Текст книги "Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра"

Автор книги: Джаспер Ффорде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Надо же было как-то отреагировать! Прикрой меня.

Он выскочил и начал палить. Я, как последняя дура, присоединилась к нему. Раньше моя неспособность полностью осмыслить происходящее казалась мне преимуществом, поскольку Кол более или менее знал, что делает. Однако в данный момент я однозначно видела, что это не тот случай и пора делать ноги. Несколько раз без толку выстрелив в коридор, мы прекратили огонь и юркнули за угол.

– Чесней! – крикнул Кол. – Я хочу поговорить с тобой!

– Что тебе здесь надо? Это моя территория!

– Одна голова хорошо, а две лучше, – отозвался Кол, подавив смешок. – Уверен, мы сумеем договориться!

Молчание. Затем снова раздался голос Чеснея:

– Не стреляйте. Мы выходим.

Чесней вышел на открытое место рядом с детскими качелями в форме вертолета и «Говорящим Уиллом», читающим «Кориолана». Оставшийся подручный встал рядом с ним, удерживая президента.

– Привет, Кол. – Чесней был высок и так бледен, словно у него ни кровинки в теле не осталось. – Я не простил тебе своей гибели.

– Я зарабатываю на жизнь ликвидацией вампиров, Дейв. Ты стал вампиром и тем самым вынудил меня к действиям.

– Вынудил?

– Конечно. Ты же собирался вонзить клыки в шею восемнадцатилетней девственницы и превратить ее в безвольную оболочку, полностью тебе подчиняющуюся.

– У каждого свое хобби.

– Собирал бы ты паровозики, – ответил Кол, – я бы не имел ничего против. Но распространения вампиризма я не потерплю. – Он кивнул на шею Чеснея: – Да, изрядная у тебя там ссадина.

– Очень смешно. Так чего тебе надо?

– Немного. Хочу получить назад президента Формби.

– А взамен?

Кол качнул дулом ружья в мою сторону.

– Четверг. В ней уйма жизни. Отдай мне пистолет, милая.

– Что?! – взвыла я с тщательно разыгранным негодованием.

– Делай, как я сказал. Президента надо спасать любой ценой, сама говорила.

Я отдала пистолет.

– Хорошо. Теперь ступай вперед.

Я медленно двинулась по вестибюлю. Попрятавшиеся под столами посетители наблюдали за мной с болезненным восхищением. Мы остановились в десяти ярдах от противника, возле галереи игровых автоматов.

– Пускай президента.

Чесней кивнул своему головорезу, и тот отпустил пленника. Формби, немного сбитый с толку, потрусил к нам.

– Теперь посылай сюда Четверг.

– Ни фига себе! – воскликнул Кол. – Ты до сих пор ходишь с этим древним ТИПА-револьвером? Лучше возьми ее пистолет, ей он больше не понадобится.

И он бросил мое оружие бывшему напарнику. Чесней машинально протянул за пистолетом руку, причем именно ту, которой придерживал голову. Голова опасно закачалась. Он попытался подхватить ее, но только испортил дело. Голова отделилась от шеи, пролетела между его беспорядочно мечущимися руками и шмякнулась на пол, словно большой кочан капусты.

Непотребная картина отвлекла напарника Чеснея, и Кол выстрелом разоружил его. Не понимая, почему все веселье должно доставаться Стокеру, я кинулась вперед, поддела отскочившую от пола голову Чеснея носком ботинка и точнехонько послала ее в дверь галереи игровых автоматов, где она одним ударом выбила триста очков на баскетбольной консоли. Кол двинул обалдевшего и обезглавленного Чеснея под дых и отобрал у него оба моих пистолета. Я схватила за руку президента, и мы помчались к парковке, а голова Чеснея ругалась нам вслед, вися вверх тормашками в баскетбольной корзине.

Добравшись до машины, Кол ухмыльнулся.

– Чесней и впрямь потерял…

– Не надо. Это слишком банально.

– Я попал в какой-то тематический парк? – спросил Формби, когда мы запихнули его в машину Кола.

– Вроде того, господин президент, – ответила я, когда мы, взвизгнув покрышками, задним ходом выехали с парковки и рванули на выезд.

Никто не пытался нас остановить, и спустя несколько секунд мы уже щурились от дневного света и дождя на западной полосе М4. Я заметила время: 17.03. Еще вполне успеем довезти президента до телефона и не дать парламенту проголосовать в пользу Гана. Я протянула руку Колу, тот радостно пожал ее и вернул мне пистолет, все еще покрытый прахом прихвостня Чеснея.

– Видела, какая у него рожа сделалась, когда башка начала отваливаться? – хихикнул Кол. – Вот ради таких моментов и стоит жить!

Глава 29
Кот, ранее известный как Чеширский

ДАТСКИЙ КОРОЛЬ ТЕРПИТ ФИАСКО В ПОПЫТКЕ УПРАВЛЯТЬ ПРИЛИВОМ

Еще один поразительный образчик датской тупости! Как выяснили наши корреспонденты, король Канут Датский пытался употребить свою власть, дабы остановить наступающий прилив. Разумеется, ничего не вышло, и полоумный монарх промок. Датские власти тут же принялись опровергать эту историю и с непристойной поспешностью обрушились на блистательную и объективную английскую прессу со следующими лживыми заявлениями: «Во-первых, это был не Канут, а Кнут, – начал свою дикую и совершенно неубедительную тираду датский министр пропаганды. – Вы, англичане, называете его Канутом, чтобы не было так очевидно, что в течение двухсот лет вами правили иностранцы. И тот Кнут вовсе не пытался приказывать морю: наоборот, он хотел продемонстрировать своим чересчур льстивым придворным, что море ему подчиняться не станет. К тому же все это случилось девятьсот лет назад – если вообще имело место». Получить комментарии от самого короля Канута не удалось.

«ЖАБ-ньюс», 18 июля 1988 г.

Мы заверили президента, что это действительно такой парк аттракционов на тему автозаправочных станций. Нерайх и Понт искренне обрадовались, получив президента назад, а Хоули Ган отменил голосование в парламенте. Более того, он провел молчаливый благодарственный молебен в честь возвращения Формби. А нам с Колом выдали по подписанному задним числом чеку и пообещали представить к «Банджолеле[70]70
  Банджолеле – гибрид банджо с укелеле (маленькой гавайской гитарой). Любимый инструмент Формби.


[Закрыть] с дубовыми листьями» за мужество и верность долгу.

Покончив с тяжелой работой, мы с Колом распрощались, и я вернулась в офис ТИПА.

На заднем дворе возле моей машины меня поджидал недовольный майор Зануддер.

– Опять никаких датских книг, агент Нонетот! – процедил он, вручая мне отчет. – Еще один провал, и я подам рапорт наверх!

Я смерила его гневным взглядом, шагнула к нему и ткнула пальцем в грудь.

Как минимум до Суперкольца Скользом не должен обо мне вспоминать.

– Вы обвиняете меня в собственных неудачах?

– Ну, то есть, я хочу сказать…

Он несколько сбавил тон и нервно попятился.

– Удвойте усердие, майор Зануддер, или я смещу вас! Понятно?

Последние слова я выкрикнула. Не следовало этого делать, но я уже начала отчаиваться. Только Скользома на хвосте мне сейчас не хватало!

– К-к-к-конечно, – проблеял Зануддер. – Я сам во всем виноват.

– Вот и хорошо, – выпрямилась я. – Завтра нагрянете с обыском в Гильдию австралийских писателей в Вуттон-Бассетте.

Зануддер вытер лоб и отдал честь.

– Как скажете, мисс Нонетот!

Я надеялась объехать разномастную толпу журналистов и телевизионщиков, но они проявили настойчивость, достойную лучшего применения, и мне пришлось остановиться.

– Мисс Нонетот, – начал корреспондент «ЖАБ-спортс», отпихивая пятерых или шестерых конкурентов, пытавшихся поймать наиболее удачный ракурс моего лица, – какова ваша реакция на то, что пятеро лучших игроков «Суиндонских молотков» ушли из команды под угрозой смерти?

Это стало для меня новостью, но я не подала виду.

– Мы в процессе набора новых игроков…

– Мисс менеджер, но раз у вас в команде только пять человек, не лучше ли сразу сдаться?

– Мы выйдем на поле, уверяю вас.

– А как вы прокомментируете слух, будто «Редингские громилы» выписали себе в форварды знаменитого «Костолома» Макгада?

– Так же, как и всегда: Суперкольцо станет крупнейшей победой Суиндона.

– Кое-кто считает вас неспособной исполнять обязанности менеджера команды вследствие вашего чрезвычайно противоречивого решения поставить Биффо в защиту.

– Положение игроков на поле находится в процессе обсуждения и зависит от мистера Буженэна. А теперь прошу прощения…

Мотор завелся, и здание ТИПА осталось позади, а репортеры бежали следом и выкрикивали вопросы. Я снова оказалась на пике популярности, и мне это совершенно не нравилось.

Я успела домой как раз вовремя, избавив маму от приготовления очередной порции чая для Пятницы.

– Восемь рыбных палочек! – прошептала она, потрясенная аппетитом внука. – Восемь!

– Это еще ничего, – утешила я ее, пряча полученный чек в новом заварочном чайнике и щекоча Пятницу за ушком. – Ты еще не видела, сколько бобов он может съесть!

– Телефон трезвонил целый день. Какой-то Обри, угрозы убийства и прочие ужасы.

– Я ему перезвоню. А как зоопарк?

– О-о-о! – мурлыкнула она, поправила прическу и выплыла из кухни.

Я подождала, пока она свернет за угол, и наклонилась поближе к Пятнице.

– А Бисмарк и бабушка… целовались?

– Tempor incididunt un labore, – загадочно ответил он, – et dolore magna aliqua.

– Надеюсь, дорогой, это означает «однозначно нет», – прошептала я, наполняя его бутылочку.

По ходу дела я заметила на пальце обручальное кольцо и задумчиво уставилась на него. Лондэн снова вернулся.

Я крепко сжала кулак, схватила трубку и набрала номер.

– Алло, – послышался голос Лондэна.

– Это Четверг.

– Четверг! – воскликнул он со смесью облегчения и тревоги. – Что с тобой случилось? Я ждал тебя в спальне, а потом услышал, как внизу хлопнула дверь. Я что-то сделал не так?

– Нет, Лонд, все так. Просто тебя опять устранили.

– Меня до сих пор нет?!

– Конечно, ты есть!

Повисла долгая пауза. Слишком долгая. Я посмотрела на руку. Обручальное кольцо снова исчезло. Я вздохнула, положила трубку и с тяжелым сердцем вернулась к Пятнице.

Купая сына, я позвонила Обри и постаралась убедить его плюнуть на дезертиров. Велела продолжать тренировки и пообещала доставить ему новых игроков. У меня не имелось на этот счет никаких идей, но капитана я в данное обстоятельство посвящать не стала. Просто заверила, что все на мази.

– Ладно, мне пора, – сказала я ему наконец. – Надо вымыть Пятнице голову, а одной рукой этого никак не сделать.

Вечером, когда я читала Пятнице «Пиноккио», на шкафу в моей комнате материализовался здоровенный полосатый котище. Возник он не сразу: сначала обозначился кончик хвоста, а под конец появилась широкая улыбка. На заре своей карьеры в «Алисе в Стране чудес» он звался Чеширским Котом, но, поскольку границы графства перенесли, теперь он именовался Единственным и полномочным представителем уоррингтонских котов, однако выговорить сей титул удавалось не всякому, и поэтому в основном его называли менее официально – Бывшим Чеширским Котом или просто Котом. На самом деле его звали Арчибальд, но так обращаться к нему дозволялось только его маме в моменты их редких встреч.

Он очень тесно сотрудничал с беллетрицией, где заведовал Великой библиотекой – разветвленным и почти бесконечным хранилищем всех когда-либо написанных книг. Он служил обербиблиотекарем и знал все обо всех книгах, находившихся на его попечении: читают их в данный момент или нет, и если да, то кто, – все, кроме того, персонажем какой из них являлся Хоули Ган. Пятница захихикал и вытянул в ту сторону пальчик, когда Кот завершил появление и воззрился на нас с застывшей на мордочке улыбкой, с интересом прислушиваясь к чтению.

– Привет! – поздоровался он, как только я закончила, поцеловала Пятницу и погасила ночник. – У меня есть для тебя кое-какая информация.

– О чем?

– О Хоули Гане.

Я снесла Кота вниз, где он устроился на микроволновке, пока я заваривала чай.

– И что ты выяснил?

– Я выяснил, что жрец – это не тот, кто все время жрет, а такой древний священник.

– Я имела в виду Гана.

– А. Ну да. Я провел тщательнейшее расследование, и такого персонажа нет ни в Великой библиотеке, ни в Кладезе Погибших Сюжетов. Откуда бы он ни взялся, он не из опубликованной прозы, поэзии, анекдота, документалистики или книги по рукоделию.

– Сомневаюсь, что ты явился сюда исключительно с целью поведать мне о своем фиаско, Чеш, – сказала я. – А хорошие новости есть?

Кот сверкнул глазами и дернул усами.

– Книжки, выпущенные за счет автора! – торжествующе объявил он.

Это было озарение. Мне и в голову не приходило, что Хоули Ган мог происходить оттуда. Царство самиздата представляло собой причудливую смесь из краеведческих трудов, поэтических сборников, графоманской нетленки – и редких истинных жемчужин. Дождись они официальной публикации, их бы приняли в Великую библиотеку с распростертыми объятиями. Но такого не случалось.

– Ты уверен?

Кот протянул мне каталожную карточку.

– Я понимаю, как это важно для тебя, и потому позволил себе некоторую вольность.

Я прочла карточку вслух:

– «Застарелая похоть». Издана в тысяча девятьсот тридцать первом году. Ограниченный тираж в сто экземпляров. Автор – Дафна Фаркитт.

Я уставилась на Кота. Дафна Фаркитт! Создатель почти пятисот любовных романов и звезда этого жанра!

– Прежде чем прославиться своими поистине ужасными книгами, она издавала эти поистине ужасные книги за свой счет, – сообщил Кот. – Хоули выступает в них как жаждущий самоутверждения мелкий политикан. Он не главный персонаж. Упоминается от силы пару раз и даже описания не имеет.

– Ты можешь доставить меня в хранилище самиздата? – спросила я.

– Такого хранилища нет, – пожал плечами Кот. – У нас имеются данные о количестве экземпляров и краткие обзоры, собранные по крупицам из объявлений издателей, печатающих авторов за их счет, а также из «Ежемесячника графомана». А больше почти ничего и нет. Впрочем, нам всего-то и надо найти один экземпляр – и дело в шляпе.

Он снова улыбнулся, но я помрачнела.

– Все не так просто, Кот. Взгляни-ка вот на это.

Я показала ему последний выпуск «ЖАБа». Кот старательно нацепил очки и прочел: «Вакханалия сожжения датских книг достигла нового витка: уничтожению обречены романы родившейся в Копенгагене Фаркитт».

– Не понимаю, – сказал Кот, протягивая жадную лапу к рекламе кошачьего корма, – зачем сжигать все ее книги?

– Видимо, – ответила я, – ему не под силу отыскать все экземпляры «Застарелой похоти», и с отчаяния он развязал антидатскую кампанию в качестве прикрытия. Если ему повезет, эти идиоты, жгущие датские книги, все сделают за него. Какая же я дура, что сразу не догадалась! Вот скажи, где бы ты спрятал иголку?

Повисла длинная пауза.

– Сдаюсь, – признал свое поражение Кот. – И где бы ты спрятала иголку?

– В стогу сена.

Я задумчиво уставилась в окно. «Застарелая похоть». Я не знала, сколько экземпляров из сотенного тиража уцелело. Но поскольку книги Фаркитт до сих пор подлежали сожжению, хоть один-то наверняка остался. Неопубликованный роман Фаркитт являлся ключом к свержению Гана. Такой шанс нельзя упускать.

– А почему ты стала бы прятать иголку в стоге сена? – спросил Кот, молча обдумывавший мой ответ в течение нескольких минут.

– По аналогии, – объяснила я. – Гану нужно уничтожить все экземпляры романа, но он не хочет возбуждать лишние подозрения и поэтому нападает на стог сена – датчан, а не на иголку – Фаркитт. Понял?

– Понял.

– Хорошо.

– Ладно, тогда я пойду, – заявил Кот и исчез.

Это меня не слишком удивило, поскольку Кот обычно таким вот манером и удалялся. Я разлила чай по чашкам, добавила молока и поставила чашки на поднос. Я как раз размышляла, где искать экземпляр «Застарелой похоти», а также, с большей озабоченностью, не позвонить ли еще раз Джулии и не уточнить, долго ли ее муж «мерцал, как лампочка», когда снова возник Кот, осторожно балансируя на кенвудовском миксере.

– Кстати, – сказал он, – Грифон просил передать, что через две недели будет вынесен приговор по делу о твоем вторжении в повествование. Хочешь поприсутствовать?

Речь шла о тех временах, когда я изменила финал «Джен Эйр». Меня признали виновной, но неповоротливая судебная система Книгомирья бесконечно затягивала вынесение определения по делу.

– Нет, – помолчав, сказала я. – Пусть сам заглянет и сообщит, что они там решили.

– Я ему передам. Ладно, пока, – сказал Кот и исчез, на сей раз окончательно.

Я зацепила ногой дверь в мастерскую Майкрофта и придержала ее для Пиквик, затем захлопнула ее перед носом у Алана и поставила поднос на верстак. Майкрофт и Полли внимательно рассматривали маленький кусок бронзы странной формы.

– Спасибо, кисонька, – сказала Полли. – Как твои дела?

– Честно говоря, не очень, тетушка.

Полли прожила с Майкрофтом больше сорока лет и, внешне оставаясь в тени, являлась едва ли не столь же блистательным изобретателем, как и ее муж. Ей уже перевалило за семьдесят, и она относилась к раздражительному и забывчивому Майкрофту с терпением, которое меня вдохновляло. «Просто надо воспринимать его как пятилетнего ребенка с коэффициентом интеллекта в двести шестьдесят единиц», – поделилась она со мной однажды. Полли взяла чай и подула на него.

– Ты по-прежнему хочешь поставить Пачкуна в оборону?

– На самом деле я думала о Биффо.

– И Пачкун, и Биффо в защите – пустая трата сил, – пробормотал Майкрофт, нанося напильником тонкий штрих на бронзовый многогранник. – Поставь туда Змея. Опыта у него маловато, согласен, но играет он хорошо, и на его стороне молодость.

– Командную стратегию я оставляю на откуп Обри.

– Надеюсь, он в этом разбирается. Что скажешь?

Он протянул мне многогранник размером с грейпфрут, и я повертела его в руках. Некоторые грани имели четное количество сторон, другие – нечетное, а третьи, как ни удивительно, одновременно четное и нечетное! Глаза мои отказывались воспринимать увиденное.

– Очень… мило, – ответила я. – А для чего это?

– Для чего? – улыбнулся Майкрофт. – Положи его на верстак и увидишь!

Я повиновалась, но странная отливка, закачавшись на той грани, на которую я ее поставила, перекатилась на другую. В следующую секунду штуковина снова качнулась и оперлась на третью грань. Так, рывками, она перемещалась по верстаку, пока не наткнулась на отвертку, где и застыла.

– Я назвал его нонетотаэдром, – заявил Майкрофт, снимая многогранник со стола и опуская его на пол, где он продолжил свои судорожные перемещения.

Пиквик не сводила с него глаз, полагая, что эта штука охотится за ней, и в итоге сбежала.

– Твердые тела даже самой неправильной формы неустойчивы только на одной или двух гранях. А нонетотаэдр неустойчив на всех! Он будет катиться, пока не упрется во что-нибудь.

– Потрясающе! – пробормотала я, как всегда пораженная гениальностью изобретателя. – Но зачем он?

– Ты знаешь эти инерционные генераторы для самоподзавода ручных часов? – воодушевился Майкрофт.

– Ну?

– Если в нонетотаэдр сунуть один такой генератор весом в шесть тысяч тонн, то, по моим подсчетам, мы сможем вырабатывать до ста ватт мощности!

– Но… но этого же хватит только для одной лампочки!

– Учитывая нулевую мощность на входе, мне это кажется замечательным достижением, – слегка обиделся Майкрофт. – Для производства значительных объемов энергии пришлось бы обточить в виде нонетотаэдра нечто более массивное, например Марс, да еще обеспечить ему бесконечную плоскую поверхность с постоянной гравитацией. Энергию можно передавать на Землю по лучу Теслы, и…

Он принялся набрасывать в блокноте идеи и уравнения, речь его становилась все тише. Я наблюдала за нонетотаэдром, который падал и перекатывался по полу, пока не наткнулся на моток проволоки.

– А если серьезно, – доверительно произнесла Полли, ставя на стол свою чашку, – не поможешь ли ты нам идентифицировать некоторые устройства в мастерской? Поскольку мы с Майкрофтом оба поставили себе Большое Белое Пятно, спросить больше не у кого.

– Попробую, – кивнула я, окидывая взглядом странные устройства. – Вот это подсчитывает, сколько семечек в неразрезанном апельсине. То, с рожком, – олфактограф для измерения запахов, а вон та маленькая коробочка превращает золото в свинец.

– А вот это?

– Точно не помню.

Полли делала пометки в списке, а я еще минут десять пыталась припомнить назначение тех изобретений Майкрофта, какие сумела опознать. Задача оказалась не из легких, ведь дядя показывал мне далеко не все.

– А насчет этого я не уверена, – сказала я, показывая на устройство размером с телефонную книжку, лежащее на верстаке.

– Как ни странно, – ответила Полли, – его мы как раз помним. Это овинатор.

– Откуда ты знаешь, раз вы все забыли?

– Оттуда, – ответил Майкрофт, заканчивая свои наброски и присоединяясь к нам, – что на нем так написано. Видимо, это устройство предназначено для получения яиц в отсутствие курицы или, наоборот, кур в отсутствие яиц. Хотя, возможно, для чего-нибудь совсем другого. Давай включим.

Майкрофт щелкнул выключателем, и зажегся маленький красный огонек.

– Оно?

– Оно, – ответила Полли, внимательно глядя на маленькую невзрачную коробочку.

– Что-то ни яиц, ни кур не видать, – заметила я.

– Ничего, – вздохнул Майкрофт. – Может, это просто машинка для красного огонька. Черт бы побрал мою стертую память! Кстати, а какое именно устройство очищает память?

Мы оглядели мастерскую на предмет самых странных и наиболее непонятных штуковин. Любая из них могла оказаться очистителем памяти, но точно так же могла являться устройством для выемки яблочных сердцевинок.

Мы немного помолчали.

– Я по-прежнему считаю, что в защиту надо поставить Пачкуна, – сказала Полли, наверное, самый большой фанат крокета в нашей семье.

– Может, ты и права, – кивнула я, внезапно устав барахтаться против течения. – Дядя, твое мнение?

– Полли лучше знает, – ответил он. – Я несколько притомился. Кто хочет посмотреть «Назови этот фрукт» по телику?

Мы согласились, что это самый подходящий способ расслабиться под конец дня, и вскоре я впервые в жизни смотрела тошнотворную викторину. Только на середине шоу я осознала, какую дрянь мне показывают, и с головной болью отправилась спать.