Текст книги "Страж (ЛП)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
«Ты и в этом собираешься меня ослушаться?» – послал он, похолодев.
– Нет, – выдавил Ревик. «Нет. Не собираюсь».
Он перевернулся, двигаясь до того, как другой видящий успел бы передумать.
Через несколько секунд он полностью расстегнул ремень Торека, а затем расстегнул брюки другого видящего.
«Ты сделаешь это очень, очень хорошим для меня, брат, – сказал Торек, глубже вжимаясь в диван. – Затем я отвезу тебя домой».
Ревик почувствовал, как боль сильнее пронзила его свет, на этот раз чуть не задушив его, но он только кивнул. Он не знал, что означала часть о возвращении домой, но он чувствовал, как напряжение в свете другого видящего усиливается, и знал, что на этом их вечер не закончится. Он уже собирался опустить рот, когда пальцы Торека снова вцепились в его волосы.
Ревик поднял голову, встретившись с ним взглядом.
Золотистые глаза Торека были тверды, как металл.
«Если ты ещё раз сделаешь что-нибудь подобное, прежде чем истечёт наше время вместе, то ты, возможно, никогда больше не покинешь мой дом, брат мой, – холодно послал он. – Ещё раз позволишь кому-нибудь так к тебе прикоснуться без моего явного разрешения, и я убью их. Даже если это будет Хайли. Я убью их прямо у тебя на глазах. Ты понимаешь?»
Ревик почувствовал, как у него сжалось в груди.
Однако, глядя в эти золотые глаза, он поверил ему.
Он кивнул один раз.
– Нет, – сказал Торек. – Скажи это. Вслух.
– Да, – сказал Ревик. – Я понимаю.
– Лучше бы ты понимал, чёрт возьми. А теперь сделай то, о чём я просил. Пока я не передумал.
Ревик только кивнул.
Долгое время после этого толпа молча стояла вокруг чёрного секционного дивана.
Другие остановились посмотреть, когда поняли, на что смотрят остальные. Все они, включая Хайли, наблюдали, не двигаясь, игнорируя происходящее на сцене, когда их прожекторы осветили Ревика и Торека.
Ревик едва заметил.
***
Его снова приковали наручниками к полу.
Ревик поднял взгляд на высокий деревянный потолок и рассмеялся.
Всё чертовски болело, так что он не был уверен, почему рассмеялся. Он всё ещё был чертовски пьян, или под кайфом, или что-то в этом роде… так что, возможно, дело отчасти в этом.
Торек играл песню White Rabbit, так что, возможно, это тоже частично стало причиной.
Или, может быть, это происходило только в голове Ревика.
Несмотря на это, он застонал, когда женщина-видящая легла на него сверху.
Он не мог прикоснуться к ней.
– Чёрт, – сказал он. – Пожалуйста. Пожалуйста, чёрт возьми… пожалуйста. Прекрати это.
Из другой части комнаты раздался резкий голос.
– Ты знаешь, что для этого потребуется, брат, – сказал Торек.
Ревик наблюдал, как он закуривает hiri.
Наблюдая за тем, как золотоглазый видящий курит, Ревик вспомнил, что произошло ранее той ночью, звук, который издал видящий, когда он, наконец, отпустил себя в том клубе. Воспоминание мгновенно сделало его твёрдым, болезненно твёрдым, даже без учёта того, что Хайли смотрела на него сверху вниз, лаская его обнажённые руки.
Впервые он почувствовал, что та часть его, которая боролась с этим, дрогнула.
На этот краткий миг – сияющий миг, который пронёсся над ним – он перестал видеть смысл бороться с этим.
Он был чертовски измотан. Он был голоден.
Его так чертовски тошнило от этого… и он так сильно хотел секса, что был готов продать за это своего первенца.
Где-то там он почувствовал Вэша.
Он ухватился за видящего, за этот шёпот его присутствия.
«Помоги мне, – взмолился он в Барьер. – Помоги мне, отец. Пожалуйста. Пожалуйста, помоги мне, чёрт возьми. Пришли кого-нибудь. Пришли кого-нибудь, пожалуйста. Он не собирается отпускать меня».
Однако присутствие исчезло, и остался лишь тихий шёпот, который ничего не оставил после себя.
Ревик всё равно почувствовал это.
Он сомневался в том, что чувствовал, смущённый его отсутствием.
Когда его глаза прояснились, он понял, что ошейник не был снят. Значит, он не мог быть в Барьере, на самом деле. Он не мог чувствовать Вэша. У него, должно быть, галлюцинации. Он, должно быть, видит вещи, чувствует то, чего там не было.
Женщина смотрела ему в глаза, и только тогда он понял, что плачет. Он поднял на неё глаза, увидел в них боль, сочувствие.
«Отпусти себя, брат, – послала она, успокаивая. – Отпусти, мой прекрасный брат. Позволь нам помочь тебе. Мы всего лишь хотим помочь тебе».
Всё оставшееся в нём сопротивление рухнуло.
– Что вы хотите знать? – спросил он.
Его голос звучал мёртвым даже для его собственных ушей.
Он почувствовал реакцию Торека даже с другого конца комнаты.
Он почувствовал потрескивающий жар живого света другого, когда тот пронёсся по комнате, неверие в нём – триумф.
Он также почувствовал облегчение в другом видящем.
Он тоже чувствовал это в Хайли, смешанное с желанием, которое теперь было на поверхности, и которое заставило её прижаться бёдрами к его бёдрам. Ревик ахнул от интенсивности всех этих соперничающих меж собой вещей, а Торек поднялся на ноги и подошёл к тому месту, где Ревик был прикован к полу.
Торек присел на корточки рядом с головой Ревика, глядя на него сверху вниз своими золотыми глазами, и его лицо было серьёзным, лишённым юмора.
– Ты готов поговорить со мной, брат? – мягко спросил он.
Ревик кивнул.
– Да. Что я могу. Я расскажу тебе, что я могу.
Торек улыбнулся.
– Справедливо, – на протяжении более долгой паузы он только изучал лицо Ревика, его свет искрился от этого жара. Затем он повернулся к Хайли. – Иди. Оставь нас, сестра.
– Она может остаться, – сказал Ревик.
Его боль усилилась при мысли о том, что она уйдёт.
– Нет, – Торек покачал головой. – Она не может остаться, брат. Но я приведу её сюда, когда мы закончим. Как только ты закончишь со мной разговаривать, я приведу её обратно сюда, и если ты расскажешь мне достаточно, я позволю ей трахнуть тебя… столько раз, сколько ты захочешь. Я также позволю тебе кончить.
Чувствуя, что тошнота в животе усиливается, Ревик кивнул.
– Всё в порядке? – сказал Торек.
– Хорошо.
– Сначала ты поговоришь со мной, брат. Пока я не скажу тебе, что мы закончили.
– Что ты хочешь знать? – снова повторил Ревик.
Торек подождал, пока дверь не закрылась за обнажённым телом и босыми ногами Хайли.
Как только это произошло, он снова посмотрел на Ревика. Он опустил свой вес, приняв положение со скрещенными ногами, придвигаясь по деревянному полу ближе к деревянной плите, к которой был прикован Ревик.
– Ты виделся с ней? Когда ты уезжал? – спросил Торек.
Ревик кивнул.
– Да. Да, я видел её. Ты уже знаешь, что я видел.
– Ты трахал её?
Ревик уставился в потолок.
На мгновение в его голове стало пусто. Затем он тихо рассмеялся, вспомнив, как в последний раз видел Элли, наблюдал за ней с Джейденом в том же доме, где человек принудил её без согласия заняться групповым сексом с его товарищами по группе. В те же несколько секунд на него обрушились другие вещи, о которых он не позволял себе думать уже несколько дней, может быть, недель.
Его вытащили.
Они не пришли за ним.
Они не пришли для того, чтобы помочь ему в этом, освободить его от Торека, поэтому Ревику пришлось предположить, что Совет поручил кому-то ещё присматривать за Элли. Они, должно быть, думают, что он сбежал, что он ушёл напиваться, трахаться с проститутками. Они, должно быть, считают, что он сломался.
В любом случае, его время с ней закончилось.
Всё кончено. Так и есть на самом деле.
Наконец-то всё закончилось.
– Нет, – Ревик издал тихий вздох, качая головой. Его боль усилилась. – Нет, я её не трахал. Она с другим.
– С кем?
– Человек, – Ревик сжал челюсти так, что стало больно зубам. – Грёбаный мудак. Насильник.
– Ах. Я понимаю. Я слишком хорошо понимаю. Это очень плохо, брат, – голос Торека потеплел, когда он заговорил, успокаивающе, сочувственно. – Так что же это у вас с ней такое? Почему бы тебе не двигаться дальше? Найти ту, которая захочет тебя?
Ревик почувствовал, как тошнота снова скручивает его внутренности.
Торек был прав.
Она не хотела его.
На мгновение он не смог заставить себя ответить.
– Я не знаю, – сказал он.
– Нет, ты знаешь. Что это? Это тот мужчина, которого я почувствовал в твоём свете? Бывший бойфренд?
Ревик издал низкий вздох. Боль пронзила его, даже когда слова видящего направили свет Ревика в другом направлении, куда он не хотел идти. Он вспомнил, когда в последний раз видел Даледжема. Он вспомнил, как проснулся и обнаружил записку на каменных полках у своей кровати. Как будто он был грёбаной проституткой. Как будто Даледжем пришёл за сексом и улизнул посреди ночи.
Видящий сказал, что приходил, потому что соскучился и хотел сказать ему, почему он ушёл, почему они не могли быть вместе. Он вспомнил слёзы в глазах видящего. Он вспомнил, что знал, что никогда больше его не увидит. Он вспомнил, как, чёрт возьми, знал это и всё равно просил его остаться.
Он был таким грёбаным дураком.
Он был таким чёртовым идиотом.
С ними обоими. Они оба были где-то там, наверху, смеялись над ним.
Или, что ещё хуже, жалели его.
Боль в груди усилилась, стала невыносимой.
Он не мог дышать. Он, чёрт возьми, не мог дышать…
– Брат, успокойся. Успокойся, пожалуйста. Ты должен это почувствовать. Ты должен…
– Нет, – Ревик покачал головой, стиснув челюсти, моргая сквозь слёзы. – Нет. Я не хочу. Я, бл*дь, не хочу этого чувствовать…
– Никто не хочет, брат. Не в этом дело.
Ревик поднял глаза.
Торек улыбнулся ему. Он погладил волосы и лицо Ревика, и теперь его свет был теплее, мягче, чем Ревик когда-либо ощущал. Под его пальцами Ревик почувствовал, как его грудь начала расслабляться, почти неохотно – по крайней мере, вне его контроля.
– Никто не хочет чувствовать такие вещи, брат, – пробормотал Торек. – Никто. Никогда. Но ты должен. Это убьёт тебя, если ты этого не сделаешь. Ты и я… Мы не люди, брат. Мы не можем просто держать это в себе, как это делают люди. В конце концов, это убивает нас.
Ревик покачал головой, но на этот раз не совсем отрицательно.
Боль в груди снова усилилась.
Он боролся с этим, потом задался вопросом, зачем он делает и это тоже.
Как только он отпустил, эта боль превратилась в жар, в густое горе, которое всё ещё хотело задушить его, даже когда какая-то часть его пыталась превратить это обратно в гнев.
Он думал о своих последних двадцати годах.
Ещё двадцать потраченных впустую лет, когда он ничего не делал… когда он был никем.
Первые семь из них он провёл на Памире, в основном в одиночестве.
Потом он снова был один в той хижине в России. Он ездил в Москву, когда ему это было нужно, обычно для разведки или для перепихона, но и там он никогда не проводил много времени.
Они хотели, чтобы он был вне поля зрения, сказал Вэш. Они хотели, чтобы он был там, где Шулерам и в голову не придёт искать его, где никто даже не узнает, жив ли он. Они хотели, чтобы он был невидимым, сказал Вэш.
В те первые годы они связали его свет с светом Элли, они хотели, чтобы он перестал существовать.
Но от этого боль усилилась.
Он вспомнил горы. Он вспомнил, как гулял по горам Сибири с винтовкой за спиной, наблюдая за орлами над головой, за темнотой деревьев. Обычно у него не было ничего, кроме спутниковой связи, которая связывала его с остальным миром, и Барьера, который связывал его с Элли.
Там он чувствовал себя почти свободным.
Но он всё равно был один.
– Я ненавидел её, – выпалил он.
Его голос прозвучал резко, бездумно.
Сначала он даже не был уверен, кого имеет в виду.
Лицо Кали поплыло перед его глазами, её слова, сказанные ему у бассейна отеля в Сайгоне, затем снова в Южной Америке, после того, как она родила Элли. Он вспомнил, как муж Кали свирепо смотрел на него, предупреждая взглядом. Он вспомнил недоверие, едва скрываемое отвращение, когда мужчина обернул свой свет вокруг Элли на кровати.
Затем он увидел Элли, стоящую в океане.
Он почувствовал, что она хочет исчезнуть, как иногда делал он сам.
Это напугало его до чёртиков, когда он увидел это в ней.
Это чертовски напугало его, когда он почувствовал, что она хочет умереть.
Слёзы навернулись на его глаза.
Он поднял глаза, избегая взгляда видящего, вместо этого уставившись в потолок.
– Я чертовски ненавидел её. Годами. Я винил её в его уходе…
– Кого, брат? – сказал Торек. – Кого ты винил?
Ревик только покачал головой, не отвечая.
– Они все притворяются. Все они. Они все просто полны дерьма. Они притворяются…
– Притворяются чем? Что за притворство?
– Забота, – сказал Ревик, глядя на него. – Они притворяются, что им не всё равно, но на самом деле им насрать. Я чертовски уверен, что им на меня наплевать. Все они чего-то хотят…
– Чего они хотят?
– Я не знаю. Половину времени я, бл*дь, даже не знаю. Я просто чувствую это. Я, бл*дь, чувствую это. Они чего-то хотят. Они чего-то хотят от меня.
Торек кивнул, не дрогнув от эмоций в голосе Ревика.
– Они хотят этого только от тебя? – спокойно сказал Торек далее. – Или ты думаешь, что никто никого не любит, брат? Ты думаешь, что всё это просто видящие, использующие других видящих?
– Нет, – свет в глазах Ревика исказился от замешательства, даже когда боль в груди усилилась. – Нет. Я не верю, что…
– Значит, ты думаешь, дело только в тебе? – продолжал Торек, и его голос стал более мягким. – Ты думаешь, они все просто чего-то хотят от тебя? Что тебя нельзя любить?
– Я не знаю.
Торек продолжал поглаживать его кожу, массируя плечи, лаская волосы, затем подбородок и лицо. Ревик лежал, желая, чтобы это так или иначе закончилось, чтобы эта штука внутри него раскололась, чтобы его оставили в покое. Ему было всё равно, будет ли это больно; ему было уже плевать.
Если это означало, что потом всё, наконец, закончится.
Ему хотелось просто опустошить себя. Ему хотелось просто сломать то, что внутри него отказывалось отпускать.
Если они хотели, чтобы он был один, почему он должен был так сильно это чувствовать?
Почему он не мог просто забыть об этом?
– Ты всё ещё ненавидишь её, брат? – мягко спросил Торек. – Эту персону, которую ты винишь в том, что твой возлюбленный бросил тебя?
Ревик обдумал свои слова.
Он подумал об Элли, о том, как сильно он старался держаться от неё на расстоянии. Он вспомнил, как сильно хотел этого. Он даже попросил Вэша о помощи, чтобы их света не слишком переплелись.
Где-то по пути он проиграл и эту битву.
– Нет, – сказал он, качая головой. – Нет. Я не ненавижу её.
– Ты не ненавидишь?
– Нет, я… я люблю её.
Слова просто вырвались наружу.
Как только они прозвучали, боль в его сердце резко усилилась, подавляя его.
Там жил огонь.
Более того. Он увидел тёмно-золотые и красные облака… белое солнце… усыпанный бриллиантами океан. Он снова почувствовал там Вэша. И других тоже.
То, что могло быть Юми… Порешем… Марой.
Он издал более громкий крик, даже когда боль в груди стала жидкой. Когда он вернулся в своё тело, тяжесть, давившая ему на грудь, наконец-то исчезла.
Это всё ещё было больно. На самом деле было ещё больнее, но также стало… лучше.
Он снова мог дышать.
Было больно, но он мог дышать.
Торек над ним тихо щёлкнул, издал что-то, что прозвучало как вздох. Что-то в его свете заставило Ревика подумать, что видящий тоже почувствовал облегчение – по крайней мере, частичное. Как будто он не закончил, ещё нет, но самый большой кусок уже отпал. Ревик на самом деле не хотел думать о том, что это значит.
Он не хотел думать о том, манипулируют ли им и в этом тоже.
Ему было всё равно. Он не хотел беспокоиться об этом.
Наклонившись ближе, Торек погладил Ревика по волосам, используя свет в своих пальцах.
– Я знаю, что любишь, брат, – мягко сказал он. – Я знаю, что ты любишь её. И хорошо, что ты можешь сказать мне это. А ей ты сказал? В этой поездке, которую ты предпринял, ты сказал ей, что любишь её?
Ревик уставился в потолок.
Его лёгкие всё ещё адски болели, но он чувствовал себя странно спокойным, почти умиротворённым.
Несмотря на это, боль вернулась, когда он вспомнил, как Элли флиртовала с Джейденом в том ресторане. Он вспомнил, как она сидела напротив него с кофейником в руке, как будто её кто-то притянул туда, как будто её тянуло к нему.
Как Ревика тянуло к ней.
– Нет, – только и сказал он. – Нет, я ей не говорил. Я ничего ей не говорил.
Между ними повисло молчание.
Где-то в этот момент Ревик понял, что Торек держит его за руку. Собственные пальцы Ревика были горячими, почти мокрыми от пота, но другой видящий не отпускал их.
– Она высокого ранга, не так ли? – мягче сказал Торек. – Та, которую ты любишь?
Ещё один приступ страха пронзил Ревика.
Знал ли он? Знал ли Торек, кто она такая?
Ревику, возможно, придётся рассказать об этом Вэшу. Возможно, ему придётся признаться ему в том, что он натворил, заставить Совет стереть Торека, заставить его забыть обо всём, что произошло. Думая об этом, Ревик почувствовал, как его челюсти напряглись. Он силился контролировать свой свет, чувствуя, как очередная вспышка иррациональности проходит сквозь него подобно волне, принося с собой горячий гнев, когда он прочёл смысл слов видящего.
Его свет заболел лишь сильнее, когда он пытался вернуть его обратно.
Нах*й всё. Если Торек знал, то он знал.
Сейчас он ничего не мог с этим поделать.
– Да, – сказал он напрямик. – Самого высочайшего.
– И она молода?
– Да, – сказал Ревик, выдыхая. – Да. Очень молода.
Торек медленно кивнул, всё ещё используя свой свет и свободную руку на груди Ревика, мягко притягивая за нити его aleimi, особенно вокруг сердца. Когда золотоглазый видящий заговорил в следующий раз, его слова были мягкими, но Ревик почувствовал за ними твёрдую сталь.
– Тогда ты знаешь, что она не останется с этим человеком, – сказал он. – Кем бы они ни были друг для друга сейчас. Она не останется с ним.
Лёжа на спине, Ревик обдумывал слова Торека.
Он думал об Элли с Джейденом, о том, как она вела себя с ним.
Затем он подумал о том, кем она будет, когда Совет, наконец, пробудит её.
Его свет ненадолго резонирует с её светом, когда он вспоминает, пробуя частоты, которые он иногда ощущает в её свете, шепотки и проблески того, кем она является за маской, которую она проецирует в мир. Он помнит, насколько по-другому она ощущается в этом пространстве.
Что-то в его теле расслабилось, даже когда боль в груди усилилась.
– Да, – сказал он. – Да, я понимаю это.
Торек кивнул, глядя на него сверху вниз, и его золотые глаза слабо светились.
– Брат, – сказал он мягче. – Ты также знаешь, насколько маловероятно… что она будет с тобой?
Ревик почувствовал, как боль в груди снова стала острой, как раскалённое железо.
Долгое мгновение он не мог говорить.
Реальность этих слов обрушилась на него, затмевая разум, затуманивая зрение. И снова его захлестнула волна чувств – жидкий жар, разлившийся по груди. Он мог только дышать, ожидая, когда это пройдёт, потерявшись в ощущении пребывания в нигде. Что на самом деле его вообще не существует.
Казалось, что внутри что-то треснуло.
Казалось, что его сломали.
Однако он почувствовал, что в этом есть правда.
Он почувствовал это и понял, что всегда знал.
Ему никогда не позволили бы иметь что-то по-настоящему интимное с Мостом. Он был Шулером. Его свет не был чистым. У него не было ни статуса, ни имени, о котором можно было бы говорить. Его избегала собственная семья. Ему не было места в Азии. Чёрт возьми, его даже не пускали в Азию.
Он был никем. Наёмный работник.
Мост, с другой стороны, являлась знатью.
Она была бы самой высокопоставленной из всех среди видящих.
– Да, – грудь Ревика сжалась причиняя ему боль, но он заставил себя посмотреть правде в глаза. – Да, я знаю это, – он открыл глаза, только тогда осознав, что закрыл их. Слезы наполнили их во второй раз. Он посмотрел на Торека, чувствуя, как напряглись его челюсти. – Мне сказали, что она будет со мной, что мы будем… – он покачал головой. – Я никогда им не верил. Я не понимал, зачем они сказали мне это. Я не понимал, зачем кому-то лгать о чём-то подобном.
Он пытался вспомнить слова, которые использовала Кали.
Она сказала, что Ревик и Мост будут вместе, что они будут любить друг друга.
Но это могло означать что угодно и ничего не значить.
Это могло означать, что они потрахаются однажды ночью, спустя годы, после того, как Элли пробудится, и они с Ревиком станут друзьями. Это могло означать, что Ревик в конечном итоге станет союзником, кем-то, кому она доверится, возможно, даже долгосрочным любовником, по крайней мере, пока она остаётся одинокой. Это могло означать, что Ревик возьмёт на себя роль своего рода старшего брата, пока она будет проходить обучение. Чёрт, это могло означать, что он будет её учителем, по крайней мере, в более боевых аспектах тренировки зрительных навыков видящих.
Это могло означать, что Ревик останется её телохранителем.
Это могло означать что угодно.
Осознав в какой-то не такой уж тайной части своего сознания, что означали слова Кали, он снова закрыл глаза, боль в груди усилилась.
Она уже обещана другому.
Все знали, что Мост принадлежит Мечу.
Все это знали.
Видящих учили этому в детстве.
Элли была обещана своему мужу ещё до своего рождения.
– Ты доверяешь этой персоне? – Торек надавил. – Тому, кто сказал тебе, что в конечном итоге у вас с ней будут какие-то интимные отношения?
Ревик сначала не смог ответить.
Вдали виднелся золотой океан, становившийся всё слабее. Он изо всех сил старался не вспоминать, что он там чувствовал, насколько это было похоже на дом.
Настоящий дом.
Он изо всех сил старался вспомнить, кем он был. Кем он был на самом деле.
Когда он открыл глаза в следующий раз, то увидел, что Торек хмуро смотрит на него сверху вниз, увидел сочувствие в этих золотых глазах, тепло, исходящее от его света. Ревик также почувствовал там более сильный заряд, но не недобрый. Возможно, решимость не сюсюкаться с ним.
Может быть, решимость сказать ему правду.
Почему-то воспоминание о том, где он был, о физической природе комнаты, знание того, что он в Лондоне, что он прикован цепями в гостиной другого видящего, и что Торек намеревался заняться с ним сексом после этого – это вернуло разум Ревика в рабочее состояние.
Его накрыла ясность.
В этот раз всё прояснилось.
– Нет, – сказал он. – Нет, я не доверяю той, кто сказала мне это. Она защищала свою дочь. Я не виню её за это, но я не могу поверить ничему из того, что она сказала.
Торек сжал его руку.
И снова сочувствие отразилось на его лице.
Ревик почувствовал искренность, стоящую за этим.
Он даже почувствовал то, что могло быть любовью, заключённой в свете золотоглазого видящего. Не настоящей любовью, конечно, даже не романтической любовью, но привязанностью, как минимум.
Ревик больше не смотрел на него.
Он обнаружил, что смотрит на камин.
Не в сам камин, а над ним.
Его взгляд отыскал каминную полку, задержавшись на массивных часах, вделанных в камень и известковый раствор, прежде чем опуститься ниже, к аккуратному ряду серебряных статуэток, стоящих на дереве. Ревик знал их все, каждую изображённую фигуру. Все они олицетворяли того или иного бога, богиню или посредника в пантеоне видящих.
Он увидел там Дракона. Он увидел Черепаху рядом с Драконом.
Он увидел Стрелу рядом со Щитом.
Он увидел Рыцаря рядом со Слоном.
Он увидел сам Мост…
Рядом с ней, в центре той же самой мантии из красного дерева, стояла серебряная статуя, больше остальных.
Это были Меч и Солнце.
Ревик вспомнил, как часами разглядывал этот же символ на стенах пещер Памира.
Глядя на это сейчас, он почему-то успокоился, как и тогда.
Или, может быть, это просто заставило его вспомнить, что он здесь делает.
Он пришёл сюда не ради себя.
Он пришёл сюда, чтобы загладить свою вину.
Даже если он никому не нужен, даже если никто никогда не хотел его, по крайней мере, не так, как он жаждал, чтобы его хотели – это не имело значения. В конце концов, это не имело никакого отношения к тому, почему он здесь, или что он всё ещё мог сделать для существ, которым служил. Он уже отдал свою жизнь. Она больше не принадлежала ему. Он отдал свою жизнь, свой свет, свою душу.
Он дал обещание.
Служить Мосту.
Ничто другое не имело значения.
– Это не имеет значения, – сказал он вслух, повторяя мысль.
– Не имеет? – переспросил Торек.
Когда Ревик в тот раз поднял глаза, Торек вскинул бровь, слабо улыбаясь. Он всё ещё держал Ревика за руку, сжимая его пальцы там, где рука Ревика лежала прикованной над его головой.
– Нет, брат, – сказал Ревик, выдыхая. – Нет, на самом деле это не имеет значения.
Глава 30. Молчание
«Ты знаешь, во что он теперь верит? – мягко посылает она. – Ты понимаешь его мыслительный процесс, как он определил это в своём сознании?»
Её далёкие мысли – это шёпот, слабое дуновение лёгкого ветра, который несётся по бледному песку. Её нет рядом, на самом деле нет, но она всегда с ним.
Она всегда с ним – каким-то образом.
Всегда.
Сначала Вэш не отвечает.
Вместо этого он поднимает глаза, любуясь бриллиантовыми искорками, слабо сверкающими на гребнях пологих волн. Здесь по большей части всё ещё темно, в небе, в облаках, в глубинах волнующегося океана. Однако сейчас утро, эти холодные часы перед рассветом, что бы это ни значило в этом пространстве. Светает, но за его спиной всё ещё ночь, всё ещё живы индиго-оттенки лунного света, окутанные гаснущими звёздами.
Вэш здесь, но его нет.
Это не конструкция Барьера, которую он построил сам, хотя он и раньше направлял эти прекрасные частоты света в свои собственные творения, вплетая их в пейзажи по своему собственному дизайну. Он даже направил эти частоты в факсимиле существ, которых он проектирует, существ, которые обитают в тех пространствах, которые он строит.
Озера. Медоносные пчёлы. Облака. Птицы.
Он делал это для себя.
Он ещё чаще делал это для других.
Он делал это специально для некоторых из своих учеников. Особенно для тех, кто больше всего в этом нуждался.
Особенно для Дигойза.
«Я знаю, что он думает, – посылает Вэш, наконец отвечая ей. Он вздыхает, сильнее ложась на песок и опираясь верхней частью тела на костлявые руки. – Он думает, что Кали солгала ему. Он думает, что он недостаточно хорош для неё. Он думает, что недостаточно хорош для Моста. Он превратил это в долг мученика… тот, за который он умрёт, поскольку не видит в своей жизни никакой другой ценности. Он думает, что любая жизнь, которую он мог бы прожить для себя, уже закончилась. Или имеет очень отдалённое значение. Это даёт ему покой».
Вэш снова выдохнул, глядя на восходящий свет над океаном.
Присутствие становится теплее, но её мысли остаются тихими.
«Ты хочешь, чтобы он в это верил?» – спрашивает она.
И снова её голос доносится почти как ветер, как будто чего-то не хватает.
Вэш не слышит в нём осуждения, вообще никакого.
Несмотря на это, он вздрагивает. Возможно, он вздрагивает исключительно от воспоминаний о том, как в последний раз уловил отголоски света Дигойза.
Он также думает об её словах.
«Нам нужно, чтобы он был спокоен, – посылает Вэш после очередной паузы. – Нам нужны были гарантии, что он не приблизится к ней раньше времени. Нам нужно было, чтобы он восстановил контроль над своим светом. Чтобы он не пробудил её слишком рано. Нам нужно было, чтобы он смог выполнить работу, которую ему поручили Предки… чтобы он не потерял контроль с ней».
В ответ на молчание собеседницы, Ваш добавляет,
«Адипан Балидор подумал…»
«Что думаешь ты, возлюбленный друг?»
В её словах по-прежнему нет упрёка.
Несмотря на это, Вэш чувствует, как более сильная боль возвращается к его свету.
Он рассматривает свои босые ступни на песке, пальцы ног сминают прохладные белые крупинки. Он представляет себе ракушки у себя под ногами, моллюсков, птичьи яйца, песчаных крабов.
Свет перед ним становится ярче, но теперь он представляет, что там облака.
Мрачные, тяжёлые предзнаменования сгущаются в его глазах, ожидая за пределами этого прекрасного пространства. Он ощущает тяжесть этих перемен, даже погружённый в живое, дышащее присутствие этого нетронутого уголка Барьера. Он наблюдает за крыльями птиц над головой, чувствует их индивидуальные души. Он чувствует на себе тяжесть ещё многих душ.
Он думает о вопросе своего старого друга.
Он думает о том, чего бы он хотел, если бы мог диктовать что-то на Земле.
Он думает о различиях там, внизу, по сравнению с тем, как они устроены здесь, наверху, где время не имеет значения.
Где никто никогда не должен быть один.
«Я думаю, что брат Дигойз сейчас полностью выполняет ту роль, которую мы требуем от него в данный момент, – посылает он, вздыхая и что-то бормоча себе под нос. – Я думаю, нам больше не нужно беспокоиться о том, что он приблизится к ней преждевременно или переступит границы дозволенного в отношении её личности или её света. Я думаю, что он принял роль Стража в своё сердце и что он будет выполнять эту роль преданно и непоколебимо. Я думаю, он подтвердил своё обязательство быть воином света, ради бескорыстных целей… ради самого Моста».
Он чувствует молчание своей подруги, даже когда она говорит.
«Это всё, что имеет значение?»
Вэш снова вздыхает.
«Это всё, что сейчас может иметь значение», – говорит он.
«Даже если он вредит себе в этой роли? – мягко спрашивает она. – Даже если он небрежен к своему сердцу? Своему телу? Даже если он считает, что он ничего не стоит, кроме этой роли?»
Ваш хмурится. Вдалеке он почти видит сгущающиеся тучи.
Он чувствует их своим светом.
Они уже близко.
Они почти здесь.
«У меня нет лучшего решения, сестра, – тяжело произносит он. – Не в этот раз. Не без прямого вмешательства в его разум… и я не буду этого делать».
На этот раз её молчание полное.
Однако внутри этой бесконечной тишины Вэш чувствует, что её сердце открыто для него.
Глава 31. Стереотип
– Вы вернулись, мистер Дигойз? Я не слышала…
Ревик отвернулся от того места, где он стоял на балконе, держа в пальцах hiri и выпуская дым в ночное небо. Вырванный из собственных мыслей её мелодичным голосом, он помедлил несколько секунд, чтобы переориентироваться, сосредоточиться на женщине, стоящей там.
В этот вечер на ней было платье изумрудного цвета, а не белого.
В этом был смысл.
Приближалось Рождество, и ставили балет Чайковского.
– Мне следовало подумать о том, чтобы проверить балконы раньше, – сказала она, и выражение её лица было ошеломлённым, когда она оглядела его в смокинге. – Кажется, это ваше любимое место, когда проводится мероприятие с вечерним дресс-кодом… по крайней мере, такое, где вас окружают люди. Вы поклонник балета, мистер Дигойз?
– Ревик, – вежливо поправил он, отвешивая ей короткий поклон. – И да, мисс Стивенсон. Я поклонник. Ну… иногда. Мне нравятся русские композиторы.
– Понятно, – она криво улыбнулась, изучая его лицо, но он почувствовал, что ей приятно, что он запомнил её имя. – И, конечно, вы цените русских. Они ужасные. Чрезмерно серьёзные. Тихие. Учитывая вашу грубоватую внешность, какие ещё композиторы могли бы вам понравиться, в самом деле?
