Текст книги "Страж (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Я услышала чей-то смех… кто-то кричал на кого-то, вероятно, на маленького ребёнка… дальше по улице лаяла собака.

Даже эти звуки казались приглушёнными.

По меркам города было тихо, но не странно тихо.

Обычное тишина раннего утра перед началом дня.

Каждодневная тишина, в которой большинство ещё не допило свою первую чашку кофе.

Ничто, абсолютно ничего из того, что я могла видеть или слышать, не было неправильным.

Это раздражало и расстраивало меня.

Не сама тишина и даже не отсутствие определённых, конкретизированных «плохих вибраций», на которые можно указать, а растущая частота этих внезапных приступов, колебаний и замираний.

Такое чувство словно я за одну ночь превратилась в испуганного оленя. Как будто я постоянно ни с того ни с сего шарахалась от чёртовых теней. Я никогда раньше такой не была. Я никогда раньше этого не делала. Никогда. Я никогда не была той, кто так боялся или постоянно думал, будто со мной вот-вот случится что-то плохое.

Чёрт возьми, если уж на то пошло, я всегда была полной противоположностью.

Ну, по крайней мере, по словам Джона.

Какая-то часть меня не могла смириться с тем, что я стала одной из тех напуганных людей, на которых мы с Касс обычно закатывали глаза, когда они высказывали сомнения по поводу жизни в городе, или впадали в паранойю, проходя мимо анклава беженцев, или пугались, увидев на улице видящего без поводка.

Я думаю, это было хуже, чем сам страх: неуверенность в себе, которая пришла вместе с ним.

Если я собиралась постоянно бояться, чёрт возьми, мне нужно было что-то осязаемое, на что можно было бы указать, какой-нибудь источник этого страха, пусть даже глупый. Мне нужна была отправная точка, чтобы я могла хотя бы попытаться образумить эту часть моего мозга. Я подумала, что если бы я знала, что меня выводит из себя, я могла бы показать себе, что это такое и насколько это глупо.

Я могла бы закричать: «Вот! Вот оно! ВОТ что меня провоцирует! И смотри! Это чертовски безвредно! Так что остынь, чёрт возьми, ладно?»

Но я понятия не имела, что послужило триггером.

Ветер? Мой дом? Запах бекона? Кофе?

Скрип деревянных ступенек под моими ногами? Лающие собаки? Чайки?

Или то, что я просто существовала, будучи мной?

Я понятия не имела.

Я понятия не имела, что вызвало этот страх и паралич в моём мозгу.

Мне не казалось, что какая-то одна вещь привлекла моё внимание, хотя я смотрела. Я, конечно, что-то чувствовала. Но эти вещи были менее осязаемыми, и их невозможно было выразить словами. Я не доверяла этим вещам. Они были больше похожи на воспоминания, чем на восприятие. Это те вещи, которые рисовал мой разум с тех пор, как я была ребёнком.

Например, мои рисунки.

Не только то, что в итоге получалось в моих рисунках – странные, иногда приводящие в замешательство образы, которые возникали в моём сознании, умоляя выразить их – но и мои настоящие рисунки, в смысле те, что уже существовали в физическом мире.

Я могла бы поклясться, что с моими рисунками что-то сделали.

Я не могла объяснить, почему так подумала.

Кожаный портфель был там, где был всегда. Он лежал точно на том же месте, где я его оставила, засунутый между ножками моего чертёжного стола. Сами рисунки лежали в том порядке, который я помнила.

Несмотря на это, я не могла отделаться от ноющего чувства, что кто-то их перелистал. Я почти чувствовала, как остатки этих пальцев и глаз всё ещё вибрируют на странице.

Я боялась, что это Джейден.

Что-то в этом объяснении показалось мне не совсем правильным, но это всё равно напугало меня.

Что, если это действительно был Джейден?

Что, если я почувствовала глаза Джейдена и его присутствие? Что, если он каким-то образом был триггером для всего этого, он наблюдал за мной из какого-то невидимого места, и я могла каким-то образом это ощутить, не будучи в состоянии почувствовать конкретно?

Он был техническим специалистом… мог ли он действительно каким-то образом шпионить за мной?

Мысль была абсурдной. Тем не менее, это уже что-то. Это единственное, что пришло мне в голову, что было близко к объяснению того, что я чувствовала. Я также знала, что это настоящая шапочка из фольги, и, скорее всего, мне назначат обязательную психологическую оценку, если я когда-нибудь выскажу что-либо отдалённо похожее кому-то, занимающему руководящее положение.

О том, чтобы обратиться в полицию, в любом случае не могло быть и речи. Что я им вообще скажу? Я не могла рассказать им о том, что сделал Джейден. Прошло слишком много времени, и в любом случае, несколько недель назад я решила, что никому не расскажу. Учитывая мою странную группу крови и неприятности, которые я в любом случае получу от властей, это лишь обернётся против меня самой.

Тем не менее, мысль о том, что это был Джейден, не показалась мне совершенно безумной.

Он, похоже, не хотел, чтобы между нами всё прекратилось.

Даже сейчас, спустя недели, он по-прежнему звонил по крайней мере дважды в день.

С той ночи он звонил мне практически безостановочно.

Он оставлял сообщения, спрашивая меня, что случилось. Он оставил извинения, сказав, что, по его мнению, мне всё это понравилось, что заставило меня вздрогнуть и нажать «удалить сообщение» на гарнитуре, не закончив слушать его слова. Он сказал, что мы все были пьяны, что его суждения были неверны, что он никогда не хотел, чтобы со мной случилось что-то плохое.

В одном из них он сказал, что влюбляется в меня.

Подождите. Если говорить точно, он сказал, что он думает, что возможно, влюбляется в меня.

Это уточнение показалось мне важным.

Так это было или нет, я не хотела слышать признания Джейдена в любви.

Я определённо не хотела слышать его оправдания тому, что он сделал со мной, хотя какая-то меньшая, назойливая часть меня действительно хотела ему верить, вероятно, по причинам, которые не имели ничего общего с самим Джейденом, и были связаны со мной и нежеланием воспринимать себя как человека, с которым такое случилось.

Однако я не могла настолько сильно обманывать себя.

Я знала, что он сделал.

Что бы он себе ни говорил, я знала.

Я также знала, что со мной не всё в порядке.

В последнее время я всё усерднее пыталась что-то с этим сделать, посмотреть правде в глаза. Я всё усерднее пыталась решить хотя бы проблему того, как я себя веду, даже если я не могла справиться с мириадами невидимых вещей, которые провоцировали меня, или даже с моим собственным эмоциональным состоянием. Может быть, мне просто нужно было почувствовать, что я делаю хоть что-то, что я каким-то образом «справляюсь» с этим.

Поэтому я обратилась к Джону.

Я ничего не сказала ему о том, что сделал Джейден.

Я не рассказала ему о безымянных страхах, застывании, ночных кошмарах.

Но я спросила, могу ли я на некоторое время присоединиться к его занятиям кунг-фу.

Он удивился.

Он также выразил энтузиазм – настоящий энтузиазм – как только моя просьба отложилась у него в голове. Джон составил для меня расписание, а затем отправил меня на начальные тренировки и спарринги с таким энтузиазмом, что я задалась вопросом, может, он уже давно хотел подтолкнуть меня к этому.

Зная Джона, он, вероятно, хотел этого для меня.

Вероятно, он хотел этого для меня с тех пор, как начал собственное обучение.

Он называл меня магнитом для фриков с тех пор, как мы были детьми. Как и мои родители, он также беспокоился обо мне ещё с нашего детства. И хотя он не знал причин, по которым мы с Джейденом расстались, у меня возникло ощущение, что он каким-то образом сложил два плюс два, учитывая мою просьбу и расставание. Какими бы, по его мнению, ни были причины мои причины просить о таком, он явно почувствовал облегчение. Он даже не скрывал своего облегчения от того, что мы с Джейденом больше не были парой, или от того, что самого Джейдена больше не было рядом. Он даже не пытался поговорить со мной об этом после той первой ночи, когда я сказала ему, что мы с Джейденом больше не будем встречаться.

Я также не пыталась поговорить об этом с Джоном, кроме как сказать ему.

Когда он спросил меня, почему мы расстались, я просто пожала плечами и сказала, что он оказался прав. Джейден мудак. Он плохо ко мне относился. Он использовал меня для секса.

Хотя я бы не подумала, что такое расплывчатое объяснение удовлетворит Джона, по какой-то причине оно удовлетворило. Возможно, он просто не хотел знать. Возможно, ему было достаточно того, что я отреагировала на некий поступок Джейдена и указала Джейджену на дверь.

Я не спрашивала.

Вместо этого я сосредоточилась на попытках двигаться вперёд.

Я сосредоточилась на том, чтобы приспособить свой разум к этой новой реальности.

В некотором смысле, я находила это странно успокаивающим – принимать себя такой, какой я есть.

Я не была похожа на других людей.

Джон знал это. Касс тоже это знала, хотя, вероятно, стала бы отрицать, если бы я спросила. Мои родители знали это. Чёрт возьми, мой отец сказал мне то же самое, в основном потому, что это его беспокоило. Моя бабушка знала. Некоторые из моих учителей знали. Моя тетя Кэрол знала.

Я была другой.

Я была другой, и мне нужно было уметь защищать себя.

Гордость, заблуждение, отрицание… все три фактора удерживали меня от осознания этого в течение многих лет.

Однако я знала. Я всегда знала, по крайней мере, на каком-то уровне.

Это было повсюду вокруг меня. Это было прямо у меня перед глазами с того момента, как я впервые начала взаимодействовать с внешним миром. Обычно это выходило боком для меня, когда я была моложе. Как будто я хотела бы быть нормальной, чтобы меня считали нормальной, чтобы я жила нормальной жизнью. Я мечтала о том, чтобы у меня была нормальная кровь, чтобы однажды у меня родились дети, чтобы я вышла замуж, чтобы у меня была настоящая работа.

Я пыталась убедить себя, что каким-то образом вырасту и стану нормальной – как другие дети вырастают из лопоухости или непропорционально больших ног.

Но теперь я знала, насколько это маловероятно.

Я подозревала, что всегда знала, но теперь я столкнулась с этой правдой лицом к лицу.

Я не была нормальной.

Я никогда не буду нормальной.

Я не научусь быть нормальной или не приду к нормальности.

Я та, кто я есть.

Я могла бы научиться лучше скрывать это, маскировать некоторые из моих наиболее вопиющих отклонений, но я не могла заставить себя быть кем-то или чем-то другим.

Поэтому я удалила сообщения Джейдена. Я практиковала чой ли фут. Я ходила на работу.

Я попыталась выкинуть Джейдена и Микки из головы.

В конце концов, после первой недели или около того, я удаляла сообщения, не прослушивая их, как только видела, что его имя мелькает в очереди сообщений.

И я никому не рассказывала о той ночи.

Конечно, теперь я всё вспомнила.

Я вспомнила, хотя большая часть меня желала, чтобы я этого не делала.

Когда провал в памяти прошёл, большая часть того, что я помнила, действительно ощущалось как странное согласие с моей стороны. После отключки я вышла из спальни Джейдена… и просто начала заниматься с ним сексом. Я делала это прямо перед его друзьями и перед как минимум одной из их подружек.

Потом, когда Джейден предложил это, я начала заниматься сексом и с участниками его группы.

Хотя всё это заставляло меня содрогаться от стыда, временами доходить до чистого отвращения, я не могла вспомнить, чтобы отказывалась от чего-либо из этого. Я не могла вспомнить, чтобы Джейден заставлял меня. Я не могла вспомнить, чтобы пила или принимала наркотики. Я не могла вспомнить ничего, что объясняло бы, почему я сделала большинство из этих вещей. На этом уровне, только на уровне конкретной памяти, то, как Джейден объяснял события той ночи, было почти правдоподобным.

Но я ему не поверила.

Я не знала, что именно произошло, но я знала, что его версия событий была неверной.

Я не могла просто вырубиться после половины бутылки пива, а затем проснуться и решить, что оргия с кучей незнакомых мне парней – это отличный способ справиться с моим возможным сотрясением мозга.

Я не знала точной последовательности событий. Я не знала, кто и что со мной сделал, и почему я вышла из той спальни в таком состоянии.

Всё, что я знала – это то, что кто-то солгал мне.

Либо я лгала самой себе до такой степени, что была полностью оторвана от реальности, либо кто-то другой скормил мне кучу абсолютной чуши.

Лично я ставила на Джейдена.

На мой взгляд, было совершенно ясно, что тот лжец – Джейден.

Конечно, у меня не было никаких доказательств.

Я не видела никакого смысла спорить с ним по этому поводу, поскольку спустя недели после инцидента он всё ещё придерживался своей истории «я не знаю, что произошло». Он никогда не скажет мне правду. Если это был не он, если это сделал кто-то другой, разве позволил бы он мне трахнуть всех его друзей? Я понятия не имела, но подозревала, что нормальный человек, по крайней мере, начал бы задавать вопросы.

Он хотя бы поинтересовался, была ли я в здравом уме той ночью.

Однако Джейден этого не делал.

Джейден видел, что я веду себя странно после того, как без видимой причины потеряла сознание в баре, и его решением в данной ситуации было предложить мне трахнуть и отсосать у всех его друзей у него на глазах. Это не то, что сделал бы хороший человек. Это не то, что сделал бы добрый человек. Так не поступают с тем, кого якобы «любят».

Мне не нужно, чтобы кто-то говорил мне это.

Мне также не нужно слышать, как Джейден лжёт об этом.

Суть в том, что он был плохим человеком, потому что хороший человек не сделал бы ничего такого, независимо от того, думал ли он в то время, что мне это «нравится», или нет.

Тем не менее, какая-то часть меня, должно быть, испытывала некоторый стыд из-за моей кажущейся готовности в моих воспоминаниях. Какая-то часть меня, должно быть, реагировала на это.

Я знала, что с моей стороны не совсем нормально никому об этом не рассказывать. Я знала, что некоторые из причин, по которым я не хотела никому рассказывать, были связаны с нежеланием объяснять то, что я помнила.

Я знала, что это настоящая причина, по которой я не рассказала Касс или Джону… не говоря уже о моей матери.

Это плохое предчувствие витало вокруг меня, как запах.

Это также вызвало эмоции, с которыми я не сталкивалась с детства.

Это тошнотворное, выворачивающее желудок чувство, к примеру. Осознание того, что я другая, что со мной что-то не так. Осознание того, что как минимум некоторая часть этого была сексуальной, что со мной что-то не так в сексуальном плане. Всё это смешалось с беспомощным гневом, который напугал меня ещё больше, хотя бы потому, что я чувствовала за этим холодную жестокость.

Какая-то часть меня хотела причинить боль этому ублюдку.

В смысле, по-настоящему причинить ему боль.

Мне не нравилось это чувство.

Мне оно совсем не нравилось, даже если не считать того, что это могло упечь меня в тюрьму.

Может, я просто не хотела знать, на что я на самом деле способна, когда дело доходит до такого. Я помнила, как люди бравадно заявляли о том, что они сделали бы, если бы с ними случилось то или иное событие. Обычно они врали напропалую.

Джон говорил мне то же самое, и не раз.

Люди говорили много чепухи, но большинство из них ничего бы не сделало.

Хотя сейчас я могла чувствовать эту часть себя. Эта часть меня не была заинтересована в том, чтобы нести чепуху, или делать громкие заявления, или вообще с кем-либо разговаривать. Та часть меня, которая была чертовски серьёзна. Я могла чувствовать ту часть себя, которая причинила бы кому-то боль.

Я могла чувствовать ту часть себя, которая могла причинить кому-то боль.

Я имею в виду, по-настоящему.

Вместо того, чтобы полностью встретиться лицом к лицу с этой частью себя, я просто выбросила такую возможность из головы. Вместо этого я сосредоточилась на тренировках Джона по самообороне. Я сосредоточилась на мысли, что это больше не повторится, по крайней мере, со мной. Я сказала себе, что не позволю этому повториться.

Я знала, что эта часть на самом деле была дерьмовой бравадой, но я сказала себе, что это меня тоже не волнует. Правда в том, что я не могла контролировать, случится ли это со мной снова, не по-настоящему, потому что я изначально не была тем, кто это сделал. Я не могла помешать другим людям проявлять насилие, или накачивать меня наркотиками, или насиловать меня. Я не могла.

Но я сказала себе, что могу.

Я сказала себе, что могу закрыться от них, стать невидимой для них, чтобы им не было так легко причинить мне боль.

Джон появился на Бейкер-Бич тем утром, в точности как сказал этот голос… или присутствие… или что бы это ни было.

Я не задавалась такими вопросами ни в то время, ни с тех пор, на самом деле.

Я всё ещё не хотела думать о том, насколько странным был этот аспект событий, или о том факте, что он… или оно… или кем бы он или оно ни было… вероятно, было просто галлюцинацией.

Я сказала себе, что это часть моего собственного подсознания.

Я назвала это Стражем.

Во мне было что-то, что заботилось обо мне, когда я была в опасности.

Я знала это уже много лет, но в то утро я превратила эту внутреннюю часть себя в настоящую личность, вероятно, потому, что мне это было необходимо. Я отчаянно нуждалась в этой части себя, чтобы вытащить меня оттуда – увести меня оттуда до того, как Джейден проснётся и начнёт лгать мне и промывать мне мозги, чтобы я не причинила ему боль, пока он спал, или пока я не сделала что-то ещё, от чего я потом не смогла бы отказаться; чтобы отвести меня в безопасное место, где-нибудь, где Джон мог бы найти меня.

Я нуждалась в нём.

Мне нужен был Страж.

Тот факт, что я всё ещё могла чувствовать во мне следы гнева Стража, когда достаточно сильно концентрировалась, и его присутствие, и даже его чувства и реакции, которые казались гораздо более личными – всё это не имело значения.

Я не хотела быть одна во всём этом, поэтому я придумала друга, который помог бы мне пережить это.

Мой разум вытащил его из эфира моего подсознания, дав ему имя, присутствие, голос… даже характер.

Хотя часть меня не была полностью убеждена этим объяснением, оно было единственным, которое действительно имело хоть какой-то смысл.

Я также не хотела связывать это с тем, что я была другой. Я уже проходила этот путь мысленно – несколько тысяч грёбаных раз. Я не видящая. Я знала, что я не видящая. Каждый анализ крови, который я когда-либо сдавала, говорил мне, что я не видящая. Я не могла читать мысли людей. У меня не было никаких экстрасенсорных способностей. У меня ничего не было – по нулям.

Я знала, что правоохранительные органы приняли меня за видящую, когда они впервые нашли меня младенцем под той эстакадой. Кто-то в Сдерживании Видящих или Зачистке вбил себе в голову, что я ребёнок какой-то пары террористов-видящих, и им потребовались годы, чтобы забыть об этом. Они проводили тест за тестом, до и даже после того, как мои родители удочерили меня, пытаясь подтвердить, что я не человек.

Ничего из этого не сработало.

Каждый из этих тестов кричал о том, что я человек, от скорости моего старения/развития до анализов крови и даже расположения моих органов.

Согласно этим тестам, я в буквальном смысле не могла быть видящей.

В конце концов, им пришлось оставить меня и моих приёмных родителей в покое.

Тем не менее, я всё ещё чувствовала себя виноватой из-за этого.

Ну то есть, трудно не испытывать ни малейших сомнений, когда на тебя всё время твоего взросления с подозрением смотрят копы и сотрудники правоохранительных органов Мирового Суда, когда у тебя странное заболевание крови, которое до сих пор иногда активирует чрезмерно чувствительные датчики для измерения уровня крови, когда ты выезжаешь за пределы штата.

Угроза и страх, что меня могут ошибочно отнести к категории видящих, нависали надо мной большую часть моей взрослой жизни.

Я имею в виду, я видела, как живут видящие.

Конечно, я не часто видела их в реальности… но я постоянно видела их в лентах новостей, и я знала реальность их статуса в этом мире.

Время от времени можно было мельком увидеть видящего в ошейнике, принадлежащего какой-нибудь корпорации в центре Сан-Франциско, или секс-работников-видящих, стоящих возле элитных клубов на Бродвее или, совсем недавно, в музее современного искусства, но я никогда не была близка ни к одному из них.

Ещё реже я видела частных видящих с их богатыми владельцами, которых можно было отличить только по их глазам странного цвета и бледно-зелёным ошейникам сдерживания видящих, которые они носили.

Однако все эти проблески были редкими – достаточно редкими, чтобы, когда это происходило, обычно собиралась небольшая толпа из нас, глазеющих, пока нас не разгоняла полиция.

В основном я видела видящих в лентах, особенно в новостных лентах.

И ещё были группы видящих, которые мне нравились и которые принадлежали тому или иному лейблу звукозаписи.

Были актёры-видящие, которые принадлежали крупным студиям и которые также показались мне завораживающими.

Я была в этом не одинока.

Большинство моих друзей считали видящих чертовски сексуальными. Мы с Касс были особенными поклонниками «Дозора пустоты», документального криминального шоу о видящих, в котором показывали, как они раскрывают преступления, срывают террористические заговоры и так далее. Главный детектив, мужчина-видящий по имени Криван, был совершенно сногсшибательным. Как и его напарница, женщина-видящая по имени Урай-ла.

Но я знала, что всё это выдумано, несмотря на заявления шоу.

Я ни на секунду не поверила, что именно так живёт большинство видящих.

Я также видела, как комментаторы новостей и говорящие головы разглагольствовали о «ледянокровках», о том, что мы должны просто сбросить ядерную бомбу на всю Азию – стереть видящих с лица планеты, прежде чем их численность станет достаточно большой, чтобы представлять реальную угрозу. Существовало множество теорий заговора о видящих, и множество людей верили в них и считали, что численность их населения должна быть более строго ограничена или даже сведена к нулю.

Я также видела и более приземлённые, повседневные вещи: истории о видящих, которых забивали до смерти на улице, подвергали групповому изнасилованию толпы, преследовали и сжигали религиозные фанатики, которые называли их «Детьми нефилимов», продавали мафии для секс-клубов и порнофильмов, разводили их в трудовых лагерях и лабораториях, чтобы превращать в органические части машин и в рабов.

В основном это происходило в Азии, где проживало большинство видящих, и где правила, казалось, либо отсутствовали, либо были более мягкими. Но я видела беспорядки и в Восточной Европе, и даже в районе красных фонарей в Лондоне, Англии и Нидерландах.

Даже в Сан-Франциско я видела протесты людей по обе стороны «проблемы видящих».

Протесты, как правило, возникали всякий раз, когда в город приезжали крупные чиновники или когда Мировой Суд выносил то или иное решение, которое не устраивало людей.

На самом деле, права видящих были одной из тем разглагольствований Джона.

Джон всегда был более политичен, чем я.

Он чертовски злился, если кто-то поднимал эту хрень о политике видящих, Законе о защите людей, сдерживании видящих и всём остальном. Он мог бы в конечном итоге бурчать об этом целыми днями, если кто-то по-настоящему задевал его, как будто у него имелась автоматическая кнопка несправедливости, которая просто приводила его в бешенство всякий раз, когда на неё нажимали.

Конечно, он злился из-за прав видящих, потому что он был таким парнем, но он также злился, потому что был убеждён, что правительство и крупные корпорации использовали видящих, чтобы шпионить за нами и манипулировать нами, то есть, другими людьми.

Он ни на секунду не верил, что они как минимум не исследовали эти возможности, учитывая силы, которыми обладали видящие.

И да, я действительно не могла не согласиться с тем, что такая возможность есть. Вообще говоря, если люди могут что-то сделать, есть вероятность, что некоторые из них это сделают – неважно, насколько это хреново.

С другой стороны, я сомневалась, что правительству действительно нужно шпионить за большинством из нас.

Большинство из нас не уделяли достаточно внимания, чтобы они беспокоились из-за нас.

Большинство из нас были недостаточно значимы, чтобы они даже замечали нас.

Это одна из причин, по которой я ни в коем случае не хотела попадать в поле зрения властей. Я определенно не хотела, чтобы моя расовая принадлежность была поставлена под сомнение. У меня и так было слишком много красных флажков в базе данных Мирового Суда.

Я знала, что говорили мне медтехники.

Я также знала, что Сдерживание Видящих допускало ошибки.

Я не хотела быть одной из этих ошибок.

Поднялся ветер, вырывая меня из моих мыслей.

Это также напомнило мне, что я всё ещё стою у подножия лестницы, глядя на собственную входную дверь. Трёхэтажный светло-голубой викторианский дом когда-то был настоящим домом, но кто-то разделил его на четыре основные квартиры и мансарду. Несмотря на это, моя арендная плата была не совсем дешёвой, особенно учитывая то, где я работала. Единственная причина, по которой я вообще могла позволить себе тут жить, заключалась в том, что я подписала договор аренды с другой женщиной, которая была моей соседкой по комнате, когда я только закончила школу.

Её внесла в договор аренды бабушка, которая прожила здесь около тридцати лет, и поэтому её арендную плату зафиксировали на одном уровне довольно рано. Когда моя прежняя соседка по комнате, Анжи, встретила парня и съехала, она позволила мне сохранить аренду.

Что, да, было безумно круто с её стороны.

Это также означало, что я получила возможность остаться в городе.

Со вздохом заставив себя вернуться мыслями в настоящее, я снова потащила свои ноги вперёд, роясь в сумке в поисках ключей. Дверь стояла передо мной запертой, встав в раму слегка криво, именно так, как ей и следовало быть.

В том доме меня никто не ждал.

Никакого таинственного человека, которому нравилось копаться в моих рисунках. Никакого Джейдена. Никакого Микки. Никаких случайных серийных убийц. Никаких террористов-видящих.

Даже Касс там не было.

В прошлые выходные она наконец помирилась с Джеком и вернулась к нему, несмотря на то, что мы с Джоном пытались её отговорить.

Раздражённо выдохнув из-за того, что я продолжаю волочить ноги, даже после квази-рациональной ободряющей речи в моей голове, я подняла ногу в ботинке и продолжила устало подниматься по скрипучей лестнице. Я поднялась на крыльцо, затем по-настоящему передвинула рюкзак со спины вперёд, чтобы найти ключи, которые я без особого энтузиазма искала в маленьком кармашке.

Зацепив, наконец, пальцами брелок, я вытащила его, всё ещё бормоча.

Я хотела вздремнуть.

Я всё ещё надеялась, что смогу заснуть и встать вовремя, чтобы успеть на дневное занятие Джона по спаррингу во внешнем Ричмонде. Я вернулась мыслями к логистике, вздохнув с каким-то блаженным облегчением, когда вспомнила, что внутри меня ждёт горячий душ.

Я вставила слегка погнутый ключ в замок, немного пошевелила им и повернула влево, чтобы открыть засов.

Я всё ещё смотрела вниз, когда вошла, чуть не споткнувшись о почту, которую просунули в щель, и потянула за ключ, чтобы вытащить его из замка.

Почта замигала передо мной.

Глянцевые пакеты с поддержкой виртуальной реальности явно были заполнены рекламой, и большинству из них, вероятно, не терпелось нашпиговать мою гарнитуру рекламными вирусами, если я окажусь достаточно глупа, чтобы подойти слишком близко. Я знала, что должна благодарить за это Касс, учитывая её склонность заказывать всякую чушь по каналам, что вынуждало её сообщать наш физический адрес.

Пробормотав себе под нос очередную порцию проклятий, я выключила гарнитуру, прежде чем она успела активировать какой-либо из беспроводных пакетов, отцепила её от уха и засунула в рюкзак на всякий случай, после чего швырнула рюкзак в коридор, подальше от кучи хлама у входной двери.

Теперь мне перед душем придётся ещё замачивать эти чёртовы штуки в воде.

Я хотела убедиться, что они выйдут из строя, прежде чем я забуду о них, что я неизбежно сделаю после того, как посплю несколько часов.

– Чёрт возьми, Касс, – пробормотала я, закрывая за собой дверь одним бедром.

Затем я подняла глаза.

За дверью стоял мужчина.

Я потрясённо ахнула.

Это могло бы перерасти в полноценный крик, но он быстро зажал мне рот рукой. Слишком быстро, чтобы я успела закончить вдох.

Слишком быстро, чтобы я могла с ним побороться.

Я не успела поднять свою руку к его, а он развернул меня, двигаясь так быстро и грациозно, что у меня совсем перехватило дыхание.

Он грубо впечатал меня в стену, а затем прижал к ней.

Честно говоря, я не знаю, как, чёрт возьми, он это сделал.

Я не знаю, как он вообще это провернул, тем более на такой скорости.

Ему удалось использовать колени, кисти, предплечья и даже плечо и бедро, чтобы удерживать каждую из моих конечностей и весь мой торс в полной неподвижности. Используя большую часть своего веса и такое точное расположение конечностей и костей, он прижал моё тело к стене.

Всё произошло так быстро и так умело, что я не успела сообразить, что он делает. Я попыталась закричать, но он только крепче сжал руку, прижимая свой рот и лицо к моему уху.

– Боги, – выдохнул он. – Мне жаль. Мне так жаль, что я напугал тебя. Но это необходимо, Высокочтимый Мост. Клянусь богами, это необходимо.

Я извивалась под ним, чувствуя, как его сердце бьётся о мою грудь, чувствуя, как он крепко сжимает меня, но не причиняя мне боли, даже без какой-либо реальной угрозы в его руках.

Когда я дёрнулась сильнее, чтобы вырваться, он снова вжался всем своим телом в моё, по-видимому, только для того, чтобы удержать меня на месте.

Несмотря на это, недвусмысленная эрекция прижалась к моему бедру, и я закричала, сопротивляясь ему сильнее.

– Прости, – выдохнул он снова, крепче сжимая меня, когда я задёргалась сильнее. – Боги, мне жаль. Мне так, так жаль…

Я обнаружила, что смотрю на него снизу вверх.

У него был глубокий голос.

В его произношении слышался слабый немецкий акцент, заставивший меня уставиться на него.

Мне пришло в голову, что я понятия не имею, кто он такой.

Я ещё раз подтвердила этот факт, оглядев его в целом.

Я определённо не знала его.

Я никогда в жизни не видела его раньше.

Угловатые черты и высокие скулы выделялись на узком лице. У него были бледные глаза, похожие на глаза призрака, почти бесцветные, как тонированное стекло. У него был узкий рот, очерченный в твёрдую линию под выступающим носом. У него были угольно-чёрные волосы, подстриженные в короткую, но, вероятно, дорогую стрижку, и если бы я увидела его на улице, я бы подумала, что у него есть деньги, учитывая это, костюм и дорогое на вид пальто, которое выглядело как что-то из каталога дизайнера.