Текст книги "Страж (ЛП)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Я очень, очень не хотела, чтобы он меня видел.
На самом деле, когда я осознала реальность его присутствия здесь, мне просто захотелось убраться отсюда нахер.
Я даже поймала себя на мысли, не позвонить ли мне Джону.
Когда я знала его в прошлом, Микки был в лучшем случае непостоянным, в худшем – психопатически неуравновешенным. Глядя на него сейчас, отмечая усиление злого, полупустого взгляда, который я помнила, теперь на более толстом, бледном лице с постоянной ухмылкой, я изо всех сил пыталась представить, что он, возможно, вырос как личность, по крайней мере, в хорошем направлении.
На протяжении всего моего первого года в старшей школе Микки практически сделал своей жизненной миссией мучить меня.
Всё началось с нашего единственного свидания, когда я была в девятом классе, а Джон в одиннадцатом. С моей стороны было глупо соглашаться на это свидание, но он был популярен, вначале мило со мной обращался, и я была польщена.
К тому же, да, я училась в девятом классе, так что была немного туповата.
Свидание, само собой разумеется, пошло не так, как надо, причём чуть ли не с самого начала. Я просто радовалась, что у меня хватило ума пойти на свидание с ним в компании, а не только с ним одним.
Я ещё больше порадовалась, что за рулём тогда был Джон.
Мы даже не успели добраться до кинотеатра, когда Микки, уже пьяный и дышащий мне в лицо зловонными алкогольными испарениями, попытался трахнуть меня пальцами на заднем сиденье машины Джона, практически сорвав с меня одежду, хотя Касс и Джек сидели прямо рядом с нами.
Когда я взбесилась, он открыто угрожал мне.
Джон с визгом остановил машину так быстро, что я чуть не получила хлыстовую травму шеи.
Мы остановились на обочине автострады, и Джон буквально вышвырнул Микки из машины – и это было ещё до того, как Джон начал заниматься боевыми искусствами, так что я знала, что он взбесился сверх всякой меры. Микки, возможно, всё равно сделал бы ему что-то, но на этот раз Джек вступился и тоже защитил меня, и, очевидно, мистеру Микстеру не нравились его шансы противостоять двоим.
Опять же, это было до того, как Джек начал употреблять, так что в целом он был более хорошим парнем.
Он также был изрядно накачанным и на добрых десять сантиметров выше Микки.
Было много криков. Угроз было больше.
В конце концов, мы все забрались обратно в машину и оставили его там.
Каким бы ужасным ни было это единственное свидание, однако, та ночь оказалась только началом моих проблем с Микки.
После этого он решил, что его новая миссия в жизни – поквитаться со мной за то ужасное зло, которое я ему причинила. Выгнала его из машины, не позволила ему трахнуть меня, поставила его в неловкое положение, отказала ему в чём-либо… Честно говоря, я не знаю, в чём заключалась моя истинная провинность.
В чём бы он ни обвинял меня в своем маленьком примитивном мозгу, он намеревался заставить меня заплатить за это. На самом деле, после того инцидента он, казалось, хотел полностью разрушить мою жизнь – и жизнь Джона, соответственно.
Во-первых, он, естественно, рассказал всем, что мы трахались – в этом ничего удивительного.
На самом деле, он сказал всем, что я позволила ему и его друзьям трахнуть меня, и что я отсосала Джону на глазах у них всех – видимо, так он хотел усилить мою омерзительность, распространяя это на моего приёмного брата.
Сам Микки или кто-то из его приятелей затем взломал мои аккаунты, вероятно, в поисках интимных фотографий или чего-то ещё, что он мог бы попытаться обнародовать.
К счастью, я была не настолько глупа, чтобы хранить какие-либо незаконные изображения даже в своих личных аккаунтах, но он всё равно нашёл переписку между мной, Касс и Джоном, в том числе несколько довольно компрометирующих сообщений о Касс. Он также писал вещи, которые я определённо НЕ писала, и нашёл способы фальсифицировать временные метки и идентификационные данные, чтобы всё выглядело так, будто это написано мной.
Он также создал поддельные обнажённые и сексуальные фотографии меня.
Он распространял всё это по школьной сети, а также на своих «слабоумных каналах». как окрестил их Джон.
Хуже того, он распространил мою личную информацию так далеко и широко, как только мог, и в результате люди на протяжении почти двух лет предлагали мне платный секс, даже после того, как я трижды меняла свой номер, а Микки уже давно закончил школу.
На Джона набросились и избили.
Три раза.
Нет… четыре раза.
Один раз был настолько плох, что ему пришлось провести ночь в больнице.
Мы никогда не могли доказать, что это дело рук Микки, так как нападавшие были в масках и не разговаривали, но я знала, что это был он, и Джон тоже знал.
Травля за ориентацию, которой Джон уже подвергался в том году, усилилась – так сильно, что я чувствовала себя полным дерьмом, хотя Джон ни разу не обвинил в этом меня. В любом случае, я практически ничего не могла с этим поделать.
В конце концов, всё стало настолько плохо, что Джон начал посещать занятия боевыми искусствами.
Парни даже заявлялись в дом моих родителей, включая тот период, когда папа болел, а мама была морально разбита, чёрт возьми.
Я никогда не видела папу таким злым, даже несмотря на то, насколько он был болен. Он хотел, чтобы Микки посадили в тюрьму, но поскольку никто не мог поймать его с поличным за незаконные деяния, мы мало что могли сделать. Нам всем просто приходилось это терпеть.
Но да, если назвать одну причину, по которой я никогда не ходила на свидания в старшей школе…
Микки.
Микки был этой причиной.
Даже сейчас, как бы это ни приводило в бешенство, когда я увидела его, выглядящего ещё более страшным и нездоровым, чем я помнила по тем временам, я немного съёжилась на своём барном стуле, чертовски надеясь, что он не оглянется, и ещё более горячо надеясь, что если он это сделает, то не узнает меня. Мне было интересно, узнает ли, особенно когда я в мини-платье, с макияжем и на каблуках.
Отчасти моё отвращение к более стандартной девчачьей одежде в прошлом, особенно к сексуальной одежде, также проистекало непосредственно из ситуации с Микки. Учитывая, что я получала отвратительные предложения даже в джинсах, армейских ботинках и толстовке с капюшоном, я не могу представить, какими были бы мои старшие классы, если бы я одевалась как многие мои подруги, особенно Касс.
Когда я увидела, что Микки направляется ближе к бару, я приняла поспешное решение.
К чёрту гордость. Сумасшествию было наплевать на гордость.
Мне нужно увернуться от этого. Мне нужно увернуться от этого сейчас, пока я снова не попала в поле зрения этого психа, и он не вспомнил, какими весёлыми были его попытки разрушить мою жизнь.
Я пойду в туалет.
Я знала, что не смогу прятаться там всю ночь, но я могла, по крайней мере, воспользоваться гарнитурой, чтобы позвонить Джону. Я не хотела портить ему вечер, но, честно говоря, я ни за что не останусь здесь с Микки в толпе и Бог знает со сколькими его чокнутыми друзьями.
Микки всегда был компанейским парнем. Он ни за что не пришёл бы сюда один.
Мне просто придётся посмотреть группу Джейдена как-нибудь в другой раз.
Вдобавок ко всем миллионам других причин, по которым я не хотела быть здесь прямо сейчас, было слишком рано знакомить Джейдена с этой стороной меня.
Слиииишком, слиииишком рано.
Если у нас с Джейденом вообще был хоть какой-то шанс на настоящие отношения, моему безумию полнолуния придётся нешуточно подождать – как минимум, несколько месяцев.
Двигаясь медленно, чтобы не привлекать внимания, я случайно взглянула в ту сторону, где в последний раз видела Микки, чтобы знать, в какую сторону идти, чтобы не попасть в поле его зрения.
К сожалению, я уже опоздала.
Я обнаружила его прислонившимся к стойке примерно в трёх метрах от меня, и когда я подняла взгляд, он уже смотрел мне прямо в лицо. Увидев выражение его глаз и улыбку, перебившую постоянную ухмылку на его мясистых губах, я вздрогнула.
Я ничего не могла с собой поделать.
Ага. Он определённо узнал меня. Он определённо вспомнил меня.
Я наблюдала, как он разглядывал платье, которое на мне надето, а потом его взгляд вернулся к моему лицу, и эта жуткая ухмылка стала ещё шире.
Бл*дь. Мне нужно убираться отсюда. Сейчас же.
Слишком поздно втягивать Джона во всё это.
Соскользнув с барного стула, я была потрясена, когда моё равновесие резко пошатнулось.
Я рефлекторно схватилась за край стойки, пытаясь удержаться на ногах, но мои колени подогнулись, и я рухнула прямо на пол.
Я обнаружила, что стою на четвереньках у основания барного стула, и я даже не поняла, что произошло. Оказавшись там, я могла держаться только на трясущихся руках. Я изо всех сил упиралась пальцами в пол, хватая ртом воздух, пытаясь привести в порядок свои мысли.
Одна и та же мысль повторялась снова и снова.
Я хотела встать.
Я должна была встать.
Я услышала голоса рядом со мной, почувствовала руки, некоторые из них пытались поднять меня на ноги.
Я слышала голоса, которые, возможно, звучали у меня в голове.
Некоторые из них были обеспокоенными, некоторые развратными, некоторые забавляющимися.
Я чувствовала взгляды, смотрящие на мою задницу под короткой юбкой. Некоторые уставились на мою грудь, пока я опиралась на ладони. Одному человеку я показалась знакомой. Как минимум один человек беспокоился, что у меня случилась передозировка. Другие не хотели подходить слишком близко, потому что думали, что меня может стошнить.
Все они решили, что я пьяна.
Они все подумали, что я напилась до одури.
Хотя я выпила всего половину бутылки пива.
Я изо всех сил пыталась сказать им это, заставить их услышать меня, но мой язык превратился в мёртвый комок во рту. Я не могла говорить.
Ещё через несколько секунд моё зрение начало расплываться по-настоящему.
Меня охватил ужас, выбросив адреналин в кровь.
Я была близка к обмороку. Я знала признаки. Я уже знала, что не смогу это остановить. Я вот-вот потеряю сознание, и Микки был здесь. Он убьёт меня. Ну, или он наконец-то получит то групповое изнасилование, о котором всем рассказывал.
Я схватилась за серебристую ножку барного стула, пытаясь подтянуться, используя выброс адреналина, чтобы попытаться выбраться отсюда, прежде чем потеряю сознание по-настоящему.
Я не смогла.
Моя рука соскользнула с хромированного покрытия. Я не могла найти опору, мои пальцы не могли ухватиться достаточно крепко. Перед глазами всё плыло. Я не могла пошевелить ногами. Перед глазами плясали пятна. У меня болел живот. Я тихо всхлипнула, задыхаясь, пытаясь заговорить. Я силилась закричать, попросить о помощи, умолять их не позволять Микки забрать меня. Я едва могла втягивать воздух. Грудь болела от усилий, губы двигались безрезультатно, вне моего контроля.
Сердце бешено колотилось в груди.
Теперь я не чувствовала ничего, кроме ужаса, чистого ужаса и паники.
Где-то в этот момент мне удалось поднять глаза…
Микки стоял там, ухмыляясь мне сверху вниз.
Он наклонился надо мной, и я ничего не могла сделать, чтобы уклониться от него. Я наблюдала, как он наклоняется всё ближе и ближе, расталкивая нескольких других, чтобы убрать их с дороги. Я видела, как шевелятся его губы. Я видела, как он что-то говорит им, заверяя их, что разберётся с этим, что он знает меня. Последнюю часть я скорее почувствовала, чем услышала.
Мои уши, похоже, тоже больше не работали.
Я пыталась протестовать…
Где-то в процессе я проиграла битву.
Всё потемнело ещё до того, как моя голова коснулась пола.
Глава 12. Акт секса
Вэш был прав. Он позволял этому продолжаться слишком долго.
Он позволял этому продолжаться слишком, слишком долго.
Ревик подавил ещё один сильный приступ боли разделения, издав более тяжёлый стон, входя сильнее и глубже в женщину-видящую под ним на металлическом столе.
Он ещё держался на ногах… с трудом. Он чувствовал себя одурманенным светом, наполовину галлюцинируя от него. Он едва осознавал, где находится.
Теперь все света смешивались, притягивая его с разных сторон, почти вызывая физическую тошноту: его собственный свет, свет женщины, внутри которой находился его член, свет видящих, наблюдавших за этим с главного этажа.
Когда его впервые вывели, все ахнули.
У Ревика сложилось впечатление, что большинство видящих, которые пришли сюда с единственной целью увидеть его, наполовину ожидали увидеть подделку, какого-нибудь самозванца. Однако, по крайней мере, один видящий в аудитории узнал его физически. Другие знали его свет, который Торек велел Ревику оставить открытым, чтобы они могли осмотреть его сами, чтобы они могли идентифицировать его таким образом, в случае, если они не знали его лица или внешности.
Затем Ревик снял с себя рубашку.
Вздохи вернулись, в сочетании с удивлённым бормотанием и даже несколькими возгласами на прекси. Татуировка с мечом и солнцем, которая покрывала большую часть верхней части спины Ревика, возможно, вызвала часть таких реакций, но не все.
Дело было в шрамах.
Ревик тоже почувствовал шок Торека.
Затем он ощутил от другого мужчины-видящего что-то вроде наполовину подавляемого возбуждения.
«Gaos, брат… – послал ему Торек. – Жаль, что ты не сказал мне. Я мог бы запросить ещё больше, если бы знал. Чёрт, я бы сделал это центральным элементом представления…»
Ревик хмуро посмотрел на него, но ничего не сказал.
По правде говоря, он стеснялся своих шрамов.
Он также стеснялся татуировки с мечом и солнцем – и татуировки со Священным Писанием, которая проходила по его бицепсу символами старого прекси – хотя и по другим причинам. Существовало церемониальное расположение религиозных татуировок видящих, где каждая часть тела имела определённое значение в комментариях к мифам о видящих.
Согласно традиции, у Ревика его татуировка располагалась «в неправильном месте».
В результате он оскорбил религиозных видящих размещением своих татуировок, которые часто воспринимались как «неуважительные» и как минимум в одном случае «намеренно богохульные».
Он ввязывался в драки из-за своих татуировок.
Это одна из причин, по которой он не обнажал торс перед незнакомцами. Он не показывал спину даже случайным сексуальным партнёрам.
Ну, татуировки были одной из причин. Второй были шрамы.
Шрамы – это более сложная тема.
Обычно у видящих не бывало шрамов.
Тот факт, что спина Ревика представляла собой топографию шрамов, большинство из которых явно были старыми, восходящими к его детству, делал его более чем любопытным для видящих. Чтобы у видящего сохранились постоянные рубцы, как у Ревика, повреждения должны быть сильными… и, как правило, повторяться снова и снова, до тех пор, пока кожа больше не сможет регенерировать вовремя, чтобы стереть следы повреждения.
Сочетание шрамов и татуировок делало обнажённую спину Ревика шокирующим зрелищем для среднестатистического видящего – особенно для среднестатистического религиозного видящего, особенно для тех, кто читал на старом прекси и знал, что означают строки на руке Ревика.
Здесь, где его настоящая личность также была выставлена на всеобщее обозрение впервые с тех пор, как он дезертировал из Шулеров, совокупный эффект послал электрический разряд сквозь свет наблюдавших видящих. Как только Ревик снял рубашку и Торек заставил его повернуться так, чтобы его спина была видна толпе, вся энергетика выкрашенной в чёрный цвет комнаты без окон под клубом Торека изменилась.
Ревик не помнил, как у него появились шрамы.
Он также не помнил, как делал татуировки.
Он понятия не имел, почему разместил эти татуировки там, где они у него были, почему он так нагло пренебрёг обычаем, причем из-за чего-то, казалось бы, столь странного и – в случае с надписью на его руке – граничащего с эзотерикой, учитывая возраст надписи и неясное происхождение комментария.
В любом случае, Ревик привык к тому, что его обнажённый торс вызывал реакцию.
Он просто не мог вспомнить время, когда он и его физические особенности демонстрировались так публично, тем более под его настоящим именем. Он ещё даже не полностью свыкся со своей новой личностью – Перебежчика.
Независимо от собственных чувств Ревика по этому поводу, толпа была заворожена им.
Их восхищение только возросло, когда Торек начал своё шоу.
После этого высокий, золотоглазый видящий работал с ним в течение нескольких часов.
Он обхаживал его несколькими видами плетей, тростью, ремнём – в конце концов, оставив на нём синяки и кровоточащие раны – затем, прежде чем Ревик смог прийти в себя или хотя бы отдышаться, Торек вывел первых женщин-видящих.
Это было больше часа назад.
Первая просто отсосала ему.
Теперь, со второй женщиной, Торек приказал Ревику трахнуть её с шипом, вскоре после того, как она вышла на сцену.
Член Ревика был рад услужить.
Боль, казалось, никогда не действовала на него так, как на многих видящих и людей, возможно, отчасти из-за какой-то истории, скрывавшейся за этими шрамами. Какой бы ни была причина, в тот момент испытываемая им боль гораздо больше походила на удовольствие, чем на что-либо, что мешало ему получать удовольствие. Его спина адски болела, но это была приятная, пульсирующая боль.
Свет Ревика был более открытым, чем он мог припомнить за последние месяцы.
Может быть, даже годы.
Может быть, со времен Даледжема.
Эта мысль заставила его свет сильно вздрогнуть, снова обернуться его вокруг тела.
Почувствовав реакцию Торека откуда-то сзади, Ревик напрягся, наполовину ожидая ещё одного удара, но женщина под ним вскрикнула, прося его… Gaos. Она хотела, чтобы он открылся.
Она действительно хотела его в этот момент.
Он обнаружил, что открывается ей, почти не принимая решения.
Когда он это сделал, её пальцы впились ему в спину, вызвав ещё один молниеносный удар физической боли, заставивший его тяжело вздохнуть. Он почувствовал ещё одну волну световой боли от видящих под сценой, а видящая под ним закричала, используя его имя.
Зрители отреагировали на то, как она говорила с ним, и на боль, исходящую от её света.
Ей нравился его член. Ей нравилось, как он им пользовался, и они тоже это чувствовали.
От ощущения того, как эти света впиваются в него, его боль усилилась, что вызвало зеркальный, усиливающий эффект у наблюдающих видящих. Их боль становилась всё сильнее, проникая в него подобно жидкому теплу, омывая его насквозь, заставляя его колени слабеть.
Гнев, который он чувствовал от членов этой аудитории, тоже усилился.
Не просто гнев – ненависть.
Некоторые из них определённо пришли сюда, чтобы увидеть, как ему надерут задницу.
Они заплатили деньги, чтобы увидеть это, смотреть, как ему будет больно, может быть, даже в надежде, что они смогут стать причиной этой боли. Ревик знал это, когда приходил, но почему-то в тот момент это его не беспокоило. Это казалось почти правильным. В некотором смысле это была своего рода епитимья.
По крайней мере, это казалось заслуженным.
Не отпущение грехов, вовсе не близкое в плане окончательного прощения. Скорее, потом он получит на один кармический удар меньше.
Эти полные ненависти глаза уставились на него сейчас.
Одна пара глаз возле сцены привлекала взгляд и свет Ревика.
Ярко-синие. Наполненные яростью, бессилием и ненавистью, как будто он знал Ревика лично. Как будто Ревик причинил ему вред лично и намеренно.
Такие видящие, как он – как тот, с голубыми глазами и нацистским шрамом на лице, который смотрел на него сейчас – они хотели, чтобы Ревик был наказан. Они хотели, чтобы он заплатил за свои преступления. Они хотели, чтобы он пострадал за то, что он сделал.
Они знали слухи об его времени в Шулерах.
Они знали слухи об его времени с нацистами до этого.
Они знали, что Шулеры участвовали во Второй мировой войне, во Вьетнаме, в Афганистане, в Южной Америке, в России, в Турции, в Узбекистане, на Филиппинах, в Корее, в Йемене, в Африке. Они слышали шепотки о том, что имя Ревика связано со многими из этих мест, со многими из этих зверств, со многими видящими, которые были схвачены, проданы и убиты.
Они знали, что Шулеры – и Галейт, лидер Шулеров – частично, если не полностью, ответственны за Мировой Суд, за систему обязательной регистрации видящих, кодексы видящих, Закон о защите людей, классификацию видящих как оружия в соответствии с Женевской конвенцией, легализацию рабства под прикрытием контроля их способностей.
Они знали, что Ревик был правой рукой Галейта на протяжении десятилетий.
Они знали, что Ревик, вероятно, помогал разрабатывать те самые механизмы контроля видящих.
Они слышали о лабораториях, тюремных лагерях, органических машинах, ошейниках, детях, похищенных ночью, массовых убийствах в горах Азии, рейдах на школы видящих в Китае и Сиккиме, Северной Индии и Пакистане.
Ревика не было во всех этих местах.
Он не знал всех этих людей.
Он не помнил, как разрабатывал эти механизмы пыток, смерти и контроля.
Ревик никогда не делал таких нацистских надрезов на лицах своих братьев или сестёр. У него остались воспоминания о пребывании в этих лагерях во время Второй мировой войны, но он не помнил, чтобы сам когда-либо держал в руках один из этих ножей.
Но он помнил, что видел, как это делалось, когда выдавал себя за человека.
Это делалось прямо у него на глазах, и Ревик ничего не предпринял.
Он ничего не сказал.
Кровь и Честь.
Возможно, им это было нужно. Людям, которым он причинил боль.
Возможно, Ревику это тоже было нужно.
Торек раскусил его – чертовски быстрее, чем Ревик мог ожидать.
Ну, Торек раскусил его как минимум частично. Он поразительно быстро понял, что Ревик питает слабость к определённым физическим типажам, таким как темноволосая женщина, внутри которой в данный момент находился его член. Её сине-зелёные глаза наблюдали за ним, её свет с возрастающей интенсивностью посылал в его тело импульсы боли.
Ревик тоже старался контролировать это…
Он почувствовал ещё один резкий, явно предупреждающий импульс от Торека. С помощью этого единственного импульса другой мужчина предельно ясно дал понять, что изобьёт его снова, и жёстко, если Ревик начнёт закрывать свой свет. Он ясно дал понять, что Ревику это избиение никоим образом не понравится.
Ревик почувствовал, что его боль усиливается, поскольку Торек продолжал посылать ему вспышки образов о том, чего он хотел от Ревика, о том, что он сделает, если не получит этого.
Он тихо ахнул.
В то же мгновение свет Ревика переместился к свету Элли.
Его свет отправился быстро, одержимо, казалось бы, неподвластно его контролю.
Так же одержимо он вплёлся в её свет, притягивая её к нему.
Его боль резко усилилась, прежде чем он смог остановить себя.
Он застонал, когда почувствовал её там, на мгновение потеряв контроль. Потеря контроля не помогла ему ослабить хватку на ней. Потеря контроля сделала всё только хуже, рассеивая его свет прочь от его тела, где он мгновенно потянулся к ней в Барьерном пространстве.
На мгновение он потерялся. Он чувствовал, что она открыта для него на другом конце мира. Казалось, она хотела, чтобы он был рядом. Бл*дь. Ему казалось, что она тянет его за собой, просит его… просит о нём.
«Иди сюда… Помоги мне… пожалуйста… Помоги мне…»
Он издал стон, который был почти криком.
Часть его вплеталась в неё, цепляясь, словно за саму жизнь.
Он попытался отстраниться, выйти из её света, прежде чем…
Перед его глазами замелькали образы.
Он потерял контроль над оргазмом, на грани которого пребывал, над тем, что Торек заставил его сдерживать, как угрозами, так и с помощью своего света. На какое-то долгое мгновение Ревик завис там, подвешенный в тишине, в безвременном вакууме, где информация обрушивалась на него плотно упакованными, сложными мыслительными кластерами.
Он старался не отставать, впитывать то, что ударяло по высшим структурам его света. В течение этих нескольких секунд он мог только воспринимать их, и его разум оцепенел, пока он пытался понять, что она посылала ему, что ударяло по нему в темноте.
Часть его с благоговением наблюдала за процессом.
Это была Элли? Gaos i'thir li'dare. Одна лишь структура, сложность света. Как, бл*дь, она это делала? Откуда она вообще знала, как…
Изображения перестроились.
Он уставился вверх, осознавая, что эти плотно упакованные структуры распаковываются внутри его света, взрываясь потоком информации и образов.
Как только это произошло, он понял.
Он точно знал, что, бл*дь, он видит.
По нему прокатилась рябь боли.
На этот раз не секс-боли. Настоящей боли.
Боли и шок. Больше, чем он поначалу мог осмыслить.
Он громко застонал, но опять же, это было не от секса.
Затем его охватила полномасштабная паника.
Эта паника пришла на смену его шоку, и его пальцы вцепились в волосы женщины под ним, на этот раз не для того, чтобы подбодрить её, а чтобы отстраниться от неё. Она подняла на него взгляд с того места, где целовала его шею и плечо, её сине-зелёные глаза расширились от замешательства. Это замешательство быстро переросло в страх, когда она почувствовала, что исходит от его света.
«Брат… что ты делаешь? Что случилось?»
Он не ответил ей.
Он начал выходить из неё, всё ещё почти ослепший от всего, что посылала Элли.
Однако его шип выдвинулся полностью, и женщина под ним испуганно ахнула, обхватив его за талию, чтобы удержать внутри. Он сопротивлялся ей, одна его рука всё ещё была в её волосах, другая обхватила её запястье, где она держала его.
– Отпусти! – выдохнул он и сильнее дёрнул её за волосы. – Отпусти, чёрт возьми! Сейчас же!
Она отпустила его.
Ревик полностью вышел из неё и издал ещё один низкий стон, почти неподвластный его контролю, но он не прекратил отстраняться. Он знал, что причинил ей боль, делая это. Hirik, или твёрдая часть его члена, был слишком удлинённым, чтобы не причинить ей боль.
Он с самого детства не поступал так с женщиной, будь то видящая или человечка.
– Прости, – прохрипел Ревик.
Он с трудом поднялся на ноги, чуть не споткнувшись, когда оттолкнулся от стола.
Тем не менее, он уже застёгивал штаны, двигаясь рывками, силясь сойти со сцены. Он прошёл большую часть пути, когда Торек встал у него на пути. Мускулистый видящий схватил его за руку, глядя ему в лицо с нулевым компромиссом в выражении лица.
– Брат, куда, бл*дь, ты собрался? – зашипел он.
В его голосе звучало скорее недоверие, чем гнев.
Ревик поймал себя на том, что внезапно вспомнил об их аудитории, впервые с тех пор, как Элли послала ему тот плотный поток света… несмотря на интенсивность потоков света, которые всё ещё обвивались вокруг него. Бл*дь, теперь он мог чувствовать её запах. Он чувствовал, как она тянет его за собой, умоляет, и какая-то часть его едва могла справиться с этим без крика.
Несмотря на это, пока боль продолжала пульсировать и выходить из него беспорядочными вспышками, его взгляд метнулся к тому тёмному пространству сразу за краями освещённой сцены.
Теперь он чувствовал, что толпа наблюдает за ним. Он также чувствовал, как они притягивают его.
Он чувствовал, что некоторые из них тоже чувствуют Элли.
Осознание этого подтолкнуло его свет от агрессии к открытому насилию.
Ему нужно было убираться отсюда на хрен.
К чёрту все попытки уговорить.
Он чувствовал тех в толпе, кто всё ещё ненавидел его, даже боялся.
Он чувствовал, что они всё ещё ненавидят его, наблюдая за ним и Тореком в конце сцены. Все они, независимо от их чувств к Ревику или причин, по которым они пришли сюда, чувствовали себя сбитыми с толку, не понимали, было ли это частью шоу.
После того, как Торек закончил избивать его в первый раз, некоторые из них хотели его, несмотря на свою ненависть к нему.
Они, по крайней мере, хотели посмотреть, как он кончает.
Те же самые видящие сейчас чувствовали себя наиболее сбитыми с толку, как будто пробуждаясь от транса – но динамика группового света, как правило, склонна влиять так на видящих, независимо от их личных чувств. Ревик мог вспомнить, как хотел людей, к которым он ни за что на свете никогда бы не прикоснулся при нормальных обстоятельствах, но из-за усиления света в ситуации группового секса с другими видящими он хотел их.
Он знал, что это ничего не значило с точки зрения их чувств к нему.
Во всяком случае, замешательство и отвращение, вызванные их реакциями, усилит их ненависть к нему, их желание причинить ему боль станет ещё сильнее.
Однако они ещё не дошли до такого состояния.
Прямо сейчас они всё ещё хотели увидеть то, ради чего пришли сюда, за что заплатили. Эти разгневанные видящие хотели увидеть, как Ревик кончит – либо с женщиной, либо с кем-то ещё, кого Торек намеревался использовать против него, теперь, когда он смягчил свет Ревика.
Даже голубоглазый видящий с нацистским шрамом сейчас хотел этого.
Дело в том, что Ревик значительно усилил враждебность толпы, даже за те несколько секунд молчания, когда он стоял рядом с Тореком на одном конце сцены.
Ревик уставился на эту толпу, будучи на мгновение парализованным, сбитым с толку темнотой, окружавшей то место, где он стоял под яркими огнями сцены. Даже в этом параличе он почувствовал, как Элли обвилась вокруг него, притягивая к себе. Он чувствовал это так осязаемо, будто она физически присутствовала здесь, обвившись вокруг него каким-то образом, что заставляло его пальцы сжиматься и разжиматься, пытаясь схватить её невидимые пальцы, пытаясь удержать её.
Затем, моргнув, он почувствовал, как его разум снова включился, на этот раз по-настоящему.
Как только это произошло, ещё один приступ страха пронзил его тело – вместе с приливом адреналина, который снова затуманил его разум.
– Отпусти меня, – прорычал он, выдёргивая руку из пальцев Торека. – Сделка расторгнута.
– Я уже заплатил тебе, брат, – напомнил ему Торек.
– Ты получишь свои деньги обратно, – рявкнул Ревик. – Все до последнего гребаного пенса. А теперь отпусти меня, пока я не причинил тебе боль в ответ, брат. Почему-то я думаю, что тебе это понравится меньше.
На этот раз Торек почти не колебался, прежде чем отпустить руку Ревика.
– В чём дело? – спросил он приглушённым голосом. – Что случилось?
Ревик закончил застёгивать ремень, пытаясь контролировать свой свет.
– У тебя есть место, откуда я мог бы совершить прыжок? – спросил он.
Торек снова поколебался.
На его красивом лице промелькнуло замешательство.
Ревик также почувствовал боль, как будто другой видящий всё ещё приходил в себя после того, что они делали, может быть, даже тяжелее, чем сам Ревик. Ревик боролся с желанием ударить другого мужчину или, может быть, просто встряхнуть его.
Прежде чем Ревик успел снова накричать на него, Торек внезапно пришёл в себя.
В тот момент, когда его золотистые глаза прояснились, он кивнул.
Один раз. Решительно.
Свет Торека изменился за те же секунды, став более жёстким, похожим на разведчика.
– Да. Я отведу тебя, – он мотнул головой в сторону. – Следуй за мной, брат.
