Текст книги "Страж (ЛП)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Дж. С. Андрижески
Страж
(Мост и Меч #9,5)
Перевод: Rosland
Редактура: Rosland
Русификация обложки: Alena_Alexa
ПРИМЕЧАНИЕ: Это приквел про Ревика и Элли, относящийся к серии «Мост и Меч». События происходят за несколько лет до «Нью-Йорка» и через несколько лет после «Перебежчика». Читать данную книгу лучше после 9 книги «Дракон» или после всей серии «Мост и Меч».
Глава 1. Хэллоуин
– Этот парень пялится на тебя, – сказала Касс, наклоняясь ближе к моему уху.
Она продолжала говорить в явно-не-скрытной манере.
Полагаю, это не совсем её вина.
Здесь приходится говорить громко, чтобы тебя услышали поверх музыки. И всё же я практически уверена, что она была изрядно навеселе от того, что уже выпила за ночь, включая шоты, которые она выпила сразу же, когда мы вошли на эту домашнюю вечеринку.
– Он пялился, – добавила она ещё громче. – На тебя. Только на тебя, Эл. Типа… целый час!
Ладно, она уже не навеселе.
Она откровенно пьяна.
Настолько пьяна, что забыла, что мы были здесь, на данной вечеринке, от силы час, так что я сильно сомневалась, что черноволосый парень, к которому меня подталкивала Касс, пялился на меня столько времени.
Настолько пьяна, что явно забыла – мы обе в костюмах, и этот парень наверняка понятия не имел, как я вообще выгляжу.
Настолько пьяна, что крича мне в ухо, показывая на парня рукой с пивом и улыбаясь ему как ненормальная… моя лучшая подруга Касси была примерно настолько же деликатной, как если бы она пыталась поговорить с парнем посредством семафорной азбуки, неоновых флажков и при этом распевала во всё горло.
Иными словами, настолько пьяна, что она ужасно смутила меня.
С другой стороны, Касс начала пить задолго до того, как мы вышли из дома.
Её мудак-бойфренд, Джек (её то бывший, то настоящий бойфренд на протяжении стольких лет, что я уже со счёту сбилась) снова спровоцировал её на большую ссору ранее этим днём.
Видимо, это означало, что сейчас они опять разошлись.
Мне мало что конкретного удалось узнать у Касс на эту тему. Она знала, что Джек мне не нравится, так что она склонна была ограничиваться краткими и загадочными комментариями о нём, ибо мы обе знали, что она наверняка снова сойдётся с ним через несколько дней.
И да, к тому времени, как я приехала к ней после её с Джеком ссоры, она уже пила по меньшей мере час.
В данный момент Касс была моей соседкой по квартире.
Это получилось так, как получалось очень много всего с моей лучшей подругой, Кассандрой Джайнкул. Я сказала ей, что она может какое-то время пожить со мной в моей дерьмовой квартирке на Филмор-стрит, если нужно. Я сказала ей, что она может оставаться столько, сколько нужно, даже несколько месяцев, если ей понадобится столько времени, чтобы привести жизнь в порядок и решить, что будет дальше.
Это было два года назад.
Мой брат, Джон, с самого начала предупреждал, что Касс никогда не съедет, если только не вмешается какой-то Божий Промысел.
Поскольку мы оба не могли придумать, что такое могло бы случиться (ну разве что она выиграет в лотерее или получит ещё какой-то приз), я практически смирилась с фактом, что наверняка буду жить с ней вечно. Зная наш опыт с мужчинами, мы наверняка окажемся старыми кошатницами в каком-нибудь арендованном домике возле Аламо-сквер.
В период тех изначальных обсуждений условий проживания Джон также предупреждал меня, что если Касс переедет ко мне, то количество драмы в моей жизни резко вырастет, даже не считая алкоголя, Джека, её нехватки денег и прочего.
Зная Джона, он наверняка беспокоился о моих оценках, поскольку тогда я только что вернулась в художественный колледж, а Касс просто кутила, забив на получение образования.
И да, я знала, что Джон прав, но что тут поделать?
Это же Касс. Она моя лучшая подруга.
И пусть Джон был прав насчёт драмы, с ней также было весело. Мы могли пить вино, рисовать и смеяться над тупым дерьмом с каналов, и она даже время от времени вытаскивала меня из моей норы, заставляя социализироваться.
Даже я знала, что мне это на пользу.
Если бы Касс не жила со мной, я бы намного больше времени проводила в одиночестве. Не потому, что я ненавижу людей или страдаю от депрессии. Просто я не из тех людей, которые выходят и ищут общения ради общения. По словам Касс, я вечно мрачная артистичная личность. Также по словам Касс, если меня не выталкивать за дверь время от времени, я вообще забуду выходить из дома.
Нельзя сказать, что она ошибалась.
Я также знала, что мне не идёт на пользу так сильно изолироваться, по крайней мере, на длительные периоды времени.
В этом отношении Касс была отличным балансирующим фактором.
И если с ней приходила драма, то это казалось справедливой платой.
В любом случае, я бы не допустила, чтобы она оказалась на улице, даже если у неё ужасный вкус в мужчинах, и её увольняли чаще всех, кого я только знала. Когда она только переехала ко мне, я бы сделала практически что угодно, чтобы удержать её подальше от её сумасшедшей семейки… или не дать съехаться с Джеком, который, как я подозревала, имел куда более серьёзные проблемы, чем привычка Касс злоупотреблять алкоголем.
Поскольку Касс теперь за нас двоих пялилась на парня с чёрными волосами и светло-голубыми глазами, я не позволила себе смотреть на него. Я даже не перевела взгляд, когда она шепотом заорала мне в ухо.
Вместо этого я смотрела в дальнюю стену, будто там имелся какой-то другой парень, пялящийся на меня.
Или будто я вообще не заинтересована.
Я также старалась сохранить нейтральное лицо, но сомневаюсь, что вышло убедительно.
Легко было забыть, что мое лицо всё покрыто краской – грим для костюма Космической Девушки, персонажа малоизвестных комиксов, которые мы с Касс полюбили несколько лет назад, и причина, по которой я получала скорее озадаченные взгляды, нежели узнавание.
Серебристо-металлический тональник, окаймлённые и чёрные как у енота глаза, золотистые контактные линзы и чёрная губная помада весьма усложняли возможность узнать меня.
А ещё сложно было передать что-то микровыражением лица.
Учитывая, что на мне был облегающий резиновый топ с большой неоновой буквой S спереди, чёрная мини-юбка, колготки в сетку и виниловые сапоги до бедра, надо отдать парню должное за то, что он вообще смотрел на моё лицо… и за то, что он не пялился на Касс, поскольку она выбрала какой-то странный костюм клоунессы/медсестры/шлюшки и выглядела в нём слегка пугающе, но вместе с тем развратно.
Я знала, что её костюм происходил из какого-то паршивого ужастика, который Касс посчитала забавным.
Поскольку я ещё не смотрела этот шедевр, надо признать, наряд выглядел шизофренично даже по её меркам.
Вдобавок к её обычным крашеным неоново-зелёным волосам, Касс надела безумно короткое белое платьишко медсестры, которое спереди было расстёгнуто почти до пупка. Оно обнажало белый кружевной лифчик и большую часть груди, которая была на четыре размера больше моей и привлекала внимание даже в обычной одежде. Может, чтобы подчеркнуть белый цвет, Касс также надела шипованные и блестящие белые туфли, так и кричавшие «трахни меня», шапочку медсестры, стетоскоп… и полноценный клоунский грим с неоново-розовой хмурой гримасой, нарисованной на щеках и подбородке.
Это весьма ужасало.
А ещё, как это обычно бывало с нами обеими, наряд Касс практически гарантировал, что все парни в помещении едва удостоят меня взглядом и будут пялиться на мою лучшую подругу.
И да, пусть я к этому привыкла, сегодня это немного задевало за живое.
Может, потому что по моим меркам мой костюм был определённо сексуальным.
Пытался быть сексуальным, во всяком случае.
Но рядом с костюмом Касс… и что более важно, с телом Касс… я с таким же успехом могла одеться в мусорные мешки, в фермерский комбинезон с соломой в моих тёмно-каштановых волосах. Все парни в пределах видимости останавливались, чтобы поразглядывать Касс (неважно, была у них девушка или нет, натуралы они или геи, одни или в компании), и это точно не из-за муляжа окровавленного мясницкого ножа, который она сжимала в свободной руке.
Но парень по какой-то причине пялился на меня.
Не на Касс.
И Касс наказывала меня за это, выставляя меня идиоткой перед ним.
Не нарочно, конечно.
«Ну, – цинично пробормотал мой разум. – Наверное, не нарочно».
Я решила проигнорировать этот голос.
Если честно, мне больше всего хотелось, чтобы Джон приехал сюда и спас меня от попыток в одиночку справиться с пьяной клоунессой/медсестрой/шлюшкой на случай, если она решит устроить проблемы нам обеим. Я знала, что ситуация с Джеком искренне беспокоила её, и это делало её в лучшем случае непредсказуемой.
Но Джон только что прислал сигнал в мою гарнитуру, давая знать, что доберётся лишь через час.
К счастью, тут было чертовски громко.
Большинство других костюмов в комнате было легче опознать, чем наши с Касс.
Наряжаться видящими в этом году было в моде, точно так же, как это было в моде в прошлом году и позапрошлом. Казалось, что каждый второй человек, которого я видела, носил обалденные контактные линзы, поддельный ошейник сдерживания видящих, кожаную одежду того или иного вида или военное снаряжение, если они стремились к какой-то исторической версии. Я видела нескольких нацистов-видящих и одного парня с большим знаком меча и солнца на груди, который, я почти уверена, должен был символизировать Сайримна, телекинетика-видящего, сражавшегося на стороне немцев в Первую мировую войну.
Поскольку многие видящие работали в центре города секс-работниками – то есть, те, кто не принадлежал корпорациям или богатым придуркам – наряд видящего был одним из тех крутых, альтернативных костюмов, которые давали людям повод нешуточно обнажиться.
Мне это казалось довольно безвкусным.
Как Джон любил постоянно напоминать мне, это было ещё и чертовски расистским поступком.
Однако я знала, что указывать на это большинству из этих людей было все равно что плевать против ветра, поэтому я оглядела все эти контактные линзы дикого цвета и нацистские костюмы и просто притворилась, что я такая же пьяная, как Касс.
Тем не менее, я бы с удовольствием посмотрела, как кто-нибудь из этих придурков наденет что-нибудь подобное в присутствии настоящих представителей расы. В смысле, я бы с удовольствием посмотрела, как они демонстрируют свои костюмы «Сайримна» перед настоящим видящим, например, в одном из самых шикарных клубов на Бродвее.
Как только я подумала об этом, я поймала себя на том, что потираю татуировку Н на своей руке. (Н от англ. Human – человек, – прим)
Наверное, нервный тик.
Теперь, когда всё больше видящих постоянно проживали в Соединённых Штатах, в дополнение к нашим регистрационным штрих-кодам нам всем пришлось носить татуировки расовой категории в рамках Закона о защите прав человека… по крайней мере, как только нам исполнялось восемнадцать. До этого нам приходилось носить имплантаты, что ещё хуже, поскольку с имплантатом правительство практически всегда знало, где вы находитесь.
По словам Джона, имплантаты не просто подтверждали расовую принадлежность; они активно собирали информацию о наших передвижениях и поведении.
Хуже того, наши родители могли получить доступ к этой информации, если хотели.
То же самое могли делать администраторы каждой государственной школы.
Мы все учились взламывать и искажать сигнал ещё в начальной школе, но всё равно, да, меня наказывали бессчётное количество раз, потому что в старших классах мне не удавалось правильно включить свой имплантат обратно.
Моя мама относилась к этому довольно адекватно.
Школьная администрация – нет.
Так что да, двойные татуировки – это не идеально, но лучше, чем находиться под круглосуточным наблюдением, как будто ты под домашним арестом.
Мне снились кошмары, в которых кто-то выжигал мне обе татуировки и бросал в клетку к кучке видящих-ненавистников людей.
Моя мама сказала, что это потому, что у меня тревожная натура.
Я хотела бы, чтобы это было единственной причиной, но сомневалась.
Но я ненавидела всю эту ситуацию с видящими… Я действительно это ненавидела.
Я не имею в виду самих видящих.
Ну то есть, я не знала ни одного настоящего видящего. Очень немногие люди их знали, если только они не работали на военных, на Мировой суд или не были сверхбогатыми.
Я ненавидела систему видящих, в смысле, всю глобальную систему законов, контрольно-пропускных пунктов, анализов крови, слежения и расового контроля, и то, как мы все должны были притворяться, что это нормально.
Мне всё равно, что говорят другие.
Это ненормально.
Неважно, как это преподносили мировые или национальные правительства, или что они говорили в тех рекламных роликах по телевидению, или сколько фальшивых статистических данных о спасённых жизнях они нам подбрасывали… это ненормально, бл*дь. Это извращённо и неправильно, и это было в значительной степени рабством для самих видящих, и нагнетающим страх авторитарным поведением Старшего Брата для остальных из нас.
Кстати, Джон на 100 % согласен со мной в этом.
Он также соглашался со мной в том, что правительство откровенно врало, когда бубнило о том, насколько «безопасно» интегрировать видящих в человеческое общество.
Касс тоже соглашалась со мной и Джоном, но, честно говоря, у меня сложилось впечатление, что ей всё равно. Касс считала видящих сексуальными. Аспект рабства в этом всём, возможно, тоже казался ей сексуальным, хотя я не хотела спрашивать её об этом прямо.
Я знала, что в Сиэтле существовала музыкальная группа из видящих, «Конец времен», принадлежащая тому или иному лейблу звукозаписи, и Касс была одержима ей примерно пять лет.
В частности, Касс запала на их вокалиста Даври, видящего азиатской внешности со светло-фиолетовыми глазами, в которых виднелись яркие золотые крапинки. Она была не одинока в своём увлечении; многие девушки, которых я знала, страстно желали этого парня, хотя я читала на каком-то фан-сайте, что ему около двухсот лет… впрочем, это предположительно равняется тридцати человеческим годам.
Однако на том же сайте у них были снимки его глаз крупным планом.
И да, он был чертовски красив.
У него также было тело, за которое можно умереть, какого бы возраста он ни был.
Поскольку он был видящим, они могли показывать его настоящее лицо и тело на каналах, то есть, не искажая его внешность или голос с помощью аватара. Поскольку видящие не подпадали под действие протоколов о запрете изображений, предусмотренных Законом о защите человека, они показывали много своих настоящих лиц и тел на каналах, если только не было каких-либо причин не делать это по соображениям безопасности.
Касс хотела, чтобы я пошла с ней на следующее выступление «Конца времен» в Филморе через две недели, чтобы она могла увидеть Даври вблизи.
Я знала, что там будет толпа, но мне было достаточно любопытно, чтобы сказать ей, что я пойду. Поскольку в Филморе был довольно маленький зал, мы, вероятно, могли бы разместиться прямо рядом со сценой, смотря какие у них меры безопасности.
И да, Даври определённо был горячим.
Тем не менее, мне показалось довольно странным хотеть какого-то парня, принадлежавшего корпорации.
Ну типа, он даже не был человеком.
Я сделала ещё один глоток пива и оглядела зал, на этот раз пытаясь составить представление о толпе в целом. Тут было много студентов колледжей и недавних выпускников вроде меня, но я также видела довольно много людей в возрасте от двадцати до тридцати с небольшим лет.
Больше похоже на толпу Джона, во многих отношениях.
Однако многие из них выглядели натуралами.
Первая группа усилила звук с импровизированной сцены примерно в дюжине метров от того места, где мы стояли, включившись в припев песни, которая показалась мне знакомой; я узнала её по местной студенческой радиостанции. Я оглянулась и увидела, что солист запел – орал в микрофон, и его лицо сделалось ярко-красным, пока он энергично бренчал на своей гитаре с двойным грифом.
Они играли что-то в стиле метал-рокабилли-панк-нью-вэйв-индастриал, одно из тех смешений в основном старых стилей, которым каким-то образом удалось стать основой андеграундной музыкальной сцены Сан-Франциско.
Хотя я обычно открыта к такого рода вещам – или, по крайней мере, привыкла к ним – эти ребята серьёзно вызывали у меня головную боль.
Может, мне нужно поступить, как Касс, и пить быстрее.
– Что думаешь? – спросила Касс, ослепительно улыбаясь мне. – Довольно мило, правда?
Прежде чем я смогла остановить себя, я взглянула на парня, на которого она пыталась заставить меня посмотреть в течение последних пяти минут.
Я окинула его быстрым, надеюсь, кажущимся небрежным взглядом – и да, заметила, что он снова смотрит на меня. Когда он увидел, что я отвечаю на его взгляд, он посмотрел мне в глаза, и улыбка приподняла уголки его губ.
Прежде чем я успела отвести взгляд, он поднял бокал с пивом в шутливом тосте.
Я машинально улыбнулась ему в ответ.
Когда я это сделала, у меня внезапно мелькнула мысль о том, как жутко, должно быть, выглядит эта улыбка на моём серебристом лице.
– Так что? – повторила Касс. – Что ты думаешь?
Я уже отвела взгляд, поэтому взглянула на неё.
– Я думаю, что ты очень громкая, – сказала я, делая глоток своего пива. Моя чёрная помада оставила тёмное пятно на горлышке пивной бутылки.
Касс рассмеялась, каким-то образом услышав меня сквозь музыку группы.
В этот момент в меня врезался здоровенный парень в кожаной куртке, утыканной шипами, который проталкивался мимо круга танцевальной площадки прямо перед сценой. Чертыхаясь, я попыталась отставить свою пивную бутылку в безопасное место, и почувствовала, как моё лицо запылало под серебристым макияжем, после того как я подняла взгляд и поймала черноволосого парня, ухмыляющегося в мою сторону.
– Ладно, – сказала я Касс, отряхивая свою мокрую, залитую пивом руку. – Он милый.
– Тебе нужно пойти поговорить с ним, – объявила она, оглядывая меня с ног до головы. – Кстати, ты потрясающе выглядишь в этом платье. Неудивительно, что он таращит глаза.
– Он не таращится, – сказала я. – Он просто… смотрит.
– Он уверен в себе, – заявила Касс и снова посмотрела на него проницательным оценивающим взглядом. – Может, даже по-настоящему самоуверен. Возможно, это неплохо, – добавила она, наклоняя голову, чтобы сделать несколько глотков пива.
Оглянувшись на меня, она улыбнулась, пожимая плечами.
– …Или, знаешь, он может оказаться высокомерным засранцем-придурком.
Я хмыкнула, качая головой.
– Потрясающе, – сказала я громко, перекрикивая группу. – Спасибо за это.
Наблюдая, как она снова смотрит на черноволосого парня, я закатила глаза, непроизвольно раздражаясь.
– Почему бы тебе самой не попробовать, Касс? Ты явно считаешь его сексуальным. Почему бы для разнообразия не дать Джеку настоящую причину для беспокойства?
Касс нахмурилась.
Повернувшись, она бросила на меня слегка возмущённый взгляд, уперев руки в бока.
– У меня есть парень, – сказала она.
– И поделом ему, – крикнула я в ответ, перекрикивая шум группы. – Может быть, ты забыла… но ты рассказала мне, что он делал прошлой ночью. С той девушкой в баре. Он мудак, Касс. Он даже больше не скрывает этого. Он просто наслаждается своим мудачеством.
Она отмахнулась от меня, но я видела, как поджались её губы.
– Он ничего такого не имел в виду, – сказала она.
– Да он никогда ничего такого не имеет в виду, – пробормотала я.
Я сделала ещё глоток пива, чтобы скрыть свою хмурую гримасу, когда она посмотрела на меня.
– Это не делает его менее мудаком, – добавила я громче.
– …Кроме того, – перебила Касс, улыбаясь и явно решив проигнорировать мои слова. – Этот не в моём вкусе. Мне нравятся блондины, помнишь?
Её улыбка стала шире, когда она обхватила меня за плечи рукой, в которой держала нож.
– Если бы я собиралась найти кого-то, с кем можно поиграть сегодня вечером, кроме Джека, это был бы не мрачный задумчивый готический тип с красивыми глазами. Это был бы горячий кунг-фу-инструктор со знатным достоинством, который случайно оказался между бойфрендами…
Я закатила глаза при упоминании моего приёмного брата, Джоне.
Касс была влюблена в Джона с тех пор, как мы все были детьми.
Казалось, у неё в голове не укладывалось, что этому не бывать вообще никогда.
По многим причинам.
– Джон – гей, Касси, – сказала я, вздыхая. – Мы обе знали, что Джон гей, с тех пор как нам исполнилось двенадцать. Не хотелось бы тебя огорчать, но он всё ещё гей.
– Касс, – поправила она, нахмурившись ещё сильнее. – Не называй меня Касси. Я ненавижу это.
Я поборола порыв снова закатить глаза.
– Прости. Забыла.
– Прошло всего лишь… сколько? Пять лет? – проворчала она. – Я даже большую часть старшей школы не представлялась как Касси.
Сделав глоток пива, я ничего не ответила.
Вместо этого я взглянула на мистера Голубые Глаза, который явно наблюдал за нашей перепалкой. Его глаза светились неприкрытым любопытством, как будто он пытался понять, о чём мы говорим, или, может быть, что-то в динамике между нами заворожило его.
В любом случае, сейчас он вообще не утруждал себя попытками скрывать свой интерес.
Я уже собиралась оттащить Касс в какой-нибудь другой угол комнаты, может, просто чтобы передохнуть от всех этих пристальных взглядов и молчания… когда мистер Голубые Глаза удивил меня. Как будто зная, что я собираюсь уходить, он направился прямо к нам, обойдя несколько других скоплений людей, чтобы добраться туда, где стояли мы с Касс.
Я оглянулась назад, может быть, просто чтобы перестать пялиться, но увидела только уродливый, коричневый как дерьмо диван, рядом с которым мы стояли последние двадцать или около того минут. Кто-то придвинул диван к одной из стен, предположительно, чтобы освободить место для большего количества людей. Для нас с Касс это было относительно безопасное место по сравнению с хаосом у сцены.
Парень с чёрными волосами и поразительно светло-голубыми глазами, казалось, едва замечал других завсегдатаев вечеринки, мимо которых он проходил, и неважно, насколько скудно они были одеты. Он, казалось, также не замечал людей на соседнем танцполе.
Он подошёл прямо ко мне.
Он двигался уверенно, как и сказала Касс… почти так, как будто мы знали друг друга.
Следующее, что я помню – он протянул мне руку, одаривая этой убийственной, сексуальной улыбкой из-под растрёпанных чёрных волос. Признаюсь, я почувствовала эту улыбку и свет его голубых глаз кое-где намного ниже моего мозга.
Касс была права.
Я действительно питала слабость к темноволосым парням.
– Привет, – сказал он, как только я приняла его протянутую руку. – …Я Джейден.
Глава 2. Избегание
«Она кое с кем познакомилась».
Ревик произносит слова в тишине, словно обращаясь к голубому небу.
Его мысли ненадолго уносит Барьерный ветер.
Когда никто не отвечает, он оглядывается по сторонам, не уверенный, один он или нет.
Барьерные пространства могут сбивать с толку подобным образом.
Согласно его представлениям, он стоит на травянистом поле, усеянном дикими цветами.
Это похоже на места, которые он помнит из физического мира, пусть и отдалённо, скрывающиеся на задворках его сознательной памяти. Определённо Азия. Тибет. Какая-нибудь другая часть Китая. Может быть, даже какая-нибудь часть Индии… северная часть, такая как Касмир, или Ладак, или Сикким.
Другими словами, высокогорные районы Азии.
Но только не Памир. Это совсем не похоже на Памир.
Эта мысль заставляет его вздрогнуть, а затем отодвинуть в сторону более интенсивные, более сложные эмоции, которые хотят возникнуть. Его воспоминания о Памире сами по себе неплохи. Его воспоминания об этих монашеских пещерах в основном мирные, тихие, даже хорошие… но они связаны с другими вещами в его сознании, месяцами и годами одиночества, от которого какая-то его часть ещё не совсем оправилась.
Он делает всё возможное, чтобы опустошить свой разум.
Здесь, внутри Барьерной конструкции, построенной Вэшем, вид простирается дальше, чем может воспринимать Ревик. Он воображает, что видит озеро под горой, сверкающее в лучах заходящего солнца. Он представляет себе крутой каньон за ним.
Там живут леса, что-то, что ощущается как животные.
Ревик знает, что если бы он сосредоточился, то мог бы быть там, а не здесь.
Он остаётся там, где он есть.
Земля и сопутствующие ей ароматы кажутся такими знакомыми, настолько наполненными присутствием, что от одного пребывания здесь у него перехватывает дыхание. Вдалеке из равнины выступают зубчатые горы со снежными вершинами, но здесь, в долине под этими вершинами, всё похоже на весну, на новый рост и гудящее тепло, как будто он чувствует, как сами корни вытягивают воду у него из-под ног.
Знакомость поражает его, как удар в грудь.
То же самое происходит каждый раз, когда он оказывается здесь.
Даже при том, что он знает, что поле, озеро и заснеженные горы ненастоящие, какая-то часть его воспринимает их как нечто более чем реальное, как гиперреальное.
Какая-то часть Ревика твёрдо уверена, что он должен точно знать, где это находится… что он должен быть в состоянии точно определить, какой пейзаж изображает Вэш.
Это место взывает к нему.
Оно ощущается как дом.
Вероятно, именно поэтому Вэш вызывает его сюда, на их регулярные встречи с докладами. Зная Вэша, это может быть каким-то средством оценки его эмоционального состояния, дающим ему место и частоту света, которые, вероятно, вызовут эмоциональную реакцию. Или, возможно, речь идёт не столько о тестировании Ревика как таковом, сколько о том, чтобы заставить его открыть свой aleimi, или живой свет.
Или, также зная Вэша, он, возможно, делает это из простой вежливости.
Зная старого видящего… или не-зная его, так сказать… это может быть и то, и другое, или какая-то комбинация того и другого, или что-то совсем иное.
В этом-то и проблема с таким видящим, как Вэш.
Почти невозможно понять истинные мотивы существа, которое видит так далеко, которое знает так много, которое прожило так долго.
Сам Вэш рассмеялся бы, если бы Ревик озвучил ему такое.
Старый видящий, вероятно, также назвал бы его параноиком.
Далее он указал бы на то, как Ревик улавливал мириады мотивов и значений в чём-то, что, по сути, было всего лишь красивым пейзажем.
В любом случае, какими бы ни были мотивы или не-мотивы Вэша для вызова Ревика сюда, никто не смог бы построить Барьерную конструкцию так, как Вэш.
Не так уж много видящих вообще строили подобные конструкции.
Во время своего пребывания на Памире Ревик узнал, что такие исключительно Барьерные конструкции раньше были обычным делом. Особенно в период, который часто считается расцветом цивилизации видящих, примерно за три тысячи лет до Первого Контакта.
Монахи рассказали ему, что в те годы жило несколько известных Барьерных архитекторов. Некоторые потратили десятилетия на проектирование и создание исключительно Барьерной среды по самым разным причинам: чтобы уловить особые отголоски Барьера, пережить заново исторические периоды, усилить различные аспекты экстрасенсорного видения, способствовать своего рода пробуждению.
Некоторые были созданы исключительно для красоты. Они были спроектированы по тем же причинам, по которым разрабатывается любой вид искусства: чтобы вызвать эмоциональную или интеллектуальную реакцию или просто расширить границы видения архитектора.
В отличие от Барьерных конструкций современной эпохи – то есть тех, которые используются для более функциональных целей, как правило, связанных с физическим миром Земли – в этих конструкциях прошлого был элемент чистого творчества, создания пространства, полностью удалённого от физического.
Эти старые конструкции были разработаны для того, чтобы изменить само сознание.
Ценность этого со временем уменьшилась, особенно у молодого поколения видящих.
Особенно у поколения Ревика. У видящих после Первого Контакта.
Они хотели выжить.
Всё больше и больше они также хотели отомстить.
«Снова впадаешь в философию, брат?»
Нежные мысли зарождаются у него за спиной.
Ревик поворачивается.
На самом деле, он переключает внимание своего источника света, но это выражается в том, как он поворачивает свою Барьерную голову, фокусируясь на дереве, под которым он стоит.
Вэш сидит босой, прислоняется к стволу этого дерева, в одеянии песочного цвета. Он подкладывает часть этого халата себе под ноги, поднимает глаза на Ревика и улыбается.
«Не лучше ли тебе присесть, брат?» – вежливо говорит он.
Ревик колеблется… ровно настолько, чтобы увидеть, как тёмные глаза старого видящего вспыхивают золотистым светом, отражающим заходящее солнце.
Даже с того места, где он стоит, Ревик видит выцветшие от солнца и возраста волоски на руках старого видящего, шрам на предплечье, о котором Вэш однажды сказал ему – он получил его в детстве, ещё до того, как люди узнали о видящих как о расе и просто называли их дьяволами.
И снова сама детальность иллюзии приводит его в трепет.
Он подходит и чувствует, как трава сминается у него под ногами.
Добравшись до того же переплетения корней, он опускается, скрестив ноги, и садится прямо напротив старого видящего.
«Ты сказал, она с кем-то познакомилась?» – теперь в глазах Вэша появляется проблеск юмора.
Ревик пытается улыбнуться в ответ, но слова другого мужчины делают улыбку натянутой, неубедительной.
«Да», – только и говорит он.
Ревик теперь закрывает щитами свой свет, по крайней мере частично, а вместе с ним и свой разум.
Он знает, что с таким видящим, как Вэш, усилия, скорее всего, тщетны.
«Ты этого не одобряешь», – замечает Вэш.
На самом деле это не вопрос.
Ревик негромко щёлкает языком, уже раздражаясь. «Я этого не говорил. На самом деле, это не моё дело – одобрять или не одобрять, не так ли? Она взрослая».
«И всё же, твоё поведение явно подразумевает, что у тебя сложилось определённое мнение, – мягко замечает Вэш. – Я ошибаюсь, думая, что тебе не нравится её выбор ухажёра?»
Ревик качает головой. «Нет».
Молчание между ними сгущается.
Вэш усмехается.
«Мне будет трудно отчитаться перед Советом о благополучии твоей подопечной, если твои мысли по этому поводу останутся в секрете, брат. Это всё, что ты планируешь рассказать мне о данном новом событии?» – в его голосе слышится слабый упрёк, но в основном это звучит как поддразнивание.
Ревика это всё равно раздражает.
Он качает головой.
«У меня ещё не было времени провести тщательную оценку», – уклончиво говорит он.
«Но он тебе не нравится».
«Да, – говорит Ревик, пристально глядя на старого видящего. – Он мне не нравится».
«Могу я спросить, почему?» – вежливо осведомляется Вэш.
Ревик чувствует новый прилив раздражения, но на этот раз он пытается ответить собеседнику честно. «Он… высокомерный. Но есть и нечто большее. Я не…»
Он поднимает глаза, чувствуя, а затем видя, что старший видящий внимательно наблюдает за ним. Заметив пристальный взгляд этих тёмных глаз, Ревик чувствует, что его свет закрывается.
