Текст книги "Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра"
Автор книги: Джаспер Ффорде
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Глава 42
Объяснения
МИРОВЫЕ ЛИДЕРЫ СЪЕХАЛИСЬ НА ГРАЖДАНСКУЮ ПАНИХИДУ
Миллионы убитых горем жителей Англии и лидеры ведущих мировых держав собрались вчера в Уигане, дабы воздать последние почести президенту Джорджу Формби, умершему две недели назад. Похоронный кортеж совершил круговой объезд по центральным графствам Англии, по улицам, заполненным скорбящими гражданами, жаждущими попрощаться с человеком, который был президентом Англии последние тридцать девять лет. На панихиде в Уиганском соборе новый канцлер, мистер Редмонд Почтаар, тепло говорил о неоценимом вкладе этого великого человека в дело мира во всем мире. Когда отзвучала знаменитая «С тросточкой скакал я по Блэкпулским скалам» в исполнении Ланкастерского мужского хора под аккомпанемент двухсот гавайских гитар, канцлер пригласил королеву Дании спеть дуэтом «Мой путь – твой путь», песню, которая поможет залечить трещину в отношениях между нашими народами.
«ЖАБ», 10 августа 1988 г.
– Знаешь, момент был критический, – признался Лондэн, сидя у моей больничной койки и держа меня за руку. – Честно говоря, мы не думали, что ты выкарабкаешься.
Я слабо улыбнулась. Сознание вернулось ко мне только вчера, вместе с непрестанным ощущением застрявшего в голове кинжала.
Я обвела палату взглядом. Пришли еще Джоффи с Майлзом и Гамлет.
– Привет, ребята.
Они улыбнулись и поздравили меня с возвращением.
– И долго я так? – шепотом спросила я.
– Две недели, – ответил Лондэн. – Мы уж и вправду решили…
Я легонько сжала его руку и обвела комнату взглядом. Лонд безошибочно угадал мои мысли.
– Он у бабушки.
Я потрогала голову, но нащупала только толстую повязку. Лондэн перехватил мою руку и положил ее на одеяло.
– Какого…
– Тебе невероятно повезло, – ласково перебил он. – Врачи обещают полное выздоровление. Калибр оказался слишком мал, и пуля вошла в череп наискось. Когда она пробила кость, большая часть энергии уже израсходовалась. – Он постучал себя по виску. – Малютка засела между мозгом и внутренней поверхностью черепа. Ну и перепугались же мы!
– Синди умерла, да?
– Вроде пошла на поправку, – ответил Джоффи, – но потом начался сепсис.
– Знаешь, они по-настоящему любили друг друга, несмотря на все различия.
– Синди была киллером, Четверг, профессиональным наемным убийцей. Думаю, смерть она считала чем-то вроде профессионального риска.
Я кивнула. Он угадал.
Лондэн наклонился и поцеловал меня в нос.
– Кто в меня стрелял, Лонд?
– Имя Норман Джонсон тебе ничего не говорит?
– Говорит. Это Минотавр. Ты не ошибся. Он всю неделю пытался прикончить меня с помощью фарсажа: каток, банановая шкурка, рояль. Какая же я дура, что сразу не догадалась! Но пистолет оказался настоящим.
Лондэн улыбнулся.
– У этого пистолета вместе с пулей из дула вылетело облачко с надписью «пиф-паф». Полиция до сих пор голову ломает.
Я вздохнула. Минотавр давно удрал, но мне все равно следовало держаться настороже. Я повернулась к Лондэну: кое-что оставалось невыясненным.
– Мы победили?
– Конечно. Шар упал на фут ближе к колышку, чем у О'Наффинскея. Твою подачу признали «самым рискованным ударом века» – в Суиндоне, по крайней мере.
– Так мы не воюем с Уэльсом?
Лондэн покачал головой и улыбнулся.
– С Ганом покончено, дорогая. А «Голиаф» оставил все попытки сделаться религией. Откровение святого Звлкикса и правда действует совершенно невероятным путем.
– Сам расскажешь, – слабо улыбнулась я, – или из тебя придется каждое слово клещами тянуть?
Джоффи развернул страницу вечернего «Глобуса» с фотографиями переполоха на Коммершал-роуд, серией снимков усопшего Звлкикса и сценой гибели Синди от ножки рояльного табурета. Именно эту газету дала мне бабушка.
– Мы обнаружили ее у тебя в заднем кармане, – сказал Майлз.
– И это натолкнуло нас на мысль, – продолжал Джоффи. – Мы поняли, куда на самом деле направлялся тем утром святой Звлкикс и почему у него в спальне лежал билет на гравиметро. Он обрубал хвосты в преддверии побега. Боюсь, даже святой Звлкикс – или кем он там был на самом деле – не верил в победу Суиндона на Суперкольце. Папа всегда говорил, что время – штука изменчивая.
– Не понимаю…
Майлз подался вперед и снова показал мне снимок.
– Он погиб, пытаясь добраться до «Тюдоровских скачек».
– Ну и что? Это самая старая букмекерская контора в Суиндоне.
– Нет, в мире. Мы тут позвонили кое-куда. Она работает с тысяча двести шестьдесят четвертого года.
Я озадаченно уставилась на Джоффи.
– К чему ты клонишь?
– Да к тому, что «Книга Откровений» вовсе таковой не является. Это просто список ставок тринадцатого века.
– Что?!
Братец извлек из кармана «Откровения святого Звлкикса» и раскрыл на первой странице. Здесь присутствовала расписка в получении денег, принятая нами за прейскурант переплетчика. Небольшие арифметические вычисления рядом с каждым «откровением» на деле оказались расчетом ставок на уже свершившееся событие, каждый раз заверенное той же подписью, что и на первой странице. Джоффи пролистал тонкую книжицу.
– Ставки на гибель Великой армады – шестьсот к одному. Победа Веллингтона при Ватерлоо – четыреста двадцать к одному. – Он перевернул последнюю страничку. – Исход крокетного матча – сто двадцать четыре тысячи к одному. Ставки такие щедрые, поскольку святой Звлкикс заключал пари за много веков до события. Действительно, в те времена крокет еще даже не придумали. Тому, кто подписывал ставку, и в голову не приходило опасаться за исход пари.
– Значит, – сказала я, – дышите глубже… сто двадцать четыре тысячи фартингов равняются… равняются…
– Ста тридцати фунтам, – встрял Майлз.
– Верно. Всего сто тридцать фунтов. Победа Нельсона принесла Звлкиксу лишь… сколько там? Девять шиллингов?
Я по-прежнему не улавливала.
– Четверг, это тотализатор! Ставка за каждое выигранное пари умножается на выигрыш от предыдущего, а любое проигранное пари обнуляет счет.
– И… и сколько же стоят эти самые Откровения?
Джоффи посмотрел на Майлза, Майлз посмотрел на Лондэна, а тот ухмыльнулся и посмотрел на Джоффи.
– Сто двадцать девять миллиардов фунтов.
– Но у «Тюдоровских скачек» таких денег просто нет!
– Конечно нет, – согласился Майлз. – Но компания-учредитель, страхующая букмекерскую контору, по закону обязана оплатить все счета. «Скачками» владеет «Уэссекская дойная корова», а той, в свою очередь, владеет «Концы в воду», полностью принадлежащее игорному концерну «Объединенное хи-хи», который является частью…
– Корпорации «Голиаф», – ахнула я.
– Именно.
Воцарилась мертвая тишина. Мне хотелось выскочить из кровати, расхохотаться, заорать, забегать по потолку, но с этим придется подождать, пока я окончательно не поправлюсь. Поэтому я только улыбнулась.
– И какой же частью «Голиафа» теперь владеет Общество поклонников святого Звлкикса?
– Ну-у, – протянул Джоффи, – вообще-то мы ничем не владеем. Если помнишь, мы уступили все его перлы Совету по продаже тостов. Это им теперь принадлежит пятьдесят восемь процентов «Голиафа». А мы озвучили свои пожелания, и они с готовностью их поддержали. «Голиаф» отказался от всех своих планов по превращению в религию и перестал поддерживать партию вигов. Ну и о строительстве нового собора тоже речь шла… Мы победили, Четверг, мы победили!
Падение Гана, как выяснилось, было скорым и унизительным. Стоило ему лишиться поддержки «Голиафа» и овенатора, как парламент быстро задался вопросом: а с чего это они так слепо следовали за ним? Те, кто горячо его поддерживал, теперь с тем же энтузиазмом обернулись против него. Менее чем за неделю он прочувствовал, каково быть настоящим человеком. Все тщеславие, заговоры, попустительство, игравшие ему на руку, пока он оставался вымышленным персонажем, перестали действовать, когда он превратился в человека из плоти и крови, и не прошло и трех дней после Суперкольца, как его сместили. Эрнст Стрихнен, подвергнутый допросу по поводу звонков, сделанных из его кабинета Синди Стокер, решил спасти остатки своей шкуры и многое поведал о бывшем боссе. Теперь Гану предстояло отвечать перед судом по такому длинному списку обвинений, какого не предъявляли ни одному общественному деятелю Англии за всю ее историю. На самом деле проще сказать, чего ему не инкриминировали: работу няней без лицензии и использование автомобильного гудка в жилом районе в темное время суток. Если его признают виновным по всем пунктам, ему светит более девятисот лет тюрьмы.
– Мне его почти жаль, – сказал Джоффи, куда более склонный даровать прощение, чем я. – Бедный Хоули.
– Да, – саркастически добавил Гамлет. – Увы.
Глава 43
Выздоровление
МАНИФЕСТ ПАРТИИ ТОСТОВ
Мистер Редмонд Почтаар, чья правящая Партия тостов (бывшая Партия здравого смысла) на прошлой неделе взяла бразды правления в свои руки, огласил манифест партии, в котором дается обещание вывести страну из экономического и социального кризиса. Мистер Почтаар начал с заявления об обязательном употреблении тостов в пищу всеми слоями населения согласно гибкой возрастной шкале, а затем предложил в течение года снабдить каждую семью тостером. «В долговременной перспективе, – продолжал мистер Почтаар, – мы разработаем пятилетний план усовершенствования всех наших производственных областей для создания нового поколения супертостеров, которые не будут иметь никакой конкуренции и сделают Англию мировой тестовой державой». Критики «Тост-манифеста» выразили озабоченность громогласными призывами Почтаара к созданию Североатлантического тестового альянса и подчеркнули, что исключение из него нетостоядных наций создаст нежелательное международное напряжение. Мистер Почтаар пока не ответил на эти замечания, но призвал к реформе парламента.
«ЖАБ», 4 августа 1988 г.
Спустя две недели я вернулась в свой дом, заполненный цветами так, что он стал напоминать Кью-Гарденс.[86]86
Королевский ботанический сад.
[Закрыть] Правая сторона тела до сих пор плохо слушалась, но с каждым днем я все больше ощущала ее частью себя, и онемение проходило. Я сидела у открытого французского окна и смотрела в сад. Воздух полнился запахами лета, ветерок ласково играл занавесками. Пятница рисовал мелками на полу, из-за двери доносился треск старого «ундервуда» Лондэна, на кухне радио пело голосом Луи Армстронга «La Vie en rose». Впервые за невообразимо долгое время я могла расслабиться и посидеть спокойно. До полного выздоровления мне еще далеко, но я обязательно вернусь на работу – может, в ТИПА, может, в беллетрицию, а может, и туда, и туда.
– Я пришел попрощаться, – сказал Гамлет.
Он уже порадовал меня известием о том, что Уильяму Шагспифу удалось выгнать «Виндзорских насмешниц» из «Гамлета» и обе пьесы стали такими, какими им и полагалось быть: одна – загадочной, другая – побочным продуктом.
– Вы уверены?
Он жестом велел мне помолчать и под восхищенным взглядом Алана уселся на диван.
– Я многому научился, пока жил здесь, – начал принц. – Я узнал, что Гамлетов много и каждого из них мы любим за неповторимую трактовку образа. Мне нравится Гибсон, поскольку он меньше других подвержен сомнениям. Орсон – потому что у него лучший голос, Гилгуд – за легкость вхождения в роль, Джекоби – за страсть. Кстати, вы не видели этого парня, Брану?[87]87
Кеннет Брана – актер, в 1996 г. снимавшийся в «Гамлете» вместе с Кейт Уинслет. (Прим. ред.)
[Закрыть]
– Нет.
– Он только начинает. Сдается мне, из него выйдет потрясающий Гамлет.
Он призадумался на мгновение.
– Столетиями я беспокоился, не сочтут ли меня зрители болтливым ублюдком, не способным решиться на что-либо, но, повидав реальный мир, я понял, в чем привлекательность моей пьесы. Она популярна потому, что мои слабости – это ваши слабости, моя нерешительность – ваша нерешительность. Мы все знаем, что надо делать, просто порой не понимаем, как к этому подступиться. Необдуманные действия ни к чему хорошему не приводят. Я же довольно долго колеблюсь, но в конце концов принимаю верное решение. Я не сгибаюсь под ударами судьбы и с оружием в руках восстаю против моря бед. В этом и заключается мое послание человечеству, хотя я не уверен, в чем именно оно состоит. Может, и послания никакого нет. На самом деле я не знаю. Кроме того, если бы я не сомневался, никакой пьесы не получилось бы.
– Значит, вы не станете убивать дядю в первом же действии?
– Нет. Я оставлю пьесу в первозданном виде. Вместо этого я решил направить свою энергию на службу беллетриции. Стану агентом по шекспировским пьесам. Может, займусь еще и Марло, но Вебстер меня не особенно привлекает.
– Замечательные новости, – сказала я ему. – В беллетриции очень обрадуются.
Гамлет помолчал.
– Меня все гложет, кто проболтался Офелии насчет Эммы. Ведь это не вы, правда?
– Честью клянусь.
Он встал и с поклоном поцеловал мне руку.
– Навещайте меня иногда, ладно?
– Можете на это рассчитывать, – ответила я. – Только один вопрос: как вы разыскали Дафну Фаркитт? Она же отшельница из отшельниц!
Он усмехнулся.
– А я и не разыскивал. К началу Суперкольца мне удалось набрать только девять человек: больше антиганистов в Суиндоне в два часа ночи не нашлось.
– Значит, никакого фан-клуба Фаркитт не существует?
– Уверен, где-нибудь он наверняка есть, но Ган-то этого не знал!
Я рассмеялась.
– Сдается мне, вы станете ценным приобретением для беллетриции, Гамлет. И я хочу сделать вам маленький подарок.
– Подарок? По-моему, мне вообще никогда не дарили подарков.
– Правда? Ну, надо же когда-то начинать. Я хочу подарить вам… Алана!
– Дронта?
– Мне кажется, он станет отрадой и украшением эльсинорского замка, только не давайте ему вмешиваться в основное действие.
Гамлет посмотрел на Алана, а тот ответил ему взглядом, полным тоски и надежды.
– Спасибо, – сказал принц с еле уловимым оттенком неискренности в голосе. – Я весьма польщен.
Алан слегка обмяк, когда Гамлет взял его на руки, и в следующее мгновение оба исчезли, перенесясь в Эльсинор: Гамлет – продолжать карьеру профессионального мямли, а Алан – ставить на уши датский двор.
– Привет, Душистый Горошек.
– Привет, пап.
– Ты великолепно провела Суперкольцо. Как себя чувствуешь?
– Отлично.
– Я не говорил тебе, что в момент попадания святого Звлкикса под двадцать третий автобус индекс крайней вероятности армагеддона подскочил до восьмидесяти трех процентов?
– Нет, не говорил.
– Ну и ладно… просто не хотел тебя волновать.
– Пап, кто такой святой Звлкикс?
Он наклонился ко мне.
– Никому не говори, но это был некий Стив Шульц из Совета по продаже тостов. То ли я его в свое время нанял, то ли он сам обратился ко мне за помощью, точно не скажу. История столько раз переписывала самое себя, что уже и не выяснишь, с чего все началось. С тем же успехом можно попытаться угадать первоначальный цвет стены, которую раз восемь перекрашивали. Одно могу сказать: жизнь куда более странная штука, чем нам кажется. Но главное, «Голиаф» теперь подотчетен Совету по продаже тостов, а Ган отстранен от власти. Все происшедшее – раз и навсегда свершившийся исторический факт и таковым останется.
– Папа…
– Да?
– Как ты умудрился перебросить Шульца, или Звлкикса, или как его там, из тринадцатого века сюда и не привлечь внимания Хроностражи?
– Где ты прячешь дерево, Душистый Горошек?
– В лесу.
– А где бы ты спрятала самозваного святого тринадцатого века?
– Среди… среди остальных самозваных святых тринадцатого века?
Отец улыбнулся.
– Так ты послал перед ним двадцать восемь самозванцев, просто чтобы спрятать святого Звлкикса?
– На самом деле двадцать семь: один из них все же был настоящим. Но я провернул это не в одиночку. Мне требовался человек, способный в качестве прикрытия устроить в Темных веках темпоральный шторм. Специалист, который умел бы скользить по волнам времени с искусством, мне недоступным.
– Я?
Он хихикнул.
– Нет, глупышка. Это Пятница.
Услышав свое имя, малыш поднял голову. Он погрыз мелок и скорчил рожицу Пиквик, которая в ужасе подпрыгнула и убежала прятаться.
– Познакомься с будущим главой Хроностражи, Душистый Горошек. А то как, по-твоему, он умудрился пережить устранение Лондэна?
Я уставилась на малыша, а он ответил мне таким же взглядом и улыбнулся.
Папа взглянул на часы.
– Ладно, мне пора. Нельсон опять взялся за старое. Как у нас говорят, время никого не ждет!
Глава 44
Финальный занавес
В БУДУЩЕМ ГОДУ НЕАНДЕРТАЛЬЦЫ ВОЙДУТ В СПИСОК ОХРАНЯЕМЫХ ВИДОВ
Вчера неандертальцы, некогда вымершие двоюродные братья homo sapiens, получили статус охраняемого вида одновременно со съедобной соней и чомгой. Новоизбранный канцлер мистер Редмонд Почтаар из Партии тостов оказал им эту честь в знак признательности за их участие в финальном матче Суперкольца между командами Суиндона и Рединга. Мистер Почтаар встретился с неандертальцами и прочел специально подготовленную речь. «Лично мне ваш статус до лампочки, – заявил он, – но политически целесообразно помочь низшим существам вроде вас получить нечто вроде ограниченной свободы. К тому же это привлечет избирателей». Неандертальцы тепло приняли его речь, поскольку ожидали полуправды и вранья. «Заявление о признании вас исчезающим видом, – продолжал мистер Почтаар, – парламент рассмотрит по существу в будущем году – если время найдется».
«Суиндонский ежедневный вырвиглаз», 7 сентября 1988 г.
Спустя три недели я достаточно окрепла для участия в торжественном приеме у мэра. Лорд Скокки-Маус наградил всю команду-победителя Суперкольца особой медалью «Суиндонская звезда», отчеканенной специально по этому случаю. Брек единственный из неандертальцев явился на церемонию, поскольку понимал, как это важно для меня, хотя и не мог до конца осознать концепцию индивидуального возвеличивания.
За награждением последовал обед, где всем хотелось поговорить со мной. Спрашивающих в основном интересовало, намерена ли я делать карьеру профессионального крокетиста. На глаза мне попался Шелки О'Пер. При виде меня он нервно вскочил и опрокинул в себя выпивку.
– Я решил не убивать императора Зарка, – торопливо заявил он. – Я как раз хотел прояснить этот момент, на случай если кто-то думает, будто я перестану писать романы о Зарке. Так вот, не перестану. Ни за что! Никогда!
Он затравленно огляделся.
– Извините, но я не совсем понимаю, о чем идет речь, – пробормотала я.
– О, конечно, – с горькой иронией в голосе отозвался О'Пер, попытался отхлебнуть из пустого стакана и потопал к бару.
– В чем дело? – спросил Лондэн.
– Откуда я знаю.
Кол тоже присутствовал на приеме и бочком подобрался ко мне, когда я направилась за очередной порцией выпивки.
– Что она сказала тебе, когда заняла твое место?
Я повернулась к нему лицом. Его знание о принятом Синди решении меня не удивило. В конце концов, Кол специализировался по нежити.
– Она жаждала хотя бы отчасти искупить причиненное ею зло и к тому же понимала, что больше никогда не обнимет ни тебя, ни Бетти.
– Ты могла и отказать ей, но, к счастью, не отказала. Я любил ее, но она была порочной до мозга костей.
Он умолк, и я коснулась его руки.
– Не совсем так, Кол. Она очень любила вас обоих.
Стокер поднял глаза и улыбнулся.
– Я знаю. Ты правильно поступила, Четверг. Спасибо.
Он обнял меня и ушел.
Я отвечала на вопросы по поводу Суперкольца, пока не решила, что с меня хватит, и тогда попросила Лондэна отвезти меня домой.
Лондэн вел «спидстер», Пятница сидел сзади рядом с Пиквик, которая с момента отбытия Алана не желала оставаться одна.
– Лонд…
– Мм?
– Тебе не кажется странным, что я вообще выжила?
– Я, разумеется, очень этому рад и…
– Остановись на минутку.
– Зачем?
– Просто сделай, как я прошу.
Он затормозил. Я осторожно выбралась из машины и направилась к двум знакомым фигурам, сидевшим на тротуаре рядом с голиафовским кафе. Молча подойдя к ним, я незаметно уселась рядом с более крупной из них. Он оглянулся и аж подскочил при виде меня.
– Однажды, – произнес знакомый печальный голос, – вы не сумеете незаметно подкрасться к Грифону!
Я улыбнулась. Голова и крылья ему достались от орла, а тело – львиное. Очки и тренчкот с шарфом несколько смягчали его жутковатую внешность. Конечно, он принадлежал Книгомирью, но при этом возглавлял команду юристов беллетриции и был моим адвокатом – и другом.
– Грифон! – с некоторым удивлением сказала я. – Что вы делаете По Эту Сторону?
– Вас повидать пришел, – шепнул он, оглядываясь по сторонам и понижая голос. – Вы знакомы с Черепахой Квази? Она теперь мой первый заместитель в юротделе.
Он показал туда, где лежала, печально уставившись в пространство большими влажными глазами, черепаха с головой теленка. Она, как и Грифон, сошла со страниц «Алисы в Стране чудес».
– Как поживаете?
– Полагаю, неплохо, – вздохнула Квази, вытирая глаза платочком.
– Так в чем дело? – спросила я.
– Дело серьезное, слишком серьезное, чтобы обсуждать его по комментофону. К тому же мне требовался повод кое для каких исследований По Ту Сторону насчет островков безопасности. Очень увлекательно!
Меня вдруг бросило в жар. Естественно, не из-за дорожной разметки, а из-за обвинения. Вторжение в повествование! Я изменила конец «Джен Эйр», и Червонный суд нашел меня виновной. Не хватало только приговора.
– И много мне впаяли?
– Да не очень, – отозвался Грифон, щелкнув пальцами, и Черепаха Квази протянула ему залитый слезами лист бумаги.
Я взяла документ и пробежала взглядом полуразмытые строчки.
– Согласен, довольно необычно, – произнес Грифон. – На мой взгляд, постановление насчет бумазеи чересчур сурово. Тут вполне можно апелляцию подавать.
Я уставилась на бумагу.
– Двадцать лет проходить в синей бумазее, – пробормотала я.
– И еще вы не сможете умереть, пока не прочтете десять самых нудных книг, – добавил Грифон.
– Моя бабушка тоже не может, – заметила я, испытывая некоторое замешательство.
– Невозможно, – возразила Квази, утирая глаза. – И приговор, и преступление уникальны. Свои двадцать лет в бумазее можете отходить, когда угодно, не обязательно начинать с сегодняшнего дня.
– Но такое наказание возложено на мою бабушку!
– Вы ошибаетесь, – твердо ответил Грифон, забирая у меня бумагу, складывая ее и убирая в карман. – Нам пора. Вы будете на золотой свадьбе Брэдшоу?
– Д-да, – все еще растерянно отозвалась я.
– Отлично. «Брэдшоу и Алмаз М'шалы», страница двести двадцать один. С гостей выпивка и бананы. И мужа с собой тащите. Я знаю, он настоящий, но у каждого свои недостатки. Нам всем очень хочется с ним познакомиться.
– Спасибо. А как насчет…
– Господи! – воскликнул Грифон, сверяясь с большими карманными часами. – Неужели уже так поздно? У нас же через десять страниц устричная кадриль!
Услышав это, Черепаха Квази немного оживилась, и в следующий миг они исчезли.
Я медленно вернулась к машине, где меня ждали Лондэн и Пятница.
– Па! – громко произнес Пятница.
– Вот! – обрадовался Лондэн. – Он наверняка сказал «папа»!
Тут он заметил мою хмурую физиономию.
– В чем дело?
– Лондэн, моя бабушка по матери умерла в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году.
– И?
– Но если она умерла в шестьдесят восьмом, а папина мама – в семьдесят девятом…
– Ну?
– То кто же тогда живет в голиафовском доме престарелых «Сумерки»?
– Ты нас так и не познакомила, – пожал плечами Лондэн. – Я думал, «бабушка» – это просто ласковое прозвище.
Я не ответила. Я считала ее своей бабушкой, но это не соответствовало действительности. На самом деле мы общались всего три года. Прежде я в глаза ее не видела. Но может, я ошибалась? Я видела ее постоянно – в зеркале, просто намного моложе. Бабушка не была бабушкой. Это была я.
Лондэн довез меня до «Сумерек», и я вошла туда одна, оставив Лондэна с Пятницей в машине. С бешено колотящимся сердцем я поднялась к ней в комнату и увидела сиделку, склонившуюся над старой-старой женщиной, которой я когда-нибудь стану.
– Она очень страдает?
– Болеутоляющие средства делают свое дело, – ответила сиделка. – Вы ей родня?
– Да, – ответила я, – и очень близкая.
– Она замечательная женщина, – прошептала сиделка. – Просто чудо, что она еще не покинула нас.
– Это наказание такое, – сказала я.
– Извините?
– Ничего. Уже недолго.
Я подошла ближе к постели, и бабушка открыла глаза.
– Привет, малышка Четверг! – сказала она, слабо помахав мне рукой.
Она сняла кислородную маску, сиделка ласково пожурила ее, и старушка надела маску обратно.
– Ты ведь мне не бабушка, верно? – медленно проговорила я, присаживаясь на краешек кровати.
Она ласково улыбнулась и накрыла мою руку своей маленькой, розовой, морщинистой ладошкой.
– Я – бабушка Нонетот, – ответила она, – просто не твоя. Когда ты догадалась?
– Только что получила свой приговор от Грифона.
Теперь, когда я все узнала, она показалась мне куда более знакомой, чем всегда. Я даже заметила у нее на подбородке маленький след от осколка, полученный во время атаки танковой бригады в далеком тысяча девятьсот семьдесят втором году, и хорошо заживший шрам над ее левым глазом.
– Как же я раньше не поняла? – растерянно спрашивала я. – Ведь обе мои настоящие бабушки давно мертвы! И я всегда это знала!
Дряхлая старушка снова улыбнулась.
– Если у тебя в голове побывала Аорнида, поневоле научишься кое-каким хитростям, дорогая моя. Я же не просто так проводила с тобой время. Без этого наш муж не выжил бы и Аорнида стерла бы всякую память о нем, пока мы жили в «Кэвершемских высотах». Кстати, где он?
– Там, снаружи, присматривает за Пятницей.
– А-а.
С минуту она молча смотрела мне в глаза, потом спросила:
– Ты передашь ему, что я любила его?
– Конечно.
– Теперь, когда ты знаешь, кто я, думаю, мне пора. Я нашла-таки десять самых скучных классических произведений и почти дочитала последнее.
– А ты не должна перед уходом испытать какое-то прозрение? Принять последнее важное решение в твоей жизни?
– Так и есть, малышка Четверг. Но не я – мы. Возьми-ка этот экземпляр «Королевы фей». Мне сто десять лет, и я давно пережила свое время.
Я нашла книгу на столе и взяла ее в руки. Мне никогда не хватало терпения прочесть ее до конца, даже до сороковой страницы – такая скучная она была.
– Разве не тебе полагается ее прочесть? – уточнила я.
– Я, ты – какая разница? – хихикнула она.
Смех перешел в слабый кашель, который все никак не унимался, пока я не приподняла ее, подложив ей под спину подушку.
– Спасибо, дорогая! – задыхаясь, проговорила она, когда приступ прошел. – Остался всего один абзац. Страница отмечена.
Я открыла книгу, но мне не хотелось дочитывать. Глаза заволокло слезами. Старая женщина поймала мой взгляд и мягко улыбнулась в ответ.
– Пора, – просто сказала она. – Но я тебе завидую: у тебя впереди еще столько замечательных лет! Пожалуйста, читай.
Я утерла слезы, и вдруг меня осенило.
– Но если я прочту это сейчас, – медленно заговорила я, – то, когда мне стукнет сто десять лет, получится, что я уже дочитала эту книгу, и тогда мне… это самое… останется всего одно предложение до того, как я… то есть я, молодая…
Я умолкла, силясь постичь неразрешимый на первый взгляд парадокс.
– Дорогая Четверг! – ласково сказала старушка. – Ты всегда мыслишь так линейно! Все выйдет как надо, поверь мне. Жизнь куда страннее, чем нам кажется. Ты сама узнаешь об этом в свое время, как и я.
Она тепло улыбнулась, и я открыла книгу.
– Ты больше ничего не хочешь мне сообщить?
Она снова улыбнулась.
– Нет, милая. Кое о чем лучше не рассказывать. У вас с Лондэном впереди прекрасные годы, попомни мои слова! Читай, малышка Четверг!
Тут вдруг все пошло рябью, и по другую сторону постели появился мой папа.
– Па! – воскликнула старушка. – Спасибо, что пришел!
– Я ни за что не пропустил бы этого, о дочь моя, – мягко сказал он, целуя ее в лоб и беря за руку. – Я кое-кого с собой привел.
Рядом с ним стоял молодой человек, которого я видела вместе с Лавуазье на моей свадьбе. Он положил ей ладонь на плечо и поцеловал ее.
– Пятница! – воскликнула старушка. – Сколько сейчас твоим детям?
– Они здесь, мама. Спроси сама.
Они стояли рядом, вместе с женой Пятницы, с которой ему еще предстояло встретиться. Сейчас ей не исполнилось и года, и она понятия не имела о том, что ждет ее впереди. С ней были двое детей, двое моих внуков, которые не просто еще не родились – их даже в проекте не было. Я продолжала читать «Королеву фей», стараясь делать это помедленнее, а вокруг собиралось все больше народу, пришедшего попрощаться со старушкой.
– Вторник! – обрадовалась бабушка, когда появилась еще одна гостья.
Моя дочь. Мы как-то мимоходом упоминали о ней – и вот она здесь, бодрая шестидесятилетняя дама. Она тоже привела с собой детей, а один из них – своих.
В целом я увидела в тот день двадцать восемь своих потомков. Все они были печальны, и лишь один из них уже увидел свет. Когда они попрощались и исчезли, явились другие посетители: император и императрица Зарк, мистер и миссис Брэдшоу, которые совсем не изменились. Пришли и Чеширский Кот, и несколько мисс Хэвишем, а также делегация омаров из далекого будущего, крупный мужчина с сигарой и еще какие-то люди, которые вежливо появлялись и исчезали. Я продолжала читать, держа ее за руку, а жизнь медленно угасала в ее слабом теле. Когда я начала последнюю строфу «Королевы фей», ее глаза закрылись, и дыхание сделалось поверхностным. Последние провожающие ушли, остались только мы с отцом.
Я закончила чтение, и приговор мой исполнился: двадцать лет синей бумазеи и десять самых занудных книг. Я закрыла том и положила его рядом с ней. Ее лицо уже приобрело восковой оттенок, рот приоткрылся. Услышав рядом тихое всхлипывание, я вздрогнула. Мне никогда прежде не доводилось видеть папу плачущим, но сейчас по его щекам катились крупные слезы. Он поблагодарил меня и исчез, оставив меня наедине с женщиной в постели и сиделкой, незаметно ждущей у дверей. Я чувствовала печаль от утраты хорошего товарища, но горя не было. В конце концов, я еще вполне жива. Давным-давно я узнала на примере смерти собственного отца, что конец жизни и смерть – действительно две разные вещи, и искала утешения в этом.
– С тобой все в порядке? – спросил Лондэн, когда я вернулась в машину. – У тебя такой вид, словно ты повстречалась с призраком.
– И не с одним, – ответила я. – Перед моими глазами прошла вся моя жизнь.
– А я там есть?
– В полной мере, Лондэн.
– Один раз передо мной тоже промелькнула вся жизнь, – вздохнул он. – Но к сожалению, я сморгнул и львиную долю пропустил.
– Нам понадобится куда больше, чем мгновение ока, – промурлыкала я, тычась носом ему в ухо. – А как малыш?
– Устал от показывания пальцем на все вокруг.
Я оглянулась на заднее сиденье. Пятница исчерпал свои силы и уснул.
Лондэн завел машину и выехал с парковки.
– Кстати, кем приходилась тебе эта старушка? – спросил он, когда мы выехали на шоссе. – Ты никогда мне не рассказывала.
Я на мгновение задумалась.
– Она была той, кто очень хорошо знал меня и оказывался рядом в нужный момент.
