Текст книги "История Рай-авеню"

Автор книги: Дороти Уннак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

– Твой отец был тихим мальчиком, но сильным и стойким. Считалось, что он оказывает на меня хорошее влияние, потому что я был непослушным, балованным ребенком, которого вечно шлепали за всякие проступки. Твой отец ругал меня за это.

Он был умный мальчик. Задумывался о разных вещах, но никому не говорил о своих мыслях. Он понимал, что к чему. Ему что-то не понравилось там, куда нас привели. Он шел с нами, куда вели нас старшие, но прежде чем мы прибыли на место, схватил меня и мою младшую сестру за руки. Твоей матери тогда было всего восемь лет. Она плакала. Ночью все дети плакали. Они не хотели прятаться в лесу, хотя мы уже тренировались с ними, на случай, если настанет трудное время.

И вот это время настало. Дети прятались в том месте, что было приготовлено для них. Однако твой отец знал что-то такое об этом месте, чего не знали другие. Дня за два до событий он видел здесь одного крестьянина, клиента своего отца. Этого человека считали другом евреев. Если у евреев могут быть друзья. Твой отец видел того крестьянина возле потайного места. Он бродил там и что-то высматривал. Твой отец рассказал об этом взрослым, но они только пожали плечами. Что им еще оставалось делать? Куда еще посылать своих детей?

Твой отец нашел другое место, где мы могли спрятаться. На краю еврейского поселения рос старый дуб, которому было, наверно, лет триста. Дети многие годы играли на этом дереве. Мы все очень хорошо лазили по деревьям. Вряд ли можно было найти какого-нибудь ребенка, который хоть раз не скрывался бы в ветвях дуба, чтобы избежать родительского наказания или уклониться от выполнения какой-нибудь работы. Твой отец взял меня за руку и сказал, чтобы я тащил за собой сестру. Ему казалось, что это место в лесу, где мы должны спрятаться, не безопасно. У него было плохое предчувствие. И мы пошли вместе с ним. Твой отец и я вскарабкались на дуб и подняли туда твою мать, которая была маленькой девочкой. Мы спрятались на дереве. Это было надежное укрытие. Твой отец опоясал Дору веревкой, чтобы она не упала, и привязал к стволу дерева. Потом накинул сверху ее пальто.

Он не хотел, чтобы она видела то, что будет происходить внизу. Велел ей ни в коем случае не издавать никаких звуков, что бы она ни слышала.

В такие игры мы раньше никогда не играли. Мы понимали, что это уже не игра.

Итак, твой отец и я стали наблюдать за тем, что происходило внизу. Они явились, будто дикие звери. Громко кричали. Они были пьяны и безжалостны. Уничтожили… Бен, ты не представляешь, на что способны люди. Эти люди были хуже зверей. Казалось, они всю жизнь ждали и готовились к совершению такого злодейства. Мы все уже слышали о подобном от наших родителей, которые знали тоже от своих. Никто в это не верил. Мы думали, что Бог защитит нас. И вот мы увидели, как убивают и насилуют. Они творили ужасные вещи. Я не могу передать это словами. Я не хочу, чтобы у тебя перед глазами было то, что я вижу сейчас. Я не могу описать эти крики ужаса.

Они убили всех. Никто не остался в живых. А потом стали грабить мертвых. Ничего особенно ценного там, конечно, не было, но они все равно хватали все подряд. Они сожгли святую Тору, они сожгли хибары, в которых мы жили, учились и работали.

А когда все было кончено, твой отец увидел того крестьянина, которого раньше встретил в лесу. Он разговаривал с одним из солдат, и этот солдат дал мужику мешок сахара, который стал его добычей несколько минут назад. А потом они пошли в лес и нашли детей.

Все дети были убиты, но сначала их изнасиловали. Мальчиков и девочек. Все это ужасно, никто не должен слышать и думать о таком, но все было, на самом деле, и поэтому я рассказываю тебе об этом.

Мы все время прятались на дереве. Когда наступило утро, мы не могли поверить в то, что светит яркое солнце, что это весенний день и на небе нет ни облачка. Невозможно было поверить, что поют птицы и жизнь продолжается. Как Бог допустил, что этот день ничем не отличается от других дней? Сначала мы думали, что Дора, твоя мать, умерла – она не издавала ни звука. Мы сняли пальто с ее головы и… у нее было такое странное лицо. Как маска. Глаза широко открыты и ничего не выражают. А на руках виднелись следы укусов, и кровь сочилась изо рта…

Твой отец первым спустился с дерева. Он осмотрелся и проверил, нет ли кого поблизости, а затем махнул нам, чтобы мы не слезали. Ушел в лес и вскоре вернулся. Мы ни о чем не спрашивали, и он сам ничего не говорил. Но мы знали, мы все знали.

Несколько дней мы прятались в лесу. Затем вернулись в селение. Мы не смотрели на мертвых, притворяясь, что они стали невидимыми. Мы нашли немного воды, пищи, какую-то одежду. Погрузили все в мешки и через неделю были готовы покинуть это место.

Твой отец и я, мы знали, что где-то в Германии, в Берлине, у нас есть какие-то родственники. Мы понимали, что если нам удастся добраться туда, то там о нас позаботятся как о родных. Родственники помогут нам. Слава Богу, погода стояла хорошая. Зима уже кончилась, но твой отец сказал, что надо подождать еще несколько дней. Он был главным, я сам не знаю почему. Он чем-то отличался от других мальчиков. Если говорил что-то, то мы беспрекословно подчинялись. Его слова были законом для нас. Итак, мы стали ждать.

Воскресным утром, еще до рассвета, он сказал, что мы отправляемся в путешествие. Но еще до того, как покинули селение, мы проделали кое-какую работу.

Эти негодяи, которые громили евреев, еще не угомонились. Но больше убивать и насиловать было некого, и они стали приставать к деревенским девушкам, предлагая им за любовь всякие безделушки и пищу. Всю ночь дико отплясывали под какую-то сумасшедшую музыку, пока уже под утро не упали от усталости и заснули. Они спали пьяным сном в своих казармах, валяясь где попало – на койках, на полу, на столах. Их девки спали вместе с ними.

У нас с твоим отцом был план. В деревне мы нашли немного керосина. Солдаты забыли прихватить его с собой. Мы взяли этот керосин и, уже под утро, пробрались к баракам. Были слышны храп и стоны спящих, да еще вскрикивали какие-то ночные птицы и зверьки. Мы облили керосином бараки и подожгли их. Прежде чем солдаты успели проснуться и понять, в чем дело, они все уже были в огне.

Потом мы положили пустые канистры возле двух спящих крестьян, один из которых был тем самым мужиком, который выдал солдатам местонахождение детей в лесу. Они спали мертвым сном неподалеку от бараков. Когда проснулись дежурные солдаты, пожар уже сделал свое дело. Дежурные набросились на крестьян, возле которых лежали канистры из-под керосина.

Твой отец не разрешил остаться и посмотреть, чем там все кончилось. Пора было уходить из селения. Итак, мы покинули эти ужасные края.

Мы пошли бродить по миру, киндер. Мы нашли людей, которые помогли нам. Они были евреями. – В Германии существовали организации, которые помогали евреям с востока переехать в Америку. Мы знали имена наших дальних родственников – двоюродных братьев и сестер, тетей и дядей. Мы, трое маленьких детей, путешествовали по всему миру, пока не осели здесь. Жили у наших родственников. Работали, а твоя мать училась в школе. И никогда не говорили о том, что с нами случилось.

Дядя закончил свой рассказ, встал, размялся, повращал головой, будто у него свело шею. Сделал глубокий вдох и посмотрел на мальчика:

– Итак, мы стали взрослыми, и мы стали тем, кем стали. Мы – такие же евреи, как ты и твоя мать, и твоя сестра, и множество других людей во всем мире. Хорошо это или плохо. А ты не хочешь быть евреем, да? Ты считаешь, что быть евреем здесь, в этой стране, большая обуза?

В этот миг Бен Херскель бросился в объятия своего дяди, который широко распростер руки и обнял мальчика, прижав его к себе. Трудно было сказать, кто из них рыдал, вскрикивал, дрожал всем телом. Они стали как бы одним человеком.

В конце концов дядя выпустил мальчика из своих объятий, отстранился от него и поцеловал Бена в лоб.

– Только не говори своему отцу об этом, ладно?

– Но я хочу, чтобы он знал, что я…

– Что тебе известно о том, как он убил тридцать солдат и стал причиной смерти двух крестьян? Он знает, что я собирался рассказать тебе это. Но ты сам не должен говорить об этом ни с ним, ни с кем-то еще. Помни, ты обещал мне.

– Но почему, дядя? Ведь то, что он сделал, это же настоящий подвиг. Это же…

Дядя напрягся:

– То, что он сделал, было частью того безумия, которое обрушилось на нас. Мы не для того явились в этот мир, чтобы убивать, насиловать и поджигать чужие дома. Однако такое случилось, и теперь ты знаешь об этом все. Теперь решай, быть тебе евреем или нет. Отец сказал, что все зависит от тебя.

* * *

Бен остался евреем, но не посещал синагогу.

Он никогда не говорил на религиозные темы со своими друзьями. Они все были католиками, и ему было неинтересно обсуждать ритуалы и обычаи их религии. Он неплохо себя чувствовал в компании неевреев. Они приняли его в свой круг, потому что он был сильным, мускулистым подростком. У него была хорошая реакция, бойцовская натура. Бен любил побеждать. Редко проигрывал.

У него, как у еврея, было одно важное преимущество перед другими ребятами – он мог не ходить в школу во время еврейских праздников. Кроме этого, отдыхал и во время христианских праздников, таких, как Пасха или Рождество, когда в школе были каникулы.

Он видел новогоднюю елку в доме О’Брайнов. Она была до самого потолка, и ее украшали гирлянды и разноцветные огни, и всякие игрушки – эльфы, снеговики, Санта-Клаусы. На ней были звезды и маленькие домики. Он не был уверен в том, что это разумно – рубить в лесу дерево и ставить его в центре комнаты. Но от елки исходил такой замечательный запах, и она была такая красивая. Он не смотрел на рисунки, изображающие рождение Христа, сделанные на куске материи, положенной у основания елки. Эти предметы верования католиков ему были неинтересны.

Бен принимал участие во всех играх на улицах и на школьном дворе. Он испытывал радостное волнение по поводу того, что ребята хотели предпринять на третий день после Рождества. Но также немного боялся.

Они не просто отправлялись к Змей-горе, чтобы покататься с нее на санках. Там они могли столкнуться лицом к лицу с настоящей опасностью. Возможно, им предстояла встреча с ребятами с авеню Вебстер. Они не были похожи на мальчишек с авеню Рай. Приятели Бена любили повозиться друг с другом. Они дрались, толкались и боролись, но никто намеренно не причинял боли другим. А ребята с авеню Вебстер были настоящими головорезами. Если дрались с кем-то, то целью было именно причинить боль. Они ставили другим синяки, увечили и калечили, наносили удары ножами.

Бен увидел мальчишек из семьи О’Брайнов на вершине холма, находящегося на 180-й улице, но те не замечали его. Они дурачились и бросались друг в друга снежками. Он лег на свои санки вниз животом и направил их прямо на мальчишек. Он сбил обоих с ног. Они вместе покатились с горы, добродушно смеясь и крича, набирая снега за шиворот и под шапки. Снег попадал в рот.

Наконец, раскрасневшиеся, запыхавшиеся, они прекратили схватку и стали наблюдать за малышней, которые под присмотром родителей съезжали с горы и поднимались со своими санками наверх.

– Почему ты пришел так поздно? – спросил Чарли. – Мы здесь уже почти час.

Бен сбил снег с шапки, отер ее о свою шерстяную куртку.

– Мне нужно было сходить к Фельдманам. Мать приготовила для них торт.

– К Фельдманам? Разве они празднуют Рождество? А, может быть, у евреев сейчас тоже праздник? Какой-нибудь Чанока… или что-то в этом роде.

Бен несильно ударил Чарли в бок:

– Да нет же, глупый. Они поминают старого дедушку, который умер вчера.

Юджин помнил старика. Это был худой, стройный, симпатичный человек, который любил растрепать Юджину волосы, приговаривая при этом: «Ах, какой красивый мальчик».

– Я не знал, что он умер, – сказал Юджин.

– Да, вчера. Его похоронили сегодня утром.

Во взгляде Чарли сквозил испуг:

– Он умер вчера, а сегодня утром его уже похоронили? Ну и ну. Да ведь это… жестоко. К чему такая спешка?

Бен пожал плечами. Юджин сказал спокойным голосом:

– Нет, Чарли, они вовсе не спешили похоронить. Это просто иудейский обычай. Они хоронят мертвых сразу же после смерти. В течение двадцати четырех часов. Правильно, Бен?

– Черт возьми, чему они учат тебя там в семинарии, Джин? Откуда ты все это знаешь?

– Я интересуюсь религиозными обрядами, Бен, вот и все.

– Помните старика Дагана? Когда он умер, они положили его на стол в гостиной.

Старик Даган был ворчливым, колким человеком с причудами. Он оставил на свои похороны приличную сумму и детально расписал, как она должна быть истрачена. Он должен лежать в гробу в гостиной, и все его друзья должны быть приглашены, чтобы проводить его в последний путь. Все это кончилось ссорой. Гроб чуть не опрокинули, когда один из старых приятелей Дагана стал настаивать, чтобы Дагану дали выпить за свою собственную кончину. Поднялся большой шум.

– Да, но когда человек лежит в гробу на столе, у людей есть хотя бы возможность прийти и попрощаться с ним. Посмотреть на него в последний раз, – сказал Чарли. – Помните, когда отец Делла, пожарник, погиб во время пожара на складе, его так украсили в похоронном бюро, что было похоже, будто он просто спит. Они над ним хорошо поработали. Помнишь, Джин?

– Чарли, он был похож на разукрашенную куклу. Три дня его вдова причитала над ним и просила его встать из гроба. Так замечательно он выглядел.

– Не думаю, чтобы мне понравилось лежать в гробу разукрашенным, как кукла. Мне бы не хотелось, чтобы люди смотрели на меня в таком виде, – сказал Бен. – Мертвец есть мертвец. Евреи кладут своих мертвецов в простой еловый ящик, произносят над ним молитву и отправляют в лучший мир. Прах к праху. Черт возьми, что мертвецу от всех этих ритуалов?

Чарли был обескуражен:

– И это все, ни поминок, ничего такого?

– Да нет, Чарли, не совсем так. Семья поминает его в течение семи дней. К родственникам покойного приходят друзья, приносят еду и выражают соболезнования. Но никакого трепа в гостиной нет, упаси Боже.

– Семь дней? Ого.

Терпеливо Бен объяснил им весь процесс похорон:

– Вся семья сидит на деревянных табуретках, ни на ком нет обуви, даже домашние тапочки нельзя надевать. Все зеркала занавешиваются, чтобы призрак умершего не пришел посмотреть на себя в зеркало. И еду в дом приносят знакомые семьи покойного, потому что родственникам не разрешается готовить. Староверы, те рвут на себе одежду. Но не слишком при этом стараются. Просто хотят показать всем, как им тяжело.

– Слушай, Бенни, ты знаешь, что ирландцы говорят родственникам умершего на поминках? Они говорят: «Мы сочувствуем вам». Знаешь, почему они так говорят? – Чарли не стал ждать ответа. Улыбаясь во весь рот, он сказал: – Потому что никто не знает, любили вы этого сукина сына покойника или ненавидели его. Но, что бы там ни было, все эти похороны и поминки отнимают много сил.

Чарли разразился громким смехом, в то время как брат засунул ему за шиворот снежок.

– Где ты подхватил эту народную мудрость, Чарли-дорогуша? Я никогда такого не слышал.

– Всему тебя никогда не научат в семинарии. Отец рассказал мне об этом давным-давно. – Он стал отрясать снег с одежды и перчаток. – А что евреи делают летом? Ну знаешь, когда очень жарко, а тут вдруг кто-то умирает?

– Что ты имеешь в виду? Какая разница, зима это или лето? Тут дело в традиции, а не во времени года, Чарли.

Чарли втянул голову в плечи и стал трястись. Было довольно легко делать это на горке, которую со всех сторон продувало ветром, но каково заниматься тем же в квартире, сидя на деревянной табуретке, да еще в летнее время, когда стоит непереносимая жара?

– Боже, – сказал он, – родственники покойника, наверное, очень устают.

Бен и Юджин переглянулись и обменялись улыбками.

– Ты ему сам скажешь, Джин, или мне сказать? Ты ведь знаешь?

Юджин кивнул. Да, он знал.

– Чарли, люди на похоронах вовсе не трясутся, как ты считаешь. Они просто сидят, соблюдая особую церемонию поминовения. Она называется «шива». Чарли, какой ты глупый. Как ты мог вообразить, что люди могут сидеть и трястись?

Чарли начал дурачиться, прыгать и трястись.

– А вот и мог, особенно в такой холодный вечер. Вы думаете, что Дэнни уже на Змей-горе? Пойдем посмотрим.

Они взяли санки, подняли воротники курток, опустили пониже шапки, натянули как следует перчатки и пошли, толкая друг друга.

– Бенни, когда ты умрешь, знай, что я буду трястись ради тебя, потому что ты настоящий друг.

И Чарли исполнил танец дикаря. Он закатил глаза и трясся, как безумный. Бен схватил его за воротник и притянул к себе вплотную:

– Послушай, приятель. Забудь об этом. Я никогда не умру.

Они толкали друг друга и сбивали с ног. Легли на санки и покатились по ледяной горке, крича во всю силу легких. Они были полны здоровья и энергии.

Ребята миновали плохо освещенный салун на углу и пошли по темной улице, вдоль которой стояли мастерские и гаражи. Здесь никто не жил, и дорога тут была очень скользкая. Мальчики обсуждали, кто из них должен исследовать гору, выяснить, нет ли там недружелюбных чужаков.

Все друзья Бена были здесь – Чарли и Джин О’Брайн, Дэнни Данжело, и даже этот придурок, Уилли Пейсек, пришел без приглашения, – все они готовы были к драке. Когда Бен заметил Меган Маги, которая думала, что ее никто не видит за автомобилем, где она спряталась, он сказал ее двоюродному брату Чарли, что тот должен прогнать девчонку домой. Ведь она же девочка. Если что-то случится, нам будет не до того, чтобы думать о маленькой Меган.

Чарли поговорил с ней, вернулся к мальчишкам и пожал плечами:

– Она не хочет идти. Дэнни, иди поговори с ней.

Ребята начали смеяться и отпускать всякие шуточки. Все знали, что Меган Маги пойдет за Данте Данжело на край света.

Дэнни покачал головой:

– Она нормальная девчонка. Если начнется драка, я ее прогоню отсюда.

Они стояли, образуя круг, и перекидывали снежки из руки в руку, держа санки наготове. Дэнни должен был, как всегда, начать кататься первым.

– Глупо будет, если мы все разом помчимся со Змей-горы. Мы можем угодить в засаду. Нужно, чтобы опытный парень спустился незаметно с горки и разведал, что там творится внизу. Есть добровольцы?

Никто не сказал ни слова, но все как один посмотрели на Уилли Пейсека, который был среди них чужаком и чье присутствие было для них даже менее желательно, чем присутствие Меган Маги.

«Если хочешь быть с нами, ты должен это заслужить», – как бы говорили они ему.

Уилли, худой, маленький, одетый в легкую, не по сезону, одежонку и спортивные тапочки, которые промокли насквозь и замерзли, стоял топая то одной, то другой ногой от холода. У него не было даже перчаток. Из носа текло, а слишком маленькая шапочка, натянутая на лоб, не закрывала покрасневшие уши.

– Черт возьми, – сказал он, – я не боюсь спуститься и разведать все. Почему бы и нет, черт побери. Я быстро бегаю. В случае чего, убегу от этих ребят с авеню Вебстер. Кто может дать мне санки?

Никто не предложил ему, а у Уилли своих, конечно же, не было.

– Да, я спущусь вниз и…

– Ради Бога, Уилли, кончай рассказывать с том, что ты будешь делать, а лучше иди и делай, – сказал Бен. Он взял мальчишку за худые плечи и повернул кругом.

Чарли О’Брайн протянул ему свои старые, маленькие санки:

– Не заезжай на середину улицы. Будь осторожен.

– Слушайте, если хотите, я могу пойти туда, – крикнула Меган, прыгая и пританцовывая среди них. – Я пойду прямо по середине улицы, я их не боюсь.

Оба двоюродных брата схватили ее за руки. Она взглянула на Данте:

– Что ты скажешь, Дэнни? Я хочу пойти туда.

– Большое спасибо, Меган. Ну, Уилли, давай, – он внимательно посмотрел на мальчика и произнес тихим голосом: – Смотри же, ты наш разведчик. Будь осторожен, хорошо?

Уилли кивнул. Это было ответственное задание, и он выполнит его. Он был их разведчик.

Глава 8

Они смотрели, как Уилли Пейсек удаляется от них, а потом скрывается за ледяной горкой, за которой находится Вебстер-авеню. Мальчик, казалось, вот-вот улетит в небо, такой он был почти бестелесный. И только санки, как якорь, удерживали его. Если банда с Вебстер-авеню была там, внизу, поджидая, что появится какой-нибудь дурачок, на которого они смогут напасть и наказать за нарушение территории, ну что ж, ведь это только Уилли. Он должен заплатить эту цену за право общаться с ними.

Дэнни не более других любил и доверял Уилли-крысенку. Но Дэнни понимал, что Уилли не виноват, что он такой, какой есть. Он должен следить, чтобы мальчишка не попал в беду. Вдруг кто-то сунул Дэнни снежок прямо под рубашку. Он пригнулся, как бы пытаясь вытрясти из себя снег, а на самом деле быстро скатал снежок и, в свою очередь, сунул его в лицо Бена Херскеля. Бен протестовал:

– Послушай, это же не я. Хотя идея и неплохая.

Они начали играть в снежки. Чарли делал большие, мягкие шарики и подавал их своему брату. Юджин перехватывал крупные, как баскетбольный мяч, снежки, которые бросала в него Меган. Они стали бросаться снежками в Меган, которая пряталась за Дэнни.

– Давай, Дэнни, мы с тобой, а они все – против нас.

Юджин сорвал с Меган шерстяную шапочку, наполнил снегом и попытался надеть ей на голову.

– Послушай, – дразнила она его, – разве священники себя так ведут?

Вслед за ней все остальные ребята стали нападать на семинариста. Они загнали его в сугроб и сбили с ног. Держа за ноги и за руки, пытались закопать его в снег. Образовалась мокрая, холодная, кричащая, задыхающаяся куча мала. Никто из них и не заметил, что Уилли, целый и невредимый, вернулся с задания.

Уилли подошел к ним с видом человека, который добровольно рисковал своей жизнью во имя своих друзей. Он стоял в сторонке, дожидаясь, что на него, наконец, обратят внимание. Не хотел участвовать в общей свалке. Слишком часто он сам был объектом нападения.

Дэнни первым вылез из сугроба и поднял Меган.

– Смотрите, наш разведчик вернулся. Ну, парень, кто-нибудь тебя видел?

Дэнни положил руку на узкие плечи мальчика, которые были необычайно костлявыми. Его удивило, как тот не окоченел от холода в одной хлопчатобумажной курточке, надетой на тоненький свитер. Ног своих, обутых в мокрые спортивные тапочки, он давно уже не чувствовал. Жестом, который Уилли не видел, Дэнни удерживал других ребят, которые хотели напасть на мальчишку.

– Никого там нет, – процедил Уилли сквозь зубы. Его глаза бегали из стороны в сторону, как будто он чуял какую-то опасность. – Эти негодяи, наверное, ушли домой.

Дэнни наклонился к нему и сказал:

– Уилли, следи за своим языком. Ведь тут Меган и Юджин.

Уилли изобразил на лице гримасу и пожал плечами:

– А, ну извините.

Все прыгали, пытаясь вытряхнуть из рукавов и воротников снег и ледышки.

– Ты уверен, Уилли, что там никого нет? – спросил Бен. – Смотри, если мы спустимся вниз, а там окажутся ребята с авеню Вебстер, мы отдадим им тебя на растерзание.

«Еврей, – подумал Уилли неприязненно. – Я крикну им: хватайте этого еврея».

– Слушайте, – сказал он, – они сейчас развлекаются с девочками. Я видел, как они пошли в кафе, которое в квартале отсюда. Они же взрослые ребята, а такие всегда водятся с девочками. – Он опустил голову и хитро взглянул на ребят исподлобья. – Вы же знаете.

Бен засунул руки в задние карманы штанов:

– Да, Уилли, я-то знаю, а вот знаешь ли ты?

Чарли О’Брайн прижал свои мокрые, замерзшие руки к ушам Меган:

– Эй, кончайте болтать пошлости. С нами тут маленькая девочка.

Меган вырвалась из его рук и набросилась на своего двоюродного брата. Но они просто баловались. В течение последнего года ребята стали относиться к ней как-то по-другому. Мальчишки ее возраста, которых она легко могла победить в беге или в лазании по канату, начали сторониться ее, когда дело доходило до рукопашных схваток. Меган чувствовала, что они становятся гораздо сильнее, и это пугало ее. Пэтси говорила ей, что девочкам, у которых уже начались месячные, нельзя играть с мальчиками, потому что тогда ребятам от тебя надо только одного, и, если ты возишься с ними, они думают, что ты этого хочешь.

Меган пока не догадывалась, чего они хотят, и по мере того как ее дружки быстро мужали, а она оставалась прежней, девочка старалась изо всех сил не уступать им ни в чем. Некоторые ребята принимали ее вызов, и она удивлялась тому, какие они стали сильные. Но когда какой-нибудь рассудительный парень сдерживал себя и не слишком сильно ударял ее, это не нравилось. Хотя неизвестно, что хуже. С одной стороны, не хотелось, чтобы ей причиняли боль, а с другой – она уже не могла справляться с ними, как раньше. Она считала, что это нечестно.

Они начали готовить санки и решали, кто поедет первым и надо ли устраивать соревнование. Потом замолкли и стали смотреть на горку, довольно крутую и опасную для спуска.

Вдруг Уилли вскрикнул:

– О, черт.

Все повернулись в его сторону. В голосе мальчика звучал неподдельный испуг. Они замерли, а потом увидели Вальтера Сташева. Он шел к ним, пошатываясь.

Сташев был большим грузным мужчиной, опухшим от пьянства. Он подошел, глядя под ноги, скользящие по льду. В руках держал свою угольную лопату, как будто это его оружие. Всем было ясно, что Сташев пьян и настроен воинственно. Они все посмотрели на Данте, своего вожака. Ждали, что он скажет.

– Чем это вы занимаетесь здесь, бездельники, а? Кто разрешил вам прийти сюда? Это моя горка! Сейчас я покажу вам, негодники!

Дэнни отступил, когда Сташев приблизился, заговорил тихо, примирительно:

– Хорошо, хорошо. Не надо шуметь. Мы уходим.

– А, это ты. Как поживает твоя сумасшедшая сестренка? Ты тоже сумасшедший, а?

Данте не отвечал. Он смотрел на мужчину и ждал, что будет дальше.

Сташев вдруг схватил Юджина за плечи. Потом узнал мальчика и улыбнулся. Обнял его, прижал к себе и поцеловал в губы. После этого, не отпуская, немного отстранился от него и сказал:

– Ты такой нежный. Прямо как девочка.

Никто не ожидал от Юджина того, что он сделал. И он от себя такого не ожидал, это вышло само собой. Мальчик выхватил из корявых рук Сташева лопату, отскочил назад и ударил ею тому в живот.

Чарли моментально оказался возле брата, чтобы помочь ему. Но Сташев не упал после удара, у него только перехватило дыхание. Он отшвырнул Чарли в сторону и схватил Юджина:

– Ах ты, маленький педераст! Я ж тебе сейчас башку оторву, а потом оттрахаю все остальное.

Чарли схватил лопату и хотел ударить ею Сташева по голове, но попал по плечам. Это был сильный удар, но пьяный, взбешенный мужик опять устоял, только пошатнулся, размахивая своими длинными руками, сжимая их в огромные кулаки. Мальчишки отступили, но до тех пор пока Сташев продолжал атаковать одного из них, они не могли убежать.

Ногой в тяжелом сапоге Сташев ударил Дэнни в коленку. Чуть ниже коленной чашечки. Мальчик вскрикнул от боли и чуть не упал, но чья-то рука поддержала его. Он схватил лопату и замахнулся. Но тут раздался совершенно дикий, нечеловеческий крик. Это кричала Меган, которую Сташев схватил за волосы.

Он обнял ее рукой за шею, не обращая внимания на то, что она вырывалась и пинала его ногами, и кусалась. Тяжело дыша, он прижал ее к себе.

– Прочь, бездельники, или я сейчас кого-то убью, – Сташев затряс головой и засмеялся хрипло с шипением. – Вы все тут извращенцы. Вы знаете это? Мальчик хочет стать девочкой, а девочка превратиться в мальчика. Знаете что? Ты, блондинчик, отдай ей свои яйца, а она пусть даст тебе свою…

Удар лопаты пришелся ему по затылку, и он выпустил Меган. Она упала в оледеневшую канаву, выскочила оттуда и побежала к ребятам. Сташев прижал руку к затылку.

Второй удар Бена пришелся по лбу Сташева и сбил его с ног, но падая, мужик схватил Бена за ноги, и мальчик упал на снег.

– Ах ты, маленький жиденок, ты думаешь, тебе это сойдет с рук?! Да я же убью тебя! Я оттрахаю твою мать, съем твою сестру и…

Бен нащупал лопату, которая лежала у него за спиной, подхватил ее и несильно ударил Сташева по щеке. Он вскочил, и тут кто-то схватил его за руки. Он обернулся и увидел Данте.

Никто еще не видел Бена Херскеля таким. Он казался абсолютно спокойным. Оперся на лопату и оттолкнул от себя Данте, но не поворачивался к Сташеву, который постепенно приходил в себя, вытирая кровь с лица.

Бен ухватил Уилли Пейсека за воротник куртки, сунул лопату в замерзшие руки мальчика.

– Твоя очередь, – сказал он.

Уилли посмотрел на других ребят. Те потупились. Никто не подал ему никакого знака – ни Дэнни, от кого он в первую очередь ждал поддержки, ни красивый мальчик-священник, чей взгляд будто устремлен внутрь себя, ни эта девочка, которая хотела стать мальчишкой.

Херскель приблизил губы к красному, занемевшему уху Уилли и прошептал:

– Твоя очередь, Уилли.

Сташев, поднявшись на колени, уставился на худого мальчика, который не торопился брать в руки лопату:

– Ну ты, щенок, подожди, доберусь я до тебя, ты у меня получишь. Я тебе такое устрою, век будешь помнить. Знаешь, что я с тобой сделаю…

Уилли Пейсек занес лопату над головой мужчины. Звук удара был ужасен. Он опять взмахнул лопатой и опустил ее на голову Сташева, потом еще раз, и еще.

– Это тебе за всех! – кричал мальчик.

Он снова хотел ударить Сташева, но Дэнни вырвал лопату у него из рук.

– Дай мне! Я хочу еще! Я хочу, хочу! – Уилли пытался бороться с Дэнни, но был слишком слаб.

– Дайте мне ударить, – сказала Меган. Она схватила лопату и успела слегка приложиться ею к лежащему на снегу мужику, прежде чем Данте вырвал орудие из ее рук. Он бросил лопату рядом с изуродованным телом.

– Все. Уходим отсюда. Бежим. Встречаемся на стоянке автомобилей.

Он предупредил их, чтобы бежали по 181-й улице, что надо бежать быстро, но иногда останавливаться поиграть в снежки. Пару раз перекинуться снежками, а потом снова дать ходу. Пусть их видят люди. Он и Меган побегут по авеню Валентайн. Дэнни посадил Меган на ее санки:

– Садись. Пусть все видят, что ты маленькая девочка и твой старший брат катает тебя, Меган. Делай, что я говорю.

Она сидела на санках, вобрав голову в плечи, и смотрела на Дэнни снизу вверх. Она будет делать все, что скажет Дэнни. Когда добрались до большого холма на 180-й улице, он остановился возле тротуара и нагнулся к ней. Маленькие детишки, некоторые с родителями, съезжали с горы. Они просили родителей, чтобы те позволили им прокатиться еще раз. Ну, еще разочек.

– Ты в порядке?

Меган посмотрела на Дэнни. Он поразился. Ее лицо, освещаемое уличным фонарем, было прекрасно. Он никогда раньше не замечал, что у Меган Маги большие глаза янтарного цвета, тонкие черты лица, полные губы. Ее рыжие волосы растрепались и лезли ей на глаза. Непроизвольно он протянул руку и заправил прядки под шапочку.