Текст книги "Сборник " Песня, зовущая домой""
Автор книги: Дорис Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
– И вам нравилось жить в Найроби?
– О, даже очень! – Я не могла удержаться и стала рассказывать ему о том, как я видела львиный выводок и даже встретила гепарда в Национальном парке, о том, как пик Килиманджаро возвышается над облаками, о желто-зеленых оттенках леса на Маунт Кения, о стаде слонов у залитого лунным светом водопоя той ночью, когда мы останавливались в знаменитом отеле «Тритопс».
– А теперь?.. – Он вопросительно замолк.
– Лондон, – огрызнулась я, – будь он неладен, – и ждала, как он отреагирует. Когда пауза затянулась, я спросила: – И вы туда же?
– Ну, не совсем. Я надеюсь отправиться дальше, в прекрасные места на западе. – Судя по выговору я уже твердо решила, что он ответит «Шотландия». И теперь я просто рот разинула.
– Но ведь вы шотландец?
– Я? – Мистер Невидимка забавно пискнул, точно так, как если проткнуть воздушный шарик. После короткой паузы он с удовлетворением продолжил: – Да, шотландец; и если бы я пытался отрицать это, вряд ли бы мне поверили.
– Да, уж не с таким выговором, – признала я.
– Выговор? – Это он произнес очень четко.
– Ну, ваш акцент, – поправилась я. – Знаете, он у вас есть. – Разговор становился довольно бессмысленным, но лучше пусть он чувствует свое превосходство, чем потеряет интерес.
Почти с сожалением я услышала грохот подносов, при звуке которого пассажиры стали усаживаться прямее, а веки спящей Илейн слегка дрогнули.
– Кажется, для завтрака еще рано? – заметила я.
Мистер Невидимка опять скрыл глаза за темными очками, которые ему не шли.
– Ожидают плохую погоду, – объяснил он. – Насколько мне известно, в сводке из Женевы было предупреждение о турбулентности.
Утро все еще оставалось таким ясным, и я надеялась, что сводка окажется ошибочной, но не успели мы покончить с ломтиками ветчины и помидорами, как голос капитана объявил, что впереди ожидается гроза и мы будем пытаться «увернуться» от нее.
– О Боже, я так и знала, что что-то случится, – дрожащим голосом сказала Илейн. – Я всегда страшно боялась грома.
У Барбары всегда был один безошибочный ответ на все мои предупреждения насчет солнца, фруктов и москитов: «Не волнуйтесь, может, ничего и не случится». И с ней никогда ничего не случалось. Я с уверенным видом сказала то же самое своей побледневшей соседке, и некоторое время казалось, что нам удалось «увернуться», но сразу после вылета из Франкфурта вид за окошками изменился. Потоки дождя хлестали по стеклам, яростно слетали с крыльев, и нас окутало темное облачное одеяло, после чего появилась неизбежная болтанка. Везде слышались звонки, африканские и европейские стюардессы спешили на вызовы.
Илейн было совсем плохо, и так как она раньше доверительно сообщила мне, что беременна уже два месяца, я волновалась за нее, стараясь этого не показывать. Когда стюардесса предложила ей перейти в хвост, где можно было полежать, я почувствовала облегчение.
– Идите прилягте, – торопила я ее.
Ее лицо стало уже совсем серым, но она держалась отважно.
– Нет, я не могу. А как же Трэси?
– А что Трэси? – по возможности небрежно повторила я. – Я за ней присмотрю.
Все еще возражая, но уже облегченно, Илейн с моей помощью встала, и мы двинулись. Однако Трэси не совсем удовлетворял такой оборот дел.
– Куда пошла мамочка?
– Только на несколько минут прилечь, – успокоительно сказала я. – Она скоро вернется.
– Я хочу к ней. – Она возбужденно заерзала в привязном ремне.
– Туда нельзя, милочка. Давай я расскажу тебе еще одну сказку, – оптимистично предложила я. Но Трэси не желала слушать сказку. Сначала ей требовалась мамочка, а потом понадобился бумажный мешок. Только она этого не знала, пока не стало слишком поздно. Моей серой полотняной юбке это совсем не понравилось.
От страха и отвращения она громко заревела.
– Убери это с моего платья! Я это не хочу!
К счастью, мы уже выбирались из грозы. Грохот грома отдалился, дождь больше не молотил по крыльям. Пока я все вытирала, вернулась стюардесса и сообщила, что Илейн чувствует себя лучше и задремала, а еще через несколько минут капитан объявил, что можно расстегнуть ремни. До посадки оставалось около часа.
Я была не прочь пойти умыться, причесаться и по возможности почистить юбку, да и Трэси вроде бы собиралась уснуть. К сожалению, когда я попыталась ускользнуть, она открыла глаза и отчаянно вцепилась в меня, давая понять, что в отсутствие матери только я у нее и осталась. Ладно, ничего не поделаешь. Ей нелегко пришлось, и, с учетом всех обстоятельств, она вела себя очень хорошо.
Когда кто-то тронул меня за руку, я чуть не подпрыгнула до потолка. Мистер Невидимка, о существовании которого в суете прошедшего часа я почти забыла, наклонился через проход.
– Если вам нужно, – он деликатно помолчал, – пойти умыться, я вас сменю.
Очевидно полагая, что я соглашусь, он снял темные очки и сунул их в карман.
– О, я не знаю, – пробормотала я, оправившись от неожиданности. – Вы очень добры, но боюсь, она не захочет с вами остаться.
– Думаю, останется, – уверенно заметил он. – У меня есть дети. – На его лице мелькнуло странное выражение, но оно сразу пропало, и он уже усаживался в кресло, которое я освободила сама не знаю как. Трэси открыла голубые глаза, готовые заплакать, но еще сухие. – Хелло, Трэси, как поживаешь? – серьезно спросил голос с шотландским выговором. – Хочешь конфетку? – с таинственным шуршанием из его кармана появился кулек и, как по волшебству, лицо Трэси осветилось любопытством. Еще через несколько мгновений я услышала: – Отлично. И я одну возьму, чтобы составить тебе компанию. – Снова что-то знакомое было в хитрой улыбке и вдруг ставших плутовскими глазах, что-то почти напоминавшее Джекила и Хайда. Мистер Хайд, спрятанный за темными очками, не мог знать, как разговаривать с детьми; доктор Джекил, выглядевший гораздо моложе, мог бы с удовольствием возиться со своими собственными. Сколько их у него, раздумывала я, мальчики или девочки? Может, это они живут в прелестном месте на западе?
– Мне больше нравятся красные, – говорил он, и я с удовольствием поняла, что мое отсутствие даже не будет замечено. Трэси уютно, как котенок, устроилась в сгибе мягко обнимавшей ее большой руки.
Раз так, то я могла не торопиться. Я протерла юбку, умылась и заново подкрасила лицо. Прошло, наверное, минут десять, пока я вернулась в салон.
Моторы ровно гудели, и так как многие пассажиры с облегчением воспользовались услугами бара, шума было достаточно. Но, проходя к своему креслу, я готова была поклясться, что слышу еще что-то, очень, очень тихое – не слышное почти никому, кроме взъерошенной головки, прижавшейся к широкой груди в синем пиджаке. Мистер Невидимка напевал вполголоса, а Трэси крепко спала.
Так же вполголоса он сказал:
– Если не возражаете, сядьте в мое кресло – думаю, так будет лучше.
Я молча уселась, напрягая слух, ожидая снова услышать те же журчащие звуки, но, к моему раздражению, не услышала ни шепотка.
Оставалось пятнадцать минут до посадки, когда Трэси проснулась, бодрая, как птичка, и опекун усадил ее в кресло и отрегулировал пристяжной ремень.
– Теперь мне надо пойти умыться, – серьезно сообщил он ей. – Так что пока.
– Огромное спасибо от меня и матери Трэси, – с восхищением вставила я, – это было мастерски проделано!
Когда я пристегивала ремень, вернулась Илейн. Я была рада увидеть, что она полностью пришла в себя.
– Тысяча извинений, – сказала она. – С ней не было хлопот?
– У дяди есть конфеты, – с важным видом объявила Трэси, и я стала было объяснять, но прервалась, когда вернулся мистер Невидимка, тщательно причесанный, очевидно побрившийся, при галстуке и снова в темных очках. Не обращая на нас внимания, он уселся и пристегнул ремень. Это опять был молчаливый и непроницаемый мистер Хайд.
– Что за странный шум? – вдруг спросила Илейн.
– Не знаю, – правдиво ответила я. Я всегда считала, что чем меньше знать о тех штуках, которые шумят в самолете, тем лучше.
– Это ненормально, – уверенно сказала Илейн. – О Деб, не могло же еще что-то случиться!
– Вот именно, – подтвердила я, – не могло.
Но все-таки мы должны были приземлиться пять минут назад, и прошло больше пятнадцати с тех пор, как нам сказали потушить сигареты, и хоть я не хотела, чтобы Илейн это заметила, у меня возникло подозрение, что мы набираем высоту и разворачиваемся.
– Кто вас встречает? – спросила я небрежным тоном.
– Мои родители. Они живут в Суррее.
– Они уже видели Трэси? – Я снова старалась отвлечь ее, потому что теперь увидела, что из летного отсека вышла старшая стюардесса с таким намеренно спокойным видом, какой и я бы старалась принять, если бы что-то было неладно.
К несчастью, Илейн тоже ее заметила. Она рассеянно отвечала на мои вопросы.
– Нет, да, но тогда она была совсем маленькая. Деб, что-то случилось! Так я и знала!
Стюардесса подняла руку.
– Леди и джентльмены, прошу внимания. Через несколько минут мы произведем посадку. Может возникнуть небольшая тряска. Пожалуйста, нагнитесь вперед и опустите голову. – Она прошла по рядам, улыбаясь, показывая, как надо делать, одобряя тех, кто уже принял нужное положение. – Пожалуйста, снимите очки, сэр. И вы, мадам. Спасибо.
За ее спиной потрескивающий голос капитана из динамика приносил извинения.
– Прошу вас сохранять спокойствие и делать то, что вам скажут. Опасности нет никакой.
Надо отдать Илейн должное, она, как часто бывает с нервными людьми, в минуты опасности могла быть собранной и отважной. Конечно, это была процедура для аварийной посадки; о ней я читала в инструкции прошлым вечером. Я не знала, поняла ли это Илейн, но она держалась бодро и, притворяясь, что это игра, велела Трэси не поднимать голову с подушки.
Мне в голову вдруг пришла мрачная мысль. У Илейн была Трэси. Хотя было объявлено, что опасности нет, но если она была… если мы упадем… если мы погибнем… я буду в полном одиночестве. Никаких «домашних дорогих». Я должна бы быть этим довольна – да, я была довольна. Мысль о том, что Алан или Барбара умрут, была непереносима, – и мама тоже. Когда умираешь, не берешь с собой попутчика. Хотя некоторые брали. Древние египтяне.
Последняя мысль преподавательницы – о древних египтянах.
– Извините, – произнес очень мягкий голос, – не хотите ли конфету?
Я ушам своим не верила. Мы снижались, возможно, приближаясь к своей гибели, а тут ко мне протягивалась рука – не с конфетой, а с долькой шоколада. Я знала, что сижу, выпучив глаза, такие же стеклянные, как у плюшевого мишки много лет назад. Голубые глаза, встретившие мой взгляд, тоже были испуганы, я это знала – спокойные на вид, но в глубине совсем не смелые. Возможно, он думал о своих детях, благодаря Бога, что их здесь нет, и в то же время желая быть с ними… как я. Мы оба в одиночестве, и оба с мыслью о детях. Рука, тронувшая мою, была холодна. Не знаю, почему я не убрала руку сразу же, как взяла шоколад. Но я ее не убрала. Несколько мгновений наши руки касались. Потом я бросила шоколадку в рот и бодро сказала:
– Пусть наши беседы будут сладки!
Почти сразу за этим последовал толчок и визгливый скрежет. Еще толчки, снова визг, и вдруг – мы уже стояли на грунте, и все аварийные люки открылись.
– Сели! – ахнула я, непонятно почему обращаясь не к Илейн, а к мистеру Невидимке. – Мы сели. А вы не съели свой шоколад. – У него в руке еще оставался кусочек.
– Нет, – просто сказал он. – Но еще немного, и я бы ухватился за бумажный мешок.
Однако нам не позволили такую роскошь, как немного времени. Двери были открыты, и нас торопливо вывели из самолета.
Так что я не предстала перед Святым Петром в запачканной юбке, и, пожалуй, не бывает худа без хоть какого-нибудь добра. Я с таким облегчением забралась в один из автобусов, ждавших в зловещем ряду пожарных машин и машин скорой помощи, выехавших нам навстречу, что не увидела никаких призраков на наблюдательной площадке. Потом мы узнали, что после вылета из Франкфурта в нос и одно из крыльев самолета ударила молния и механизм выпуска носового шасси был выведен из строя. Визг издавал нос самолета, скользивший по взлетной полосе. И вот нас уже везли к залу прибытия в двух автобусах. Я сообразила, что мистер Невидимка, должно быть, попал в другой.
– Вот дядя с конфетами! – радостно показала Трэси, когда мы ждали багаж.
Мистер Невидимка только что получил изящный и, судя по виду, дорогой чемодан и как раз поднял его на стол для досмотра. За последний час у меня почти вылетело из головы то, что я думала раньше о каких-то его неприятностях, но теперь я об этом вспомнила, и у меня защемило сердце. Я практически достигла своего порта назначения и надеялась, что когда он доберется до своего, предположительно в западных местах, он обнаружит, что там все в порядке. Таможенник поговорил с ним, он снял чемодан и, к моему изумлению, направился прямо к нам.
– Что ж, теперь до свидания. – Он нагнулся потрепать кудряшки Трэси, улыбнулся Илейн и посмотрел на меня, опять округлив глаза. Следующие слова он произнес так тихо, что только я их уловила да так и осталась стоять, разинув рот.
– В чем дело? Что он сказал? – всполошилась Илейн. – Проснитесь, Деб. У вас такой вид, как будто вы встретили привидение.
– Он сказал… что почти всегда делает это сам, – запинаясь, выговорила я, все еще глядя ему вслед, хотя строгий синий пиджак уже скрылся из виду.
– Делает что?
– Чистит свои ботинки, – озадаченно сказала я.
Глава вторая
Славный мистер Ли, мамин сосед, встретил меня в Хитроу. Он был без пиджака и сообщил, что с самого июня они здесь «просто зажарились».
– Хотел бы я поехать сейчас в Девон, – заключил он.
– А кто бы не хотел? – рассмеялась я.
Он взглянул на меня, как будто собираясь что-то сказать, потом явно решил, что не стоит. Я только хотела спросить, что он имеет в виду, когда машина свернула за угол и остановилась. Я была дома, и на первый взгляд все выглядело совсем как обычно – алые розы, которыми папа так гордился, пышно цвели вокруг солнечных часов, и изящная фигура мамы спешила по дорожке навстречу. При втором взгляде я заморгала, и мистер Ли хмыкнул.
Мама была не такая, как обычно. Раньше у «мышки в доме» волосы оправдывали это прозвище. Теперь… я снова заморгала. Она сделала себе косую челку и слоистую стрижку. А уж насчет «не отличишь от ржаного колоска» – так ее волосы были даже не «приятно каштановыми», а ярко-мармеладными. Что касается остального, то брови были тщательно подведены, и на ней была короткая золотисто-коричневая юбка и белая блузка с золотисто-коричневыми ромашками.
– Деб, дорогая! – она обняла меня.
– А теперь дай я тебя разгляжу, – сказала она, когда мистер Ли удалился, и разглядывала меня карими глазами – такого же цвета, что и мои. – Да, милочка, ты выглядишь очень усталой. Ничего, вот только послушай. Что бы ты сказала насчет провести три-четыре недели в Девоне? Нет, дай мне закончить, – это когда я открыла рот, – в шикарном отеле на окраине Дартмура, вдвоем – а платить как за одного.
Это было похоже на выигрыш в лотерее.
– Я скажу, что это новая прическа подействовала на твои мозги, – отшутилась я.
Она сразу обрадовалась:
– Тебе нравится, верно? Это была идея Барби. Она сказала, что мне не найти работу, если я не сделаю что-нибудь со своей внешностью.
– О да, работа, – сказала я без особого энтузиазма. – И как ты там?
– Абсолютно великолепно, – сообщила мама. – Как раз из-за этого я еду в Дартмур. – И она объяснила, что отель в Ричмонде, куда она устроилась, входил в объединение. Отель «Тор Рок» в Торкомбе в Девоне был в той же группе, и в июле и августе им требовалось больше регистраторов. Маме дали возможности перейти туда. Она заказала номер на меня, и мы должны были выехать в следующий понедельник.
Через неделю! Если не считать выходных, это оставляло мне пять дней, а дел была масса. Сначала найти работу. Я приехала, не имея места на следующий учебный год, и в первую очередь мне надо было повидать мисс Ирвин, старшую преподавательницу в моем бывшем колледже. Я довольно-таки нахально подумывала о преподавании на учительских курсах. Обычный минимальный возраст для этого был двадцать девять, и мисс Ирвин вполне могла подумать, что я считаю себя «неотразимой», по выражению Алана, если хочу взяться за это раньше, но ведь никогда не знаешь.
– Это не оставляет мне много времени, – озабоченно сказала я. Меня могли вызвать на совет по кадрам, и я не могла беседовать с ними из Девона.
Однако мама оставалась спокойной, что было необычно для этой мышки. Раньше она всегда легко отступала, не считая, конечно, того, что она осталась в Уимблдоне и взяла в жильцы Барбару, хотя я не советовала ей этого делать.
– Ничего не поделаешь, милочка. Это была слишком хорошая возможность, чтобы ее упустить. Мистер Ли считает так же.
Симпатичный мистер Ли, куривший трубку, как и мой отец, бывший вдовцом уже несколько лет, всегда, сколько я помню, составлял часть нашего пейзажа. Он мыл машину с одной стороны изгороди в то время, как отец мыл свою с другой стороны. Очевидно, он с самого января уговаривал маму взять отпуск.
– И маленькая птичка сказала мне, что и ты об этом не пожалеешь, – загадочно сказала мама. – А теперь давай выпьем чаю. Чайник уже сто лет как поставлен.
Она могла бы и не говорить. Он вскипел и залил огонь, и в кухне стоял запах газа. Я бросилась открывать окна и двери. Мама рассеянно сказала:
– О, пахнет газом? Я и не почувствовала.
– За такими, как ты, кто-то присматривает на небесах, – мрачно сказала я.
– Да, знаю. Его зовут Джордж Ли, – тепло сказала мама. – Он починил свет на прошлой неделе. По правде, – тут она покраснела, – шума было много. Я и не знала, что опасно совать руку в распределительную коробку. Он на меня ужасно рассердился.
– О Боже! – сказала я, уставившись на нее.
Оказалось, что не только мамины волосы, но и новая одежда, которую прежняя «мышка в доме» никогда бы не выбрала, были делом рук Барбары.
– Она упаковала все мои старые вещи и отдала их Армии Спасения, – рассмеялась мама. – Последнее ее дело перед тем, как уехать. О Деб, мне ее не хватает. Мы здорово веселились вместе.
– Знаю, – негромко сказала я, помешивая чай. – Но по крайней мере она осталась в нашей семье. В чем нет моей заслуги, – смущенно добавила я.
Допив чай, мы вымыли посуду, и я высказала кое-какие предложения насчет дома – поставить центральное отопление до наступления зимы, отделать кухню новомодной съемной плиткой и купить новую стиральную машину.
– Такая древность! – Я с отвращение поглядела на старую. – Я просто не смогу жить с ней в одном доме!
– Послушай, Деб. – Мама, очевидно, давно пыталась что-то сказать. Она рассеянно поставила еще мыльную чашку в сушилку. Совсем не рассеянно я вынула ее и сполоснула. Чего я не люблю с чаем, так это мыла.
– Деб, – снова начала она, с этой необычной твердостью, – мне бы не хотелось, чтобы ты ради меня оставалась в Лондоне. Я имею в виду, насовсем. Я сказала Барби, чтобы она тебе это объяснила. Я не собираюсь быть обузой.
– Кто говорит насчет обузы? – легко ответила я и с замиранием сердца поняла, что в самом деле мы говорим не об этом. То, что мама никогда бы не сказала, обе мы ощущали – разницу между «не хочу, чтобы ты оставалась ради меня» и «мне ее не хватает, мы здорово веселились вместе».
Барбару могло развеселить что угодно. Если в потоке транспорта у нас западала кнопка сигнала, то я сидела вся красная, а Барбара разражалась приступами хохота. В прошлом месяце в театре они с Аланом хихикали и кто-то яростно на нас зашипел. Я чуть не сгорела от стыда. «Учительница!» – поддразнивал меня Алан. Даже папа говорил: «Деб, давай себе волю иногда, вот мой совет», – и я чувствовала, что он думает о маме. Когда они поженились, ей было восемнадцать – почти еще ребенок в любом смысле. Но все мы знали, что и тогда, и всегда он обожал самое землю, по которой она ступала.
Моя неспособность дать себе волю никогда еще не проявлялась в более неподходящий момент. Может быть, и в Найроби, и в Лондоне я никому не была нужна, хоть они не признавались себе в этом. Когда я оглянулась, мама укладывала белый орлоновый жакет в вязаную сумку и надевала белые перчатки.
– Барби говорит, что работающие девушки в Нью-Йорке просто с ума сошли от белых перчаток. Они стирают их в офисе и сушат на радиаторах, чтобы надеть в перерыве на ленч. Тебе надо их попробовать, милочка. Сейчас я бы и не подумала без них идти устраиваться на работу. – Она уже была в холле, но вернулась, чтобы совершенно небрежно сообщить. – И кстати, я кое-кого пригласила на обед. Около шести. Я могу не успеть к этому времени, но я сказала ему, что ты будешь.
– Сегодня? – уточнила я. – А что же у нас есть, мама, Бога ради?
– Понятия не имею, – сказала она с лучезарной улыбкой. – Но у тебя масса времени все обдумать. Я знаю, милая, на этот раз ты приготовишь что-нибудь очень вкусное. Не то чтобы раньше у тебя плохо получалось, но этот раз особый. Деловая встреча! – Глаза цвета золотистого сиропа искрились весельем.
– Да брось ты! – рассмеялась я. Мама – и деловая встреча.
– Ну, он знаком с мистером Россом, управляющим в «Тор Роке», и он замолвил за меня слово, значит это важно. – Она открыла дверь в холл.
– Мама! – в отчаянии завопила я. – Вернись, расскажи толком. Кто он? Как его зовут? – Бесполезно. Она уже шла по дорожке.
Вот тебе и вернулась домой, подумала я и пошла на кухню.
Я приготовила жареного цыпленка с шалфеем и луком, колбаски и картофель. Ко всему этому – свежий горошек и бутылка французского вина. Ничего не зная о госте, я не могла судить, любит ли он сласти, так что на всякий случай запаслась фруктами и сделала шоколадный бисквит с мятным соусом. В Найроби мне не довелось часто готовить, потому что у нас был превосходный африканский повар, но мне это всегда доставляло удовольствие.
Когда все было готово, я приняла ванну и переоделась в легкое платье, лимонное в синий горошек, и кремовые плетеные сандалеты. До этого я нашла время вымыть волосы, которые на солнце быстро высохли, но распушились. Я их старательно пригладила на правую сторону и занялась лицом. Ничего яркого. Если ваши цвета – рожь, сахарная вата и янтарь, то ничто чересчур выделяющееся вам не дозволено. Я удовлетворилась смесью бледно-розового и желтого для теней и чуть более яркой помадой.
Я кончала сервировку стола, когда стали передавать теленовости, и услышала:
– Воздушный лайнер «Комета» произвел аварийную посадку этим утром в аэропорту Хитроу вследствие отказа механизма выпуска носового шасси. Пассажиры и экипаж не пострадали.
Мы попали на телевидение, вот как? Я отвлеклась, чтобы посмотреть на наш самолет – как он выглядел после инцидента. Нос был задран в воздух и там работали механики. Камера вновь показала комментатора.
– Потом Гэри Майо побеседовал с Колином Камероном, летевшим этим рейсом.
И передо мной появился мистер Невидимка в том же пиджаке с контрастной отделкой отворотов, с той же гладкой прической, теми же округлыми глазами, как тогда, когда он вполголоса произнес свою прощальную фразу. Глаза так запали, что, казалось, выглядывают из глубины.
– Мистер Камерон, среди пассажиров была паника? – спросил репортер.
– Нет, совершенно никакой. Пилот об этом позаботился.
– Как насчет посадки? Вы почувствовали какое-то неудобство?
– Если вы хотите узнать, понадобился ли мне бумажный мешок, – скулы мистера Невидимки раздвинулись в улыбке, – мне некогда было о нем подумать. Они выпихнули нас из самолета так быстро, как только было возможно.
Так что все мои сомнения отпали, и поскольку все уже было позади, я тоже могла улыбаться. Ведь не каждый же день знаменитость кормит вас шоколадом – или держит за руку. Да не просто знаменитость, а всеобщий любимец. Свидетельством этому была улыбка на лице вновь возникшего на экране комментатора.
– С Гэри Майо беседовал Колин Камерон, – бодро заключил он, – вернувшийся к нам раньше, чем ожидалось, из-за болезни дочери. Пожелаем ей быстрого выздоровления.
Так вот оно что! Мое легкомысленное настроение увяло так же быстро, как и возникло. Мистер Невидимка – теперь я должна была думать о нем, как о Колине Камероне, – был озабочен и замкнулся в себе, и мои неясные ощущения и сочувствие к нему в итоге не были совсем уж ерундой. Наверное, ребенок серьезно болен, если он даже прервал гастроли.
Уже после шести раздался звонок в дверь и, выглянув в окно, я заметила у калитки серую машину. Открывая дверь, я опять пожалела, что не знаю имени нашего гостя.
– Добрый вечер, очень рада… – Слова замерли у меня на губах, и я, не веря себе, уставилась в серые в морщинках глаза. – Адам!
– Деб! – Правой рукой он пожал мою протянутую руку, а левая обвилась вокруг меня. – Славно вновь увидеть вас. – Он легко поцеловал меня.
– Только не говорите, что это вы – та деловая встреча, о которой говорила мама, – ахнула я.
На репетициях хора в ту холодную зиму после Рождества его любимой фразой было «разнимите это на части и соберите снова». Сейчас мои глаза проделывали это с ним – вытянутое лицо, орлиный профиль, тонкая напряженная шея. Он не изменился ни на дюйм – глаза, вглядывающиеся в горизонт, тонкие взъерошенные волосы, – я почти с болью поняла, что время ничего не изменило. Он был все тем же; и я тоже.
Я с удивлением сознала, что хотя Адам так долго занимал мои мысли, до сих пор мы еще никогда не ели вместе, и, к моему разочарованию, он ел мало. Он отказался от десерта, и шоколадный бисквит остался для мамы.
Тем не менее это была приятная встреча. С тех пор, как мы виделись последний раз, в жизни Адама как будто многое изменилось. Я внимательно слушала его рассказ о крошечном бизнесе, который он организовал в Девоне: изготовление твида ручной выделки с магазином для демонстрации и продажи ткани. Дело пошло неплохо, и теперь у него были два помощника, молодая семейная пара, которые могли управиться, сказал он со смехом, и со станком, и с гроссбухом – смотря что требовалось.
– Вам надо бы взглянуть на них, целых два моих станка. – Он расплылся в улыбке.
Я сказала, что была бы в восторге.
– А как насчет фотографии? Я прочла об этом в самолете. Та статья из серии «циклоп» с прелестными фото.
– И прелестными деньгами! – Адам с удовольствием чмокнул свои пальцы. Это было его новейшей затеей. Он всегда увлекался фотографией и вдруг обнаружил, что на этом можно заработать. Его помощники, Джим и Джилл, теперь уже могли сами вести дело с твидом. Вот вам, Колин Камерон, с триумфом подумала я.
– Как замечательно для вас прошли эти два года, – искренне сказала я. – Я понятия не имела, что вы могли заняться такими вещами.
– Нет? – Серые глаза оценивающе поглядели на меня. – Ну, вряд ли сбежать в Восточную Африку было лучшим способом это узнать.
Мгновение мы смотрели друг на друга.
– Но не может быть, чтобы я была нужна вам, – запинаясь, сказала я.
– Что самое плохое в вас, учителях, – небрежно произнес Адам, – вам и в голову не может прийти, что вы иногда способны ошибаться. К счастью, – добавил он, – исправить ошибку никогда не поздно. Вы верите в удачу? – продолжал он. – Или в совпадение, или в гром с ясного неба, или называйте как хотите? Еще несколько недель назад я не верил. Вообще-то мне понадобилось приехать в Лондон по делу, в связи с «циклопами», а в отеле, где я обычно останавливаюсь, не было мест, и они устроили меня в этот, в Ричмонде. Когда я пришел туда, за конторкой была ваша мать. Она сказала, что вы возвращаетесь домой. А то бы я никогда об этом не узнал.
Отделенная от него шириной стола, я сидела с дико бьющимся сердцем. Мои руки лежали на коленях, и сквозь ткань платья я ощущала, как они горят.
– По-моему, это Платон сказал: «судьба зачастую посылает удачу отчаявшимся», – с удовлетворением процитировал Адам. – Давайте выпьем за него, ладно? Или по крайней мере за мое следующее везение. – Он взял бутылку и наклонил ее над моим бокалом.
– Хватит, не то у меня голова закружится, – сказала я с неожиданной твердостью. – Не говорите мне, что месяц назад вы были отчаявшимся человеком. И вообще, можно было сделать проще. Почему бы не спросить меня?
– Ладно, – сказал Адам. – Вы знаете, что это я устроил так, что они вызвали вашу мать в Торкомб? Конечно, это было просто. Я знаком с Роджером Россом. Он выставляет мои работы в холле, и я иногда одалживаю ему свои фото. Ну, я и подумал, что вы приедете с ней. Верно? – Я кивнула. Сердце мое не только перестало колотиться, но даже стало напевать заливчатую песенку. – И более того, что если приедете, то у вас будет достаточно свободного времени. – Я опять кивнула. – Сейчас, на данный момент, – он помолчал, – я живу над магазином. Уточню, что это недалеко, всего примерно в трех милях, в соседнем городке. Но я не собираюсь всегда там жить. – Он замолчал и испытующе посмотрел на меня. Я никогда не встречала таких выразительных или таких ранимых глаз.
– Ну конечно же, – воскликнула я, – ваш коттедж! Он в Торкомбе, верно?
– Попали в точку! – зааплодировал Адам. – Да, конечно там, и кстати, в ужасном состоянии. Нет, я думаю, он достаточно крепок. Я недавно его осматривал и подумывал о том, чтобы его продать, – он помолчал, – как ни странно, но именно перед тем, как зайти в этот отель в Ричмонде. И теперь мне как-то не хочется. Я знаю, что прошу слишком многого, Деб, но что я хочу сказать, это вот что – вы мне с ним не поможете, пока будете там? Знаете, какие-то улучшения, отделка, занавески и все такое?
Для начала мне требовалось отдышаться. Все это было так невероятно. Я ничего бы так не хотела, ничто не подходило мне лучше, чем применить на деле то, чему я учила – удобства в доме, его меблировка, его цвета. А для Адама это будет работа не просто по хотению, а по любви. Единственным препятствием могло оказаться то, что я занималась экономикой домашнего хозяйства и лучше всего могла организовать дом с удобствами для семьи; но Адам быстро продвигался к известности, и ему могло потребоваться что-то необычное – тогда ему следовало нанять консультанта по дизайну. Наверняка я могла узнать у мисс Ирвин, к кому можно будет обратиться.
– Знаете, – лениво заметил Адам, – я и вправду начинаю думать, что учителя довольно туповаты. Полагаю, вам бы не могло прийти в голову, что у меня могут быть личные причины хотеть, чтобы вы там все устроили по своему желанию? Но пока еще рано об этом говорить. – Он повертел бокал в пальцах. – И насколько я вас знаю, вы, наверное, вернулись домой, лелея тайную мысль о продолжении образования. Я прав?
– Ну конечно же, вы правы, – быстро сказала я. Не следовало открыто показывать свои чувства, а мои уж слишком часто проявлялись за последние несколько минут. Если я не буду сдержаннее, Адам все поймет, и тогда я сгорю со стыда.
