Текст книги "Третьи лица (СИ)"

Автор книги: Джал Халгаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

ТРЕТЬИ ЛИЦА

ТРИЛОГИЯ «МОЛОТ ВЕДЬМ»

Книга 1. Третьи лица

ПРОЛОГ

– Дэмиен…

Таковы были последние слова умирающей женщины, которые слетели с ее губ прежде, чем жизнь покинула ее тело, а глаза остекленели и невидящим взором уставились вдаль.

Старая бабка-повитуха, чьи руки тряслись от старости, а лицо было испещрено таким количеством морщин, что походило на настоящий выжатый лимон, замерла на месте, не решаясь двинуться.

Местные деревенские девки, суетящиеся вокруг секунду назад с чистыми белыми полотенцами и кипяченой водой, остолбенели, уставившись на безжизненное тело, словно не понимая, что только что произошло.

Спертый воздух, пропитанный криками и болью, на мгновение застыл и превратился для всех в настоящий кисель, который нельзя было вдохнуть.

Время шло. Огромные деревянные часы с кукушкой, что стояли напротив кровати, чьи простыни и одеяла были пропитаны потом и кровью, продолжали неумолимо свой ход, будто напоминая, что для времени человеческая жизнь – ничто.

Повитуха сглотнула и вытерла краешком простыни пот со лба.

Такое случалось, пора бы ей уже привыкнуть. Но разве к такому можно привыкнуть?

Сверток в ее руках зашевелился и закричал, напоминая о себе и будто бы возрождая жизнь в округе. Жизнь за жизнь, так звучала поговорка, вот только никто не хотел с этим мириться. Каждый хотел жить.

Выйдя из комнаты, старуха нашарила в полутьме взглядом ходившего по кругу в коридоре мужчину и с грустью покачала головой, протягивая ему новорожденного сына, но тот отшатнулся от младенца, словно от чумы, и стиснул зубы до такой степени, что на его лице заиграли желваки.

Старуха кивнула и прижала кричащий кулек тряпок к себе, собираясь уходить, но прежде чем она успела сделать три шага, ее окликнули. Отец, шатаясь, подошел к ней и вновь взглянул на своего сына.

В один миг он лишился любви всей своей жизни, но обрел ли то, чего хотел?

Силясь с отвращением в своей душе, он принял из рук старой повитухи младенца и поджал губы, пытаясь подавить желание отдать его обратно.

И разве этот орущий клочок жизни был достоин ее смерти? И заслуживает ли вообще жизни, если даже с первых минут уже научился убивать?

– В этом нет ничьей вины, – попыталась своим скрипучим голосом убедить его старуха, но мужчина ее даже не слушал, а все вглядывался в эти черные, как и у матери, глаза и осознавал, что они всегда будут напоминать ему о его утрате и о том, кто этому виной.

– Да, – сдавленным голосом пролепетал он, понимая, что врет самому себе, – ничьей вины…

Старуха повернулась и пошаркала к двери.

– Дэмиен, – напоследок бросила она. – Мари хотела, чтобы его назвали именно так. По мне так это имя не подходит никому. Проклятое… черное имя…

Старуха в ужасе перекрестилась и поспешно шмыгнула за дверь, боясь, что новоиспеченный отец снова передумает: никому не нужны лишние проблемы.

– Да, не подходит, – повторился он, подавляя слезы.

Дверь захлопнулась.

ГЛАВА 1. ПЕЩЕРА ТРОЛЛЕЙ

Часть 1

Дверь оглушительно хлопнула, что заставило четырнадцатилетнего мальчика вздрогнуть от злости и обиды.

Проклятье!

Он поднял со стола миску со своей едой и скорчился от тошнотворного запаха, который подступил к его ноздрям. За четырнадцать лет мог и привыкнуть…

Мальчик вышел на задний двор и свистом подозвал к себе собаку.

– Эй! – он впервые за день улыбнулся, завидев мчащегося к нему на встречу огромного дога, которого он сам в прошлом году выменял на горстку волшебных бобов, стоивших для него целое состояние и трех дней пути.

Но приобретение стоило того. В конце концов, что ни отдашь за единственного в мире друга? И пусть это только собака, не умеющая разговаривать.

– Привет, парень, соскучился по мне, а? – мальчик потрепал пса по загривку и поставил перед ним миску с отвратным и на вид, и на вкус рагу, которое дог тут же принялся с аппетитом хомячить за обе щеки. – Нравится тебе, да? А вот мне, жаль, не очень…

Он шмыгнул носом. Нет, с собой пса он не возьмет.

Посидев пару минут с чавкающим догом, он поднялся с колен и пару раз размял спину, потирая уставшие от работы глаза. Он вымученно огляделся, пытаясь понять, вечер это или раннее утро.

Кажется, утро.

Покрасневшее от натуги солнце медленно выбиралось из-за линии горизонта, обволакиваемое посветлевшими кремовыми облаками, а холодный воздух, пропитанный ночной влагой, стал медленно прогреваться, разгоняя кровь по телу и просвежая мозги. Нет, точно утро.

Мальчик поправил сползавшие и непомерно широкие старые кожаные брюки, перетянутые несколькими ремнями, и быстро зашагал в сторону местной деревенской кузницы, сшибая сапогами капельки росы с только что проснувшихся зеленых травинок и стараясь выглядеть как можно более жизнерадостным, что с каждым годом удавалось ему все лучше и лучше.

Однако он не раз думал, зачем это делает. Зачем притворяться, если все итак знают, кто он? Зачем улыбаться, если никто не улыбается в ответ, относясь к нему как его отец?

Но это еще не самое страшное. От слова, которое вечно вертелось на языке у его отца, мальчика передергивало, как от яда, растекавшегося по жилам, а душу ранило даже больше бесконечных пьяных побоев.

Погрузившись в собственные мысли, он не заметил камня и запнулся, проваливаясь лицом в свежую лужу с грязью, которая возникла на днях после трехдневного ливня и никак не желала уходить, словно прикипев к этому месту несуществующей душой.

– Черт, – хотел сказать он, но от его губ оторвались только пузырьки воздуха, которые тут же полопались, стоило им подняться к поверхности.

Веселое начало дня. Даже подумать страшно, что же будет дальше…

Старик Торд, местный кузнец, владеющий небольшим клочком богатой земли ниже по течению реки, уже ждал его на пороге своей покосившейся от времени кузни, нервно подкручивая края роскошных длинных усов и бороды, заплетенной в жухлую косичку, смахивающую издалека на отрубленный крысиный хвост.

– Том, чтоб тебя! – отвлекся он от мучавших его собственных мыслей. – Где тебя черти все утро носят, дрянной мальчишка? О, пресвятые наковальни, – он вгляделся в лицо мальчика, которое он так и не успел отмыть, – только не смей с такой грязной рожей заходить внутрь, иначе все изгваздаешь.

Мальчик, щурясь, сплюнул землю изо рта и подошел к ближайшей лохани с водой, которая специально была подготовлена для раскаленного железа.

Том…

Сам он все еще никак не мог привыкнуть к своему новому – и первому – имени, которое ему дал кузнец, когда взял к себе в подмастерья.

В его сердце снова проснулась обида на отца, который не потрудился ему даже имени дать. Конечно! И зачем ему оно? Его ведь и замечают только Торд да Альма, ведьма с травянистого холма в миле отсюда, у которой он работал после кузницы. Ну, и его верный пес, конечно.

Отмыв лицо и руки, Том вытерся о собственный жилет из кошачьих шкурок и молча засеменил за причитающим Тордом, у которого на пекаре свет клином сошелся.

– Нет, ты только погляди, малец! – бранился старый кузнец, размахивая сломанной подковой над головой и указывая ею на огромное деревянное колесо, треснутое пополам. – Этот идиот погнал лошадей на самые камни, не потрудившись отпрячь их от телеги! А потом заявляется сюда с перепачканной мукой мордой и заявляет, что я плохо работаю!..

Том улыбнулся. Подобные пламенные речи из уст Торда он слушал каждый день, и это ему нравилось определенно больше бесконечно раздражающего молчания отца, от которого у него все внутри переворачивалось с ног на голову, а сердце танцевало чечетку.

Но не успел он порадоваться тому, что семь лет назад обычный случай свел его с Тордом, как лицо его вновь омрачила очередная новость, которую он сегодня собирался сообщить им обоим.

– Кхм, – Том прочистил горло, выбивая себе время набраться смелости. – Слушай, Торд, – начал он, но так и не успел закончить.

– Да-да, – рассеянно закивал старый кузнец, завязывая за спиной длинный кожаный фартук. – Иди сюда, парень, я как раз хотел показать тебе одну занятную вещицу, которую мне давеча прислал двоюродный брат из самой столицы. Ну, ты ведь помнишь: он у меня начальником стражи императрицы назначен. Главный, то есть.

Мальчик вздохнул и послушно поплелся за Тордом.

Прошлым вечером он не раз раздумывал над тем, как преподнести Торду эту новость, и каждый вариант казался ему лучше предыдущего, но сейчас, стоя с ним почти лицом к лицу, Том растерялся.

Кузнец стал ему вторым – и лучшим – отцом, и он не раз говорил, что оставит свою кузницу именно ему, Тому. Буквально каждый день за кружкой отборного пива (Торд предпочитал варить его сам) он рассказывал, что и как надо делать, и предлагал иногда смехотворные методы по ее улучшению.

– А еще можно вместо угля топить печь огнецветами, – как-то раз задумчиво пробормотал он, поглощая третий за час кабаний окорок. – Ты у своей Альмы попроси десяток-другой, только про меня не упоминай: она меня не очень-то любит. Ведьмы, что поделать, – развел он плечами, – один хрен пойми, что у них на уме.

– Да, э-э-э, – он почесал пальцем бровь, переминаясь с ноги на ногу, пока кузнец копался в своих вещах, пытаясь что-то найти, – Торд, я хотел сказать…

– Вот! – громогласно воскликнул тот, двумя пальцами выковыривая из тканевого мешка небольшой, но длинный деревянный футляр размером с мамину шкатулку для драгоценностей, которая стояла в комнате отца. – Ты только посмотри, какая работа, – чуть ли не со слезами на глазах кузнец провел своими толстыми мозолистыми пальцами по невероятно изящному и прекрасному узору на дереве, сделанному в виде листов папоротника.

– Ух ты, – все заботы мгновенно вылетели из головы Тома, и он, словно зачарованный, уставился на шкатулку, дивясь ее необычайной красоте.

В отличие от своего отца, прирожденного плотника, он не очень-то и разбирался в дереве, однако по разводам, украшавшим углы и скосы шкатулки, мальчик был уверен, что она сделана из особого запретного сорта осины, что выращивают на своих землях карлики, а затем распродают на черном рынке за невероятно большие деньги. Предполагалось, что в процессе роста они поливают дерево отварами из трупов мертвецов, чтобы оно росло большим и крепким – таким крепким, что не всякий топор мог взять даже самое молодое такое деревце. И как раз из-за этих слухов императрица и запретила этот материал в стране, считая, что такие изделия несут неудачи и иногда даже смерть.

Конечно, все это лишь суеверия, но мало кто решался ей противоречить. Однако, как мы видим, кое-какие темные лица не гнушались запретным плодом, учитывая то, что ящики и шкатулки, сделанные из зачарованной осины, не горят и не поддаются гниению. Весьма полезные свойства.

Но глаза Тома никак не могли оторваться от дивной резьбы. Он все никак не мог поверить, что это чудо сделал человек, а не какая-то заморская фея, если те вообще интересуются хоть чем-то кроме себя. И кто вообще на такое способен?

Ветви папоротника огибали всю шкатулку, словно сплетая все ее грани в единое целое. Временами они обрывались и скручивались в клубок, сквозь который – он мог поклясться – проступали силуэты невиданных животных и мифических монстров, пожирающих людей и утягивающих огромные корабли в пучину океана.

Но самое великолепное, что здесь было, – императорский герб в самой середине верхней грани, окруженный десятками знамен всех городов, входящих в состав великой Империи. На одно такое знамя у мастера, наверное, ушло не меньше полугода!

Он сглотнул, сердце слегка кольнула зависть. Нет, он так никогда не сможет. А жаль, ему не помешало бы хоть как-то поднять свою итак заниженную самооценку.

– Вот-вот, и я про то же, – ухмыльнулся сквозь бороду Торд. – Уж не знаю, чего он так расщедрился, ну да мне плевать. Хоть вспомнил, и то хорошо. Но это еще что, парень. Погляди, что внутри!

Указательным пальцем он поддел крючок и осторожно поднял крышку шкатулки, словно опасаясь ее сломать. Внутри, на дорогом красном бархате лежал…

– Револьвер? – с легким разочарованием в голосе спросил у кузнеца Том.

– Да, – улыбка у того стала еще шире. – Э, да ты видно не понимаешь, – Торд заметил выражение лица мальчика и с благоговением поднял изящное оружие, отливавшее в свете солнца серебром. – Сделан по новейшему образцу! Смотри, даже курок взводить не нужно, нажал – и все!

Торд нажал на спусковой крючок. В его огромных медвежьих лапах сей механизм выглядел как простая детская игрушка. Послышался громкий щелчок и… все.

– Ха! Ты ведь не думал, что я, такой идиот, оставлю его заряженным, а?

Том пожал плечами, вглядываясь в рукоять из слоновой кости. Ни узоров, ни полировки, ничего. Револьвер как револьвер, ничего особенного. Но видимо Торду так не казалось, и Том понял, что в ближайшую пару часов он только и будет говорить о разных механизмах и черном порохе – чуде современной науки.

Но самого мальчика это мало интересовало. Он вздохнул. Сейчас или никогда.

– Вот когда получишь после меня…

– Я ухожу, Торд! – выпалил он, прервав старика (до шестидесяти здесь мало кто доживал, поэтому каждый мужчина или женщина, достигавший пятидесяти лет уже считались старыми людьми). – Э, ну, как-то так.

Том зажмурился, ожидая фирменной отрезвляющей оплеухи или громкой ругани, но ни того, ни другого не последовало. Набравшись смелости, мальчик медленно открыл один глаз и застыл в удивлении.

Старый Торд даже и не собирался браниться или распускать руки. Наоборот, он угрюмо сел на сделанный своими руками косой трехногий табурет и томно вздыхал, как будто беда, которую он так давно ждал, наконец наступила.

– Все в порядке? – обеспокоенно спросил мальчик у кузнеца.

Тот в ответ кивнул головой, теребя руками крысиный хвост, росший у него из подбородка.

– Понимаешь, Торд, – попытался он оправдаться, – меня ведь здесь ничего не держит. Ну, то есть… – он провел ладонью по лицу и сел на наковальню.

– Не надо, – Торд поднялся с табурета и выпрямился, закрывая собою солнце.

По сравнению со щуплым и тощим Томом старый кузнец был настоящей горой. Несмотря на преклонный возраст, он всегда держался прямо и глядел исподлобья, иногда напоминая мальчику голодного волка, почуявшего кровь. Волосы, в отличие от постоянно растрепанного «почти» сироты, Торд всегда зачесывал назад и сверху намазывал их рыбьим жиром, от чего его темные космы блестели, походя на один из его железных шаров, лежащих у заднего хода.

Кожа же его по цвету резко отличалась от оттенка кожи прибрежных жителей: она была смуглой и постоянно обожженной от вечного стояния у самого горнила и пребывания в кузнице, пышущей в разгар работы настоящий адским жаром.

Том был выше большинства его сверстников, но рядом с Тордом он чувствовал себя настоящей букашкой, которую тот может прихлопнуть одной рукой, не моргнув и глазом. Но что поделать, кузнец есть кузнец, и махает он вовсе не воздухом, а здоровенным железным молотом, способным размозжить голову любому, кому придется не по нраву характер его хозяина.

– Я уже год жду, когда ты это скажешь, – он поднял со стола сломанную подкову и стал вертеть ее в руках. В такие моменты старый ворчливый Торд становился вдруг серьезным и вдумчивым. – Дождался.

Том нахмурился.

– То есть как… ждал? То есть ты знал, что я хочу уйти?

– Конечно! Я сам тебя прекрасно понимаю, сам-то я тоже сбежал из родного города. Вот только я был постарше тебя, – взгляд его омрачился.

Том знал его историю. Однажды Альма, хлебнув лишнего, начала рассказывать мальчику все про всех, и хоть слушал он ее мимоходом, не особо обращая внимания, но часть ее болтовни все равно запомнил.

Как он понял, раньше у Торда была большая семья: жена, три сына и дочь. Но все они погибли в столетней войне с волколаками – полулюдьми и полуволками. Еще молодого Торда призвали на службу в армию тогдашнего императора Огустуса Третьего, а когда после победы тот вернулся на родину, то обнаружил вместо своего дома огромный выжженный кратер – остаток от огненной магии троллей. От нее никто не спасся, лишь единицам удалось выбраться из горящего города, но среди них кузнец не нашел ни жену, ни детей.

И что ему оставалось делать, как ни бежать? Его родной дом сгорел, а семьи не осталось. Тому в этом случае повезло больше: он никого не терял, а если и терял, то не помнил.

– Ну, не буду докучать тебе бесконечными нотациями и попытками остановить, – он хлопнул ладонями себе по животу, а затем положил свои руки на его плечи. – Тебе здесь не место, парень, и я понял это, как только увидел тебя в первый раз, ворующим у меня из подвала ящик с огненной гремучкой. Кстати, что ты с ней хотел сделать тогда, а?

Мальчик улыбнулся, вспомнив былые времена, когда еще не задумывался, почему все его ненавидят, и не размышлял над тем, кто он и кем должен стать, а просто по глупости пытался привлечь к себе внимание.

– Поджечь стойла Осрика.

Торд громогласно расхохотался.

– Тогда не стоило мне тебя останавливать!

Осрик – арендатор, он держал небольшой удел к югу от деревни и никогда не убирал за своей животиной, от чего на всю долину стояла такая вонь, как будто сами великаны специально каждый день ходили сюда справлять нужду.

– Отцу-то ты уже сказал?

Улыбка сползла с лица Тома.

– Еще нет.

– Это не хорошо, малец, – Торд снова уселся на свой табурет. – Он тот еще придурок, но хоть он это и отрицает, а все равно ты ему дорог. Я не прошу тебя его понять, парень, но он должен знать.

Мальчик кивнул.

– Узнает. Могу поклясться, его это еще как обрадует.

Торд пожал плечами.

– Ладно, Том, сегодня у нас работы все равно почти нет, так что лучше-ка сходи к Альме до заката. Может, она чего и посоветует. Чего-чего, а побывала она в больших местах, чем я, да и ведьмам ведомо то, о чем мы с тобой можем только мечтать да в кошмарах видеть. Женщины, – снова вздохнул Торд и покачал головой. – Иногда они и сами себя не поймут. Главное, – он снова повернулся к нему, – выходи ночью, пока все спят, иначе беды не оберешься.

– Почему это?

– А, ну да, ты ведь не знаешь, – кузнец задумчиво почесал бороду. – Сегодня ко мне подъехали два всадника в кольчуге – такие все из себя слащавые и высокомерные, все хотели меня забрать за дезертирство…

Мальчик кашлянул в кулак, напоминая Торду, о чем он говорил.

– Да, да. Короче, я так понял, у них там в политике чего-то не складывается, и они набирают таких же парней, как ты. Не трудно додуматься, зачем они это делают. Война есть война, и что-то мне подсказывает, что наш народ никогда не перед чем не остановится, лишь бы отхватить у соседей лишний акр земли. Но тебе, малец, этого знать незачем, мы ведь друг друга поняли?

Том кивнул.

– Э, вон оно что, – фыркнул Торд. – Ты никогда особо попусту распыляться не хотел. Молчун. Совсем как мой дядя Энунд…

Он снова кашлянул в кулак.

– Ага. Думаю, мне бесполезно тебя заговаривать, чтобы ты остался тут подольше. Жалко, что мне совсем тебе нечего дать. На память, так сказать, – старый кузнец снова стал рыться в своем мешке, но потом вспомнил про револьвер, лежащий у него на столе.

– Не-а, – покачал головой Том. – Даже не думай, Торд, я все равно не возьму. Он твой, тебе его подарили, ты его и используй.

Кузнец обиженно крякнул.

– Тогда шкатулку! – кивнул он на футляр для оружия. – Мне-то она без надобности, а тебе, коли денег не хватит, как раз сгодится. Конечно, ее мало кто купит, но карлики в каждом городе есть, надо только этих проныр выманить из своих подземелий.

Том снова покачал головой.

– А если украдут? Не обижайся, Торд, но мне от тебя ничего не надо. Так уж вышло, что это скорее я тебе должен, чем ты мне. Ты заменил мне отца, Торд, и я тебе жизнью обязан.

– Бла-бла-бла, – передразнил его кузнец и снова погрустнел. – Что верно, то верно. Я ведь тебя все равно сейчас ничего взять не заставлю, так? – Том покачал головой. – Тогда проваливай! – замахал он на мальчика руками, подгоняя его к выходу. – Только помни, что я всегда здесь. Нужна помощь – обращайся!

– Спасибо, – Том вышел за дверь и еще несколько секунд смотрел на причитающего кузнеца, пока тот не стал трудиться над мехами, раздувая в печи огонь.

Может, он и выглядел не очень-то разочарованным, а Том знал его, как свои пять пальцев. Но по-другому нельзя, он ведь здесь действительно чужой.

По пути на холм он вспомнил, что так и не попрощался нормально с Тордом. Видимо, тот действительно был прав, сказав, что общение – не его, Тома, конек.

Изгой – так часто обзывали его сверстники, шушукаясь за спиной. Он не знал, как так вышло. Казалось бы, если кого и можно пожалеть и принять, то этого его, разве нет? Или он все же ошибается? Может, людям уже давно плевать на всех остальных, а их собственное мнение зависит только от общепринятых стандартов, которые задают себялюбивые идиоты? В этом он все больше убеждался год за годом.

И вот теперь, когда он, Том, уйдет навсегда, кого же будут винить они, тихо шепчась в своих закутках? Кто же станет новым изгоем в их глазах? Наверное, сначала они начнут винить отца, наконец заметив, как он на самом деле обращался со своим сыном, а уже потом, когда первая волна сплетен схлынет, примутся за Торда и Альму.

Мальчик усмехнулся. Теперь это не его забота.

***

– А, чтоб тебя!.. – третий раз за вечер воскликнула Альма, когда из ее подвала, заваленного бесконечными снадобьями и зельями, донесся грохот разбивающихся склянок и глиняных кувшинов.

– Тебе помочь? – еще раз предложил Том, но сразу же получил громогласный отказ, а следом – еще грохот разбивающейся посуды.

Да, старая (по ее собственным словам Альме едва перевалило за пять сотен лет, но выглядела она едва ли на двадцать пять) ведьма отреагировала на его слова совсем не так, как он ожидал.

Вообще за последние годы он слышал от нее одни только упреки, но, хоть он и понимал, что она горячится по совсем другой причине, ему все же было немного обидно. Тем более Альма всегда говорила, что у ведьм нет чувства привязанности к обычным «смертным» людям, и он сделал для себя вывод, что она не очень-то и огорчится его уходу.

На деле же все оказалось совсем не так.

Как только Том сказал ей все, что хотел, ее лицо вдруг вытянулось и приобрело совсем не здоровый оттенок. А в следующую секунду, пытаясь отвлечься от собственных мыслей (так она делала всегда, когда у нее что-то не получалось), она уже металась от стеллажа к стеллажу, пытаясь сделать отвар то ли от блох, то ли от лишая, замучившего не то соседского пса, не то местную девку.

Как старый Торд заменил ему отца, так Альма заменила ему родную мать, хоть и отказывалась это признавать, всегда считая себя если не старшей сестрой, то просто подругой. Будь то день или ночь, Том всегда мог к ней прийти и залечить раны от отцовских побоев или ожоги, нанесенные ему в кузне огнем. Тем более в доме ведьмы всегда пахло приятным травами, а порой и чем повкуснее. Например, сочным тушеным мясом, которым она каждый раз почивала его, когда мальчик приходил к ней голодный и исхудалый, или исключительно вкусные воскресные сырники, от которых потом запах стоял на всю округу, заставляя людей слюни глотать от аппетита…

Да, эти моменты его жизни он никогда не забудет.

– Ну, тогда я это… пойду, что ли, – он поднялся с длинной скамьи, сделанной из старого крепкого дуба, на которой обычно сидели больные, пришедшие к ведьме за советом-другим.

– Нет! – неожиданно громко закричала Альма и стала протискиваться наверх по узким ступенькам, ведшим во тьму подвала. – Стой! Я сейчас приду, только не уходи!

В ее голосе явно читался страх. Неужели она из-за него так волнуется? Тому стало грустно бросать своих единственных друзей, но душой он осознавал, что так надо. Надо уходить, иначе тут он окончательно озлобится и перестанет видеть хоть какой-то свет в кромешной тьме.

Несмотря на свой возраст, о котором ведьма так любила упоминать при каждом случае, выглядела Альма – он должен признать – просто отлично.

Свои длинные светлые локоны, похожие на настоящие золотые нити, ведьма всегда заплетала в толстую косу за спиной, завязывая на конце небольшую широкую нить ярко-зеленого цвета – под стать своим глазам, – а миловидное, но слегка бледноватое и немного вытянутое личико всегда скрывала за челкой и разводами сажи из камина. На вопрос же «Зачем?» она отвечала сбивчиво и иногда сама путалась в ответах. В конце концов, он догадался, что это всего лишь родинки, ну так почему сразу не сказать?

Имела Альма и плохую привычку носить на шее ожерелье из настоящих бараньих косточек, объясняя это тем, что любит видеть испуганные лица людей, когда она идет к ним «во всей своей красе». На самом же деле, как думал Том, прочитав одну из ее книг, ей было просто необходимо порой иметь при себе пару-тройку костей, чтобы питаться от них силой. Ведьмы есть ведьмы, не важно, добрые они или злые.

А вот платья носила она очень редко: скорее уж на ней можно было увидеть простую блузу и юбку в пол, опоясанную обрывком ткани на талии, или настоящую мужскую одежду, что в этих краях женщине бы стоило нескольких лет позора. Но ведьмам, конечно, на людские законы плевать с самой высокой колокольни, что есть в мире.

Зато если и видел Том на ней платье, то уж точно не обычное, а настоящее магическое, заговоренное всеми что ни на есть заклинаниями – Альма на них сил не жалела, лишь бы придать своему наряду лучший вид не только в их замшелой деревушке, но и во всей долине вместе взятой. Все же нравом она была не только ведьмой, но и вполне молодой девушкой, желавшей задержать на себе как можно больше мужских взглядов.

Но на этот раз обычно аккуратная Альма выглядела как настоящий подкроватный монстр, которого она сама изгоняла пару лет назад из комнаты дочери местного фермера.

Ее волосы были растрепаны и покрыты несколькими слоями паутины, среди которой временами показывались все восемь ног огромного ручного паука, чей сон так нагло потревожили. Лицо же ее сильно посерело от тучи пыли, витавшей в подвале и видавшей, наверное, даже смерть императора, а о платье – да, сегодня был как раз тот самый день – и говорить нечего. Буквально несколько минут назад Том не мог и глаз от него оторвать, а сейчас все заклятья пали, да и огненно-алый цвет куда-то подевался, осталась только скудная серость и пара золоченых нитей.

– Ты точно в порядке? – нахмурившись, снова спросил он и сразу же заткнулся, почувствовав на себе ее буравящий гневный взгляд, от которого даже металл плавился.

– Ну, раз ты точно уходишь, – она подозрительно прищурилась и посмотрела ему в глаза. – Ты ведь точно уходишь?

– Да, на все сто процентов. Зуб даю, клянусь…

– Можешь не продолжать, верю, – перебила его Альма и дрожащей рукой протянула ему небольшой перстень, лежащий у нее на ладони.

Перстень этот сплошь был сделан из настоящего стекла, вот только слишком мутного, чтобы разглядеть, что там внутри него. Серые разводы внутри прозрачного материала, казалось, жили своей жизнью и продолжали плыть в застывшем стекле, игнорируя абсолютно все законы приличной здешней физики. Вместо драгоценного камня на перстне виднелся небольшой кристаллический нарост темного цвета, похожий на оникс.

Где-то он уже видел подобное, вот только где? Он потер лоб, пытаясь вспомнить, и вышло.

– Не-а, даже не думай, – покачал он головой и сразу же вернул стеклянный перстень ведьме. – Такой ведь можно сделать только один, да? – спросил он и сразу же продолжил: – Значит, я могу быть уверен, что ты не засунешь мне такой же в карман или мешок. Не обижайся, Альма, я действительно тебе благодарен, но такой дар я не приму.

Но ведьма все же обиделась. Он видел это по ее грустным глазам, уставившимся на кольцо в своей руке как на нечто, чего вообще не должно было случиться.

– То есть как это, – пробормотала она. – Ты отказываешься? Но почему? Может, дело во мне? Может, я как-то не так выгляжу? – она стала осматривать себя, безуспешно пытаясь оттряхнуть всю пыль с платья, но лишь замарала руки. – Вот черт!

– Да нет, не в тебе дело, – поспешил ее успокоить Том, и положил руки на ее плечи (надо же, а он и не заметил, как поравнялся с ней ростом!). – Просто мне он не нужен, понимаешь? Я не собираюсь грабить караваны или с саблей носиться по всей долине, выискивая сбежавших преступников, я лишь хочу найти свой дом!

– Тогда почему не останешься? – предприняла очередную отчаянную попытку его остановить Альма. – Здесь твой дом, мы твой дом!

Он поджал губы и отпустил ее, пытаясь отделаться от влияния ее прекрасных зеленых глаз – пытаясь добиться цели, ведьмы не гнушались никакими способами.

– Не обижайся, конечно, но нет. Пойми ты: здесь я не чувствую себя нужным! Все лишь косятся на меня исподлобья, а дети кидаются камнями и обзывают совсем как прокаженного. И главное, что я вообще не понимаю, почему все это происходит со мной! Вот поэтому я и ухожу, – его голос сорвался. – Я хочу жить так, как хочу, и там, где меня не знают и не презирают. Где я сам смогу всего добиться!

Ведьма опустила свою голову и кивнула. Ее кажущиеся хрупкими плечи поникли.

– И как пятисотлетняя ведьма, Альма, – он улыбнулся, пытаясь ее хоть как-то приободрить, – ты наверняка сможешь мне подсказать, какие места надо обходить стороной, а где, например, обитают древесные эльфы. Так ведь?

Она шмыгнула носом и повторно кивнула.

– Ладно, – наконец, Альма заговорила. – Хорошо. Так ты уходишь прямо сейчас?

– Нет. Надо забрать вещи из дома и, – Том запнулся и вздохнул, – попрощаться с отцом.

– Да, – она вздохнула. – Думаю, так будет правильно. А на обратном пути зайди ко мне, я к этому времени, надеюсь, смогу собрать тебе в дорогу кое-какие вещи.

– Только без этого, – он кивнул на перстень.

– Только без этого, – послушно подтвердила ведьма, вытирая слезы и вместе с ними пыль со щек. Ему показалось, что она постарела сразу на несколько лет, и мальчик вспомнил, что где-то мельком читал, будто красота ведьм зависит от их настроения.

Чего-чего, а ей он настроение подпортил знатно.

– Тогда я пошел? – мягко спросил он, отходя к двери.

– Иди.

– Но я еще вернусь.

– Возвращайся.

***

Он с сомнением остановился у самой двери, не в силах сдвинуть щеколду и войту внутрь. Что он скажет отцу? И как он отреагирует?

На мгновение ему даже стало стыдно перед самим собой. Разве не он, Том, пару раз хотел огреть того сковородой по голове или скормить свиньям в самые тяжелые минуты отчаяния?

Да, отец никогда не избивал его до полусмерти и никогда не заставлял делать ничего особенно плохого, но все же он день за днем все больше и больше унижал мальчика, день за днем заставлял верить в то, чего тот не совершал, и все это продолжалось все четырнадцать лет. Иногда Том готов был удавиться с горя, повесившись на старой и заросшей паутиной хрустальной люстре, но каждый раз его что-то останавливало, и отнюдь не любовь к жизни. Разумом он осознавал, что так нельзя, но душа была готова променять все четырнадцать лет на пару секунд страха и мимолетных мучений.