Текст книги "Сборник " Песня, зовущая домой""

Автор книги: Дорис Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– О Колин! Извините, я хотела сказать мистер Камерон… – Я замолчала.

– Колин, пусть будет Колин, – сказал он со своей очаровательной улыбкой. – Ведь вы для меня всегда были Дебора. – Я пораженно взглянула на него. – Это значит «красноречивая», – сказал он. – И несомненно вы были необычайно красноречивы с малышкой в самолете. Но вы должны рассказать мне конец сказки. Этим утром я сумел рассказать лишь вот столько. – Он развел руки, предположительно чтобы показать, какой был Лев. Я вспомнила, что точно так же я показывала Трэси. – Видите ли, я ужасно стараюсь, да вот в выдумках не слишком силен.

Он произнес это со странным шотландским выговором, и трудно было понять, позаимствовал он где-то эту фразу или она знакома ему с детства. Но мне было как-то все равно. Я просто старалась ему помочь – как говорила официантка в отеле – тем, что он хотел и сколько хотел. Сообразив, что я сказала, я ужасно смутилась.

– Конечно, я имею в виду с детьми, – торопливо добавила я, – и пока я буду здесь – еще неделю или две. А сколько вы еще пробудете в Сикоуве?

Я разрушила чары. Он стал перечислять все, что планировал дальше. Его сезон кончался тринадцатого сентября, но дети должны были вернуться в Шотландию раньше. Его родители приедут сюда на отдых, а потом заберут их с собой. И еще факты. До конца года у него запланированы двое гастролей, одни в Штатах. В прошлом году он гастролировал по Австралии и много выступал на телевидении. Мне показалось, что в его голосе проскользнула нотка самодовольства, и, если несколько минут назад от его слов у меня подкатывал комок к горлу, эти произвели обратное впечатление.

– Вам известно, что я познакомился со своей женой в хоре Адама в Стритеме? – вдруг спросил он, когда мы шли по последнему, как я надеялась, изгибу дороги. – Это он нас и познакомил. Я очень часто бывал там. Вдали от дома я чувствовал себя довольно одиноко, а мистер и миссис Баллести были ужасно приветливы со всеми. – Хор ему как будто нравился, но он неохотно говорил о годах, проведенных в музыкальном колледже. У меня осталось впечатление, что он не был ни старательным, ни особо многообещающим студентом.

– Наконец-то, слава Богу, – сказал он, когда мы завидели табличку «Лейтон». – Мои ноги меня доконают.

Его жалобный тон был последней соломинкой.

– Как жаль, – сказала я, стараясь не показывать, что меня это позабавило, – вам надо было напомнить мне о своих мозолях.

Он пораженно уставился на меня, вздернув брови.

– Черт побери, Дебора, не проговоритесь об этом где-нибудь! В моей работе есть вещи, которые иметь не полагается. Например, люмбаго и ревматизм. Остается удовлетворяться лишь «нервным истощением» или «вирусной инфекцией».

– А мозоли? – поддразнила я.

– О, их даже упоминать нельзя.

– Да вы шутите!

– Нисколько. – Он посмотрел на меня с довольным видом, поблескивая голубыми глазами. – Как будто вы не заметили, что есть я – это только приятная внешность.

Лейтон был застроен домами из красного песчаника с черепичными крышами. Треугольный участок, образованный церковью, хозяйственными постройками и залом собраний со входом под потемневшей от времени резной аркой, уже был погружен в темноту. Навстречу нам плыли голоса, вызывая, подобно опахалам, легкое движение воздуха.

Та женщина, что жизнь дала,

Подобна солнцу в зимний день,

Ее улыбка, хоть светла,

Морозной дымки скрыта тенью.

Я затаила дыхание. Мы с папой любили многоголосное пение и даже часто шутили, что наши вкусы восходят еще к тем дням, когда творил Морли. Со времени папиной смерти ничто не вызывало у меня такого сладко-щемящего чувства. В сравнении с этой тончайшей остротой «Мои домашние» казались просто милой слезливой песенкой, и теперь мне больше чем когда-либо захотелось побыть наедине с собой. Так тонки были нити, связавшие меня с прошлым, что один смешок мог их разорвать. Надо отдать должное Колину Камерону, он не издал ни звука, даже не заговорил. Но он также и не выглядел взволнованным. Раздраженная этим, я в конце концов сама прошептала:

– Как прелестно!

– Да, конечно, – с готовностью ответил он, – совсем даже неплохо для местного хора.

Что за снисходительность! Неужели у него уже настолько запудренные мозги, что красоту он измеряет только успехом?

– Так зайдем? – предложил он и открыл дверь.

На мгновение все замолкло. Адам приветственно помахал нам, и мы уселись в задних рядах.

– От Адама всегда веет холодом, – заметил мой сосед. – В Стритеме было то же самое. Я помню… – Он, посмеиваясь, стал рассказывать о своих проделках там.

Когда мне стало уж совсем невыносимо, я вставила ледяным тоном:

– Да уж конечно, теперь вы совсем не тот, что тогда.

Я иногда говорю такие вещи четко и холодно и потом ненавижу себя за это. И теперь я сразу отвернулась. Я вспомнила все, в чем он мне так доверчиво сознавался по пути сюда, и почувствовала себя так мерзко, как будто ударила Йена, так мерзко, что чуть не заплакала. Теперь, когда я снова взгляну на него, он будет так же погружен в себя, как во время ленча. Я посмотрела – и ничего подобного. Полные губы расплылись в улыбке истинного удовлетворения.

– Да, конечно, наверное так. Благодарю вас, – смущенно – или мне показалось? – сказал он, и в этот момент вновь зазвенел рояль, и мы уселись поудобнее и стали слушать.

Трудно было поверить, что такое изысканное изящество исходило от плохо поставленных голосов в деревенском зале собраний, и конечно же, обитатели дома престарелых, кому и предназначалось это пение, получали огромное удовольствие. Но разве должна «Финляндия», страстная песня протеста, звучать с такой математической точностью? И кроме того, думала я, у старых людей музыка Сибелиуса скорее ассоциировалась бы со словами «Спокойна будь, душа моя, Господь всегда с тобой». С чем-то не ужасающим, но теплым, с добрыми обнимающими руками… с Отцом и детьми… с отцом и детьми…

– Поймите, я не смогу дойти обратно до дома на этих ногах, – сообщил мой сосед, расшнуровывая правую туфлю.

– Как жаль, – сказал Адам. Его это явно позабавило, длинное лицо сморщилось. – Вот лучшее, что я могу предложить. – Вытянутой рукой он придерживал старый велосипед.

Колин в ужасе уставился на него.

– А где у этой штуки перед?

Я не могла представить себе, чтобы он поехал на велосипеде. Я даже не могла решить, вправду ли у него болят ноги. Когда он понял, что Адам тоже без машины, он только разинул рот и округлил глаза. Когда же Адам прикатил велосипед, говоря «Конечно, есть вот это, если не боитесь», выражение его лица стало совершенно бессмысленным. Но сейчас без лишних слов Великий шотландец Колин Камерон перекинул ногу цвета зеленой хвои через седло.

Я вспомнила некоторые его самые ходовые баллады, душещипательно парившие под шорох кружевных платочков. Я даже однажды видела, как кто-то при этом пролил слезу. Вот бы им увидеть его сейчас, виляющего вдоль дороги, с глазами как блюдца! Но скоро я поняла, что и сама нахожусь в дурацком положении.

– Так я не буду вас ждать, Дебби! – донесся такой же резкий голос, как у Йена. – Смотрите, не проболтайтесь!

– Дебби! – еле выговорила я. – Вы слышали?

– Думаю, весь Лейтон слышал, – ответил Адам и устало покачал головой. – Еще раз извиняюсь, Деб. Никакой машины и, боюсь, очень скучный эскорт по сравнению с этим весельчаком.

Что-то в его тоне пробудило мое более раннее впечатление об их отношениях и прогнало мой первоначальный порыв заверить его в обратном.

– Вы его недолюбливаете, верно? – прямо спросила я.

Адам наморщил лоб. Веяние холода – а с чего я вспомнила это выражение? – стало совершенно ощутимым.

– Это так заметно? – спокойно спросил он.

– Конечно нет, – торопливо сказала я. – И извините меня, мне не следовало спрашивать.

– И если я вам не отвечу, – беззаботно сказал Адам, – то представляю себе, как эта совсем маленькая муха может превратиться в довольно большого слона. Да, мы поссорились – восемь лет назад – из-за того, что он делал со своим голосом. Я ему этого не простил и, наверное, во имя музыки не прощу никогда.

– Во имя музыки?

– Да, во имя оперной, классической, всего, за возможность заниматься чем я готов был отдать что угодно. Мы провели вместе в колледже четыре года. У него всегда все получалось. И в самом конце, когда любые существующие премии были у него в кармане, он не нашел ничего лучшего… – он не докончил. – Я знаю, это у меня навязчивая идея.

– Не думаю, что это навязчивая идея, – мягко сказала я. – Только я никогда не считала его голос чем-то большим, чем просто приятный.

– Поверьте, вы очень ошибаетесь, – сказал Адам. – Чего он не знает о пении и композиции, то и знать не стоит.

Всадник и скакун ждали нас у маленькой гостиницы.

– И как впечатление? – чересчур небрежно спросил Адам, и у меня защемило сердце. Какие бы подводные течения в нем ни завихрились, он все же снова и снова возвращался к музыке. Неужели Колин был настолько легкомыслен, что не мог этого понять?

По его ответу стало ясно, что это не так.

– То же, что и всегда было с вашим хорами, – превосходно, если только чуть поднять температуру. Возьмите, например, «Финляндию». Выделите один голос при поддержке остальных. Подайте слова с выражением.

– Вы сами не возьметесь участвовать, верно? – спросил Адам.

Колин явно смутился.

– К сожалению, хоть мне и очень хотелось бы, думаю, что это могло бы помешать другим моим делам. Я теперь не вольная птица. – Он сказал это извиняющимся тоном.

– Расслабьтесь, я пошутил, – не сдержался Адам. – Это всего-навсего деревенский хор, а не проигрыватель для пластинок.

Мгновением раньше я страдала за Адама; теперь мне стало больно за Колина и за его побагровевшее до самой шеи лицо. Я инстинктивно поняла, что это румянец не гнева, а боли. Как печально, что музыка, соединившая этих двоих, теперь их разделяла.

Глава шестая

На следующее утро погода выдалась хорошей, солнечной, и я решила пораньше приняться за дело в коттедже. Я помахала маме, сидевшей за конторкой, и уже укладывала свое снаряжение в машину, как вдруг решила перед выездом прогуляться около отеля. Большинство постояльцев еще завтракали, поэтому я решила, что скорее всего никого не встречу.

По-видимому, я ошиблась. От бассейна навстречу мне донеслись голоса, и когда я остановилась, раздумывая, не повернуть ли обратно, пляжный мяч ударился о мое плечо и отскочил на дорожку. Тут же из кустов выскочила маленькая фигурка в красных плавках.

– Это не гол! Это офсайт! – При виде меня он расплылся в очаровательной улыбке. – Папа, это Дебора! Никому нельзя в наш бассейн, – воинственно добавил он. – Но вам можно.

Колин, большой, гладкий и шоколадно-загорелый, стоял в бассейне, держа на руках Руфь. Он осторожно опустил ее и подошел к ступеням.

– Хэлло! Собрались купаться?

Я не собиралась, но почему бы и не задержаться? Наблюдать за Камеронами было одно удовольствие – за Йеном, швырявшим мяч в широкую грудь отца, за Руфью, осторожно лившей пригоршнями воду на свою узкую грудку. Возможно, Руфь чудесным образом и поборола болезнь, но она еще слишком напоминала цветок, чтобы я могла быть за нее спокойной. Хорошо ли они будут ее укутывать, достаточно ли для шотландской зимы? И Колин – сразу всюду, то серьезно играя с маленькой дочкой, то бросаясь на Йена и держа его, брыкающего ногами, под мышкой, то хохоча ворчливо, как плюшевый мишка, когда Йен оступился и с визгом плюхнулся в воду.

Заранее ясно было, что Магда не станет проводить время в довольно холодном и в основном детском бассейне, и я только собиралась сказать, что я готова каждое утро ходить сюда с Руфью, как это вдруг случилось, – слишком быстро, чтобы я могла его предупредить. Он стоял спиной к воде и носившийся кругом, исходивший озорством Йен боднул его в живот. Колин, глотая воздух, отступил и свалился через край. Он так шмякнулся о воду, что я закрыла глаза.

Брызнувшая вода залила бортик, дорожку и окатила меня всю. К счастью, когда брызги опали, на поверхности появилась булькающая фигура и ухватилась рукой за бортик. На гладком крашеном бетоне уцепиться было не за что. В одно мгновение я встала на колени и протянула руку. На ней сомкнулись мокрые пальцы, которые сразу же разжались, и тут же тишину прервало громкое икающее рыдание.

– Я не хотел, я не хотел! – кричал Йен. Руфь съежилась на ступеньках, обхватив себя руками. Она сидела не двигаясь, белая, как привидение.

– Ах ты поросенок, вот я тебе задам! – пыхтел Колин. Он стоял по пояс в воде, вода ручейками стекала по его щекам, грудь тяжело вздымалась. Я все повторяла про себя: слава Богу, что здесь достаточно глубоко. На мелком конце бассейна ничто не затормозило бы его падения.

– У вас все в порядке? – прошептала я, и он кивнул, теперь уже смущенно ухмыляясь, и как-то неуверенно пошел к ступенькам.

– Да, конечно. Так мне и надо, чтобы смотрел, куда ступаю. Спасибо за помощь. – На траве лежали полотенца. Он взял одно и стал вытирать лицо и волосы, и я, заметив, что Руфь дрожит, схватила второе полотенце, обернула вокруг нее и стала так же энергично растирать.

Мои руки, вытиравшие Руфи лицо, вдруг начали дрожать. Нет, Деб, нет, резко подумала я, не будь такой дурочкой, ты просто напугана. Наверное, так оно и было. Тем не менее, мои руки сделали мне совершенно обескураживающее сообщение. Вовсе не Руфи хотелось мне помочь, а ее взрослому и совершенно невредимому отцу.

Часом позже я старательно трудилась в коттедже. Я решила, что сырое пятно на стене в гостиной появилось из-за росшей вплотную к ней сочной травы. Если я выполю траву, вырою канавку и засыплю ее камнями, то циркуляция воздуха, я надеялась, даст желаемый эффект, и тогда можно будет перед оклейкой обоями обработать стену изнутри силиконовым раствором.

Я выдергивала пучки травы, когда на меня упала тень.

– Адам знает, что вы занимаетесь такими вещами? – спросил голос Колина.

– Нет, не знает, – с вызовом ответила я, – его здесь не будет раньше середины дня.

– Можно я посмотрю, что вы уже сделали? – требовательно спросил мой визитер. – Не волнуйтесь, – добавил он, когда я взглянула на прижавшиеся к окошкам большой голубой машины лица Йена и Руфи, – я их запер. Не обращайте на них внимания. Мне надо с вами поговорить.

Почти в полном молчании мы прошли по коттеджу. Теперь, после уборки, он выглядел лучше, и я была горда этим.

– Через неделю-две, когда он будет покрашен, вы его не узнаете, – сказала я.

– Да, – неохотно согласился он и посмотрел на меня. – Дебора, я полагаю, вы точно знаете, для чего делаете все это?

Странный вопрос.

– Конечно. Чтобы Адам здесь жил.

– Но Адам живет над магазином. Мэгги говорит, что у него там прелестная квартира.

Это я знала. Фактически из-за этого у меня на какое-то время возникли сомнения. Квартира, очевидно декорированная и меблированная с большим вкусом, как будто выражала личность Адама лучше, чем простой коттедж. Конечно, если только не… Но тут я вновь забегала вперед. Я покраснела. Колину Камерону вполне достаточно было знать, что Адам решил не продавать коттедж и у него было желание снова поселиться в нем. Я так и сказала.

– Снова? – отозвался Колин, и опять голубые глаза выразили недоумение. – Дебора, – медленно заговорил он, – если бы здесь было что-то сомнительное, – я не хочу сказать незаконное, – добавил он, когда я резко повернулась к нему, – просто какая-то мелочь, которую Адам мог скрыть от вас, то вы все еще хотели бы помочь? Нет, просто подумайте об этом. Всего-навсего подозрение, если хотите. У меня нет доказательств.

– Уже второй раз вы намекаете на что-то неладное, – отрезала я. Теперь я разозлилась. Мне было все равно, упадет ли он в бассейн, и совершенно безразлично, уцелеет ли его голова. – Но у вас нет никаких оснований на это и никаких фактов, и я считаю, что это просто мелко!

Мгновение он молчал, потом спокойно сказал:

– Это верно, что у меня нет фактов. Но не совсем точно говорить, что нет никаких оснований. Все же, если вам и в самом деле нравится такая работа, то я думаю, – он поглядел мне прямо в глаза, – думаю, сама по себе работа будет вам достаточной наградой, – тут он опередил меня и взял единственную лопату. – Мне и самому это очень нравится. – Лопата врезалась во влажную землю.

– Что вы делаете! – ахнула я.

Он еще копнул, мощно, но как будто без усилий.

– Если сунете руку мне в карман, – заметил он, – то найдете ключи от машины. Выпустите детей, и они могут наносить нам камней. Много месяцев у меня не было случая взяться за лопату, – добавил он. – Мой бедный садик дома, наверное, уже здорово зарос. Отец не может так же много делать, как раньше, и в любом случае у него свой дом, – Продолжая копать так привычно, как будто он настоящий землекоп, он объяснил, что его родители успевали заниматься и его домом, и своим, а детей забирали к себе. – Видите ли, когда я в отъезде, они могут вернуться в Ланарк. – Тут он вздохнул. – Но мне бы надо побыстрее что-то устроить. Это тянется уже полтора года и на самом деле всем портит жизнь.

Он уехал вскоре после ленча. Первое представление в Сикоуве начиналось в четверть седьмого, но канава была закончена и засыпана, и я с гордостью показала ее Адаму. Он, в свою очередь, сказал, что теперь сможет делать свою часть работы, потому что Колин нанял машину для Магды в местном гараже.

– Ему эти каникулы дорого обходятся, – заметила я.

– Для него это семечки, он набит деньгами! – сказал Адам с оттенком зависти. У меня этого чувства никогда бы не возникло. Разумный достаток – да; но о богатстве я никогда не мечтала.

– Вам нравится этот оттенок? – ненавязчиво спрашивала я, когда мы просматривали каталоги расцветок, и Адам, пожалуй, слишком охотно соглашался со всем, что я предлагала. – Ведь в конце концов вам с этим жить, не мне. – Я затаила дыхание.

Глаза Адама переместились с листа цвета нильской воды на мое лицо.

– И это мне напомнило, что я как будто недостаточно поблагодарил вас. И если так, то теперь я это восполню. – Его руки опустились мне на плечи. Прохладные губы коснулись моих губ, вначале нежно и вдруг с такой страстью, которую я нашла пугающей, хоть и считала себя вполне зрелой особой. Его тело крепко прижалось к моему.

– Эй, послушайте! Совсем не требуется быть настолько благодарным!

– Очень даже требуется, малышка, – поддразнил Адам, насмешливо глядя мне в глаза.

– Адам, – нерешительно спросила я, – вы действительно собираетесь жить здесь, когда он будет готов?

– Деб, – передразнил он, все еще обнимая меня, – для чего же иначе стал бы я вас им обременять? И кстати, это напомнило мне еще об одной вещи. – Он отпустил меня. – У меня в машине камера. Я хочу сделать несколько фотографий.

– Только не меня в таком-то виде! – Я опять влезла в брюки, чтобы напоследок помыть кухню, и выглядела ужасно. Мама была абсолютно права.

– Совершенно необходимо, вся суть именно в этом. – Он вдруг замолчал, покусывая губу. – Извините, я ведь не объяснил, верно? Я собираю что-то вроде досье. Фотографии до и после. Кусочки из каталога расцветок. Я хочу зафиксировать все, что мы делаем.

Время проходило быстро. Во вторник Адам присоединился ко мне в коттедже и оказался быстрым и беспорядочным работником. Я решила, что потом тайком вернусь и переделаю большую часть того, что он сделал. Однако на среду была назначена моя встреча с Колином в Плимуте.

Магда передала мне своих подопечных без всякого недовольства моей узурпацией власти.

– Лучше вы, чем я, – улыбнулась она. – Небольшое удовольствие вести машину и одновременно управляться с ребенком, которого тошнит. Тем не менее, удачи вам.

Колин, уже ждавший в назначенном месте, протянул руки, и дети с визгом бросились в его объятия. День или два назад я бы сказала, что это делается напоказ; теперь я была не так уверена.

Наблюдая, как он обнимал детей, я ощутила ту же растерянность, как и тогда, возле бассейна в понедельник. В то время, как крепкий поцелуй Адама меня испугал, объятия этих больших нежных рук я бы только приветствовала. И не забывай, Дебора, напомнила я себе, что наверняка девушек, побывавших в этих объятиях, предостаточно, имя им легион.

Мы делали покупки не спеша и не жалея денег. «Набит деньгами», – сказал Адам, и похоже было, что это действительно так. Для Йена мальчиковые шорты и хлопчатые рубашки с темным рисунком, который мне ужасно понравился, так же как еще одна в синюю и зеленую клетку, и вязаный матросский костюмчик со штурвалом на кармашке, толстый чернильно-синий свитер и, что его привело в полный восторг, красная парка со стеганой синей подкладкой.

Однако в отделе для девочек мне пришлось проявить строгость. Щедрый, когда речь шла о сыне, для дочери Колин готов был просто опустошить прилавки. Стоило ей чем-то восхититься, и он уже говорил:

– Лучше и это тоже взять.

В конце концов мы ушли с желтым, оттенка лютиков пальто и двумя платьями под цвет ему, одно желтое льняное в полоску, другое в желтый и белый цветочек, с паркой в цветочек и синими эластичными слаксами, ореховым костюмом из джерси с белой отделкой, голубым платьем с высоким воротником и манжетами шведской вышивки, с белой плиссированной юбкой и белой вязаной кофточкой с воротничком под подбородок.

Побыстрее уводя Колина, пока он не успел купить понравившееся Руфи еще одно пальто, розовый костюмчик и платье на молнии, я поддразнила его:

– Вам еще лет пятнадцать надо будет покупать ей одежду. Почему бы не купить все сразу?

– Надеюсь, так и будет, Дебора. – Голубые глаза вновь стали серьезными. – Надеюсь на это. – Он обеспокоенно продолжал. – Это он все время подхватывает сыпь или насморк, или у него болит живот. У нее не бывает ничего, и вдруг ни с того ни с сего ей надо было подцепить какой-то чудный микроб, про который никто и не слыхивал. Для Анни это типично, ей-богу.

Для ленча в одном из лучших отелей Плимута был заранее заказан столик. Еда оказалась восхитительной.

– Теперь пойдем за ним, папа? – спросил Йен, выскребая последнюю ложку мороженого. – Сразу пойдем?

Колин оценивающе поглядел на меня.

– Они хотят купить вам подарок.

– Нет, нет! – запротестовала я. – Пожалуйста, не надо. Сегодняшний день сам по себе был подарком. Мне он так понравился!

Выражение голубых глаз смягчилось, но осталось таким же целеустремленным, и Руфь это подтвердила:

– Мы собираемся купить вам платье. Все уже решено.

– И хочу вас предупредить, что они не удовлетворятся отрицательным цветом. – В голубых глазах опять замелькали искорки.

Делать было нечего. Мы отправились в поход до ближайшего магазина одежды и ввалились туда все четверо; обе руки Колина были заняты близнецами. С жалостью к себе я подумала, что, наверное, так же они ходили по магазинам вместе с Энн. Но как я могла отказаться, если Руфь уже восторженно показывала на ряды платьев?

Все же платье нашла не Руфь, а ее отец. Он решительно вытащил его из ряда других – достаточно простого покроя, с крошечными рукавами и вырезом спереди, но вот что касалось рисунка и цвета – тут меня одолели сомнения. Мне нравились простые вещи, приглушенных или нейтральных тонов. Это же больше было в духе Магды Камерон – шерстяное с расцветкой, как у персидского ковра – в голубых и нефритовых, кремовых и абрикосовых, золотых и тускло-розовых тонах.

– Это мне? – с сомнением спросила я.

– Вряд ли оно мне подойдет, – с серьезным видом сказал Колин.

Я натянула платье, и из длинного зеркала на меня взглянула совсем другая женщина – раскрасневшаяся, с блестящими глазами, не уверенная в себе. Не я, не та бесцветная Дебора, которая собиралась учить учителей и мазала дверь коттеджа тремя слоями краски. Эта женщина была вполне способна… Голова у меня кружилась.

Однако Колин и слышать не хотел о том, чтобы я его сняла, и когда мы выходили из магазина, он сказал, чтобы Йен взял меня за правую руку, а сам взял за левую. Руфь уже крепко цеплялась за него с другой стороны. Так, шеренгой, мы двинулись по приятной чистой улочке.

– Папа, теперь Дебора доскажет тебе сказку? – пропищала Руфь.

Мы дошли до сквера, нашли скамейку и завладели ею.

– Папа, если мы положим вещи, больше никто не сядет, – объявил Йен. – Хорошо? – Он положил маленький стоптанный сандалик на конец скамейки и Руфь с визгом удовольствия последовала его примеру.

– Не думаю… – начала я, разрываясь между симпатией к ним и чувством приличия.

– Ведь гораздо лучше, когда только мы и больше никого, верно? – спросил Йен. Возразить на это было невозможно.

Было гораздо лучше. Было так пугающе хорошо, что я пожалела, что пошла с ними. Это была не я – глупая смеющаяся девица, шедшая по улице рука об руку с мужчиной, существующим в другом мире, даже подпевавшая, когда он мурлыкал мелодию. Этой девушке были суждены слезы и поцелуи – а я боялась и того, и другого.

– Не бойтесь, – как раз в этот момент сказал Колин, и я подскочила. – Они наверняка думают, что это цирк.

Однако я добралась только до половины сказки, когда он выпрямился и посмотрел на часы.

– Очень жаль, Дебора, боюсь, что мне пора.

– Не могёт быть, папа, – возразил Йен, – в тот раз не было так долго.

– «Не может», – отрезал Колин неожиданно для меня. – Ты теперь не на ферме у дядюшки Лочлана, и будь добр говорить правильно. – Он посмотрел на меня и покраснел. – Мне действительно пора. Вы сможете отвести их обратно?

Я сказала «конечно» с ощущением пустоты. По правде говоря, я, как и Йен, прикидывала, сколько мы еще сможем пробыть вместе, и теперь основательно устыдилась этого.

– Огромное спасибо, – сказал он тем же деловым тоном. – Дело в том, у меня встреча кое с кем, кто вечером будет выступать вместе со мной. Конкретно, с Хани Харрис. – Он приподнял брови. – До чего бойкая девица! Но я вам вот что скажу, – утешительно добавил он, когда две пары губ разочарованно надулись. – Взамен этого мы все вместе отправимся в путешествие в воскресенье. Как насчет этого?

На обратном пути в Торкомб начался дождь. Я ненавижу вести машину в дождь, и еще Руфь стало тошнить.

– Дебора, вы хотите, чтобы уже было воскресенье? – спросил Йен, когда мы взбирались на последний подъем.

Я не хотела. Я хотела только, чтобы поездки в Плимут никогда не было.