Текст книги "История Рай-авеню"

Автор книги: Дороти Уннак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава 16

Среди многих вещей, которым Уилли Пейсек научился в Голливуде, было то, что иллюзия вполне может заменить собой реальность.

Когда он сделал свой первый фильм, короткометражный и снятый с минимумом финансовых расходов, то изменил фамилию и стал отныне называть себя Уилли Писс. Его компания называлась «Писс продакшн». И одной из первых тем его фильмов стал переход от военного времени к мирному в небольшом городке. Уже существовало несколько дорогостоящих картин на эту тему, и в них снимались звезды первой величины. В фильме Уилли Писса мир воспринимался глазами маленького человека, городского почтальона, который был ранен на войне и провел три года в японской тюрьме. Он вернулся домой совершенно другим человеком, страдающим еще и от того, что горожане, родственники, друзья, с которыми он вместе учился в школе, не видят того, что он изменился, замечая только крайнюю степень его усталости.

Герой женится на девушке, за которой ухаживал еще в юности, берет кредит, полагающийся военнослужащим, покупает дом, о котором он и его жена постоянно мечтали, и устраивает свою жизнь. Кажется, что фильм изображает послевоенную Америку, где реализуется мечта людей о благоденствии, и усердный труд хорошо оплачивается. Заканчивается картина на определенно оптимистической ноте, но когда зрители видят в финальном кадре лицо бывшего солдата крупным планом, то понимают, что он совершенно опустошен и душа его мертва. Не слишком много людей посмотрело этот фильм. Появилось, правда, две рецензии на него. Писалось, что это многоплановый и интересный фильм. Рецензенты рекомендовали запомнить имя режиссера – Уилли Писс.

По мере того как он создавал фильм за фильмом, на которые тратилось все больше денег, возрастал интерес к его имени. Этот человек умел при помощи кинокамеры заглянуть в души людей. Один из самых успешных его фильмов рассказывал о женщине, которая вела, казалось бы, абсолютно нормальный образ жизни. Она была хорошей дочерью, хорошей женой, хорошей соседкой. Одним словом, приличной женщиной. Однако в своих мечтах становилась шлюхой, наркоманкой, авантюристкой, убийцей, святой, матерью героев, предводительницей армии. По мере того как развивались события в фильме, ее реальная жизнь и ее фантазии все более сливались воедино, пока стало невозможно различить, где реальность, а где вымысел. Теперь зрителю приходилось гадать – то ли она воображала себя в мечтах порядочной женщиной, то ли наоборот. Было непонятно, кто она такая, и фильм не давал ответа на этот вопрос. Некоторые журналисты, равно как и обыкновенные зрители, были в гневе и чувствовали, что их дурачат. Они ждали, что фильм будет прост и повествователен, и нечего тут фокусничать и загадывать загадки.

Но фильмы, созданные Уилли Писсом, всегда были событием. Они вызывали гнев и восхищение, никого не оставляли равнодушным. Но кто же этот парень, делающий такие картины?

Уилли Писс был красивым молодым человеком, которому слегка за тридцать, и который, как только у него появились какие-то деньги, радикально изменил свою жизнь.

Он развелся со своей женой, Марианой, и отправил ее в Мексику, снабдив предварительно деньгами, что позволило ей выйти замуж за владельца магазина и родить ему темнокожего мальчика со светло-серыми глазами.

Ее старший сын, Даниэль Уильям Пейсек, вырос красивым и сообразительным парнем, которому, чтобы выжить, пришлось научиться говорить по-испански. Его отчим сильно пил, и дети, количество которых с годами все увеличивалось, должны быть шустрыми, чтобы не пропасть в жизни. В доме постоянно царил хаос, пьяные оргии и драки. Самые умные из детей все же умудрялись как-то выстоять. Дэнни был умнее всех других. Он смотрел на мир широко открытыми глазами, все видел и запоминал. Он не просто выжил, но и кое-чего добился в этой жизни.

Дэнни Пейсеку было около двенадцати лет, когда его мать осталась вдовой и вместе с ним и другими четырьмя детьми отправилась назад в Лос-Анджелес. Она хотела найти Уилли Пейсека, но его и след простыл.

Она не знала, кто такой Уилли Писс. Она не ходила в кино и не смогла бы узнать своего бывшего мужа, встретив его на улице. Он очень изменился за последнее время.

Сам же он тем не менее следил за каждым шагом своей бывшей жены. Наблюдал за ней и выжидал. Не потому, что его интересовала Мариана, а так, из любопытства. Он также хотел посмотреть, что выйдет из их старшего сына.

Мариана не отличалась большим умом, но умела бороться за свое существование. Сначала она жила очень скудно, потому что мужчины в Голливуде ценили молодых и невинных девушек, предпринимая ночные похождения. Даже шлюхи здесь должны быть красивыми, юными, стройными и романтичными. Мариана присмотрелась и начала собирать вокруг себя девушек, мечтающих когда-нибудь стать кинозвездами. Она относилась к ним по-матерински, с большой добротой. Предоставляла им жилье, еду и деньги. У них был даже свой номер телефона, по которому им можно было позвонить из киностудии, если они там вдруг понадобятся. Она сняла в аренду большой дом в восточной части Лос-Анджелеса и держала в секрете имена тех, кто у нее работал, во имя безопасности девочек и своей собственной.

Она не хотела никаких неприятностей. Бордель официально считался гостиницей для начинающих актрис. Цены тут были умеренными. Мариана позаботилась о том, чтобы у ее заведения была хорошая репутация.

Дэнни Пейсек, высокий, хорошо сложенный четырнадцатилетний парень, промышлял сутенерством. Он был сообразительным и помогал матери вести всю эту бухгалтерию. У него была голова на плечах, но он слишком умен и развит, чтобы учиться в школе. У него другие интересы.

Мариана с большим вниманием относилась к дамам, живущим в роскошных пригородных домах. Это были красивые, утонченные женщины, которыми пренебрегали их мужья, проводящие время в киностудии, на собраниях или в командировках в Нью-Йорке. Они занимались тем, что делали покупки, играли в карты или теннис, устраивали обеды, на которые приглашали гостей, и принимали любовников.

Дэнни она рассматривала не как своего сына, а как красивого, сильного доброго друга. Ему исполнилось восемнадцать или девятнадцать, она не могла сказать точно, но он был умнее, чем другие парни в его возрасте.

Когда ему еще было пятнадцать лет, она начинала играть для него роль сводни и отвозила его к дамам, живущим в роскошном районе Беверли-Хилс.

Женщины обожали его, делали ему подарки – драгоценности, одежду, давали уроки игры в теннис. Все это помимо тех денег, которые они платили ему за услуги.

Когда ему надоедала какая-то женщина, или он чувствовал, что сам надоел ей, Дэнни с помощью матери проворачивал такую вещь. Они называли это «прощальный поцелуй».

В условленное время Мариана проникала в дом через дверь, которую он оставлял для нее незапертой, и, зная по его описанию расположение комнат, шла прямо в спальню, где, к своему ужасу, находила своего пятнадцатилетнего сына в объятиях пожилой женщины.

Она «ничего не понимала»: она думала, что ее сына наняли чистить бассейн, приводить в порядок теннисный корт, драить мраморный пол и мыть окна.

Тем, кто растлевает несовершеннолетних, объясняла Мариана, грозит ад, а также определенная статья уголовного кодекса. Может быть, мадам и не посадят, если это случилось с ней впервые, но ей следует подумать о том скандале, который неизбежен после того, как дело будет предано гласности. Пострадает не только ее репутация – карьера ее мужа будет под угрозой. Ей придется отправиться в какой-нибудь захолустный городишко в Теннеси, если только и там ей позволено будет жить. Боже мой, восклицала Мариана, как она могла доверить такой развратной женщине своего невинного ребенка.

Дэнни и Мариана брали только наличными – ни драгоценностей, ни чеков, ни обещаний заплатить позже не принимали. Прямо из спальни они под руку шли в банк, а потом: прощай, леди.

«И, кстати, если вы вознамеритесь сообщить об этом кому-либо, ну, скажем какой-нибудь своей подруге, желая предупредить ее, тогда все узнают про случившееся. Никаких денег вы нам не давали, мы все будем отрицать. Вас обвинят в том, что вы передали пятнадцатилетнего мальчика для занятий сексом своим богатым друзьям».

Никто никогда не болтал лишнего.

А ее бывший муж, бывший Уилли Пейсек, знал о ней все. Информацию ему поставляли будущие актеры, все эти молодые люди, временно работающие прислугами, няньками, шоферами, обучающими детей богатых родителей плавать, танцевать и ездить верхом. Они все слышали, запоминали и сообщали Уильяму, который награждал их тем, что разрешал сниматься в эпизодах какого-то фильма или давал рекомендации, а значит и шанс в жизни. Он записывал все эти сведения, имена, адреса, даты. Все это хранилось не только на бумаге, но и в банке данных его мозга. Он знал, кто принимал участие в событиях, когда, и какова была сумма. Он полагал, что парень замечательно играет свою роль. Мариану же считал просто неглупой шлюхой, которая продает тело своего сына, так как не может более торговать своим собственным.

Уилли Писс сделал пластическую операцию, которая радикально изменила его внешность. Он явился к хирургу с фотографией артиста Алана Лэдда и сказал, что хотел бы иметь такое же лицо. Хирург посмотрел на фотографию, а потом на своего пациента. Несмотря на то, что нос неправильной формы и к тому же сломан, кости лица были неплохими. Раскосые глаза мог бы привести в норму глазной хирург, которого он может рекомендовать. Прямые бесцветные волосы можно покрасить, равно как и брови. Цвет кожи изменить при помощи искусственного загара. Процедура, конечно, не из приятных, но и не слишком болезненная. Результат будет стоить временного дискомфорта.

В конце операции он действительно выглядел как его любимый киноактер.

Знакомый сапожник сделал ему такую обувь, в которой Уилли стал на пару дюймов выше ростом.

Теперь он был не ниже Алана Лэдда. Занятия спортом и бодибилдингом принесли свои плоды – у него сформировалась отличная фигура, которую подчеркивала сшитая на заказ модная одежда. Он больше не сутулился, ходил прямо, широко расправив плечи, с высоко поднятой головой, глядя на мир через красивые и дорогие авиационные очки, которые придавали его лицу некоторую таинственность.

И он научился молчать, если это было необходимо. Заставлял себя избавиться от болтовни, которая раньше мешала ему жить. Если он был в состоянии стресса, то делал глубокие вдохи и расслаблялся. Никогда нельзя показывать другим, что ты в напряге. Держись спокойно и уверенно. Он вел себя так, что никто не мог угадать, что у него на уме. Его молчание было угрожающим.

Никто не догадывался о том, что с ним случаются приступы бешенства. Он умел не показывать свой гнев на людях. Понимал, что чем спокойнее он будет, тем легче ему воздействовать на других людей. Работая над фильмом и выбивая под него деньги, он сводил счеты с этим миром. Он рассчитывал, что со временем сведет счеты и с кое-какими людьми.

Однажды воскресным утром он пришел в свой кабинет за два часа до того времени, когда там должны были появиться его сотрудники. Он хотел посмотреть документы и счета. Велась работа над новым фильмом, и надо знать все досконально.

До того момента, когда он включил радио, Уилли и не подозревал, что день был воскресным. Он сидел за письменным столом, потягивался, тер глаза, ждал, когда по радио зазвучит хорошая музыка, и чувствовал раздражение по поводу того, что кто-то читал проповедь, сопровождаемую звуком органа. Он встал и подошел к подоконнику, чтобы выключить радио, но его пальцы замерли на выключателе. Он слушал.

…Монсиньор Юджин О’Брайн, который только что вернулся из лепрозория, обратился к нам с речью сегодня утром. Монсиньор, который является представителем общества по распространению истинной веры, будет говорить с нами о…

Голос звучал и звучал, а в памяти Уилли возникли темные интерьеры церкви, он видел горящие свечи, ощущал запах ладана. Потом он вдруг услышал другой голос, и, облокотясь о подоконник, стал слушать.

– Я отправился в лепрозорий, преисполненный гордыней. В конечном счете я ведь был помощником кардинала. Я провел пять лет в Ватикане, занимался делами церкви на самом высоком уровне, жил в роскоши и пользовался всевозможными привилегиями. Именно из-за моей гордыни меня послали туда. Я должен был унизиться, чтобы приблизиться к Богу.

Темой нашей сегодняшней беседы я хотел бы сделать разговор с одним семилетним мальчиком, который умирал от проказы у меня на глазах. У него уже отвалились пальцы, ног не было, на лице – только огнем горящие глаза, которые уже не могли моргать. Рот без губ, и зубы как бы обнажены в усмешке – это была усмешка самой смерти. Я говорил с этим ребенком. Молился за него. Мне было больно на него смотреть. Хотелось отвернуться. Хотелось уйти…

Помолившись, я заставил себя посмотреть на изъеденное проказой тело ребенка, на его изуродованное лицо. Когда он говорил, его голос звучал тихо и хрипло. Я должен был нагнуться к нему, и я ощутил запах смерти.

– Отец, – прошептал он, – я знаю, что Бог меня любит, но как я могу любить его еще большей любовью?

Этот прокаженный маленький мальчик, этот невинный ребенок без сомнения принимал Божью любовь. Он не думал о себе, он думал только о спасении своей души. Он спрашивал: как я могу любить Бога еще большей любовью?

Я подумал тогда о том, что злюсь на людей, которые послали меня в этот отдаленный лепрозорий, в это ужасное место, где было так легко любить Бога, как любил его умирающий мальчик.

Я понимал, что на этого ребенка снизошла редкая благодать, и у меня перехватило дыхание. Я почувствовал смирение и страх. Я беспокоился о моей душе, которой грозил ад…

Так проповедник продолжал говорить минут пятнадцать. Суть его выступления, конечно, была в том, что он просил выделить средства, необходимые церкви для всяких там благотворительных целей. Больным и нищим нужны не только молитвы, но и деньги, медицинская помощь, питание.

Юджин О’Брайн не думал, разумеется, что его слова тотчас возымеют действие. Но он хотел воздействовать на эмоции слушателей своим необыкновенным, музыкальным голосом. Боже мой, думал Уилли Писс, Джин бесподобен. У него замечательный голос и явные актерские данные. Он вспомнил, каким красавцем был Джин. Красив ли он теперь?

Ему захотелось повидаться с ним.

Монсиньор О’Брайн приглашался для выступлений на завтраках, ланчах и обедах. Он хорошо говорил и уважал правила игры, существовавшие в Голливуде. Он был прост в обращении, вежлив, но на него не производили впечатления броские кинозвезды, которые искали его внимания. Он мастерски произносил свои речи, смысл которых, однако, мало до кого доходил. Тем не менее этому священнику удавалось добывать для церкви большие денежные суммы, просто благодаря своим выступлениям. Он производил большое впечатление на слушающих.

Во время одного из завтраков, где было больше политиков, чем магнатов, Уилли Писс сидел за столом на десять персон. Но смотрел на священника, который встал, чтобы произнести речь. Монсиньор сказал, что он сын капитана полиции и что его дядя полицейский. После этого тотчас стал «своим человеком» в зале. Он похвалил организацию верующих полицейских, которая и устраивала этот завтрак, за ее работу, и тепло отозвался о их религиозном лидере. Говорил сжато и в самую точку. Высказал несколько теплых слов о сенаторе Джо Маккарти и предупредил всех о той угрозе, которую представляют собой коммунисты, плетущие заговор. Это опасно особенно здесь, в Голливуде, где формируется общественное мнение. Невинные и ни о чем не подозревающие души могут легко стать жертвами коммунистов. Все католики просто обязаны быть бдительными.

Его речь понравилась, она отличалась от других его речей. Ему горячо аплодировали.

Джин не только умел хорошо говорить, он был к тому же достаточно проницателен.

Внешне он похож на киногероя. Черты его лица безупречны. Волосы абсолютно белые и густые. Глаза казались бесцветными. Взгляд леденящий. Он часто и непринужденно улыбался, обнажая ряд безупречно белых зубов. Он умело жестикулировал. Да, этот человек был прирожденным актером. Он умел говорить и убеждать.

Уилли ждал, пока полицейские, обступившие священника, жали ему руку, поздравляли его, благодарили и заверяли в своей преданности католической вере и в ненависти к коммунизму. Уилли держался чуть в стороне от толпы и следовал за священником, который направлялся к выходу, улыбаясь своим поклонникам, как бы извиняясь за то, что у него нет больше времени и надо уходить. Когда он протянул руку, чтобы взять дорогое черное пальто, которое подал ему молодой служитель церкви, Уилли Писс прикоснулся к его плечу. Джин вежливо повернулся к нему с дежурной улыбкой на лице, уже накинув на плечи пальто.

– Джин, у тебя явно имеются ораторские способности, – сказал Уилли.

Если излишняя фамильярность и не понравилась священнику, он никак этого не выдал. Кивнул, улыбнулся и произнес:

– Спасибо.

– У меня тут чек, который я хотел бы вручить тебе собственноручно.

Уилли отдал чек, который Юджин автоматически передал своему помощнику, даже не взглянув на него.

– Большое спасибо, – он протянул руку и был удивлен, когда этот хорошо одетый человек небольшого роста не отпустил его руку после рукопожатия.

– Ты что, не узнаешь меня, Джин? Да, я, наверно, изменился куда больше, чем ты. Черт, ты выглядишь точно так же, как и тогда, на авеню Рай. Только вот ростом стал немного выше, но на мой взгляд коротышки, все вы, ребята из семьи О’Брайнов, выглядели гигантами.

Голос казался смутно знакомым, это был голос из прошлого. Однако произношение вовсе не такое, на каком говорили в Бронксе. Это речь образованного американца, так говорили в Голливуде. Юджин покачал головой, пристально посмотрел на незнакомца:

– Уилли? Неужели Уилли Пейсек? Здесь, в Голливуде?

– Он самый, отец Джин. Только он да не он, – Уилли снял очки и позволил священнику рассмотреть себя. – Улучшенный вариант Уилли, который к тому же изменил свою фамилию. Теперь я – Писс.

– Хорошая фамилия: Писс.[13]13
  Писс (англ.) – мир.


[Закрыть] Уилли Писс. Почему это имя знакомо мне? Откуда я его знаю?

Впервые за время разговора за благородными чертами проявилось лицо мальчишки из Бронкса. Он провел рукой по своим белокурым прямым волосам, улыбнулся, показывая ряд отличных зубов: ни одного гнилого или больного.

– Я режиссер, отец Джин, – он назвал две свои последние картины. – Пока что комитет по нравственности меня не беспокоил.

– Рад это слышать. У тебя есть семья, Уилли?

– Нет, я свободен. Тут совсем другой мир, где не нужно жениться на своих школьных возлюбленных и оставаться верным им до конца своих дней. Слушай, не обижайся, ладно? Просто здесь другой мир. Мне кажется, мы оба это поняли.

Они немного поговорили о Бронксе, о своих семьях. Уилли давно уже не поддерживал никаких связей со своими родными, но Джин переписывался с родителями. Наконец, уже собираясь уходить, Джин догадался, что Уилли чего-то хочет от него.

– Я хочу встретиться с тобой, Джин. Как только впервые услышал твое выступление по радио, мне в голову пришла одна мысль. Поэтому-то я и пришел на этот завтрак. Хотел повидаться с тобой. Сейчас я работаю на телевидении, в одной детской передаче, которая пользуется успехом. Мне показалось, что ты попусту теряешь время, собирая эти жалкие подачки день за днем. Все эти завтраки тебе не надоели? Я предлагаю тебе обратиться сразу к миллионам – буквально к миллионам людей.

Джин задумчиво посмотрел на Уилли:

– Позвони моему помощнику, отцу Рэндолу, и договорись с ним о встрече, – он сделал жест в сторону молодого священника, который протянул Уилли визитную карточку.

– Рад был видеть тебя, Уилли, – он улыбнулся. – Боже мой, Уилли Пейсек. Извини, Уилли Писс. Хорошая фамилия. Мне надо привыкнуть к ней. И к тому, как ты выглядишь.

– А мне надо привыкнуть называть тебя монсиньором.

– Называй меня просто Джин. В конце концов, мы же росли вместе в Бронксе.

– Да, росли, – Уилли резко кивнул и пошел к выходу, но остановился и обратился к священнику.

– Да, кстати, Джин, – сказал он, – чек, который я вручил тебе, это мой личный вклад в твой детский фонд. Десять тысяч долларов. До встречи.

Глава 17

В течение последующего года Юджин О’Брайн установил плотный контакт с телевидением. Его жизнь вступила в новое измерение с того момента, как он предстал перед телекамерой и по знаку оператора начал говорить.

Сначала телевизионное начальство было недовольно. Они не могли поверить в то, что телезрители могут в течение часа слушать «говорящую голову». К тому же эта голова говорила о религии. И все это в лучшее телевремя! Уилли Писс, несомненно, замечательный режиссер и ведущий детской телепрограммы, выходящей в эфир по субботам, но как он может предлагать этого священника? «Вас приветствует монсиньор Юджин О’Брайн». Да уж.

Они не знали, что и думать по этому поводу. Они еще не видели Джина. Но когда вся страна увидела его на экране, когда о нем узнали благодаря интересным рецензиям в газетах, люди полюбили его программу.

Казалось, что этот священник создан для телевидения, а оно – для него. Он выглядел очень эффектно, хотя на нем была простая сутана с белым воротничком. Он согласился на то, чтобы его волосы взбрызнули специальным лаком, а на лицо наложили грим: кожа у него слишком светлая, и он не очень бы смотрелся при ярком свете. Но телезрителей гипнотизировали его глаза и его невероятно музыкальный голос. Он полностью подходил этому новому средству коммуникации, и его часовое телевыступление было никому не в тягость.

Джин обращался к нации, которая переживала подъем, жила надеждами и хотела услышать о новых возможностях и о реализации своих надежд. Он осторожно напоминал им, что они живут не в идеальном мире, пусть даже они страдали в течение четырех лет войны и теперь вправе ожидать перемен к лучшему в быстро развивающихся США.

– Существует новая опасность, продолжается война за умы и души. Мы должны всячески выявлять нашего врага. Это дело как каждого отдельного человека, так и всей нации.

Он говорил о коммунистической угрозе. Он предупреждал, что враждебная пропаганда просачивается в романы, на страницы газет, в кинофильмы, на радио и телевидение. Объяснял телезрителям, как им следует слушать, читать и понимать. Рассказывал о вашингтонском судебном разбирательстве, о голливудской десятке[14]14
  Голливудская десятка – режиссеры и актеры Голливуда, обвиненные в антиамериканской деятельности в эпоху маккартизма.


[Закрыть] нелояльных деятелей, о потенциальных подрывных элементах среди писателей и профессоров, которые развращают молодежь.

Коммунизм и борьба с ним были основной темой его бесед. Но он всегда заканчивал свои выступления на оптимистической ноте. Опять и опять вспоминал маленького прокаженного, который спрашивал его: как я могу еще больше любить Бога?

– Он не имел в виду то, что хочет заключить сделку с Богом. Вы знаете, о чем я говорю. Дети молятся Богу и просят у него, чтобы он помог им сдать экзамен, и тогда они обещают ему совершить тот или иной хороший поступок. Бизнесмены просят Бога помочь им совершить ту или иную сделку, тогда они пожертвуют энную денежную сумму на нужды церкви.

Он говорил просто, с юмором, с пониманием того, что человек слаб. Давал понять, что и он грешник, который не может сравниться с тем умирающим мальчиком в его любви к Богу.

– Но мы должны стараться изо всех сил любить нашего Бога.

Заканчивая выступление, он устремлял свой проникающий взор прямо в сердца и души телезрителей:

– Я буду молиться о том, чтобы на вас снизошла благодать Божья. Я прошу вас молиться за меня. Спасибо вам, и да благословит вас Господь.

Красивое, загадочное лицо монсиньора О’Брайна исчезало с экрана.

У него были коммерческие спонсоры. Одна минута рекламы на его программе ценилась так же, как на самых популярных развлекательных программах.

О чем бы он ни говорил – о помощи миссионеров, о деньгах, в которых нуждаются монахини, преподающие в школах, или о малоимущих молодых священниках, все это находило самый живой отклик по всей стране, и тотчас же начинался сбор средств.

Знакомства с ним искали протестанты и евреи. Он не был отцом Кофлином, который проповедовал насилие и ненависть. Он был настоящим американцем, и поэтому богатые люди охотно давали ему чеки.

Вскоре режиссером программы стал человек, назначенный церковью.

Фильмы Уилли Писса, которые становились все более экспериментальными и неприличными, были наконец запрещены комитетом по нравственности. Он дал согласие на экспорт своих картин в Европу, где нравы более свободны.

Уилли стал появляться на вечеринках вместе с молодой девушкой ирландского происхождения по имени Эллен Макдугал. Ей было восемнадцать лет. У нее черные волосы, голубые глаза и мелодичный, приятный голос. Она была стройна, грациозна и умна, а также глубоко религиозна. Так случилось, что съемочная группа из Голливуда снимала достопримечательности Дублина, где жила Эллен, которая только что победила в конкурсе красоты, организованном ирландской компанией по производству пива. В рекламных целях ребята из Голливуда пожертвовали компании пятьсот фунтов стерлингов, а девушке вручили деньги на поездку в Голливуд, где в виде приза ей предстояло сниматься в кино.

Весьма неохотно родители разрешили девушке отправиться на поиски ее мечты. Приехав в Америку, она остановилась у дальних родственников. Ее молодая тетя сопровождала Эллен по всей Америке, и они вдвоем пробовали сниматься в кино. Однако к этому времени кинокомпания, которая пригласила Эллен, разорилась, и некому было оплачивать ее поездку назад, на родину.

Она осталась в Голливуде и, чтобы успокоить свою тетю, сказала ей, что нашла работу в качестве секретаря-машинистки в одном агентстве. Тетя вернулась в Бронкс, уверенная в том, что с девушкой все в порядке.

Уилли познакомился с Эллен Макдугал, когда подыскивал детей, умеющих петь и танцевать, для своей телепрограммы, которая все еще приносила большие деньги.

Эллен привлекала его своей необычностью. Это была настоящая, идеальная девушка из хорошей книжки – умная и девственная. К ней еще никто не прикасался, и Уилли тщательно оберегал и воспитывал ее. Впервые в жизни он с удовольствием ходил на свидания.

Уилли стал приводить ее в киностудию и показывать, как снимаются фильмы и телепрограммы. Показал ей достопримечательности Голливуда, доступные туристам и те, которые туристам никогда не показывали. Рассказывал истории, правдивые и вымышленные, о жизни известных кинозвезд. Он очаровывал ее, но даже не пытался соблазнить. Она с самого начала дала ему понять, что является доброй католичкой и ничего такого не позволит.

Впервые в жизни Уилли был по-настоящему влюблен. Он страстно хотел жениться на ней. Она отказалась от своей мечты стать актрисой. Уилли устроил ее на должность помощника режиссера в своей телепрограмме. Поначалу ей это нравилось. Она любила детей. И она любила Уилли.

Но было одно препятствие. Эллен Макдугал могла венчаться только в церкви. Уилли же годами не принимал причастие. К тому же его брачные узы с Марианой не были аннулированы церковью.

Уилли относился к церкви двойственно. Но он быстро нашел ключ к решению этого вопроса: надо отыскать какую-нибудь маленькую, неприметную церквушку, совершить в ней по-быстрому обряд покаяния и воскресным утром обвенчаться с Эллен.

Он уже забыл о порнофильме, который снимал когда-то, и о черной красивой девушке, и об окровавленной голове актера, игравшего главную роль. Это случилось так давно. В конце концов, не он же убивал их. Тут уж ничего не поделаешь, что произошло, то произошло. Но ведь именно благодаря этому порнофильму у него все так удачно сложилось в жизни.

Все очень просто, нужно забыть об этом. У него было о чем исповедоваться. Кто может узнать правду, и кого это вообще интересует? Только не какого-нибудь усталого мексиканского священника.

Бог знает об этом.

Нельзя было сказать с полной уверенностью, что Уилли верил в Бога. Он скорее боялся не верить в него. В конечном счете его воспитывали в католической вере. Исповедь, равно как и причастие, были для него самыми священными обрядами. Лучше уж избегать их, чем лгать.

Бог знает все.

Католик внутри Уилли не позволял ему сделать то, что хотел: принять причастие без исповеди. Он просто не мог сделать это.

Он выбрал себе исповедника, человека, который должен понять его.

* * *

Уилли подошел к Джину, когда тот только что закончил свое выступление по телевидению, и был в приподнятом настроении. Он хотел отделаться от Уилли.

– Послушай, я ведь не твой приходский священник. Я никого не исповедовал уже многие годы. Кроме того, мы же компаньоны.

Вот так. Не друзья, а компаньоны.

Уилли настаивал:

– Я хочу жениться на этой девушке, Джин. Она самое чистое и замечательное создание из всех, которых я знал. Она правоверная католичка, и я хочу быть достойным ее.

Джин изучающе посмотрел на своего собеседника. В нем была такая искренность и честность, что отказать оказалось трудно.

Джин согласился. Он погасил свет и сказал, чтобы их не беспокоили. Уилли настаивал:

– Прошу тебя, Джин, здесь и сейчас. Не дай мне изменить мое решение.

Они сидели в креслах, не глядя друг на друга, и молились.

Оба знали, что эта исповедь неизбежна.

Сначала он рассказал о женитьбе на Мариане. Их обвенчали в какой-то церквушке в Бронксе, а потом они уехали в Голливуд.

После того как Мариана подала на развод, живя в Мексике, он стал хлопотать об аннулировании их брака церковью.

– Но на каком основании, Уилли? Я слышал, что у вас был ребенок.

– Она была беременна, когда я женился на ней, отец. Она забеременела от другого человека. Я не спрашивал ее, кто этот человек. Я женился на ней из-за денег. Их дали мне люди, которых я не могу тут назвать. Я оказал им услугу, и они заплатили мне. Я никогда не прикасался к ней. У меня не было к ней никаких чувств. Я получил то, чего хотел. Потом она уехала в Мексику и вышла замуж за какого-то парня, от которого у нее родились дети. Ко мне это не имеет никакого отношения, так что, я считаю, моя просьба будет удовлетворена. Я никогда, никогда не прикасался к ней, отец.

– Ты воспользовался священным ритуалом венчания в своих корыстных целях. Ты хотел попасть в Голливуд и получить здесь работу?

– Я признаю это. Да, отец. Я грешен.

– Но ты понимаешь, что ты не можешь жениться на этой девушке, Эллен, пока все окончательно не прояснится. Это может занять много времени.

– Сколько бы ни заняло, я буду ждать. Она все понимает.

Затем Джин приложил ладони к глазам и спросил:

– Что-нибудь еще, сын мой?

И тогда Уилли рассказал ему о порнофильме. Спокойно говорил о том, как нашел девушку на роль героини и написал сценарий. Как снимал фильм, во время которого произошло настоящее убийство. За все это ему хорошо заплатили.