Текст книги "Страж (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

В результате Ревик то тут, то там читал гостевые лекции, в основном в качестве одолжения Академии и для увеличения числа абитуриентов, но ему пока не нужно было содержать собственных студентов или даже составлять свою программу курса до окончания зимних каникул. Если потребуется, он также может отложить любые дополнительные запросы о гостевых выступлениях до декабря.

Он легко сможет учесть как длительную поездку в Штаты, так и своё соглашение с Тореком, когда вернётся – возможно, с несколькими неделями в запасе.

Он всё ещё обдумывал, как бы он хотел преподнести своё отсутствие Академии, когда на периферии его сознания раздался сигнал.

Он завибрировал в его свете в тот самый момент, когда Ревик толкнул последнюю дверь, ведущую в переулок за клубом Торека, тяжёлую металлическую штуку, которая громко заскрипела, когда он двинул её вперёд. Он вышел из-за неё как раз вовремя, чтобы почувствовать сигнал и повернуться.

Он заметил кулак, летящий в его сторону, как раз перед тем, как тот попал бы ему в лицо.

Скользнув вбок и назад, Ревик пригнулся и едва увернулся от удара.

Он успел поднять руки, прежде чем за ним захлопнулась дверь. Его свет перестроился, и он двинулся, на этот раз быстрее, когда кто-то схватил его сзади.

Часть его света скользнула вверх, оценивая, как он двигает телом.

По крайней мере, четверо. Видящие.

Боевую подготовку ещё предстояло оценить.

Он не думал.

Замахнувшись локтем и перенеся большую часть своего веса назад, он ударил мужчину-видящего, стоявшего позади него, в лицо локтем, как раз в тот момент, когда мужчина пониже ростом собирался завершить захват за горло. Используя свою спину и вес тела, чтобы лишить того же видящего из равновесия, Ревик не остановился, а в следующее мгновение рванулся вперед, используя тело другого в качестве сопротивления, и ударил ногой мужчину-видящего перед собой. Он крепко ударил второго нападавшего, сначала в грудину, затем нанёс боковой удар в колено и согнул сустав с почти слышимым хлопком, как раз перед тем, как он опустил руку по дуге и по пути вниз ударил его в висок.

– Твою мать! – прорычал видящий.

Ревик повернулся и ударил третьего видящего по лицу.

Он не остановился, а ударил вперёд всем своим весом, отбросив того же видящего в кирпичную стену и помятый мусорный бак, выкрашенный в тёмно-зелёный цвет. Тяжело дыша в те несколько секунд, которые дал ему удар, он использовал свои глаза и то, что было доступно из его света, чтобы просканировать остальную часть переулка. Щит скрывал их от него. Он не мог взломать этот грёбаный щит, не сейчас.

Грёбаный Совет.

Из-за того, что его собственный свет был изолирован, он чуть не погиб.

Как минимум мог быть избит до полусмерти.

Теперь он мог видеть их всех, своими глазами и своим светом.

Пять, а не четыре – включая тех троих, по которым он уже нанёс удары.

Они стояли вокруг него неровным кругом, настороженно наблюдая за ним, словно пытаясь решить свой следующий шаг. Уделать его оказалось не так просто, как предполагали их пьяные умы, учитывая элемент неожиданности и их численное превосходство.

Значит, не бойцы. По крайней мере, не опытные бойцы.

Глаза Ревика приспособились за эти несколько секунд, прежде чем он снова двинулся и затем занял позицию между тем, чьё колено он только что выбил из сустава, и проходом в другом конце аллеи.

Самый слабый игрок в середине. Он научился этому в юности.

Знать свои пути отступления.

Он не хотел, чтобы эти ублюдки загнали его в угол.

Теперь, когда у него было время подумать, он узнал шёпот нескольких из этих светов.

Одним из них был голубоглазый видящий с секс-шоу, большой, с нацистским шрамом на лице. Даже без этих глаз Ревик помнил подробности этого шрама, изломанную диагональную линию, пересекавшую его в остальном красивые черты лица, а также его огромный рост, достигавший почти 215 см. Он был по меньшей мере на пару сантиметров выше самого Ревика и, вероятно, килограммов на 25 тяжелее. Ревик пересчитал, оглядев его с головы до ног.

На тридцать.

Ублюдок стоял прямо под сценой.

Он пришёл туда пораньше, чтобы на протяжении представления находиться рядом с Ревиком.

Ревик почувствовал его несколько раз перед началом секса, особенно когда Торек избивал его. Парню это доставляло слишком много удовольствия. Он со смесью отвращения и боли в свете наблюдал, как Ревик трахал ту женщину-видящую.

Сложив всё это в уме за те же несколько наносекунд, Ревик поймал себя на том, что вспоминает, что Торек велел ему выйти через заднюю дверь.

Неужели Торек его подставил?

У него тоже не было времени думать об этом прямо сейчас.

– Я вас знаю, братья? – спросил он. – Потому что вы стоите у меня на пути.

Он сфокусировал части своего света на каждом из них, пока подсчитывал расстояние до выхода из переулка. Ему пришлось бы обойти двоих из них, чтобы добраться туда, включая того голубоглазого ублюдка, который, как предположил Ревик, вероятно, умел драться, просто по тому, как он там стоял.

Чёрт, даже по тому, как он держался в стороне, позволяя другим сначала попытать счастья с ним.

Ревику не очень нравились его шансы, несмотря на то, что он нейтрализовал их преимущество в виде фактора неожиданности. Ему не нравились его шансы выбраться из этого до того, как появятся лимузин и Эддард. Ему не нравились его шансы на то, что ни один из них не окажется вооружён чем-то значительно более внушительным, чем их кулаки.

Ему не нравились его шансы, и точка.

Во всяком случае, пока нет.

– Могу я вам помочь? – поинтересовался Ревик.

Голубоглазый невесело усмехнулся.

– Да, Шулер, – сказал он, его английский был тяжёлым с сильным русским акцентом. – Ты можешь помочь нам, брат. Ты можешь гнить в отбросах проклятого богами подземного мира. Вместе с остальными этими говноедами-убийцами, которых ты называешь своими друзьями.

Ревик покачал головой, негромко щёлкнув.

Он не отвёл глаз и не отвёл света ни от одного из них.

– Боюсь, у меня сейчас нет времени ни на что из этого, брат, – сказал Ревик, и его голос звучал мягче, несмотря на холодность. – Не могли бы мы, возможно, сделать это в другой день? Мой социальный календарь на данный момент немного забит. На самом деле, из-за вас я уже опаздываю…

– Заткнись на хрен, ты, монстр-детоубийца! – крикнул один из видящих. – Ты думаешь, что ты чертовски умён? Что мы будем впечатлены твоим чёртовым остроумием?

Ревик уставился на него с неподвижным выражением лица.

– Дайте мне пройти, – сказал он, его голос не дрогнул. – Просто дайте мне пройти. Забудьте об этом.

Когда они промолчали, глаза Ревика снова забегали по сторонам, изучая каждого из видящих в отдельности по их реакции на его слова. Он видел, что каждый из них оценивает его, хотя ни один из них не оценивал его в точности одинаково.

Тот, чьё колено Ревик выбил из сустава, свирепо смотрел на Ревика и бормотал проклятия на прекси, одновременно косясь на голубоглазого видящего и ещё одного, вероятно, в поисках совета.

Тот, кого он пнул в стену, просто сердито смотрел на Ревика, его челюсти заметно сжались, а глаза, казалось, были прикованы к лицу Ревика.

Остальные всё ещё оставались неподвижными, как разведчики.

Они настороженно наблюдали за Ревиком, оценивая его так же, как Ревик оценивал их.

Ревик знал, что ему нужно бояться именно этих четверых.

Даже когда произносил эти первые саркастические слова, Ревик знал, что испытывает свою удачу, подкалывает их, ведёт себя так, как будто он их не боится, ведёт себя так, как будто они были не более чем раздражением и отвлекающим манёвром – но, по правде говоря, он был взбешён. Какая-то часть его была более чем счастлива выместить часть зла на этих засранцах.

Особенно, если за этим стоял Торек.

– Он хочет драться, – заметил голубоглазый, пристально глядя на него. – Посмотрите на него.

– Может быть, нам следует оказать ему услугу, – сказал другой слева от него.

Ревик посмотрел на второго, впервые обратив на него особое внимание.

Он был одним из тихих, одним из тех, кто оценивал его, оставаясь в стороне от начала драки.

Он был ниже ростом, чем голубоглазый, более жилистый, но чем дольше Ревик наблюдал за ним, тем больше ловил себя на мысли, что это именно тот видящий, за которым ему нужно будет следить, если дело примет серьёзный оборот. Его светло-карие глаза оценивали каждое движение Ревика, как змея, готовящаяся нанести удар.

Или как боец, узнающий одного из своих.

Наблюдая за ним, Ревик понял, что ему нравится то, что он чувствует от света самца.

Это были его братья, чёрт возьми… по крайней мере, в его собственном сознании.

Ревик считал их таковыми, даже если они это мнение не разделяли.

Он хотел встряхнуть их, а не причинить боль.

– Что, чёрт возьми, у вас за претензии ко мне? – огрызнулся он, позволив настоящему гневу прозвучать в его голосе. – Если это потому, что я был Шулером, тогда поверьте мне, братья, я полностью осознаю свой долг. Поверьте мне также, что мне не позволят забыть об этом в ближайшее время. Если вы хотите обвинить меня во всех грёбаных трудностях, выпавших на долю нашей расы…

– Может быть, только в том, что ты отравил газом всю мою грёбаную семью, ты, кусок дерьма! – огрызнулся голубоглазый. – Может быть, только в этом!

– Это были люди! – зарычал Ревик. – Не я!

Четверо из пятерых рассмеялись над его словами.

В их смехе не было юмора, но Ревик почувствовал, что его гнев усиливается.

Он взглянул на видящего пониже ростом, бойца со светло-карими глазами.

Он один не смеялся.

Он уставился на Ревика, словно пытаясь прочесть его свет и его мысли сквозь два щита, которые стояли между ними.

– Я могу одолеть вас всех, – холодно оглядев их всех, Ревик убрал эмоции из своего голоса, давая им почувствовать правдивость своих слов. – Не заставляйте меня делать это. Пожалуйста, братья. Я, бл*дь, прошу вас не принуждать меня к этому. Я прошу вас уйти. Если вы этого не сделаете, кто-то сильно пострадает. Кто-то может даже погибнуть. Я не хочу, чтобы ещё одно мёртвое тело одного из моих братьев омрачило мой свет… но я должен покинуть этот переулок. Скоро. В течение следующих пятнадцати минут. Я должен. Вы понимаете?

Кареглазый не сводил глаз с Ревика всё время, пока тот говорил.

Он слушал каждое слово Ревика, не мигая.

Несмотря на это, что-то промелькнуло в его глазах, когда Ревик сказал о том, что один из них в конечном итоге погибнет. Кроме этого, выражение лица мужчины-видящего не изменилось, пока Ревик не закончил говорить, пока тишина не продлилась ещё несколько секунд.

Затем кареглазый видящий вздохнул.

Прищёлкнув языком по небу и покачав головой, он посмотрел на большого видящего с нацистским шрамом, указывая на Ревика одной рукой.

Когда он заговорил в тот раз, Ревик заметил восточноевропейский акцент.

– Он говорит правду, – произнёс он без тени сомнения в голосе. – Он убьёт нескольких из нас, если мы продолжим это.

– Dugra drahk! – прошипел голубоглазый видящий. – Он нае*ывает нас! Разве ты этого не видишь? Ты не можешь верить ничему из того, что говорит раздвоенный язык этого злобного придурка!

Кареглазый пожал плечами.

Всё ещё оценивая лицо Ревика взглядом, он вытянул мозолистые руки в жесте вежливого несогласия видящих.

– Я так не думаю, – сказал он. – Не в этот раз. Не в этом отношении.

Он посмотрел на Ревика, и в его светлых глазах отразился свет уличного фонаря за спиной Ревика, а его красиво очерченные губы скривились в хмурой усмешке.

– Возможно, мы вернёмся к этому, да? – сказал он Ревику. – Как-нибудь в другой раз?

– Нет, – вмешался другой голос. – Вы этого не сделаете.

Ревик поднял глаза и вздрогнул, увидев вереницу видящих, выходящих из задней двери клуба Торека. Он почувствовал, как напряглись его плечи, когда увидел размеры нескольких стоящих там видящих, и заметил оружие, которое было у большинства из них, включая женщину с тёмными косами и красными глазами, у которой на лбу было написано – охотница.

Её профессия разведчика-убийцы была очевидна для Ревика, кристально ясна, даже несмотря на плотные щиты, стоящие между ней и им самим.

Он опустил кулаки, когда увидел, что они приближаются.

Он ни за что не смог бы сразиться со всеми ними.

Они разорвут его на части, как волки оленёнка.

Торек, который был единственным, кто заговорил, посмотрел на него, и в уголках его тёмных, чётко очерченных губ появилась улыбка.

– Драться с тобой? – сказал он, явно забавляясь. – Брат, я пришёл сюда, чтобы помочь тебе. Я должен был понять, что это тебе не понадобится. Я прошу прощения только за то, что немного опоздал… и за то, что не проверил переулок более тщательно, прежде чем порекомендовал тебе идти этим путём.

Ревик настороженно уставился на него.

Он не стал спорить. Он также не поблагодарил другого видящего.

Он увидел, как юмор исчез из глаз Торека, прямо перед тем, как тот повернулся, осматривая пятерых видящих, стоящих в переулке. Ревик только тогда заметил, что охранники Торека и та женщина с тёмными косами направили своё оружие на пятерых из них.

Голос Торека перешёл в открытую угрозу.

– Я не допущу, чтобы вы возвращались сюда, – сказал золотоглазый видящий. – Кроме того, не думайте причинять вред моему брату, Дигойзу Ревику, за пределами моего заведения. Как мой сотрудник, он член моей семьи и находится под моей защитой, куда бы он ни отправился. Более того, он друг братства Ринак.

Ревик почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом.

С этим он тоже не спорил, но ему было не по себе.

Он вовсе не был уверен, что хочет быть «другом Ринака» или даже Торека, но полагал, что сейчас не время высказывать эти опасения вслух. Когда глаза Ревика метнулись к самому Тореку, он увидел, как в этих золотых радужках во второй раз отразился юмор. Он также заметил усмешку на его губах.

Обе вещи были достаточно очевидны, чтобы Ревик знал, что другой видящий услышал его, несмотря на щиты.

– А теперь убирайтесь отсюда, – сказал Торек, поворачиваясь обратно к голубоглазому видящему. – За вами будут наблюдать, братья, так что не оскорбляйте меня снова этой глупостью. Покайтесь в собственных грехах, прежде чем решите, что поможете другим раскаяться в их грехах.

Голос Торека повысился, переходя на ритмичную интонацию официального прекси.

– …Ибо разве это не величайший грех из всех – причинять вред тому, кто уже дал обет покаяния? Причинять вред его душе сейчас, когда он посвятил себя использованию своего света в этом мире для продвижения добра? Когда он поклялся помогать другим отпускать их собственные грехи? Причинять вред такому мужчине, как этот, обладающему силой переносить ненависть более слабых душ… это работа тех, против кого, как вы утверждаете, боретесь. Не так ли, братья мои?

Никто из них не ответил.

Ревик почувствовал прилив ярости от голубоглазого видящего.

Когда Ревик взглянул на него в следующий раз, тот же самый видящий уставился на него глазами, полными ненависти.

Несмотря на это, угроза Ринака, казалось, дошла до него.

Ревик наблюдал за лицом видящего, когда его разум, казалось, снова включился, шестерёнки завертелись почти зримо, даже сквозь усиленную алкоголем ярость.

Ревик почувствовал, что он отступает.

Он почувствовал, как в свете большого видящего появилось что-то вроде покорности, ещё до того, как голубоглазый отреагировал на это физически, отступив назад, чтобы создать проход между Тореком и его охранниками и местом, где стоял сам Ревик. При этом видящий со шрамами официально поклонился Тореку, используя жест уважения видящих.

При этом он ясно дал понять две вещи: что он намерен отступить, позволить Ревику уйти без боя… и что он делал это исключительно ради Торека и из уважения к владельцу клуба и его связям в Ринаке, а не ради самого Ревика.

Разумеется, ничего из этого не было выражено устно.

Единственные слова, которые голубоглазый видящий произнес вслух, были адресованы Ревику.

– …Тогда, возможно, в другой жизни, – холодно пробормотал он.

Он произнёс это, когда Ревик проходил мимо.

Ревик направлял свои ноги к охранникам Торека и чёрному ходу клуба, поскольку намеревался воспользоваться предложением Торека о защите, пока ждал лимузин, который отвезёт его в аэропорт. Используя свой aleimi, Ревик уже сообщил Эддарду, чтобы тот направил лимузин ко входу в клуб Торека, а не в переулок.

Несмотря на это, когда видящий заговорил, Ревик повернулся и посмотрел на него.

Покрытое шрамами лицо исказилось от ненависти, когда Ревик встретился с ним взглядом.

– Мы встретимся снова, брат, – пообещал видящий. – Я клянусь в этом. В этом мире или в следующем наши пути пересекутся. Потому что ты всё ещё передо мной в долгу. Что бы ты ни думал, что ты должен богам, ты должен мне, и, в отличие от богов, я не прощаю долгов. Я намерен взыскать.

Ревик только кивнул.

На это нечего было возразить.

Однако он задавался вопросом, что скрывается за всей этой ненавистью.

Он предположил, что подробности не имеют значения.

Он был совершенно уверен, что бы это ни было, он заслужил это. Причинил ли он на самом деле вред этому конкретному видящему или нет, или его семье, или его возлюбленной, или одному из его друзей – Ревик заслужил это за вторую половинку, возлюбленную или семью кого-то другого, кому он причинил вред. Он заслужил всё это и даже больше. Он продолжал бы заслуживать этого, даже если бы они разбили его лицо о цемент и оставили там, в переулке, умирать, истекая кровью.

Однако сейчас всё это не имело значения.

Эти долги могли подождать.

Он должен был добраться до Элли.

Он должен был спасти Элли.

Это единственное, что ещё оставалось в его сердце, и единственное, о чём он мог заботиться.

Глава 17. Групповая девочка

Я проснулась, не понимая, где я.

Практически сразу я поняла, что что-то не так.

Сначала мне не с чем было связать это чувство.

Я знала, что больна.

Я чувствовала себя очень, очень больной.

Прежде чем я смогла понять, что означала эта болезнь, прежде чем я смогла заставить свой разум двигаться по прямой, прежде чем я смогла даже сосредоточиться на оштукатуренном потолке надо мной, я почувствовала неправильность в каждом нервном окончании, вибрирующем по всему моему телу. У меня был неприятный привкус во рту, в голове пульсировало, болела спина, челюсть, всё тело болело.

Физически я чувствовала себя ужасно.

Я не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя так плохо.

Это тошнотворное чувство извивалось во мне, как змея, скручивая тошноту не только вокруг желудка и кишечника, но и поднимаясь по горлу и груди. Мне ужасно хотелось сплюнуть, но я боялась сесть. Какая-то другая часть меня ужасно хотела, чтобы меня вырвало.

Я нуждалась в рвоте.

Я не знала, где нахожусь.

Я твёрдо чувствовала, что сначала мне нужно это узнать.

В комнате было темно. Я попыталась отмотать пленку назад за последние двадцать четыре часа. Обычно мне это удавалось. Обычно моя память была действительно хорошей.

На этот раз всё было по-другому. Меня пронизывал страх, безымянный, неопределённый, пока я пыталась вспомнить, что произошло со мной за несколько часов до того, как я заснула. Страх стал настолько сильным, что я перестала слишком усердно пытаться вспомнить всё. Я пока не была уверена, нужно ли мне это знать, по крайней мере, до тех пор, пока я не выберусь из любой ситуации, в которой нахожусь сейчас.

По логике вещей, если я ничего не могла вспомнить, мне нечего было бояться.

Но эта логическая ошибка меня не успокоила.

Незнание чего-либо заставляло меня бояться больше, а не меньше.

Я не могла вспомнить, как я здесь оказалась.

Я не могла вспомнить, где находится это «здесь».

Я не могла вспомнить, с кем я была.

Тот факт, что я так быстро впала в панику, усилил страх, который я уже испытывала, отчасти потому, что это было похоже на воспоминание. За паникой скрывался какой-то шёпот знания, как эхо страха, тень тех последних мгновений осознания, которые задержались в глубине моего сознания.

Микки.

Бл*дь.

Я видела там Микки.

Моя голова начала раскалываться по-настоящему, пока мне не показалось, что что-то пытается расколоть мой череп, размолоть кости и мозг в порошок.

Когда мой разум сосредоточился на том мимолётном появлении Микки в баре, моё беспокойство превратилось в ужас, в выброс адреналина и более тёмный страх. В горле пересохло, я задыхалась, но расплывчатость перед глазами внезапно полностью сфокусировалась. Каким-то образом ощутимость реальной угрозы снова включила мой мозг.

Если я была у Микки, мне нужно было знать, где я.

Мне нужно точно знать, где я.

Сейчас же. Прямо сейчас, чёрт возьми.

Морщась от боли, я повернула голову.

Рядом со мной под простыней лежало обнажённое тело. Слишком маленькое, чтобы принадлежать Микки, судя по тому, как я запомнила его в том баре. Белая кожа казалась ещё светлее на фоне тёмных простыней на кровати. Я увидела мускулистую руку, татуировки, тёмные волосы на подушке, торчащие как попало над овальным лицом с закрытыми глазами. Пытаясь сосредоточиться, прогнать сонливость из глаз, я обхватила рукой свою обнажённую грудь, не отводя взгляда от этого лица.

Это не Микки.

Это Джейден.

То есть парень, ради встречи с которым я ходила в тот клуб.

Я должна была почувствовать облегчение. Я должна была сразу почувствовать себя лучше, но почему-то чувство, охватившее меня, было ближе к шоку.

Я поняла, что совсем не почувствовала облегчения. Меня затошнило.

Этот страх продолжал застилать мне глаза, пульсируя в горле.

Только теперь этот страх снова стал абстрактным – у него больше не было конкретного источника. С исчезновением угрозы Микки страх в замешательстве обвился вокруг меня, но не уменьшился.

Мне определённо нужно встать.

Движение моими конечностями и телом принесло целый ряд новых ощущений, большинство из которых были ещё более болезненными, неудобными, вызывающими тошноту…

Пугающими.

Больше всего на свете они были пугающими.

Они были пугающими особенно с точки зрения их последствий.

Подавляющее большинство этих ощущений были также глубоко физически неприятными. Они были болезненными, настолько сильными, что у меня перехватило горло, защипало глаза. У меня болела задница. У меня болели руки. Болело влагалище. У меня определённо был секс.

По ощущениям это был грубый секс. По ощущениям это было много секса.

Может быть, даже слишком много.

Я не могла помнить секс.

Я ничего из этого не могла вспомнить, даже когда по-настоящему пыталась.

Моя челюсть болела достаточно сильно, чтобы заставить меня задуматься, не ударил ли меня кто-нибудь, а затем достаточно, чтобы заставить меня задуматься кое о чём другом. Чем дольше мой разум прокручивал в голове обрывки информации, которую давало мне моё тело, тем больше я осознавала, что не хочу слишком внимательно изучать какие-либо из этих свидетельств.

Я определённо не хотела связывать нити воедино в целостный образ.

Я заставила себя принять сидячее положение на матрасе и непроизвольно ахнула. Мои ноги коснулись ворсистого ковра, покрывающего пол – во всяком случае, пальцы ног. Я ещё несколько секунд сидела там, потирая пальцы ног об этот ковёр, прежде чем поняла, что мне нужно в ванную.

Сейчас же.

То есть, прямо сейчас, пока меня не вырвало на пол Джейдена.

Я хотела забрать свою одежду. Я не могла решить, смогу ли я справиться и с одеждой, и с ванной, и я сидела там, парализованная тошнотой и нерешительностью.

Я решила, что, вероятно, не смогу. Справиться с обоими вещами, то есть.

Не успею.

Мне нужно выбраться из этой комнаты.

Мне нужно отвлечься от бледной кожи тела, счастливо свернувшегося калачиком на кровати. Мне нужно отвлечься от довольства на его лице, когда он спал.

Одежда могла подождать.

Поднявшись на ноги, я, спотыкаясь, как пьяная, направилась в ванную.

Всё заболело ещё сильнее, как только я встала на ноги, но я сосредоточилась на движении, на том, чтобы перебраться с одной стороны дома на другую. Я сосредоточилась на том, чтобы удержаться на ногах, хватаясь руками за стены и дверные косяки, пока пробиралась через захламлённую спальню Джейдена в тёмный коридор за дверью его спальни.

То тут, то там я замечала знакомые предметы, но всё качалось передо мной. Плакаты группы криво висели на выкрашенных в белый цвет стенах. В двух комнатах, мимо которых я прошла, я увидела грязную одежду, банки из-под газировки и пакеты из-под чипсов перед монитором и станцией для просмотра каналов, гарнитуры, ноты на ковре, ручную игру, что-то похожее на нож-бабочку…

Затем я вышла из спальни.

Впереди я увидела его гостиную с узорчатым ковром, его гитару, стоящую на подставке в углу рядом с небольшим усилителем для репетиций. Я увидела выкрашенные в фиолетовый цвет стены, чёрные рамы окон, что-то похожее на пустую пивную бутылку, лежащую на боку.

Мне никогда не приходило в голову, что мы не одни.

Ну, пока я не открыла дверь ванной и не увидела барабанщика Джейдена, лежащего без сознания на полу. Половина его тела покоилась на влажном с виду ярко-зелёном коврике в ванной. Другая часть его тела растянулась на белом кафеле, и рубашка задралась, обнажая выпуклый пивной живот.

Издав удивлённый звук, я попятилась, закрывая дверь.

Несколько секунд я просто стояла в коридоре, а сердце бешено колотилось.

Затем тошнота снова усилилась, в горле появился привкус желчи.

Во рту слишком много слюны.

Меня определённо должно было стошнить.

Какая-то часть моего разума продолжала анализировать, оценивая возможности, пока я осматривала узкий коридор между спальней Джейдена, гостиной и кухней.

Я подумывала о том, чтобы просто перешагнуть через барабанщика Кори и сблевать в унитаз рядом с ним. Я подумала о кухонной раковине. Я подумала о том, чтобы сблевать в одну из корзин для мусора в комнатах, мимо которых я проходила – они по крайней мере, казались пустыми, судя по тому, что я видела мельком.

На самом деле мне больше не хотелось ходить по дому, особенно если здесь был Кори.

На самом деле я не хотела знать, кто ещё может быть здесь.

Я подумывала просто наблевать на ковер.

Хер с ним.

В конце концов, я вернулась в комнату Джейдена в поисках мусорной корзины.

И своей одежды.

Я очень хотела найти свою одежду.

Я больше не переживала о том, чтобы блевануть в подобающем месте вроде ванной. Я хотела убраться оттуда нахер.

Образы всё ещё пытались сложиться у меня перед глазами, но ни один из них не был очень чётким. Я приложила немного усилий, чтобы сделать их чёткими, но мне не очень удавалось. Ничто из того, что я видела, не казалось достоверным. Ничто из этого не походило на настоящие воспоминания, скорее на то, что мой разум придумывал в данный момент, предлагая их мне как варианты заполнения пробелов.

Когда я по-настоящему сосредоточилась, за всем этим шумом я увидела глухую стену.

Я увидела пустоту, место, где ничто не обитало.

Такое ощущение, будто кто-то просто выключил свет, звук, стерев запись на неопределённый период времени.

Не осталось ничего – только мёртвая зона отсутствия времени и чувств.

Эта пустота была настолько неприятной, что снова всплыли образы, ложные воспоминания, которые хотели объяснить, что происходило в тех местах, которые я не могла видеть. Некоторые из этих образов были кошмарными, даже наводящими ужас, но так или иначе, они были лучше, чем пустота за ними.

Я знала, что мой разум делает то, что делали другие, и пытается разобраться в том, что произошло. Я чувствовала, как сильно ему не нравятся белые пятна в моей памяти, как отчаянно он хочет заполнить пробелы. В результате мой разум изобретал временные рамки и сценарии из голых фрагментов данных, пытаясь связать их воедино таким образом, чтобы это выглядело и ощущалось логичным, независимо от того, стояла ли за этим хоть капля правды.

Даже фальшивые временные рамки беспокоили меня.

Ни одна из предложенных возможностей не показалась мне хорошей.

Чувства хотели выплеснуться наружу – или, может быть, чувства по поводу отсутствия чувств.

Чем дольше я концентрировалась на попытках вспомнить, на страхе, неловкости и нежелании думать, тем больше я осознавала, что какая-то часть меня пребывала в шоке. По крайней мере, часть тошноты была вызвана этим, а не тем, что происходило с моим желудком. Это чувство не было стыдом, скорее, как будто что-то мерзкое подползло ко мне, прикасаясь, пока я спала.

«Убирайся нахер оттуда, Элли».

Не я. Другой голос.

Вместе с ним пришёл гнев. Огромная грёбаная стена гнева.

Это появилось из ниоткуда. И снова меня поразило странное чувство, что гнев, знание, которое я чувствовала за ним, вовсе не были моими.

Но это моё.

Это должно быть моим.

«Найди свою одежду и убирайся оттуда. Я разберусь с ним. Я, бл*дь, обещаю тебе, что разберусь. Убирайся оттуда, пока он не проснулся и не начал тебе врать».

Я должна была убираться оттуда к чёртовой матери.

Эта мысль сильно поразила меня.

Она пришла ясно и впервые не вызывала сомнений.

Логика только потом попыталась заявить о себе.

Я не могла здесь оставаться. Я всё равно ничего не могла сделать прямо сейчас, пока не получу больше информации. Я не могла доверять ничему из того, что Джейден расскажет мне о прошлой ночи – не сейчас, не без каких-либо воспоминаний о себе.

Мне нужно выбраться оттуда.

Но я этого не сделала. Я просто стояла там.

Я чертовски сильно хотела вспомнить. Мне казалось важным вспомнить до того, как я уйду, до того, как пройдёт время, и я каким-то образом отмахнусь от этого, позволю себе или другим превратить это во что-то другое, во что-то, чего не было.

Но мне тоже пришлось взглянуть фактам в лицо.

Я не могла вспомнить.

Я не помнила, как я сюда попала. Я не помнила, как пила, поэтому понятия не имела, как я так нажралась. Я вспомнила одно пиво – одно, или даже меньше. Я вспомнила, как увидела Микки. Я помнила узнавание на его лице, удивление.

После этого я помнила…

Ничего.

Почти ничего после этого.

Это в значительной степени указывало на то, что меня накачали наркотиками.

Кто-то накачал меня наркотиками.

Кто-то, должно быть, привёз меня сюда после того, как меня накачали наркотиками.

Я знала, что этим кем-то должен быть Джейден. Я также знала, что мы с Джейденом были здесь не одни, и я была почти уверена, что прошлой ночью у меня было много секса. Вероятно, больше секса, чем могло бы быть только с одним мужчиной…

«Элли, убирайся оттуда. Убирайся нахер оттуда. Сейчас же».

Я потрясла головой, пытаясь прояснить её.

«Пожалуйста, милая. Пожалуйста, gaos. Позволь мне разобраться с этим».

Мой разум продолжал связывать нити воедино.

Он связывал их слишком быстро.

Достаточно быстро, чтобы это тошнотворное чувство в моём животе стало намного сильнее…

«Не попадай за решётку из-за этого куска дерьма. Пожалуйста, милая. Я умоляю тебя. Он, бл*дь, того не стоит. Я справлюсь с этим. Я могу уберечь тебя от этого…»