Текст книги "Сборник " Песня, зовущая домой""
Автор книги: Дорис Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
– Сюрприз за сюрпризом, милый, – сумела я вставить между слезами и смехом. – Я так и думала. И думаю. И всегда так буду думать. А теперь дай мне сказать, – взмолилась я. Это оказалось не так просто, потому что его руки снова обвились вокруг меня. – Я совсем не похожа на Энн. У меня нет ни ее внешности, ни ее страхов, и я вышла за тебя не ради Йена и Руфи, хотя я их очень люблю. Если бы тогда ты схватил меня на руки и унес далеко, я была бы вне себя от счастья. Я считала, что выхожу замуж за то, что осталось от других женщин, но я так любила тебя, милый, – я была и этим довольна. – Не слишком членораздельно я рассказала и все остальное губам, касавшимися моей щеки. Начиная с того, что я чувствовала той ночью в самолете, когда его беспокойство точило меня, как мое собственное, кончая тем днем, когда я совершенно бесстыдно отправилась в Крилли высматривать его. И я рассказала про Адама. – Хотел создать впечатление, что ему принадлежит половина твоего магазина твида, – с негодованием заключила я.
– Но это верно, – ответил Колин. – Теперь. Я его передал ему и Мэгги поровну. У нее дело не придет в упадок, а может, и будет процветать.
Вот и все. Он отдал доходный бизнес, как старый костюм.
– Почему ты это сделал?
– Потому что не мог позволить Адаму приехать сюда и все время напоминать тебе о том, что ты потеряла, как было все эти годы с Энн. Я бы все отдал за то, чтобы возвращаясь домой, не увидеть… – Он не закончил фразу. В этом не было необходимости. Я с тошнотворной отчетливостью поняла, как это должно было выглядеть сегодняшним вечером – повторение прошлого, жестокая насмешка над его усилиями. Он выглядел холодным, спокойным и ушедшим в себя не из-за Хани, а из-за меня.
– Как будто шутка вышла за мой счет, – неадекватно сказала я.
Мы прикрыли камин, выключили свет и поднялись наверх. На площадке Колин задумчиво сказал:
– Ты-то никогда не спала с Йеном в одной кровати. Он пинается.
Я небрежно сказала:
– Может, я тоже пинаюсь.
– А, ладно, – сказал Колин. – Придется рискнуть.
Было еще темно, когда дверь спальни с грохотом распахнулась и раздался торжествующий голос Йена:
– Так вот вы где! Я вас везде искал.
Колин рядом со мной глубже зарылся в одеяло.
– Я сплю. – Будить его было так трудно, как я и ожидала.
– Сколько времени понадобится, чтобы съездить в Ланарк? – спросила я несколько минут назад. Его родители собирались приехать провести день с нами.
В ответ послышалось пыхтение, и его голова еще крепче прижалась ко мне.
– Спасибо, так очень удобно, – пробормотал он. Задохнувшись от поднявшейся волны нежности, я больше ничего не сказала.
От Йена было не так легко отвязаться. Со сдавленным воплем Колин сел, отбиваясь от ударов быстрых кулачков.
– Осторожно, не задень маму! – Это прозвучало совершенно естественно, и Йен так же естественно ответил:
– Мама не рассердится. Она все понимает.
– Ладно, посмотрим, как тебе удастся поколотить того, кто больше тебя! – Колин прижал визжавшего Йена к кровати.
Между ними было мало разницы – две пары голубых пижам, две взъерошенные темные головы, две пары крепких умелых рук. Руки Колина совсем не были руками мечтателя. Двое мужчин в моей жизни, и я любила их обоих.
Женская нежность вошла обычной легкой как пушинка походкой, и даже в застегнутом халатике.
– Мама, папа здесь, так теперь ты доскажешь сказку?
Руфь была простым ребенком, ребенком из букваря. Чем больше я жила с ней, тем больше понимала, почему Колин относился к ней с благоговением.
– Ох, милочка, – сказала я, ища ее нежную маленькую руку, – я думаю, что всем нам лентяям пора вставать и одеваться.
– Но мне вполне удобно, – пробормотал голос с другой стороны.
Так что я закончила сказку про Льва, который жил в ужасно большом холодном доме, и про Мышку, которая хорошо умела считать, но не всегда замечала, что творится под самым ее носом.
– Она попала в мышеловку? – с нездоровым интересом спросил Йен. Он протиснулся под одеяло в ногах кровати, и Колин оказался прав – он действительно пинался.
– Лев, – сообщил ему Колин, – очень хорошо находил мышеловки.
Мышка, объяснила я, стала жить со Львом в большом холодном доме и согрела его, и он стал теплым.
– Радиаторами, как у нас? – обеспокоенно спросила Руфь.
Я кивнула:
– А кроме Льва там были двое детей, мальчик по имени Йен и маленькая девочка, которую звали Руфь. Йен был на полчаса старше Руфи и хорошо играл в футбол, а у Руфи были ямочки на щеках и она умела очень красиво петь.
Выполнив свой долг, я умолкла и сразу заметила неудовлетворенное выражение Руфи.
– А малышей там разве не было? – требовательно спросила она. – В большом доме были малыши?
– О, конечно, – ответил Колин, прежде чем я успела открыть рот. – Через несколько лет дом было не узнать. В каждой комнате были малыши!
Настала моя очередь сделать большие глаза.
– Откуда ты знаешь, папа? – спросила Руфь.
– Я-то знаю, – сказал Колин, найдя мою руку под одеялом. – Потом что из мышек получаются такие отличные мамы, а львы всегда знают, что для них хорошо.
Семь сорок
Глава первая
Автобусные туры вдоль побережья Норфолка не оставляли без внимания ни одной достопримечательности: ни высокой церковной башни Уинтертона, ни прекрасно отреставрированной ветряной мельницы в Хорси, ни красно-белого маяка Хапписборо. Неподалеку от него была придорожная закусочная, и несколько лет тому назад пассажиры, вышедшие из автобуса подкрепиться, частенько встречались еще с одним интересным явлением – пятилетней Джоанной Дайкс, катившей кукольную коляску по дороге, ведущей к ферме ее отца.
– Это твоя кукла, детка? – спрашивали они, обращаясь к карамельно-коричневой челке и серьезным глазам.
Ответ всегда поражал:
– Нет. Это моя маленькая сестричка.
И вопрошавшие, заглянув в коляску, видели толстенького беспородного котенка.
– Правда, она очень похожа на меня? – певуче спрашивала Джоанна, и ее собеседник, завороженный двумя парами вопрошающих глаз и двумя сложенными домиком губами, невольно соглашался.
– Бинки, она с хвостом, – добавлял тоненький голосок.
С тех пор прошло пятнадцать лет, и с самой субботы, когда она вернулась из колледжа, повсюду витал призрак той изрядно избалованной малышки. Сейчас из окна своей спальни, расположенной высоко под самой терракотовой крышей старого фермерского дома, Джоанна почти различала ребенка в белых носочках, которым была она сама, бегущего по все еще зеленым полям, расстилающимся, как она тогда считала, до самого края света.
Дороти Дайкс, ее мать, как раз высовывалась из окна. Она зашла, чтобы посмотреть, как Джоанна упаковывается, и даже добродушно предложила сделать это за нее, но получила отказ. Она вытягивала изящную шею, разглядывая что-то наверху, и вдруг…
– Мама, да что ты там делаешь? – спросила Джоанна, с изумлением глядя, как родительница вскочила на подоконник и рискованно наклонилась вперед; на фоне закатанных рукавов голубой полотняной блузки резко выделялись ее загорелые руки.
– Одна, две, три, четыре, пять, шесть… семь! – Взлохмаченная голова матери вернулась в спальню. – Это про тебя, милая? У тебя есть какая-то тайна?
В комнате вдруг стало тихо и леденяще холодно.
– Тайна? – сбивчиво выговорила Джоанна, облизывая сухие губы. С самой субботы до сегодняшнего вторника она ходила точно по канату, лишь понемногу позволяя себе с каждым днем расслабиться. И вот меньше чем через час она покинет Дайкс Лини и направится в Шотландию.
– Джо! Милая! – Мать смотрела на нее, наморщив лоб. – Ты совсем позеленела. Тебе нехорошо?
– Еще бы, когда ты вытворяешь такие штуки! – нашлась она. – Честно, мама, если бы это была я, ты бы тоже позеленела на все сорок зеленых оттенков! – Она задержала дыхание: зеленое – Ирландия – Донегал – эта тема была опасной.
Но ее мать уже смеялась.
– Да ну тебя! Иди сюда и познакомься с сорочьим семейством. Я с марта наблюдала за отцом и матерью и только неделю назад увидела деток, по тогда они не собирались все вместе, так что я не была уверена. А теперь – ты только посмотри!
Джоанна послушно вытянула шею в направлении лазурного неба и телевизионной антенны. На ней расположились две большие и пять маленьких птиц, обтекаемые и неподвижные, как реактивные самолеты на взлетной полосе. И на мгновение ей показалось, что белое и иссиня-черное оперение и длинные опущенные хвосты быстро вращаются.
Семь сорок означают секрет, который ни в коем случае нельзя открыть.
Но ты расскажешь, напомнила она себе, как только с этим будет покончено… Майлс поможет.
– Они очаровательны, – вяло ответила она и убрала голову, со смущением обнаружив, что мать все еще пристально смотрит на нее.
– Прости меня, Джо, но – что-то неладно?
– Нет, мама, – ответила Джоанна, беря в руки свитер. – Ничего. Честно.
Это сработало. Еще одно мгновение мать колебалась, затем вскочила.
– Ну что ж, хорошо. Пойду и позабочусь о средстве передвижения.
Ты же так и хотела, яростно заявила Джоанна бесхребетному существу в себе, которое внезапно почти возжаждало, чтобы его вынудили признаться.
– Не задерживайся, дорогая. Поезд отходит без пяти, – поторопила ее мать, отлично известная собственной непунктуальностью.
– Нет, я уже готова. – Сумочка? Здесь. Щетка для волос? На туалетном столике.
Туалетный столик с темно-желтыми драпировками и квадратное тройное зеркало в белой раме. Раньше оно отражало косички и гимнастический костюм, «конский хвост» и свитер. Сегодня в нем возникло желтовато-коричневое с белым кантом платье и небольшая светло-каштановая стриженая голова. «Как цветок красного дерева», – однажды сказал Майлс. «Как дела в Полинезии?» – было одним из его приветствий.
Сначала он отказывался верить, что она родилась и выросла на норфолкской ферме. Его корни были в Донегале, и внешность подтверждала это: больше шести футов ростом, со стройными длинными ногами и широкими плечами, с ямочкой на подбородке, так гармонирующей с твидом и овчаркой колли. Только Майлс не имел никакого отношения к колли. К твиду – да. Он и Джоанна изучали дизайн тканей в художественной школе в Лондоне, с одной лишь разницей: Джоанна только что сдала свои выпускные экзамены, а Майлс приехал из Дублина всего за семь недель до этого, чтобы пройти специальный курс усовершенствования.
У него были ирландские глаза, дерзкие и бирюзовые, и они никогда не переставали смеяться, даже когда он вдребезги разбил машину о придорожный указатель или когда на полигоне его свирепо обругали за то, что он подсадил Джоанну на башню танка, чтобы сфотографировать. Это случилось в тот уикэнд, когда она пригласила его к себе домой, но, слава Богу, это происшествие не достигло ушей отца. Он наверняка реагировал бы точно так же, как и прогнавший их командир. И без того было достаточно мучительно вспоминать, на какие раскаленные, злые осколки разлетелся тот уикэнд.
Она проводила Майлса и вернулась, переполненная счастьем, чтобы сказать родителям о главном. Разрешение казалось само собой разумеющимся. Но случилось иначе. Отец сказал:
– Только одно могу сказать: это чушь! И почему он поручил это тебе? Слишком хорошо соображает, чтобы самому явиться ко мне?
Когда она попыталась объяснить, что это была ее идея – самой поговорить с ними, вмешалась мать:
– Но, дорогая, давно ли ты с ним знакома?
Отец снова взорвался:
– Четыре недели! И у него хватило нахальства… – Внезапно тон его изменился: – Нет ли чего-нибудь еще, о чем нам следовало бы знать?
Позже, когда все успокоились, было решено «снова поговорить об этом через год», с примечанием матери:
– Не смотри так, Джо. Это не навсегда. Только до тех пор, пока вы не будете знакомы немного дольше. Майлс поймет, он славный мальчик. – По крайней мере, было за что уцепиться. Им действительно понравился Майлс. Он просто не мог не нравиться.
Раздался голос матери:
– Джо, милая, ведь уже больше пяти!
– Начало ничего не значит! – с вызовом заявила она девушке в зеркале, повернулась, схватила чемодан и сбежала по лестнице.
Май был жарким, а начало июня – еще жарче. Отец Джоанны, без пиджака, счищал с ветрового стекла дохлых мух, готовясь к поездке в Грейт Ярмут, где Джоанна должна была сесть на поезд. Немногим дальше было бы ехать прямо до Нориджа, но для поездки в Грейт Ярмут существовали свои причины, имевшие отношение к новому костюму, который Эдвард принес вчера домой: брюки оказались чересчур широкими. Едва взглянув на них, Дороти заявила, что он должен отвезти костюм обратно. Теперь она произнесла медовым голосом:
– Ты что-то забыл, милый, – и положила на заднее сиденье фургона продолговатую коробку.
– Все в порядке, я готова! – чуть задыхаясь, откликнулась Джоанна и уселась на переднее сиденье.
– Хорошего тебе отдыха, дорогая, – пожелала мать, целуя ее. – Ты заслужила его после тяжких трудов. И не забудь передать Сью привет от меня.
– Нет, конечно, нет. – Что бы они сказали, если бы знали, что она и в глаза не увидит Сью? Шотландия – да, Сью в Пиблсе – нет. Однако для начала будут открытки, чтобы они не догадывались. Виды Эдинбурга или что-нибудь в этом роде. «Вот здесь я пробыла полдня».
– Как быть с результатами экзаменов? Ты точно не хочешь, чтобы я переслала их тебе?
В дом Сью? Она поежилась. Майлс не сказал ей, как выкрутиться в этом случае.
– Абсолютно уверена, спасибо. Если сдала плохо, то не хочу знать об этом на каникулах.
– Конечно, не хочешь, – с нежной насмешкой произнесла мать. – Наверняка ты сдала отлично, как всегда.
Миля за милей уносились прочь родные места: ровная свежая зелень отцовского гороха, бобов и картофеля, соседское поле с аккуратным пунктиром стогов сена, развалины аббатства одиннадцатого века, а далеко слева их сопровождал тридцатифутовый береговой обрыв, сдерживающий жадные воды Северного моря.
Дорога свернула от берега, в обход Поттер Хейгама с прижавшимися друг к другу прогулочными корабликами, Кэтфилда и Кейстера с его летними лагерями, уже открытыми, но еще не заработавшими в полную силу. Отсюда снова поворот к побережью, и далее вдоль Норд Денеса до Грейт Ярмута. Северное море бывает очень серым и волнистым; в этот день оно было прохладного серебристо-голубого цвета.
– Приятное место Ярмут, – огорошил ее отец неожиданным замечанием. Несколько миль он был очень молчаливым спутником. – Совсем неплохо было бы тебе попробовать устроиться там.
Она уже почти забыла. Мать, сообщая ей о должности учителя, которая в конце месяца станет вакантной, сделала это с типичным для нее безразличием: «Просто я подумала, милая, что ты, наверное, захочешь продвинуться дальше в своей области».
– Если бы ты обзавелась небольшой машиной, то смогла бы жить дома, – продолжал отец. – Мне всегда очень нравился Ярмут. И тебе тоже, раньше, – подчеркнуто добавил он.
– Мне и теперь он очень нравится, – правдиво ответила она; если хоть сколько-нибудь любишь жизнь, то невольно испытаешь притяжение этого оживленного, веселого города. – Но я не думаю, чтобы они захотели взять меня меньше, чем на год. – Это было проверочное заявление, хотя и ужасно нечестное. Весной ей исполнится двадцать один.
Молчание отца показало, что он воспринял подтекст, словно холодный душ. Он не выносил неприятностей, не желая ни создавать их, ни сталкиваться с ними, и избегать их ему удавалось достаточно успешно.
Она пылко произнесла:
– Папа, прости меня, но ты понимаешь, что я собираюсь выйти замуж за Майлса?
Он посмотрел на нее. У него были добрые серьезные глаза, синие, как кобальт, как английское небо.
– Ну, надо отдать тебе должное, ты этого и не скрывала и имеешь право решать сама. Я признаю это. Но вот что я еще скажу тебе. – Он заметил, как внезапно изменилось выражение ее лица. – Держись, радость моя, совсем ни к чему так на меня смотреть. Я доволен тобой. Наверное, я не очень хорошо умею произносить речи, но знаю, что три недели назад ты была очень плохого мнения обо мне и все же согласилась с тем, что я говорил. Другая девушка могла уехать и сотворить какую-нибудь глупость, о которой потом жалела бы всю жизнь.
О нет, подумала Джоанна, пожалуйста, только не это…
– Если бы я сотворила ее с Майлсом, – пробормотала она, – то не пожалела бы.
На этот раз, к счастью, синие глаза остались прикованными к потоку автомобилей, направлявшихся на рынок.
– А Майлс? – небрежно осведомился их обладатель. Джоанна онемела от изумления. – Знаешь, здесь требуются двое, – заметил отец. – И этого должно хватить на всю жизнь.
К ней вернулся дар речи.
– Да, папа, знаю.
– Тогда начни как следует, радость моя. Это только разумно. Мы с твоей матерью были помолвлены почти два года.
– Это я тоже знаю, папа, – с нежностью сказала она. – И это ничего не изменило. Вы ведь тоже были уверены с самого начала.
Его резковатое чисто английское лицо вдруг расплылось в улыбке.
– Ладно, Джо, тут ты меня поймала. Если вы знаете друг друга такими, какие вы есть на самом деле, без всяких прикрас, и все еще хотите провести всю оставшуюся жизнь вместе, меня это вполне устраивает. И когда придет время… – он явно не собирался сдаваться полностью, – ты, может быть, подумаешь о том, чтобы обвенчаться вон там. – Он безмятежно мотнул головой в сторону южного фасада церкви Святого Николаса.
– Почему именно там? – спросила она, не сводя глаз с остроконечной башни и трансепта, [5]5
Трансепт – поперечный неф готического собора.
[Закрыть]в витражном окне которого были изображены птицы и лодки.
– Просто подумал, что тебе это могло бы понравиться, – ворчливо ответил он. – Именно здесь мы с твоей матерью хотели пожениться. К несчастью, Гитлер нам помешал.
– Не знаю, папа. Я подумаю. В конце концов, у вас с мамой все сложилось хорошо. – Как раз в это время над церковной площадью прозвучали двадцать три ноты из баховской мессы си-минор. Было без четверти три. Отец быстро свернул на Конж, и через две минуты автомобиль въехал на насыпь, мягко прогрохотал по мосту и остановился.
– Э, не собираешься ли ты остаться у Сью насовсем, – пошутил отец, поднимая чемоданы. Сердце ее пропустило удар и замерло, а он продолжал: – Хотя, наверное, мне бы уже следовало привыкнуть. Твоя мать тоже упаковывает целый сундук каждый раз, когда отправляется отдыхать.
И ей самой тоже уже следовало бы знать, подумала Джоанна с болезненной улыбкой. Он был последним человеком, способным что-то заподозрить или бросить вызов. Он считал само собой разумеющимся, что она говорит правду.
Последний неспешный вопрос у поезда:
– Кстати, а где сейчас Майлс?
– О! – Она опять глупо вздрогнула. – Дома. – В данный момент это было правдой. Майлс был в Дублине и будет там до вечера. Его самолет отправляется в семь.
– Я полагаю, ты время от времени будешь ему писать, – еще одна шутка. Она машинально улыбнулась. – Скажи ему, чтобы он снова приехал повидать нас.
Она кивнула, ощущая, как кровь прилила к щекам. Затевая все это, она была готова ко всему, кроме, вероятно, доброты и привязанности. Не следует ли ей, как это ни поздно…
– Осторожней, Джо! – Рука отца смахнула ее с пути другой путешественницы, девушки примерно ее возраста, ведущей за руку курчавую африканскую девочку, совершенную фею в красной парке.
У малышки, обнимавшей огромного игрушечного панду, обе руки были заняты, ей нечем было ухватиться за поручень. Она с сомнением приподняла ногу в белой туфельке и снова опустила ее. Эдвард Дайкс быстро шагнул вперед и поднял ее на ступеньку. Последовал обмен улыбками и благодарностями, и в это время прозвучал свисток кондуктора.
Пахнувший табаком поцелуй приземлился на щеку Джоанны.
– Славная малышка, – с одобрением произнес отец и закрыл дверь купе.
Через минуту поезд беззаботно запыхтел с ярмутского Воксхолла. У него было тридцать пять минут, чтобы добраться до Нориджа, и его-то ничто не волновало. Масса времени, масса времени, уютно посвистывал он, семь означает секрет, масса времени.
Масса времени, масса времени… Но времени было недостаточно. Через несколько часов она будет с Майлсом, а через несколько недель станет его женой.
Песенка колес изменилась. Почему я выбрала тебя? Почему я выбрала тебя?Она засмеялась про себя. Можно сказать, что она вообще не выбирала. Майлс просто вошел в ее жизнь. «Настоящая оккупация», – сказали некоторые. И теперь поезд говорил что-то еще. Знаю почему. Знаю почему. Что-то, о чем она не сказала бы ни одной живой душе, потому что они плохо подумали бы о Майлсе, а ведь даже то полное паники мгновение было вызвано любовью. Она так и сказала дрожащим голосом, в ужасе, что может потерять его.
– Ну и хорошо. Давай поженимся, – весело сказал Майлс. – Что нам мешает?
Похоже, только ее родители. Его родители ничего об этом не знали. Они не станут возражать, заверил ее Майлс, но, конечно, сейчас им нельзя сказать, ведь это вовлечет их в обман. Выходом из положения может быть Шотландия, продолжал он. Если ты можешь доказать, что прожил там определенное время, то после шестнадцати лет разрешение родителей не требуется. В сущности вообще глупо ехать домой.
Майлс хотел, чтобы они вместе отправились в путешествие в прошлую пятницу, когда окончился семестр, но она не могла, не могла не попрощаться. Как всегда покладистый, он согласился, и даже решил последовать ее примеру и провести уикэнд дома.
Она знала, что Майлсу двадцать два года, у него есть старший брат Дуглас и нет сестер. Его родители владели фабрикой твида в Донегале, а теперь они жили в Дублине: «О'Малли Твидс Лимитед». Майлс вошел в дело. Она также знала, что он занимался им очень энергично. И хотя его нынешний курс обучения был связан с модой и дизайном, он занимался также организацией сбыта и связями с общественностью.
– Я полагаю, он будет директором? – закинул удочку отец, но этого она не знала. Дуглас О'Малли как будто занимался делом меньше, чем Майлс.
– Дуг умеет шевелиться, когда захочет, а иначе его толкать бесполезно. Никогда не любил выставляться напоказ, – сказал Майлс с ноткой привязанности. Итак, она знала еще кое-что. Он был великодушен даже по отношению к брату, который не старался нести свою часть ноши.
Африканская малышка с зубками, сверкающими, словно крошечные жемчужины, запела:
– Свавьте Его, свавьте Его, все вы, маленькие детки.
– Тише, Джилл, милая, здесь нельзя петь. – Ее спутница с извиняющимся видом посмотрела на Джоанну.
– Пожалуйста, не останавливайте ее. Мне это нравится, – поспешно сказала Джоанна.
Певица была одарена отсутствием застенчивости, весельем и искренностью. Папа был бы в восторге, подумала Джоанна, и без всякой логической причины от воспоминания о его крупной, облаченной в твид фигуре и от тоненьких, как палочки, ног Джилл у нее перехватило дыхание. Отец был неравнодушен к малышам. Когда ей было столько же лет, он каждое воскресенье водил ее на прогулку, на плохой дороге брал ее на руки и подсаживал на пони. Отец был бы страшно рад внукам, но захочет ли Майлс иметь детей? Они никогда не обсуждали это.
Главное – это любовь, убеждала себя Джоанна, а Майлс меня любит. Но все же где-то таилось грызущее сомнение. «Ну и хорошо, давай поженимся» внезапно показалось слишком легковесным, и не было никаких определенных планов на будущее.
– В Дублине трудно снять квартиру? – как-то спросила она.
– Не знаю. Вряд ли, – небрежно ответил Майлс, поглаживая ее руку. – Возможно, она нам не понадобится. Дома куча комнат. – И когда она возразила, он так же небрежно сказал: – Ну ладно. У нас будет квартира. Все, как ты скажешь.
Сначала – главное, напоминала себе Джоанна, а главным были мужчина и женщина, любящие друг друга, а не женщина в поисках дома и детей. И все же – надолго ли это, такая вот любовь?
Эта часть путешествия почти закончилась. Два белых паруса, показавшихся за зеленой равниной, выглядели так же, как на одной из картин ее матери-художницы; ближе к поезду пена пузырилась в кильватере парохода, спешившего по широкому проливу, потом показались верфи, полные разноцветных корпусов. До Нориджа оставалось минуты две, а она все еще пребывала в смятении.
Она думала, что все будет хорошо, она была почти уверена в этом, но не совсем… Ей не хватило времени.
В этот момент мимо окна промчался указатель с надписью «Норидж Торпс».
Девушка, опекавшая Джилл, с уговорами засовывала ее тонкие руки в куртку. Она улыбнулась Джоанне.
– Ну вот, здесь мы вас покинем. Думаю, вы не станете жалеть! – Джоанна решила, что она или опекунша, или учительница ребенка.
– Мы выходим, – радостно сообщила ей Джилл.
Иногда именно простейшие действия спускают курок. В данном случае это была темная курчавая головка, подпрыгивавшая в сторону двери.
Внезапно единственным, что имело значение для Джоанны, стали время и скорость. Она вскочила, встала на сиденье, сдергивая чемоданы с багажной сетки, затем спрыгнула на пол. На мгновение зеркало отразило ее желтовато-коричневое платье с округлым вырезом, светло-каштановую мальчишескую голову, нежно-розовый младенческий рот и потом потеряло ее, когда она стала проталкивать чемоданы сквозь узкую дверь купе.
Часы в конце платформы показывали 15.40. Майлс не мог зарегистрироваться в дублинском аэропорту раньше половины седьмого. Времени было достаточно – но как сказать? С чего начать? «Дорогой, не подумай, что я не люблю тебя»… «Дорогой, не мог бы ты вместо Эдинбурга снова приехать сюда? Я должна поговорить с тобой». Он разозлится и правильно сделает. Он спланировал ее путешествие, длинное, с несколькими пересадками. У него наверняка сложится ощущение, что если бы он не поддался ее прихоти насчет поездки домой, у нее не было бы возможности отступить.
Она ненавидела себя, и даже разносившееся через станционный громкоговоритель объявление, казалось, содержало оттенок упрека.
– Поезд, стоящий у третьей платформы, отправляется в пятнадцать сорок пять до Линкольна…
У барьера контролер нахмурился, увидев протянутый ему билет.
– Эдинбург? Вам нужен поезд на Линкольн, мисс. Вы только что с него сошли.
– Я знаю, – запнулась она. – Знаю. Я передумала.
Джилл и ее опекунша стояли у газетного киоска. Она прошла мимо, чувствуя удивленный взгляд девушки, дошла до телефонной будки и втащила в нее чемоданы. Ей показалось не случайным то, что когда она стала набирать номер, снова прозвучал голос из громкоговорителя, приглушенный, но ясно слышный.
– Поезд пятнадцать сорок пять на Линкольн отбывает от третьей платформы – с остановками в Тетфорде, Эли, Марче, Сполдинге и Слифорде.
Линия была свободна, ждать почти не пришлось. На другом конце ответил мужской голос.
– Майлс? – с нетерпением спросила Джоанна.
Послышался быстрый, резкий вдох, и потом молчание. Что-то в этом молчании заставило ее сердце резко сжаться.
– Пожалуйста, – задыхаясь, сказала она. – Пожалуйста, могу я попросить мистера Майлса О'Малли?
На этот раз голос ответил:
– О Боже! – произнес он с ирландским акцентом. – Разве вы не слышали?
– Не слышала что? – пробормотала она. Говорить было трудно – так сильно билось сердце.
Голос уклончиво продолжал:
– Послушайте, вы его девушка?
Джоанне показалось, что ее сердце и разум превратились в ледяные глыбы, но все же сигналы были приняты. Помни, они не знают ничего – подожди, пока не поговоришь с Майлсом.
– Не совсем, – ответила она. – Что… что-то случилось?
– Да. Именно поэтому я не хотел вас слишком ошарашить, – ответил голос. – Он разбился вчера па дороге в Белфаст, когда ехал в Лари. Он собирался ехать оттуда в Странраер, чтобы встретиться с каким-то приятелем, с которым собирался путешествовать по Шотландии.
– Разбился? – Джоанна облизала губы. – Вы хотите сказать… он сильно ранен?
– Боюсь, что хуже, – ответил ее собеседник. – Он умер.
Молодая женщина, провожавшая Джилл в дамскую комнату, первой заметила полуоткрытую дверь телефонной будки и случайно заглянула туда. Неловко лежавшая на своих чемоданах Джоанна этого не видела. И ничего не слышала, хотя еще сжимала в руке телефонную трубку.
