Текст книги "История Рай-авеню"

Автор книги: Дороти Уннак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Дяди посылали в семью Данте свою пожилую дальнюю родственницу. Она относилась к детям как бабушка, была хорошим поваром и экономкой. Все время улыбалась и говорила тихим голосом на приятном сицилийском диалекте. Она была мягкой, любвеобильной, покладистой.

За порядком и дисциплиной в доме следил Данте. Его сестра Мария, которая была на три года старше его, сначала не хотела подчиняться ему, не признавала его авторитета, но он всегда разговаривал с ней очень спокойно, идя на компромиссы, пока она не начинала понимать, какую роль играет в семье. Данте узнал, что один из родственников дядей владеет фабрикой, на которой производят женскую одежду. Мария любила одежду больше всего в жизни. Выбрав благоприятное время, он договорился с одним из дядей о том, что сестра будет делать уборку по субботним вечерам в какой-то из контор, а за это ей позволят брать одежду последних моделей. Дядя стал бы давать ей платья и без всяких условий, но он прислушался к мнению племянника – такого молодого и такого умного. Было важно, чтобы Мария поняла, что ничего в жизни не дается даром, все нужно зарабатывать.

Анжела приехала домой на несколько дней перед Рождеством. В семье Данжело любили это время. Рождество было семейным праздником. Тети и дяди приходили к ним, а потом все отправлялись на авеню Батгейт. Никто не испытал никакого неудобства из-за того, что среди них находится безумная Анжела. Ни у кого просто не было для этого времени. Кроме того, она теперь вела себя очень спокойно, все время улыбалась, была очень любезной и красивой. К ней относились, как и прежде, как к хорошей девочке.

У Данте, однако, были неприятности с кое-какими ребятами, жившими по соседству. Эти глупые мальчишки постоянно дразнили его, изображая припадок сестры: они раскидывали руки в стороны, трясли головами, высовывали языки и кричали пронзительными голосами: «Я вишу на кресте рядом с Иисусом!»

Эти ребята старше Данте, но почти одного с ним роста – он был большим мальчиком для своих лет. Жили на другой стороне улицы. Все они были старшеклассниками. Когда он на Рождество вышел прогулять собаку, его опять начали дразнить.

Отпустив поводок собаки, Данте перешел улицу и оказался лицом к лицу со своими мучителями. Они не поняли, что у него на уме.

– Это нехорошо с вашей стороны, – сказал он спокойно. – Я больше не хочу слышать ничего подобного.

Теперь начали передразнивать серьезный тон его голоса, слова, более свойственные взрослым. Они плясали вокруг него и кричали: «Я вишу на кресте рядом с Иисусом».

Передвигаясь необычайно быстро для такого большого мальчика, каким он был, Данте напал на самого старшего из ребят. С тех пор всю жизнь придерживался такого правила: нападай на самого здорового. Если самый главный будет побежден, остальные не окажут сопротивления.

Схватка закончилась очень быстро и в пользу Данте. Слухи о ней, сопровождаемые всякими преувеличениями, быстро распространились по району, как и предполагал Данте.

Отправляясь с ребятами кататься на санках вечером 28-го декабря, он чувствовал, что сделал все возможное для своей семьи.

Глава 4

Меган Маги брызнула себе на лицо немного холодной воды, слизала языком остатки шоколадного пудинга в уголках рта, быстро вытерлась и выскочила из ванной.

– Эй, вытри лицо как следует, девчонка, а то оно у тебя заледенеет. На улице страшный холод.

Отец схватил Меган за руку и, полуобернувшись к ней, хитро поглядывая, приблизил свое лицо к ее сияющему личику.

Фрэнки Маги взял влажную руку дочери, вложил в нее свернутый доллар и подмигнул.

– Ни слова маме, – сказал он.

– О, папа, большое спасибо.

– Черт возьми, до Рождества осталось два дня. Ты конечно же пойдешь со своей ненормальной подружкой Пэтси в кинотеатр «Парадиз». Классное место.

Он смотрел на дочь, очень похожую на него, за исключением глаз, которые у нее были янтарного цвета. У него глаза светло-голубые, однако их обрамляли рыжеватые ресницы, точно такие же, как у дочки. У дочери и отца были одинаковые курносые носы, мощные подбородки и лукавые улыбки. Такие лица идут мужчинам – сразу видно, что эти люди могут постоять за себя. Если же встречаются у женщин, то обращают на себя внимание. Меган была очень себе на уме. Бесполезно спрашивать ее о подруге, если она не хотела рассказывать о ней. Мать Меган называла это «хранить секрет» и говорила так, будто в том было нечто греховное.

Фрэнки Маги полагал, что у человека могут быть свои секреты. В конце концов, он уже многие годы занимался тем, что собирал всякую информацию о жизни и деятельности представителей высших и низших классов – его интересовало, чем занимаются люди, их связи, их планы. Он работал на партию, Демократическую партию. Другой партии в Бронксе не было, если не считать небольшую коалицию под названием «Маленький цветок». Если девочка скрытна, считал он, тем лучше для нее.

– Что ж, если ты обо всем договорилась с мамой и помыла посуду, то можешь идти.

Меган и ее младшая сестра по очереди помогали матери убирать квартиру, накрывать на стол, мыть посуду и стирать белье. Они постоянно спорили о том, чья очередь делать это. «Твоя». – «Нет, твоя». – «Ты – врунья, обманщица…» – «Мама!». Но сегодня Меган аккуратно вымыла и насухо вытерла все тарелки, потом положила их на место, сполоснула полотенце и повесила его сохнуть.

– Все, мама. Можно мне идти?

– Сначала умойся. Ты вся в пудинге, Меган. Боже мой, твоя младшая сестра и то более аккуратна. Ты просто на глазах портишься.

У Меган не было времени для разговоров о сестре. Она может заняться своей девятилетней сестренкой Элизабет в любое другое время. Это маленькая, толстенькая, надутая, рыжая и глупая девочка. У нее красивые глаза. Она постоянно улыбалась и крепко сжимала зубы, чтобы на щеках выступали ямочки. Она вечно притворялась, что не слышит, когда люди называют ее дорогушей, симпатягой и красавицей. Маленькая чертовка. Мамина дочка.

Сначала мать думала, что Меган, которая была первой девочкой в семье после того, как у Фрэнки и Эллен родилось четыре мальчика, будет хорошей, послушной девочкой. Но она не оправдала надежды. Супруги Маги поняли, что где-то там, наверху, произошла ошибка. Меган росла беспокойной, непоседливой, чересчур активной. Она все время бегала, прыгала, толкалась, мешалась под ногами. Нападала на других девочек, хватала их игрушки, душила их, выступала против них в союзе с мальчишками.

Эта Меган Маги должна бы родиться мальчиком.

Она знала, что значит быть мальчиком. Она видела, как ее братья мочатся стоя. Все мальчишки делали это. Они расстегивали свои штаны и писали возле деревьев. Иногда вынимали свои штучки из штанов и показывали их друг другу.

Но ничего не поделаешь. Раз уж она родилась девочкой, надо смириться с этим. Тем более что, несмотря на свой пол, она практически во всем могла соперничать с мальчишками: быстро бегала, не уступая никому из ребят, своих ровесников, в силе, была храброй, могла постоять за себя и умела держать язык за зубами, если этого требовали обстоятельства. Девчонок, с которыми Меган училась в школе, она просто презирала. «Сестра, я не брала мелок, это Луиз Доннели взяла его и положила в мой пенал специально, чтобы меня наказали».

Сестры в приходской школе св. Симеона знали, с кем имеют дело: они ведь учили ее братьев. Она была еще одним рыжеволосым несчастьем. Но все, в свою очередь, восхищались нежной, все время улыбающейся Элизабет, которая своим поведением как бы хотела показать, что это за радость быть хорошей дочерью и послушной девочкой.

Маленькая сволочь. Меган вдруг пришла в голову одна блестящая идея. Сегодня она устроит, когда вечером вернется из «Парадиза»… О да, она ей покажет.

Она столкнулась с Элизабет на лестнице, схватила ее за шею и заткнула ей рот рукой.

– Только попробуй закричать, и я убью тебя, – прошептала она, затем толкнула сестру и побежала по узкому коридору к двери, через которую выскочила на улицу. Она уже хотела бежать и по 181-й улице, но ее отец посигналил ей, сидя за рулем своего черного «Крайслера»:

– Ты спешишь в «Парадиз», детка? Я подвезу тебя. Мне в ту сторону, я еду на Фордхэм-роуд.

Она обежала машину и скользнула на сиденье рядом с отцом. Оглянулась на свой дом. Это был двухэтажный односемейный дом из красного кирпича, один из трех таких же домов, стоящих друг возле друга. Он самый лучший на 181-й улице. В доме, стоящем рядом, жил доктор Вулф. Его кабинет был на первом этаже, а семья располагалась на втором. В третьем доме жили Шугарманы, которых никто никогда не видел. Они были евреями из Германии и ни с кем не общались.

Маги купил свой автомобиль всего два года назад. Он весь сиял и сверкал. Фрэнки держал его в гараже за домом. Фрэнки Маги покупал себе машину каждые четыре года. Меган понимала, что ее родители богаче многих из тех, кто жил в их квартале. Когда порой она забывала об этом, мать все время напоминала, какая она счастливая, что живет в таком красивом доме, и что у них есть автомобиль, а вся семья каждый год отправляется в Бризи Пойнт, что в Рокауей. Мать говорила, что им очень повезло в жизни – ведь кругом столько людей, которые едва сводят концы с концами. А сколько вообще не имеют работы.

Вот этим как раз и занимался ее отец: помогал людям найти работу. Фрэнки Маги был тем самым человеком, кто мог помочь юноше, которому крайне нужны деньги, чтобы содержать безработного отца. Он также помогал получать пособие. Меган знала, что отец оказывает людям всяческие услуги, но не понимала, как он это делает. Она не знала, в чем заключается источник его власти. Просто он мог делать это, вот и все.

– Послушай, ты не должна рассказывать никому о том, что слышишь дома, – говорила ей мать. Она всегда чувствовала себя обязанной напомнить об этом Меган, если та ненароком входила в комнату, когда отец своим тихим голосом утешал какую-нибудь отчаявшуюся женщину или дружелюбно похлопывал по плечу кого-то из работяг и говорил ему: «Не волнуйся, Томми». А матери отец говорил, что Меган не такая болтушка, как некоторые кудрявые толстушки.

Боже, как она любила своего отца.

Она любила его, чем бы он ни занимался.

– Высади меня на углу, папа. Мне надо зайти за Пэтси.

– Веди ее сюда. Я довезу вас до «Парадиза».

– Не надо. Мы дойдем пешком.

Он никогда ни на чем не настаивал, если дочь не хотела что-то делать. Он остановил машину возле пятиэтажного дома на углу 181-й улицы.

– Ну, вот ты и приехала, Меган. Запомни, – он любил повторять эту старую шутку, – если не умеешь хорошо себя вести, то постарайся хотя бы не попадаться. А если попадешься, то не говори никому, как тебя зовут на самом деле.

– Я просто отправлю их к Фрэнки Маги.

– Ты соображаешь, – сказал он не тем тоном, каким говорила с ней мать, а с радостью в голосе, отчего ей тоже стало радостно на душе.

Дом, где жили Вагнеры, находился на углу Гранд-Конкорса. Там обитали евреи. Пятиэтажным зданием владели Стайглеры, друзья и соседи Вагнеров в ту пору, когда они были молоды и жили в Гамбурге, в Германии. Каким-то образом мистер Стайглер нажил большие деньги и, хотя он и его жена больше не жили в этом отличном доме с безупречно чистыми, покрытыми кафелем лестничными площадками, со свежепокрашенными и покрытыми штукатуркой коридорами, сияющими медными табличками на дверях и почтовых ящиках, жильцы дома были не только немцами, но и евреями. Немцы ходили в лютеранскую церковь, а евреи – в синагогу, расположенную неподалеку.

Меган обычно стремительно и бесшумно взлетала на пятый этаж, прыгая сразу через две ступеньки, и хотя ее сердце билось немного учащенно, дыхание было в норме. У них была такая игра – они с Пэтси бесшумно бежали по лестнице, а потом вдруг прыгали вниз и приземлялись одновременно, производя сильный шум. Они успевали выбежать на улицу еще до того, как соседи выходили на лестничную площадку. Подружки не обращали внимания на жильцов, которые орали им в открытые окна: «Какой стыд! Что же это за девочки такие? Я знаю тебя, Пэтси Вагнер, и все расскажу твоей матери».

Пэтси тогда останавливалась, поворачивалась, упиралась руками в бока, смело задирала голову вверх, в том направлении, откуда раздавались голоса, и кричала им: «Расскажите хоть отцу, мне плевать на это».

Меган обожала подругу за смелость. Спорить с соседями или взрослыми для Меган было нелегко. Отец Пэтси, Арнольд Вагнер, был маленьким человеком с мелкими чертами лица и золотыми руками. Он никогда ни на кого не повышал голос и, кажется, боялся своих собственных детей, которые были, не в пример ему, очень боевыми. Его мастерская по пошиву одежды была сразу за углом на 181-й улице, между мясной лавкой и китайской прачечной. Он редко разговаривал с людьми; большую часть времени сидел сгорбившись за швейной машинкой или склонялся к ногам своего клиента с булавками во рту, подравнивая края или поправляя обшлага, перешивая длинные пальто для мальчишек и девчонок района. Пэтси говорила, что она и ее брат, Карл, собираются однажды подкрасться незаметно к отцу, стать за его спиной, когда у него будет полный рот булавок, и заорать дикими голосами. Интересно, проглотит он эти булавки или нет?

Она никогда толком не рассказывала Меган, как случилось, что Карл в конце концов перестал жить с родителями. Все это происходило постепенно. Вначале, еще до того, как они разбогатели, Стайглеры жили в квартире по соседству с Вагнерами. Им не везло с детьми: двое младенцев родились мертвыми, а один умер в роддоме. Маленький, очаровательный, светловолосый и кудрявый, голубоглазый Карл часто заходил поиграть с тетей и дядей Стайглерами, пока не начал проводить у них почти все свое свободное время. Когда ему было около трех лет, Стайглеры забрали к себе его игрушки и одежду, потому что родилась Пэтси и они хотели облегчить участь Арнольда и Розы. У новорожденной были колики, и с ней приходилось много возиться, а Карл был таким чудным мальчишкой.

К тому времени, когда Карлу нужно было идти в школу, Стайглеры каким-то образом вдруг разбогатели. Пэтси почти ничего не знала об этом. Они купили особняк в богатом районе на Лонг-Айленде, после чего Карл стал проводить жаркое лето у них на морском побережье. Арнольд, Роза и маленькая Пэтси приезжали к ним иногда на выходные.

Иногда Карл приезжал в родительскую четырехкомнатную квартиру. Жил в маленькой комнате, которую делил со своей сестрой. Он появлялся за кухонным столом, где царила тишина, и только трещали искусственные зубы отца да раздавался порой тихий голос матери. Все это сводило его с ума. Он смотрел на отца, сидящего согнувшись над тарелкой, точно так же как над швейной машинкой, быстро поедающего пищу, резкими движениями руки вытирающего подбородок салфеткой, и страшно скучал по «Большому дому», как называли особняк Стайглеров. «Большой дом» с горничными и сторожами, шофером и садовником, все из которых жили лучше, чем Вагнеры.

Когда Карл перешел в седьмой класс, было принято решение, что он насовсем переедет жить в «Большой дом» и станет учиться в престижной школе, где его подготовят для поступления в колледж, после окончания которого он сможет участвовать в деле дяди Стайглера.

Проучившись в той школе около года, он приехал к родителям и обучил Пэтси одной игре, о которой она рассказала Меган. Карлу Вагнеру тогда было четырнадцать лет, а Пэтси – двенадцать.

Когда Карл проводил у них каникулы, родители бегали по магазинам и покупали все, что ему нравилось. Пэтси посылали обычно в особую булочную на Фордхэм-роуд, где она покупала самую отличную выпечку. При этом ей строго-настрого наказывали ничего не есть по дороге домой. Но она и Меган все равно съедали по булочке, а потом клялись, что их обвесили в магазине. Отец упорно трудился в своей мастерской до позднего вечера. Он шил сыну брюки и куртки из дорогой материи, какие требовали носить в этой школе. Ушивал рубашки, пришивал пуговицы, чинил всю одежду, которая была у сына. Стайглеры смеялись, узнав об этом, и говорили, что мальчик так много времени проводит на спортплощадке, что он пользуется такой популярностью среди товарищей и так хорошо учится, что они готовы покупать ему все новую и новую одежду и не стоит чинить старую. Но на самом деле Арнольд Вагнер не столько чинил ее, сколько перешивал и делал более модной. Он настаивал на том, что он должен обеспечить сына одеждой. Ему сделали уступку. Если это радует старика, пусть тешится на здоровье.

Когда они оставались в квартире вдвоем – Карл и Пэтси, – он учил ее вещам, которые она, по его мнению, должна обязательно знать. Но это был секрет, о котором не следует никому рассказывать под страхом смерти. Его угрозы подкреплялись тем, что он вдруг причинял ей сильную боль, которая не оставляла сомнений в его серьезности. Он закрывал квартиру на ключ и проверял, чтобы никого не было в коридоре. Родители находились в мастерской за углом – мать что-то кроила для женщин их района, а отец, как всегда, делал свои примерки, склоняясь к ногам клиентов. Он стоял перед ними на коленях, и для Карла, а позднее и для Пэтси эта картина была невыносимой. Они презирали своего отца.

В их маленькой комнате Карл давал Пэтси свои уроки. Он приказывал лечь на живот, шлепал ее довольно грубо, потом ложился на нее. Он говорил, чтобы она кусала подушку, если поначалу будет больно, но ни в коем случае не кричала, потому что тогда он выкинет ее из окна.

Он учил ее тому, чему научился сам в своей престижной школе, где готовили для поступления в колледж. Объяснял, что мальчики тренируются таким образом друг с другом, чтобы потом уметь обращаться как надо с девочками. И говорил, что то, чем они занимаются, все понарошку. От этого ничего не будет. Она останется девственницей. Просто он думает, что его младшая сестра должна знать то, что мальчики делают с девочками.

Пэтси призналась Меган, что сначала было очень больно, а потом появились какие-то новые ощущения. Не то чтобы это доставляло ей большое удовольствие, но у нее появлялись ощущения в передней части тела.

Меган кусала губу и напрягала свое воображение, пытаясь представить, как он взбирается на нее, как он движется у нее там внутри. Это было ужасно. Это был смертный грех, она понимала. Даже просто слыша, как Пэтси рассказывает про это, она уже боялась, как будет сама участвовать в чем-то непристойном, в чем никому не могла бы признаться. А должна ли она признаваться в этом? Было ли грехом то, что она слушала рассказы про такое? Хорошо протестантам – они не верили в грех.

Меган не знала, что ей обо всем этом думать. Она была возбуждена рассказом Пэтси. Она знала, что у мальчиков есть кое-что между ног. Это называется член. Девочки не должны знать, как это называется, но она знала. Девочки, у которых были братья, знали об этом. Однако у Меган были братья, но никто не показывал ей своей штучки. А Карл даже клал член в рот сестры. Когда Пэтси рассказала ей об этом, Меган закрыла руками свой собственный рот, пригнулась, будто ее рвало, а потом обе начали смеяться. Они упали на траву в парке, который находился в их районе и где они играли в разные игры, дразнили девчонок и соперничали с мальчишками. Они катались по траве и смеялись, щипались и боролись друг с другом, сначала сверху одна из них, потом – другая. Они делали так, как делают мальчишки. Вдруг Пэтси прижала рот к ее уху и прошептала: «Хочешь, скажу, что я чувствовала, когда его член был у меня во рту?».

Меган была в панике, она очень испугалась. Она прогнулась и сбросила с себя Пэтси. Вместо того, чтобы продолжить борьбу и прижать Пэтси к земле, она бросилась бежать прочь, все время качая головой, и бежала без оглядки до самого дома, не желая больше видеть и слышать Пэтси…

* * *

Меган два раза нажала на кнопку звонка квартиры Вагнеров, подождала, потом нажала еще два раза, после чего услышала шаги Пэтси. Она побежала по лестнице и услышала, как Пэтси спускается вниз.

Пэтси Вагнер была хорошо сложена, подтянута, ее тело как бы состояло из пружин. Она постоянно готова к действиям – прыгать, бегать, бороться. У нее красивое лицо. Когда она отдыхала, что случалось крайне редко, на нем было мечтательное выражение. У нее были тонкие черты и красивые голубые глаза. Нос маленький и прямой, губы полные, на них постоянно играла улыбка. Но в девочке постоянно чувствовалась какая-то напряженность, как будто ей необходимо куда-то бежать, что-то срочно делать, в ней было чересчур много энергии. Создавалось такое впечатление, что ей необходимо защищать себя, прежде чем она подвергнется нападению со стороны других. Меган и Пэтси постоянно ссорились между собой. Они спорили о всяких пустяках, потом начинали толкаться, пихаться и даже драться. Но когда кто-то нападал на них, всегда действовали заодно. Они отлично играли в баскетбол – как будто были одним целым. Передавали друг дружке мяч, умело прыгали и бросали мяч в корзину. Они играли против мальчишек и были непобедимы, потому что их сыгранность была просто великолепной.

Девочки выскочили на улицу. Было холодно, дул сильный ветер. Они бежали. Воротники пальто были подняты, шарфы развевались. Они обе носили поношенные вельветовые штаны, доставшиеся им от старших братьев. И та и другая воевали с родителями, которые говорили, что девочкам не пристало носить брюки. А вот Меган Маги и Пэтси Вагнер – делают это.

Меган вдруг остановилась, изогнулась и сорвала с головы Пэтси шерстяную шапочку. Она начала дразнить подругу, показывая на ее обычно прямые волосы, завитые теперь в локоны.

– Черт возьми, – сказала Пэтси грубо, вырывая шапочку из рук Меган, пряча скорей под нее волосы. – Сегодня вечером мы отправляемся в «Большой дом».

– Я думала, что вы поедете завтра, в канун Рождества.

– Я тоже так думала, но мать сказала, что сегодня.

Меган испытала чувство потери. В эти дни в дом Меган придет много народу, соберутся все тети, дяди, двоюродные сестры и братья. Будет весело. Но потом ей всю неделю придется быть одной.

– Давай, кто скорей добежит до угла, – крикнула Меган и рванула, не дожидаясь, пока подруга согласится. Пэтси бегала быстрее, поэтому у Меган должно быть небольшое преимущество.

Пэтси быстро догнала ее. Холодный воздух обжигал их лица, они задыхались, но это не могло остановить их. Они никогда не сдавались.

– Давай, кто скорее добежит до конца улицы, – крикнула Пэтси, пританцовывая возле Меган.

– Эй! – Меган махнула рукой, одетой в варежку. – Подожди. Смотри. – Она вынула из кармана доллар и сунула его в варежку.

– Отец сделал мне подарок. Что купим?

Они бежали рядом, на ходу обсуждая, что бы такого купить. Кажется, они отлично проведут день в «Парадизе». Перевернут там все вверх ногами, будут сводить людей с ума, за ними начнут гоняться дежурные, директор кинотеатра станет биться головой о стену, откроются запасные выходы, женщины будут удирать с детьми под мышками.

Возле кинотеатра они, возбужденные до предела, купили себе по пакетику фисташковых орехов и положили их в карманы своих курток. Потолок в «Парадизе» был расписан под небо с облаками, из-за которых выглядывали звезды. Вдоль стен сводчатые проходы и рощицы, где пребывали всякие статуи. Что это за статуи, было известно одному Богу. В темноте они походили на греческих и римских богов. Детский зал находился в правой стороне большого кинотеатра. У входа в него были натянуты бархатные канаты и стояла женщина огромных размеров, одетая в белую форму. Перед началом фильма она ходила между рядами и успокаивала орущих детишек. Дергала их за воротники курток, за руки и за плечи.

Женщина очень серьезно относилась к своей работе. Когда Меган и Пэтси перебрались в зал для взрослых, она отыскала их, освещая ряды фонариком, и вывела вон.

– Мне шестнадцать, – сказала Пэтси с возмущением. А когда покупали билеты в кассе, она говорила, что ей одиннадцать, чтобы дали детский билет. Но дежурную по кинотеатру трудно было обмануть.

Две девочки ждали своего часа, развалившись в креслах, в то время как на экране шел какой-то глупый мультфильм. Наконец начался кинофильм. Он назывался «Непослушная Мариетта». Как только пошли первые кадры, детишки начали визжать, мальчишки издавали звуки, похожие на поцелуи, девчонки вскрикивали, малыши начали бегать в туалет и обратно.

Меган и Пэтси покинули свои места, прошли вдоль ряда у стены и вышли в фойе. Идя по большому и пустынному фойе, они задержались на мгновенье перед аквариумом, в котором плавали золотые рыбки. Малыши бросали им леденцы. С осторожностью грабителей подружки поднялись по покрытой коврами лестнице на балкон. Присмотрелись в темноте и, не увидев дежурной, сели на места в свободном ряду. Девочки щелкали орехи и собирали шелуху в бумажные пакетики. Они смотрели на экран, полагая себя невидимками, не очень интересуясь содержанием картины – им нравились только гангстерские фильмы. Увлекшись орехами, они не обратили внимания на сидящего рядом с Пэтси мужчину. Она вдруг ощутила его присутствие, когда почувствовала, что он прикасается к ее ноге. Прижав руку ко рту, она толкнула Меган.

– Что? – спросила Меган, наклонившись вперед, вглядываясь в темноту. – О, черт. Пошли отсюда.

Черт возьми, тут такое постоянно случалось. Вот почему существовал специальный детский зал. Но лучше бы администрации выделить специальный зал для извращенцев, в котором все могли бы сидеть с носовыми платками на коленях и заниматься своими грязными делами.

– Подожди, Меган. Дай мне свою шелуху. Давай же.

Пэтси слегка отстранилась от мужчины. Он, усиленно мастурбируя, не обратил на это внимания. Пэтси нагнулась к подруге и прошептала:

– Пошли.

Они обе внезапно поднялись со своих мест. Пэтси, которая была посмелее, сорвала платок с колен мужчины и высыпала ему туда всю шелуху от орешков. Прежде чем он успел понять, что произошло, они обе быстро двинулись прочь, наступили ему на ноги и растворились в темноте.

Меган понимала, что она не должна никому рассказывать о том, чем занимаются такие мужчины в кинотеатре. И уж, конечно, не должна говорить своей матери. Хотя занимались этим мужчины, а не она, у нее было такое чувство, как будто ее вымазали грязью. Если бы они с Пэтси остались в детском зале, то рядом с ними не оказалось бы извращенцев. Если бы соблюдали правила, ничего плохого бы не происходило. Но с ними постоянно случались всякие истории. То они бродили по незнакомому району, то совершали прогулку по парку Ван Сортлэнд или спускались в метро на 182-й улице, а потом шли по переходу в станции Гранд-Конкорс, и везде им попадались такие мужчины. Может быть, она или Пэтси провоцировали их на подобные вещи? Меган вздрогнула. Она не могла просто посмеяться над скверными занятиями мужчины и забыть про них, как делала Пэтси. Меган было не по себе от всего этого.

Когда они вернулись в детский зал, Меган стала наблюдать за Пэтси, которая развалилась в своем кресле и, сосредоточенно щелкая орехи, смотрела на экран. «Что-нибудь вообще волнует протестантов?» – размышляла она.

Они подождали, пока фильм кончился и пришли зрители очередного киносеанса. Начался киножурнал, сопровождаемый драматической музыкой, и Пэтси толкнула ее своим худым локтем в бок.

Они быстро пробрались опять на балкон и застыли возле перил. Глаза привыкали к темноте. Дежурные с фонариками провожали зрителей к их местам.

Ложи, самые дорогие ряды в кинотеатре, пустовали. Пригнувшись, девочки пробрались к центру и стали ждать. Журнал кончился, начался кинофильм. Они осмотрелись. Поблизости никого не было. Тогда, действуя совершенно синхронно, они высыпали из бумажных пакетиков ореховую шелуху на головы сидящих внизу зрителей и, еще до того, как раздались первые крики, уже скатились по покрытой коврами лестнице.

Появилась дежурная. Она бежала и кричала, но девочки успели выскочить на улицу, прежде чем кто-то сумел задержать их. Они неслись по улице. Падал снег крупными хлопьями, смеркалось. Их переполняло радостное возбуждение.

Они притворялись, что находятся в большой опасности: их преследуют вооруженные полицейские. Но они умели быстро бегать, они были умными. Могли убежать от кого угодно, перехитрить кого угодно, сразиться с кем угодно. Они бежали через Гранд-Конкорс, уклоняясь от автомобилей, как будто те тоже преследовали их.

Наконец остановились возле булочной и отдышались.

Меган смотрела на раскрасневшееся, мокрое лицо Пэтси.

– Боже, у тебя следы от орехов по всему лицу.

Пэтси отскочила на несколько дюймов от Меган.

– Посмотри на себя. Ты тоже вся в орехах.

Они бежали наперегонки по Конкорсу, сбивая на ходу снег с крыльев автомобилей, бросались снегом друг в друга. Подбежали к скамейкам, стоящим треугольником прямо напротив дома Пэтси. Походили по скамейкам, на которых сейчас не было пожилых женщин, матерей с малышами и хороших девочек, любивших посидеть здесь летом и почитать книгу.

В конце концов они уселись на спинках скамеек. Пора было прощаться.

– У вас дома есть елка? – спросила Меган.

– Ее установили буквально за десять минут, – сказала Пэтси. – Высота два фута, а Карл даже не помог, когда надевали крест. Он сказал, что все равно это пустое дело, так как мы будем проводить Рождество в другом месте. Говорит, что в «Большом доме» у них елка высотой в двенадцать футов и что большинство игрушек очень ценные. А у тебя есть елка?

Меган пожала плечами:

– Ты же знаешь моего отца. Он установит ее перед тем, как мы пойдем на полуночную мессу. Все игрушки и лампочки уже готовы. А когда ты вернешься?

– Не знаю. Там очень много всяких развлечений – каток и… Черт, хотя бы выпало побольше снега: там есть замечательные горки. У нас будут вечеринки и все такое.

Пэтси начала говорить с воодушевлением, как будто действительно стремилась попасть в этот большой особняк на Лонг-Айленде и провести каникулы со Стайглерами, которые учили ее, как нужно вести себя за столом и правильно говорить, говорили ей, что не следует бегать по дому, следили за тем, чтобы она мыла лицо и руки, как будто ей было три годика. Будьте уверены, они ею займутся.

– Они подарят тебе что-нибудь хорошее?

– Да. Может быть, новый велосипед. Слушай, если они подарят мне новый велик, я отдам тебе свой старый. Ему всего три года. Бери, если хочешь.

– Хорошо. Так они пришлют за вами свой «Кадиллак» с шофером?

– Прямо как в кино, – засмеялась Пэтси. – Ты бы видела отца с матерью. Они так робеют с той минуты, когда садятся в этот большой черный автомобиль, и до того времени, пока мы не возвращаемся домой. Они всю дорогу молчат, они просто умирают от страха.

– Тогда зачем они едут туда?

Пэтси нахмурилась:

– Откуда я знаю. Наверное, потому что они выросли вместе. Они знают друг друга с детства.