся по другому каналу показом «Бонзо-вундерпса».
Я немного помолчала, обдумывая услышанное.
– Хватит о Суиндоне, – сказала мама, отличавшаяся особым нюхом на заморочки, особенно мои. – Что с тобой-то приключилось?
– Тебе откуда начинать? Моих приключений хватило бы на несколько толстых томов.
– Тогда… тогда начни с того, почему ты вернулась.
Я рассказала ей о том, как тяжело быть главой беллетриции, как иногда могут раздражать книги. Рассказала о Пятнице и Лондэне, о книжном происхождении Хоули Гана. При этих словах Джоффи подпрыгнул.
– Ган… вымышленный?
Я кивнула.
– Да, а что? Когда я последний раз навещала вас, его вроде бы вышвырнули из партии вигов.
– Уже нет. Из какой он книги?
– Хотелось бы мне знать, – пожала я плечами. – А что? Что случилось-то?
Мама с Джоффи нервно переглянулись. Если моя родительница начинает интересоваться политикой, значит, дела и вправду плохи.
– Неладно что-то в нашем королевстве, – пробормотала мама.
– И это что-то – канцлер Англии Хоули Ган, – добавил Джоффи. – Но тебе не обязательно верить нам на слово. Сегодня в восемь вечера он появится на «ЖАБ-ньюс» в «Уклонись от ответа» из Суиндона. Можем сами посмотреть.
Я еще порассказывала им о беллетриции, и Джоффи, в свою очередь, радостно поведал мне, что посещаемость церкви Всемирного Стандартного Божества резко пошла вверх с тех пор, как он принял спонсорство Совета по продаже тостов – компании, которая с момента моего последнего визита сделалась вдвое больше и влиятельнее. Теперь они занимались не только хлебобулочными изделиями, но вдобавок наложили лапу на джем, круассаны и сдобу. Моя мама, не желая уступать Джоффи, заявила, что тоже получила немного спонсорских денег от «Кексов мистера Редьярда», хотя призналась, что кекс, которым она угощала меня, ее собственной выпечки. Затем она в подробностях поведала мне об операциях, перенесенных ее пожилыми друзьями, что, откровенно говоря, не вызвало у меня особого восторга. Пока она переводила дух между аппендэктомией миссис Моложаверс и запорами мистера Уолша, в комнату вошел высокий импозантный мужчина в безупречном утреннем костюме в стиле девятнадцатого века и с внушительными усами, которые повергли бы в уныние командора Брэдшоу. Вид незнакомец имел столь властный и целеустремленный, что мне тут же вспомнился император Зарк.
– Четверг, – затаив дыхание, произнесла мама, – это прусский канцлер, герр Отто Бисмарк. Мы с твоим папой пытаемся уладить шлезвиг-гольштейнский вопрос тысяча восемьсот шестьдесят третьего – шестьдесят четвертого годов. Отец отправился за датским оппонентом Бисмарка, дабы усадить их за стол переговоров. Отто… то есть герр Бисмарк, это моя дочь Четверг.
Бисмарк щелкнул каблуками и с ледяной вежливостью поцеловал мне руку.
– Фройляйн Нонетот, я весь польщен, – произнес он с сильным немецким акцентом.
Необычные и давно умершие гости моей мамы должны были бы удивить меня, но не удивляли. Не удивляли с тех самых пор, как в мои девять лет у нас гостил Александр Великий. Довольно симпатичный был парень, но совершенно не умел вести себя за столом.
– Как вам нравится тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год, герр Бисмарк?
– Я особенно впечатлен есть концепцией сухой чистки, – ответил пруссак, – и предвижу я большое будущее для бензинового двигателя. – Он снова повернулся к моей маме. – Но я весьма жажду поговорить с премьер-министром Дании. Где оный может быть?
– Боюсь, у нас небольшие проблемы с его местонахождением, – ответила мама, взмахивая ножом. – Не желаете ли вместо него кусочек «баттенберга»?
– А! – воскликнул Бисмарк, смягчившись. Он деликатно перешагнул через ДХ-82 и сел рядом с мамой. – Лучшего «баттенберга» я не имел пробовать!
– О, герр Би, – покраснела мама, – вы мне льстите!
Тайком от Бисмарка она махнула нам, чтобы мы исчезли, и мы, будучи послушными детками, удалились из гостиной.
– Ну? – воскликнул Джоффи, закрыв дверь. – И как тебе все это? Мамуля обжимается с тевтонцем!
Я подняла бровь и посмотрела на него.
– Вряд ли, Джоффи. Папа не так часто приходит, а общество умного мужчины – большая редкость.
Джоффи хихикнул.
– Просто друзья, значит? Ладно. Вот что: готов поспорить на десять фунтов, что на следующей неделе в это же самое время мама с Железным канцлером устроят что-нибудь дикое!
– По рукам.
Мы пожали друг другу руки и, поскольку Эмма, Гамлет, мама и Бисмарк были заняты, я попросила Джоффи присмотреть за Пятницей, а сама отправилась прогуляться и подышать воздухом.
Я свернула налево и двинулась по Мальборо-роуд, отмечая перемены, произошедшие за два года моего отсутствия. Этой дорогой я почти восемь лет ходила в школу, и все стены и деревья были мне как старинные друзья. На Пайперс-уэй возвели новую гостиницу, несколько магазинов в Старом городе либо сменили хозяев, либо подверглись реконструкции. Все было до боли знакомо, и я думала, останется ли во мне это желание чувствовать себя где-то дома или уйдет, как ушла моя привязанность к «Кэвершемским высотам», книге, служившей мне пристанищем последние несколько лет.
Я прошлась по Бат-роуд, повернула направо и оказалась на улице, где жили мы с Лондэном, пока его не устранили. Однажды я приходила в этот дом и увидела, что там живут его отец и мать. Поскольку они понятия не имели, кто я такая, и сочли – не без оснований, – что у меня не все в порядке с головой, я решила не рисковать и просто медленно пошла по другой стороне улицы.
Ничего особенно не изменилось. Кадка с увядшей тиккией часовитой по-прежнему стояла на крыльце рядом со старыми ходулями, и занавески в окне явно принадлежали матери Лондэна. Я продефилировала мимо дома, затем двинулась обратно. Моя решимость вернуть любимого мешалась с каким-то фатализмом, ощущением, что в итоге у меня ничего не выйдет и следует быть к этому готовой. В конце концов, ведь он действительно погиб в возрасте двух лет, и я не помнила, как все было на самом деле, а только как все могло бы быть, останься он в живых.
Я пожала плечами, укорила себя за пессимизм и направилась к голиафовскому дому престарелых «Сумерки», где нынче обреталась моя бабушка.
Бабушка Нонетот сидела у себя в комнате и смотрела документальный фильм «Прогулки с утками». В синей бумазейной ночной сорочке, с редкими седыми волосами она выглядела на все свои сто десять. Бабушка вбила себе в голову, что не сможет сбросить груз смертной жизни, пока не прочтет десять самых занудных на свете книг, но поскольку «занудный» – понятие не менее расплывчатое, чем «не занудный», помочь ей было весьма непросто.
– Шшш! – прошептала она, как только я вошла. – Невероятно захватывающая передача! – Она неотрывно смотрела на экран. – Только подумай: в результате анализа костей вымершей утки Anas platyrhynchos[20]20
Кряква обыкновенная (лат.).
[Закрыть] удалось выяснить, как она ходила!
Я уставилась на маленький экранчик, где вперевалку двигалась задом наперед странная мультяшная птица, а диктор рассказывал, как они пришли к такому выводу.
– Как же удалось это определить по нескольким замшелым костям? – скептически поинтересовалась я, давно усвоив, что «эксперты» из подобных передач являются кем угодно, только не экспертами.
– Не брюзжи, малышка Четверг! – ответила бабушка. – Целый совет опытных орнитологов-палеонтологов даже вычислил, что эта утка могла крякать примерно так: «квок-квок»!
– «Квок»? Маловероятно.
– Может, ты и права, – ответила она, выключая телевизор и отбрасывая в сторону пульт. – Много ли эти эксперты соображают?
Как и я, бабушка умела попадать внутрь литературных произведений. Я не понимала до конца, как мы это делаем, но радовалась, что она это умеет, ведь именно бабушка помогла мне сохранить память о муже (был момент, когда я рисковала позабыть его, естественно из-за Аорниды, мнемоморфа). Но где-то с год назад бабушка покинула меня, заявив, что я уже могу сама о себе позаботиться, а она больше не намерена тратить на меня время и вкалывать в хвост и в гриву, в чем не содержалось ни крупицы правды: на самом деле как раз я присматривала за ней. Впрочем, все это не имело значения. Она была моей бабушкой, и я очень ее любила.
– Господи! – выдохнула я, глядя на ее мягкую морщинистую кожу, по странной ассоциации напомнившую мне о детеныше ехидны, фотографию которого я как-то видела в «Нэшнл джиографик».
– Что? – резко спросила она.
– Ничего.
– Ничего? Ты ведь думала о том, какой старой я выгляжу? Да?
Трудно отрицать очевидное. Каждый раз, как я ее навещала, мне казалось, что старше выглядеть уже нельзя, но каждый следующий раз она с пугающим постоянством становилась все древнее и дряхлее.
– Когда ты вернулась?
– Нынче утром.
– И как тебе здесь?
Я поведала ей о текущих событиях. Бабушка цокала языком, когда я рассказывала ей о Гамлете и леди Гамильтон, и громко хмыкнула, когда я упомянула о маме и Бисмарке.
– Рискованно.
– Мама и Бисмарк?
– Эмма и Гамлет.
– Он вымышленный персонаж, а она – исторический. Что тут может быть плохого?
– Я подумала, – медленно проговорила она, поднимая бровь, – о том, что случится, когда Офелия все узнает.
Самой мне это в голову не пришло. Бабушка была права. С Гамлетом зачастую трудно, но Офелия – сущий ужас.
– Всегда подозревала, что сэр Джон Фальстаф отказался от патрулирования елизаветинской драмы из-за непомерных порой запросов Офелии, – задумчиво протянула я. – То ей очередное домашнее животное подавай, то море минералки и свежих суши прямо в Эльсинор, мол, без них ей не работается. Думаешь, следует убедить Гамлета вернуться в «Гамлета»?
– Возможно, не сию минуту, – сказала бабушка, кашляя в платочек. – Пусть посмотрит на реальный мир. Может, поймет, что пяти актов более чем достаточно, чтобы принять решение.
Она снова закашлялась, я вызвала сиделку, и та посоветовала мне уйти. Я поцеловала бабушку на прощание и вернулась домой в глубокой задумчивости, пытаясь выработать план действий на ближайшие дни. О том, насколько у меня превышен кредит в банке, даже думать не хотелось. Но если я собираюсь ловить Гана, то как мне удобнее это делать: в качестве сотрудника ТИПА или в частном порядке? Особого выбора не было: мне требовалась моя старая работа. Завтра попытаюсь восстановиться. С Ганом явно необходимо разобраться, и решение я приму по ходу дела в телестудии нынче вечером. Наверное, придется искать логопеда для Пятницы, чтобы отучил малыша от «лорем ипсум», и, конечно, еще оставался Лондэн.
Как я могу вернуть человека в «здесь и сейчас», если он уничтожен в «там и тогда» хронумпированным офицером якобы неподкупной Хроностражи?
От размышлений я оторвалась на подходе к маминому дому. В переулке напротив кто-то прятался. Я нырнула в садик перед ближайшим домом, прошмыгнула между двумя глухими стенами на задний двор, влезла на мусорный бак и осторожно выглянула из-за высокой стены. Действительно, кто-то следил за маминым домом. Для лета незнакомец был одет чересчур тепло, а заросли златоцвета наполовину скрывали его. Я поскользнулась на баке, тот загремел. Соглядатай обернулся, увидел меня и дал деру. Я перемахнула через стену и бросилась за ним. Это оказалось совсем не трудно. Атлет из него был никудышный, и я поймала его, когда он героически попытался преодолеть забор. Сдернув добычу вниз, я случайно перевернула его рюкзачок, и на землю высыпались потрепанные записные книжки, фотоаппарат, маленький бинокль и несколько экземпляров исчерканного красной ручкой бюллетеня ТИПА-27.
– Ой-ей-ей! Пустите! – взвыл он. – Больно же!
Я заломила ему руку за спину, и он рухнул на колени. Не успела я ощупать его карманы в поисках оружия, как из-за брошенной машины, занеся над головой древесный сук, выскочил еще один человек, одетый уже по-другому. Я увернулась, он по инерции пролетел мимо, получил от меня пинка, врезался головой прямо в стенку и упал без сознания.
У первого шпиона ствола не оказалось, но я бдительно проверила, безоружен ли его сомлевший приятель, а также не захлебнется ли он кровью и не подавится ли зубами.
– Вы не из ТИПА, – констатировала я, – поскольку как оперативники никуда не годитесь. Вас послал «Голиаф»?
Первый медленно поднялся на ноги. Он с любопытством разглядывал меня, потирая руку в том месте, где наверняка остались отпечатки моих пальцев. Это был крупный мужчина, но не злобный с виду, коротко стриженный, с большой бородавкой на подбородке. Я разбила ему очки. На голиафовца он не походил, но мне уже доводилось ошибаться.
– Весьма рад познакомится с вами, мисс Нонетот. Я долго, очень долго ждал вас.
– Я уезжала.
– С января восемьдесят шестого. Я почти два с половиной года ждал встречи с вами.
– И чего ради?
– Я, – провозгласил он, доставая из кармана значок и показывая его мне, – ваш официально назначенный сталкер. То есть преследователь.
Я повертела значок в руках. Действительно, этот человек был прикомандирован ко мне. Абсолютно легально, ничего не попишешь. Вообще сталкерство лицензировалось ТИПА-33, отделом облегчения увеселений, который вместе с Объединенным профсоюзом сталкеров составил специальные правила, регулирующие, кому за кем дозволяется следить. Подобная мера помогла регламентировать данный род занятий, с исторической точки зрения довольно темный, а также классифицировать работников этой сферы согласно их умениям и настойчивости. Мой преследователь имел впечатляющий первый ранг: таким позволялось преследовать настоящих знаменитостей. И это меня насторожило.
– Первый ранг? – хмыкнула я. – Мне зардеться от гордости? Вот уж не думала, что мне дадут выше восьмого.
– На самом деле даже и не восьмой, – согласился сталкер. – Скорее, двенадцатый. Но я нутром чую: вы далеко пойдете. Я повис на хвосте у Лолы Вавум в шестидесятых, когда она играла всего лишь эпизодическую роль в «Улицах Вуттон-Бассет», и следил за ней девятнадцать лет, можно сказать, вырос вместе с ней! Я оставил ее только ради Сама Ецц-Мачо. Узнав об этом, она прислала мне в подарок хрустальную пивную кружку с надписью: «Спасибо за классную слежку. Лола». Вы с ней не знакомы?
– Однажды встречались, мистер… – я еще раз взглянула на значок, прежде чем отдать его, – де Роз. Интересная фамилия. Вы имеете какое-то отношение к тому самому?..
– Писателю? Только в мечтах, – ответил сталкер, закатывая глаза. – Но поскольку мне бы хотелось с вами подружиться, то, пожалуйста, зовите меня Мильон.
– Ну, Мильон так Мильон.
Мы пожали друг другу руки. Человек, лежавший на земле, застонал и сел, потирая голову.
– А ваш приятель?
– Он мне не приятель, – фыркнул Мильон. – Он мой сталкер. И бельмо на глазу.
– Подождите, вы же сталкер… И у вас тоже сталкер?
– Конечно! – рассмеялся Мильон. – Опубликовав автобиографическую книгу «Крадущийся по целине», я и сам сделался до некоторой степени знаменитостью. Даже подписал рекламный контракт с фирмой по выпуску мужских плащей «Роза ветров»™. Именно мой статус позволил Адаму следить за мной! Ежели вдуматься, так у него, сталкера третьего ранга, тоже наверняка имеется собственный «хвост». Слыхали стишок?
Прежде чем я успела его заткнуть, он продекламировал:
И вот газеты нам сегодня говорят,
Что сталкеры за сталкером следят,
За ними же другие ходят свитой,
За теми – третьи. И так ad infinitum…[21]21
Пародия на стихотворение Джонатана Свифта (перевод М. Лозинского):
Под микроскопом он открыл, что на блохеЖивет блоху кусающая блошка.На блошке той – блошинка-крошка.В блошинку же вонзает зуб сердитоБлошиночка. И так ad infinitum.
[Закрыть]
– Нет, такого не слышала, – задумчиво произнесла я.
Второй сталкер прижал платок к разбитой губе.
– Мисс Нонетот, это Адам Барандук. Адам, мисс Нонетот.
Адам вяло помахал мне, посмотрел на окровавленный платок и жалостно вздохнул. Внезапно я ощутила раскаяние.
– Извините, что врезала вам, мистер Барандук. Я просто не знала, кто вы такие.
– Профессиональный риск, мисс Нонетот.
– Эй, Адам, – с внезапным воодушевлением сказал Мильон, – у тебя еще не завелся сталкер?
– Где-то тут ошивается, – ответил Барандук, озираясь по сторонам. – Неудачник тридцать четвертого ранга. Этот унылый олух вчера ночью рылся в моем мусорном ведре. И кто он после этого, а?
– Тихо, тут дети, – сказал Мильон. – Наверное, в шестидесятых это еще годилось, но современные сталкеры действуют куда тоньше. Долгие бдения, многочисленные заметки, рассчитанные приходы и уходы, телекамера…
– Мы живем в печальные времена, – согласился Адам, грустно качая головой. – Надо уходить. Я обещал приятелю присмотреть за Эдриеном Выпендрайзером.
Он встал и медленно побрел по переулку, спотыкаясь о пустые пивные жестянки.
– Старик Адам не бог весть какой собеседник, – прошептал Мильон, – но в клиента вцепляется как бульдог. Уж его-то не застукаешь за рытьем в мусорных баках, если, конечно, он не дает мастер-класс для начинающих сопляков. Скажите, мисс Нонетот, где вы провели последние два с половиной года? Тут было малость скучновато: после того как вы не появились ни разу в течение восемнадцати месяцев, я свел слежку к трем ночам в неделю.
– Вы не поверите, если я вам расскажу.
– Вы не поверите, во что я способен поверить. Параллельно со слежкой я на днях закончил свою первую книгу: «Краткая история ТИПА». Помимо того я являюсь редактором журнала «Теоретик заговора». Кроме статей о весьма ощутимой связи между корпорацией «Голиаф» и Хоули Ганом, а также о существовании таинственного чудовища по имени Гадзилла, мы ведем несколько колонок, посвященных только вам и делу «Джен Эйр». Нам бы хотелось написать и о работе вашего дяди Майкрофта. Хотя мы почти ничего не знаем, конспиративная сеть существует благодаря сбалансированной смеси из полуправды, лжи и догадок. Он что, вправду создал устройство для изменения окраски автомобилей?
– Вроде того.
– И переводящую копирку?
– Он зовет ее розетт-копиркой.
– А овинатор? «Теоретик заговора» посвятил семь страниц безосновательным слухам только об одном этом изобретении.
– Не знаю. Наверное, какое-то устройство типа инкубатора. А есть ли что-нибудь, чего вы не знаете о моей семье?
– Не так много. Я хотел бы написать вашу биографию. Как вам такое название: «Четверг Нонетот. Биография»?
– Оставляет многовато места для воображения.
– Так вы согласны?
– Нет, но, если вы соберете мне досье на Хоули Гана, я расскажу вам об Аорниде Аид.
– О младшей сестре Ахерона? Заметано! Вы точно не разрешаете мне писать вашу биографию? Я ведь уже начал.
– Точно. Если что-то найдете, заглядывайте.
– Не могу. Это строго запрещено всем членам Объединенного профсоюза сталкеров. Нам нельзя подходить к вашему дому ближе чем на сто ярдов.
Я вздохнула.
– Ладно. Тогда помашите мне, когда я выйду.
Де Роз радостно согласился на этот вариант, и я оставила его собирать записные книжки, бинокль и фотоаппарат и делать записи о первой встрече со мной. Избавиться от несчастного дурня не получится, но сталкер может стать моим союзником.
