Текст книги "Великие мечты"

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

– Да, с нами весело. Но Юлия предпочитает ужинать у себя наверху, одна.

Сам того не ведая, Эндрю нарисовал картину того, что значит быть одиноким, и она потрясла его до глубины души. Он вскочил и сказал:

– Я пойду и еще раз приглашу ее.

В определенной степени он сделал это и для того, чтобы избавиться от бремени и вызова своей тарелки, к содержимому которой едва притронулся. Как только он вышел из кухни, Сильвия тоже отложила вилку.

Через минуту Эндрю вернулся и сел, проговорив:

– Юлия сказала, что, возможно, заглянет попозже.

Это вызвало за столом нечто вроде паники. Несмотря на все усилия Эндрю представить свою бабушку в более привлекательном свете, ее склонны были считать старой ведьмой, она служила объектом насмешек. Сент-джозефский контингент не мог знать, как Юлия неделю, даже две боролась с болезнью Сильвии, сидела с ней, купала ее, заставляла проглотить кусочек того, ложечку другого. Должно быть, она почти не спала эти дни. И вот ее награда – Сильвия, снова берущаяся за вилку при виде того, как Эндрю берется за свою (словно забыла, как это делается).

Неловкий момент остался позади, «детвора» насытилась, и Фрэнсис съела больше, чем обычно, чтобы подать пример тем двоим, что сидели слева от нее. Это был прекрасный вечер, окрашенный подспудной нежностью – из-за Сильвии и их общей заботы о ней. Казалось, будто они обнимают девушку коллективной рукой за плечи, пока она проглатывает содержимое вилки раз за разом. И Эндрю тоже.

Потом вдруг все заметили, что Сильвия побледнела и задрожала. Она услышала, что кто-то пришел.

– Мой отец, – прошептала она. – То есть это мой отчим…

– Ну нет, – возразил Колин, – он уехал на Кубу, так что это кто-то другой.

– Боюсь, он все же не уехал, – сказал Эндрю и бросился в прихожую, чтобы перехватить появившегося там Джонни.

Он захлопнул за собой дверь, но все слышали рассудительный, самоуверенный голос Джонни и нервный голос Эндрю:

– Нет, отец, нет, к нам нельзя, я объясню позднее.

Громкие голоса, потом тихие, и вот Эндрю вернулся, оставив дверь открытой, и опустился на стул рядом с Сильвией. Весь красный и сердитый, он схватился за вилку как за оружие.

– Почему же он не на Кубе? – спросил Колин с обидой в голосе, совсем по-детски.

Эндрю сказал:

– Отец еще не уехал, но, по-моему, собирается. – И добавил, все еще злясь: – Только не на Кубу, а в какой-нибудь Занзибар… или Кению. – Наступила пауза, во время которой братья общались глазами и гневными улыбками. – Он не один, с ним чернокожий… человек оттуда… африканский товарищ.

Эти поправки в духе времени были выслушаны всей компанией с величайшим вниманием. Африка жила в их сердцах и душах, прогрессивное обучение не пропало даром, и даже Роуз, из школы далеко не прогрессивной, выбирала свои слова тщательнее, чем обычно:

– Мы должны вести себя вежливо с темнокожими людьми, так я считаю.

Сильвия так и не оправилась. Ложка в ее тонкой руке повисла безжизненно.

И теперь Джеймс, который по понятным причинам оказался в растерянности, спросил:

– Почему он едет в Африку вместо Кубы?

Братья в ответ рассмеялись, но это был недобрый смех. Фрэнсис с трудом сдержалась, чтобы не присоединиться к сыновьям. Обычно она старалась не критиковать Джонни в присутствии других людей.

Колин произнес с ухмылкой:

– Пусть теряются в догадках.

Тут уж Фрэнсис не выдержала и тоже засмеялась. Она узнала цитату.

– Точно, – подхватил и Эндрю. – Пусть теряются в догадках.

– Над чем вы смеетесь? – спросила Сильвия. – Что тут смешного?

Эндрю тотчас прекратил насмешничать и взялся за ложку. Но поздно, их ужин, его и Сильвии, уже окончился.

– Джонни сейчас вернется, – сказал он ей. – Ему просто нужно было забрать что-то из машины. Если ты не хочешь с ним встречаться…

– Да-да, не хочу, пожалуйста, – заторопилась приемная дочь Джонни и встала из-за стола, поддерживаемая Эндрю.

Вдвоем они вышли. По крайней мере оба успели хоть что-то съесть.

Фрэнсис крикнула им вслед:

– Попросите Юлию не спускаться, а то они снова поссорятся.

Ужин продолжился, но уже без той веселости, что вначале.

Ученики школы Сент-Джозефа обсуждали книгу, которую Дэниел украл из букинистического магазина, «Бремя Ричарда Феверела». Дэниел прочитал ее, сказал, что роман классный и что отец-тиран вылитый его папаша. Он порекомендовал книгу Джеффри, и тот порадовал его восторженным отзывом, после чего роман перекочевал к Софи, которая заявила, что не читала ничего лучше. Она даже плакала, пока читала. Теперь книгу читал Колин.

Роуз спросила:

– А почему мне не дали? Это несправедливо.

– Это же не единственный экземпляр в мире, – заметил Колин.

– У меня есть, я дам тебе почитать, – пообещала Фрэнсис.

– О Фрэнсис, спасибо, вы так добры ко мне.

Это означало (и все понимали это): надеюсь, вы и дальше будете так же добры ко мне. Фрэнсис сказала:

– Схожу принесу, пока не забыла.

Ей нужен был предлог, чтобы выйти из комнаты, где всех вскоре закружит водоворот противоречивых настроений. А ведь все так славно начиналось… Она поднялась в комнату, расположенную как раз над кухней, в гостиную, нашла «Бремя Ричарда Феверела» на книжной полке, повернулась и увидела, что в темном углу сидит Юлия. Ни разу с тех пор, как Фрэнсис заняла нижнюю часть дома, она Юлию здесь не встречала. Вот он, идеальный момент, можно сесть рядом и попытаться сойтись со свекровью поближе. Но увы, она, как всегда, спешила в другое место.

– Я шла на кухню, ко всем вам, – пояснила Юлия, – но услышала, что приехал Джонни.

– Не вижу, как я могу запретить ему приезжать сюда, – сказала Фрэнсис. Она прислушивалась к тому, что происходит внизу, в кухне: все ли там в порядке? Не ссорятся ли там? А наверху… как там Сильвия?

Юлия продолжала:

– У него есть дом. Складывается впечатление, что он нечасто туда заглядывает.

– Что ж, – заметила Фрэнсис, – памятуя о Филлиде, я могу его понять.

Она надеялась, что эта фраза вызовет улыбку у Юлии, однако та была серьезна:

– Я должна сказать…

И Фрэнсис ждала, что последует. Она не сомневалась, что это будет очередная порция неодобрения.

– Вы слишком мягки с Джонни. Он обращается с вами возмутительно.

Фрэнсис думала: «Тогда зачем давать ему ключи?» Хотя она, конечно же, понимала, что мать не может забрать у сына ключи от дома, который тот считает своим. И нужно же помнить о мальчиках. Она попыталась пошутить:

– Не поменять ли нам замки в доме?

Но Юлия восприняла это буквально:

– Я бы так и сделала, если бы не была уверена, что вы сразу же дадите ему новый ключ.

Она поднялась, и Фрэнсис, собиравшаяся сесть рядом, поняла, что потеряла еще одну возможность сблизиться с Юлией.

– Юлия, – проговорила Фрэнсис, – вы всегда критикуете меня, а поддержки от вас я не вижу. – Интересно, что она хотела этим сказать – кроме того, разумеется, что при свекрови она неизменно чувствовала себя провинившейся школьницей.

– Что это вы говорите? – сказала Юлия. – Я вас не понимаю. – Она была в ярости: слова невестки ее обидели.

– Я не хотела… вы всегда были так великодушны… так щедры к нам… Нет, я просто имела в виду…

– Я не думаю, что пренебрегаю своими обязанностями перед семьей, – произнесла Юлия, и изумленная Фрэнсис вдруг поняла, что старая женщина вот-вот расплачется.

Она обидела Юлию. Запинаясь от неловкости и желания как-то исправить ситуацию, она начала:

– Юлия… но, Юлия… вы ошибаетесь, я только хотела сказать… – А затем отбросила оправдания и сказала совсем другим тоном: – О Юлия!

Это заставило свекровь, которая уже была в дверях, остановиться и словно бы приготовиться к тому, чтобы к ней прикоснулись или даже чтобы протянуть руку самой.

Но тут внизу хлопнула дверь, и Фрэнсис в отчаянии воскликнула:

– Ох, это Джонни!

– Да, пришел товарищ Джонни, – сказала Юлия и пошла к себе наверх.

Фрэнсис спустилась в кухню и застала там Джонни в его обычной позе – спиной к окну. С ним был симпатичный чернокожий мужчина в дорогой одежде. Он улыбнулся, когда Джонни представил его Фрэнсис:

– Это товарищ Mo из Восточной Африки.

Фрэнсис села, подтолкнув по столу томик Мередита в сторону Роуз, но та восхищенно воззрилась на товарища Mo и на Джонни, который продолжил свою лекцию об истории Восточной Африки и арабов, которой, очевидно, рассчитывал произвести впечатление на товарища Mo.

Перед Фрэнсис возникла дилемма. Она не хотела приглашать Джонни за стол. Она раньше уже просила его (хотя Юлия никогда бы этому не поверила) не приходить во время еды и заранее предупреждать о визите по телефону. Но с ним был незнакомец, гость, и она должна…

– Не хотите ли перекусить? – спросила Фрэнсис, и товарищ Mo потер руки и со смехом сказал, что он голоден как волк.

Он немедленно сел на стул рядом с ней. Джонни, получив приглашение садиться, сказал, что он только выпьет вина – он как раз захватил с собой бутылку. Там, где всего несколько минут назад сидели Эндрю и Сильвия, теперь сидели товарищи Mo и Джонни. Двое мужчин положили себе на тарелки все, что оставалось от запеканки и овощей.

Фрэнсис была раздражена до предела, и раздражение это перерастало в беспомощное отчаяние: какой смысл злиться на Джонни? Было очевидно, что он не ел уже неизвестно сколько, с такой жадностью уминал он куски хлеба, большими глотками пил вино, подливая себе и товарищу Mo, заглатывал вилками пюре и фарш. Даже «детвора» не обладала таким аппетитом.

– Я подам пудинг, – сказала Фрэнсис глухим от ярости голосом.

На столе появились тарелки с липкими сладостями из лавочек киприотов-эмигрантов – смесь из меда, орехов и слоеного теста, блюда с фруктами и ее шоколадный пудинг, приготовленный специально для «детворы».

Колин смотрел сначала на отца, а затем на мать: «Почему ты позволила ему сесть? Почему ты позволяешь ему?..» Теперь он встал, оттолкнув стул так, что тот отлетел к стене, и вышел.

– Я чувствую себя здесь как дома, – говорил товарищ Mo, поглощая шоколадный пудинг. – А вот это что-то знакомое, – сказал он про киприотские сладости. – Это ведь что-то из арабской кухни?

– Киприоты, – ответил Джонни, – почти наверняка испытали влияние Востока… – И завел новую лекцию о кухнях Средиземноморья.

Все зачарованно слушали: Джонни, когда не говорил о политике, мог быть бесконечно интересным рассказчиком. Однако долго говорить не о политике он не умел. Вскоре он отвлекся на убийство Кеннеди и начал разглагольствовать о возможном участии в нем ЦРУ и ФБР. Оттуда его красноречие направилось на планы Америки захватить Африку, в доказательство чего последовал рассказ о предложении финансовой помощи, которое получил товарищ Mo от ЦРУ. Показывая в улыбке не только зубы, но и десны, товарищ Mo подтвердил это с гордостью. В Найроби на него вышел агент ЦРУ с предложением финансировать его партию в обмен на информацию.

– А как вы узнали, что он из ЦРУ? – заинтересовался Джеймс, на что товарищ Mo ответил, что это «все знают» и что агенты ЦРУ рыщут уже по всей Африке, как львы в поисках добычи.

Mo радостно засмеялся и оглядел присутствующих, ожидая одобрения.

– Вы все должны приехать к нам в гости. Посмотрите, погуляете, хорошо проведете время, – сказал он, не предполагая, однако, что описывает славное будущее. – Джонни уже пообещал, что приедет.

– О, я думал, что он уже собрался ехать… Я имею в виду, в ближайшее время, – удивился Джеймс, и товарищ Mo вопросительно посмотрел на Джонни, заметив:

– Товарищу Джонни мы будем всегда рады.

– Как, разве ты не сказал только что Эндрю, что едешь в Африку? – поинтересовалась Фрэнсис с целью получить ответ: «Пусть теряются в догадках».

И Джонни улыбнулся и авторитетно произнес:

– Пусть все теряются в догадках.

– Кто? – тут же спросила Роуз.

– Это же очевидно, Роуз: ЦРУ, – ответила Фрэнсис.

– Ах да, ЦРУ, – задумчиво сказал Джеймс, – конечно же. – Он впитывал информацию, к чему у него был талант и к чему он стремился.

– Пусть теряются в догадках, – повторил Джонни. И в самой суровой манере обратился к своему жаждущему знаний ученику, Джеймсу: – В политике ты никогда не должен позволять левой руке знать, что делает правая.

– И даже то, что делает левая рука, – вставила Фрэнсис.

Джонни продолжал, игнорируя ее:

– Необходимо всегда заметать следы, товарищ Джеймс. Ни одна крупица информации не должна достаться врагу легко.

– Может, мне тоже стоит съездить на Кубу? – вслух задумался товарищ Mo. – Товарищ Фидель одобряет укрепление связей с освобожденными африканскими странами.

– И даже с теми, которые еще не освободились, – добавил Джонни, приоткрывая перед всеми секреты мировой политики.

– Зачем вы едете на Кубу? – спросил Дэниел, действительно желающий понять это. Он смотрел на Джонни через стол, весь в пламени рыжих волос и веснушек, с извечным напряжением в глазах – от осознания того, что он недостоин даже лизать ботинки – Джеффри, например. Или Джонни.

Ему ответил Джеймс:

– Такие вопросы не задают, – и тут же глянул на Джонни: правильно?

– Точно, – кивнул Джонни. Он поднялся, чтобы снова встать в свою позу лектора, спиной к окну, вроде бы расслабленный, но в то же время настороже.

– Я хочу увидеть страну, которая знала только рабство и угнетение, но стремится завоевать свободу, построить новое общество. За пять лет Фидель сотворил чудо, но следующие пять лет покажут нам настоящие перемены. Я надеюсь, что в будущем смогу взять Эндрю и Колина, своих сыновей, туда, чтобы они сами увидели… Кстати, где они? – Только сейчас Джонни заметил их отсутствие.

– Эндрю сейчас с Сильвией, – сказала Фрэнсис. – Мы теперь так зовем Тилли.

– Почему? Она поменяла имя?

– Это и есть ее настоящее имя, – недовольно фыркнула Роуз. Она постоянно ныла, что ненавидит свое имя, требовала, чтобы ее звали Мэрилин.

– Я знал ее только как Тилли, – сказал Джонни с ироничной усмешкой и на миг стал похож на Эндрю. – Ну, а где же Колин?

– Уроки делает, – ответила Фрэнсис. Вероятность этого существовала, хотя для Джонни не было никакой разницы.

Ее бывший муж потерял часть своего запала. Сыновья были его излюбленной аудиторией; он и понятия не имел, сколь критично оба настроены против отца.

– А разве можно просто взять и поехать на Кубу, туристом? – спросил Джеймс, явно презирая туризм и сопутствующую ему фривольность.

– Он едет не как турист, – сказал товарищ Mo. Он несколько растерялся оттого, что остался за столом без своего товарища по оружию, и тоже переместился к окну. – Его пригласил сам Фидель.

Фрэнсис впервые слышала об этом.

– И вас он тоже пригласил, – продолжал Mo, обращаясь к хозяйке.

Джонни был раздосадован; он, судя по выражению его лица, не желал, чтобы эта информация выплыла наружу. А товарищ Mo рассказывал дальше:

– Друг Фиделя сейчас в Кении, куда он прибыл для празднования Дня независимости, и он рассказал мне, что Фидель хочет пригласить Джонни и его жену.

– Должно быть, он имел в виду Филлиду.

– Нет, речь шла о вас. Он сказал: товарищ Джонни и товарищ Фрэнсис.

Джонни был в ярости.

– Товарищ Фидель не в курсе, что Фрэнсис абсолютно равнодушна к событиям в мире.

– В курсе, – возразил товарищ Mo, не замечая, по-видимому, что в трех дюймах от него Джонни вот-вот взорвется. – Фидель сказал, что слышал о том, что Фрэнсис – знаменитая актриса, и хотел бы, чтобы она организовала театральную труппу в Гаване. Позвольте к этому также добавить и приглашение от меня лично. Фрэнсис, приезжайте в Найроби и создайте там революционный театр.

– О Фрэнсис, – выдохнула Софи, всплескивая руками и тая от счастья. – Как замечательно, это же просто замечательно!

– По-моему, Фрэнсис уже давно переквалифицировалась в советника по вопросам семьи, – сухо заметил Джонни и, дабы положить конец всей этой чепухе, возвысил голос, обращаясь к молодежи. – Вы – счастливое поколение, – сказал он им. – Вы будете строить новый мир, мои юные товарищи. Вы обладаете способностью видеть насквозь старые обманы, притворство, трюки, вы сможете перевернуть прошлое, разрушить его, построить все заново… В этой стране есть два основных аспекта. С одной стороны, она богата, с надежной, устоявшейся инфраструктурой, но в то же время в ней полно старомодных глупостей и косности. Это и станет проблемой. Вашей проблемой. Но уже сейчас я вижу Британию будущего, свободную и богатую, бедности нет, несправедливость осталась только в воспоминаниях…

Он продолжал в том же духе некоторое время, повторяя наставления, которые звучали как обещания. Вы трансформируете этот мир… это на плечи вашего поколения ляжет ответственность… будущее в ваших руках… вы доживете до новых времен… при вас мир станет лучше, и вы будете знать, что это ваши усилия сделали его таким… как здорово быть молодым именно сейчас, когда все в руках подрастающего поколения…

Юные лица, юные глаза сияли, восхищались оратором и тем, что он говорил. Джонни был в своей стихии, купался в обожании. Он стоял как Ленин: одна рука указывает вперед, в будущее, а другая прижата к сердцу.

– Товарищ Фидель – великий человек, – заключил он тихим, почтительным голосом, сурово оглядывая всех. – Фидель поистине великий человек. Он всем нам показал путь в будущее.

Только одно молодое лицо выражало не то, что следовало: Джеймс, обожающий Джонни так, что тот и сам не мог бы желать большего, нуждался в дополнительных объяснениях.

– Но, товарищ Джонни… – пробормотал он и поднял руку как на уроке.

– А теперь всем спокойной ночи, – заявил Джонни, – мне пора на митинг. И товарищу Mo тоже.

Его строгий, но товарищеский кивок каким-то образом исключил Фрэнсис, которой достался только холодный взгляд. Джонни вышел, и товарищ Mo последовал за ним, успев только сказать на прощание хозяйке:

– Спасибо, товарищ. Вы спасли меня от голодной смерти. А теперь, оказывается, мне нужно идти на митинг.

Все молча слушали, как завелся и уехал «фольксваген» Джонни.

– Полагаю, с посудой вы справитесь и без меня, – сказала Фрэнсис. – Я пойду поработаю. Доброй ночи.

Она не спешила уходить из кухни – ей хотелось посмотреть, кто откликнется на это приглашение. Джеффри, конечно, он вообще милый мальчик; Джил, которая, несомненно, была влюблена в симпатягу Джеффри; Дэниел, тот тоже был влюблен в Джеффри, но не знал этого; Люси… В общем, практически все. Ну, а Роуз?

Роуз осталась сидеть. Чтобы ее использовали? Да ни за что!

Влияние Рождества, этого неподвластного нашим желаниям праздника, ощущалось уже вечером двенадцатого декабря, когда Фрэнсис, к своему удивлению, обнаружила, что она пьет за независимость Кении. Это Джеймс поднял бокал, полный красного вина, и провозгласил:

– За кенийцев, за Кению, за Свободу.

Как всегда, его приветливое, дружелюбное лицо под копной черных кудрей источало переполнявшие его чувства. Вокруг него – горящие глаза, ответные возгласы поддержки; это недавние речи Джонни все еще давали о себе знать.

За ужином было съедено много, и даже Сильвия приняла в этом посильное участие. За ней закрепилось место по левую руку от Фрэнсис. В ее стакане виднелись потеки красного: Эндрю сказал, что она должна выпить немного вина, ей это будет полезно, и Юлия его поддержала. Сигаретный дым был гуще, чем обычно. Похоже, сегодня, в честь освобождения Кении, всем захотелось курить. Но только не Колину. Он отмахивался от клубов дыма, которые окутывали его со всех сторон.

– Ваши легкие сгниют, – припугнул он курильщиков.

– Потерпи, это только сегодня, – сказал Эндрю.

– На Рождество я собираюсь поехать в Найроби, – объявил Джеймс, оглядываясь вокруг с гордостью, но и с опаской.

– Твои родители туда едут? – спросила Фрэнсис не подумав, и всеобщее молчание стало ей упреком.

– Такое что, возможно? – фыркнула Роуз, загасив одну сигарету и жадно затянувшись новой.

Джеймс, однако, возразил:

– Мой отец сейчас сражается в Кении. Он солдат. Он говорит, что это хорошая страна.

– То есть твои родители там живут? Или планируют там поселиться? А ты поедешь к ним в гости?

– Нет, они там не живут, – не унималась Роуз. – Его отец работает налоговым инспектором в Лидсе.

– Ну и что? Разве это преступление?

– Они такие обыватели, – протянула Роуз. – Вы и представить себе не можете.

– Не так уж они и плохи, – возразил Джеймс, которому не понравились слова Роуз. – И вообще, следует мягче относиться к людям, которые еще не так политически сознательны, как мы.

– Хм, неужели ты собираешься пробудить в своих предках политическую сознательность? Не смеши меня! – закатила глаза Роуз.

– Этого я не говорил, – сказал Джеймс и отвернулся от своей двоюродной сестры к Фрэнсис. – Отец присылал свои фотографии из Найроби. Там классно. Вот почему я еду туда.

Фрэнсис понимала, что сейчас не время задавать всякие тупые вопросы про паспорт, визу, оплату билетов. И нет смысла напоминать парню, что ему всего семнадцать лет.

Джеймс парил на облаках юношеской мечты, которую не сковывала скучная действительность. Он, как по волшебству, вдруг окажется на главной улице Найроби… там он встретится с товарищем Mo… вольется в группу любящих его товарищей и вскоре станет ее лидером, будет произносить пламенные речи. И, поскольку ему семнадцать, не забудьте, рядом с ним появится девушка. Какой именно он представлял ее? Чернокожей? Белой? Об этих тонкостях Фрэнсис, конечно, не имела понятия. Джеймс продолжал рассказывать о впечатлениях отца от Кении. Мрачные реалии войны были стерты, и все, что оставалось, это высокое синее небо, и бескрайние просторы, и славный малый, который спас отцу жизнь. Чернокожий. Местный житель, рискнувший своей жизнью ради спасения британского солдата.

А о чем мечтала Фрэнсис – нет, не в шестнадцать, в шестнадцать она была занята учебой, – а, скажем, в девятнадцать? Да, какие-то фантазии у нее точно были. Из-за увлечения Джонни гражданской войной в Испании она мечтала о том, чтобы выходить раненого солдата. Где? В гористой местности, среди оливковых деревьев и виноградников. Но где именно? Юношеские мечты не нуждаются в географических координатах.

– Ты не сможешь поехать в Кению, – вдруг заявила Роуз. – Тебе родители не разрешат.

Насильно спущенный с небес, Джеймс потянулся к стакану с вином и осушил его.

– Раз уж зашла об этом речь, – сказала Фрэнсис, – то почему бы нам не обсудить наши планы на Рождество?

Настороженные лица лишили ее воли продолжать. Все знали, что им предстоит услышать, потому что Эндрю уже предупредил их.

Теперь он заговорил вместо Фрэнсис:

– Понимаете, в этом году у нас не будет Рождества. Я поеду к Филлиде на обед. Она звонила мне и сказала, что от моего… от Джонни ни слуху ни духу и что она с ужасом думает о празднике.

– И не одна она, – вставил Колин.

– О Колин, – воскликнула Софи, – не будь таким!

Колин, ни на кого не глядя, сказал:

– Я еду к Софи. Это из-за ее матери. Она не может остаться одна в Рождество.

– Но вы же евреи! – повернулась к Софи Роуз.

– Мы всегда отмечали Рождество, – сказала Софи. – Пока папа был жив… – Она замолчала, кусая губы, и ее глаза наполнились влагой.

– А Сильвия собирается в гости вместе с Юлией – к одному знакомому Юлии, – продолжил Эндрю.

– Ну а я, – заключила Фрэнсис, – предпочту вовсе проигнорировать Рождество как таковое.

– Но, Фрэнсис, – заговорила Софи, – это ужасно, так нельзя.

– Вовсе даже не ужасно. Это замечательно, – возразила Фрэнсис. – Скажи, Джеффри, ты разве не собираешься поехать на Рождество домой? Это было бы правильно, ты сам знаешь.

На вежливом лице Джеффри, всегда чутко реагирующего на то, чего ожидают от него окружающие, появилась согласная улыбка.

– Да, Фрэнсис. Я знаю. Вы правы. Я поеду домой. И моя бабушка при смерти, – добавил он тем же тоном.

– Тогда я тоже съезжу домой, – сказал Дэниел. Его рыжие волосы горели, а лицо зарделось еще ярче, когда он произнес: – А потом загляну к тебе.

– Как хочешь, – пожал плечами Джеффри, и по равнодушному ответу можно было понять, что, вероятно, он рассчитывал хотя бы в каникулы отдохнуть от присутствия Дэниела.

– Джеймс, – сказала Фрэнсис, – и ты тоже, пожалуйста, возвращайся домой.

– Вы гоните меня прочь? – спросил он добродушно. – Я не виню вас. Наверное, мой визит затянулся.

– На данный момент – да, – кивнула Фрэнсис, которая по природе своей никого не смогла бы выгнать окончательно и бесповоротно. – И как насчет школы, Джеймс? Ты собираешься заканчивать ее?

– Конечно собирается, – сказал Эндрю, обнаруживая тем самым, что он уже пытался наставить Джеймса на путь истинный. Будучи четырьмя годами старше, он имел такое право. – А иначе это просто смешно, – продолжил он, обращаясь к Джеймсу. – Тебе остался всего один год. Потерпишь, это не смертельно.

– Ты не знаешь, какая у нас школа, – возразил Джеймс. В голосе его зазвучало отчаяние. – Если бы знал…

– Один год любому по силам, – безапелляционно заявил Эндрю. – И даже три года. Или четыре, – сказал он, виновато глянув в сторону матери: это было признание.

– Ладно, – сказал Джеймс. – Дохожу. Но… – И тут он тоже бросил взгляд на Фрэнсис. – Без живительной атмосферы этого дома я не выживу.

– Можешь заходить в гости, – разрешила Фрэнсис. – Ведь есть же выходные.

Теперь оставались только Роуз и темная лошадка Джил – всегда хорошо причесанная, чисто вымытая, вежливая светловолосая девочка, почти никогда не раскрывающая рта, но внимательно слушающая. Да, слушала она как никто другой.

– Я домой не поеду, – заявила Роуз. – Не поеду, и все тут.

Фрэнсис сказала:

– Понимаешь, твои родители могут подать на меня в суд за то, что я переманиваю их дочь к себе… что-нибудь в этом роде.

– Им наплевать на меня, – провозгласила Роуз. – Им до лампочки, где я и с кем я.

– Это неправда, – возразил Эндрю. – Может, ты их и не любишь, но они волнуются о тебе. Они мне писали. По-моему, родители думают, что я могу оказать на тебя хорошее влияние.

– Да ерунда все это, – нахмурилась Роуз.

То, что осталось невысказанным, но подразумевалось этим кратким диалогом, нашло отражение во взглядах, которыми обменялись сидящие за столом.

– Я сказала, что не уеду, – повторила Роуз. Она затравленно оглядывала всех, одного за другим: каждый мог оказаться ее врагом.

– Послушай, Роуз, – сказала Фрэнсис, пытаясь не выдать голосом неприязнь, которую испытывала к девушке, – наш Дом Свободы закрывается на время рождественских праздников. – Она не уточнила, до какого числа.

– Но если я живу в цоколе, то никому ведь не помешаю?

– А как ты собираешься… – Но Фрэнсис не договорила. Она вспомнила, что Эндрю делился карманными деньгами и с Роуз.

– А иначе Роуз станет обвинять меня в том, что я плохо отношусь к ней, – как-то сказал он матери. – То есть она и так жалуется, говорит всем, как подло я с ней поступил. Рисует это все в духе безнравственного помещика и несчастной молочницы. Проблема в том, что мои чувства к Роуз никогда не равнялись ее чувствам ко мне.

(«Или ее чувствам к итонскому выпускнику со всеми его связями?» – подумалось тогда Фрэнсис.)

– Думаю, закончилось все тогда, когда она поселилась у нас, – размышлял Эндрю. – Для Роуз это стало откровением. Ее родители, конечно, очень милые люди…

– И что же, ты – и Юлия вместе с тобой – собираетесь содержать ее до старости?

– Нет, – сказал Эндрю. – Я же говорю – с меня хватит. В конце концов, Роуз и так получила немало за один-два поцелуя при луне.

И вот теперь в доме поселилась гостья, которая никак не желала уходить.

Роуз смотрела на всех так, словно ей грозили тюрьмой и пытками. Так же выглядело бы животное в слишком тесной клетке.

Все это уже оборачивалось гротеском, становилось смешным… Фрэнсис стояла на своем, хотя агрессия девушки заставляла и ее сердце биться быстрее:

– Роуз, просто проведи Рождество дома, вот и все, о чем я тебя прошу. Должно быть, твои родители беспокоятся о тебе. И тебе нужно поговорить с ними насчет школы…

И тут Роуз взвилась со стула и крикнула:

– Вот дерьмо, вечно вы все об этом!.. – И выбежала из кухни с воем, размазывая слезы. Они слышали, как она протопала по лестнице вниз, в цокольный этаж.

– Надо же, – сказал деликатно Джеффри, – сколько эмоций.

Сильвия заметила:

– Наверное, ее школа совсем уж невыносимая, раз она так ее ненавидит. – Сама она согласилась вернуться на занятия, пока живет здесь, «с Юлией», как она выразилась. И она подтвердила, что продолжит учиться и дальше, чтобы стать врачом.

Причиной лютой зависти Роуз, которая разъедала ее душу как кислота, было то, что Сильвия («А ведь она даже не родня, всего лишь приемная дочь Джонни») поселилась в доме как полноправный член семьи и что Юлия ее финансирует. Похоже, Роуз была уверена, что по справедливости Юлия должна платить и за ее, Роуз, обучение в школе прогрессивного обучения и что у нее тоже есть полное право жить в этом доме.

Колин спросил ее как-то:

– Думаешь, моя бабушка напичкана деньгами? Ошибаешься, Юлии непросто обеспечивать Сильвию, ведь она и так уже платит за меня и Эндрю.

– Это несправедливо, – был ответ Роуз. – Почему это у нее должно быть все, а у других ничего?

Итак, оставалась еще Джил, которая пока не сказала ни слова. Заметив, что все смотрят на нее, она наконец подала голос:

– Домой я не поеду. Но на Рождество я собиралась в гости к своей кузине в Эксетер.

На следующее утро Фрэнсис застала Джил на кухне – та кипятила чайник. Поскольку в цокольной квартире была отдельная кухня со всеми необходимыми принадлежностями, появление Джил здесь означало, что она хочет поговорить.

– Попьем чаю вместе, – предложила Фрэнсис и села за стол.

Джил присоединилась к ней, сев на дальнем от Фрэнсис конце стола. Пожалуй, решила Фрэнсис, ничего похожего на конфронтацию с Роуз не ожидается. Джил тоже изучала хозяйку, но не враждебно, а серьезно, даже печально. Она сидела, обхватив себя руками, будто ей холодно.

Фрэнсис сказала:

– Джил, надеюсь, ты понимаешь, что в глазах твоих родителей я выгляжу не лучшим образом.

Девушка ответила:

– О, я думала, вы скажете, что не хотите, чтобы я тут жила. Это, конечно, справедливо. Но…

– Нет, дело не в этом. Только разве ты не понимаешь, что твои родители сейчас, должно быть, с ума сходят от тревоги?

– Я сообщила им, где я. Я сказала, что живу здесь.

– Ты не собираешься вернуться в школу?

– Не вижу смысла.

Джил не очень хорошо училась, но в Сент-Джозефе на успеваемость особого внимания не обращали.

– А ты не думаешь, что я тоже могу о тебе беспокоиться?

При этих словах девушка будто ожила, забыла о ледяной настороженности и нагнулась вперед.

– О Фрэнсис, что вы, не надо беспокоиться обо мне. У вас тут так хорошо. Я чувствую себя здесь так спокойно.

– А дома ты себя не чувствуешь спокойно?

– Не то чтобы… Просто родители… они не любят меня. – И Джил снова спряталась в свою скорлупу, обхватила себя руками, стала растирать ладонями предплечья, словно на самом деле мерзла.

Фрэнсис заметила, что этим утром Джил нарисовала вокруг глаз жирную черную линию. Это что-то новенькое в облике аккуратной девчушки. И еще она надела одну из мини-юбок Роуз.